Кюхельбекер годы жизни. Пушкин и кюхельбекер. Давыдов Денис Васильевич

Одним из одноклассников Пушкина в Лицее был Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797-1846), родившийся в Лифляндии (территория части нынешних Латвии и Эстонии) в семье обрусевших немецких дворян.
В Лицее у него было прозвище Кюхля. Был он долговяз, нескладен и застенчив, за что получал свою порцию насмешек от одноклассников. Впрочем, вообще к нему они относились хорошо. Вот что написано о нём в "Русском биографическом словаре" (1896—1918, изд. Русского исторического общества):

Уже в Лицее проявилась его страсть к стихотворству, но он долго не мог справиться с техникой нашего стихосложения, за что подвергался частым насмешкам со стороны своих знаменитых впоследствии товарищей; в стилистических же погрешностях против русского языка его упрекал совершенно основательно A. И. Тургенев даже в 1820-х годах. Но как доброго, милого товарища Кюхельбекера очень любили его однокашники, в числе которых были Пушкин, Дельвиг, Пущин, барон Корф и др. К Кюхельбекеру-юноше влекло всех, его знавших, его способность искренне увлекаться, его чувствительность, доброта сердца, доверчивость; этих черт не изгладили в его характере даже и тяжкие испытания, какие выпали на долю злополучного писателя в продолжение его жизни. Грибоедов писал о нем: «он отдается каждому встречному с самым искренним увлечением, радушием и любовью»; Жуковский говорил ему: «вы созданы быть добрым... вы имеете нежное сердце»; кн. Вяземский находил в нем «много достойного уважения и сострадательности»; для Пушкина он был всегда «лицейской жизни милый брат». Да и весь круг его знакомых, среди которых были чуть ли не все выдающиеся наши писатели того времени (Пушкин, Жуковский, Дельвиг, Гнедич, Баратынский, Грибоедов, Одоевский, Тургенев, кн. Вяземский и др.) всегда относился к нему с радушием, все сострадали ему в его несчастиях, столь часто его постигавших, и все, чем могли, старались облегчить его существование. В 1823 г. В. И. Туманский писал ему: «какой-то неизбежный fatum управляет твоими днями и твоими талантами и совращает те и другие с прямого пути».

То ли в 1817, то ли в 1818 году - до сих пор точно это не установлено, Пушкин написал эпиграмму
За ужином объелся я,
А Яков запер дверь оплошно –
Так было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно и тошно.
Сделал он это не со зла - Кюхельбекер, Дельвиг и Пущин были его лучшими друзьями. Однако, Кюхля обиделся и вызвал Пушкина на дуэль.
Как пишет Юрий Тынянов, первые сведения об этой дуэли зафиксированы на рассказе одноклассника Пушкина Фёдора Матюшкина и записке Даля о дуэлях Пушкина, написанном вскоре после кончины Пушкина. Сведения эти опубликованы историком Петром Бартеневым: "Кюхельбекер стрелял первым и дал промах. Пушкин кинул пистолет и хотел обнять своего товарища, но тот неистово кричал: стреляй, стреляй! Пушкин насилу его убедил, что невозможно стрелять, потому что снег набился в ствол. Поединок был отложен, и потом они помирились".
Тот же Тынянов приводит другую версию, согласно которой дуэль была, но не между Пушкиным и Кюхельбекером:

В 1875 г. в «Русской Старине», № 6 были опубликованы «Биографические заметки о Кюхельбекере, собранные редакцией при содействии его семейства» (делается ссылка на сына Михаила Вильгельмовича Кюхельбекера, дочь Юстину Вильгельмовну Косову и племянницу Александру Григорьевну Глинку). В основу этих заметок легла в достаточной степени искаженная (а кое-где и дополненная) редакцией рукопись Ю. В. Косовой, представляющая в основном полемику с появившимися в 1858 г. «Записками» Греча.
В записке своей об отце Ю. В. Косова между прочим пишет: «В лицее подружился он со многими из своих товарищей и остался с ними в сношениях до самой смерти, несмотря на различие их последующей судьбы, [короче всех сошелся он с Пушкиным, Дельвигом, Горчаковым, Яковлевым]; на долю большей части из них выпали почести и слава, на его — заточение и изгнание. Один только из них И. Ив. Пущин был его товарищем не только на скамьях лицея, но и в рудниках Сибири. О дружбе его с Пушкиным остались более достоверные и благородные памятники, чем пустое четверостишие, приведенное Гречем. Во многих отдельных стихотворениях, особенно в одах своих на 19-ое Октября (Лицейские Годовщины) Пушкин с любовью и уважением упоминает о товарище своем, называя его своим братом «по Музе и Судьбе». Кстати упомяну здесь — и о дуэли, которую Кюхельбекер имел по словам Греча с Пушкиным — [в действительности] она если существовала, то только в воображении Г-на Греча или вернее всего придуманна просто им в виде остроумного анекдота. — Еще в лицее, или тот час же по выходе из него Кюхельбекер действительно дрался с одним из своих товарищей — да только не с Пушкиным, а с Пущиным; верно Греча сбила схожесть фамилий (безделица!). Причина поединка мне неизвестна, знаю только, что он не помешал их обоюдному уважению и что я и теперь обязана И. И. Пущину возможностью издать бумаги отца, так как они были собраны и сохранены им».
Недооценивать это свидетельство дочери не приходится главным образом вследствие особых отношений детей Кюхельбекера к Пущину, после смерти отца опекавшему их; это же позволяет категорическое высказывание Косовой возводить к личному рассказу Пущина.
Тем не менее факт какой-то ссоры Пушкина и Кюхельбекера, так или иначе связанный с дуэлью, приходится считать установленным, вследствие наличия прямых свидетельств Матюшкина и Даля, на которые ссылается Бартенев.

14 декабря 1825 года Вильгельм Кюхельбекер был среди декабристов на Сенатской площади. Он пытается стрелять в Великого Князя Михаила Павловича, но пистолет дважды дает осечку. Эта осечка спасла жизнь двоим - и самому Михаилу Петровичу, и Кюхельбекеру - в случае успешного выстрела он был бы шестым повешенным декабристом. Кюхельбекер бежал и, намереваясь скрыться за границу, прибыл в Варшаву, где был узнан по приметам, сообщенным его бывшим другом — Булгариным. Приговоренный к смертной казни, он был помилован по просьбе великого кн. Михаила Павловича, и осужден на вечные каторжные работы, замененные одиночным заключением в крепости.
12 октября 1827 года по указу царя из Шлиссельбургской крепости Кюхельбекер был отправлен в арестантские роты при Динабургской крепости(ныне в Даугавпилсе, Латвия).
13 октября, за неделю до ежегодной лицейской встречи 1827 года, Пушкин выехал из Михайловского в Петербург. 14 октября случилась неожиданная встреча Кюхельбекера и Пушкина на глухой почтовой станции Залазы.
"Мы кинулись друг другу в объятия, - записал потом в дневнике Пушкин, - жандармы нас растащили...". Друзьям поговорить толком не дали - Кюхлю спешно отправили дальше. Пушкин рванул было по грязи вслед за арестантской телегой, но дюжий фельдъегерь сгреб его в охапку и держал как безумного.
Вот что написал в своём рапорте перевозивший Кюхельбекера фельдъегерь Подгорный:

«Господину дежурному генералу Главного штаба его императорского величества генерал-адъютанту и кавалеру Потапову фельдъегеря Подгорного
РАПОРТ
Отправлен я был сего месяца 12-го числа в гор. Динабург с государственными преступниками, и на пути, приехав на станцию Залазы, вдруг бросился к преступнику Кюхельбекеру ехавший из Новоржева в С.-Петербург некто г. Пушкин и начал после поцелуев с ним разговаривать. Я, видя сие, наипоспешнее отправил как первого, так и тех двух за полверсты от станции, дабы не дать им разговаривать, а сам остался для написания подорожной и заплаты прогонов. Но г. Пушкин просил меня дать Кюхельбекеру денег, я в сем ему отказал. Тогда он, г. Пушкин, кричал и, угрожая мне, говорил, что по прибытии в С.-Петербург в ту же минуту доложу его императорскому величеству, как за недопущение распроститься с другом, так и дать ему на дорогу денег, сверх того не премину также сказать и генерал-адъютанту Бенкендорфу. Сам же г. Пушкин между угрозами объявил мне, что он посажен был в крепость и потом выпущен, почему я еще более препятствовал иметь ему сношение с арестантом, а преступник Кюхельбекер мне сказал: это тот Пушкин, который сочиняет. 28 октября 1827 года».

Художник Олег Коровин отобразил эту встречу на картине "Встреча. Пушкин и Кюхельбекер."

В 1831 году Кюхельбекер был отправлен сидеть в Свеаборг, а в 1835-м году определён на поселение в город Баргузин Иркутской губернии (ныне село Баргузин Баргузинского района Бурятии).
В Баргузине уже жил его брат Михаил Карлович, тоже сосланный декабрист. Михаил Карлович открыл в своём доме для местных жителей бесплатную школу, в которой, возможно, преподавал Вильгельм Кюхельбекер.
В ссылке Кюхельбекер продолжал писать стихи, занимался переводами с европейских и древних языков. 15 января 1837 года женился на дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой (1817—1886).
В дальнейшем жил в Акшинской крепости и в Кургане, где потерял зрение. 28 января 1846 года Кюхельбекеру было разрешено выехать в Тобольск на лечение, куда он прибыл 7 марта 1846 года. 11 августа того же года он скончался от чахотки.
Вот одно из его последних стихотворений, написанное в 1846 году:
Участь русских поэтов
Горька судьба поэтов всех племён;
Тяжеле всех судьба казнит Россию;
Для славы и Рылеев был рождён;
Но юноша в свободу был влюблён…
Стянула петля дерзостную выю.
Не он один; другие вслед ему,
Прекрасной обольщённые мечтою,
Пожалися годиной роковою…
Бог дал огонь их сердцу, свет уму,
Да! чувства в них восторженны и пылки, -
Что ж? их бросают в чёрную тюрьму,
Морят морозом безнадежной ссылки…
Или болезнь наводит ночь и мглу
На очи прозорливцев вдохновенных;
Или рука любезников презренных
Шлёт пулю их священному челу;
Или же бунт поднимет чернь глухую,
И чернь того на части разорвёт,
Чей блещущий перунами полёт
Сияньем облил бы страну родную.

3 Батюшков К.Н. Родился К. Н. Батюшков 18 мая 1787 года в дворянской семье. Воспитывался в Петербурге, в частных пансионах, где хорошо изучил иностранные языки, основательно познакомился с литературой и сам начал писать стихи. По воспоминаниям современников, облик Батюшкова точно отвечал представлениям людей начала XIX в. о том, каким должен быть поэт. Бледное лицо, голубые глаза, задумчивый взгляд. Он читал стихи негромким, мягким голосом, в глазах его светилось вдохновение.

4 О.Э. Мандельштам - Батюшкову Словно гуляка с волшебною тростью, Батюшков нежный со мною живёт, Он тополями шагает в замостье, Нюхает розу и Дафну поёт. Ни на минуту не веря в разлуку, Кажется, я поклонился ему, В светлой перчатке холодную руку Я с лихорадочной завистью жму. Он усмехнулся. Я молвил: «Спасибо»,- И не нашёл от смущения слов: Ни у кого – этих звуков изгибы… И никогда – этот говор волов! Наше мученье и наше богатство Смело с собой он принёс - Шум стихотворства и колокол братства, И гармонический проливень слёз.

6 Жуковский В.А. «У нас писатель с гением сделал бы больше Петра Великого». Поэт придавал исключительное значение содержанию, цели искусства. Сын пленной турчанки и русского помещика, он с глубоким сочувствием относился к судьбам крепостных интеллигентов. Более половины всего написанного Жуковским составляют переводы. Жуковский открыл русскому читателю Гете, Шиллера, Байрона, Вальтера Скотта, Уланда, Бюргера, Саути, бр. Гримм, Юнга и многих других менее значительных, но не менее известных тогда западноевропейских поэтов и писателей.

7 А.С. Пушкин – «Жуковскому» (1818) Ты прав, творишь ты для немногих, Не для завистливых судей, Не для сбирателей убогих Чужих суждений и вестей, Но для друзей таланта строгих, Священной истины друзей......Кто наслаждение прекрасным В прекрасный получил удел И твой восторг уразумел Восторгом пламенным и ясным.

10 Давыдов Д.В. Давыдов создал всего около пятнадцати «гусарских» песен и посланий. Объем его творчества вообще невелик, но след, оставленный им в русской поэзии, неизгладим. Манера Давыдова навсегда осталась исключительной благодаря своей прямолинейности.

11 Романс Не пробуждай, не пробуждай Моих безумств и исступлений, И мимолетных сновидений Не возвращай, не возвращай! Не повторяй мне имя той, Которой память – мука жизни, Как на чужбине песнь отчизны Изгнаннику земли родной. Не воскрешай, не воскрешай Меня забывшие напасти, Дай отдохнуть тревогам страсти И ран живых не раздражай. Иль нет! Сорви покров долой! Мне легче горя своеволье, Чем ложное холоднокровье, Чем мой обманчивый покой. 1834

13 Д. Самойлов «Стихи о Дельвиге» Дельвиг… Лень…Младая дева… Утро… Слабая метель… Выплывает из напева детской ёлки канитель. И к чему на самом деле нам тревожить дух времён! Белокурые метели… Дельвиг… Дева… Сладкий сон… … Нет – нет, не зря хранится идеал, принадлежащий поколенью!.. О Дельвиг, ты достиг такого ленью, чего трудом не каждый достигал!

14 Дельвиг А.А. Мемуары, письма, стихотворения донесли до нас облик Дельвига - ленивца, сонливого и беспечного. Родился Антон Дельвиг 6 августа 1798 года в Москве. Он происходил по отцу из старинного, но обедневшего рода прибалтийских баронов. Учился Дельвиг сначала в частном пансионе, а затем в Царскосельском лицее, где ближайшим товарищем его был А. С. Пушкин.

16 Вяземский П.А. «Да сколько я вам раз, милостивые государи и безмилостивые деспоты, сказывал, что я не хочу писать ни как тот, ни как другой, ни как Карамзин, ни как Жуковский, ни как Тургенев, а хочу писать как Вяземский...» В отличие от лирического героя Давыдова, образ автора в поэзии Вяземского сугубо интеллектуален. При этом острота интеллекта в стихах Вяземского, так же как храбрость у Д. Давыдова, представляется свойством натуры.

17 Вяземский П.А. Вяземский на склоне лет казался себе самому лишь обломком прошлых поколений, но это не так. Начавший одно из своих лучших стихотворений словами «Я пережил и многое и многих...», умерший через сорок один год после смерти Пушкина, он за эти четыре десятилетия вместе с русской лирикой приблизился к новым поэтическим рубежам, открывшимся уже после его смерти.

19 Кюхельбекер В.К. Друг Пушкина и Грибоедова, собеседник Гете, которому внушил интерес к молодой тогда русской поэзии, запальчивый литературный критик (но, по отзыву Пушкина, «человек дельный с пером в руках»), филолог-эрудит, блестящий лектор пропагандист вольности и русской литературы в Париже, легендарный поэт-чудак, посмешище для литературных врагов и даже друзей, возможный прототип пушкинского Ленского...

20 Кюхельбекер В.К. Кюхельбекер, подобно другим декабристам, твердо стоял на просветительских позициях и при этом усвоил революционный смысл просветительства. Декабристы понимали совершенствование человека и общества как переделку, перестройку, преобразование. Наиболее характерный тип декабриста тип политического энтузиаста. Энтузиазм основа личного психического склада Кюхельбекера, основа его жизненного поведения, политических убеждений, эстетических теорий.

22 Языков Н.М. Языков с самого начала своего поэтического поприща готовился к славе и триумфам. «Придет время, когда будет у меня много, очень много нового и когда стихи мои будут во сто крат достойнее...» «И тогда... о, тогда много, очень много, может быть, прекрасного меня ожидает...» «Только дай мне бог здоровья, а я наделаю чудес в мире литературном... все пойдет у меня в гору, время запляшет по моей дудке...» В письмах к родным Языков полностью сосредоточен на своих талантах и успехах в настоящем и будущем.

23 Языков Н.М. Свойством натуры является у Языкова и свободолюбие. Языков был близок здесь не к традиции Байрона, создавшего первый в европейской литературе свободолюбивый характер, а к Денису Давыдову. Давыдов и Языков в этом их оригинальность рисуют не общеромантический тип «исключительной» личности, а «национальный характер», овеянный романтикой удали и сильных страстей. Языков делал это осознанно и упорно. Все свойства «натуры» подаются в его стихах как свойства русского национального характера.

26 Баратынский Е.А. Е. А. Баратынский родился 19 февраля 1800 года в Тамбовской губернии, в дворянской семье. В 5 лет мальчик выучился русской грамоте, а в 6 лет хорошо говорил по-французски и по- итальянски. Позже продолжил обучение в Петербурге сначала в частном пансионе, а затем в Пажеском корпусе.

27 Поэты пушкинской поры Своим творчеством они способствовали развитию национальной литературы. Они усовершенствовали стихосложение, внесли много новых тем – социальных, исторических, личных -, приблизили поэзию к народу. Но главная их заслуга в том, что они чутко откликались на нужды и интересы своего народа, пропагандировали идеи патриотизма, выступали в защиту прав и достоинства человека. И стихи их близки нам сегодня искренностью своих чувств.

28 Дмитриев Михаил Александрович (1863) «Нынче время переходное!»- Просветители твердят. Мне уж это слово модное Надоело, виноват. – В слове мало утешения, Слово – звук, вопрос не в том! Пусть их просто, без зазрения, Скажут вслух: куда идём? … Вот как будем с переходами Мы без хлеба – что тогда? Перед умными народами Будет стыдно, господа!

Среди тех, чьи имена связаны с Декабрьским вооружённым восстанием 1825 года, находится поэт и друг А.С. Пушкина Вильгельм Кюхельбекер, биография которого легла в основу этой статьи. Он не достиг высот ни в искусстве, ни в общественной деятельности, тем не менее подобные ему люди явились той духовно-нравственной основой российского общества, о которой так много говорят сегодня.

Юный отпрыск обрусевших немцев

Кюхельбекер Вильгельм Карлович, будущий поэт-декабрист, родился 21 июня 1797 года в Петербурге в семье обрусевших немецких дворян. Его детские годы прошли в Лифляндии в семейном имении Авенорм. Начальное образование, как и было принято в дворянских семьях, мальчик получил дома, а когда ему исполнилось одиннадцать лет, продолжил занятия в частном пансионе эстонского города Верро. Итогом трёх лет, проведённых в этом учебном заведении, стали серебряная медаль и радужные планы на будущее.

Их осуществлению посодействовал дальний родственник семьи, военный министр и будущий герой 1812 года - Барклай де Толли. По его протекции пятнадцатилетний Вильгельм Кюхельбекер был принят в самое привилегированное учебное заведение страны - недавно открывшийся Императорский Царскосельский лицей. Волею судьбы ему довелось быть в числе первых его учащихся.

Сам того не сознавая, Вильгельм Кюхельбекер, или как его называли однокурсники - Кюхля, оказался среди людей, которым суждено было своими именами ознаменовать целую эпоху в истории России. Достаточно сказать, что его товарищами были такие же юные, как и он сам, князь А.М. Горчаков - будущая звезда российской дипломатии, литератор А.А. Дельвиг, декабрист И.И. Пущин и, наконец, непревзойдённый корифей отечественной поэзии - Александр Сергеевич Пушкин.

Гадкий утёнок Царскосельского лицея

Как правило, в изданиях энциклопедического направления при рассказе о лицейских годах Кюхельбекера делается акцент на его раннем увлечении поэзией и первых публикациях в журналах «Сын отечества» и «Амфион». При этом в большинстве случаев опускается личная трагедия, пережитая в стенах прославленного учебного заведения.

Из воспоминаний современников известно, что по своей натуре Вильгельм Кюхельбекер был весьма стеснительным юношей, совершенно неспособным постоять за себя и обладавшим феноменальной способностью попадать в нелепые положения. Подобное сочетание качеств редко проходит безнаказанно в подростковой среде, пусть даже и дворянской.

В результате безответный Кюхля очень скоро стал мишенью для насмешек, а порой и весьма злых шуток своих товарищей. Естественно, это травмировало его самолюбие и причиняло порой нестерпимую боль. Результатом стала попытка суицида, предпринятая в ответ на очередную обиду. Несчастный попытался утопиться в одном из многочисленных царскосельских прудов, но и это не смог довести до конца.

В итоге под общий смех его вытащили на берег - мокрого, жалкого и ещё более нелепого, чем прежде. Однако отчаянный поступок заставил очень многих, в том числе самого Пушкина, изменить к нему отношение. Известно даже, что некоторые из прежних насмешников и обидчиков после происшедшего стали его покровителями.

С Александром Сергеевичем же Вильгельм Кюхельбекер сблизился благодаря поэзии. В те годы среди лицеистов увлечение стихосложением было всеобщим явлением, и многие из них пробовали силы, подражая как древнегреческим авторам, так и прославленным соотечественникам, первенство среди которых принадлежало Г.Р. Державину. Именно Пушкин был первым читателем и беспристрастным критиком стихов будущего декабриста.

На новом поприще

Окончив в 1817 году учёбу в лицее с серебряной медалью, Вильгельм Карлович вместе со своим однокурсником и другом А.С. Пушкиным получил назначение в Коллегию иностранных дел, но вскоре дипломатической службе предпочёл педагогику, став преподавателем Благородного пансиона, созданного при Главном педагогическом институте.

И здесь судьбе было угодно свести его с людьми, оставившими свои имена в истории. Среди учеников Кюхельбекера был будущий «отец русской классической музыки» М.И. Глинка и родной брат А.С. Пушкина - Лев Сергеевич.

Парижские лекции и их печальный итог

Прослужив на педагогическом поприще три года, Вильгельм Кюхельбекер вышел в отставку и в качестве секретаря обер-камергера А.Л. Нарышкина уехал за границу, посетив Германию, а затем во Францию, где его путешествие было неожиданно прервано. Причиной тому послужили лекции по русской литературе, которые он читал в Париже, сопровождая их собственными сочинениями, носившими крайне вольнолюбивый характер. По требованию российского посла лекции были запрещены, и Вильгельм Кюхельбекер, стихи которого создали ему репутацию лица неблагонадёжного, был вынужден вернуться в Россию.

Служба на Кавказе

Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба дворянина, запятнавшего свою репутацию политической крамолой, но помогли бывшие лицейские друзья, и с их помощью Кюхельбекеру удалось получить место при штабе генерала Ермолова, командовавшего русскими войсками на Кавказе. Находясь в Тифлисе, он встретился и подружился с ещё одним выдающимся человеком своей эпохи - Александром Сергеевичем Грибоедовым, до конца жизни ставшим его кумиром.

Излишняя ранимость характера, проявившаяся в Вильгельме Карловиче ещё в лицейские годы, подвела его и на этот раз, заставив по незначительному поводу вызвать на дуэль одного из родственников Ермолова. Поединок окончился без пролития крови, но о дальнейшей службе в свите генерала не могло быть и речи. Пришлось подать в отставку.

Роковой день - 14 декабря

Ещё в бытность свою преподавателем Благородного пансиона Вильгельм Кюхельбекер, увлечённый идеей свержения самодержавия, вошёл в состав тайной, или, как иногда её называют, преддекабристской организации «Священная артель». В 1825 году за несколько дней до событий на Сенатской площади он был введён К.Ф. Рылеевым в состав Северного общества.

Утром 14 декабря вместе с остальными заговорщиками Вильгельм Кюхельбекер, друг Пушкина и Грибоедова, находился на Сенатской площади. Его участие в восстании не ограничилось лишь пассивным присутствием. Дважды он пытался стрелять в брата императора - великого князя Михаила Павловича, но, к счастью для обоих, пистолет упорно давал осечку.

Политический преступник

Когда стало очевидно, что восстание обречено, Кюхельбекер сумел незаметно покинуть площадь и спешно выехать за границу, надеясь таким образом скрыться от преследования властей, но этим лишь отсрочил свой арест. Через месяц Вильгельм Карлович был случайно опознан в предместье Варшавы и в кандалах доставлен в Санкт-Петербург, где его поместили в каземат главной политической тюрьмы России - Петропавловской крепости.

В июле следующего - 1826 года, решением суда он был приговорён к каторжным работам сроком на двадцать лет (впоследствии срок сократили до пятнадцати) и содержался сначала в печально известной Шлиссельбургской крепости, а затем был переведён в арестантские роты, состоявшие при Динабургской крепости на территории нынешнего латвийского города Даугавпилса.

Последние годы жизни

Несмотря на то что до конца срока оставалось ещё пять лет, в 1836 году указом императора Николая I Вильгельм Кюхельбекер был переведён с каторжных работ на поселение в отдалённый город Баргузинск, расположенный в Иркутской губернии. Там он поселился у своего младшего брата Михаила Карловича и вёл с ним совместное хозяйство, открыв в своём доме бесплатную школу для местных детей.

Его дальнейшая судьба весьма печальна. Литературные занятия не принесли успеха у читателей, а женитьба на дочери баргузинского почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой, доброй от природы, но абсолютно не грамотной девушке, хоть и внесла определённое успокоение в его душу, но едва ли даровала счастье.

Последние годы жизни, не имея возможности вернуться в Петербург, Кюхельбекер неоднократно менял место жительства. Из Баргузина он перебрался в город Акшск Забайкальского края, затем в город Курган и, наконец, в Тобольск. Больной чахоткой и полностью потерявший зрение бывший декабрист скончался 23 августа 1846 года.

В последующие годы увидели свет многие стихи и поэмы, автором которых является Вильгельм Кюхельбекер. Интересные факты из его жизни легли в основу ряда литературных произведений, написанных по мотивам этой трагической судьбы. Вспоминая его, можно говорить о многом, но главное, что не даёт померкнуть имени этого человека, - безграничная готовность к самопожертвованию ради идеала, которому он посвятил свою жизнь.

Вильгельм Кюхельбекер родился 10 (21) июня в Петербурге, в семье обрусевших немцев-дворян.

Отец - статский советник Карл Кюхельбекер (28 декабря 1748 года - 6 марта 1809 года), саксонский дворянин, агроном, первый директор Павловска (1781-1789).

Младший брат - Михаил Карлович Кюхельбекер.

Петербург. Английская набережная, где находилась коллегия иностранных дел.

Подписи Грибоедова, Кюхельбекера, Пушкина и др. под обязательством о неразглашении служебных тайн и указом Петра I "О присутствующих в коллегии", данная в 1817 году при поступлении в коллегию иностранных дел.

Крепость Корела – Кексгольмская крепость

Осужден по I разряду 10 июля 1826 года. Приговорен к каторжным работам сроком на 20 лет. 27 июля 1826 года переведен в Кексгольмскую крепость. 22 августа 1826 года срок каторги был сокращен до 15 лет.

12 октября 1827 года по указу царя вместо Сибири отправлен в арестантские роты при Динабургской крепости. 15 апреля 1831 года отправлен в Ревель через Ригу. Из Ревеля 7 октября 1831 года отправлен в Свеаборг.

Развалины Северного форта Динабургской крепости.

Динабургская крепость.

«Смерть Байрона», 1824;

«Тень Рылеева», 1827),

«Аргивяне», 1822-1825,

«Прокофий Ляпунов», 1834,

«Ижорский» (опубл. 1835, 1841, 1939),

«Вечный жид», (опубл. 1878),

«Последний Колонна», роман (1832-1843; опубл. в 1937 году)

«Дневник» (написан в заключении, опубл. в Ленинграде в 1929 году)

Собрание стихотворений декабристов. - Лейпциг, 1862. - Т. 2;

Избранные произведения: В 2 т. - М., 1939;

Избранные произведения: В 2 т. - М.; Л., 1967;

Горька судьба поэтов всех времён:

Тяжёле всех судьба казнит Россию

.................................

Бог дал огонь их сердцу, свет уму,

Да! Чувства в них восторженны и пылки,-

Что ж? их бросают в чёрную тюрьму,

Морят морозом безнадёжной с сылки...

В.Кюхельбекер

Так, в октябре 1818 года Кюхельбекер, приехавший в Царское Село на празднование лицейской годовщины, писал: "…многие из нас бродят по родным, по заповедным местам, где провели мы лучшие годы своей жизни…иной сидит в той же келье, в которой сидел шесть лет. Забывает все, что с ним ни случилось со времени его выпуска, и воображает себе, что он тот же воспитанник, тот же лицейский".

Все без исключения выпускники Лицея впоследствии с любовью вспоминали о шести годах, прожитых в Царском Селе.

Поэт и революционер-декабрист Вильгельм Кюхельбекер вспоминал о своем детстве: «Я по отцу и по матери точно немец, но не по языку; -- до шести лет я не знал ни слова по-немецки, природный мой язык -- русский, первыми моими наставниками в русской словесности были моя кормилица Марина, да няньки мои Корниловна и Татьяна».

В 1811 г. известный военачальник, в недальнем будущем -- герой Отечественной войны, родственник Кюхельбекеров М.Б. Барклай-де-Толли помог определить Вильгельма в Царскосельский лицей. Так была подготовлена встреча, которая навсегда «прикрепила» к имени Кюхельбекера определения, привлекающие внимание читателей разных поколений: друг Пушкина; лицейский товарищ Пушкина; поэт пушкинской поры.

Вильгельм Кюхельбекер родился в Петербурге в семье саксонского дворянина Карла Генриха Кюхельбекера, в 1770-х годах перебравшегося в Россию. Человек образованный (он учился в Лейпцигском университете одновременно с И.-В. Гете и А.Н. Радищевым) и деловой, Кюхельбекер-старший довольно успешно поднимался по служебной лестнице при Павле I. Он управлял Каменным островом, был первым директором Павловска и получил в награду имение Авинорм в Эстонии, где прошли детские годы будущего поэта. Дворцовый переворот 1801 г. оборвал карьеру немецкого эмигранта при русском дворе, а после его смерти (1809 г.) семейство Кюхельбекеров и вовсе оказалось без всяких средств. Единственное утешение состояло в том, что старшая сестра Вильгельма Юстина Карловна вышла замуж за филолога и педагога Г.А. Глинку и взяла на себя заботу о матери, сестре и двух братьях. Забота оказалась трудной и долголетней: братья Вильгельм и Михаил в 1825 г. стали декабристами и ушли в тюрьму, на каторгу, в сибирскую ссылку. А Юстина Карловна все хлопотала, все пыталась чем-то помочь -- хотя бы вызволить из Сибири и поселить у себя племянников.

Содействие М.Б. Барклая-де-Толли подоспело вовремя. Лицей замышлялся как заведение для подготовки высокопоставленных чиновников; мать и сестра Вильгельма очень надеялись на его неординарное будущее. В конечном итоге добрые женщины, обожавшие своего Вильгельма, не ошиблись -- имя Кюхельбекера стало знаменитым и славным в нашей истории,-- но им обеим не суждено было об этом узнать. Зато забот, тревог и горестей выпало на долю семьи Кюхельбекеров сверх меры.

В Лицее Кюхельбекеру на первых порах пришлось нелегко. Неуклюжий; вечно занятый своими мыслями, а потому -- рассеянный; готовый взорваться как порох при малейшей обиде, ему нанесенной; вдобавок глуховатый (не всегда, а припадками, которые наступали неожиданно), Кюхля был поначалу предметом ежедневных насмешек товарищей, подчас вовсе не беззлобных. Он даже с горя пытался утопиться в пруду, но ничего не получилось: его благополучно вытащили, а в лицейском журнале появилась смешная карикатура. Чего только не вытворяли с бедным Кюхлей -- дразнили, мучили, даже суп на голову выливали, а уж эпиграмм насочиняли -- не счесть.

Пушкин тоже посмеивался иногда над Виленькой -- «уродом пресовершенным», как звали его в Лицее, но очень скоро разглядел и оценил те свойства Кюхельбекера, которые заслуживали не иронии, а самого высокого уважения.

Вильгельм был прямодушен и неколебим во внушенных с детства и укрепленных чтением принципах добра, справедливости, самоотвержения в любви и дружбе. Он лучше других лицеистов знал литературу, историю, философию и необычайно щедр был в своей готовности делиться знаниями. Когда в статье о Дельвиге Пушкин вспоминает, как много почерпнул тот из совместных чтений с одним из товарищей -- «живым лексиконом и вдохновенным комментарием»,-- он, разумеется, имеет в виду Кюхельбекера. Статья предназначалась для печати, и имя узника-декабриста нельзя было произнести вслух. Большое значение в духовной жизни лицеистов имел рукописный «Словарь» -- точнее, конспект прочитанных сочинений, который вел Кюхельбекер при участии нескольких друзей, в том числе Пушкина. В черновом варианте стихотворения «19 октября» (1825) Пушкин вспоминал:

Златые дни! Уроки и забавы,

И черный стол, и бунты вечеров,

И наш словарь, и плески мирной славы,

И критики лицейских мудрецов!

Под заголовком «Рабство» в «Словаре» помещено, например, следующее рассуждение: «несчастный народ, находящийся под ярмом деспотизма, должен помнить, если хочет расторгнуть узы свои, что тирания похожа на петлю, которая суживается от сопротивления. Нет середины: или терпи, как держат тебя на веревке, или борись, но с твердым намерением разорвать петлю или удавиться». Записывая это, будущий декабрист еще не знал своей судьбы, но у Кюхельбекера слово с делом никогда не расходилось.

Кюхля писал стихи (вначале неумелые и косноязычные), но при этом преклонялся перед стихами звучными и тонкими по мысли. Талант Пушкина был для него поразительным откровением. Восхищение Пушкиным и трогательную любовь к великому поэтическому дару своего школьного товарища Кюхельбекер пронес через всю жизнь. При этом если ему не нравилась какая-то строка или, скажем, глава «Онегина», он не только не скрывал этого, но выступал с критикой в журналах -- резко, даже вызывающе.

Литературные идеалы, высокие принципы русской словесности, как он их понимал, были для него превыше всего. Пушкин скоро различил эти особенности Кюхельбекера, нежно его любил, терпел частые выпады, вспышки гнева и все причуды Кюхли. Но для этого нужно было быть Пушкиным или Дельвигом. Не все, кто встречался на жизненном пути Кюхельбекера, отличались такой гибкостью ума и чуткостью души.

Первое напечатанное стихотворение Пушкина «К Другу стихотворцу» обращено именно к Кюхельбекеру. Юношеские размышления о роли и назначении поэта в этом произведении опираются на конкретную жизненную основу. Речь идет о начальных неуклюжих поэтических опытах Кюхельбекера:

Страшися участи бессмысленных певцов,

Нас убивающих громадою стихов!

Но удивителен не столько этот совет, сколько возражение, которое вкладывает пятнадцатилетний автор в уста другу стихотворцу:

Но что? ты хмуришься и отвечать готов;

Пожалуй,-- скажешь мне,-- не трать излишних слов;

Когда на что решусь, уж я не отступаю,

И знай, мой жребий пал, я лиру избираю.

Пусть судит обо мне, как хочет, целый свет,

Сердись, кричи, бранись,-- а я таки поэт.

Нужно было очень тонко понимать характер Кюхельбекера, чтобы написать это. «Когда на что решусь, уж я не отступаю!» -- таков был один из важнейших жизненных принципов этого человека. Он осуществил его в дружбе, в литературе и в жизни -- в декабрьский день 1825 года, который превратил неимущего и малоизвестного петербургского поэта в «опасного государственного преступника», строго охраняемого всем могуществом царской власти.

Сущность своих взаимоотношений с поэтической музой, угаданную Пушкиным, Кюхельбекер определил в письме к племяннику, написанном из одиночной камеры в начале 30-х годов: «Никогда не буду жалеть о том, что я был поэтом; утешения, которые мне доставляла поэзия в течение моей бурной жизни, столь велики, что довольно и их... Поэтом же надеюсь остаться до самой минуты смерти, и признаюсь, если бы я, отказавшись от поэзии, мог купить этим отречением свободу, знатность, богатство, даю тебе слово честного человека, я бы не поколебался: горесть, неволя, бедность, болезни душевные и телесные с поэзиею я предпочел бы счастию без нее». Едва ли даже сам автор этого письма помнил, до какой степени цитированные строки похожи на прозаическое переложение стихотворения Пушкина «К другу стихотворцу»!

Как ни «сердились, кричали, бранились» по его адресу, но Вильгельм Кюхельбекер стал подлинным русским поэтом. Он учился всю жизнь, многое, восприняв от других поэтов, начиная с Ломоносова, Державина и кончая Баратынским и Лермонтовым. Блестящий знаток русской поэзии К.И. Чуковский недаром однажды воскликнул: «Да знаете ли вы, какие у Кюхельбекера есть стихи?! Пушкинские!» Высоко ставя предназначение стихотворца, умирающий, больной Кюхельбекер в одном из последних стихотворений, названном «Участь русских поэтов», писал:

Горька судьба поэтов всех племен;

Тяжеле всех судьба казнит Россию:

Для славы и Рылеев был рожден;

Но юноша в свободу был влюблен...

Стянула петля дерзостную выю.

Не он один; другие вслед ему,

Прекрасной обольщенные мечтою,

Пожалися годиной роковою...

Бог дал огонь их сердцу, свет -- уму,

Да! Чувства в них восторженны и пылки,--

Что ж? их бросают в черную тюрьму,

Или болезнь наводит ночь и мглу

На очи прозорливцев вдохновенных,

Или рука любовников презренных

Шлет пулю их священному челу;

Или же бунт поднимет чернь глухую

И чернь того на части разорвет,

Чей блещущий перунами полет

Сияньем обнял бы страну родную.

В «черной тюрьме» и «безнадежной ссылке» влачили свои дни поэты-декабристы и среди них Кюхельбекер; «болезнь навела... мглу» на очи Ивана Козлова (Кюхельбекер писал это стихотворение уже полуслепым); «презренный любовник» -- Дантес; наконец последние строки -- об ужасной смерти Грибоедова.

Далеко глядел Пушкин, когда предупреждал друга стихотворца о небывалой трудности поэтической стези («катится мимо их Фортуны колесо»), когда с печалью говорил о поэтах земли: «их жизнь -- ряд горестей, гремяща слава -- сон». Кюхельбекеру достался бесконечный «ряд горестей» и даже тени «гремящей славы» не довелось ему узнать. Но никогда он не пожалел, что стал в ряд с теми, о ком скорбел в «Участи поэтов».

Из Лицея Кюхельбекер (он окончил с серебряной медалью), как и Пушкин, был выпущен в Главный архив Иностранной коллегии. Но «шаркуном» - чиновником он не мог стать по самой своей природе; вот и получилось, что бедствия подстерегли его чуть ли не у лицейского порога. Он даже собирался покинуть Петербург и учительствовать где-то в глуши, но мать воспротивилась, и, в конце концов нашлось Вильгельму место преподавателя российской словесности в том самом Благородном пансионе, где учились Лев Пушкин, С.А. Соболевский, П.В. Нащокин. Все они горячо любили энтузиаста-словесника, воспитывавшего в них не только литературный вкус (на этот счет чутье у Кюхельбекера было отменное, хотя, бывало, он увлекался и превозносил авторов слабых), но и беззаветную любовь к Отечеству. Одновременно он взял и частный урок: обучал основам наук способного, но ленивого мальчика Мишу Глинку -- будущего великого композитора. Кажется, это был единственный период в жизни Кюхельбекера, когда директор Лицея рискнул написать про него: «Кюхельбекер живет как сыр в масле... присутствует очень прилежно в обществе любителей словесности, и... в каждый почти номер «Сына Отечества» срабатывает целую кучу гекзаметров. Кто бы подумал, когда он у нас в пруду тонул, что его на все это станет?» Он был участником празднования самых первых лицейских годовщин в 1817 и 1818 гг.-- вместе с Пушкиным и другими лицеистами в октябрьские дни ездил в Царское Село, вспоминая прекрасные времена лицейского братства. В 1819 г. он, правда, ухитрился повздорить с Пушкиным и даже вызвать его на дуэль за очередную эпиграмму с вошедшими потом чуть ли не в пословицу словами: «и кюхельбекерно и тошно». Но Пушкин стрелять в Кюхельбекера не стал, а бросил пистолет. Тут же они помирились.

Однако уже весной 1820 г. мирные будни Кюхли были нарушены: узнав, что Пушкину грозит царская расправа, Кюхельбекер, даже не оглянувшись на свои скромные жизненные блага, с таким трудом добытые, ринулся на защиту друга. Он прочитал в Вольном обществе любителей словесности стихотворение «Поэты»:

И ты -- наш новый Корифей,

Певец любви, певец Руслана!

Что для тебя шипенье змей,

Что крик и Филина и Врана? --

Лети и вырвись из тумана,

Из тьмы завистливых времен.

Сразу же после публичного чтения этих стихов министр внутренних дел получил донос на Кюхельбекера. Тучи сгущались теперь над головою двух поэтов. К счастью, помог третий: Дельвигу предложили место секретаря при богатом вельможе А.Л. Нарышкине, отъезжавшем в заграничное путешествие, и Дельвиг отказался от выгодного предложения в пользу Кюхельбекера.

Обязанности секретаря Кюхельбекер, по-видимому, исполнял с прохладцей. В Германии он посетил Гёте -- университетского однокашника своего отца. В дневнике Кюхельбекер записал об этом в довольно будничном тоне: «Мы, наконец, довольно сблизились: он подарил мне на память свое последнее драматическое произведение и охотно объяснил мне в своих стихотворениях все то, что я мог узнать единственно от самого автора... Гёте позволил мне писать к себе и, кажется, желает, чтобы в своих письмах я ему объяснил свойство нашей поэзии и языка русского: считаю приятной обязанностью и по возвращении в С.-Петербург займусь этими письмами, в которых особенно постараюсь обратить внимание на историю нашей словесности, на нашу простонародную поэзию». Обстоятельства последних лет жизни, проведенных Кюхельбекером на свободе, помешали ему выполнить это обещание.

В Париже он прочитал несколько лекций о литературной жизни России разных периодов. Лекции были полны свободолюбивых идей, ненависти к деспотизму и читались без оглядки на бдительное око царских слуг. Русское посольство во Франции немедленно приняло меры: Кюхельбекер был выслан в Россию.

В кишиневской, одесской, псковской ссылке Пушкин постоянно думает о Кюхельбекере; он следит за его литературной судьбой, вместе с Вяземским безуспешно пытается пристроить его на службу в Одессу. Однако с тех пор, как Кюхельбекер примкнул к литературной группе, которую принято называть младшими архаистами (главными представителями ее были А.С. Грибоедов и П.А. Катенин), пути лицейских друзей-поэтов несколько разошлись. Добрейший Дельвиг упрекал его: «Ах! Кюхельбекер! Сколько перемен с тобою в 2 - 3 года... Так и быть. Грибоедов соблазнил тебя. На его душе грех». Однако, само по себе «антиромантическое» изменение литературных позиций не отдалило бы Кюхельбекера от Пушкина. Великий поэт с живым интересом относился к литературным поискам «младших архаистов» и не раз доказывал это в статьях и письмах. В сущности, ему была близка мысль Кюхельбекера: «Вера праотцов, нравы отечественные, летописи, песни и сказания народные -- лучшие, чистейшие, важнейшие источники для нашей словесности».

На беду Кюхельбекер, по-видимому, усмотрел для себя нечто обидное в письмах Пушкина петербургским знакомым, которые усердно распространял без надобности Лев Сергеевич. Блестящий исследователь литературных взаимоотношений поэтов пушкинского круга, биограф Кюхельбекера Ю.Н. Тынянов, предполагает, что в первой половине 1822 г. Кюхельбекер написал Пушкину какое-то письмо, до нас не дошедшее. Пушкин, в свою; очередь, довольно резко критиковал некоторые стихи Кюхельбекера (например, потешался над нелепым выражением «резвоскачущая кровь»).

Со своей стороны, Кюхельбекер был несправедлив к некоторым сочинениям Пушкина, порой поспешая со скороспелыми выводами. Он отмечал в дневнике: «Господина Онегина (иначе же нельзя его называть) читал, есть места живые, блистательные, но неужели это поэзия?» Он требовал открытой гражданственности и публицистического пафоса и не принял -- или не хотел принять -- тона, избранного Пушкиным в первых главах «Онегина».

Между тем создатель «Онегина», давно сменивший «гнев на милость» (он еще из Одессы писал общему знакомому о Кюхельбекере: «Он на меня надулся, бог весть почему. Помири нас»), ждал в Михайловском «запоздалого друга», надеясь поговорить «о бурных днях Кавказа, о Шиллере, о славе, о любви». Кюхельбекер собирался поехать к Пушкину, но так и не успел этого сделать.

Последние годы перед восстанием декабристов были для него нелегкими. Вернувшись из Европы, он отправился служить на Кавказ в должности чиновника «по особым поручениям». Однако особых поручений он не исполнял, и генерал Ермолов вынужден был вскоре отправить его восвояси за очередную дуэль. Единственным светлым пятном в то время была для него окрепшая дружба с Грибоедовым, с которым он изо дня в день общался в Тифлисе. При нем сцена за сценой писалось «Горе от ума».

Ю.Н. Тынянов, может быть, несколько увлекаясь, усматривает в Чацком черты Кюхельбекера.

Почти весь 1822 год и первую половину 1823-го Кюхельбекер провел в деревне Закуп Смоленской губернии, принадлежавшей семейству его старшей сестры. Он наблюдал сельскую жизнь и напряженно работал над трагедией «Аргивяне», стихами, драматическими сценами и т. д.

Возвратившись из деревни и поселившись в Москве, Вильгельм Карлович совместно с В.Ф. Одоевским принялся за подготовку альманаха «Мнемозина», надеясь на успех денежный и литературный. Первая книжка «Мнемозины» принесла некоторый доход, вторая едва себя окупила, третья была убыточной.

Пушкин, понимая, что Кюхлю поддержать необходимо -- тому попросту не на что было жить,-- дал в 4-ю книжку «Мнемозины» стихотворение «К морю». Там же помещены песни на слова Пушкина: «Татарская песня» из «Бахчисарайского фонтана» (музыка В.Ф. Одоевского) и «Слеза» (музыка М.Л. Яковлева). Но 4-я книжка все-таки оказалась последней -- наступил декабрь 1825 года.

В 1825 г. Кюхельбекер перебирается в Петербург и оказывается в предгрозовой атмосфере приближающихся революционных событий. Ближайшими его друзьями становятся К.Ф. Рылеев, А. Бестужев, А. Одоевский. В «Алфавите декабристов», построенном на материалах следствия, о Вильгельме Карловиче Кюхельбекере говорится: «Принят в Северное общество в последних числах ноября 1825 года. На совещаниях нигде не был; а 14-го декабря, узнав о замышляемом возмущении, принял в оном живейшее участие; ходил в Московский полк и Гвардейский экипаж. 14-го декабря был в числе мятежников с пистолетом, целился в великого князя Михаила Павловича и генерала Воинова (уверяет, что, имея замоченный пистолет, он целился с намерением отклонить других с лучшим орудием). По рассеянии мятежников картечами, он хотел построить Гвардейский экипаж и пойти на штыки, но его не послушали. После чего он скрывался побегом в разных местах, переодевшись в платье своего человека с ложным видом, в коем переправил год из 1823 на 1825. Пойман в Варшаве».

В общем, этот канцелярский документ достаточно точен в деталях. Но разве дано ему выразить тот неподдельный восторг, который охватил истинно поэтическую натуру, самоотверженного человека -- коллежского асессора Кюхельбекера при мысли о грядущей свободе? Разве поняли властители и судьи, что перед ними добряк, не способный и мухи обидеть, но готовый отдать жизнь за общее благо, готовый пойти «на пытки» и погибнуть во имя спасения друзей?

Как ни странно, приметному, многим известному, ничего не смыслившему в конспирации Кюхле удалось скрыться из Петербурга. Путешествуя по поддельному «виду» (т. е. документу), он побывал у родных и добрался до Варшавы. 30 декабря в петербургских газетах появилось объявление: «По распоряжению полиции отыскивается здесь коллежский асессор Кюхельбекер, который приметами: росту высокого, сухощав, глаза навыкате, волосы коричневые, рот при разговоре кривится, бакенбарды не растут; борода мало зарастает, сутуловат и ходит, немного искривившись; говорит протяжно, от роду ему около 30 лет.-- Почему поставляется в непременную обязанность всем хозяевам домов и управляющим оными, что если человек таких примет у кого окажется проживающим или явится к кому-либо на ночлег, тотчас представить его в полицию: в противном случае с укрывателями будет поступлено по всей строгости закона». Приметы услужливо сообщил полиции Фаддей Булгарин. 19 января 1826 г. около Варшавы Кюхельбекера схватили. На следствии он откровенно объяснил, какие именно обстоятельства побудили его примкнуть к восставшим: 1. Злоупотребления и взятки государственных служащих; 2. «Угнетение истинно ужасное» крепостных крестьян; 3. Упадок торговли и промышленности; 4. Развращение нравов в простом народе; 5. Недостатки воспитания и образования дворянства; 6. Невежество простого народа; 7. Притеснения цензуры; 8. Республиканские убеждения. Все было изложено с самоубийственной откровенностью -- вполне в духе Кюхельбекера.

Он был причислен к преступникам, достойным казни «отсечением головы». Но его пощадили и бросили в «черную тюрьму» на долгие годы.

Еще в Закупе в 1822 - 1823 гг. Кюхельбекер полюбил однофамилицу своего друга Авдотью Тимофеевну Пушкину. Он собирался жениться, когда «Мнемозина» немножко улучшит его материальные дела. Но тоже не успел.

15 октября 1827 г. фельдъегерь в сопровождении жандармов перевозил государственного преступника Кюхельбекера из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую.

Пушкин не забывал Кюхлю никогда. Он сделал все, чтобы вернуть его в литературу -- хотя бы под псевдонимами или анонимно. Сначала помогал Дельвиг, располагавший «Северными цветами», «Подснежником» и «Литературной газетой», потом стало еще труднее. Несмотря на прямой риск, Пушкин напечатал мистерию Кюхельбекера «Ижорский», книгу «Русский Декамерон», статью «Мысли о Макбете». Став издателем «Современника», Пушкин рассчитывал «пробить» в печать произведения Кюхельбекера, но получил категорический отказ III Отделения. Пушкин несколько раз писал Кюхельбекеру. Письма дошли до адресата, но не сохранились. Через родственников Кюхельбекера Пушкин направлял ему книги, в том числе и свои сочинения. В бумагах Пушкина сохранился рукописный сборник стихотворений Кюхли.

14 декабря 1835 г. тюремные годы Кюхельбекера кончились. Он был отправлен на «вечное поселение» в Сибирь и присоединился к брату Михаилу в Баргузине. Но у Вильгельма Карловича не хватило сил, здоровья и жизнестойкости, чтобы «адаптироваться» в сибирских условиях. Известно, как много сделали для развития Сибири, как умело приспособились к новой жизни, принося огромную пользу себе и другим, братья Бестужевы, Пущин, Волконский. Они умели сочетать физическую работу с духовной жизнью и проявили стойкость на поселении. Справедливости ради надо сказать, что у многих из них были материальные средства, получаемые из дому. Кюхля был нищ, неумел, болен -- сказались десять лет одиночного заключения.

Он все же попытался «устроиться»: получил надел земли, построил дом и в январе 1837 г. женился на 19-летней дочери почтмейстера Дросиде Ивановне Артеновой. Но хозяйственные и семейные заботы не могли занять его душу и разум, а культурного круга в Баргузине фактически не оказалось. Заработки репетитора были ничтожные, скоро и вовсе кончились.

В Баргузине узнал Вильгельм Карлович о смерти Пушкина. Он не мог даже плакать -- не осталось больше душевных сил:

Итак, товарищ вдохновенный,

И ты! -- а я на прах священный

Слезы не пролил ни одной:

С привычки к горю и страданьям

Все высохли в груди больной.

Но образ твой моим мечтаньям

В ночах бессонных предстоит,

Но я тяжелой скорбью сыт,

Но, мрачный, близ жены, мне милой,

И думать о любви забыл...

Там мысли, над твоей могилой!

Последние годы жизни Кюхельбекера были беспросветными. Он переезжал из Баргузина в Акшу, из Акши в Курган, из Кургана в Тобольск. И нигде ему не было ни пристанища, ни покоя. Жена его не понимала, брат примирился с судьбой и всеми силами налаживал хозяйство, чего никак не мог сделать Вильгельм. 3 марта 1846 г. он продиктовал И.И. Пущину завещание и список своих рукописей, а 11 августа скончался. Дети его, Юстина и Михаил, были взяты родственниками отца в Петербург и определены в учебные заведения под фамилией Васильевых. В 1856 г. амнистия декабристам распространилась и на детей Кюхельбекера: они получили право носить фамилию своего отца.