Рассказ астафьева конь с розовой гривой читать. Страница не найдена - литературная россия. Рассказ Астафьева Конь с розовой гривой

В. П. Астафьев относится к числу писателей, на чью долю выпало тяжелое детство в нелегкие предвоенные годы. Выросший в деревне, он был хорошо знаком с особенностями русского характера, нравственными устоями, на которых веками держится человечество.

Этой теме посвящены его произведения, составившие цикл «Последний поклон». В их числе рассказ «Конь с розовой гривой».

Автобиографическая основа произведения

В семилетнем возрасте Виктор Астафьев потерял мать - она утонула в реке Енисей. Мальчика взяла на воспитание его бабушка, Катерина Петровна. До конца жизни был благодарен ей писатель за заботу, доброту и любовь. А еще за то, что она сформировала в нем истинные нравственные ценности, которых внук никогда не забывал. Одному из важных моментов своей жизни, навсегда врезавшихся в память уже повзрослевшего Астафьева, и рассказывает он в своем произведении «Конь с розовой гривой».

Повествование ведется от лица мальчика Вити, живущего с бабушкой и дедом в таежной сибирской деревне. Его ежедневные будни похожи друг на друга: рыбалка, игры с другими ребятишками, походы в лес за грибами и ягодами, помощь по хозяйству.

Особое внимание уделяет автор описанию семейства Левонтия, жившего по соседству. В рассказе «Конь с розовой гривой» именно их дети сыграют немаловажную роль. Пользовавшиеся неограниченной свободой, мало представлявшие, что такое истинная доброта, взаимопомощь и ответственность, они подтолкнут главного героя к совершению поступка, о котором он будет помнить всю жизнь.

Завязкой сюжета становится известие бабушки о том, что левонтьевские ребятишки собираются на увал за земляникой. Она просит внука пойти с ними, чтобы потом продать в городе собранную им ягоду и купить мальчику пряник. Конь с розовой гривой - эта сладость была заветной мечтой каждого мальчишки!

Однако поход на увал заканчивается обманом, на который идет Витя, так и не собравший земляники. Провинившийся мальчик всячески пытается отсрочить раскрытие проступка и последующего за этим наказания. Наконец, из города с причитаниями возвращается бабушка. Так мечта о том, что у Вити появится чудный конь с розовой гривой, обернулась сожалением о том, что он поддался на уловки левонтьевских детишек. И вдруг раскаявшийся герой видит перед собой тот самый пряник… Сначала он не верит своим глазам. К действительности его возвращают слова: «Бери… Глядишь, … когда омманешь баушку…».

Много лет минуло с той поры, но так и не смог забыть этой истории В. Астафьев.

«Конь с розовой гривой»: главные герои

В рассказе автор показывает период взросления мальчика. В разоренной гражданской войной стране всем приходилось трудно, и в непростой ситуации каждый выбирал свой путь. Между тем, известно, что многие черты характера формируются в человеке еще в детские годы.

Знакомство с жизненным укладом в доме Катерины Петровны и Левонтия позволяет сделать вывод, насколько эти семьи были различны. Бабушка во всем любила порядок, поэтому все у нее шло своим, заранее определенным чередом. Такие же качества она прививала внуку, рано оставшемуся сиротой. Вот и конь с розовой гривой должен был стать для него наградой за труды.

Совсем другая атмосфера царила в соседском доме. Безденежье чередовалось с пиром, когда Левонтий накупал на полученные деньги разной всячины. В такой-то момент и любил бывать у соседей Витя. Тем более что подвыпивший Левонтий начинал вспоминать его погибшую мать и подсовывал сироте лучший кусок. Бабушке эти походы внука в дом соседей не нравились: она считала, что у них самих ребятишек много и часто есть нечего. Да и сами дети не отличались воспитанностью, чего доброго, могли оказать дурное влияние на мальчика. Они действительно толкнут Витю на обман, когда тот отправится вместе с ними за ягодой.

Рассказ «Конь с розовой гривой» - попытка автора определить причину того, чем может руководствоваться человек, совершающий в жизни дурные или хорошие поступки.

Поход на увал

Писатель довольно подробно описывает дорогу за земляникой. Левонтьевские ребятишки все время ведут себя неразумно. По пути они успели забраться в чужой огород, надергать лука и пустить его на свистульки, передраться друг с другом…

На увале все принялись собирать ягоду, но левонтьевских хватило ненадолго. Лишь герой добросовестно складывал землянику в туесок. Однако, после того как его слова о прянике вызвали у «друзей» лишь насмешки, желая показать свою независимость, и он поддался общему веселью. На какое-то время Витя забыл и о бабушке, и о том, что еще недавно главным его желанием был конь с розовой гривой. Пересказ того, что веселило ребятишек в тот день, включает и убийство беззащитного чижа, и расправу над рыбой. Да и сами они постоянно ссорились, особенно старался Санька. Он и подсказал герою перед возвращением домой, как нужно поступить: набить туесок травой, а сверху выложить слой ягод - так бабушка ничего не узнает. И мальчик последовал совету: ведь левонтьевским-то ничего не будет, а вот ему несдобровать.

Страх перед наказанием и раскаяние

Исследовать человеческую душу в решающие моменты жизни - задача, которую часто решает художественная литература. «Конь с розовой гривой» - произведение о том, как нелегко далось мальчику признание своей ошибки.

Следующая ночь и весь длинный день, когда бабушка отправилась с туеском в город, превратились для Вити в настоящее испытание. Ложась спать, он решил встать пораньше и во всем сознаться, но не успел. Затем внук, опять находясь в обществе соседских ребятишек и постоянно поддразниваемый Сашкой, со страхом ожидал возвращения лодки, на которой уплыла бабушка. Вечером он так и не решился возвратиться домой и обрадовался, когда удалось лечь в кладовой (тетя Феня привела его домой уже затемно и отвлекла Катерину Петровну). Он долго не мог уснуть, постоянно думая о бабушке, жалея ее и вспоминая, как тяжело она пережила смерть своей дочери.

Неожиданная развязка

К счастью мальчика, ночью с заимки вернулся дед - теперь у него была подмога, и стало не так страшно.

Опустив голову, подталкиваемый дедом, он робко вошел в избу и заревел во весь голос.

Долго срамила его бабушка, а когда она, наконец, выдохлась и наступила тишина, мальчик робко поднял голову и увидел перед собой неожиданную картину. По выскобленному столу «скакал» (это на всю жизнь запомнил В. Астафьев) конь с розовой гривой. Этот эпизод стал для него одним из главных нравственных уроков. Доброта и понимание бабушки помогли сформироваться таким качествам, как ответственность за свои поступки, благородство и способность в любой ситуации противостоять злу.

Краткое содержание Конь с розовой гривой

В одной сибирской глубинке на берегу реки Енисей жил мальчик с бабушкой . Однажды она его послала за земляникой с соседскими ребятами. Собранную ягоду обещала продать в городе и купить ему «пряник конем». Пряник был белый в виде коня, облитый розовой глазурью там, где грива, хвост, глаза и копыта. В те времена о таком прянике мальчик мог только мечтать. Он гарантировал почет и уважение среди других деревенских ребят.

Чаще всего он играл с левонтьевскими ребятами, что жили по соседству. Их отец был бывшим моряком, нынче лесозаготовщиком, который раз в месяц приносил зарплату. Тогда в доме стоял пир горой. Отец любил выпивать, а мать, тетка Васёна, часто занимала у соседей деньги, в том числе и у бабушки мальчика. Бабушка не любила, чтобы он бывал у них, называла их «пролетариями», несолидными людьми. У них даже бани дома не было, все время мылись у соседей. Дядя Левонтий когда немного выпивал, пел песни, сажал мальчика за стол, угощал сладостями, жалел его, как сироту, но только он напивался, то все сразу разбегались. Дядя начинал ругаться, бить стекла в окнах, посуду, он чём утром сильно жалел.

Так с левонтьевскими ребятишками он пошел на увал за ягодами. Уже было собрано достаточно ягод, когда ребята затеяли меж собой драку. Старший заметил, что младшие вместо того, чтобы класть ягоду в посуду, кладут себе в рот и стал их ругать. В драке вся собранная ягода рассыпалась, помялась и была съедена. Затем все вместе решили спуститься к Фокинской речке, но тут заметили, что у мальчика еще осталась земляника. Санька , самый вредный из левонтьевских ребят, подбил его на «слабо» съесть все ягоды. Чтобы доказать, что он не жадина, мальчик высыпал все на траву и сказал: «Ешьте!». Самому достались всего несколько кривых, малюсеньких ягод с прозеленью. Жалко было, но что поделаешь.

О том, что его туесок опустел, он вспомни только к вечеру. От мысли, что бабушка устроит ему отчет да расчет становилось страшно, но он не показывал. Напустил на себя важный вид и еще говорил, что калач у нее украдет. А сам бабушку, как огня, боялся. Катерина Петровна, это не тетка Васена, ей не так просто соврать. По дороге левонтьевские ребятишки вели себя ужасно, много хулиганили. То ласточку убили камнем, то рыбку растерзали за некрасивый вид. Мальчика они подучили напихать в туесок травы, а сверху уложить слой ягод, чтобы бабушка не догадалась. Так и сделали.

Бабушка их радостно встретила, взяла посудину с ягодой и обещала купить мальчику самый большой пряник. А он весь трясся от страха, чуя, что обман скоро раскроется. К тому же, Санька на улице стал говорить, что выдаст его, если тот калач не принесет. За его молчание пришлось не один калач стащить. Всю ночь мальчик мучился, не спал. Утром решил во всем признаться, но бабушку не застал. Она уже уехала в город с «обманным» туеском. Мальчик жалел, что заимка деда находилась далеко. Там было спокойно, тихо и дед в обиду бы его не дал. Вскоре, от безделья он пошел с Санькой на речку рыбачить. Вечно голодные дети съели небогатый улов.

Из-за мыса показалась какая-то лодка. В ней сидела бабушка и грозила ему кулаком. Дома он спрятался в кладовке и думал о своем поступке, вспоминал о матери. Она когда-то тоже ездила в город торговать ягодой. Однажды лодка перевернулась и она утонула. На следующее утро приехал дед с заимки. Он посоветовал мальчику поговорить с бабушкой и попросить прощения. Ох, и срамила же она его, обличала в обмане, а потом посадила завтракать. А коня пряничного она ему все-таки привезла, такого дивного с розовой гривой. Столько лет прошло с тех пор, столько событий минуло, а он никак не мог забыть бабушкиного пряника.

Тётка Апроня хлопотала у стола. И пока переодевались и переобувались дедушка и Кольча-младший, на столе уже всё готово. Кольча-младший полез было за кисетом, да бабушка заворчала на него:

– Хватит табачище-то жрать натощак. За стол ступайте, а потом уж жгите зелье клятое сколь влезет!

Мы уже за столом. В переднем углу оставили место только деду. Это место свято, и никто не имеет права его занимать. Кольча-младший глянул на нас, рассмеялся:

– Видали? Работнички-то уж начеку!

Все со смехом усаживались, гремели табуретками и скамьями. Исчез только дед. Он возился на кухне, и нетерпение наше возрастало с минуты на минуту. Ох уж медлительный у нас дед! И говорит он пять или десять слов за день. Всё остальное за него обязана говорить бабушка. Так уж у них повелось издавна.

Вот и дедушка. В руках у него холщовый мешочек. Он медленно запустил в него руку, а мы с Алёшкой напряжённо подались вперёд и не дышим. Наконец дедушка достал обломок белого калача и с улыбкой положил перед нами:

– Это вам от зайца.

Мы схватили калач. Он мёрзлый, как камень. Мы по очереди пытались откусить от него хоть маленько. Я показал Алёшке пальцами уши над головой, и он расплылся в улыбке: он понял – это от зайца.

– А это от лисы! – подал нам дедушка наливную, зарыжевшую от печной жары шаньгу.

Кажется, наступила вершина наших чувств и восторгов, но это ещё не всё. Дедушка снова пошарил рукою в мешочке и долго-долго не вынимал подарок. Он тихо улыбался в бороду и хитровато поглядывал на нас.

А мы уж и без того готовы. У меня сердчишко остановилось было, а потом затрепыхалось, затрепыхалось и в глазах уже рябило от напряжения. А дед томит. Ох томит! "Ну, дедушка! – хотелось крикнуть мне. – Чего ж у тебя там ещё, чего?" И тут дед вынул из мешочка кусок варёного стылого мяса, облепленного крошками, и торжественно протянул его нам.

– А это уж от самого Мишки! Он там сено наше караулил.

От медведя! – вскочил я. – Алёшка, это от медведя! Бу-бу-бу! – показал я ему и надул щёки, насупил брови. Алёшка понял меня, захлопал в ладоши. У нас одинаковое представление о медведе.

Ломаем зубы, грызём мёрзлый калач, шаньгу, мясо, оттаиваем лесные подарки языком, ртом, дыханием. Все дружелюбно поглядывают на нас, подшучивают и вспоминают своё детство. И только бабушка не сердито выговаривает деду:

– Потеху отдал бы потом… Останутся ребятишки без ужина.

Да, конечно, мы так и не поели. С замусоленным огрызком калача и плиточкой шаньги залезли на полати. На печке сегодня спит дедушка – он с холода. Я держал в руке холодный, постепенно раскисающий кусочек калача, Алёшка – кружок шаньги.

Нам снились в эту ночь диво-дивные сны.

Конь с розовой гривой

Бабушка возвратилась от соседей и сказала мне, что левонтьевские ребятишки собираются на увал по землянику, и велела сходить с ними.

– Наберёшь туесок. Я повезу свои ягоды в город, твои тоже продам и куплю тебе пряник.

– Конём, баба?

– Конём, конём.

Пряник конём! Это ж мечта всех деревенских малышей. Он белый-белый, этот конь. А грива у него розовая, хвост розовый, глаза розовые, копыта тоже розовые.

Бабушка никогда не позволяла таскаться с кусками хлеба. Ешь за столом, иначе будет худо. Но пряник – совсем другое дело. Пряник можно засунуть под рубаху, бегать и слышать, как конь лягает копытами в голый живот. Холодея от ужаса – потерял! – хвататься за рубаху и со счастьем убеждаться, что тут он, конь-огонь!..

С таким конём сразу почёту сколько, внимания! Ребята левонтьевские к тебе и так и этак ластятся, и в чижа первому бить дают, и из рогатки стрельнуть, чтоб только им позволили потом откусить от коня либо лизнуть его.

Когда даёшь левонтьевскому Саньке или Таньке откусывать, надо держать пальцами то место, по которое откусить положено, и держать крепко, иначе Танька или Санька так цапнут, что останется от коня хвост да грива.

Левонтий, сосед наш, работал на бадогах вместе с Мишкой Коршуковым. Левонтий заготавливал лес на бадоги, пилил его, колол и сдавал на известковый завод, что был супротив села по другую сторону Енисея.

Один раз в десять дней, а может, и в пятнадцать, я точно не помню, Левонтий получал деньги, и тогда в доме Левонтьевых, где были одни ребятишки и ничего больше, начинался пир горой.

Какая-то неспокойность, лихорадка, что ли, охватывала тогда не только левонтьевский дом, но и всех соседей. Ранним ещё утром к бабушке забегала Левонтьиха, тётка Васеня, запыхавшаяся, загнанная, с зажатыми в горсти рублями.

– Да постой ты, чумовая! – окликала ее бабушка. – Сосчитать ведь надо!

Тётка Васеня покорно возвращалась, и пока бабушка считала деньги, она перебирала босыми ногами, ровно горячий конь, готовый рвануть, как только приотпустят вожжи.

Бабушка считала обстоятельно и долго, разглаживая каждый рубль. Сколько я помню, больше семи или десяти рублей из "запасу" на чёрный день бабушка никогда Левонтьихе не давала, потому как весь этот "запас", кажется, состоял из десятки. Но и при такой малой сумме заполошная Васеня умудрялась обсчитаться на рубль, а то и на тройку.

– Ты как с деньгами-то обращаешься, чучело безглазое! – напускалась бабушка на соседку. – Мне рупь! Другому рупь! Это что же получится?

Но Васеня опять юбкой вихрь взмётывала и укатывалась:

– Передала ведь!

Бабушка ещё долго поносила Левонтьиху, самого Левонтия, била себя руками по бёдрам, плевалась, а я подсаживался к окну и с тоской глядел на соседский дом.

Стоял он сам собою, на просторе, и ничего-то ему не мешало смотреть на свет белый кое-как застеклёнными окнами – ни забор, ни ворота, ни сенцы, ни наличники, ни ставни.

Весною левонтьевское семейство ковыряло маленько землю вокруг дома, возводило изгородь из жердей, хворостин, старых досок. Но зимой всё это постепенно исчезало в утробе русской печки, раскорячившейся посреди избы.

Танька левонтьевская так говаривала, шумя беззубым ртом, обо всём ихнем заведенье:

– Зато как папа шурунет нас – бегишь и не запнёшша!

Сам дядя Левонтий в тёплые вечера выходил на улицу в штанах, державшихся на единственной медной пуговице с двумя орлами, и в бязевой рубахе вовсе без пуговиц. Садился на истюканный топором чурбак, изображавший крыльцо, курил, смотрел, и если моя бабушка корила его в окно за безделье, перечисляла работу, которую он должен был, по её разумению, сделать в доме и вокруг дома, дядя Левонтий только благодушно почёсывался:

– Я, Петровна, слободу люблю! – И обводил рукою вокруг себя: – Хорошо! Как на море! Ништо глаз не угнетат!

Дядя Левонтий плавал когда-то по морям, любил море, а я любил его. Главная цель моей жизни была – прорваться в дом Левонтия после его получки. Сделать это не так-то просто. Бабушка знает все мои повадки.

– Нечего куски выглядывать! – гремела она. – Нечего этих пролетарьев объедать, у них самих в кармане – вошь на аркане.

Но если мне удаётся ушмыгнуть из дома и попасть к левонтьевским, то уж всё: тут уж я окружён бываю редкостным вниманием, тут мне полный праздник.

– Выдь отсюдова! – строго приказывал пьяненький дядя Левонтий кому-нибудь из своих парнишек. И пока кто-либо из них неохотно вылезал из-за стола, пояснял детям это действие уже обмякшим голосом: – Он сирота, а вы всё ж при родителях! – И, жалостно глянув на меня, тут же взрёвывал: – Мать-то ты хоть помнишь? – Я утвердительно кивал головой, и тогда дядя Левонтий горестно облокачивался на руку, кулачищем растирал по лицу слёзы, вспоминал: – Бадоги с ней по одним год кололи-и-и! – И совсем уж разрыдавшись: – Когда ни придёшь… ночь, полночь… "Пропа… пропащая ты голова, Левонтий!" – скажет и… опохмели-и-ит…

Тут тётка Васеня, ребятишки дяди Левонтия и я вместе с ними ударялись в рёв, и до того становилось жалостно в избе, и такая доброта охватывала людей, что всё-всё высыпалось и вываливалось на стол, и все наперебой угощали меня и сами ели уж через силу.

Поздно вечером либо совсем уж ночью дядя Левонтий задавал один и тот же вопрос: "Что такое жисть?!", после чего я хватал пряники, конфеты, ребятишки левонтьевские тоже хватали что попало под руки и разбегались кто куда. Последней ходу задавала Васеня. И бабушка моя "привечала" её до утра. Левонтий бил остатки стёкол в окнах, ругался, гремел, плакал.

На следующее утро он осколками стеклил окна, ремонтировал скамейки, стол, затем, полный мрака и раскаяния, отправлялся на работу. Тётка Васеня дня через три-четыре опять ходила по соседям и уже не взмётывала юбкою вихрь. Она снова занимала денег, муки, картошек – чего придётся.

Вот с ребятишками-то дяди Левонтия и отправился я по землянику, чтобы трудом своим заработать пряник. Ребятишки несли бокалы с отбитыми краями, старые, наполовину изодранные на растопку, берестяные туески, а у одного парнишки был ковшик без ручки. Левонтьевские орлы бросали друг в друга посудой, барахтались, раза два принимались драться, плакали, дразнились. По пути они заскочили в чей-то огород и, поскольку там ещё ничего не поспело, напластали беремя луку-бутуна, наелись до зелёной слюны, а недоеденный побросали. Оставили всего несколько пёрышек на свистульки. В обкусанные перья они пищали всю дорогу, и под музыку мы скоро пришли в лес, на каменистый увал.

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

И когда мы уже устали ждать и зажгли лампу и утешались только тем, что наши заночевали на Усть-Мане, бабушка глянула в окно и порхнула оттуда к вешалке:

– Ребятишки, вы какого лешака смотрели? Мужики-то уж выпрягают!..

Нас как ветром сдуло с печки. Надёрнули валенки на босую ногу, шапчонки на головы, что под руки попало на себя и выкатились во двор. А во дворе теснотища! Три воза сена загромоздили его, и ворота настежь. Я с ходу к дедушке, ткнулся носом в его холодную мохнатую собачью доху с одной стороны, Алёшка – с другой. Бабушка ворота запирала и как ни в чём не бывало спрашивала:

– Чего долго-то?

– Дорога в замётах. В Манской речке версты две целик протаптывали, – ответил Кольча-младший тоже буднично. Он выпрягал Лысуху и покрикивал на неё.

Дедушка молча потрепал нас по шапкам и отстранил.

– Деда, а деда, а сено сегодня будем метать или завтра?

– Сегодня, сегодня, – ответил за него Кольча-младший, и мы от восторга завизжали и скорее, скорее унесли под навес дуги, сбрую.

Мы лезли везде и всюду, и на нас ворчали мужики и даже легонько хлопали связанными вожжами. Кольча-младший вилами один раз замахнулся. Но мы не боимся вил – это острая орудья и ею ребят не бьют, а только замахиваются. И мы дурели, не слушались, карабкались на возы, скатывались кубарем в снег.

– Вы дождётесь, вы дождётесь! – обещали нам то бабушка, то Кольча-младший.

Дед помалкивал.

Коней закинули попонами и увели в конюшню. Оглобли саней связали. Сыромятные завёртки, растянутые возами, отходили, потрескивали. А на санях белый-белый лесной снег. Всё видно хорошо, потому что в небе студёная, оцепенелая луна и множество звёзд и снег всюду мигает искрами.

Пришли Кольча-старший, два его сына и тётка Апроня. И началась шумная работа. Отвязали бастриг на первом возу. Он спружинил, подскочил и уцепился в луну, как пушка. Воз тёмным потоком хлынул на снег и занял половину двора. Второй воз свален, третий свален. Сена – гора! Откуда-то взялась корова. Ест напропалую. Отгонят с одного места, она из другого хватает – у неё тоже праздник. Собака забралась на сено. Её вилами огрели. Нельзя собаке на сене лежать – корова сено есть не станет. Собака горестно взлаяла и убралась под навес.

А мы уже на сеновале, и бабушка с нами. Нам дали самую главную работу – утаптывать сено. Мы топтали, падали, барахтались. Мужики бросали огромные навильники в тёмный сеновал и ровно бы ненароком заваливали нас.

Жутко, глухо станет, когда ухнет на тебя навильник. Рванёшься, как из воды, наверх и поплывёшь, и поплывёшь… И ещё не успеешь отплеваться от сенного крошева, забившего рот, снова ух на тебя шумный навильник! Держись, ребята, не тони!

– Ребятишки, вы живые там? – весело спрашивает бабушка.

– Упрели небось?

Но я уже весь мокрый, и Алёшка тоже. Мы топчем, топчем сено, плаваем в нём, барахтаемся и дуреем от густого угарного запаха.

В изнеможении упали на сено, провалились в нём по маковку. Мужики курят во дворе, тихо говорят о чём-то. А бабушка стряхивает платок.

– Баб! – окликнул я её. – Ты можешь сей час траву узнать или цветок?

Бабушка у нас все травы и цветки знает наперечёт. И знает их не только по названиям, но и по запахам, и по цвету, и какая трава от какой болезни, тоже знает. И все деревенские ходят к ней лечиться от живота, от простуды и ещё от чего-то. Вот только самой ей некогда болезни свои вылечить.

– Ну где же я в потёмках-то различу? – ответила бабушка, но таким тоном, что нам совершенно ясно – это она так от скромности.

Она пошарила подле себя рукой, подозвала нас и показала при лунном свете, падающем в проём дверей:

– Вот это осока. Её легко отличить, она жёсткая, с шипом и почти не теряет цвету. В Манской речке её много. А вот эта, – отделяет она от горсти несколько былинок, – метличка. Ну, её тоже хорошо различить. Метёлочки на концах. А это вот, видите, ровно спичка сгорелая на кончике. Это купальница-цветок.

– Жарок, да?

– По-нашему, жарок. Завял он, засох, и краса вся его наземь обсыпалась. И люди вот так же: пока цветут, красивые, а потом усыхают, морщинятся и в бабушек превращаются. Недолог век у цветка, да ярок, а человечья жизнь навроде бы и долгая, да цвету в ней не лишка…

Любим мы нашу бабушку, когда она такая вот добрая, умная и всё говорит, рассуждает. Мне кажется, даже Алёшка понимает всё, что она говорит.

Девятишар, орляк, купырь, кошачья лапка, ромашка и много-много пырея переселилось из леса на наш сеновал. А я вот ещё и земляничку нащупал, потом другую, третью…

Свою я съел вместе со стебельком – ничего не случится. Ту, что бабушке отдал, она лишь понюхала и протянула Алёшке. Алёшка съел две ягодки, заулыбался.

Я хотел ещё в сене пошарить, но в это время проём дверей заткнули навильником, сделалось темно, и снова пошла работа.

Тесней и тесней становилось на сеновале. Утрамбованное, затиснутое в углы и к задней стене сено набухало ввысь и уже задевало веники, развешанные попарно на слеги и жерди. Крыша чем дальше, тем уже делалась, и мы сшибали не раз шапки о поперечины и шарили в темноте, в сене, отыскивая их.

На самом верху, там, где тёс крыши сходился торцами, по стропилам лепились гнёзда ласточек и по соседству с ними осиные пузыри. Я залез горячей рукой в луночку ласточкиного гнезда и почувствовал в ней снежок, а под ним мокрые пёрышки. Где они сейчас, говоруньи-ласточки? Наверно, тоскуют по своему дому, по этому вот сараю, по нашему селу…

Забылся на минуту и услышал, как внизу, под нами, хрупают сено вымотавшиеся за дорогу кони. Хрупают, отфыркиваются, переступают тяжёлыми копытами.

А внизу во дворе разговор начался:

– Сена лесные едкие, хватило бы до весны. А ну как прикупать придётся?

– Купило притупило! – вмешивается в разговор бабушка. – Соломы с заимки подвезём и обойдёмся. Сено стравить – дело не мудровое…

– На соломе да на пойле не лишка надоишь молока, – подаёт голос тётка Апроня.

– Нет, пойло не бракуй, девка. Пойло – всему голова. Токо руками его ладить надо, тёплое чтобы, с отрубями. А если ополосками поить, тогда конечно…

Пошли разговоры – значит, работа к концу. Да и полон сеновал уже. Мы у самой створки топчемся. Под ноги нам швыряют клоки сена, из которых торчат вилы – подскребают с саней. И хорошо это, славно, а то уж у нас дух вон.

И вот всё. Сани заведены под навес, корова водворена на место. Бабушка граблями подобрала раскрошенное по двору сено, кинула его лошади. Мужики составили вилы, грабли, забрали дохи и, постукивая о ступеньки катанками, вошли в избу. Катанки мёрзло повизгивали, скользили на крашеном крыльце.

Вместе с мужиками в дом ввалилось много холода и чужого запаха от собачьих дох. Но все эти запахи забивал сквозной, всюду проникающий запах сена. Дедушка обламывал сосульки с усов и бороды и кидал их под рукомойник. Бабушка сбросила с печи старые, пыльные катанки.

Тётка Апроня хлопотала у стола. И пока переодевались и переобувались дедушка и Кольча-младший, на столе уже всё готово. Кольча-младший полез было за кисетом, да бабушка заворчала на него:

– Хватит табачище-то жрать натощак. За стол ступайте, а потом уж жгите зелье клятое сколь влезет!

Мы уже за столом. В переднем углу оставили место только деду. Это место свято, и никто не имеет права его занимать. Кольча-младший глянул на нас, рассмеялся:

– Видали? Работнички-то уж начеку!

Все со смехом усаживались, гремели табуретками и скамьями. Исчез только дед. Он возился на кухне, и нетерпение наше возрастало с минуты на минуту. Ох уж медлительный у нас дед! И говорит он пять или десять слов за день. Всё остальное за него обязана говорить бабушка. Так уж у них повелось издавна.



Вот и дедушка. В руках у него холщовый мешочек. Он медленно запустил в него руку, а мы с Алёшкой напряжённо подались вперёд и не дышим. Наконец дедушка достал обломок белого калача и с улыбкой положил перед нами:

– Это вам от зайца.

Мы схватили калач. Он мёрзлый, как камень. Мы по очереди пытались откусить от него хоть маленько. Я показал Алёшке пальцами уши над головой, и он расплылся в улыбке: он понял – это от зайца.

– А это от лисы! – подал нам дедушка наливную, зарыжевшую от печной жары шаньгу.

Кажется, наступила вершина наших чувств и восторгов, но это ещё не всё. Дедушка снова пошарил рукою в мешочке и долго-долго не вынимал подарок. Он тихо улыбался в бороду и хитровато поглядывал на нас.

А мы уж и без того готовы. У меня сердчишко остановилось было, а потом затрепыхалось, затрепыхалось и в глазах уже рябило от напряжения. А дед томит. Ох томит! «Ну, дедушка! – хотелось крикнуть мне. – Чего ж у тебя там ещё, чего?» И тут дед вынул из мешочка кусок варёного стылого мяса, облепленного крошками, и торжественно протянул его нам.

– А это уж от самого Мишки! Он там сено наше караулил.

От медведя! – вскочил я. – Алёшка, это от медведя! Бу-бу-бу! – показал я ему и надул щёки, насупил брови. Алёшка понял меня, захлопал в ладоши. У нас одинаковое представление о медведе.

Ломаем зубы, грызём мёрзлый калач, шаньгу, мясо, оттаиваем лесные подарки языком, ртом, дыханием. Все дружелюбно поглядывают на нас, подшучивают и вспоминают своё детство. И только бабушка не сердито выговаривает деду:

– Потеху отдал бы потом… Останутся ребятишки без ужина.

Да, конечно, мы так и не поели. С замусоленным огрызком калача и плиточкой шаньги залезли на полати. На печке сегодня спит дедушка – он с холода. Я держал в руке холодный, постепенно раскисающий кусочек калача, Алёшка – кружок шаньги.

Нам снились в эту ночь диво-дивные сны.

Конь с розовой гривой

Бабушка возвратилась от соседей и сказала мне, что левонтьевские ребятишки собираются на увал по землянику, и велела сходить с ними.

– Наберёшь туесок. Я повезу свои ягоды в город, твои тоже продам и куплю тебе пряник.

– Конём, баба?

– Конём, конём.

Пряник конём! Это ж мечта всех деревенских малышей. Он белый-белый, этот конь. А грива у него розовая, хвост розовый, глаза розовые, копыта тоже розовые.

Бабушка никогда не позволяла таскаться с кусками хлеба. Ешь за столом, иначе будет худо. Но пряник – совсем другое дело. Пряник можно засунуть под рубаху, бегать и слышать, как конь лягает копытами в голый живот. Холодея от ужаса – потерял! – хвататься за рубаху и со счастьем убеждаться, что тут он, конь-огонь!..

С таким конём сразу почёту сколько, внимания! Ребята левонтьевские к тебе и так и этак ластятся, и в чижа первому бить дают, и из рогатки стрельнуть, чтоб только им позволили потом откусить от коня либо лизнуть его.

Когда даёшь левонтьевскому Саньке или Таньке откусывать, надо держать пальцами то место, по которое откусить положено, и держать крепко, иначе Танька или Санька так цапнут, что останется от коня хвост да грива.

Левонтий, сосед наш, работал на бадогах вместе с Мишкой Коршуковым. Левонтий заготавливал лес на бадоги, пилил его, колол и сдавал на известковый завод, что был супротив села по другую сторону Енисея.

Один раз в десять дней, а может, и в пятнадцать, я точно не помню, Левонтий получал деньги, и тогда в доме Левонтьевых, где были одни ребятишки и ничего больше, начинался пир горой.



Какая-то неспокойность, лихорадка, что ли, охватывала тогда не только левонтьевский дом, но и всех соседей. Ранним ещё утром к бабушке забегала Левонтьиха, тётка Васеня, запыхавшаяся, загнанная, с зажатыми в горсти рублями.

– Да постой ты, чумовая! – окликала ее бабушка. – Сосчитать ведь надо!

Тётка Васеня покорно возвращалась, и пока бабушка считала деньги, она перебирала босыми ногами, ровно горячий конь, готовый рвануть, как только приотпустят вожжи.

Бабушка считала обстоятельно и долго, разглаживая каждый рубль. Сколько я помню, больше семи или десяти рублей из «запасу» на чёрный день бабушка никогда Левонтьихе не давала, потому как весь этот «запас», кажется, состоял из десятки. Но и при такой малой сумме заполошная Васеня умудрялась обсчитаться на рубль, а то и на тройку.

– Ты как с деньгами-то обращаешься, чучело безглазое! – напускалась бабушка на соседку. – Мне рупь! Другому рупь! Это что же получится?

Но Васеня опять юбкой вихрь взмётывала и укатывалась:

– Передала ведь!

Бабушка ещё долго поносила Левонтьиху, самого Левонтия, била себя руками по бёдрам, плевалась, а я подсаживался к окну и с тоской глядел на соседский дом.

Стоял он сам собою, на просторе, и ничего-то ему не мешало смотреть на свет белый кое-как застеклёнными окнами – ни забор, ни ворота, ни сенцы, ни наличники, ни ставни.

Весною левонтьевское семейство ковыряло маленько землю вокруг дома, возводило изгородь из жердей, хворостин, старых досок. Но зимой всё это постепенно исчезало в утробе русской печки, раскорячившейся посреди избы.

Танька левонтьевская так говаривала, шумя беззубым ртом, обо всём ихнем заведенье:

– Зато как папа шурунет нас – бегишь и не запнёшша!

Сам дядя Левонтий в тёплые вечера выходил на улицу в штанах, державшихся на единственной медной пуговице с двумя орлами, и в бязевой рубахе вовсе без пуговиц. Садился на истюканный топором чурбак, изображавший крыльцо, курил, смотрел, и если моя бабушка корила его в окно за безделье, перечисляла работу, которую он должен был, по её разумению, сделать в доме и вокруг дома, дядя Левонтий только благодушно почёсывался:

– Я, Петровна, слободу люблю! – И обводил рукою вокруг себя: – Хорошо! Как на море! Ништо глаз не угнетат!

Дядя Левонтий плавал когда-то по морям, любил море, а я любил его. Главная цель моей жизни была – прорваться в дом Левонтия после его получки. Сделать это не так-то просто. Бабушка знает все мои повадки.

– Нечего куски выглядывать! – гремела она. – Нечего этих пролетарьев объедать, у них самих в кармане – вошь на аркане.

Но если мне удаётся ушмыгнуть из дома и попасть к левонтьевским, то уж всё: тут уж я окружён бываю редкостным вниманием, тут мне полный праздник.

– Выдь отсюдова! – строго приказывал пьяненький дядя Левонтий кому-нибудь из своих парнишек. И пока кто-либо из них неохотно вылезал из-за стола, пояснял детям это действие уже обмякшим голосом: – Он сирота, а вы всё ж при родителях! – И, жалостно глянув на меня, тут же взрёвывал: – Мать-то ты хоть помнишь? – Я утвердительно кивал головой, и тогда дядя Левонтий горестно облокачивался на руку, кулачищем растирал по лицу слёзы, вспоминал: – Бадоги с ней по одним год кололи-и-и! – И совсем уж разрыдавшись: – Когда ни придёшь… ночь, полночь… «Пропа… пропащая ты голова, Левонтий!» – скажет и… опохмели-и-ит…

Тут тётка Васеня, ребятишки дяди Левонтия и я вместе с ними ударялись в рёв, и до того становилось жалостно в избе, и такая доброта охватывала людей, что всё-всё высыпалось и вываливалось на стол, и все наперебой угощали меня и сами ели уж через силу.

Поздно вечером либо совсем уж ночью дядя Левонтий задавал один и тот же вопрос: «Что такое жисть?!», после чего я хватал пряники, конфеты, ребятишки левонтьевские тоже хватали что попало под руки и разбегались кто куда. Последней ходу задавала Васеня. И бабушка моя «привечала» её до утра. Левонтий бил остатки стёкол в окнах, ругался, гремел, плакал.

На следующее утро он осколками стеклил окна, ремонтировал скамейки, стол, затем, полный мрака и раскаяния, отправлялся на работу. Тётка Васеня дня через три-четыре опять ходила по соседям и уже не взмётывала юбкою вихрь. Она снова занимала денег, муки, картошек – чего придётся.

Вот с ребятишками-то дяди Левонтия и отправился я по землянику, чтобы трудом своим заработать пряник. Ребятишки несли бокалы с отбитыми краями, старые, наполовину изодранные на растопку, берестяные туески, а у одного парнишки был ковшик без ручки. Левонтьевские орлы бросали друг в друга посудой, барахтались, раза два принимались драться, плакали, дразнились. По пути они заскочили в чей-то огород и, поскольку там ещё ничего не поспело, напластали беремя луку-бутуна, наелись до зелёной слюны, а недоеденный побросали. Оставили всего несколько пёрышек на свистульки. В обкусанные перья они пищали всю дорогу, и под музыку мы скоро пришли в лес, на каменистый увал.

Тут все перестали пищать, рассыпались по увалу и начали брать землянику, только-только ещё поспевающую, белобокую, редкую и потому особенно радостную и дорогую.

Я брал старательно и скоро покрыл дно аккуратненького туеска стакана на два-три. Бабушка говаривала: главное, мол, в ягодах – закрыть дно посудины. Вздохнул я с облегчением и стал собирать ягоды скорее, да и попадалось их выше по увалу больше и больше.

Левонтьевские ребятишки сначала ходили тихо. Лишь позвякивала крышка, привязанная к медному чайнику. Чайник этот был у старшого парнишки, и побрякивал он, чтобы мы слышали, что старшой тут, поблизости, и бояться нам нечего и незачем.

Вдруг крышка чайника забренчала нервно, послышалась возня.

– Ешь, да? Ешь, да? А домой чё? А домой чё? – спрашивал старшой и давал кому-то пинка после каждого вопроса.

– А-га-а-а-а! – запела Танька. – Шанька тоже шожрал, так ничего-о-о-о…

Попало и Саньке. Он рассердился, бросил посудину и свалился в траву. Старшой брал, брал ягоды, и, видать, обидно ему сделалось. Берёт он, старшой, ягоды, для дома старается, а те вот жрут ягоды либо вовсе на траве валяются. Подскочил старшой и пнул Саньку ещё раз. Санька взвыл, кинулся на старшого. Зазвенел чайник, брызнули из него ягоды. Бьются братья Левонтьевы, катаются по земле, всю землянику раздавили.

После драки у старшого опустились руки. Принялся он собирать просыпанные, давлёные ягоды – и в рот их, в рот.

– Значит, вам можно, а мне, значит, нельзя? Вам можно, а мне, значит, нельзя? – зловеще спрашивал он, пока не съел всё, что удалось собрать.

Вскоре братья Левонтьевы как-то незаметно помирились, перестали обзываться и решили сходить к Малой речке побрызгаться.



Мне тоже хотелось побрызгаться, но я не решался уйти с увала, потому как ещё не набрал полную посудину.

– Бабушки Петровны испугался! Эх ты! – закривлялся Санька.

– Зато мне бабушка пряник конём купит!

– Может, кобылой? – усмехнулся Санька. Он плюнул себе под ноги и что-то быстро смекнул: – Скажи уж лучше – боишься её и ещё жадный!

– Жадный?

– Жадный!

– А хочешь, все ягоды съем? – Сказал я это и сразу покаялся: понял, что попался на уду.

Исцарапанный, с шишками на голове от драк и разных других причин, с цыпками на руках и ногах, с красными, окровенелыми глазами, Санька был вреднее и злее всех левонтьевских ребят.

– Слабо! – сказал он.

– Мне слабо? – хорохорился я, искоса глядя в туесок. Там было ягод уже выше середины. – Мне слабо? – повторял я гаснущим голосом и, чтобы не спасовать, не струсить, не опозориться, решительно вытряхнул ягоды в траву: – Вот! Ешьте вместе со мной!

Навалилась левонтьевская орда, и ягоды вмиг исчезли. Мне досталось всего несколько малюсеньких ягодок. Жалко ягод. Грустно. Но я напустил на себя отчаянность, махнул на всё рукой. Всё равно уж теперь! Я мчался вместе с левонтьевскими ребятишками к речке и хвастался:

– Я ещё у бабушки калач украду!

Ребята поощряли меня: дескать, действуй, и не один калач неси. Может, ещё шанег прихватишь либо пирог.

Мы брызгались из речки студёной водой, бродили по ней и руками ловили подкаменщика. Санька ухватил эту мерзкую на вид рыбину, и мы растерзали её на берегу за некрасивый вид. Потом пуляли камнями в пролетающих птичек и подшибли стрижа. Мы отпаивали стрижа водой из речки, но он пускал в речку кровь, а воды проглотить не мог и умер, уронив головку. Мы похоронили стрижа на берегу, в гальке, и скоро забыли о нём, потому что занялись захватывающим, жутким делом: забегали в устье холодной пещеры, где жила (это в селе доподлинно знали) нечистая сила. Дальше всех в пещеру забежал Санька. Его и нечистая сила не брала!

– Это еще чё! – хвалился Санька, воротившись из пещеры. – Я бы дальше побёг, вглыбь побёг бы, да босый я, а там змеев гибель.

– Жмеев?! – Танька отступила от устья пещеры и на всякий случай подтянула спадающие штанишки.

– Домовниху с домовым видел, – продолжал рассказывать Санька.

– Хлопуша! – срезал Саньку старшой. – Домовые на чердаке живут да под печкой.

Санька смешался было, однако тут же оспорил старшого:

– Да тама какой домовой-то? Домашний. А тут пещерный. В мохе весь, серый, дрожмя дрожит – студёно ему. А домовниха худая, глядит жалобливо и стонет. Да меня не подманишь, подойди только – схватит и слопает. Я ей камнем в глаз залимонил!..

Может, Санька и врал про домовых, но всё равно страшно было слушать, и чудилось мне – кто-то в пещере всё стонет, всё стонет… Первой деранула от этого худого места Танька, а следом за нею и все ребята с горы посыпались. Санька свистнул, заорал, поддавая нам жару…

Так интересно и весело мы провели весь день, и я совсем уж забыл про ягоды. Но настала пора возвращаться домой. Мы разобрали посуду, спрятанную под деревом.

– Задаст тебе Катерина Петровна! Задаст! – заржал Санька. – Ягоды-то мы съели… Ха-ха! Нарошно съели! Ха-ха! Нам-то ништяк! Ха– ха! А тебе-то хо-хо!..

Я и сам знал, что им-то, левонтьевским, «ха-ха», а мне «хо-хо». Бабушка моя, Катерина Петровна, – не тётка Васеня.

Тихо плёлся я за левонтьевскими ребятами из лесу.

Они бежали впереди меня гурьбой и гнали по дороге ковшик без ручки. Ковшик звякал, подпрыгивал на камнях, и от него отскакивали остатки эмалировки.

– Знаешь чё? – поговорив с братанами, вернулся ко мне Санька. – Ты в туес травы натолкай, а сверху ягод – и готово дело! «Ой, дитятко моё! – принялся с точностью передразнивать мою бабушку Санька. – Пособил тебе Воспо-одь, сиротинке, пособил…» – И подмигнул мне бес Санька, и помчался дальше, вниз с увала.

Повздыхал, повздыхал я, даже чуть было не всплакнул, и принялся рвать траву. Нарвал, натолкал в туесок, потом насобирал ягод, заложил ими траву, получилось земляники даже с «копной».

– Дитятко ты моё! – запричитала бабушка, когда я, замирая от страха, передал ей свою посудину. – Восподь тебе, сиротинке, пособил!.. Уж куплю я тебе пряник, да самый большущий. И пересыпать ягодки твои не стану к своим, а прямо в этом туеске увезу…

Отлегло маленько.

Я думал, сейчас бабушка обнаружит моё мошенничество, даст мне что полагается, и уже приготовился к каре за содеянное злодейство.

Но обошлось. Всё обошлось. Бабушка унесла туесок в подвал, ещё раз похвалила меня, дала есть, и я подумал, что бояться мне пока нечего и жизнь не так уж худа.

Я поел и отправился на улицу играть, и там дёрнуло меня сообщить обо всём Саньке.

– А я расскажу Петровне! А я расскажу!..

– Не надо, Санька!

– Принеси калач, тогда не расскажу.

Я пробрался тайком в кладовку, вынул из ларя калач и принёс его Саньке под рубахой. Потом ещё принёс, потом ещё, пока Санька не нажрался.

«Бабушку надул. Калачи украл. Что только будет?» – терзался я ночью, ворочаясь на полатях. Сон не брал меня, как окончательно запутавшегося преступника.

– Ты чего там елозишь? – хрипло спросила из темноты бабушка. – В речке небось опять бродил? Ноги опять болят?

– Не-е, – откликнулся я, – сон приснился…

– Спи с Богом! Спи, не бойся. Жизнь страшнее снов, батюшко…

«А что, если разбудить её и всё-всё рассказать?»

Я прислушался. Снизу доносилось трудное дыхание бабушки. Жалко её будить; устала она, ей рано вставать. Нет уж, лучше я не буду спать до утра, скараулю бабушку, расскажу ей обо всём: и про туесок, и про домовниху с домовым, и про калачи, и про всё, про всё…

От этого решения мне стало легче, и я не заметил, как закрылись глаза. Возникла Санькина немытая рожа, а потом замелькала земляника, завалила она и Саньку, и всё на этом свете.

На полатях запахло сосняком, холодной таинственной пещерой.

Дедушка был на заимке, километрах в пяти от села, в устье речки Маны. Там у нас была посеяна полоска ржи, полоска овса и полоска картошек.

О колхозах тогда ещё только начинались разговоры, и селяне наши пока жили единолично. У дедушки на заимке я любил бывать. Спокойно у него там, обстоятельно как-то. Может, оттого, что дедушка никогда не шумел и даже работал неторопливо, но очень уёмисто и податливо. Ах, если бы заимка была ближе! Я бы ушёл, скрылся. Но пять километров для меня были тогда огромным, непреодолимым расстоянием. И Алёшки, моего братана, нет. Недавно приезжала тётка Августа и забрала Алёшку с собой на лесоучасток, где она работала.

Слонялся я, слонялся по пустой избе и ничего другого не смог придумать, как податься к левонтьевским.

– Уплыла Петровна? – усмехнулся Санька и цыркнул слюной в дырку меж передних зубов. У него в этой дырке мог поместиться ещё один зуб, и мы страшно завидовали этой Санькиной дырке. Как он в неё плевал!

Санька собирался на рыбалку и распутывал леску. Малые левонтьевские ходили возле скамеек, ползали, ковыляли на кривых ногах. Санька раздавал затрещины направо и налево за то, что малые лезли под руку и путали леску.

– Крючка нету, – сердито сказал он. – Проглотил, должно, который-то.

– Помрёт?

– Ништяк, – успокоил меня Санька. – У тебя много крючков, дал бы. Я б тебя на рыбалку взял.

Я обрадовался и помчался домой; схватил удочки, хлеба, и мы подались к каменным бычкам, за поскотину, спускавшуюся прямо в Енисей ниже села.

Старшого левонтьевского сегодня не было. Его взял с собой «на бадоги» отец, и Санька командовал напропалую. Поскольку был он сегодня старшим и чувствовал большую ответственность, то уже не задирался почти и даже усмирял «народ», если тот принимался драться.

У бычков Санька поставил удочки, наживил червяков, поплевал на них и закинул лески.

– Ша! – сказал Санька, и мы замерли.

Долго не клевало. Мы устали ждать, и Санька прогнал нас искать щавель, чеснок береговой и редьку дикую.

Левонтьевские ребята умели пропитаться «от земли», – всё ели, что Бог пошлёт, ничем не брезговали и оттого были краснокожие, сильные, ловкие, особенно за столом.

Пока мы собирали пригодную для жратвы зелень, Санька вытащил двух ершей, одного пескаря и белоглазого ельца.

Развели огонь на берегу. Санька вздел на палочки рыб и начал их жарить.

Рыбки были съедены почти сырые, без соли. Хлеб мой ребятишки ещё раньше смолотили и занялись кто чем: вытаскивали из норок стрижей, «блинали» каменными плиточками по воде, пробовали купаться, но вода была ещё холодная, и мы быстро выскочили из реки отогреваться у костра. Отогрелись и повалились в ещё низкую траву.

День был ясный, летний. Сверху пекло. Возле поскотины клонились к земле рябенькие кукушкины слёзки. На длинных хрустких стеблях болтались из стороны в сторону синие колокольчики, и, наверное, только пчёлы слышали, как они звенели. Возле муравейника, на обогретой земле, лежали полосатые цветки-граммофончики, и в голубые их рупоры совали головы шмели. Они надолго замирали, выставив мохнатые зады, должно быть, заслушивались музыкой. Берёзовые листья блестели, осинник сомлел от жары. Боярка доцветала и сорила в воду. Сосняк был весь в синем куреве. Над Енисеем чуть мерцало. Сквозь это мерцание едва проглядывали красные жерла известковых печей, полыхающих по ту сторону реки. Леса на скалах стояли неподвижно, и железнодорожный мост в городе, видимый из нашего села в ясную погоду, колыхался тонким кружевцем; и если долго смотреть на него, он истоньшался и кружевце рвалось.

Оттуда, из-за моста, должна приплыть бабушка. Что только будет?! И зачем я так сделал? Зачем послушался левонтьевских?

Вон как хорошо было жить! Ходи, бегай и ни о чём не думай. А теперь? Может, лодка опрокинется и бабушка утонет? Нет, уж лучше пусть не опрокидывается. Моя мать утонула. Чего хорошего? Я нынче сирота. Несчастный человек. И пожалеть меня некому. Левонтий только пьяный жалеет, и всё. А бабушка только кричит да нет-нет и поддаст – у неё не задержится. И дедушки нет. На заимке он, дедушка. Он бы не дал меня в обиду. Бабушка и на него кричит: «Потатчик! Своим всю жизнь потакал, теперь этому!..»

«Дедушка ты, дедушка, хоть бы ты в баню мыться приехал, хоть бы просто так приехал и взял меня с собою!»

– Ты чего нюнишь? – наклонился ко мне Санька с озабоченным видом.

– Ништяк! – утешил меня Санька. – Не ходи домой, и всё! Заройся в сено и притаись. Петровна боится – вдруг ты утонешь. Вот она как запричитает: «Утону-у-ул мой дитятко, спокинул меня, сиротиночка…» – ты тут и вылезешь!

– Не буду так делать! И слушаться тебя не буду!..

– Ну и лешак с тобой! Об тебе ж стараются… Во! Клюнуло! У тебя клюнуло!

Я свалился с яра, переполошив стрижей в дырках, и рванул удочку. Попался окунь. Потом ёрш. Подошла рыба, начался клёв. Мы наживляли червяков, закидывали.

– Не перешагивай через удилище! – суеверно орал Санька на совсем ошалевших от восторга малышей и таскал, таскал рыбёшек.

Малыши надевали их на ивовый прут и опускали в воду.

Вдруг за ближним каменным бычком защёлкали по дну кованые шесты, и из-за мыса показалась лодка. Трое мужиков разом выбрасывали из воды шесты. Сверкнув отшлифованными наконечниками, шесты разом падали в воду, и лодка, зарывшись по самые обводы в реку, рвалась вперёд, откидывая на стороны волны.

Взмах шестов, перекидка рук, толчок, – лодка вспрыгнула носом, ходко подалась вперёд. Она ближе, ближе. Вот уж кормовой давнул шестом, и лодка кивнула в сторону от наших удочек. И тут я увидел сидящего на беседке ещё одного человека. Полушалок на голове, концы его пропущены под мышки, крест-накрест завязаны на спине. Под полушалком крашенная в бордовый цвет кофта. Вынималась эта кофта из сундука только по случаю поездки в город или по большим праздникам.

Да это ж бабушка!

Рванул я от удочек прямо к яру, подпрыгнул, ухватился за траву, засунул большой палец ноги в стрижиную норку. Подлетел стриж, тюкнул меня по голове, и я пал на комья глины. Соскочил и ударился бежать по берегу, прочь от лодки.

– Ты куда?! Стой! Стой, говорю! – крикнула бабушка.

Я мчался во весь дух.

– Я-я-а-а-авишься, я-а-а-авишься домой, мошенник! – нёсся вслед мне голос бабушки.

А тут ещё мужики подстегнули.

– Держи его! – крикнули, и я не заметил, как оказался на верхнем конце села.

Теперь только я обнаружил, что наступил уже вечер и волей-неволей надо возвращаться домой. Но я не хотел домой и на всякий случай подался к двоюродному братишке Кешке, дяди Ваниному сыну, жившему здесь, на верхнем краю села.

Детство и юность В. П. Астафьева. «Конь с розовой гривой»

Виктор Петрович Астафьев родился в 1924 году в селе Овсянка недалеко от Красноярска. В 1931 году его мать утонула в Енисее, и мальчика взяли к себе дедушка и бабушка. Когда отец с мачехой переехали в заполярный порт Игарку, Астафьев убежал из дома, беспризорничал, воспитывался в детском доме. Затем закончил железнодорожную школу ФЗО и работал составителем поездов под Красноярском.

Осенью 1942 года Астафьев ушел добровольцем на фронт, был шофером, артразведчиком, связистом, был ранен и контужен. После войны поселился на Урале, сменил много профессий, работал слесарем, литейщиком, грузчиком. В 1951 году стал сотрудником газеты «Чусовой рабочий», начал писать и печатать свои рассказы, затем повести и романы. Первый сборник рассказов «До будущей весны» был напечатан в 1953 году.
Астафьев написал много повестей и романов для взрослых. Но особенную радость доставляла писателю работа для детей. Один из первых его детских рассказов — «Васюткино озеро». Детские рассказы составили известный сборник «Конь с розовой гривой».
Вспомните, кто из известных вам писателей, так же как Астафьев, сменил много профессий, пока не начал писать. Помогло это или помешало творческому становлению писателя?
Вот слова Астафьева, которые вы читали в учебнике 5 класса: «...Масса встреч, масса впечатлений, множество событий, разных, приятных и неприятных, — все это откладывалось, где-то накапливалось потихоньку, пока не попросилось наружу».
Почему даже маленькое, незначительное событие, рассказанное хорошим писателем, вызывает интерес?
Дело не только в самом событии, но и в том, как осмыслил его автор, с какой стороны сумел нам показать его.

II. «Конь с розовой гривой»
Выразительное чтение

«Яркость и самобытность героев», «Особенности использования народной речи», «Речевая характеристика героя». Понимание позиции автора-повествователя в рассказе также зависит от того, насколько выразительно и артистично будет прочитан учителем этот рассказ, насколько будут выделены реплики бабушки, Саньки Левонтьева и поданы различные интонации рассказчика.

— Что удивило вас в этом рассказе? Какие вопросы вам хотелось бы обсудить на уроке?
Почему бабушка все-таки купила внуку пряник конем?

Домашнее задание
Перечитать рассказ самостоятельно. Подготовить ответы на 1—3 вопросы учебника и выполнить письменно 3-е задание рубрики «Будьте внимательны к слову».
Индивидуальное задание
Подготовить выразительное чтение эпизода «Поход за ягодами на увал» со слов «Вот с ребятишками дяди Левонтия...» до слов «...получилось земляники даже с «копной».

Изображение быта и жизни сибирской деревни в предвоенные годы. Особенности использования народной речи. Истинная и ложная любовь. Эпизод «Поход за ягодами на увал». Автор и рассказчик в произведении. Речевая характеристика героев

I. Изображение быта и жизни сибирской деревни в предвоенные годы. Особенности использования народной речи. Истинная и ложная любовь

В какое время и где происходят события рассказа? Вспомните приметы этого времени.
События рассказа происходят в сибирской деревне до начала Великой Отечественной войны. Приметы этого времени — голодная жизнь, единоличное хозяйство, отсутствие автомобилей и хороших дорог, редкие поездки в город на лодке. Характерные приметы места — Енисей, увалы, тайга рядом с деревней.
От чьего лица ведется повествование?
Во всем сборнике «Конь с розовой гривой» повествование ведется от имени семилетнего мальчика, которого зовут Митя.


Словарная работа
— Какие слова вам показались необычными?

Диалéкт — местное наречие, говор.
Диалектúзмы — слова или обороты речи из какого-нибудь диалекта, употребленные в литературном языке.
Необычными показались слова, которые обозначают предметы или явления, характерные для того места и времени, о котором рассказывает писатель, например: увал, туесок, бадога, супротив села, заполошная, шурунет, шаньга, заимка, поскотина. Значения этих слов даны в сносках.
Увáл — пологий холм, имеющий значительную протяженность.
Туесóк — берестяная корзинка с тугой крышкой.
Бадога — длинные поленья.
Заполóшная — суетливая.
Шáньга — булочка с творогом, ватрушка.
Заúмка — земельный участок вдали от села, освоенный (вспаханный) его владельцем.
Поскóтина — пастбище, выгон.
Яр — крутой край оврага.

Хорошо, если вы отметили не только те слова, что даны в сносках, но и другие, например: малой, старшой, потатчик, спокинул, «сбодали», «привечала»; в речи дяди Левонтия — «слободу люблю», «Ничто глаз не угнетат!».
Автор использует диалектизмы для того, чтобы точно передать картину жизни довоенного сибирского села, чтобы погрузить читателей в атмосферу этой жизни.

Беседа
Говоря о жизни села, Астафьев противопоставляет два мира, два образа жизни: образ жизни коренных сибиряков, крестьян и хороших хозяев, и образ жизни семьи Левонтьевых, глава которой — пролетарий, работающий не на земле, а на известковом заводе, «красные жерла» печей которого полыхали «по ту сторону реки».
Описание дома Левонтьевых автор дает концентрированно, описание же дома бабушки Катерины Петровны дается постепенно на протяжении всего рассказа, поэтому не сразу можно уловить это противопоставление.
Расскажите о семье Левонтия. Чем она отличалась от других семей?
— «Сам дядя Левонтий в теплые вечера выходил на улицу в штанах, державшихся на единственной медной пуговице с двумя орлами, и в бязевой рубахе вовсе без пуговиц».Какая деталь в этой фразе обращает на себя внимание читателя? Какое отношение к Левонтию передает автор с помощью этой детали?
Какое чувство передает нам автор, называя детей Левонтия «левонтьевские орлы».
Семья Левонтия отличалась от семей хозяйственных и серьезных сибиряков своей беспорядочной жизнью. Левонтий не крестьянствовал, как дедушка мальчика, а был рабочим, заготавливал бадога для завода. Он пьянствовал после получки, безрассудно тратил деньги и, напившись, бил жену и детей, которые убегали и прятались по соседям. Левонтий не заботился о воспитании детей, они росли, как беспризорники, и питались как придется.
Найдите в тексте отрывок, рисующий дом дяди Левонтия. Прочитайте его. Какие детали говорят о неустроенности жизни этой семьи?
Описание дома Левонтия оставляет у читателя впечатление безалаберности и абсурда. С одной стороны, вроде бы хорошо, когда ничего не мешает смотреть на свет белый, но, с другой стороны, дом, который не имеет ни наличников, ни ставен, ни даже сеней, не назовешь уютным домом, в нем не захочется жить. О неустроенности семьи Левонтьевых говорят отсутствие самых необходимых в деревенском быту деталей дома, «кое-как застекленные окна», описание печки, «раскорячившейся посреди избы», и рассказ о том, как семейство ковыряло весной землю вокруг дома, возводило изгородь и зимой сжигало эту изгородь в печке, потому что в запасе не было дров.
Какую пословицу употребляет бабушка, когда говорит о семье Левонтьевых?
Бабушка рассказчика говорит о Левонтьевых пословицей: «...у них самих в кармане — вошь на аркане».
О чем говорит фраза: «У кого-то левонтьевские „сбодали“ жердь...»?
Одна из главных проблем рассказа — различение истинной и ложной любви.
Рассказчик — мальчик, который повествует о своей жизни; автор — зрелый человек, который не дает прямых оценок, но с помощью расстановки фактов дает нам понять истинную суть событий. На протяжении разбора рассказа будем учиться различать эти два образа .
Рассказчик говорит: «Дядя Левонтий плавал когда-то по морям, любил море, а я любил его». Детские интонации мы слышим в словах: «Моя мать утонула. Чего хорошего? Я нынче сирота. Несчастный человек, и пожалеть меня некому. Левонтий только пьяный жалеет, и все. А бабушка только кричит да нет-нет и поддаст — у нее не задержится». Мы видим, что мальчику кажется, будто бабушка не любит его, а дядя Левонтий любит.
Так ли это на самом деле? Что хочет сказать нам автор?
Можно ли назвать пьяные слезы дяди Левонтия проявлением любви к мальчику?
Были ли в вашей жизни такие ситуации, когда вам казалось, что вас не любят, а потом вы поняли, что это совсем не так?

II. Эпизод «Поход за ягодами на увал». Автор и рассказчик в произведении. Речевая характеристика героев
Беседа

Эпизод «Поход за ягодами на увал» является ключевым в произведении.
Вернемся к абзацу: «Вот с ребятишками дяди Левонтия... мы скоро пришли в лес, на каменистый увал».
— Найдите глаголы в этом отрывке. Выпишите их в тетрадь.
* Бросали, барахтались, принимались драться, плакали, дразнились, заскочили, не поспело, напластали, наелись, побросали, оставили, пищали, пришли.
— Как вы понимаете значение выражения «напластали беремя луку-батуна»?
Что это означает «нарвали луку в подол рубахи».
— Как эти глаголы характеризуют «левонтьевских орлов»?
Писателю потребовалось так много глаголов, чтобы передать большое количество беспорядочных действий.
— Перечислите кратко события этого похода на увал .
С утра дети пошли на увал брать ягоду. Сначала они собирали молча, но потом им это надоело, они стали дразниться, драться, съели все ягоды. Затем брызгались в речке, ловили подкаменщика, потом растерзали его на берегу. Подбили стрижа и похоронили его в гальке, скоро забыв о птичке. Затем они забегали в устье холодной пещеры, хвастались друг перед другом. Санька пугал своих братьев и сестер. Затем левонтьевские ушли домой, а мальчика оставили одного в тайге и без ягод, зная, что его дома накажут.
— Почему Митя высыпал ягоды в траву? Какие чувства он испытал при этом? Проследите по тексту.
«— А хочешь, я все ягоды съем? — сказал я это и сразу покаялся: понял, что попал на уду».
«— Мне слабо? Хорохорился я, искоса глядя в туесок. Там было ягод уже выше середины. — Мне слабо? — повторял я гаснущим голосом и, чтобы не спасовать, не струсить, не опозориться, решительно вытряхнул ягоды в траву...»
«Мне досталось всего несколько малюсеньких ягодок. Жалко ягод. Грустно. Но я напустил на себя отчаянность, махнул на все рукой. Все равно уж теперь».
— Почему автор пишет: «Навалилась левонтьевская орда...»? Какое отношение он передает к детям дяди Левонтия этими словами?
— Что заставило мальчика говорить: «Я еще у бабушки калач украду!»?
— Кто рассказывает нам об этом дне: рассказчик или взрослый человек? Кто мог бы сказать фразу: «Так интересно и весело провели мы день...»? Как вы думаете, как относится к событиям этого дня автор?
От имени мальчика автор пишет, что дети провели день «интересно и весело». Но сам автор не считает, что день, когда не было сделано ни одного полезного дела, когда «за некрасивый вид» растерзали рыбину, пуляли камнями в птиц и подшибли стрижа, можно назвать веселым. От имени рассказчика автор называет этот день веселым, но таким образом призывает читателей подумать, так ли это.
— Кому из левонтьевских ребятишек автор уделяет больше внимания?

— Прочитайте портрет Саньки.
Среди левонтьевских ребятишек автор больше внимания уделяет Саньке. Санька был вторым сыном дяди Левонтия и, когда старший уходил с отцом, чувствовал себя главным среди детей. Астафьев пишет; «Исцарапанный, с шишками на голове от драк и разных других причин, с цыпками на руках и ногах, с красными окровенелыми глазами, Санька был вреднее и злее всех левонтьевских ребят». Это было действительно так, потому что именно Санька дразнил мальчика, заставляя его высыпать ягоды, смеялся над ним, издевался и требовал калачи. Автор как бы изучает Саньку, он дает нам понять, что героя рассказа притягивает и восхищает энергия и изобретательность Саньки и отталкивают его злость и подлые поступки.
— Что можно сказать об отношении автора к детям дяди Левонтия? Как автор их называет?
Отношение писателя к детям грустное и ироничное. Он понимает, что это дети, которых не воспитывают как надо, и они не виноваты в этом. Они часто остаются голодными, и родители плохо заботятся о них. Тогда автор называет их «ребятишки». Ирония автора проявляется в названии «левонтьевские орлы». Возмущение их поведением передается в словах «левонтьевская орда». Словом «народ» называет своих братьев и сестер Санька, это слово нельзя считать авторской характеристикой.
Прочитаем несколько реплик, характеризующих Саньку, затем Таньку, спрашивая, узнали ли ученики героя.
— Речь каждого из героев Астафьева отличается от речи остальных героев. С помощью каких примет мы отличаем, кому принадлежат те или иные слова?
Особенности употребления слов, интонации.
— Для чего автор делает различимой речь каждого героя?
Чтобы мы могли лучше представить себе характер героя.
* Характеристика героя — описание особенностей, свойств героя с помощью портрета, рассказа о поступках.
* Речевая характеристика героя — описание характерных, отличительных свойств, качеств героя с помощью речи.
— Что мы можем сказать о Таньке и Саньке по их речи?

Домашнее задание
Подготовить ответы на 7—8 вопросы учебника.
Составить цитатный план для рассказа о Саньке Левонтьеве, о бабушке Катерине Петровне (по выбору ученика).

Образ главного героя рассказа. Нравственные проблемы рассказа — честность, доброта, понятие долга. Яркость и самобытность героев (Санька Левонтьев, бабушка Катерина Петровна)

I. Образ главного героя рассказа. Нравственные проблемы рассказа — честность, доброта, понятие долга)
Беседа


Каким вы представляете героя рассказа? Нарисуйте его портрет.
Герой рассказа — мальчик семи-восьми лет, у которого утонула мама и нет отца. Он сирота, но за ним ухаживает бабушка. Он бедно, но опрятно одет, одежда у него чистая. На завтрак у него всегда есть хлеб с молоком, чего нет у братьев Левонтьевых.
Как описывает рассказчик пряник конем? Как это описание характеризует героя?
Герой предстает перед нами мечтателем и фантазером. Для него пряник не просто сладость. Мир ребенка преображается, когда пряничный «конь лягает копытами в голый живот», скобленый кухонный стол становится «огромной землей с пашнями, лугами и дорогами», по которой «на розовых копытцах скачет конь с розовой гривой».
Объясните, почему героя рассказа неудержимо тянуло к Левонтию. Что привлекало его в этой семье?
Героя рассказа тянуло к Левонтию, потому что семья Левонтия была не похожа на другие семьи в деревне. Мальчика там кормили и вслух жалели сироту. Он еще не понимал, что настоящая любовь проявляется не в пьяном жалении, а в делах.
В чем проявилось истинное отношение Левонтьевых к мальчику?
Истинное отношение Левонтьевых к мальчику проявилось в том, что они его бросили одного на увале без земляники.
Из каких эпизодов мы узнаем, как герой был втянут в тяжкий обман?
Герой был постепенно втянут в тяжкий обман: сначала он высыпал ягоды на траву, и их съели левонтьевские ребята; потом он послушался Саньки и натолкал туда травы, затем крал калачи, чтобы задобрить Саньку. Вечером он не нашел в себе силы признаться бабушке в том, что он ее обманул, и таким образом сделал обманщицей саму бабушку, которая чуть было не продала в городе туесок с травой вместо ягод.
Как менялось настроение героя после того, как он вернулся домой, и на следующий день? Как это отразилось в речи и ее интонации, в поведении героя?
После возвращения домой мальчик боялся, что бабушка обнаружит его обман, и приготовился к наказанию. Когда она решила везти ягоды прямо в туеске, то у него отлегло от сердца. Он выбежал гулять и сообщил обо всем Саньке. Санька стал шантажировать мальчика, вымогать у него калачи. Мальчик знал, что калачи нельзя брать без разрешения бабушки, но украл для Саньки три калача.
Ночью мальчика стала мучить совесть. Он хотел признаться во всем бабушке, но пожалел ее будить, решил подождать до утра и с этой мыслью спокойно уснул. Проснулся он, когда бабушка уже уехала в город на базар. Мальчик пошел к Левонтьевым. Он уже снова восхищался Санькиной дыркой в зубах и дал ему крючок, лишь бы тот взял его на рыбалку. Мальчик снова был радостным и забыл про ночное раскаяние. Он играл с детьми, затем, ближе к вечеру, он снова задумался над тем, что будет, когда приплывет бабушка. Ему стало жалко себя, хотелось избежать наказания, Санька заметил это и начал опять дразнить мальчика, подговаривая его спрятаться, как будто он утонул. Но мальчик нашел в себе силы сказать ему: «Не буду так делать! И слушаться тебя не буду!..»
Однако когда из-за поворота показалась лодка с бабушкой, мальчик сбежал от нее и опять нашел возможность оттянуть объяснение. У дяди-Ваниного дома дети играли в лапту. Мальчик ввязался в игру и снова отложил встречу с бабушкой. Он понимал, что виноват, и вел себя трусливо.
В каком эпизоде больше всего ощущается сожаление героя о совершенном поступке?

Почему же все-таки бабушка купила внуку пряник конем?
Бабушка купила внуку пряник конем, потому что она понимала, что ребенка подучили поступить плохо, и хотела противопоставить злому поступку понимание, доброту и прощение.
Если вы уже прочитали рассказ «Монах в новых штанах», то сможете ответить на вопрос:
Как выполнила бабушка обещание взять левонтьевских «в оборот»?
Дедушка стал брать Саньку Левонтьева с собой на заимку и учить его работать, а бабушка «взяла шефство» над Танькой. Бабушка и дедушка пытались влиять на Левонтьевых не с помощью зла и крика, а с помощью деятельной доброты .
Какие жизненные уроки извлек герой из этой истории?
Герой извлек из этой истории главный урок: урок доброты, прощения и милосердия. Воплощением урока стал пряник, который бабушка купила внуку, несмотря на обман: конь с розовой гривой.

II. Яркость и самобытность героев (Санька Левонтьев, бабушка Катерина Петровна)

Санька Левонтьев

Цитатный план (вариант)
1) «— Санька тоже пожрал, так ничего-о-о-о...»
2) «Санька взвыл, кинулся на старшого».
3) «Вскоре братья Левонтьевы как-то незаметно помирились...»
4) «...Санька был вреднее и злее всех левонтьевских ребят».
5) «Дальше всех в пещеру забежал Санька».
6) «Санька свистнул, заорал, поддавая нам жару».
7) «— Знаешь че? — поговорив с братанами, вернулся ко мне Санька. — Ты в туес травы натолкай, а сверху ягод — и готово дело!..»
8) «— ...Принеси калач, тогда не расскажу».
9) «Санька собирался на рыбалку и распутывал леску».
10) «...Санька командовал напропалую».
11) «Санька вздел на палочки рыб и начал их жарить».
12) «— Ништяк! — утешил меня Санька. — Не ходи домой, и все!..»

Катерина Петровна

Цитатный план (вариант)
1) «— Наберешь туесок. Я повезу свои ягоды в город, твои тоже продам и куплю тебе пряник».
2) «Бабушка считала обстоятельно и долго, разглядывая каждый рубль».
3) «Бабушка знает все мои повадки».
4) «Снизу доносилось трудное дыхание бабушки».
5) «А бабушка только кричит да нет-нет и поддаст — у нее не задержится».
6) «И тут я увидел сидящего на беседке еще одного человека. Полушалок на голове, концы его пропущены под мышки, крест-накрест завязаны на спине».
7) «— Своих вечно потачил! — шумела бабушка. — Теперь этому! А он уже мошенничает!»
8) «— А мой-то малой-то!.. Чего утворил!..»
9) «Долго бабушка обличала меня и срамила».
10) «— Бери, бери, чего смотришь? Глядишь, зато еще когда обманешь бабушку...»


Какой эпизод изображен на иллюстрации в учебнике? Что, по-вашему, передано особенно удачно?
На иллюстрации запечатлен эпизод, когда мальчик после ночи в кладовке сел за стол: «Бабушка одним махом плеснула в бокал молока и со стуком поставила посудину передо мной». Наиболее удачно передано движение бабушки. Ей жалко внука, и в то же время она понимает, что его надо наказать. Это удалось отразить художнику.
Что вам хотелось бы изобразить на рисунках к рассказу?

III. Сюжет и композиция рассказа
При работе с романом А. С. Пушкина «Дубровский» мы изучали понятия «сюжет» и «композиция».
— Что такое сюжет, композиция ?
Можно воспользоваться «Кратким словарем литературоведческих терминов» в конце учебника.
— Совпадают ли в рассказе последовательность событий сюжета и композиция?
— Почему автор поместил рассказ о семье Левонтьевых не в начале, а после того, как читатели узнали, что Митя должен пойти на увал с левонтьевскими ребятишками?


План фабулы рассказа
1) Бабушка велела сходить
на увал за земляникой.
2) Поход за ягодами.
3) Обман.
4) Калачи для Саньки.
5) Ночные сожаления.
6) Рыбалка.
7) Бегство от бабушки.
8) Ночь в кладовке.
9) Слезы.
10) Прощение. Пряник конем.

Учитель на следующем уроке сможет собрать тетради и проверить составление плана.

Домашнее задание
Составить письменно план фабулы рассказа (2-й вопрос рубрики учебника «Для самостоятельной работы»).
Подготовиться к уроку внеклассного чтения: прочитать рассказы сборника «Конь с розовой гривой», подготовить устный отзыв об одном из рассказов.
Индивидуальное задание
Подготовить рассказ об истории создания сборника «Последний поклон».
Нарисовать иллюстрации к рассказам (к тем, о которых готовили отзывы).

В. П. Астафьев. Сборники рассказов «Конь с розовой гривой», «Последний поклон»

Урок внеклассного чтения