Валерий брюсов. «Люблю одно», анализ стихотворения Брюсова

Черный сюртук, застегнутый наглухо, крахмальный воротничок и наполеоновская манера скрещивать руки на груди – таков был образ одного из крупнейших поэтов России, теоретика стихосложения, мэтра символизма и законодателя литературной моды. В. Иванов, узнав о его смерти, написал, что исчезновение Блока и Брюсова уводит группу старых поэтов из нового мира… И это истина: вместе с поэтом окончил свое существование серебряный век русской поэзии.

Лидер символизма
Организаторская роль Брюсова в русском символизме и вообще в русском модернизме очень значительна. Возглавляемые им «Весы» стали самым тщательным по отбору материала и авторитетным модернистским журналом (противостоящим эклектичным и не имевшим чёткой программы «Перевалу» и «Золотому Руну»). Брюсов оказал влияние советами и критикой на творчество очень многих младших поэтов, почти все они проходят через этап тех или иных «подражаний Брюсову». Он пользовался большим авторитетом как среди сверстников-символистов, так и среди литературной молодёжи, имел репутацию строгого безукоризненного «мэтра», творящего поэзию «мага», «жреца» культуры, и среди акмеистов, и футуристов. Литературовед Михаил Гаспаров оценивает роль Брюсова в русской модернистской культуре как роль «побеждённого учителя победителей-учеников», повлиявшего на творчество целого поколения. Не лишён Брюсов был и чувства «ревности» к новому поколению символистов (см. стихотворение «Младшим»: «Они Её видят! Они Её слышат!…»

Направления и мотивы поэзии Брюсова

Выделяют два основных тематических направления лирики Валерия Брюсова это впечатляющие эпизоды мировой истории и сказочные, мифологические сюжеты и образы современного города, как символа современной цивилизации. Что касается первой тематики, то при помощи ярких исторических образов и легенд Брюсов поднимал вечные тема человечества долг, любовь, честь, личность и толпа. В мифах и легендах поэт искал те образы настоящих героев, на примере которых можно было полноценно раскрыть эти темы и указать на истинные ценности человека.
Этому посвящены его знаменитые стихотворения «Александр Великий», «Антоний», «Ассаргадон». Особенно четко прослеживается тема гения и посредственности, которая была актуальной для той эпохи, в которую жил сам Брюсов. Второе направление его стихотворений это звучное эхо городской жизни, ее пейзажей и событий. Брюсов считается одним из первых русских поэтов-урбанистов, множество своих стихотворений он посвятил именно образам современного города. Раскрывая городскую цивилизацию и развернуто демонстрируя ее жизненный процесс, Брюсов обращается к теме борьбы человеческой воли и материи. Он показывает настолько люди стали зависимы от материального мира, который сами и создали.
На фоне ярких городских пейзажей, Брюсов говорит о торжестве человеческого ума и чистого сознания, используя насыщенные и разнообразные метафоры, он описывает душевный подъем человека, принадлежащего к материальному миру, но все же преклоняющемуся не ему, а своему сердцу и душе. Одним из самых известных творений Валерия Брюсова на эту тему является стихотворение «Сумерки», написанное в 1906 году.

Особенности поэзии

Лирика Брюсова многогранна и многообразна. Он использовал строгую, четко очерченную композицию стиха, но при этом искусно использовал параллелизмы, антитезы и анафоры. Это делает его символическую лирику полновесной и в некотором смысле совершенной и по форме стихотворения, и по его содержанию. Несмотря на то, что центральное положение в его творчестве занимают сильные и необычные образы, они остаются наглядными и четко определенными в них нет туманной таинственности и ускользающей загадочности. Многие современники Брюсова называли творчество поэта «живописью слова». И сними нельзя не согласиться, лирика Брюсова обладает удивительной гармонией чувствуется взвешенность каждого слова и соответствие риторики и смысла. В стихотворениях Брюсова перед читателем встают противоположные начала: жизнеутверждающие - любовь, призывы к «завоеванию» жизни трудом, к борьбе за существование, к созиданию, - и пессимистические (смерть есть блаженство, «сладостная нирвана», поэтому стремление к смерти стоит превыше всего; самоубийство «соблазнительно», а безумные оргии суть «сокровенные наслаждения искусственных эдемов»). И главным действующим лицом в поэзии Брюсова является то отважный, мужественный боец, то - отчаявшийся в жизни человек, не видящий иного пути, кроме как пути к смерти (таковы, в частности, уже упоминавшиеся «Стихи Нелли», творчество куртизанки с «эгоистической душой»).

Настроения Брюсова подчас противоречивы; они без переходов сменяют друг друга. В своей поэзии Брюсов то стремится к новаторству, то вновь уходит к проверенным временем формам классики. Несмотря на стремление к классическим формам, творчество Брюсова - всё же не ампир, а модерн, вобравший в себя противоречивые качества. В нём мы видим слияние трудно сочетаемых качеств. Согласно характеристике Андрея Белого, Валерий Брюсов - «поэт мрамора и бронзы»; в то же время С. А. Венгеров считал Брюсова поэтом «торжественности по преимуществу». По Л. Каменеву Брюсов - «молотобоец и ювелир».

2. Валерий Брюсов

Георгий Адамович о Валерии Брюсове

Сегодня речь у нас пойдет о Валерии Яковлевиче Брюсове, поэте, который родился в Москве в 1873 году и умер в Москве же в 1924 году. Один из главных критиков, может быть самый главный критик, русского зарубежья Георгий Адамович в 1950 годы писал: «Вся русская поэзия за последние четверть века столь многим обязана Брюсову, и так часто об этом теперь забывают.»

Литературная судьба Брюсова

Действительно, судьба Валерия Яковлевича Брюсова, если учитывать посмертную судьбу, сложилась не очень счастливо. Он был одним из самых популярных русских символистов – может быть только Бальмонт был более популярен, чем он – в начале 1900 годов. Он был признанным поэтическим мэтром. У него учились самые-самые разные поэты, ему подражали самые разные поэты от Николая Гумилева до имажиниста Вадима Шершеневича. Он был законодателем поэтических мод. Может быть чуть-чуть только упрощая, можно сказать, что в Москве это была главная фигура, если говорить о модернистах, если говорить о декадентах.

На его книги писались восторженные рецензии. Ему подражали. Однако, довольно скоро после его смерти и даже уже при жизни Брюсов начал чувствовать, что популярность его спадает. И, если два других символиста, о которых мы говорим в курсе наших лекций – Блок и Анненский – по-прежнему читаются, их строки знают наизусть, они трогают душу, если я позволю себе так ненаучно выразиться, то Брюсов почти забыт.

Он сам, по воспоминаниям своего младшего друга Владислава Ходасевича, говорил, что он хочет, чтобы в любой истории литературы, как бы она была подробна или, наоборот, неподробна, ему было посвящено хотя бы две строчки. И эти две строчки ему посвящены действительно в любой истории литературы. Однако говорить о нем, как о живом явлении, наверное, не приходится. И слова Адамовича, с которых я начал, справедливы. Действительно, и Брюсов почти забыт, и то какой вклад он внес в русскую поэзию тоже почти забыт. Так попробуем же хоть немножко восстановить справедливость и поговорить об этом безусловно замечательном поэте и, прямо скажем, великом литературном деятеле.

При этом все-таки некоторая справедливость будет сохранена и продолжена в нашей лекции. Хотя Брюсов писав в течении очень многих лет, мы сегодня поговорим только о начальном периоде его творчества. Впрочем, довольно долгом начальном периоде. Мы поговорим о десяти первых годах его творческой деятельности – с 1893 по 1903 год, когда, собственно говоря, он и сделал то главное, что он сделал как поэт и как литературный деятель, когда он написал свои лучшие стихи, когда он организовал символистов в некое единое движение. А дальше, хотя это было бы интересно и любопытно об этом тоже говорить, но дальше мы говорить уже не будем. Действительно, то что было дальше интересно, может быть, для истории литературы, но уже для сегодняшнего читателя, даже интересующегося поэзией серебряного века, не так интересно.

Начало творчества Брюсова

Брюсов был сыном московского купца, и как все почти поэты своего времени и более поздние, даже и модернисты, и об этом мы будем еще довольно много говорить, начинал с подражаний такому главному поэту эпохи, совсем уже, и кажется справедливо, забытому, Семену Яковлевичу Надсону, туберкулезному юноше, писавшему гражданские стихи.

И действительно, самые-самые разные поэты – от Мережковского до Гумилева того же – начинали с подражания Надсону.

В 1892 году в журнале «Вестник Европы» в сентябрьском номере появилась статья Зинаиды Венгеровой, которая называлась «Поэты-символисты во Франции». Это была статья-обзор. Венгерова была очень хорошей переводчицей и она была хорошим, как сейчас говорят, культуртрегером. Она написала статью, в которой шла речь о поэтах – о главных французских символистах – о Малларме, Рембо, Верлене и Метерлинке, и привела в своих переводах и на французском некоторые образцы их поэзии.

И для Брюсова это стало важнейшим событием. Сам в своем дневнике он говорил позже: «Это было целое откровение для меня.». Статья в «Вестнике Европы» была опубликована в 92 году, и уже через год, 4 марта 1893 года Брюсов вносит в свой дневник еще одну запись, где он говорит о том, что его путеводной звездой в тумане будет отныне являться декадентство. Мы уже с вами говорили о том что такое декаданс, декадентство. И сам он говорил о себе, что он рожден быть вождем декадентства в России. И хотя это запись совсем-совсем молодого человека, и окрашена она характерным для юности самолюбованием, несмотря на это она действительно содержит ту программу, которую Брюсов потом воплощал. Он должен был создать школу в России, он должен был ее возглавить, что, собственного говоря, и произошло.

И он очень рано понял еще одну вещь, о которой мы тоже говорили с вами в самой первой лекции, он говорил о том, что никакая новая школа в России невозможна, если не будут решены важнейшие проблемы – проблемы языка, на каком языке нужно говорить, на каком языке нужно передавать мироощущение новой эпохи.

И в своем дневнике он записывает (в этом же 1893 году): «Что, если я вздумаю на гомеровском языке вздумаю писать трактат по спектральному анализу? У меня не хватило бы слов и выражений. Нет, нужен символизм.» И вот Брюсов выбирает символизм как главное направление, выбирает французских поэтов как главный ориентир на своем пути и приступает к собственной деятельности.

При этом сразу нужно отметить одну вещь, на которую можно смотреть двояко. Это может казаться нам и, с одной стороны, неприятным, в поэте и, уж во всяком случае, непривычным в поэте. С другой стороны, это, собственно и обеспечило Брюсову то лидирующее место в русском символизме, которое он занял, а именно – он был чрезвычайно рациональным человеком. В этом есть некоторый парадокс: он, который писал символистские тексты, который сделал ставку на иррациональность, на магическую поэзию, при этом он был чрезвычайно рациональным человеком. Он очень умело действовал. Все время у меня на язык сегодня слова из современного лексикона. Это не случайно. Действительно, в наше такое деловое время Брюсов нашел бы себя тоже прекрасно. Можно употребить такое слово «менеджер». Он был гениальным, замечательным менеджером.

И первый сборник, который он выпустил, который он подготовил, назывался «Русские символисты». Их потом выйдет еще несколько, а первый вышел в феврале 1894 года. И, собственно говоря, участников этого сборника было двое. Это был сам Брюсов, и был привлеченный им, привлеченный его умением, а этим вообще Брюсов славился – он умел привлекать на свою сторону разных людей, так вот привлеченный его речами горячими его гимназический друг Ланг, который подписывался псевдонимом Миропольский. Они издают этот сборничек «Русские символисты» – сборник, который вызвал переполох в литературной среде, сборник, после которого некоторое время Брюсова, рациональнейшего человека, будут сопровождать обвинения в сумасшествии: забрать в желтый дом, идиот. Об этом сразу стали говорить. <Это был> сборник, который нарушал привычные представления о свойствах предметов и явлений, и который действительно очень часто пользовался тем методом, о котором мы еще довольно много будем говорить, когда мы будем говорить о модернистской поэтике – методом отброшенных ключей.

Брюсову нравилось шокировать читателя, пропуская логические звенья между цепями своих строк. Читатель, который хотел, он мог эти звенья достраивать. Мы сегодня увидим как это можно сделать на примере разбора одного стихотворения Брюсова. Но многие – те, кто не хотели или не умели этого делать, оказались совершенно в шоке.

Еще более интересно, может быть, отметить, что Брюсов замечательно имитировал в этом сборнике русский символизм, которого, собственно говоря, почти еще не было. Что я имею в виду? В этом сборнике кроме него и Ланга-Миропольского были опубликованы стихотворения еще нескольких человек, которых не существовало на самом деле. Это были фиктивные фигуры. Стихи за них написал сам Брюсов.

Виртуальные поэты Брюсова

При этом замечательно то, что Брюсов не просто пытался создать массовое движение, или впечатление массового движения, что <в нем есть> один поэт, другой третий, четвертый, пятый. Самое интересное состоит в том, что он попытался каждого из придуманных им поэтов наделить собственной поэтикой. Причем в каждом из этих поэтов можно угадать на кого Брюсов ориентировался. Один был русским Малларме, другой – русским Рембо, третий – русским Верленом. То есть Брюсов попытался создать ощущение, что вот и у нас в России тоже есть символизм. И это сработало, потому что поэты, которые начали писать стихи, ознакомившись с этим сборником «Русские символисты», получили образцы, которым они могли подражать. Это была традиция, с которой они могли работать.

В 1894 году, в конце лета Брюсов делает второй выпуск «Русских символистов», в котором уже десять авторов печатают по пять стихотворений. На самом деле опять восемь авторов были созданы самим Брюсовым. Он писал для них стихи. В 1894 году он выпускает этот сборник и одновременно он занимается бурной деятельностью по ознакомлению русского читателя с новейшей западной поэзией. В 1894 году выходит главная книга Поля Верлена, может быть, самого лучшего, самого интересного среди символистов, «Романсы без слов», переводит которую тоже Брюсов.

А в 1895 году он выпускает одновременно собственную книгу стихов, которая называется «Шедевры» (по-французски), и в этом, конечно, был некоторый эпатаж, и он выпускает третий выпуск «Русских символистов». И это, наверное, самый главный, самый известный сборник, где Брюсов эпатирует читателя так, как до этого никто не решался его эпатировать.

Самым интересным для нас будет разворот этого сборника «Русские символисты». На одной, на левой половинке в середине страницы была напечатана только одна строка. Это была строка, которую помнят, наверное, даже те, кто сегодня из Брюсова ничего не помнят, а вот эту строку помнят многие, впрочем, забыв уже, что автором этой строки является Брюсов. Это строка «О закрой свои бледные ноги.», которая вызывала немедленно вой критики, кучу подражаний. Сам Брюсов, немножко играя, объяснял, что речь идет о ногах Христа. В другой раз он давал другое какое-то объяснение. Но, конечно, самое главное для Брюсова было здесь подразнить гусей, раздразнить читателя.

На самом деле он был одним из первых... Вот мы будем говорить про футуристов, которые дразнили читатели, эпатировали читателя, и вообще на авангард можно смотреть на явление, в котором главным была провокация – главным было, с одной стороны, заинтересовать, с другой стороны, вызвать шоковую реакцию. Так вот молодой Брюсов, конечно, был авангардистом. Строка действительно была эпатажной, и она свою роль сыграла. Действительно, эту строку запомнили все и помнят все до сих пор.

Стихотворение «Творчество»

Вторым же стихотворением, может быть еще более важным, на другом развороте этого сборника «Русские символисты», 3-м выпуске, было стихотворение «Творчество», о котором поговорить более или менее подробно я как раз сейчас предполагаю.

Ну, понятно, что уже название этого стихотворения «Творчество» говорит о том, что это стихотворение программное. Датировано оно 1 марта 1895 года. Давайте я попробую прочитать это стихотворение, и мы попробуем на него взглянуть, попробуем увидеть в чем, собственно говоря, состояла суть брюсовского символизма.

«Творчество»

Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене.

Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине.

И прозрачные киоски, В звонко-звучной тишине, Вырастают, словно блестки, При лазоревой луне.

Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне... Звуке реют полусонно, Звуки ластятся ко мне.

Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне, И трепещет тень латаний На эмалевой стене.

Анализ стихотворения «Творчество»

Очень много было крика, когда это стихотворение вышло. Особенно все ополчились на строки «Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне». И Брюсова обвиняли в том, что он сумасшедший, и в том, что он вероятно пьяный писал это стихотворение и поэтому у него в глазах все двоится.

Сейчас мы попробуем увидеть, что это стихотворение выстроено чрезвычайно рационально. Даже, я бы сказал, слишком рационально для символистского текста. И как раз тот ключ, ту краткую формулу, которую мы будем подбирать к творчеству каждого поэта, <в случае Брюсова> как раз и есть для меня, например, сверхрациональный символизм. Давайте попробуем увидеть как рационально, как сверхрационально устроен этот текст.

Я думаю, что его разбор удобно начать с простейшего наблюдения. А именно, первая и последняя строфы этого стихотворения соотносятся совершенно отчетливо. Первая строфа: «Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене.». Последняя строфа: « Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне, И трепещет тень латаний На эмалевой стене.» Мы видим почти полный повтор с очень важной разницей. В первом случае у нас «несозданных созданий», а в последней строфе «созданных созданий».

Ну, и название «Творчество» подсказывает как мы должны читать это стихотворение. А именно, это стихотворение представляет собой то, что называют иногда громоздким словом автометаописание, то есть поэт описывает процесс творчества. Собственно говоря, стихотворение представляет собой описание рождения вот того стихотворения, с которым читатель и знакомиться. Вот он – отброшенный ключ. И мне кажется, что получив этот отброшенный ключ, мы сейчас с легкостью разберемся в кажущихся странными и нелогичными образах этого стихотворения.

Вот давайте начнем теперь с первой строфы. «Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене.». Я думаю, для начала нужно дать комментарий. Брюсов совершенно специально взял слово, которое звучит экзотично. Не очень, даже и в его время, люди знали что такое «латании». Латания – это род пальмы с широкими листами. И листья латаний действительно похожи на лопасти мельницы, например. И теперь мы можем представить себе картинку. Для анализа данного стихотворения это нам поможет.

Сидит поэт. Может быть, он сидит в полусне некотором: «Колыхаются во сне». И предположим перед ним растение – латания в горшке. Ходасевич, о котором мы уже говорили, как раз вспоминает, что у Брюсова стояли на окнах эти латании. За окном луна. Уже ночь. И осталось понять что такое эмалевая стена. Эмалевые стены были у печей. Получается весьма внятное описание: поэт сидит, он видит как колеблются, может быть от легкого ветерка, латании, тень от этих латаний падает на эмалевую стену. Вот, собственно говоря, что мы видим в первой строфе.

Что Брюсов делает во второй строфе? Я думаю мы сейчас с вами легко это поймем. «Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине.» Собственно говоря, Брюсов уже начал из мира реального – латаний – творить свою фантазию – «лопасти латаний на эмалевой стене». И вот он продолжает, он углубляет эту фантазию. Кажется, очень легко понять, что эти отражения латаний на эмалевой стене – они напоминают руки, они фиолетового цвета, потому что это тени, и вот возникает этот образ таких страшноватых магических, мистических фиолетовых рук. И дальше Брюсов делает очень простой, во всяком случае для нас, привыкших к чтению модернистских стихов, для современников это не так, они не были к этому привычны, он делает очень простой ход. Какой? Звуки, которые чертят. Довольно простой оксюморон. Звуки нельзя чертить. Вот он их чертит, и дальше возникает, продолжается та же самая игра – «в звонко звучной тишине». Тишина не может звучать, а у Брюсова она звучит.

Дальше строфа: «И прозрачные киоски, В звонко-звучной тишине, Вырастают, словно блестки, При лазоревой луне.» Здесь необходимо одно уточнение сделать. И вообще это важно для всего нашего курса будет, и вообще важно для чтения любого текста. Мы очень часто читаем глазами сегодняшнего человека. Вообще, корректное чтение предполагает, что мы забываем все современные значения слов и за значением каждого слова лезем в словарь того времени, потому что вот слово «киоск», которое привычно для нас как киоск, в котором продают, например, газеты – газетный киоск, в то время не имело этого значения, или оно было периферийным, а главным значением слова киоск было «беседка».

Таким образом, вырастают прозрачные беседки. Это, конечно, создание фантазии Брюсова. Но самое главное здесь, как кажется, это обратить внимание на расширение пространства. Вот он сидит в этой комнате. Вот он видит сначала тени, которые создают растения. Потом они кажутся ему эмалевыми руками, а вот теперь это пространство... оно захватывает, оно побеждает реальное пространство, и уже по всей комнате, или во всем видимом спектре вырастают эти самые киоски.

А дальше, собственно говоря, вот эти строки, которые и вызвали такое недоумение и оторопь у современников, которые, кажется, тоже будут нам понятными. «Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне...» – о чем идет речь? Понятно о чем идет речь. Речь идет как раз о тени. Вот есть реальный месяц, который всходит. Тень от этого месяца падает на ту же самую эмалевую печь, и мы видим две луны: месяц настоящий, месяц реальный и месяц или луна иллюзорная, которая отражается в печи.

И дальше идут торжествующие строки: «Звуке реют полусонно, Звуки ластятся ко мне.» Что происходит? Если в начале стихотворения поэт, лирический герой сидит в комнате, и жизнь, которая протекает в комнате, она ему не подвластна, то дальше он начинает из этой реальной жизни, из этого реального мира творить свой мир, воображаемый мир, символистский мир, скажем так, где, в этом мире, все абсолютно ему подчинено, где он абсолютно управляет всем, и, соответственно, звуки становятся покорны ему. И заканчивается стихотворение этой торжествующей констатацией: «Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне, И трепещет тень латаний На эмалевой стене.»

Как видим, это стихотворение не просто продуманное. Оно сверхпродуманное, сверхрациональное. Еще раз повторяю. Брюсов, и в этом, может быть, отчасти причина его малой популярности сегодня, его символизм во многом был головным. Вот он придумал, он решил, что он будет вождем – он стал становиться вождем, он стал издавать эти сборники, он стал издавать эти книги. Оно поставил на символистскую поэтику – и он начал писать такие стихи, хотя он, как кажется, судя даже по этому стихотворению, был рожден совершенно для другого. Он был рожден, может быть, для сверхрациональных стихотворений. Недаром акмеисты потом попытаются сделать его своим союзником.

Но это сработало. Тогда эти стихи воспринимались как абсолютное откровение той малой частью публике, которой понравился Брюсов и которые символистов приняли, и были встречены воем, свистом, улюлюканьем широкой публикой, что, еще раз повторяю, авангардисты ранние и поздние делали совершенно сознательно. Они очень четко просчитывали, чтобы тираж все-таки продавался. Каких-то шагов они не совершали, уж совсем эпатажных, но на этой грани все время балансировали. Собственно говоря, задачей символистов, и Брюсова в том числе, было не только отобрать верных, но и отсечь ту публику, которая им для их деятельности не подходила. Всегда должен был быть вот этот фон.

Пародия В.С. Соловьева на творчество символистов

И даже самые-самые умные и тонкие люди эпохи были шокированы этими стихотворениями, были шокированы этим сборником. И одним из тех, кто был возмущен, был тот человек, о котором обязательно еще с вами будем говорить, когда будем говорить о Блоке и о Белом, во всяком случае упоминать его имя будем обязательно, это Владимир Соловьев, который написал очень едкую пародию, их было три, на символистов, собственно на Брюсова, и одну из которых можно здесь прочесть.

На небесах горят паникадила, А снизу - тьма. Ходила ты к нему иль не ходила? Скажи сама! Но не дразни гиену подозрения, Мышей тоски! Не то смотри, как леопарды мщенья Острят клыки! И не зови сову благоразумья Ты в эту ночь! Ослы терпенья и слоны раздумья Бежали прочь. Своей судьбы родила крокодила Ты здесь сама. Пусть в небесах горят паникадила, В могиле - тьма.

Надо сказать, Брюсов был страшно обижен на эту пародию. И такой реакции, хотя он сам ее отчасти провоцировал, такой реакции он не ожидал, и даже в течении некоторого времени он думал распустить символистов, чтобы перестать писать символистские тексты. Но все-таки он переборол себя. В 1896 году он написал еще одну книгу стихов, в которой господствует, в которой главным является другой символизм – не тот символизм, иррациональный, который он пытается создавать в сборнике «Русские символисты», а символизм так называемого парнасского типа, то есть французские символисты и предсимволисты – очень важные для него поэты: Леконт де Лиль – холодный и более близкий, наверное, более органичный для самого Брюсова.

Коллективный сборник «Книга раздумий»

И наконец, в 1899 году, то есть на границе веков, происходит очень-очень важное для Брюсова событие. Ему удается объединить не призрачные, не фантастические какие-то фигуры, а ему удается объединить действительно, пожалуй, главных московских поэтов-декадентов, поэтов, тяготеющих к символизму этого времени.

Он выпускает «Книгу раздумий» – коллективный сборник, в котором участвует он сам, в котором участвует такой друг-враг его многих лет и главный соперник на поэтическом Олимпе и, пожалуй, более популярный, чем он – Константин Бальмонт.

В котором участвует замечательно одаренный поэт Иван Коневской, который, к сожалению, утонул юношей. И он, знаете, стал такой фигурой очень важной, которая бывает почти в каждом движении: вот тот, кто подавал огромные надежды, кто наверное бы стал главным. Непонятно стал бы Коневской главным поэтом или нет, но вот такую роль, уже погибнув, он играл, на него они все ссылались: вот такой был замечательный филологический юноша, одаренный. И поэт Модест Дурнов.

Брюсов как литературый критик

И тогда же Брюсов, понимая, что завоевание литературных площадок и завоевание литературной сцены это не только стихи, но это еще и критика, он начинает всерьез заниматься литературной критикой. Он начинает много писать о поэтических сборниках, которые выходят. Почти все серьезные сборники им обозреваются. И вот с 1894 года он начинает и в 1924 году он заканчивает, то есть это такой большой-большой период его творчества.

И надо сказать, что Брюсов был замечательным литературным критиком – удивительно умным, удивительно тонким. У него было свойство, которое редко бывает у критиков. Может быть в силу своей некоторой холодности он умел быть объективным. Скажем, футуристы, которые над ним издевались, всячески пытались его унижать и даже в одном из своих манифестов назвали его не Валерием Брюсовым, а Василием Брюсовым, что для него было очень обидно, потому что он дорожил своим красивым именем Валерий Брюсов, а Василий – это к тому же был намек на его купеческое прошлое. Так вот, о них в своих критических статьях он пишет очень высоко – о тех, кто ему нравился. Скажем, о Хлебникове и Маяковском он пишет высоко и хвалит их стихи.

А кроме того, у него было еще одно свойство важное, как у критика, он не был критиком-импрессионистом. Опять это исходит, наверное, от рационального устройства его личности, он замечательно умел не просто говорить «это плохо», «а это хорошо», «а это не очень хорошо», а он замечательно умел расписывать, он умел объяснять почему это хорошо, а почему это плохо. И, надо сказать, что потом все те критики модернистские, из среды модернистских поэтов, которые пришли на смену Брюсову, скажем, Гумилев, о котором мы еще будем говорить, и обязательно будем еще говорить о Брюсове в связи с Гумилевым – невозможно обойти, так вот Гумилев учился у Брюсова как критик. Адамович, с которого мы начали, учился у Брюсова как критик. Может быть именно поэтому ему как раз и удалось более-менее объективно вспомнить о вкладе Брюсова в поэзию. Иногда на уровне строения фразы, на уровне строения рецензии видно, если положить рядом книгу избранных рецензий Брюсова и книгу Гумилева, и книгу Адамовича, видно как они оба усваивают брюсовские уроки. И именно брюсовская оценка той или иной книги стихов очень-очень много значила для любого поэта. В архиве РГБ, Российской государственной библиотеки сохранился архив Брюсова. И там один из наиболее интересных набор материалов – это книги, которые присылали Брюсову, в которых все без исключения просят написать рецензию, отреагировать, прочесть, написать письмо и объяснить стоит заниматься поэзией или не стоит.

Скажем, та же Ахматова, которая вложила не мало сил, прямо скажем, в то, чтобы утвердить антибрюсовский культ. Она в поздние годы Брюсова очень не любила. Так вот есть письмо начинающей Ахматовой Брюсову, где она пишет не больше не меньше как «нужно ли мне заниматься поэзией?». Таким авторитетом обладал Брюсов-критик.

Издательство «Скорпион»

И в 1900 году вместе с богачом, своим другом Сергеем Поляковым он создает главное символистское издательство «Скорпион», которое располагается в Москве и которое печатает два потока книг. С одной стороны, оно печатает русских символистов, и очень многие важные книги и самого Брюсова, и Бальмонта, и других символистов выходили именно в этом издательстве. С другой стороны, у «Скорпиона» была, даже если смотреть по сегодняшнему дню, очень хорошая серия зарубежных книг. Опять же, конечно, это были книги модернистов. Это были книги польского прозаика Пшебышевского, это был Верлен, это был Рембо, это был Малларме. Это были другие авторы, это был Метерлинк. Это были очень разные авторы. Брюсов очень умно вел политику издательства. Он заказывал переводы прекрасным переводчикам, кстати, Венгерова была одной из этих переводчиц, и сам переводил. И, таким образом, Брюсов решал две задачи. Он вписывал себя и символистов в западный фон. С другой стороны, он просто знакомил читателя с новейшей западной литературой. И коммерчески, между прочим, «Скорпион» был довольно удачным издателем.

27 марта 1903 года Брюсов читает лекцию, а потом это выходит статьей. Это становится одним из главных текстов раннего символизма. Он читает лекцию, которая называется «Ключи тайны», где он объясняет что такое символизм в его понимании. И очень важно, это будет важно и для дальнейших наших разговоров тоже, Брюсов говорит о том, что символизм – это, прежде всего, эстетическое искусство. Символизм не должен претендовать на то, чтобы религиозно преображать мир. По Брюсову это не есть задача символизма. Дальше мы увидим, что младосимволисты как раз делали ровно противоположное. Они считали, что весь мир должен быть религиозно преображен с помощью языка. Вот Брюсов так не считал, а <считал, что> главное – это эстетические открытия, эстетические держания, эстетические поиски в те области, в которые до сих пор поэзия не ходила.

И действительно в Брюсове поражает разнообразие его тем. Он не хотел ни одну тему оставить обойденной. Это касается самых-самых разных областей. Даже в эротической поэзии, где, казалось бы, этого делать не стоит или это делать, может быть, трудно, и самое главное никто этого никогда не делал, рационально к этому не подходил, эротика и поэзия совершенно, казалось бы, несовместимые вещи, так вот Брюсов очень легко садился и разные виды любви описывал в своих стихотворениях. Ходасевич говорил, что все это выдумано, ничего этого не было, а это просто было заполнение ниши. Эта тема была не затронутой, и вот Брюсов ее заполнял.

Книга стихов Urbi et orbi

И наконец, два последних важных события в биографии Брюсова, в биографии русского символизма и в биографии всей русской литературы, о которых нужно сказать, это, во-первых, <то, что> в 1903 году Брюсов выпускает свою лучшую главную книгу стихов, которая называется «Urbi et orbi», то есть латинское название, «Городу и миру», в котором он собирает свои главные, лучшие стихи, где главной, доминирующей является тема современного города. При этом современный город показан на фоне истории.

Две ведущие темы. <Это> история от самой древности. Книга, собственно, и называется поэтому «Urbi et orbi», и то как в нашей современной жизни отображаются отблески от этой истории. Это замечательно сделано. И, кроме того, именно к этой книге Брюсов пишет предисловие, которое становится программным текстом русского символизма. Мы еще будем об этом довольно много говорить. Брюсов говорит о том, что книга стихов – это совершенно особый жанр. Это потом окажет влияние на всех абсолютно поэтов после Брюсова. Это будет важно и для Блока, это будет важно и для Анненского, для Мандельштама, для Ахматовой – для всех это будет важно.

Но первым это сказал Брюсов: «Книга стихов должна быть не случайным сборником разнородных стихотворений», – пишет он, – «а именно книгой – замкнутым целым, объединенным единой мыслью, как роман, как трактат, книга стихов раскрывает свое содержание последовательно от первой страницы до последней»,– ну и так далее, и так далее.

Что это значило для Брюсова? Для Брюсова это значило, что книга оказывается такой моделью мира, в центре которой стоит поэт, поэт-демиург, но только не религиозный – эстетический демиург, поэт, преображающий действительность. Если рискнуть употребить такую не очень высокую метафору, поэт оказывается такой своеобразной мясорубкой, которая перерабатывает реальный мир во что-то новое, создается мир совершенно другой.

Журнал «Весы»

И последнее событие, о котором мы должны упомянуть, я обещал, что будет от 1893 до 1903, но все-таки одно событие 1904 года мы обязательно должны упомянуть – Брюсов создает главный символистский журнал. Вот он создал символистское издательство. Теперь он создает главный, безусловно самый лучший символистский журнал, который называется «Весы».

И это название, как всегда у символистов, играет разными оттенками. Главные среди них, пожалуй, два. Во-первых, это мистические весы – созвездие весов, конечно, оно подразумевалось. Небесные весы. А, с другой стороны, Брюсов считал себя, и заслуженно, считал себя в праве выступать в роли оценщика всей литературы модернистской и немодернистской, которая была в это время.

Журнал «Весы» печатал рецензии. Иногда убийственные, иногда, наоборот, хвалебные. И на новейшие театральные постановки, на книги, на выставки. Это был, в общем, главный журнал, может быть, не только о поэзии, но и о модернистском искусстве.

Вождь символистов

Что было с Брюсовым дальше? Дальше он продолжал писать стихи, он продолжал свою деятельность. Он был весьма заметной фигурой на литературном небосклоне. И за его внимание продолжали бороться начинающие поэты. Это замечательно показано на потрете главного художника-модерниста – на портрете Врубеля, которому Брюсов позировал: он вождь, он стоит в такой позе со скрещенными руками, как Петр I стоит «на берегу пустынных волн», создавая Петербург, вот Брюсов так же стоит, смотрит, и мы можем представить как у его ног войска колышутся. Действительно, Брюсов очень многих рекрутировал в русский символизм.

Но стихи, но рациональные его стихи чем дальше, тем больше блекли, тускнели. И, еще раз повторяю, сегодня, может быть, мы можем вспомнить две или три, хорошо если четыре строки этого поэта. Но все-таки давайте не будем забывать об очень большой и очень важной роли Брюсова и как первого русского поэта-символиста и как организатора литературной жизни, и как вождя той школы, той великой, может быть, последней великой школы поэтической в русском искусстве, в русской культуре, <школы>, которую мы называем символизмом.

Литература

Гиндин С.И. Валерий Брюсов // Русская литература рубежа веков. (1890-е - начало 1920-х годов). Кн. 1. М., 2001.
Гречишкин С., Лавров А. Биографические источники романа Брюсова "Огненный ангел" // Ново-Басманная 19. М., 1990.
Гаспаров М. Л. Брюсов-стиховед и Брюсов-стихотворец // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М., 1995.
Лекманов О.А. Ключи к «Серебряному веку». М.: Rosebud Publishing, 2017. C. 34–46.

По указанию свыше печатал на листочке текст стихотворения, а на обороте - анализ. Привожу его ниже, считая тему очень актуальной.

Валерий Брюсов «Веснянка»
Веснянка – весенняя лирическая обрядовая песня у восточных славян.
Брюсов написал стихотворение в лирическом жанре. Автор показывает свое отношение к зиме. Единственное, что ждет он зимой – это приход весны. Во снах и грезах она уже пришла, и в жизни Брюсов с нетерпением ожидает ее прихода. Зиму же он в этом стихотворении не любит. «Лишь на севере мы ценим весь восторг весны». Ведь именно на севере во время сильных нескончаемых морозов человек всем сердцем желает, чтобы холода закончились, и тьма отступила. И вот, наконец, этот миг наступает. Автор проводит сравнение ландшафта зимы и весны. Перед нами абсолютно противоположные предметы: бесцветный, скучный, уже всем надоевший снег и яркий, свежий молодой побег. Брюсов использует примету прихода весны, чтобы в очередной раз показать, что весна наступила. Эта примета – первый подснежник. На фоне белого снега подснежник выделяется не такими же белыми лепестками, а своей синей сердцевиной. Автор видит в этом око, которое своим нежно-голубым взором смотрит из-под снега. Вся природа, а вместе с ней и старый валежник, оживает.
Для нас весна – это начало чего-то нового, «мы весной живем, как дети». Наш дух, скованный стужей и вьюгами, оживает.
Последняя строфа этого стихотворения – это подведение всех итогов. Все люди устали от зимы и поэтому все идут против зимы. И когда весна, наконец, побеждает зиму, мы все счастливы. Важную роль в стихотворении играет сравнение «словно узник, выйдя тюрьмы». Конечно, мы узники не в буквальном смысле этого слова, но находились в неволе, в рабстве у зимы. Этим автор показывает, насколько все рады тому, что зима закончилась.
Валерий Брюсов – поэт-символист. Это значит, что свои идеи он показывает через образы. Именно это характеризует название стихотворения «Веснянка». Веснянка – обрядовая песня, ей заманивается весна и обманом выдворяется зима. Это не гимн, который звучит на параде, ведь нельзя напрямую показывать зиме, что мы от нее устали, чтобы не сглазить.

Валерий Яковлевич Брюсов родился 1 (13) декабря 1873 года в Москве, в купеческой семье среднего достатка. Позднее он писал: ” Я был первым ребенком и явился на свет, когда еще отец и мать переживали сильнейшее влияние идей своего времени. Естественно, они с жаром предались моему воспитанию и притом на самых рациональных основах... Под влиянием своих убеждений родители мои очень низко ставили фантазию и даже все искусства, все художественное”. В автобиографии он дополнял: “С младенчества я видел вокруг себя книги (отец составил себе довольно хорошую библиотеку) и слышал разговоры об “умных вещах” От сказок, от всякой “чертовщины” меня усердно оберегали. Зато об идеях Дарвина и о принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножению... Я... не читал ни Толстого, ни Тургенева, ни даже Пушкина; изо всех поэтов у нас в доме было сделано исключение только для Некрасова, и мальчиком большинство его стихов я знал наизусть.

Детство и юношеские годы Брюсова не отмечены чем-либо особенным. Гимназия, которую он окончил в 1893 году, все более глубокое увлечение чтением, литературой. Потом историко-филологический факультет Московского университета. Десяти-пятнадцатилетним подростком он пробует свои силы в прозе, пытается переводить античных и новых авторов. “Страсть.. моя к литературе все возрастала,- вспоминал он позже.- Беспрестанно начинал я новые произведения. Я писал стихи, так много, что скоро исписал толстую тетрадь Poesie, подаренную мне. Я перепробовал все формы- сонеты, тетрацины, октавы, триолеты, рондо, все размеры. Я писал драмы, рассказы, романы... Каждый день увлекал меня все дальше. На пути в гимназию я обдумывал новые произведения, вечером, вместо того чтобы учить уроки, я писал.. У меня набирались громадные пакеты исписанной бумаги”.

Все более ясным становилось желание целиком посвятить себя литературному творчеству. К гимназическим годам относятся и его первые выступления в печати, в том числе и такой характерный случай. Поместив в “Листке объявлений и спорта” небольшую заметку без подписи, Брюсов в другом журнале выступил под псевдонимом с возражением на свою же статью. Он намеревался и дальше продолжить эту полемику с самим собой, но отказался издатель. Эта первая, еще полудетская мистификация явилась своеобразной прелюдией к тем развернутым мистификациям будущих лет, когда он создавал несуществующих поэтов, публиковал стихи под столь разными и причудливыми псевдонимами, что исследователи и поныне спорят об их авторстве.

Весной 1894 года вышла из печати тоненькая книжка стихов под названием “Русские символисты”. За ней еще две такие же тонкие тетрадки. Стихи и переводы, помещенные в них, были подписаны самыми разными именами. Создавалось впечатление, что выступает большая группа новых поэтов. В действительности большинство стихотворений принадлежало одному Брюсову. Даже к желающим участвовать в данных сборниках с просьбой направлять свои произведения “Владимиру Александровичу Маслову. . Почтамт”, которым завершалось предисловие “От издателя” в первом выпуске, тоже было своего рода мистификацией. Под этим именем скрывался сам Брюсов.

Появление сборников было воспринято как литературный курьез. Посыпались рецензии, критические статьи, шутки, пародии. Рецензент “Нового времени”, к примеру, гаерничал, рассуждая, что эти произведения доставят удовольствие только тем, ”кто не прочь расширить селезенку здоровым смехом”.

В следующем, 1895 году вышел сборник “Шедевры”, подписанный полным именем автора. В 1897 году появилась книга новых стихов “Это-я”. Стихи этих сборников, так же как и “Русских символистов”, ошеломляли своей необычностью, дразнили воображение непривычными образами и даже пугали читателя. То его убеждали, что любовь - это “палящий полдень Явы”, то приглашали мечтать “о лесах криптомерий” или разделить утверждения автора о ненависти к родине и любви к некоему “идеалу человека”. Но за этими внешними эффектами и эпатажем, за присутствовавшим в определенной мере стремлением вызвать литературный скандал, вырисовывалось нечто серьезное и глубокое.

Конечно, за строками о журчащей Годавери не было никакой реальной Индии. Это была чистая условность. Пряная экзотичность подобных образов служила прежде всего резким противопоставлением господствовавшим канонам слащавости, поэтической сглаженности и красивости. Известно объяснение популярных строк, вызвавших в то время немало иронических комментариев:

Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаной
На эмалевой стене.

По этому объяснению: латуни - комнатные пальмы, чьи резные листья отражались по вечерам на кафельном зеркале печки в комнате Брюсова. То же самое и о месяце, который в этом стихотворении оказывается по соседству с луной. Здесь, по словам жены Брюсова, подразумевался большой фонарь, горевший напротив его комнаты. Вполне возможно, что толчками к созданию этих образов послужили именно эти житейские впечатления. Но важно здесь другое- стремление Брюсова придать вещественность этим преходящим впечатлениям, четко их зафиксировать, сообщить зыбким и неясным чувствами ощущениям особую рельефность. Также и любовные стихи этих сборников, наполненные ошарашивающими сравнениями и уподоблениями, их яркие и странные картины служили тому, чтобы раскрыть силу человеческого чувства, богатство страстей и желаний человека. Брюсов писал “Моя любовь- палящий полдень Явы” вовсе не потому, что испытывал какую-то особую, ни на что не похожую испепеляющую страсть. Он стремился подчеркнуть этим право человека на такую любовь, на такое чувство.

В “завете”, обращенном к “юному поэту”: “Никому не сочувствуй, сам же себя полюби беспредельно”,- читается не только последовательная эгоцентричность, не только противопоставление себя миру, но и требование внимания к человеческому духу, к внутренней жизни, интересам и желаниям человека.

За внешним стремлением эпатировать публику, поразить ее экзотичностью не то чтобы образов, а больше строк и выражений рисовать другое- неприятие мира унылого бытия, мещанского благополучия, вялого либерализма. Поэту мог видится в этом протест против условий жизни, гнетущих человека, душащих и уродующих его, против всевластных норм мещанского комфорта и жизненного благополучия.

Разумеется, здесь вполне реальная опасность. Опасность эстетизации, превращения дерзостных вызовов общественному мнению в комфортный элемент этого же общественного мнения, когда подобные “вызовы” становились привычными для буржуазных нравов и воззрений. История русского декаданса, когда лет через десять-пятнадцать после возникновения явно обнаружилась и его творческая бесперспективность и то, что он в высшей степени устраивает то самое общество, субъективным протестом против которого он был в определенной степени рожден, четко это подтверждает. Правда, понимания этого у юноши Брюсова еще, естественно, не было.

Есть еще одна характерная грань в юношеских стихах Брюсова. Составляя уже зрелым поэтом свой сборник “Юношеское”, который в свое время не увидел света, потому что у его автора не хватило денег на издание, Брюсов открыл его быстро ставшим популярным “Сонетом к форме”:

Есть тонкие властительные связи
Меж контуром и запахом цветка.
Так бриллиант невидим нам, пока
Под гранями не оживет в алмазе.

Так образы изменчивых фантазий,
Бегущие, как на небе облака,
Окаменев, живут потом века
В отточенной и завершенной фразе.