Произведение а м горького детство. «Детство» Максима Горького как автобиографическая повесть

Сыну моему посвящаю

I

В полутемной тесной комнате, на полу, под окном, лежит мой отец, одетый в белое и необыкновенно длинный; пальцы его босых ног странно растопырены, пальцы ласковых рук, смирно положенных на грудь, тоже кривые; его веселые глаза плотно прикрыты черными кружками медных монет, доброе лицо темно и пугает меня нехорошо оскаленными зубами. Мать, полуголая, в красной юбке, стоит на коленях, зачесывая длинные мягкие волосы отца со лба на затылок черной гребенкой, которой я любил перепиливать корки арбузов; мать непрерывно говорит что-то густым, хрипящим голосом, ее серые глаза опухли и словно тают, стекая крупными каплями слез. Меня держит за руку бабушка, — круглая, большеголовая, с огромными глазами и смешным рыхлым носом; она вся черная, мягкая и удивительно интересная; она тоже плачет, как-то особенно и хорошо подпевая матери, дрожит вся и дергает меня, толкая к отцу; я упираюсь, прячусь за нее; мне боязно и неловко. Я никогда еще не видал, чтобы большие плакали, и не понимал слов, неоднократно сказанных бабушкой: — Попрощайся с тятей-то, никогда уж не увидишь его, помер он, голубчик, не в срок, не в свой час... Я был тяжко болен, — только что встал на ноги; во время болезни, — я это хорошо помню, — отец весело возился со мною, потом он вдруг исчез, и его заменила бабушка, странный человек. — Ты откуда пришла? — спросил я ее. Она ответила: — С верху, из Нижнего, да не пришла, а приехала! По воде-то не ходят, шиш! Это было смешно и непонятно: наверху, в доме, жили бородатые крашеные персияне, а в подвале старый желтый калмык продавал овчины. По лестнице можно съехать верхом на перилах или, когда упадешь, скатиться кувырком, — это я знал хорошо. И при чем тут вода? Всё неверно и забавно спутано. — А отчего я шиш? — Оттого, что шумишь, — сказала она, тоже смеясь. Она говорила ласково, весело, складно. Я с первого же дня подружился с нею, и теперь мне хочется, чтобы она скорее ушла со мною из этой комнаты. Меня подавляет мать; ее слезы и вой зажгли во мне новое, тревожное чувство. Я впервые вижу ее такою, — она была всегда строгая, говорила мало; она чистая, гладкая и большая, как лошадь; у нее жесткое тело и страшно сильные руки. А сейчас она вся как-то неприятно вспухла и растрепана, всё на ней разорвалось; волосы, лежавшие на голове аккуратно, большою светлой шапкой, рассыпались по голому плечу, упали на лицо, а половина их, заплетенная в косу, болтается, задевая уснувшее отцово лицо. Я уже давно стою в комнате, но она ни разу не взглянула на меня, — причесывает отца и всё рычит, захлебываясь слезами. В дверь заглядывают черные мужики и солдат-будочник. Он сердито кричит: — Скорее убирайте! Окно занавешено темной шалью; она вздувается, как парус. Однажды отец катал меня на лодке с парусом. Вдруг ударил гром. Отец засмеялся, крепко сжал меня коленями и крикнул: — Ничего, не бойся, Лук! Вдруг мать тяжело взметнулась с пола, тотчас снова осела, опрокинулась на спину, разметав волосы по полу; ее слепое, белое лицо посинело, и, оскалив зубы, как отец, она сказала страшным голосом: — Дверь затворите... Алексея — вон! Оттолкнув меня, бабушка бросилась к двери, закричала: — Родимые, не бойтесь, не троньте, уйдите Христа ради! Это — не холера, роды пришли, помилуйте, батюшки! Я спрятался в темный угол за сундук и оттуда смотрел, как мать извивается по полу, охая и скрипя зубами, а бабушка, ползая вокруг, говорит ласково и радостно: — Во имя отца и сына! Потерпи, Варюша! Пресвятая мати божия, заступница... Мне страшно; они возятся на полу около отца, задевают его, стонут и кричат, а он неподвижен и точно смеется. Это длилось долго — возня на полу; не однажды мать вставала на ноги и снова падала; бабушка выкатывалась из комнаты, как большой черный мягкий шар; потом вдруг во тьме закричал ребенок. — Слава тебе, господи! — сказала бабушка. — Мальчик! И зажгла свечу. Я, должно быть, заснул в углу, — ничего не помню больше. Второй оттиск в памяти моей — дождливый день, пустынный угол кладбища; я стою на скользком бугре липкой земли и смотрю в яму, куда опустили гроб отца; на дне ямы много воды и есть лягушки, — две уже взобрались на желтую крышку гроба. У могилы — я, бабушка, мокрый будочник и двое сердитых мужиков с лопатами. Всех осыпает теплый дождь, мелкий, как бисер. — Зарывай, — сказал будочник, отходя прочь. Бабушка заплакала, спрятав лицо в конец головного платка. Мужики, согнувшись, торопливо начали сбрасывать землю в могилу, захлюпала вода; спрыгнув с гроба, лягушки стали бросаться на стенки ямы, комья земли сшибали их на дно. — Отойди, Леня, — сказала бабушка, взяв меня за плечо; я выскользнул из-под ее руки, не хотелось уходить. — Экой ты, господи, — пожаловалась бабушка, не то на меня, не то на бога, и долго стояла молча, опустив голову; уже могила сравнялась с землей, а она всё еще стоит. Мужики гулко шлепали лопатами по земле; налетел ветер и прогнал, унес дождь. Бабушка взяла меня за руку и повела к далекой церкви, среди множества темных крестов. — Ты что не поплачешь? — спросила она, когда вышла за ограду. — Поплакал бы! — Не хочется, — сказал я. — Ну, не хочется, так и не надо, — тихонько выговорила она. Всё это было удивительно: я плакал редко и только от обиды, не от боли; отец всегда смеялся над моими слезами, а мать кричала: — Не смей плакать! Потом мы ехали по широкой, очень грязной улице на дрожках, среди темно-красных домов; я спросил бабушку: — А лягушки не вылезут? — Нет, уж не вылезут, — ответила она. — Бог с ними! Ни отец, ни мать не произносили так часто и родственно имя божие. Через несколько дней я, бабушка и мать ехали на пароходе, в маленькой каюте; новорожденный брат мой Максим умер и лежал на столе в углу, завернутый в белое, спеленатый красною тесьмой. Примостившись на узлах и сундуках, я смотрю в окно, выпуклое и круглое, точно глаз коня; за мокрым стеклом бесконечно льется мутная, пенная вода. Порою она, вскидываясь, лижет стекло. Я невольно прыгаю на пол. — Не бойся, — говорит бабушка и, легко приподняв меня мягкими руками, снова ставит на узлы. Над водою — серый, мокрый туман; далеко где-то является темная земля и снова исчезает в тумане и воде. Всё вокруг трясется. Только мать, закинув руки за голову, стоит, прислонясь к стене, твердо и неподвижно. Лицо у нее темное, железное и слепое, глаза крепко закрыты, она всё время молчит, и вся какая-то другая, новая, даже платье на ней незнакомо мне. Бабушка не однажды говорила ей тихо: — Варя, ты бы поела чего, маленько, а? Она молчит и неподвижна. Бабушка говорит со мною шёпотом, а с матерью — громче, но как-то осторожно, робко и очень мало. Мне кажется, что она боится матери. Это понятно мне и очень сближает с бабушкой. — Саратов, — неожиданно громко и сердито сказала мать. — Где же матрос? Вот и слова у нее странные, чужие: Саратов, матрос. Вошел широкий седой человек, одетый в синее, принес маленький ящик. Бабушка взяла его и стала укладывать тело брата, уложила и понесла к двери на вытянутых руках, но, — толстая, — она могла пройти в узенькую дверь каюты только боком и смешно замялась перед нею. — Эх, мамаша, — крикнула мать, отняла у нее гроб, и обе они исчезли, а я остался в каюте, разглядывая синего мужика. — Что, отошел братишка-то? — сказал он, наклонясь ко мне. — Ты кто? — Матрос. — А Саратов — кто? — Город. Гляди в окно, вот он! За окном двигалась земля; темная, обрывистая, она курилась туманом, напоминая большой кусок хлеба, только что отрезанный от каравая. — А куда бабушка ушла? — Внука хоронить. — Его в землю зароют? — А как же? Зароют. Я рассказал матросу, как зарыли живых лягушек, хороня отца. Он поднял меня на руки, тесно прижал к себе и поцеловал. — Эх, брат, ничего ты еще не понимаешь! — сказал он. — Лягушек жалеть не надо, господь с ними! Мать пожалей, — вон как ее горе ушибло! Над нами загудело, завыло. Я уже знал, что это — пароход, и не испугался, а матрос торопливо опустил меня на пол и бросился вон, говоря: — Надо бежать! И мне тоже захотелось убежать. Я вышел за дверь. В полутемной узкой щели было пусто. Недалеко от двери блестела медь на ступенях лестницы. Взглянув наверх, я увидал людей с котомками и узлами в руках. Было ясно, что все уходят с парохода, — значит, и мне нужно уходить. Но когда вместе с толпою мужиков я очутился у борта парохода, перед мостками на берег, все стали кричать на меня: — Это чей? Чей ты? — Не знаю. Меня долго толкали, встряхивали, щупали. Наконец явился седой матрос и схватил меня, объяснив: — Это астраханский, из каюты... Бегом он снес меня в каюту, сунул на узлы и ушел, грозя пальцем: — Я тебе задам! Шум над головою становился всё тише, пароход уже не дрожал и не бухал по воде. Окно каюты загородила какая-то мокрая стена; стало темно, душно, узлы точно распухли, стесняя меня, и всё было нехорошо. Может быть, меня так и оставят навсегда одного в пустом пароходе? Подошел к двери. Она не отворяется, медную ручку ее нельзя повернуть. Взяв бутылку с молоком, я со всею силой ударил по ручке. Бутылка разбилась, молоко облило мне ноги, натекло в сапоги. Огорченный неудачей, я лег на узлы, заплакал тихонько и, в слезах, уснул. А когда проснулся, пароход снова бухал и дрожал, окно каюты горело, как солнце. Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали на полу, черные, отливая синим. Приподнимая их с пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным. Сегодня она казалась злою, но когда я спросил, отчего у нее такие длинные волосы, она сказала вчерашним теплым и мягким голосом: — Видно, в наказание господь дал, — расчеши-ка вот их, окаянные! Смолоду я гривой этой хвасталась, на старости кляну! А ты спи! Еще рано, — солнышко чуть только с ночи поднялось... — Не хочу уж спать! — Ну, ино не спи, — тотчас согласилась она, заплетая косу и поглядывая на диван, где вверх лицом, вытянувшись струною, лежала мать. — Как это ты вчера бутыль-то раскокал? Тихонько говори! Говорила она, как-то особенно выпевая слова, и они легко укреплялись в памяти моей, похожие на цветы, такие же ласковые, яркие, сочные. Когда она улыбалась, ее темные, как вишни, зрачки расширялись, вспыхивая невыразимо приятным светом, улыбка весело обнажала белые крепкие зубы, и, несмотря на множество морщин в темной коже щек, всё лицо казалось молодым и светлым. Очень портил его этот рыхлый нос с раздутыми ноздрями и красный на конце. Она нюхала табак из черной табакерки, украшенной серебром. Вся она — темная, но светилась изнутри — через глаза — неугасимым, веселым и теплым светом. Она сутула, почти горбатая, очень полная, а двигалась легко и ловко, точно большая кошка, — она и мягкая такая же, как этот ласковый зверь. До нее как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет, связала всё вокруг меня в непрерывную нить, сплела всё в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым близким сердцу моему, самым понятным и дорогим человеком, — это ее бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни. Сорок лет назад пароходы плавали медленно; мы ехали до Нижнего очень долго, и я хорошо помню эти первые дни насыщения красотою. Установилась хорошая погода; с утра до вечера я с бабушкой на палубе, под ясным небом, между позолоченных осенью, шелками шитых берегов Волги. Не торопясь, лениво и гулко бухая плицами по серовато-синей воде, тянется вверх по течению светло-рыжий пароход, с баржой на длинном буксире. Баржа серая и похожа на мокрицу. Незаметно плывет над Волгой солнце; каждый час всё вокруг ново, всё меняется; зеленые горы — как пышные складки на богатой одежде земли; по берегам стоят города и села, точно пряничные издали; золотой осенний лист плывет по воде. — Ты гляди, как хорошо-то! — ежеминутно говорит бабушка, переходя от борта к борту, и вся сияет, а глаза у нее радостно расширены. Часто она, заглядевшись на берег, забывала обо мне: стоит у борта, сложив руки на груди, улыбается и молчит, а на глазах слезы. Я дергаю ее за темную, с набойкой цветами, юбку. — Ась? — встрепенется она. — А я будто задремала да сон вижу. — А о чем плачешь? — Это, милый, от радости да от старости, — говорит она, улыбаясь. — Я ведь уж старая, за шестой десяток лета-вёсны мои перекинулись-пошли. И, понюхав табаку, начинает рассказывать мне какие-то диковинные истории о добрых разбойниках, о святых людях, о всяком зверье и нечистой силе. Сказки она сказывает тихо, таинственно, наклонясь к моему лицу, заглядывая в глаза мне расширенными зрачками, точно вливая в сердце мое силу, приподнимающую меня. Говорит, точно поет, и чем дальше, тем складней звучат слова. Слушать ее невыразимо приятно. Я слушаю и прошу: — Еще! — А еще вот как было: сидит в подпечке старичок домовой, занозил он себе лапу лапшой, качается, хныкает: «Ой, мышеньки, больно, ой, мышата, не стерплю!» Подняв ногу, она хватается за нее руками, качает ее на весу и смешно морщит лицо, словно ей самой больно. Вокруг стоят матросы — бородатые ласковые мужики, — слушают, смеются, хвалят ее и тоже просят: — А ну, бабушка, расскажи еще чего! Потом говорят: — Айда ужинать с нами! За ужином они угощают ее водкой, меня — арбузами, дыней; это делается скрытно: на пароходе едет человек, который запрещает есть фрукты, отнимает их и выбрасывает в реку. Он одет похоже на будочника — с медными пуговицами — и всегда пьяный; люди прячутся от него. Мать редко выходит на палубу и держится в стороне от нас. Она всё молчит, мать. Ее большое стройное тело, темное, железное лицо, тяжелая корона заплетенных в косы светлых волос, — вся она мощная и твердая, — вспоминаются мне как бы сквозь туман или прозрачное облако; из него отдаленно и неприветливо смотрят прямые серые глаза, такие же большие, как у бабушки. Однажды она строго сказала: — Смеются люди над вами, мамаша! — А господь с ними! — беззаботно ответила бабушка. — А пускай смеются, на доброе им здоровье! Помню детскую радость бабушки при виде Нижнего. Дергая за руку, она толкала меня к борту и кричала: — Гляди, гляди, как хорошо! Вот он, батюшка, Нижний-то! Вот он какой, богов! Церкви-те, гляди-ка ты, летят будто! И просила мать, чуть не плача: — Варюша, погляди, чай, а? Поди, забыла ведь! Порадуйся! Мать хмуро улыбалась. Когда пароход остановился против красивого города, среди реки, тесно загроможденной судами, ощетинившейся сотнями острых мачт, к борту его подплыла большая лодка со множеством людей, подцепилась багром к спущенному трапу, и один за другим люди из лодки стали подниматься на палубу. Впереди всех быстро шел небольшой сухонький старичок, в черном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелеными глазками. — Папаша! — густо и громко крикнула мать и опрокинулась на него, а он, хватая ее за голову, быстро гладя щеки ее маленькими красными руками, кричал, взвизгивая: — Что-о, дура? Ага-а! То-то вот... Эх вы-и... Бабушка обнимала и целовала как-то сразу всех, вертясь, как винт; она толкала меня к людям и говорила торопливо: — Ну, скорее! Это — дядя Михайло, это — Яков... Тетка Наталья, это — братья, оба Саши, сестра Катерина, это всё наше племя, вот сколько! Дедушка сказал ей: — Здорова ли, мать? Они троекратно поцеловались. Дед выдернул меня из тесной кучи людей и спросил, держа за голову: — Ты чей таков будешь? — Астраханский, из каюты... — Чего он говорит? — обратился дед к матери и, не дождавшись ответа, отодвинул меня, сказав: — Скулы-те отцовы... Слезайте в лодку! Съехали на берег и толпой пошли в гору, по съезду, мощенному крупным булыжником, между двух высоких откосов, покрытых жухлой, примятой травой. Дед с матерью шли впереди всех. Он был ростом под руку ей, шагал мелко и быстро, а она, глядя на него сверху вниз, точно по воздуху плыла. За ними молча двигались дядья: черный гладковолосый Михаил, сухой, как дед; светлый и кудрявый Яков, какие-то толстые женщины в ярких платьях и человек шесть детей, все старше меня и все тихие. Я шел с бабушкой и маленькой теткой Натальей. Бледная, голубоглазая, с огромным животом, она часто останавливалась и, задыхаясь, шептала: — Ой, не могу! — Нашто они тревожили тебя? — сердито ворчала бабушка. — Эко неумное племя! И взрослые и дети — все не понравились мне, я чувствовал себя чужим среди них, даже и бабушка как-то померкла, отдалилась. Особенно же не понравился мне дед; я сразу почуял в нем врага, и у меня явилось особенное внимание к нему, опасливое любопытство. Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислонясь к правому откосу и начиная собою улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С улицы он показался мне большим, но внутри его, в маленьких полутемных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах. Я очутился на дворе. Двор был тоже неприятный: весь завешан огромными мокрыми тряпками, заставлен чанами с густой разноцветной водою. В ней тоже мокли тряпицы. В углу, в низенькой полуразрушенной пристройке, жарко горели дрова в печи, что-то кипело, булькало, и невидимый человек громко говорил странные слова: — Сандал — фуксин — купорос...

В 1913 году пишет первую часть известной трилогии Максим Горький. «Детство» (содержание и анализ приводятся в статье) - произведение о формировании личности главного героя Алеши Пешкова, прототипом которого стал сам автор. Повествование в нем ведется от первого лица, что позволяет в полной мере ощутить чувства и переживания мальчика, оказавшегося в непривычной для него среде, которая тем не менее способствовала его становлению и взрослению.

Особенности жанра

«Детство» Максима Горького - автобиографическая повесть. Ее основу составили факты из жизни самого писателя, он даже героям оставляет их реальные имена. Вместе с тем это художественное произведение, так как задача автора - не просто рассказать о себе - ребенке, а переосмыслить произошедшее с ним с позиции взрослого человека, дать оценку событиям. По мысли автора, его судьба не единична: людей, существующих в том «тесном, душном кругу впечатлений», в котором находился в доме Кашириных Алеша, немало. И эту правду необходимо «знать до корня», чтобы вырвать из памяти и души человеческой, из самого уклада русского, «тяжкого и позорного». Таким образом, повествуя о самом себе и одновременно описывая «свинцовые мерзости жизни», Горький выражает авторскую позицию относительно настоящего и будущего России.

Начало взросления героя

Алеша Пешков воспитывался в семье, основанной на взаимном уважении и любви. Отец Максим занимался строительством триумфальных ворот, которые возводили к приезду царя. Мать Варвара ожидала рождения второго ребенка. Все изменилось, когда отец умер от холеры. Его хоронили в дождливый день, и Алеша навсегда запомнил лягушек, сидевших в яме, - их закопали вместе с гробом. Мальчик смотрел на них и сдерживал слезы. Никогда не плакать - к этому приучили его родители. А у матери от горя начались преждевременные роды. Так невесело начинается первая глава произведения Горького.

Потом был долгий путь по Волге из Астрахани в Нижний Новгород. Новорожденный по дороге умер, а мать все не могла успокоиться от свалившегося горя. Алешей занималась приехавшая в трудный для семьи момент бабушка, Акулина Ивановна. Она-то и забрала дочь и внука в Новгород, из которого Варвара в свое время уехала против воли отца. Именно бабушке Горький посвятил лучшие страницы повести. Она была добрым, отзывчивым человеком, готовым всегда прийти на помощь. Это сразу заметили и матросы на судне, которые нашли героя, когда он заблудился на одной из пристаней. Несмотря на полноту и возраст, Акулина Ивановна двигалась быстро и ловко, напоминая кошку. Она часто рассказывала удивительные истории, привлекавшие внимание окружающих. А Алеше казалось, будто она вся светилась изнутри. Именно бабушка в будущем станет для мальчика источником добра и главной опорой, поможет вынести предстоящие невзгоды. А их с приездом в Нижний в жизни героя будет немало, о чем напишет в своей повести Максим Горький.

Произведение «Детство» продолжается знакомством с новыми героями. На берегу приехавших встречала большая семья Кашириных, главным в которой был Василий Васильевич. Маленький и сухонький, дед сразу не понравился Алеше, и пройдет время, прежде чем он взглянет на него по-новому и попытается понять его как человека.

Первая порка

В большом доме Кашириных, помимо деда и бабушки, жили еще два их сына с семьями. Алеше, раньше росшему совсем в другой обстановке, было трудно привыкнуть к постоянной вражде и злобе, царившим между родственниками. Их главная причина заключалась в стремлении Михаила и Якова быстрее поделить имущество, чего не желал делать дед. С приездом Варвары обстановка накалилась еще больше, так как ей тоже причиталась доля в отцовском наследстве. В своем стремлении досадить друг другу взрослые не знали границ, а их противоборство распространялось и на детей.

Еще мальчик стал свидетелем страшной для него процедуры - каждую субботу детей пороли. Не избежал этой участи и герой. По совету одного из своих братьев, он решил покрасить праздничную скатерть, чтобы доставить радость бабушке. В результате оказался на лавке под розгами деда. От наказания не смогли спасти ни Акулина Ивановна, ни мать. Это одно из первых горьких событий в новой жизни героя, с которой знакомит читателя повести Максим Горький. Детство Алеша запомнит и благодаря Цыганку, который во время порки подставлял руки, пытаясь основную силу ударов принять на себя.

Дед запорол внука до полусмерти, и мальчик несколько дней пролежал в постели. За это время Василий Васильевич навестил его и рассказал о своей молодости. Оказалось, что когда-то дед был бурлаком, и страдания, душевные и физические, ожесточили его сердце. Это было, по сути, новое знакомство с дедом, которое дало понять, что он не так страшен и жесток, как Алеше казалось раньше. Как бы то ни было, по признанию автора, первая порка словно обнажила сердце Алеши и заставила по-иному взглянуть на все, что происходило вокруг.

Цыганок

Иван в семье Кашириных был подкидышем. Бабушка рассказывала внуку, что она родила восемнадцать детей, из которых выжили только три. Лучших, по ее мнению, бог забрал к себе, а взамен послал Цыганка. Повесть «Детство» Горький продолжает рассказом о его горькой судьбе.

Ивана нашли у калитки, и бабушка взяла его на воспитание. В отличие от родных сыновей, он вырос добрым и заботливым. А еще показал себя хорошим работником, что стало очередным поводом для вражды Михаила и Якова: каждый из них мечтал в будущем забрать Цыганка к себе. Часто на забаву всем Иван устраивал увеселения с тараканами или мышами, показывал фокусы с картами. Запомнил Алеша и вечера, когда дед и Михаил уходили из дома. В эти часы все собирались на кухне. Яков настраивал гитару, и после песен начиналась веселая пляска Цыганка. Затем к нему присоединялась Акулина Ивановна, которая словно возвращалась в этот миг в свою пору юности: так молодела и хорошела она во время танца.

Бабушка пророчила юноше нехорошее будущее и боялась за него. Дело в том, что Цыганок каждую пятницу ездил за продуктами и, чтобы сэкономить деньги и порадовать деда, воровал. Акулина Ивановна считала, что когда-нибудь его поймают и убьют. Ее опасения сбылись, но отчасти: Цыганка сгубили не чужие люди, а Михаил и Яков. Последний до смерти забил свою жену, и в качестве раскаяния дал обет поставить на ее могиле дубовый крест. Его понесли втроем, причем под комель поставили Ивана. По дороге он споткнулся, и его придавил крест, который братья в этот момент отпустили, - отмечает Максим Горький.

«Детство» в сокращении знакомит лишь с основными моментами из жизни главного героя, но нельзя не упомянуть, что Цыганок, чья мучительная смерть также отложилась в сознании мальчика, наряду с бабушкой стал для него источником светлого и доброго и помог пережить первые испытания в новой жизни.

Бабушка

Алеша любил наблюдать, как по вечерам молилась Акулина Ивановна. Перед иконами она рассказывала обо всем, что случилось за день, и просила за каждого. А еще нравились мальчику рассказы о том, какой он, Бог. В эти минуты бабушка молодела, а глаза ее излучали особый, теплый свет. Иногда Акулине Ивановне виделись черти, но они ее не пугали. Страх у бабушки вызывали только тараканы, и часто по ночам она будила Алешу и просила убить их. Но особенно ярко предстает образ бабушки в сцене пожара, которая продолжает (ее подробно описывает Максим Горький) «Детство».

Бабушка молилась, когда дед вбежал с криком: «Горим!» Пылала мастерская, и Акулина Ивановна бросилась в пламя, чтобы не допустить взрыва. Вынесла бутыль и стала отдавать приказы, что делать дальше. Успокоила коня, которого испугался сам дед. А потом с обожженными руками принимала роды у тетки Натальи. И только когда все закончилось (жена Михаила все ж умерла), Алеша услышал стоны бабушки, вызванные сильными ожогами. Все это подводит к мысли: только широкой души человек может так бесстрашно сражаться с пожаром, а потом еще, мучаясь от боли, находить слова утешения для других. Именно такой и была Акулина Ивановна, сыгравшая решающую роль в жизни Алеши, что не раз подчеркивает Максим Горький. «Детство» (характеристика бабушки это подтверждает) - произведение о том, как душевная щедрость и любовь могут противостоять злобе и ненависти, не давая погибнуть росткам доброго и хорошего, изначально заложенного в характере человека.

Новый дом

Каширины все же разделились. Алеша с бабушкой и дедом переехали в каменный дом с садом. Комнаты, кроме одной, сдавали. Ее оставил для себя и гостей дед. Акулина Ивановна с внуком разместились на чердаке. Бабушка опять была в центре всех событий: квартиранты постоянно обращались к ней за советом, и для каждого она находила доброе слово. Внук постоянно был рядом с ней, словно прирос. Иногда появлялась мать, но она быстро исчезала, не оставив даже воспоминаний о себе.

Как-то бабушка рассказала Алеше о своей жизни. Она родилась от увечной девушки-кружевницы, которая выбросилась из окна, когда ее напугал барин. Вместе они ходили по миру, пока не осели на Балахне. Акулина научилась кружева плести, а потом ее высмотрел дед. Знатный он на ту пору был. И выбрал в жены девку нищую, решил, что всю жизнь покорной будет.

А еще дед вздумал учить Алешу буквам. Видя смышленость внука, он стал реже его сечь и глядел на него все внимательнее, иногда рассказывал побасенки из собственной жизни. Так проходило детство Максима Горького.

И снова вражда

Несчастья Кашириных не закончились. Как-то прибежал Яков и сообщил, что Михаил идет деда убивать. Подобные сцены стали повторяться часто. И снова главная тяжесть выпала на долю бабушки. В один из вечеров она высунула в окно руку, надеясь образумить сына, и Михаил сломал ее колом. Наблюдая за всем этим, Алеша все чаще стал думать о матери. То, что она отказывалась жить в подобной семье, заметно возвышало ее в глазах сына. И он представлял Варвару или в стане разбойников, или в образе князь-барыни Енгалычевой, о которых рассказывала ему бабушка. А иногда грудь мальчика будто бы наливалась свинцом, и ему становилось душно и тесно в этой комнатке, напоминающей гроб. Горькие мысли и чувства вызывало в герое, как показывает Максим Горький, детство. Анализ их оставляет такую же тяжесть на душе читателя.

Несправедливость

Есть в произведении еще один герой, с которым Алеша познакомился сразу по приезду в Новгород. Это Григорий Иванович, мастер, работавший у деда. Он был стар и слеп, и мальчишки, так же как и дядья, часто издевались над ним. Например, могли подложить под руку раскаленный наперстник. Когда Каширины поделились и дед переехал на Полевую улицу, мастера просто выгнали на улицу. Это было мучительно стыдно: видеть, как побирается Григорий, потому Алеша избегал с ним встречи и всякий раз при его появлении прятался, - вспоминает Максим Горький. «Детство», герои которого - люди разных социальных пластов, показывает, как в мальчике постепенно зрело недовольство той жизнью, которую он видел. И заслуга писателя в том, что он дал понять: не всегда человек плывет по течению. Многие находят в себе силы противостоять злу, тем самым понемногу изменяя мир в лучшую сторону.

Что касается Григория, бабушка часто звала его к себе и пыталась хоть как-то умалить беды, выпавшие на долю того, кто всю жизнь отдал ее семье. Однажды она сказала Алеше, что Бог сильно накажет их за этого человека. Спустя годы, когда Акулины Ивановны уже не стало, дед сам пошел побираться, повторив судьбу своего мастера.

Хорошее Дело

И снова Василий Васильевич поменял место жительства, - продолжает повесть «Детство» Горький. На Канатной улице, где теперь обосновались Каширины, судьба свела Алешу еще с одним удивительным человеком. Хорошее Дело - так прозвали квартиранта за слова, которые он неизменно употреблял в речи, - считался нахлебником и постоянно проводил в своей комнате какие-то опыты, чем вызывал недовольство деда. Как-то вечером все по традиции собрались у бабушки, и она завела рассказ об Иване-воине. Эта история произвела на Хорошее Дело необыкновенное впечатление. Он вдруг вскочил и закричал, что это обязательно необходимо записать. А позже дал совет Алеше: непременно учиться. И еще - записывать все, что рассказывает Акулина Ивановна. С этого, возможно, и началась любовь писателя к литературе.

Но вскоре Хорошее Дело покинул дом, и Горький по этому поводу написал в повести: так закончилась дружба с первым (лучшим) человеком из «бесконечного ряда чужих людей в родной… стране».

Встреча с матерью

Варвара появилась в доме Кашириных неожиданно. Алеша сразу заметил, что она изменилась, но по-прежнему не похожа на братьев и отца. И опять подумал: долго здесь не проживет. Мать стала учить сына читать и даже решила заняться его воспитанием. Но за время, проведенное вдалеке друг от друга, они перестали понимать друг друга. Мальчика угнетали и постоянные ссоры деда и матери, тем более что Варвара не собиралась меняться в угоду кому-либо. И все-таки она переломила Каширина. После отказа выйти замуж за старого часовщика, которого присмотрел дед, Варвара практически стала хозяйкой в доме, - продолжает Максим Горький «Детство». Главы, посвященные матери героя, знакомят с тем, как она против воли отца вышла за совсем не похожего на ее семью Максима. Как молодые приходили кланяться старику-Каширину, но отказались жить в его доме, чем вызвали новый гнев старика. Как невзлюбили мужа сестры Михаил и Яков, мечтавшие отхватить ее долю в наследстве. Как, наконец, Пешковы уехали в Астрахань, где зажили дружно и счастливо.

И хотя мать вызывала в Алеше всегда только теплые чувства, она так и не стала для сына человеком, который помогал ему побороть первые жизненные невзгоды, выстоять перед ударами судьбы.

Опять перемены

А Варвара между тем все хорошела и все реже заходила к сыну. Затем опять вышла замуж и съехала. Теперь жизнь в доме стала еще тягостнее - дает понять Максим Горький. Детство (анализ произведения подводит к этой мысли) для героя постепенно заканчивалось. Алеша все чаще проводил время в одиночестве, стал нелюдим. Он вырыл себе в саду яму и устроил там уютное сиденье. Сюда часто приходил дед, возившийся с растениями, но рассказы его внуку были уже неинтересны. Да и сам Василий Васильевич после отъезда дочери озлобился, часто ругался и выгонял бабушку из дома. Стал еще жаднее, чем раньше. При этом поучал внука: «Мы не баре. Нам нужно всего самим добиваться». А осенью и вовсе продал дом, заявив Акулине Ивановне, чтобы она теперь сама себя кормила. Следующие два года, по признанию автора, прошли в страшной тряске, которую он ощущал с того момента, когда сидел в телеге при переезде в подвал.

«Свинцовые мерзости жизни»

Такое определение появляется в повести «Детство» Максима Горького после рассказа о том, как Алеша чуть не зарезал отчима. Мать с маленьким сыном и мужем появилась в подвале Кашириных вскоре после их переезда туда. Сказала, что дом сгорел, но всем было ясно, что Максимов все проиграл. Брат героя оказался больным мальчиком, сама Варвара заметно подурнела и снова была беременна. Отношения ее с молодым мужем не складывались, и однажды Алеша стал свидетелем их ссоры: Максимов направлялся к любовнице, а мать истошно кричала. Герой схватил нож и бросился на отчима, но благо только разрезал мундир и слегка зацепил кожу. Эти воспоминания наряду со всеми остальными, описанными выше, и заставили автора задуматься над тем, а нужно ли рассказывать об этих мерзостях? И он с уверенностью отвечает: да. Во-первых, только так можно с корнем вырвать зло «из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной» (цитата из произведения Горького). Во-вторых, подобные низости показывают (это уже отмечалось в статье), что русский человек все же «настолько еще здоров и молод душою, что преодолевает и преодолеет их». И это «яркое, здоровое и творческое», воплощенное в повести в образах бабушки, Цыганка, Хорошего Дела, дает надежду на то, что возрождение человечества возможно.

В люди

После случая с отчимом Алеша снова оказался у деда. Василий Васильевич настоял на том, чтобы обеды они с бабушкой готовили по очереди, и каждый на свои деньги. При этом он всегда экономил. Герою пришлось самому зарабатывать: после школы он шел собирать ветошь и продавал ее по дешевке. Заработанное отдавал бабушке и однажды подсмотрел, как она плакала над его пятаками.

В школе приходилось туго. Здесь Алешу звали тряпочником, и никто не хотел с ним сидеть. Но экзамены в третий класс он все же сдал, за что получил в награду похвальный лист и несколько книг. Последние мальчик снес в лавку, когда Акулина Ивановна слегла и жить стало не на что.

Еще одно памятное событие в жизни героя повести «Детство» Максима Горького - смерть матери. Варвара вернулась к Кашириным совсем больной, высохшей и вскоре умерла от чахотки. Спустя несколько дней после ее похорон дед отправил Алексея «в люди», чтобы он сам зарабатывал себе на хлеб. С этого момента заканчивается детство, и начинается вторая повесть автобиографической трилогии Горького.

Эпилог

Способность к духовному саморазвитию в условиях трагической действительности - это, пожалуй, главное, на что хочет обратить внимание читателя Максим Горький. Детство (тема произведения, заявленная в названии, это подчеркивает) - главная пора в жизни человека. Ребенок обычно навсегда запоминает то, что произвело на него большое впечатление. И хорошо, что в этот период Алеша стал свидетелем не только бесчеловечности и жестокости, но и познакомился с людьми, безгранично добрыми и открытыми для других. Это помогло ему противостоять «свинцовым мерзостям» и вырасти человеком светлым и не мирящимся со злом, что может стать примером для всех остальных.

Повесть о детстве начинается с трагического события в жизни главного героя (его зовут Алексеем) — умер отец. Так совпало, что в день смерти отца у героя-рассказчика родился братик, который вскоре умер.

Мальчика держит за руку бабушка, «круглая, большеголовая, с огромными глазами и смешным рыхлым носом; она вся черная, мягкая и удивительно интересная... Она говорила ласково, весело, складно».

Слова ее для мальчика были похожи «на цветы, такие же ласковые, яркие, сочные».

«До нее как будто спал я, спрятанный в темноте, но явилась она, разбудила, вывела на свет, связала все вокруг меня в непрерывную нить, сплела все в разноцветное кружево и сразу стала на всю жизнь другом, самым близким сердцу моему, самым понятным и дорогим человеком, — это ее бескорыстная любовь к миру обогатила меня, насытив крепкой силой для трудной жизни».

После смерти отца мать с сыном на пароходе по Волге переезжает к своему отцу. Это «небольшой сухонький старичок, в черном длинном одеянии, с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелеными глазками». Мальчик сразу «почуял в нем врага».

Не пришлись по сердцу ребенку и его дядья (братья матери), и дом деда — маленькие, полутемные комнаты.

Дед был красильщиком — во дворе и в доме в чанах с разноцветной водой мокли какие-то тряпки, пахло резко и неприятно.

Но главное: «Дом деда был наполнен горячим туманом взаимной вражды всех со всеми».

Братья требовали у отца раздела имущества, боялись, что вернувшаяся с ребенком сестра потребует свою долю.

Между дедом и братьями происходят отвратительные драки, бабушка пытается всех примирить.

Мальчик чувствует, что дед злой и обижен на всех.

Настоящим потрясением для маленького Алексея, которого никогда физически не наказывали, становится жестокая субботняя порка детей.

Провинился Лешкин двоюродный брат Сашка — он по наущению взрослых подсунул деду раскаленный наперсток.

Провинился и Лешка — он из мальчишеского любопытства сунул в чан с синей краской парадную шелковую белую скатерть. Бабушка попыталась утаить этот проступок от жестокого деда. Однако Сашка выдает Алексея, надеясь, что за донос ему самому удастся избежать жестокого наказания. Дед сечет внука Сашку розгами с жестоким наслаждением. Красные полосы вспухают на голом теле.

Потом черед наказания доходит до Лешки. Мальчик никогда не сталкивался с таким.

Бабушка и мать пытаются отбить его у деда. Да и сам он так просто не сдавался: «Бился в руках у него, дергая рыжую бороду, укусил ему палец».

Дед засек строптивца до потери сознания, и несколько дней мальчик сильно болел.

Алексей понял, что мать его не такая сильная, как он предполагал, — она, как и все, боится деда.

Дед неожиданно приходит к внуку мириться, даже просит прощения. Приносит гостинцы, целует в лоб.

— Ты думаешь, меня не били? Меня, Алеша, так били, что ты этого и в страшном сне не увидишь. Меня так обижали, что, поди-ка, сам Господь Бог глядел — плакал!

Дед рассказывает внуку, как он был бурлаком на Волге, вместе с товарищами таскал тяжелые баржи по Волге.

Не забыл мальчик порки, но сумел понять и в чем-то простить деда.

А еще завязалась у Алексея крепкая дружба с Цыганком — работником деда. Этот красивый добродушный парень подставлял свою руку под дедову розгу, чтобы мальчику меньше досталось. И на руке вспухли страшные кровавые рубцы.

Цыганок и человек добрый, и мастер отличный.

Оказывается, Цыганок — подкидыш, бабушка подобрала сиротку и воспитала его.

Мастеру было всего-то девятнадцать лет. Необычайный затейник, Цыганок показывал фокусы, дрессировал мышей и плясал. Иногда плясать выходит грузная, похожая на медведицу, бабушка — и ее танец похож на поэтический рассказ о чем-то задушевном.

Однако Цыганок грешит опасным промыслом: дед посылает его с возом на базар — и парень привозит множество продуктов. Рубль потратит — а на пять украдет. Делает он это не из корысти, а из озорства. А ведь поймают — забьют до смерти!

Смерть Цыганка нелепа и неожиданна: его придавило тяжелым деревянным крестом, который взвалили на него жадные дядья Алексея (Михаил и Яков).

Яков обещал донести этот крест на могилу своей жены, которую сам же год назад и довел до смерти жестоким обращением. Однако по привычке взвалил тяжесть на безотказного работника — и Цыганок погиб.

Боль мальчика остра, но время залечивает раны.

Алексей даже привыкает к тому, что его секут так же, как и других мальчиков в доме, и некому уже подставить руку, чтобы взять на себя часть боли.

Утешение для мальчика — ежедневное общение с бабушкой, ее разговоры с Богом — доверительные просьбы о том, чтобы все ее близкие стали добрее и радостнее.

Страшным переживанием для Алексея стал пожар — бабушка в этом событии предстала настоящей героиней, спасая от огня имущество, выводя и успокаивая мерина (лошадь) Шарапа.

Обожгла старуха себе руки, дед жалел ее — не всегда он был зол и строг, жило и в нем человеческое чувство.

Прошло время — дед с бабкой и внуком переехали в новый дом, поделив имущество с Михаилом и Яковом.

Матери Алексей почти не видит, она живет отдельно.

Вроде и поспокойнее стало жить на новом месте, и дед с бабкой мирно вспоминают прошедшую жизнь — и вдруг вновь в старике вспыхивает ярость, и он при мальчике бьет свою жену кулаком в лицо. Страшно, мерзко...

Дом приобрел шумную славу; почти каждое воскресенье к воротам сбегались мальчишки, радостно оповещая улицу:

— У Кашириных (фамилия деда) опять дерутся!

Приходил с пьяным скандалом дядька Михаил, бил стекла, крушил сад. Добавлял свою долю в раздор и дядька Яков. Горько было бабушке, что у нее такие дети. Восемнадцать детей родила она — лучших Господь прибрал, а вот такие — остались.

В молитве находила бабушка просветление и отдых для души.

«Ее Бог был весь день с нею, она даже животным говорила о нем. Мне было ясно, что этому Богу легко и покорно подчиняется все: люди, собаки, птицы, пчелы и травы; он ко всему на земле был одинаково добр, одинаково близок».

Дед же, рассказывая внуку «о необоримой силе Божией, всегда и прежде всего подчеркивал ее жестокость: вот, согрешили люди и — потоплены, еще согрешили и — сожжены, разрушены города их; вот Бог наказал людей голодом и мором, и всегда он — меч над землею, бич грешникам».

Словно дедов Бог смотрел с неба на грешную землю и приговаривал то же, что и сам старик Каширин:

— Эх вы-и...

Тяжелая жизнь не сделала бабушку жестокой, не отобрала у нее умения радоваться малому.

«Скворцу, отнятому ею у кота, она обрезала сломанное крыло, а на место откушенной ноги ловко пристроила деревяшку и, вылечив птицу, учила ее говорить. Стоит, бывало, целый час перед клеткой на косяке окна — большой такой, добрый зверь — и густым голосом твердит переимчивой, черной, как уголь, птице:

— Ну, проси: скворушке — кашки!

И ведь выучила скворца: через некоторое время он довольно ясно просил каши, а завидя бабушку, тянул что-то похожее на — «Дра-ас-туй»...»

«В детстве я представляю сам себя ульем, куда разные простые, серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою, кто чем мог. Часто мед этот бывал грязен и горек, но всякое знание — все-таки мед», — так пишет Горький о накоплении опыта.

Много дало мальчику общение с квартирантом по прозвищу Хорошее Дело. Однако этот странный человек в очках был чужим для всех — даже для бабушки. И. этого чужака в конце концов выжили.

Конечно, Алексей общался и со сверстниками. С гурьбой воинственных мальчишек дружбы не получалось — только драки.

А.вот трое братьев-соседей привлекли внимание Алексея тем, что не ссорились, а очень оберегали друг друга.

Однажды самый маленький из братьев во время игры в прятки свалился в колодец — и Леша помог спасти его. Так завязалась дружба.

Грустная это была дружба — потайная. Трое братьев жили при отце-полковнике, очень суровом, и при мачехе, которая их не любила.

Алеша ловил для них птиц, чтобы держать в клетках, и рассказывал сказки, которые слыхал от своей бабушки.

Неожиданно возвращается мать Алеши. Она жила какой-то своей жизнью, которая вызывала возмущение стариков-родителей, но как-то все смиряются.

Мать начинает учить мальчика «гражданской» (а не церковной, как дед) грамоте. Как назло, с памятью Алеши начинает твориться нечто странное — он перевирает и переделывает слова стихов, которым учит его мать. Может быть, так пробуждается творчество?

Мать сердится, ей кажется, что сын ее отторгает, да и тяжело ей жить в доме деда.

Ходит она на посиделки к веселым соседям, да веселья не получается, так видит это мальчик.

Дед и бабка пытаются сосватать ее за какого-то серьезного человека, но Варвара (мать Алексея) дает им решительный отпор.

После этой истории мать стала хозяйкой в доме, а дед сделался незаметен.

Мать отдает Алексея учиться, однако учение продолжается недолго. Мальчик заболел оспой.

Во время болезни бабушка рассказывает мальчику о его отце — веселом, красивом и смелом человеке, о том, как мать обвенчалась с ним против воли деда.

Дед долго и слышать не хотел об отступнице-дочери, но в конце концов примирился с ее решением.

Братья Варвары невзлюбили мужа сестры. Однажды дошло до страшного: сбросили они его зимой в прорубь и хотели утопить, да не вышло. Не стал Максим жаловаться полиции, но при первой возможности перебрался с женой и сыном в другой город — в Астрахань.

Часто приходит бабушка к мальчику на чердак, то сказки ему рассказывает, то — истории из семейной жизни. По-прежнему она ласкова и внимательна, только вот что плохо: пьет она водку, чтобы успокоить свое изболевшееся сердце.

Мать же, красиво одетая и все более чужая, приходит к своему сыну редко. Алексей ощущает тревогу: он ждет нового предательства со стороны матери, которая и так не слишком баловала его своим вниманием.

Так и есть: мать собирается замуж за дворянина по имени Евгений. Она занята своей новой жизнью, но обещает сыну: «Ты поедешь со мной, будешь учиться в гимназии, потом станешь студентом...»

Мать с новым мужем уезжает, оставив Алешу жить у бабки с дедом. Дед возится с внуком в саду, помогает мальчику устроить шалаш для себя, утешает его и предупреждает:

— Теперь ты от матери отрезан ломоть, пойдут у нее другие дети, будут они ей ближе тебя. Бабушка вот пить начала. Учись быть самому себе работником, а другим — не поддавайся! Живи тихонько, спокойненько, а — упрямо!

Сад, шалаш — недолго эта радость была в жизни мальчика. Дед продал дом и переселился в подвальные комнатки.

Деньги, вырученные за дом деда, «вотчим» проиграл в карты.

«Потом... я очутился в Сормове, в доме, где все было новое, стены без обоев, с пенькой в пазах между бревнами и со множеством тараканов в пеньке. Мать и вотчим жили в двух комнатах, на улицу окнами, а я с бабушкой — в кухне, с одним окном на крышу. Из-за крыш черными кукишами торчали в небо трубы завода и густо, кудряво дымили, зимний ветер раздувал дым по всему селу; всегда у нас, в холодных комнатах, стоял жирный запах гари...

Бабушка работала за кухарку — стряпала, мыла полы, колола дрова, носила воду, она была в работе с утра до вечера, ложилась спать усталая, кряхтя и охая. Иногда она, отстряпавшись, надевала короткую ватную кофту и, высоко подоткнув юбку, отправлялась в город.

— Поглядеть, как там старик живет...»

Мать мало говорила со своим сыном, все только приказывала:

— Сходи, подай, принеси...

Наказывала мальчика, а за живое проявление чувств называла его « зверенышем ».

И вновь маленький Алеша оказался у дедушки.

«Что-о? — сказал он, встретив меня, и засмеялся, подвизгивая. — Говорилось: нет милей дружка, как родимая матушка, а нынче, видно, скажем: не родимая матушка, а старый черт дедушка! Эх вы-и...»

Мать отдала Алексея в школу, где он много озорничал, за что часто бывал наказан.

Но вот приехал добрый законоучитель, епископ — и похвалил Алешу, и вновь в душе мальчишки появилась острая жажда добра.

Но в семье матери и отчима Алексею нет места. Родился брат.

«Странный это был мальчик: неуклюжий, большеголовый, он смотрел на все вокруг прекрасными синими глазами, с тихой улыбкой и словно ожидая чего-то. Говорить он начал необычно рано, никогда не плакал, живя в непрерывном состоянии тихого веселья. Был слаб, едва ползал и очень радовался, когда видел меня, просился на руки ко мне, любил мять уши мои маленькими мягкими пальцами, от которых почему-то пахло фиалкой. Он умер неожиданно, не хворая; еще утром был тихо весел, как всегда, а вечером, во время благовеста ко всенощной, уже лежал на столе. Это случилось вскоре после рождения второго ребенка, Николая».

Однажды отчим на глазах Алексея бьет его мать в грудь ногой — и мальчик бросается на негодяя с ножом. Дерущихся разнимают...

«Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе — стоит; ибо это — живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день... Но сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе — человеческое, возбуждая несокрушимую надежду на возрождение наше к жизни светлой, человеческой».

Опять вернулся Алексей к деду с бабкой. Стал пытаться заработать денег: собирал ветошь, кости — это можно было продать.

Подружился с мальчишками, которые тоже старались как-то раздобыть хоть какую-то копейку. Среди не балованных жизнью и жестоких детей встречались личности необыкновенной доброты. Вот, например, мальчик по прозвищу Вяхирь (Голубь).

«Он очень смешил и удивлял всех нас своей любовью к деревьям, травам. Слобода, разбросанная по песку, была скудна растительностью; лишь кое-где, по дворам, одиноко торчали бедные ветлы, кривые кусты бузины, да под забором робко прятались серые сухие былинки; если кто-нибудь из нас садился на них — Вяхирь сердито ворчал:

— Ну, на что траву мнете? Сели бы мимо, на песок, не все ли равно вам?

При нем неловко было сломать сучок ветлы, сорвать цветущую ветку бузины или срезать прут ивняка на берегу Оки — он всегда удивлялся, вздернув плечи и разводя руками:

— Что вы все ломаете? Вот уж черти!

И всем было стыдно от его удивления ».

Мать Алексея вернулась умирать к родителям, больная, с маленьким ребенком — Николаем. Нянькой Николаю пришлось быть Алексею — и хотя старшему сыну хотелось убежать к товарищам, он все-таки старался погреть болезненного младшего братика на песочке и развлечь его.

Мать угасала с каждым днем — и умерла на глазах у Алеши.

«Через несколько дней после похорон матери дед сказал мне:

— Ну, Лексей, ты — не медаль, на шее у меня — не место тебе, а иди-ка ты в люди...

И пошел я в люди».

В повести «Детство» М. Горький рассказал о своих детских годах, в которых едва ли не главное место занимала его бабушка.
Логического конца повесть не имеет так как существует продолжение «В людях».

Краткое содержание по главам «Детство» Горького может понадобится всем кому интересен этот рассказ, но у кого мало времени читать его полностью.

Горький «Детство» краткое содержание по главам

1913 год, Нижний Новгород. Повествование ведётся от имени мальчика Алёши Пешкова.

Глава I

Моё первое воспоминание - смерть отца. Я не понимал, что отца больше нет, но в память мне врезался плач матери Варвары. Перед этим я сильно болел, и к нам приехала бабушка Акулина Ивановна Каширина, «круглая, большеголовая, с огромными глазами и смешным рыхлым носом». Бабушка нюхала табак и была вся «чёрная, мягкая», как медведица, с очень длинными и густыми волосами.

В день смерти отца у моей матери начались преждевременные роды. После похорон бабушка забрала меня, мать и новорождённого брата в Нижний Новгород. Ехали на мы пароходе. По дороге мой маленький брат умер. Бабушка, стараясь отвлечь меня, рассказывала сказки, которых знала великое множество.

В Нижнем нас встречало множество народу. Я познакомился с дедом Василием Васильичем Кашириным - маленьким, сухоньким старичком «с рыжей, как золото, бородкой, с птичьим носом и зелёными глазками». С ним пришли дядья Алёши, Яков и Михайло и двоюродные братья. Дед мне не понравился, «я сразу почувствовал в нём врага».

Глава II

Жила семья деда в большом доме, нижний этаж которого был занят красильной мастерской. Жили недружно. Мама вышла замуж без благословения, и теперь дядья требовали у деда её приданое. Время от времени дядья дрались. Дом «был наполнен горячим туманом вражды всех со всеми». Наш приезд только усилил эту вражду. Мне, выросшему в дружной семье, было очень тяжело.

По субботам дед сёк внуков, провинившихся за неделю. Меня это наказание тоже не миновало. Я сопротивлялся, и дед засёк меня до полусмерти. После, когда я отлёживался в постели, дед пришёл мириться. После этого мне стало понятно, что дед «не злой и не страшен», но забыть и простить побои я не мог. Особенно поразил меня в те дни Иван-Цыганок: он подставлял руку под розги, и часть ударов досталась ему.

Глава III

После я очень подружился с эти весёлым парнем. Иван-Цыганок был подкидышем: бабушка нашла его как-то зимой возле своего дома и воспитала. Он обещал стать хорошим мастером, и дядья часто ссорились из-за него: после раздела каждый хотел взять Цыганка себе. Несмотря на свои семнадцать лет, Цыганок был добрым и наивным. Каждую пятницу его отправляли на рынок за продуктами, и Иван тратил меньше, а привозил больше, чем следовало. Оказалось, он приворовывал, чтобы порадовать скупого деда. Бабушка ругалась - она боялась, что однажды Цыганка схватит полиция.

Вскоре Иван погиб. Во дворе у деда лежал тяжёлый дубовый крест. Дядька Яков дал обет отнести его на могилу жены, которую сам же и убил. Цыганку выпало нести комель этого огромного креста. Парень надорвался и умер от кровотечения.

Глава IV

Прошло время. В доме жилось всё хуже. Спасали мою душу только бабушкины сказки. Бабушка не боялась никого, кроме тараканов. Однажды вечером загорелась мастерская. Рискуя жизнью, бабушка вывела из горящей конюшни жеребца и очень сильно обожгла руки.

Глава V

«К весне дядьки разделились», а дед купил большой дом, на первом этаже которого был кабак. Остальные комнаты дед сдавал. Вокруг дома рос густой запущенный сад, спускавшийся в овраг. Мы с бабушкой поселились в уютной комнате на чердаке. Все любили бабушку и обращались к ней за советом - Акулина Ивановна знала множество рецептов лекарств из трав. Родом она была с Волги. Её мать «обидел» барин, девушка выбросилась из окна и осталась калекой. С детства Акулина ходила «по людям», просила милостыню. Потом её мать, бывшая искусной кружевницей, выучила дочь своему мастерству, а когда о ней слава пошла, и дед появился. Дед, пребывая в хорошем настроении, тоже рассказывал мне о своём детстве, которое он помнил «от француза», и о своей матери - злой бабе калашнице.

Некоторое время спустя дед взялся учить меня грамоте по церковным книгам. Я оказался способным к этому, и вскоре бегло разбирал церковный устав. На улицу меня отпускали редко - всякий раз местные мальчишки избивали меня до синяков.

Глава VI

Вскоре наша спокойная жизнь кончилась. Однажды вечером прибежал дядька Яков и сообщил, что дядька Михайло идёт убивать деда. С того вечера дядька Михайло являлся ежедневно и учинял скандалы на радость всей улицы. Так он пытался выманить у деда мамино приданое, но старик не сдавался.

Глава VII-VIII

Ближе к весне дед неожиданно продал дом и купил другой, «по Канатной улице». При новом доме тоже был заросший сад с ямой - остатками сгоревшей бани. Слева с нами соседствовал полковник Овсянников, а справа - семейство Бетленга. Дом был набит интересными людьми. Особенно интересен для меня был нахлебник по прозвищу Хорошее Дело. Его комната была заполнена странными вещами, и он постоянно что-то изобретал. Вскоре я сдружился с Хорошим Делом. Он научил меня правильно излагать события, не повторяясь и отсекая всё лишнее. Бабушке и деду эта дружба не понравилась - они считали нахлебника колдуном, и Хорошему Делу пришлось съехать.

Глава IX

Очень интересовал меня и дом Овсянникова. В щели забора или с ветки дерева я видел трёх мальчиков, играющих во дворе дружно и без ссор. Однажды, играя в прятки, младший мальчик упал в колодец. Я бросился на помощь и вместе со старшими детьми вытащил малыша. Мы дружили, пока я не попался на глаза полковнику. Пока он выставлял меня из дому, я успел обозвал полковника «старым чёртом», за что был бит. С тех пор мы с Овсянниковыми-младшими общались только через дыру в заборе.

Глава X

Мать я вспоминал нечасто. Однажды зимой она вернулась и поселилась в комнате нахлебника. Мать начала учить меня грамматике и арифметике. Жилось мне в те времена трудно. Часто дед ссорился с матерью, пытался принудить её к новому замужеству, но та всегда отказывалась. Бабушка заступалась за дочь, и однажды дед жестоко её избил. Я отомстил деду, испортив его любимые святцы.

Мать подружилась с соседкой, женой военного, к которой часто приходили гости из дома Бетленгов. Дед тоже начал устраивать «вечера» и даже нашёл матери жениха - кривого и лысого часовщика. Мать, женщина молодая и красивая, ему отказала.

Глава XI

«После этой истории мать сразу окрепла, туго выпрямилась и стала хозяйкой в доме». У неё в гостях стали часто бывать братья Максимовы, перекочевавшие к нам от Бетленгов.

После Святок я долго болел оспой. Всё это время за мной ухаживала бабушка. Вместо сказки она рассказывала мне об отце. Максим Пешков был сыном солдата, «дослужившегося до офицеров и сосланного в Сибирь за жестокость с подчинёнными». В Сибири Максим и родился. Мать его умерла и он долго скитался. Попав в Нижний Новгород, Максим стал работать у столяра и вскоре сделался знатным краснодеревщиком. Мать моя вышла за него замуж против воли деда - тот хотел дочь-красавицу выдать за дворянина.

Глава XII

Вскоре мать вышла замуж за младшего Максимова, Евгения. Отчима я сразу возненавидел. Бабушка от расстройства начала пить крепкое вино и часто бывала пьяной. В яме, оставшейся от сгоревшей бани, я выстроил себе убежище и провёл в нём всё лето.

Осенью дед продал дом и заявил бабушке, что больше кормить её не будет. «Дед снял две тёмные комнатки в подвале старого дома». Вскоре после переезда появились мать с отчимом. Они рассказали, что дом их сгорел со всем скарбом, но дед знал, что отчим проигрался и приехал просить денег. Мать с отчимом сняли бедное жильё и забрали меня с собой. Мама была беременна, а отчим обманывал рабочих, скупая за полцены кредитные записки на продукты, которыми на заводе платили вместо денег.

Меня отдали в школу, где мне очень не нравилось. Дети смеялись над моей бедной одеждой, а учителя меня не любили. В то время я часто хулиганил и досаждал матери. Жизнь между тем становилась всё тяжелее. Мама родила сына, странного большеголового мальчика, который вскоре тихо умер. У отчима появилась любовница. Однажды я увидел, как он своей тонкой и длинной ногой бьёт снова беременную мать в грудь. Я замахнулся на Евгения ножом. Мама успела меня оттолкнуть - нож только разрезал одежду и скользнул по рёбрам.

Глава XIII

«Снова я у деда». Старик стал скуп. Он разделил хозяйство на две части. Теперь даже чай они с бабушкой заваривали по очереди. Чтобы заработать на хлеб, бабушка занялась вышиванием и плетением кружев, а я с компанией ребят собирал ветошь и кости, обирал пьяных и воровал дрова и тёс «в лесных складах по берегу Оки». Одноклассники знали, чем мы занимаемся, и издевались ещё больше.

Когда я перешёл в третий класс, к нам переехала мать с маленьким Николаем. Отчим снова куда-то исчез. Мама была тяжело больна. Бабушка ушла в дом богатого купца вышивать покров, и с Николаем возился дед, часто из жадности недокармливая ребёнка. Я тоже любил играть с братишкой. Мать умерла через несколько месяцев у меня на руках, так и не увидев мужа.

После похорон дед сказал, что кормить меня не собирается, и послал «в люди».

Воспоминания Алеши о семье тесно связаны с уходом из жизни отца и приездом бабушки «сверху, с Нижнего, по воде». Слова эти были непонятны мальчику.

Бабушка с добрым рыхлым лицом и певучим голосом просила попрощаться с отцом. Впервые мальчик увидел, как взрослые плачут. Страшно кричала и выла мать: ушел близкий человек, семья осталась без кормильца. Отец запомнился веселым, мастеровитым, он часто возился с сыном, брал его с собой на рыбалку. Мама – строгая, работящая, статная.

Хоронили отца в желтом гробу, в яме стояла вода и квакали лягушки.
В эти страшные дни у Алеши родился братик Максимка, но не прожил и нескольких дней, умер.

Во время поездки на пароходе маленький путешественник впервые услышал незнакомые слова «матрос», «Саратов». Максимку положили в ящик, и полная бабушка вынесла его на вытянутых руках на палубу. Седой матрос объяснил, что пошли хоронить.

– Знаю, – ответил малец, – я видел, как похоронили лягушек на дне ямы.
– Лягушек не жалко, мать пожалей, – сказал матрос. – Вон, как горе ее ушибло.

Увидев, что пароход причалил, а люди засобирались сойти на берег, будущий писатель решил, что и ему пора. Но попутчики стали тыкать пальцем и кричать: «Чей? Чей?» Прибежал матрос и увел мальчугана назад, в каюту, погрозив пальцем.

Путешествие на пароходе по Волге

По дороге Алеша много разговаривал с бабушкой, ему нравилось ее слушать, слова были похожи на цветы, речь образная, певучая. Сама Акулина Ивановна, полная, грузная, с длинными волосами, которые она называла сущим наказанием и подолгу расчесывала, удивительно легко двигалась, глаза ее смеялись. Она стала лучшим другом внуку на всю жизнь, подарила ему ту силу, что позволяла справляться с любыми трудностями.

За окном сменялись картины природы, Волга величаво несла свои воды, пароход двигался медленно, ведь шел против течения. Бабушка рассказывала сказки о добрых молодцах, о святых, прибаутки про домового, который занозил палец. Послушать истории присаживались и матросы, за это они давали рассказчице табак, угощали водочкой и арбузами. Есть фрукты приходилось тайно, так как этим же рейсом ехал санитарный инспектор, который все запрещал. Мама выходила на палубу, но держалась в сторонке, пыталась образумить бабушку, мол, над ней смеются. Та лишь улыбалась в ответ: и пускай.

И взрослые, и дети не понравились Алеше. Теплые отношения установились у него лишь с теткой Натальей. Особенно враждебно мальчика принял дед Василий. Дом показался приземистым, некрасивым. В тесном и грязном дворе висели какие-то тряпки, было неухоженно, неуютно.

Жизнь в Нижнем Новгороде была пустой, пестрой и тусклой, как грустная сказка. Дом был наполнен ядовитым туманом всеобщей вражды. Братья матери требовали раздела имущества, так как Варвара вышла замуж «самокруткой», без благословения родителей. Дядья ругались и трясли головами, как собаки. Михаила, «иезуита», связывали полотенцем, а с лица Якова, «фармазона», смывали кровь. Дед оглушительно кричал на всех. Плакали дети.

Каширин-старший казался чище и аккуратнее сыновей, хотя у тех были костюмы и жилетки. Дед следил за Алешей злыми и умными глазами, мальчик старался не попадаться на пути.

Будущий писатель вспоминал, что родители всегда были веселы, дружны между собой, много общались. А здесь, у деда, все поголовно ругались, злословили, доносили друг на друга, обижали того, кто слабее. Отпрыски были прибитыми, неразвитыми.

Не битье, а наука

Дети шалили: нагревали инструменты, чтобы разыграть мастера Григория, устраивали соревнования между упряжками тараканов, ловили мышей и пытались их дрессировать. Глава семейства раздавал подзатыльники направо и налево, выпорол внука Сашу за раскаленный наперсток. Астраханский гость никогда раньше не присутствовал при экзекуциях, самого его отец не бил.

– И зря, – припечатывал дед.

Обычно Варвара защищала сына, но однажды и ему пришлось испытать на себе крепкую руку. Двоюродный брат подговорил перекрасить белую праздничную скатерть. Жестокий глава семьи высек розгами обоих – и Сашку-доносчика, и Алешу. Бабушка отругала мать, не сумевшую спасти сына от расправы. А у самого мальчика на всю жизнь сердце стало чутким к любой несправедливости и обиде.

Дед пытался помириться с внуком: принес ему гостинцы – пряники и изюм, рассказал, как сам не раз был избит. В молодости тянул бурлаком баржи от Астрахани до Макарьева.

Бабушка с малых лет плела кружева, замуж вышла в 14-м году, родила 18 детей, но почти все умерли. Акулина Ивановна была неграмотная, но знала много рассказов, сказок, историй про Мирона-отшельника, Марфу-посадницу и Илью-пророка, слушать можно было сутками. Алеша не отпускал рассказчицу от себя, задавал много вопросов, на все получал исчерпывающие ответы. Иногда бабушка выдумывала небылицы про чертей, которые вылезали из каменки и переворачивали лохань с бельем или устраивали чехарду. Не поверить в достоверность было невозможно.

В новом доме на Канатной улице устраивались чаепития, приходили денщики, соседи, знакомый постоялец по прозвищу Хорошее Дело. Извозчик Петр приносил варенье, кто-то – белый хлеб. Бабушка рассказывала собравшимся байки, легенды, былины.

Праздники в семье Кашириных

Праздники начинались одинаково: все приходили принаряженные, дядя Яков брал гитару. Играл подолгу, казалось, будто засыпает, а руки действуют сами по себе. Голос у него был неприятно свистящий: «Ой, скучно мне, грустно мне…» Алеша плакал, слушая, как один нищий у другого портянки украл.

Разогревшись, гости пускались в пляс. Ваня-цыганок метался стрижом, а бабушка плыла, как по воздуху, а потом кружилась, будто молодая. Няня Евгения пела о царе Давиде.

Алеша любил бывать в красильной мастерской, смотреть, как подкладывают дрова в костер, как варят краску. Мастер частенько говорил:

– Вот ослепну, пойду по миру, буду просить милостыню у добрых людей.

Простодушный мальчик подхватывал:

– Ослепни скорее, дяденька, я пойду с тобой.

Григорий Иванович советовал крепко держаться за бабушку: она человек «почти святой, потому что правду любит».

Когда цеховой мастер потерял зрение, его сразу же уволили. Несчастный ходил по улицам вместе со старушкой, которая просила на кусок хлеба за двоих. А сам мужчина молчал.

По словам бабушки, все они виноваты перед Григорием, и Бог их накажет. Так и вышло: через десять лет уже Каширин-старший бродил по улицам с протянутой рукой, молил о копеечке.

Цыганок Иван, подмастерье

Иван подставлял руку, когда стегали розгами, чтобы страдальцу досталось меньше. Подкидыш воспитывался в семье Кашириных с младенчества. Он сочувствовал новенькому: учил его «не сжиматься, а растекаться киселем» и «вилять телом вслед за лозой». И обязательно кричать благим матом.

Цыганку поручали закупку товаров на всю семью. Ездил добытчик на ярмарку на мерине, выполнял поручение с большим умением и старанием. Привозил птицу, рыбу, мясо, потроха, муку, масло, сладости. Все удивлялись, как за пять рублей можно купить провизии на 15. Бабушка объясняла, что Иван больше украдет, чем купит. Дома его почти не ругали за это. Но боялись, что поймают, и попадет цыганок в острог.

Только умер подмастерье, будучи придавленным огромным крестом, который нес со двора на кладбище по просьбе дяди Якова.

Алешу начали учить молитвам, с ним много занималась беременная тетка Наталья. Многие слова были непонятны, например, «яко же».

Бабушка каждый день докладывала Богу, как прошел день, любовно протирала иконы. По ее словам, Бог сидит под серебряными липами, и в раю у него не бывает ни зимы, ни осени, а цветы никогда не вянут. Акулина Ивановна часто приговаривала: «Как хорошо-то жить, как славно». Мальчик недоумевал: что ж тут хорошего? Дед жестокий, братья злые, недружные, мама уехала и не возвращается, Григорий слепнет, тетка Наталья ходит в синяках. Славно?

А вот Бог, в которого верил дед, был другой: строгий, непонятный. Он всегда наказывал, был «мечом над землею, бичом грешников». Пожары, наводнения, ураганы, болезни – все это наказание, присланное свыше. Дед никогда не отступал от молитвослова. Бабушка как-то заметила: «Скучно Богу слушать тебя, талдычишь одно и то же, от себя ни одного словечка не добавишь». Каширин рассердился и запустил в жену блюдцем.

Акулина Ивановна ничего не боялась: ни грозы, ни молнии, ни воров, ни убийц, была невероятно смелой, перечила даже деду. Единственное существо, которое вгоняло в нее ужас, был черный таракан. Мальчик иногда по часу ловил насекомое, иначе пожилая женщина не могла спокойно уснуть.

– Зачем нужны эти твари, не пойму, – пожимала плечами бабушка, – вошь показывает, что начинается болезнь, мокрица, что в доме сыро. А тараканы-то на что?

Пожар и роды тетки Натальи

В красильной мастерской начался пожар, нянька Евгения увела детей, а Алеша спрятался за крыльцом, потому что хотел посмотреть, как языки пламени будут есть крышу. Поразило мужество бабушки: укутавшись в мешок, она побежала в огонь, чтобы вынести медный купорос и банки с ацетоном. Дед в страхе закричал, но бесстрашная женщина уже выбежала с нужными кульками и банками в руках.

В это же время начались роды у тетки Натальи. Когда немного притушили тлеющие постройки, кинулись помогать роженице. Грели воду на печи, готовили посуду, тазы. Но несчастная умерла.

Дед учил внука грамоте. Радовался: мальчонка растет сообразительным. Когда Алеша читал псалтырь, суровость деда уходила. Звал питомца еретиком, солеными ушами. Учил: «Будь хитер, только баран простодушен».

Дед гораздо реже, нежели бабушка, рассказывал о своем прошлом, но не менее интересно. Например, о французах под Балахной, которых приютил русский помещик. Вроде враги, а жалко. Хозяйки протягивали пленным горячие калачи, уж очень бонапартисты их любили.

Дед спорил о прочитанном с извозчиком Петром. Оба сыпали поговорками. Также они пытались определить, кто из святых всего святее.

Жестокость улицы

Сыновья Василия Каширина отделились. Алеша почти не гулял, он не ладил с мальчишками, дома было интереснее. Мальчик не мог понять, как можно над кем-либо издеваться.

Сорванцы угоняли еврейских коз, мучили собак, травили слабых людей. Так, они кричали одному мужчине в нелепой одежде: «Игоша – смерть в кармане!» Упавшего могли закидать камнями. Ослепший мастер Григорий тоже нередко становился их мишенью.

Упитанный, дерзкий Клюшников не давал проходу Алеше, всегда обижал его. Но постоялец по прозвищу Хорошее Дело подсказал: «Он толстый, а ты верткий, живой. Побеждает юркий, ловкий». На следующий день Алеша легко победил давнего врага.

Однажды Алеша закрыл в погребе кабатчицу, так как она бросила в бабушку морковку. Пришлось не только срочно выпустить пленницу на волю, но и выслушать нотацию: «В дела взрослых никогда не лезь. Взрослые – люди испорченные, греховные. Живи детским разумом, не думай, что сумеешь старшим помочь. Им и самим-то разобраться трудно».

Каширин стал брать небольшие суммы в рост и вещи под залог, хотел подзаработать. На него донесли. Потом дед говорил, что избежать тюрьмы ему помогли святые угодники. Водил внука в церковь: только там можно очиститься.

Большей частью дед не верил людям, видел в них только плохое, замечания его были желчными, ядовитыми. Уличные острословы прозвали хозяина Кащеем Кашириным. Бабушка же была светлой, искренней, и Бог бабушки тоже был таким же – сияющим, неизменно ласковым и добрым. Бабушка учила «чужих законов не слушаться и за чужую совесть не прятаться».

На Сенной площади, где была водопроводная колонка, мещане били одного человека. Акулина Ивановна увидела драку, бросила коромысло и кинулась спасать парня, у которого уже была разорвана ноздря. Алеша побоялся влезть в клубок тел, но поступком бабушки восхитился.

История женитьбы отца

Посватался отец-краснодеревщик, сын ссыльного, к Варваре, но воспротивился этому Василий Каширин. Акулина Ивановна помогла молодым тайно обвенчаться. Михаил и Яков не приняли Максима, всячески ему вредили, обвиняли в видах на наследство и даже пытались утопить в ледяной воде Дюкова пруда. Но зять простил душегубов и выгородил перед квартальным.

По этой причине родители уехали из родного города в Астрахань, чтобы вернуться через пять лет в неполном составе. К маме сватался часовщик, но он был ей неприятен, и она отказала ему, несмотря на давление отца.

Дети полковника Овсянникова

Алеша наблюдал за соседскими детьми с высокого дерева, но ему не позволяли с ними общаться. Однажды он спас от падения в колодец младшего из Овсянниковых. Старшие братья Алешу зауважали, приняли в свою компанию, а он ловил для приятелей птиц.

Социальное неравенство
Но отец, полковник, с предубеждением относился к семье цехового мастера и выгнал мальчика со двора, запретив даже приближаться к его сыновьям. Алеша впервые почувствовал, что такое социальное расслоение: ему не положено играть с барчуками, он не подходит им по статусу.

А братья Овсянниковы полюбили славного соседа-птицелова и общались с ним через дырку в заборе.

Извозчик Петр и его племянник

Петр вел с Кашириным длинные беседы, любил дать совет, прочитать нотацию. У него было плетеное лицо, похожее на решето. Вроде молодой, но уже старик. Пешков с крыши плюнул на лысину барина, и только Петр его за это похвалил. По-отечески опекал своего немого племянника Степана.

Узнав, что Алеша играет с полковничьими детьми, Петр доложил об этом деду, и мальчику попало. Закончил доносчик плохо: его нашли мертвым в снегу, а всю банду разоблачила полиция: оказалось, что вполне разговорчивый Степан вместе с дядькой и еще кем-то третьим грабили церкви.

В доме появились будущие родственники: мамин ухажер Евгений Васильевич и его мать – «зеленая старуха» с пергаментной кожей, глазками «на ниточках», острыми зубами. Однажды пожилая дама осведомилась:

– Почему ты так быстро ешь? Тебя надо воспитывать.

Алеша вытащил кусок изо рта, подцепил на вилку и протянул гостье:

– Ешьте, если жалко.

А однажды он приклеил обоих Максимовых к стульям вишневым клеем.
Мама просила сына не шалить, она всерьез собралась замуж за этого чудака. После венчанья новые родственники уехали в Москву. Никогда сын не видел улицу такой мертвенно-пустой, как после отъезда матери.

Скупость разорившегося деда

Под старость дед «сдурел», как сказала бабушка. Он объявил, что делит имущество: Акулине – горшки и кастрюли, ему – все остальное. В очередной раз продал дом, деньги дал в рост евреям, семья переехала в две комнатки в цокольном этаже.

Обед готовили по очереди: один день дед, другой – бабушка, которая подрабатывала плетением кружев. Каширин не стеснялся подсчитывать чаинки: он положил заварки больше, чем другая сторона. Значит, и чаю ему положено выпить не два, а три стакана.

Вернулись из Москвы мама с Евгением, сообщив, что дом и все имущество сгорели. Но дед вовремя навел справки и уличил молодоженов во лжи: новый мамин муж Максимов проигрался в пух и прах, разорил семью. Переехали в село Сормово, где была работа на заводе. Каждый день гудок звал рабочих волчьим воем, проходная «пережевывала» толпу. Родился сын Саша и почти сразу умер, вслед за ним появился на свет Николка – золотушный, слабенький. Мать болела, кашляла. А мошенник Максимов ограбил рабочих, его уволили с треском. Но он устроился в другое место. Стал изменять матери с женщинами, ссоры не прекращались. Однажды даже ударил беззащитную супругу, но получил отпор от пасынка.

Алеша нашел в книге две банкноты – 1 рубль и 10 рублей. Рубль взял себе, купил сладостей и сказки Андерсена. Мама плакала:

– У нас каждая копейка на счету, как ты мог?

Максимов рассказал о проступке коллеге, а тот был отцом одного из соучеников Пешкова. Алешу в школе стали звать вором. Варвара была потрясена тем, что отчим не пожалел мальчонку, сообщил о неблаговидном поступке посторонним людям.

В школе и на промысле

Учебников не хватало, поэтому на уроки богословия Алешу не пускали. Но приехал епископ и поддержал мальчика, знающего множество псалмов и жития святых. Ученику Пешкову вновь разрешили посещать уроки закона божьего. По остальным предметам паренек хорошо успевал, получил похвальный лист и книги. Из-за безденежья подарки пришлось отдать лавочнику, чтобы выручить 55 копеек.

Вместе с товарищами Вяхирем, Чуркой, Хаби, Костромой и Язем Алеша собирал по помойкам ветошь, кости, стекло, куски железа и сдавал сборщику утиля. Воровали бревна, доски. В школе ребята стали презирать Пешкова, стыдить, называли нищебродом, жаловались, что от него дурно пахнет. Паренек был уверен, что это неправда: ведь он старался мыться ежедневно, менял одежду. В результате и вовсе бросил школу.

3.8 (75%) 4 votes