Рылеев державин краткое содержание. Думы

С 1821 г. в творчестве Рылеева начинает складываться новый для русской литературы жанр - думы, лироэпического произведения, сходного с балладой, основанного на реальных исторических событиях, преданиях, лишенных, однако, фантастики. Рылеев особенно обращал внимание своих читателей на то, что дума - изобретение славянской поэзии, что в качестве фольклорного жанра она существовала давно на Украине и в Польше. В предисловии к своему сборнику “Думы” он писал: “Дума - старинное наследие от южных братьев наших, наше русское, родное изобретение. Поляки заняли ее от нас. Еще до сих пор украинцы поют думы о героях своих: Дорошенке, Нечае, Сагайдачном, Палее, и самому Мазепе приписывается сочинение одной из них”. В начале XIX в. этот жанр народной поэзии получил распространение в литературе. Его ввел в литературу польский поэт Немцевич, на которого Рылеев сослался в том же предисловии. Однако не только фольклор стал единственной традицией, повлиявшей на литературный жанр думы. В думе можно различить признаки медитативной и исторической (эпической) элегии, оды, гимна и др.

Первую думу - “Курбский” (1821) поэт опубликовал с подзаголовком “элегия”, и лишь начиная с “Артемона Матвеева” появляется новое жанровое определение - дума. Сходство с элегией видели в произведениях Рылеева многие его современники. Так, Белинский писал, что “дума есть тризна историческому событию или просто песня исторического содержания. Дума почти то же, что эпическая элегия”. Критик П.А. Плетнев определил новый жанр как “лирический рассказ какого-нибудь события”. Исторические события осмыслены в думах Рылеева в лирическом ключе: поэт сосредоточен на выражении внутреннего состояния исторической личности, как правило, в какой-либо кульминационный момент жизни.

Композиционно дума разделяется на две части - жизнеописание в нравственный урок, который следует из этого жизнеописания. В думе соединены два начала - эпическое и лирическое, агиографическое и агитационное. Из них главное - лирическое, агитационное, а жизнеописание (агиография) играет подчиненную роль.

Почти все думы, как отметил Пушкин, строятся по одному плану: сначала дается пейзаж, местный или исторический, который подготавливает появление героя; затем с помощью портрета выводится герой и тут же произносит речь; из нее становится известной предыстория героя и нынешнее его душевное состояние; далее следует урок-обобщение. Так как композиция почти всех дум одинакова, то Пушкин назвал Рылеева “планщиком”, имея в виду рациональность и слабость художественного изобретения. По мнению Пушкина, все думы происходят от немецкого слова dumm (глупый).

В задачу Рылеева входило дать широкую панораму исторической жизни и создать монументальные образы исторических героев, но поэт решал ее в субъективно-психологическом, лирическом плане. Цель его - возбудить высоким героическим примером патриотизм и вольнолюбие современников. Достоверное изображение истории и жизни героев отходило при этом на второй план.

Для того чтобы рассказать о жизни героя, Рылеев обращался к возвышенному языку гражданской поэзии XVIII - начала XIX в., а для передачи чувств героя - к поэтической стилистике Жуковского (см., например, в думе “Наталья Долгорукая”: “Судьба отраду мне дала В моем изгнании унылом…”, “И в душу, сжатую тоской, Невольно проливала сладость”).

Психологическое состояние героев, особенно в портрете, почти всегда одинаково: герой изображен не иначе, как с думой на челе, у него одни и те же позы и жесты. Герои Рылеева чаще всего сидят, и даже когда их приводят на казнь, они тут же садятся. Обстановка, в которой находится герой, - подземелье или темница.

Поскольку в думах поэт изображал исторических личностей, то перед ним встала проблема воплощения национально-исторического характера - одна из центральных и в романтизме, и в литературе того времени вообще. Субъективно Рылеев вовсе не собирался покушаться на точность исторических фактов и “подправлять” дух истории. Больше того, он стремился к соблюдению исторической правды и опирался на “Историю государства Российского” Карамзина. Для исторической убедительности он привлек историка П.М. Строева, который написал большинство предисловий-комментариев к думам. И все-таки это не спасло Рылеева от слишком вольного взгляда на историю, от своеобразного, хотя и ненамеренного, романтически-декабристского антиисторизма.

Назначение своей поэзии декабристы видели «не в изнеживании чувств, а в укреплении, благородствовании и возвышении нравственного существа нашего». Они были глубоко убеждены, что только те стихи достойны признания, дух и пафос которых непосредственно входит в жизнь и участвует в жизнестроительстве.

С этой же целью они обращались к историческому прошлому, стремясь «возбуждать доблести сограждан подвигами предков». В фольклоре декабристов интересовали не лирические народные песни, не сказки, а исторические предания. В древнерусской литературе они ценили воинские повести, где, по словам А. Бестужева, «непреклонный, славолюбивый дух народа дышит в каждой строке». Наиболее ярким примером исторической поэзии декабристов были «Думы» Рылеева. В предисловии к ним поэт сказал: «Напоминать юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти - вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине: ничто уже тогда сих первых впечатлений, сих ранних понятий не в состоянии изгладить. Они крепнут с летами и творят храбрых для боя ратников, мужей доблестных для совета».

Сюжеты своих «дум» Рылеев заимствует в народных легендах и преданиях, в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Герои дум - мученики, страдальцы, гибнущие за правое дело, вступающие в решительную борьбу с носителями общественного зла. В думах в отличие от классической оды или поэмы преобладает лирическое начало, ключевую роль в них играют монологи героев, эмоционально насыщенные, возвышенные, исполненные патриотических чувств. Героев окружают романтические пейзажи - ночь, буря, скалы, темные тучи, сквозь которые пробивается луна, вой ветра и блеск молний («Смерть Ермака», «Ольга при могиле Игоря», «Марфа Посадница»).

Однако еще Пушкин обратил внимание на отсутствие историзма в думах Рылеева: история для него - иллюстрация, собрание положительных или отрицательных примеров, имеющих прямой агитационный смысл. Поэтому герои дум говорят одинаковым, возвышенно-декламационным языком. Лишь в отдельных произведениях Рылеев приближается к исторической достоверности в передаче характеров и обстоятельств, какая была, например, уже доступна Пушкину в его «Песне о вещем Олеге». Не случайно Пушкин высоко оценил думу Рылеева «Иван Сусанин» и увидел проблески возмужавшего дарования в поэме «Войнаровский».

В ходе подготовки к восстанию Рылеев рос и как поэт. В 1825 году отдельными книжками вышли в свет его сборник «Думы» и поэма «Войнаровский». Над «Думами» Рылеев работал с 1821 до начала 1823 года, печатая их в разных журналах. «Войнаровский» был написан в 1823 году, когда работа над «Думами» была уже оставлена. Несмотря на одновременный выход в свет, «Думы» и «Войнаровский» принадлежат к разным этапам идейно-художественного развития Рылеева. Политическое направление «Дум», сложившихся еще под непосредственным воздействием программы Союза благоденствия, было умеренным. Напротив, «Войнаровский» насыщен уже мятежным пафосом, переходящим в боевые призывы к восстанию против деспотизма.

Задачей Рылеева в «Думах» являлось художественное воскрешение исторических образов для воспитания «сограждан подвигами предков». Обращение к национальной истории было связано у Рылеева с характерным для декабристов пониманием прошлого России и с вопросом о народности искусства. «Думы» Рылеева давали портретные характеристики ряда деятелей русской истории, начиная с легендарных времен («Олег Вещий», «Ольга при могиле Игоря», «Святослав» и др.) и кончая XVIII веком («Волынский», «Наталья Долгорукова» и «Державин»). Самый отбор имен был необычайно показателен для поэта-декабриста. Герои «Дум» Рылеева — это смелые обличители зла и несправедливости, народные вожди, пострадавшие за любовь к родине. Здесь и борцы за освобождение народа от иноземных захватчиков («Дмитрий Донской», «Богдан Хмельницкий»), и военачальник («Олег Вещий», «Святослав», «Ермак»), и пламенные патриоты, гибнущие за свой народ («Иван Сусанин», «Михаил Тверской»). Чувством глубокого патриотизма проникнуты все «Думы». Рылеев зовет к борьбе с тиранами и с ненавистью относится к таким фигурам, которые опирались на иноземные силы («Дмитрий Самозванец»).

Среди «Дум», которые остались ненапечатанными при жизни Рылеева, есть и «Думы», связанные с образами новгородской вольницы. Таковы думы о «Марфе Посаднице» и о «Вадиме», защитнике древних прав вольного Новгорода.

Самое название своих «Дум» Рылеев взял из украинской народной поэзии — так назывались народные песни исторического характера. Тематическим источником большинства дум послужила для Рылеева «История государства Российского» Карамзина. Следует подчеркнуть, что идейной зависимости от Карамзина в «Думах» не было; поэт резко расходился с ним политически, использовал же он труд Карамзина как единственное в 20-е годы изложение истории России.

Еще до того, как «Думы» Рылеева были изданы отдельной книжкой, в критике завязалась интересная дискуссия, посвященная выяснению жанрового своеобразия «Дум». В статье «Взгляд на старую и новую словесность в России» друг и единомышленник Рылеева А. Бестужев отметил, что «Рылеев, сочинитель дум или гимнов исторических, пробил новую тропу в русском стихотворстве, избрав целию возбуждать доблести сограждан подвигами предков».

Критик «Русского инвалида», возражая Бестужеву, высказал сомнение в оригинальности Рылеева и указал на то, что жанр думы заимствован из польской литературы. Критик имел в виду «Исторические гимны» польского поэта Немцевича, которого Рылеев, действительно, очень ценил и с которым состоял в переписке. Однако в разработке национально-исторической темы Рылеев не был подражателем, а шел своим собственным путем. Характерно поэтому, что в издании сборника «Думы» одну думу («Олег Вещий») Рылеев сам демонстративно выделил как подражательную и поместил ее в сборнике со ссылкой на Немцевича, для того чтобы отвести дальнейшие сомнения в оригинальности своего творчества. На сомнения критика «Русского инвалида» в национальном характере самого жанра дум ответил А. Бестужев в особой статье. Он настаивал на том, что «думы суть общее достояние племен славянских», что они выросли на почве устного народного творчества и что самый жанр думы «поместить должно в разряд чистой романтической поэзии». Определяющим признаком думы, с точки зрения Бестужева, являлась национально-историческая тема в субъективно-исторической трактовке, что он особенно подчеркивал: «... дума не всегда есть размышление исторического лица, но более воспоминание автора о каком-либо историческом происшествии или лице, и нередко олицетворенный об оных рассказ».

Действительно, в рылеевских думах был осуществлен важнейший принцип романтического искусства: монологи исторических лиц и автора по существу не разнились между собой. Образ автора в думах являлся непременным спутником исторических героев. Интерес и значение дум заключались преимущественно в образе автора, поэта и гражданина, который стоит за стихами, в том образе, который объединяет весь цикл дум в единое целое.
В монологах «Дмитрия Донского», говорящего о «былой свободе праотцев», или в речах Волынского мы слышим голос самого поэта с его патриотическими призывами, чаяниями и надеждами. Все рылеевские исторические герои сходятся к одному центру, к одному образу человека — героя декабристской эпохи со всеми особенностями его миросозерцания, с характерной символикой его поэтического языка («тиран», «гражданин», «общественное благо», «вольность» и т. д.). Но миросозерцание поэта-декабриста, выраженное в «Думах», иногда вступало в противоречие с объективной сущностью того героя, в уста которого вкладывались те или иные мысли и монологи свободолюбивого содержания (как, например, в думе «Волынский»). Несомненно, что это противоречие и вызвало замечание Пушкина в письме к Жуковскому в апреле 1825 года: «Думы Рылеева и целят, а всё не в попад». В письме к самому Рылееву Пушкин сочувственно выделил лишь две вещи: «Петра Великого в Острогожске» — думу, «окончательные строфы» которой он нашел чрезвычайно оригинальными, и «Ивана Сусанина», «первую думу, по коей начал подозревать» в Рылееве «истинный талант».

В общем неблагоприятное отношение Пушкина к думам Рылеева станет совершенно понятным, если мы учтем, что Пушкин стремился к изживанию автобиографизма при создании образов исторических героев (в особенности же конкретных образов, действительно существовавших в истории).

Уже в первой половине 20-х годов Пушкин в своем творчестве сумел дойти до понимания объективной закономерности в художественном воспроизведении исторического процесса; это понимание и дало ему возможность создания «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова» — произведений, открывших новые пути в литературе. Рылеев же тогда только вступал в своем творчестве на эти пути. Но, тем не менее, «Думы» сыграли значительную роль: они содействовали укреплению в литературе интереса к историческим сюжетам, а выраженные в них идеи соответствовали целям декабристской пропаганды.
Огромное значение имело утверждение Рылеевым революционной роли поэта-патриота. В своих стихах Рылеев развивал представление о поэте как о передовом гражданине, миссия которого заключается в преобразовании действительности. Свое понимание задач поэта Рылеев сформулировал в следующих стихах:

О так! нет выше ничего
Предназначения Поэта:
Святая правда — долг его;
Предмет — полезным быть для света.
К неправде он кипит враждой,
Ярмо граждан его тревожит;
Как вольный славянин душой.
Он раболепствовать не может.
Повсюду тверд, где б ни был он —
Наперекор судьбе и Року;
Повсюду честь — ему закон,
Везде он явный враг пороку.
Греметь грозой противу зла
Он чтит святым себе законом
С спокойной важностью чела
На эшафоте и пред троном.
Ему неведом низкий страх,
На смерть с презрением взирает
И доблесть в молодых сердцах
Стихом свободным зажигает.

Представление о поэте, как об избраннике — гражданине, учителе и бойце, определило и специфические принципы творчества Рылеева. Он отказался от жанров камерной, салонной поэзии, которым он отдал дань в период своего ученичества. Подобно Грибоедову и Кюхельбекеру, Рылеев обратился к высокой патетической оде, к сатире, к посланию, т. е. к тем жанрам, которые культивировали поэты XVIII века. Так, знаменитая сатира Рылеева «К временщику» по особенностям языка, метрической схемы и риторического построения близка сатирам XVIII века, а ода «Видение» по своей тематике и композиции связана с традициями классических од Державина. Характерные особенности высокого классического стиля очевидны и в таких одах Рылеева, как «Гражданское мужество» и «На смерть Байрона». Однако «классицизм» Рылеева отнюдь не был простой реставрацией старинных поэтических жанров. Уже Радищев обновил и обогатил старые классические традиции. Работа Радищева имела огромное значение для судеб русской гражданской лирики. Вслед за Радищевым гражданская лирика культивировалась группой поэтов Вольного общества любителей словесности, наук и художеств (Пнин, Борн, Попугаев, Остолопов и др.), Н. И. Гнедичем, В. Ф. Раевским, Ф. Н. Глинкой, наконец молодым Пушкиным. В начале своей поэтической деятельности Пушкин обращается к высокому классическому стилю и в послании «Лицинию» и в знаменитой революционной оде «Вольность» — еще за несколько лет до напечатания рылеевской сатиры «К временщику».

Самый жанр «дум», связанный с своеобразным переосмыслением исторического прошлого, вобрал в себя также и нормы классической поэтики. Не только в особенностях языка и композиции, но и в методах подхода к историческому материалу — в элементах риторики и дидактики — «Думы» во многом продолжали классические традиции.

На новую дорогу Рылеев выходит в поэме «Войнаровский». Учителем Рылеева в этой его поэме был Пушкин: у него Рылеев, по его собственному признанию, учился стихотворному языку.

«Войнаровский» — поэма из исторического прошлого Украины. Герой поэмы — племянник Мазепы и ближайший участник в его заговоре против Петра I. После смерти Мазепы Войнаровский бежал за границу, но потом был выдан русскому правительству и сослан в Якутскую область. Время действия поэмы — 30-е годы XVIII века. Историк Миллер, путешествующий по Сибири, встречает вблизи Якутска ссыльного Войнаровского, и тот рассказывает ему о своей жизни, о Мазепе и об участии в заговоре.

Изменника и предателя Мазепу сам Рылеев называл «великим лицемером, скрывающим свои злые намерения под желанием блага к родине».2 История Войнаровского в изображении Рылеева — это история благородного и пылкого молодого человека, искренне поверившего Мазепе и совращенного им на путь измены.

Рылеев наделил своего героя тем же свободолюбием, каким обладал он сам. Поэта прежде всего интересовала возможность использования избранного им сюжета в целях борьбы с самодержавием. Так же как в «Думах», образ автора сливается в поэме с образом Войнаровского. В речах Войнаровского мы слышим голос трибуна и гражданина, борющегося за «свободу человека», за его «свободные права» против «тяжелого ига самовластья». Как романтик, Рылеев меньше всего интересовался воссозданием подлинного исторического смысла заговора Мазепы против Петра I. Рылеев идеализировал здесь образ Мазепы и дал его в противоречии с исторической правдой. Именно это обстоятельство отметил впоследствии Пушкин, который нашел в рылеевском образе Мазепы своевольное искажение исторического лица. Критические замечания в адрес «Войнаровского» Пушкин сделал в предисловии к «Полтаве», замысел которой сложился отчасти в связи с впечатлениями от поэмы Рылеева.

Пушкин критиковал и оценивал «Войнаровского» с глубоко реалистических позиций. Романтическая субъективность «Войнаровского» была неприемлема для Пушкина и в 1825 году, в пору его переписки с Рылеевым, и позже, при создании «Полтавы». В «Полтаве» Пушкин дал, в противовес Рылееву, исторически, правдивый образ Мазепы как изменника родины, сняв с него героический ореол. Расхождения с Рылеевым не мешали, однако, Пушкину считать «Войнаровского» серьезным художественным достижением поэта-декабриста. «Рылеева „Войнаровский“, — писал Пушкин А. Бестужеву 12 января 1824 года, — несравненно лучше всех его „Дум“, слог его возмужал и становится истинно-повествовательным, чего у нас почти еще нет». «С Рылеевым мирюсь — Войнаровский полон жизни», — писал он брату в 1824 году.

Как романтик, Рылеев поставил в центр национальной истории личность патриота свободолюбца. История, с его точки зрения, - борьба вольнолюбцев с тиранами. Конфликт между приверженцами свободы и деспотами (тиранами) - двигатель истории. Силы, которые участвуют в конфликте, никогда не исчезают и не изменяются. Рылеев и декабристы не согласны с Карамзиным, утверждавшим, что прошедший век, уйдя из истории, никогда не возвращается в тех же самых формах. Если бы это было так, решили декабристы и Рылеев в том числе, то распалась бы связь времен, и патриотизм и вольнолюбие никогда не возникли бы вновь, ибо они лишились бы родительской почвы. Вследствие этого вольнолюбие и патриотизм как чувства не только свойственны, например, XII и XIX вв., но и одинаковы. Историческое лицо любого минувшего века приравнивается к декабристу по своим мыслям и чувствам (княгиня Ольга мыслит по-декабристски, рассуждая о “несправедливости власти”, воины Димитрия Донского горят желанием сразиться “за вольность, правду и закон”, Волынский - воплощение гражданского мужества). Отсюда ясно, что, желая быть верным истории и исторически точным, Рылеев, независимо от личных намерений, нарушал историческую правду. Его исторические герои мыслили декабристскими понятиями и категориями: патриотизм и вольнолюбие героев и автора ничем не различались. А это значит, что он пытался сделать своих героев одновременно такими, какими они были в истории, и своими современниками, ставя тем самым перед собой противоречащие и, следовательно, невыполнимые задачи.

Рылеевский антиисторизм вызвал решительное возражение Пушкина. По поводу допущенного поэтом-декабристом анахронизма (в думе “Олег Вещий” герой Рылеева повесил свой щит с гербом России на врата Царьграда) Пушкин, указывая на историческую ошибку, писал: “…во время Олега герба русского не было - а двуглавый орел есть герб византийский и значит разделение империи на Западную и Восточную…”. Пушкин хорошо понял Рылеева, который хотел оттенить патриотизм Олега, но не простил нарушения исторической достоверности.

Таким образом, в думах не был художественно воссоздан национально-исторический характер. Однако развитие Рылеева как поэта шло в этом направлении: в думах “Иван Сусанин” и “Петр Великий в Острогожске” был заметно усилен эпический момент. Поэт совершенствовал передачу национального колорита, добиваясь большей точности в описании обстановки (“косящето окно” и другие детали), крепче стал и его повествовательный слог. И Пушкин сразу же откликнулся на эти сдвиги в поэзии Рылеева, отметив думы “Иван Сусанин”, “Петр Великий в Острогожске” и поэму “Войнаровский”, в которой он, не приняв общего замысла и характера исторических лиц, в особенности Мазепы, оценил усилия Рылеева в области стихотворного повествования.

Кондратий Федорович Рылеев

Его высокопревосходительству

Николаю Семеновичу

Мордвинову с глубочайшим уважением посвящает сочинитель

"Напоминать юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти - вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине: ничто уже тогда сих первых впечатлений, сих ранних понятий не в состоянии изгладить. Они крепнут с летами и творят храбрых для бою ратников, мужей доблестных для совета".

Так говорит Немцевич {Spiewy Historiczne Niemcewicza. См. Предисловие.} о священной цели своих исторических песен (Spiewy Historiczne); эту самую цель имел и я, сочиняя думы. Желание славить подвиги добродетельных или славных предков для русских не ново; не новы самый вид и название думы.

Дума, старинное наследие от южных братьев наших, наше русское, родное изобретение. Поляки заняли ее от нас. Еще до сих пор украинцы поют думы о героях своих: Дорошенке, Нечае, Сагайдашном, Палее, и самому Мазепе приписывается сочинение одной из них, Сарницкий {Annales Regni Pol., t. II, k. 1198. Слово в слово: "Anno 1506 duo fratres Strusii (Felix i Serzy, iak Swadczy Nie-Siecki Herb. IV, 218) adolescentes bellicosi a Valachis occubuerunt. De quibus etiam mine elegiae, quas Dumas Russi i vocant, canuntur, voce lugubri et gestu canentium se in utramque partem motantium, id quod canitur exprimentes, quin et tibiis inflatis rustica turba passim modulis lamentabillbus, haec eadem imitando exprimit".} свидетельствует, что на Руси пелись элегии в память двух храбрых братьев Струсов, павших в 1506 году в битве с валахами. Элегии сии, говорит он, у русских думами называются. Соглашая заунывный голос и телодвижения со словами, народ русский иногда сопровождает пение оных печальными звуками свирели.

В числе предлагаемых дум читатели найдут две пиесы, которые не должны бы войти в сие собрание: это "Рогнеда" и "Олег Вещий". Первая по составу своему более повесть, нежели дума; вторая есть историческая песня (Spiew Historiczny). Она слаба и неудачно исполнена; но я решился поместить ее в числе дум, чтобы показать состав исторических песен Немцевича, одного из лучших поэтов Польши.

Примечания, припечатанные при думах, кроме некоторых {1}, сделаны П. М. Строевым.

I. Олег Вещий

Рурик, основатель Российского государства, умирая (в 879 г.), оставил малолетнего сына, Игоря, под опекою своего родственника, Олега. Опекун мало-помалу сделался самовластным владетелем. Время его правления примечательно походом к Константинополю в 907 году. Летописцы сказывают, что Олег, приплыв к стенам византийской столицы, велел вытащить ладьи на берег, поставил их на колеса и, развернув паруса, подступил к городу. Изумлённые греки заплатили ему дань. Олег умер в 912 году. Его прозвали Вещим (мудрым).

Наскучив мирной тишиною,

Собрал полки Олег

И с ними полетел грозою

На цареградский брег.

Покрылся быстрый Днепр ладьями,

В брегах крутых взревел

И под отважными рулями,

Напенясь, закипел.

Дружина храбрая героев

10 На славные дела,

Сгорая пылкой жаждой боев,

С веселием текла.

В пути ей не были преграды

Кремнистых гор скалы,

Днепра подводные громады,

Ни ярых вод валы.

Седый Олег, шумящей птицей,

В Евксин {1} через Лиман -

И пред Леоновой {2} столицей

20 Раскинул грозный стан!

Мгновенно войсками покрылась

Окрестная страна,

И кровь повсюду заструилась, -

Везде кипит война!

Горят деревни, селы пышут,

Прах вьется средь долин;

В сердцах убийством хладным дышат

Варяг и славянин.

Потомки Брута и Камилла {3}

30 Сокрылися в стенах;

Уже их нега развратила,

Нет мужества в сердцах.

Их император самовластный

В чертогах трепетал

И в астрологии, несчастный!

Спасения искал.

Меж тем, замыслив приступ смелый,

Ладьи свои Олег,

Развив на каждой парус белый,

40 Вдруг выдвинул на брег.

"Идем, друзья!" - рек князь России

Геройским племенам -

И шел по суше к Византии,

Как в море но волнам.

Боязни, трепету покорный,

Спасти желая трон,

Послов и дань - за мир позорный

К Олегу шлет Леон.

Объятый праведным презреньем,

50 Берет князь русский дань,

Дарит Леона примиреньем -

И прекращает брань.

Но в трепет гордой Византии

И в память всем векам

Прибил свой щит с гербом России

К царьградским воротам {4}.

Успехом подвигов довольный

И славой в тех краях,

Олег помчался в град престольный

60 На быстрых парусах.

Народ, узрев с крутого брега

Возврат своих полков,

Прославил подвиги Олега

И восхвалил богов.

Весь Киев в пышном пированье

Восторг свой изъявлял

И князю Вещего прозванье

Единогласно дал.

1821 или 1822

II. Ольга при могиле Игоря

Игорь, сын основателя Российского государства, Рурика, привял правление в 912 году. Первым его подвигон было усмирение возмутившихся древлян. Сие народное славянское племя обитало в лесах нынешней Волынской губернии. Игорь наложил дань, которую древляне платили до 945 года. В сие время ему захотелось умножить сбор, древляне возмутились снова, и корыстолюбивый Игорь погиб: они привязали его к двум деревьям, нагнули их и таким образом разорвали надвое. По нем остался малолетний сын Святослав. Супруга его, Ольга, правила государством около десяти лет; скончалась в 969 году. Церковь причла ее к лику святых жен.

Осенний ветер бушевал,

Крутя дерев листами,

И сосны древние качал

Над мрачными холмами.

С поляны встал седой туман

И всё сокрыл от взгляда;

Лишь Игорев синел курган,

Как грозная громада.

Слетала быстро ночь с небес;

10 Луна меж туч всплывала

И изредка в дремучий лес

Иль в дол лучом сверкала.

Настала полночь… Вдруг вдали

Как шелест по поляне…

То Ольга с Святославом шли

И стали при кургане.

И долго мудрая в тиши

Стояла пред могилой,

С волненьем горестной души

20 И с думою унылой,

О прошлом, плавая в мечтах,

Она, томясь, вздыхала;

Но огнь блеснул в ее очах,

И мудрая вещала:

"Мой сын {1} здесь пал родитель твой..

Вот храброго могила!

Но слез не лей: я местью злой.

Древлянам заплатила.

Ты видишь: дикою травой

30 Окрестность вся заглохла,

И кровь, пролитая рекой,

Тут, мнится, не обсохла!…

Так, сын мой! Игорь отомщен;.

Моя спокойна совесть;

Но сам виновен в смерти он -

Внемли об оной повесть:

Уже надменный грек, смирен

Кровопролитной бранью,

Покой от северных племен

40 Купил позорной данью..

И Игорь, бросив меч и щит

К подножию кумира,

Молил Перуна, да хранит

Ненарушимость мира.

Из града в град везде текла

Его деяний слава,

И счастьем мирным процвела

Обширная держава.

Вдруг князя гордая душа

50 Покой пренебрегает

И, к золоту алчбой дыша,

Тревоги замышляет.

Дружины собралися в став,

В доспехах ярой брани,

И полетели в край древлян

Сбирать покорства дани.

Древляне дань сполна внесли;

Но Игорь недовольной

Стал вновь налоги брать с земли

60 С дружиной своевольной.

"О князь! - народ ему вещал, -

Чего еще желаешь?..

От нас последнее ты взял -

И нас же угнетаешь!"

Но князь не внял моленьям сим -

И угнетенных племя

Решилося сразиться с ним

И сбросить ига бремя.

"Погибель хищнику, друзья!

70 Пускай падет он мертвой!

Его сразит стрела моя,

Иль все мы будем жертвой!" -

Древлянский князь твердил в лесах..

Отважные восстала

И с дикой яростью в сердцах

На Игоря напали.

Дружина хищников легла

Без славы и без чести,

А твой отец, виновник зла,

80 Пал жертвой лютой мести!

Вот, Святослав, к чему ведет

Несправедливость власти;

И князь несчастлив и народ,

Где на престоле страсти.

Но вдвое князь - во всех местах

Внимает вопль с укором;

По смерти ждет его в веках

Потомство с приговором.

Отец будь подданным своим

80 И боле князь, чем воин;

Будь друг своих, гроза чужим,

И жить в веках достоин!" -

Так князю-отроку рекла

И, поклонясь кургану,

Мать с сыном тихо потекла

Ко дремлющему стану.

1821 или 1822

III. Святослав

Святослав, сын русского князя Игоря Руриковича, принял правление около 955 года. В истории славны походы его в Болгарию Дунайскую и битвы с греками. Перед одною из сих последних Святослав воспламенил мужество своих воинов следующею речью: "Бегство не спасет нас; волею и неволею должны мы сразиться. Не посрамим отечества, но ляжем на месте битвы: мертвым не стыдно! Станем крепко. Иду пред вами, и когда положу голову, делайте что хотите!" Возвращаясь в отечество, Святослав (в 972 г.) зимовал у Днепровских порогов; на него напали печенеги, и герой погиб. Враги сделали чашу из его черепа.

В исходе 1612 года юный Михаил Феодорович Романов, последняя отрасль Руриковой династии, скрывался в Костромской области. В то время Москву занимали поляки: сии пришельцы хотели утвердить на российском престоле царевича Владислава, сына короля их Сигизмунда III. Один отряд проникнул в костромские пределы и искал захватить Михаила. Вблизи от его убежища враги схватили Ивана Сусанина, жителя села Домнина, и требовали, чтобы он тайно провёл их к жилищу будущего венценосца России. Как верный сын отечества, Сусанин захотел лучше погибнуть, нежели предательством спасти жизнь. Он повёл поляков в противную сторону и известил Михаила об опасности: бывшие с ним успели увезти его. Раздражённые поляки убили Сусанина. По восшествии на престол Михаила Феодоровича (в 1613) потомству Сусанина дана была жалованная грамота на участок земли при селе Домнине; её подтверждали и последующие государи.

«Куда ты ведёшь нас?.. не видно ни зги! - Сусанину с сердцем вскричали враги. - Мы вязнем и тонем в сугробинах снега; Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега. Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути; Но тем Михаила тебе не спасти! Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует, - Но смерти от ляхов ваш царь не минует!.. Веди ж нас, - так будет тебе за труды; Иль бойся: не долго у нас до беды! Заставил всю ночь нас пробиться с метелью… Но что там чернеет в долине за елью?» «Деревня! - сарматам в ответ мужичок: - Вот гумна, заборы, а вот и мосток. За мною! в ворота! - избушечка эта Во всякое время для гостя нагрета. Войдите - не бойтесь!» - «Ну, то-то, москаль!.. Какая же, братцы, чертовская даль! Такой я проклятой не видывал ночи, Слепились от снегу соколии очи… Жупан мой - хоть выжми, нет нитки сухой! - Вошед, проворчал так сармат молодой. - Вина нам, хозяин! мы смокли, иззябли! Скорей!.. не заставь нас приняться за сабли!» Вот скатерть простая на стол постлана; Поставлено пиво и кружка вина, И русская каша и щи пред гостями, И хлеб перед каждым большими ломтями. В окончины ветер, бушуя, стучит; Уныло и с треском лучина горит. Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты, Лежат беззаботно по лавкам сарматы. Все в дымной избушке вкушают покой; Один, настороже, Сусанин седой Вполголоса молит в углу у иконы Царю молодому святой обороны!.. Вдруг кто-то к воротам подъехал верхом. Сусанин поднялся и в двери тайком… «Ты ль это, родимый?.. А я за тобою! «Куда ты уходишь ненастной порою? За полночь… а ветер ещё не затих; Наводишь тоску лишь на сердце родных!» «Приводит сам бог тебя к этому дому, Мой сын, поспешай же к царю молодому, Скажи Михаилу, чтоб скрылся скорей, Что гордые ляхи, по злобе своей, Его потаённо убить замышляют И новой бедою Москве угрожают! Скажи, что Сусанин спасает царя, Любовью к отчизне и вере горя. Скажи, что спасенье в одном лишь побеге И что уж убийцы со мной на ночлеге». - «Но что ты затеял? подумай, родной! Убьют тебя ляхи… Что будет со мной? И с юной сестрою и с матерью хилой?» - «Творец защитит вас святой своей силой. Не даст он погибнуть, родимые, вам: Покров и помощник он всем сиротам. Прощай же, о сын мой, нам дорого время; И помни: я гибну за русское племя!» Рыдая, на лошадь Сусанин младой Вскочил и помчался свистящей стрелой. Луна между тем совершила полкруга; Свист ветра умолкнул, утихнула вьюга. На небе восточном зарделась заря, Проснулись сарматы - злодеи царя. «Сусанин! - вскричали, - что молишься богу? Теперь уж не время - пора нам в дорогу!» Оставив деревню шумящей толпой, В лес тёмный вступают окольной тропой. Сусанин ведёт их… Вот утро настало, И солнце сквозь ветви в лесу засияло: То скроется быстро, то ярко блеснёт, То тускло засветит, то вновь пропадёт. Стоят не шелохнясь и дуб и берёза, Лишь снег под ногами скрипит от мороза, Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит, И дятел дуплистую иву долбит. Друг за другом идут в молчаньи сарматы; Всё дале и дале седой их вожатый. Уж солнце высоко сияет с небес - Всё глуше и диче становится лес! И вдруг пропадает тропинка пред ними: И сосны и ели, ветвями густыми Склонившись угрюмо до самой земли, Дебристую стену из сучьев сплели. Вотще настороже тревожное ухо: Всё в том захолустье и мёртво и глухо… «Куда ты завёл нас?» - лях старый вскричал. «Туда, куда нужно! - Сусанин сказал. - Убейте! замучьте! - моя здесь могила! Но знайте и рвитесь: я спас Михаила! Предателя, мнили, во мне вы нашли: Их нет и не будет на Русской земли! В ней каждый отчизну с младенчества любит И душу изменой свою не погубит». «Злодей! - закричали враги, закипев, - Умрёшь под мечами!» - «Не страшен ваш гнев! Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело, И радостно гибнет за правое дело! Ни казни, ни смерти и я не боюсь: Не дрогнув, умру за царя и за Русь!» «Умри же! - сарматы герою вскричали, И сабли над старцем, свистя, засверкали! - Погибни, предатель! Конец твой настал!» И твёрдый Сусанин весь в язвах упал! Снег чистый чистейшая кровь обагрила: Она для России спасла Михаила!

Под влиянием «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина (но не будучи согласен с трактовкой некоторых исторических событий); Рылеев пишет собственное произведение «Курбский» . Так начинается его обращение к исторической тематике, и в его творчество входит новый для него жанр - «думы» (редкий и в русской поэзии). Думы - украинские народные песни (как и русские былины) - жанр устного народного творчества; песни - поэмы о богатырях и народных героях складывались певцами-сказителями и передавались от одного поколения к другому.

Над своими «думами» Рылеев работал более двух лет (1821-1823 гг.), они публиковались в различных журналах и альманахах; автор читал их и в Обществе любителей российской словесности. В 1824 г. Рылеев решил их издать отдельной книгой, которая вышла в свет в 1825 г. В нее вошла 21 дума (из 25 написанных поэтом) - своеобразная поэтическая история России от Олега Вещего до Г.Р. Державина (10 веков истории).

Большинство героев «дум» - люди, сыгравшие заметную роль в истории страны (Олег, Святослав, Мстислав Удалой, Дмитрий Донской), несправедливо оклеветанные (Михаил Тверской), мужественно переживающие ссылку (Артамон Матвеев), темницу или плен (Яков Долгорукий), боровшиеся за свободу своей страны (Хмельницкий), национальные герои (Иван Сусанин), в тяжелейших условиях сохранившие стойкий характер, прямоту, отчаянную храбрость и беззаветное мужество. Они - мученики, идущие на смерть ради праведного дела (Волынский), предпочитающие смерть рабству (Хмельницкий), переживающие муки совести за все то зло, что были вынуждены причинить другим (кн. Ольга, которая признавая правоту и отвагу древлян, обязана была по обычаю отомстить).

«Цель моя, - писал К.Ф. Рылеев, - распространить между простым народом нашим, посредством дум сих, хотя бы некоторые познания о знаменитых деяниях предков, заставить его гордиться славным своим происхождением и еще более любить родину свою».

Верный своей постоянной идее - «пробудить в душах своих соотечественников чувство любви к Отечеству» - Рылеев создает свой идеал гражданина, и его восприятие определенного исторического лица вступает, порою, в противоречие с объективной сущностью героя или героини, в уста которых поэт вкладывает свободолюбивые монологи. Нарушается историческая правда и точность при разработке темы прошлого. И Ольга, и Волынский говорили одним языком, близким поэтам-декабристам. В «думах» нет верного воссоздания эпохи, герой - идеал, который близок автору, он такой, каким Рылеев хотел его видеть. Либо он раб низких страстей (Святополк, Глинский), и эта черта особенно выделяется в образе данного персонажа (что вообще характерно для отрицательного героя декабристской поэзии).

Но все же главное для Рылеева (как и для большинства его героев) - это любовь к свободе и гражданское мужество. Создавая свой цикл исторических портретов, Рылеев прежде всего видел его воспитательное значение, воспринимал как средство для поэтической агитации. Поэт не стремился быть точным, создавая исторических персонажей, но он и не искажал исторические факты.

«Думы» вызвали неоднозначные отклики в литературной среде. Критически отнесся к ним А.С. Пушкин: «Думы Рылеева и целят, а все невпопад» (апр. 1825 г.). «Все они на один покрой: составлены из общих мест... Национального, русского нет в них ничего, кроме имен...» (май 1825 г.). И уже совсем резкий отзыв: «Думы» дрянь» (июнь 1825 г.). «Кланяюсь планщику Рылеву, - пишет Пушкин А. Бестужеву (30 ноября 1825 г.), но я, право, более люблю стихи без плана, чем план без стихов». Рылеев в определенной степени был согласен с Пушкиным. «Чувствую сам, - пишет он в марте 1825 г., - что некоторые думы так слабы, что не следовало бы их и печатать в полном собрании. Но зато убежден душевно, что Ермак, Матвеев, Волынский, Годунов и им подобные хороши и могут быть полезны не для одних детей». Этим поэт как бы подчеркивал, что в его понимании историзм - не есть верность историческим лицам.

АНАЛИЗ ДУМЫ «НАТАЛЬЯ ДОЛГОРУКОВА»

Три из двадцати пяти «дум» посвящены женщинам разного социального положения и разной судьбы - «Ольга», «Рогнеда», «Наталья Долгорукова». Княгиня Н.Б. Долгорукова не сыграла никакой ключевой роли в истории страны. Она не была правительницей (как кн. Ольга), ни матерью известного государственного деятеля (Рогнеда). Она - жена, последовавшая за мужем в Сибирь и разделившая с ним девятилетнюю ссылку в Березове. Тем и велик ее подвиг, верной и преданной семье женщины. Подбирая материал для своего произведения, Рылеев пользовался как собственноручными записками княгини (изданными в 1819 г.), так и романом С.Н. Глинки. Княгиня Н.Б. Долгорукова в понимании Рылеева - идеал жены и гражданки. Поэтому эпитет «мятежный», который автор использует, описывая жизнь героини, и который кажется ему столь же естественным, может удивить тех, кто читал воспоминания княгини. По складу своего характера она и не была бунтаркой, она покорилась судьбе, склонилась перед ней.

Слово «судьба» неоднократно встречается в произведении, в авторском восприятии оно близко греческому пониманию судьбы как рока, предопределенности, неизбежности. Для самой героини судьба - «самовластная», «враждующая», ей неоднократно пришлось испытать «превратности судьбы». Эти эпитеты придают повествованию трагический оттенок. Душа героини «сжата тоской», а любовь ее «печальная». С горечью говорит она о самой себе:

«Была гонима всюду я

Жезлом судьбины самовластной.»

Но мужество и стойкость не покидают княгиню: «Все с твердостью перенесла!» И только один раз рок как бы сжалился над несчастной женщиной: «Судьба отраду мне дала». О тех, кто привел ее мужа к страшной гибели, княгиня скажет печально: «Он жертвой мести лютой пал». И хотя в этих словах слышится глухой протест против врагов рода Долгоруковых, но в них нет и намека на «мятежность».

Композиционно «Наталья Долгорукова» (как и все рылеевские «думы») построена по одному плану. Начинается с «описания места действия» (слова Пушкина). В «Думах» Рылеева преобладают мрачные краски (а в одной из «дум» он особо подчеркнет «унылая природа»):

Настала осени пора,

В долинах ветры бушевали,

И волны мутного Днепра

Песчаный берег подрывали.

На брег сей дикий и крутой,

Невольно слезы проливая,

Беседовать с своей тоской

Пришла страдалица младая.

Все здесь условно: и «брег дикий» (и это Киев!), и «страдалица младая» (самой героине 44 года). Но все же можно согласиться с автором: «страдалица младая» - как бы эпиграф ко всей трагической юности кн. Долгоруковой, тем тяжелейшим годам, что провела она в ссылке: «Вся молодость моя промчалась осенью ненастной».

Столь же условны и перифразы: страна «пустынная», «угрюмая», «глухая» - этими эпитетами Рылеев стремился описать место заточения Долгоруковых. И только один раз употребит прилагательное «снежный», которое в читательском восприятии всегда ассоциируется с Сибирью; но тут же автор как бы преуменьшает эти мелкие реалистические штрихи: «бродя меж снежных скал», как будто Березов находится в Антарктиде.

Мрачный и суровый пейзаж («место унылое», «рощи бесприютные»), элегические мотивы («беседовать с тоской», «навек с своей тоской», «душа, сжатая тоской», «изгнанье унылое») подчеркивают кульминацию произведения - уход героини в монастырь, трагизм ее прошлой и будущей жизни:

Забуду все: людей и свет,

И, холодна к любви и злобе,

Суровый выполню обет...

Живая в гроб заключена...

Для молодой княгини, которая оставила «богатство, почести и знатность», чтобы разделить с мужем все тяготы и ужасы ссылки, мечта была единственным утешением:

Судьба отраду мне дала

В моем изгнании унылом;

Я утешалась, я жила

Мечтой всегдашнею о милом!

В стране угрюмой и глухой

Она являлась мне как радость

И в душу, сжатую тоской,

Невольно проливала сладость.

Желая подчеркнуть нравственный подвиг героини, Рылеев использует прием антитезы:

Забыла я родной свой град,

Богатство, почести и знатность,

Чтоб с ним делить Сибири хлад

И испытать судьбы превратность.

В «думе» 72 строчки, эмоциональный накал достигается автором путем повтора 8 строк в начале и конце произведения:

О, лейтесь, лейтесь же из глаз

Вы, слезы, вместе сем унылом:

Сегодня я в последний раз

Могу мечтать о друге милом.

В последний раз в немой глуши

Брожу с воспоминаньем смутным

И тяжкую печаль души

Вверяю рощам бесприютным.

Внутри строк тот же повтор, как бы подчеркивающий переживания героини:

Но завтра, завтра я должна...

О, лейтесь, лейтесь же из глаз...

Ты, перстень, перстень обручальный...

Рылеев использует и любимый романтиками прием, как бы восходящий к устному народному творчеству:

Сокройся в шумной глубине,

Ты, перстень, перстень обручальный,

И в монастырской жизни мне

Не оживляй любви печальной.

Если все остальные «думы» заканчиваются «нравоучением» (слова А.С. Пушкина), то в «Наталье Долгоруковой» нравоучения нет и в помине. Может быть, потому, что вся жизнь Н.Б. Долгоруковой, поддержавшей жениха, а потом мужа в тяжелейших испытаниях и пережившей чудовищную по своей жестокости казнь близких ей людей, пример для подражания, символ верности и стойкости.