Записки императрицы екатерины второй 1907. Собственноручные записки императрицы Екатерины II

Введение

1.1 Женский мир

1.3 Маскарад

1.4 Искусство жизни

2. «Записки» как источник информации о политической жизни России XVIII века

3. История рассекречивания «Записок» Екатерины II

Заключение

Литература

Введение

В настоящее время «Записки» Екатерины II представляют скорее историческую ценность, содержат в себе сведения о дворянстве XVIII века. Но в 1858 году, когда «Записки» были обнародованы, это произвело потрясающее впечатление на российские власти. Ведь в данном случае говорилось не просто о плохих чиновниках и помещиках – «заряд» был направлен прямо в верховную власть. Записки произвели эффект разорвавшейся бомбы. Они получили множество откликов в работах современников (А.И. Герцена, Ж. Мишле и др.)

Автобиографические записки Екатерины II были опубликованы в сборнике её сочинений, последнее издание которого принадлежит к 1990 году. Сборник знакомит читателя с избранными произведениями русской императрицы. Её литературное наследие обширно: по её собственному утверждению, у неё ни дня не проходило без строчки. В сентябре 1858 года в Лондоне вышел примерно через неделю проник в Россию сдвоенный 23 – 24-й номер герценовского «Колокола». На последней странице было известие, что Н.Трюбнер издаёт в октябре месяце на французском языке «Записки императрицы Екатерины II». Записки эти давно известные в России по слухам и хранившиеся под судом, печатаются в первый раз.

Этой же теме принадлежит другое произведение, вышедшее из-под пера русского исследователя культуры Юрия Михайловича Лотмана – «Беседы о русской культуре: быт и традиции русского дворянства XVIII – начала XIX веков». В своё время автор заинтересованно откликнулся на предложение «Искусства – СПб» подготовить издание на основе цикла лекций, с которыми он выступал на телевидении. Работа велась им с огромной ответственностью. Автор подписал книгу в набор, но вышедшей в свет её не увидел – 28 октября 1993 года Ю.М. Лотман умер. Эта книга погружает читателя в мир повседневной жизни русского дворянства XVIII – начала XIX века. Мы видим людей далёкой эпохи в детской и в бальном зале, на поле сражения и за карточным столом, можем детально рассмотреть причёску, покрой платья, жест, манеру держаться. Вместе с тем повседневная жизнь для автора – категория историко-психологическая, знаковая система, то есть своего рода текст. Он учит читать и понимать этот текст, где бытовое и бытийное неразделимы.

«Собранье пёстрых глав», героями которых стали выдающиеся исторические деятели, царствующие особы, рядовые люди эпохи, поэты, литературные персонажи, связано воедино мыслью о непрерывности культурно-исторического процесса, интеллектуальной и духовной связи поколений. В специальном выпуске Тартуской «Русской газеты», посвящённом кончине Ю.М. Лотмана, среди его высказываний, записанных и сбережённых коллегами и учениками, находим слова, которые содержат в себе квинтэссенцию его последней книги: «Истории проходят через дом человека, через его частную жизнь. Не титулы, ордена или царская милость, а «самостоянье человека» превращает его в историческую личность».

Видное место среди множества работ занимает произведение Натана Яковлевича Эйдельмана «Из потаённой истории России XVIII – XIX веков». Среди множества работ Эйдельмана особое место занимают его розыскные в области «секретной» политической истории XVIII – XIX вв. В эту книгу включены 20 сравнительно небольших по объёму о затемнённых событиях прошлого.

Первая его печатная работа вышла в свет только в 1962 году, когда ему было 32 года. Сыграли свою роль суровые условия времени, в которых пришлось вступать в самостоятельную жизнь его поколению. Эйдельман окончил университет в 1952 году – в разгар исступлённого сталинского мракобесия, и с его анкетой и с томившемся в лагере отцом нечего было и думать о научной карьере. Он работал учителем почти шесть лет. После 1656 г, он оказался прикосновенным к кружку свободомыслящих историков и его однокашников. На исходе 50х годов закладывались идейно-нравственные устои его личности. В 60е годы в период «застоя», когда историография сосредотачивалась преимущественно на изучении социально-экономических процессов, крестьянского и рабочего движения, Эйдельман с его темпераментом, внутренней свободой и раскованностью с первых же шагов восстал против системы недомолвок и «белых пятен» табуированной историографии и официозного литературоведения – запретных тем для него не существовало.

Авторы источников (Лотман, Эйдельман) при написании работ пользовались достоверными сведениями, воспоминаниями современников, документами, актами. Субъективизм в работах был сведён к минимуму. Произведения лежат в рамках интерпретационного с элементами сравнительно-сопоставительного методов.

«Записки» Екатерины II радикально отличаются от автобиографических документов других императоров. Главное отличие – незавершённость, незаконченность, неотделанность этих воспоминаний. На них ещё не успел лечь слой лака, усиливающего «блеск» и скрадывающего «неровности».

Цель «Записок» очевидна; это потребность оправдаться в глазах сына и потомства, которое должно оценить и побуждения и искренность этих признаний. Но невозможность полного оправдания как будто выражается в том самом, что мемуары не доведены до конца, ни даже до свержения Петра III.

Цель моего исследования - охарактеризовать автобиографические записки Екатерины II как исторический источник сведений XVIII в.

Задача моей работы рассмотреть текст, как носитель информации о двух сторонах жизни России XVIII в – общественной и политической (тайны взаимоотношений правящей верхушки). Показать некий эскиз общественной жизни светского человека того времени и его самого как личности.

1. «Записки» как источник сведений о жизни дворянства XVIII века

1.1 Женский мир

Екатерина II писала воспоминания более полувека – от прибытия в Россию (1774) до самой смерти (1796). Первый опыт автобиографии юной великой княгини отличался, по- видимому, характерным для XVIII века стремлением к самопознанию, самовыражению. Сама Екатерина писала позже: «Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств характера и личного поведения. Чтобы делать это более осязательным я построю следующий силлогизм: качество и характер будут большой посылкой; поведение – меньшей; счастье или несчастье – заключением».

Исследователями выявлено семь редакций воспоминаний императрицы – иногда дополняющих, порой противоречащих друг другу.

Женщина XVIII – начала XIX века не только была включена в поток бурно изменяющейся жизни, но начинала играть в ней всё большую и большую роль. И женщина очень и очень менялась.

Характер женщины весьма своеобразно соотносится с культурой эпохи. С одной стороны, женщина с её напряжённой эмоциональностью, живо и непосредственно впитывает особенности своего времени, в значительной мере обгоняя его. С другой стороны, женский характер парадоксально реализует и прямо противоположные свойства. Женщина – жена и мать – в наибольшей степени связана с надысторическими свойствами человека, с тем, что глубже и шире отпечатков эпохи. Поэтому влияние женщины на облик эпохи в принципе противоречиво, гибко и динамично. Гибкость проявляется в разнообразии связей женского характера с эпохой.

Для женщин XVIII века, не исключая саму Екатерину, не на последнем месте стоял вопрос содержания гардероба: «Я приехала в Россию с очень скудным гардеробом. Если у меня бывало три – четыре платья, это уже был предел возможного, и это при дворе, где платья менялись по три раза в день; дюжина рубашек составляла всё моё бельё; я пользовалась простынями матери».

Или, к примеру, случай с куском материи: «Около Пасхи, однажды утром, матери вздумалось прислать сказать мне с горничной, чтобы я ей уступила голубую с серебром материю, которую брат отца подарил мне перед отъездом в Россию, потому что она мне очень понравилась. Я велела ей сказать, что она вольна взять её, но что, право, я её очень люблю, потому что дядя мне её подарил, видя, что она мне очень нравится. Окружившие меня, видя, что я отдаю материю скрепя сердце, и ввиду того, что и так долго лежу в постели, между и смертью и что мне стало лучше всего дня два, стали между собой говорить, что весьма неразумно со стороны матери причинять умирающему ребёнку малейшее неудовольствие и что вместо желания отобрать эту материю она лучше бы сделала не упоминание о ней вовсе. Пошли рассказать это императрице, которая немедленно прислала мне несколько кусков богатых и роскошных материй и, между прочим, одну голубую с серебром».

Танцы были важным структурным элементом дворянского быта. Их роль существенно отличалась как от функции танцев в народном быту того времени, так и от современной.

В жизни русского столичного дворянина XVIII – начала XIX века время разделялось на две половины: пребывание дома было посвящено семейным и хозяйственным заботам – здесь дворянин выступал как частное лицо; другую половину занимала служба – военная или статская, в которой дворянин выступал как верноподданный, служа государю и государству, как представитель дворянства перед лицом других сословий. Противопоставление этих двух форм поведения снималось в венчающем день «собрании» - на балу или званом вечере. Здесь реализовалась общественная жизнь дворянина: он не был ни частное лицо в частном быту, ни служивый человек на государственной службе – он был дворянин в дворянском собрании, человек своего сословия среди своих.

Таким образом, бал оказывался областью непринуждённого общения, светского отдыха, местом, где границы служебной иерархии ослаблялись. Присутствие дам, танцы, нормы светского общения вводили внеслужебные ценностные критерии, и юный поручик, ловко танцующий и умеющий смешить дам, мог почувствовать себя выше стареющего, побывавшего в сражениях полковника. С другой стороны, бал был областью общественного представительства, формой социальной организации, одной из немногих форм дозволенного в России той поры коллективного быта. В этом смысле светская жизнь получила ценность общественного дела.

Со времени петровских ассамблей остро встал вопрос и об организационных формах светской жизни, календарного ритуала, бывшие в основном общими и для народной, и для боярско-дворянской среды, должны были уступить место специфически дворянской структуре быта. Внутренняя организация бала делалась задачей исключительной культурной важности, так как была призвана дать формы общению «кавалеров» и «дам», определить тип социального поведения внутри дворянской культуры. Это повлекло за собой ритуализацию бала, создание строгой последовательности частей, выделение устойчивых и обязательных элементов. Возникла грамматика бала, а сам он складывался в некоторое целостное театрализованное представление, в котором каждому элементу (от входа в залу до разъезда) соответствовали типовые эмоции, фиксированные значения, стили поведения. Однако строгий ритуал, приближавший бал к параду, делал тем более значимыми возможные отступления, «бальные вольности», которые композиционно возрастали к его финалу, строя бал как борение «порядка» и «свободы».

Бал обладал стройной композицией. Это было как бы некоторое праздничное целое, подчинённое движению от строгой формы торжественного балета к вариативным формам хореографической игры. Бал подчинялся твёрдым законам. Степень жёсткости этого подчинения была различной: между многотысячными балами в Зимнем дворце, приуроченным к особо торжественным датам, и небольшими балами в домах провинциальных помещиков с танцами под крепостной оркестр или даже под скрипку, на которой играл немец-учитель, проходил долгий многоступенчатый путь. То, что бал предполагал композицию и строгую внутреннюю организацию, это ограничивало свободу внутри него. Именно это вызвало необходимость ещё одного элемента, который сыграл бы в этой системе роль «организованной дезорганизации», запланированного и предусмотренного хаоса. Такую роль принял на себя маскарад.

... ", революционный взрыв во Франции, критика крепостнических порядков русскими просветителями Н. И. Новиковым и А. Н. Радищевым требовали постепенности и осторожности в проведении преобразований, а порой вели к ужесточению внутренней политики. Екатерина вынуждена была считаться еще и с тем, что она пришла к власти, не имея законных прав на престол. Поэтому осторожность требовалась ей и для того, ...

Таковы источники и литература данной дипломной работы, посвященной влиянию церкви на общественно-культурную жизнь белорусского народа в конце XVIII - XIX вв. 2. Конфессиональная политика российского государства на присоединенных землях. Церковь в общественно-политическом движении в Белоруссии в конце XVIII - начале XIX вв. В 1772 - 1795 гг., воспользовавшись политическим кризисом в Речи...

… В этом году случилось событие, которое дало придворным пищу для пересудов. Оно было подстроено интригами Шуваловых. Полковник Бекетов, о котором говорилось выше, со скуки и не зная, что делать во время своего фавора, который дошел до такой степени, что со дня на день ждали, кто из двоих уступит свое место, Бекетов — Ивану Шувалову или последний — первому, вздумал заставлять малышей певчих императрицы петь у себя. Он особенно полюбил некоторых из них за красоту их голоса, и так как и он сам, и его друг Елагин были стихотворцы, то он сочинял для них песни, которые дети пели. Всему этому дали гнусное толкование; знали, что ничто не было так ненавистно в глазах императрицы, как подобного рода порок: Бекетов в невинности своего сердца прогуливался с этими детьми по саду — это было вменено ему в преступление. Императрица уехала в Царское Село дня на два и потом вернулась в Петергоф, а Бекетов получил приказание остаться там под предлогом болезни. Он там остался в самом деле с Елагиным, схватил там горячку, от которой чуть не умер, и в бреду говорил только об императрице, которой был всецело занят; он поправился, но остался в немилости и удалился, после чего был переведен в армию, где не имел никакого успеха. Он был слишком изнежен для военного ремесла.

Александр Иванович Шувалов

В это время мы поехали в Ораниенбаум, где бывали каждый день на охоте; к осени вернулись в город.

В сентябре императрица определила камер-юнкером к нашему двору Льва Нарышкина. Он только что вернулся с матерью, братом, женой последнего и с тремя своими сестрами из Москвы. Это была одна из самых странных личностей, каких я когда-либо знала, и никто не заставлял меня так смеяться, как он. Это был врожденный арлекин, и если бы он не был знатного рода, к какому принадлежал, то мог бы много зарабатывать своим действительно комическим талантом: он был очень неглуп, обо всем наслышан, и всё укладывалось в его голове оригинальным образом. Он был способен создавать целые рассуждения о каком угодно искусстве или науке; употреблял при этом технические термины, говорил по четверти часа и более без перерыву и в конце концов ни он и никто другой ничего не понимали во всем, что лилось из него потоком, и все под конец разражались смехом. Он между прочим говорил об истории, что он не любит истории, в которой были только истории, и что для того, чтобы история была хороша, нужно, чтобы в ней не было историй, и что история, впрочем, сводится к набору слов. Еще в вопросах политики он был неподражаем. Когда он начинал о ней говорить, ни один серьезный человек этого не выдерживал без смеха. Он говорил также, что хорошо написанные комедии большею частью скучны.

Как только он был назначен ко двору, императрица дала его старшей сестре приказание выйти замуж за некоего Сенявина, который для этого был определен камер-юнкером к нашему двору. Это было громовым ударом для девицы, которая исполнила приказание с величайшим отвращением. Брак этот был очень дурно принят обществом, которое взвалило всю вину на Шувалова, фаворита императрицы; он имел большую склонность к этой девице до своего фавора, и ее так неудачно выдали замуж только для того, чтобы он потерял ее из виду. Это было поистине деспотическое преследование; выйдя замуж, Нарышкина заболела чахоткой и умерла.

В конце сентября мы снова переехали в Зимний дворец. При дворе в это время был такой недостаток в мебели, что те же зеркала, кровати, стулья, столы и комоды, которые нам служили в Зимнем дворце, перевозились за нами в Летний, а оттуда в Петергоф и даже следовали за нами в Москву. Билось и ломалось в переездах немало этих вещей, и в таком поломанном виде пользоваться ими было трудно. Поскольку нужно было особое приказание императрицы на получение новых вещей и большею частью трудно, а подчас и невозможно было к ней попасть, то я решила мало-помалу покупать себе комоды, столы и самую необходимую мебель на собственные деньги как для Зимнего, так и для Летнего дворца, и когда мы переезжали из одного в другой, я находила у себя всё, что мне было нужно, без хлопот и потерь при перевозке. Такой порядок полюбился великому князю; он завел такой же для своих покоев. Что касается Ораниенбаума, принадлежавшего великому князю, там мы имели за свой счет всё, что нам было необходимо. Для своих комнат в этом дворце я всё покупала на свои деньги, во избежание всяких споров и затруднений, ибо его императорское высочество, хотя и очень был мотоват на свои прихоти, но жалел денег на мои и в целом не был щедрым; но так как-то, что я делала для своих комнат на собственный кошт, служило к украшению дома, то он был весьма этим доволен.

Лев Александрович Нарышкин

В течение этого лета Чоглокова особенно меня полюбила, и так искренно, что, вернувшись в город, не могла без меня обойтись и скучала, когда я не бывала с ней. Сущность этой привязанности заключалась в том, что я совсем не отвечала на внимание, которое ее супругу угодно было ко мне проявить, что придало мне необычайную заслугу в глазах этой женщины. По возвращении в Зимний дворец Чоглокова каждый день после обеда присылала за мной с приглашением к себе; у нее бывало немного народу, но всё же больше, чем у меня, где я была одна за чтением, или с великим князем, который появлялся только за тем, чтобы ходить большими шагами по моей комнате и говорить о вещах, которые его интересовали, но для меня не имели никакой ценности. Эти прогулки продолжались часа по два и повторялись несколько раз в день; надо было шагать с ним до изнеможения, слушать со вниманием, надо было ему отвечать, а речи его были большею частью бессвязны и воображение его часто разыгрывалось.

Помню, что как-то раз он был занят почти целую зиму проектом постройки в Ораниенбауме дачи в виде капуцинского монастыря, где он, я и весь двор, который его сопровождал, должны были быть одеты капуцинами; он находил это одеяние прелестным и удобным. Каждый должен был иметь клячу и по очереди ездить на ней за водой или возить провизию в мнимый монастырь; он помирал со смеху и был вне себя от удовольствия в виду изумительных и забавных эффектов, какие произведет его выдумка. Он заставил меня набросать карандашом план этой чудесной затеи, и каждый день надо было прибавлять или убавлять что-нибудь. Как я ни была полна решимости быть в отношении к нему услужливой и терпеливой, признаюсь откровенно: очень часто мне было невыносимо скучно от этих посещений, прогулок и разговоров, ни с чем по нелепости не сравнимых. Когда он уходил, самая скучная книга казалась восхитительным развлечением.

Мысли и замечания

Я желаю и хочу лишь блага той стране, в которую привел меня Господь; Он мне в том свидетель. Слава страны создает мою славу. Вот мое правило; я буду счастлива, если мои мысли могут тому способствовать.

Государи кажутся более великими, по мере того как вельможи страны и приближенные более удовлетворяются в отношении богатства. Изобилие должно царить в их домах, но не ложное изобилие, основанное на неоплатных долгах, ибо тогда, вместо величия, это становится лишь смешным тщеславием, над которым смеются иностранцы. Я хочу, чтобы страна и подданные были богаты, — вот начало, от которого я отправляюсь; чрез разумную бережливость они этого достигнут.

Признаюсь, что хотя я свободна от предрассудков и от природы ума философского, я чувствую в себе большую склонность почитать древние роды; я страдаю, видя, что некоторые из них доведены здесь до нищенства; мне было бы приятно их поднять. Можно было бы достичь восстановления их блеска, украсив орденами и должностями старшего в роде, если у него есть какие-нибудь достоинства, и давая ему пенсии и даже земли по мере нужды и заслуг, с условием, что они будут переходить только старшим и что они будут неотчуждаемы.

Противно христианской религии и справедливости делать рабов из людей, которые все получают свободу при рождении; один собор освободил всех крестьян, бывших раньше крепостными, в Германии, Франции, Испании и т. д. Сделать подобный резкий переворот не будет средством приобрести любовь землевладельцев, исполненных упрямства и предрассудков. Но вот удобный способ: поставить, что как только отныне кто-нибудь будет продавать землю, все крепостные будут объявлены свободными с минуты покупки ее новым владельцем, а в течение сотни лет все или по крайней мере большая часть земель меняют хозяев, и вот народ свободен.

Свобода, душа всего, без тебя всё мертво. Я хочу, чтобы повиновались законам, но не рабов. Я хочу общей цели делать счастливыми, но вовсе не своенравия, не чудачества и не тирании, которые с нею несовместимы.

Мир необходим этой обширной империи; мы нуждаемся в населении, а не в опустошениях; заставьте кишеть народом наши обширные пустыни, если это возможно. Для достижения этого не думаю, чтобы полезно было заставлять наши нехристианские народности принимать нашу веру; многоженство более полезно для [умножения] населения; вот что касается внутренних дел.

Что касается внешних дел, то мир гораздо скорее даст нам равновесие, нежели случайности войны, всегда разорительной.

Власть без доверия народа ничего не значит, тому, кто желает быть любимым и прославиться, достичь этого легко. Примите за правило ваших действий и ваших постановлений благо народа и справедливость, которая с ним неразлучна. Вы не имеете и не должны иметь иных интересов. Если душа ваша благородна — вот ее цель.

Большая часть наших фабрик — в Москве, месте, может быть, наименее благоприятном в России; там бесчисленное множество народу, рабочие становятся распущенными. Фабрики шелковых изделий не могут быть там хороши, вода мутная и особенно весною, в лучшее время года для окраски шелка; эта вода действует на цвета, они или блеклы, или грубы. С другой стороны, сотни маленьких городов приходят в разрушение! Отчего не перенести в каждый по фабрике, выбирая сообразно с местным продуктом и годностью воды? Рабочие там будут более прилежны и города более цветущи.

Дело, которое наиболее сопряжено с неудобством, — это составление какого-нибудь нового закона. Нельзя внести в это достаточно обдуманности и осторожности. Единственное средство достигнуть осведомленности о хорошей или дурной стороне того, что вы хотите постановить, — это велеть распространить слух о том на рынке и приказать точно известить вас о том, что говорят. Но кто скажет вам, какие выйдут отсюда последствия в будущем?

Екатерина II

Остерегайтесь, по возможности, издать, а потом отменить свой закон; это означает вашу нерассудительность и вашу слабость и лишает вас доверия народа, разве это будет только закон временный. В этом случае я желала бы заранее объявить его таковым и обозначить в нем, если возможно, основания и время или, по крайней мере, обозначить в нем срок в несколько лет, по истечении которых можно было бы его возобновить или уничтожить.

Хочу установить, чтобы из лести мне высказывали правду. Даже царедворец подчинится этому, когда увидит, что вы ее любите и что это путь к милости.

Говорите с каждым о том, что ему поручено; не награждайте никогда, если вас лично не просят о том; разве если вы сами намереваетесь это сделать, не будучи к тому побуждаемы; нужно, чтобы были обязаны вам, а не вашим любимцам, и т. п.

Тот, кто не уважает заслуг, не имеет их сам. Кто не ищет заслуг и кто их не открывает, недостоин и не способен царствовать.

Я как-то сказала, и этим весьма восхищались, что в милость, как и в жизнь, вносишь с собой зачаток своего разрушения.

Уважение общества не есть следствие видной должности или видного места; слабость иного лица унижает место точно так же, как достоинство другого облагораживает его, и никто, без исключения, не бывает вне пересудов, презрения или уважения общества. Желаете вы этого уважения? Привлеките доверие общества, основывая всё свое поведение на правде и на благе общества. Если вместе с тем природа наделила вас полезными дарованиями, вы сделаете блестящую карьеру и избегнете того смешного положения, которое сообщает высокая должность лицу без достоинств и слабость которого сквозит всюду.

Самым унизительным положением мне всегда казалось — быть обманутым. Будучи еще ребенком, я горько плакала, когда меня обманывали, но зато я делала всё то, чего от меня хотели, и даже неприятные мне вещи — с усердием, когда мне представляли действительные доводы.

Видали ли когда способ действия более варварский, более достойный турок, как тот, чтобы начинать с наказания, а затем производить следствие? Найдя человека виновным, что вы сделаете? Он уже наказан. Пожелаете ли вы быть жестокими, чтобы наказать его дважды? А если он невинен, чем исправите вы несправедливость, что его арестовали, лишили его всякой чести, должностей и прочего без вины? Через такое легкомыслие вы сделаетесь достойными презрения. Значит, вы пожертвуете им из стыда сознаться, что вы ошиблись, и этим усилите свою вину перед очами Бога и людей. Если бы со мной случилось такое несчастье, я не стала бы колебаться, я пожертвовала бы своим стыдом справедливости, я исправила бы со всем величием души, на которое способна, зло, которое я бы сделала.

В Венеции, в самом деспотическом месте Европы, если невинный брошен в тюрьму, а его невинность доказана, то дож, в сопровождении Сената, идет в тюрьму и провожает его с торжеством домой.

Не знаю, мне кажется, что всю жизнь мою буду иметь отвращение к назначению особой комиссии для суда над виновным, и особенно если эта комиссия должна оставаться тайной; отчего не предоставить судам дела, относящиеся до их ведения. Быть стороной и еще назначать судей — это значит выказывать, что боишься иметь справедливость и законы против себя. Пусть вельможа будет судим Сенатом, как в Англии, во Франции, пэр судим пэрами. К тому же внушаешь подозрение, что имеешь выгоду найти его виновным и что дворцовые интриги создают преступление.

Хочу, чтобы питали ко мне доверие, полагая, что я желаю лишь того, что справедливо, и что когда я вынуждена кого-нибудь наказать, это потому, что он нарушил законы, свой долг перед отечеством и перед тем, кто поставлен от Бога для поддержания порядка.

Преступление и производство дела должны быть сделаны гласными, чтобы общество (которое всегда судит беспристрастно) могло бы распознать справедливость. Впрочем, в глазах этого общества никакое хвастовство не выдержит; удовлетворит его лишь правда; ставьте себя всегда в такое положение, чтобы она говорила за вас.

Сильная душа мало способна на советы душе слабой, ибо эта последняя не в состоянии следовать и даже оценить то, что первая предлагает ей согласно своему характеру. Вообще советовать — вещь чрезвычайно трудная; я хорошо знаю, как исполнить обдуманное мною дело, но у того, кому я советую, нет ни моей мысли, ни моей деятельности при осуществлении моего совета. Это размышление всегда меня располагало, при советах, какие я принимала от других, входить в мельчайшие подробности, даже усваивать слова того, кто мне советовал, и следовать совершенно его мысли.

Это следствие моей осторожности ради успеха часто заставляло думать, что я была управляема, между тем как я действовала с открытыми глазами и единственно занятая удачей, всегда ненадежной, как только не сам задумаешь дело, которое собираешься совершить, ибо кто может поручиться, что способ соответствует вашему характеру, даже если он вам нравится.

Два принципа воспитания государя заключаются, по моему мнению, в том, чтобы сделать его благодетельным и заставить его любить истину. Это значит сделать его любезным в очах Бога и людей.

Никогда ничего не делать без правил и без причины, не руководствоваться предрассудками, уважать веру, но никак не давать ей влияния на государственные дела, изгонять из совета всё, что отзывается фанатизмом, извлекать наибольшую по возможности выгоду из всякого положения для блага общественного — вот основание Китайской империи, самой прочной из всех известных на свете.

Неудивительно, что в России было среди государей много тиранов. Народ от природы беспокоен, неблагодарен и полон доносчиков и людей, которые, под предлогом усердия, ищут лишь, как бы обратить в свою пользу всё для них подходящее. Надо быть хорошо воспитанным и очень просвещенным, чтобы отличить истинное усердие от ложного, отличить намерения от слов и эти последние от дел. Человек, не имеющий воспитания, в подобном случае будет или слабым, или тираном, по мере его ума; лишь воспитание и знание людей могут указать настоящую средину.

Пусть мне связывают руки сколько угодно, чтобы помешать делать зло, но пусть они будут у меня развязаны, чтобы делать добро, — вот на что всякий здравомыслящий человек может согласиться.

Благополучие для ума — то же, что молодость для темперамента; оно приводит в движение все страсти; блажен тот, кто не дает себя увлечь этим вихрем. Отважно выдерживать невзгоду — доказательство величия души; но забываться в благополучии — следствие твердости души.

Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора; отыскивайте истинное достоинство, хоть бы оно было на краю света: по большей части оно скромно и прячется где-нибудь в отдалении. Доблесть не лезет из толпы, не жадничает, не суетится и позволяет забывать о себе.

Никогда не позволяйте льстецам осаждать вас: давайте почувствовать, что вы не любите ни похвал, ни низостей.

Оказывайте доверие лишь тем, кто имеет мужество при случае вам поперечить и кто предпочитает ваше доброе имя вашей милости.

Будьте мягки, человеколюбивы, доступны, сострадательны и щедры; ваше величие да не препятствует вам добродушно снисходить к малым людям и ставить себя в их положение, так, чтобы эта доброта никогда не умаляла ни вашей власти, ни их почтения. Выслушивайте всё, что хоть сколько-нибудь заслуживает внимания; пусть видят, что вы мыслите и чувствуете так, как вы должны мыслить и чувствовать. Поступайте так, чтобы люди добрые вас любили, злые боялись и все уважали.

Храните в себе те великие душевные качества, которые составляют отличительную принадлежность человека честного, человека великого и героя. Страшитесь всякой искусственности. Зараза пошлости да не помрачит в вас античного вкуса к чести и доблести.

Мелочные правила и жалкие утонченности не должны иметь доступа к вашему сердцу. Двоедушие чуждо великим людям: они презирают все низости.

Молю Провидение, да запечатлеет оно эти немногие слова в моем сердце и в сердцах тех, которые их прочтут после меня.

Год и место первой публикации: 1859, Лондон

Издатель: Искандер (Александр Герцен)

Литературная форма: мемуары

Записки императрицы Екатерины II известны в нескольких редакциях, между которыми существуют немаловажные концептуальные расхождения. В первом, лондонском, издании публикуется последний по времени, правленный императрицей вариант записок. Здесь в основе повествования - противопоставление Екатерины II и ее мужа, Петра III. Эта оппозиция заявлена в начале записок; в первой фразе текста воедино слиты эпиграф и эпилог:

«Счастие не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть не что иное как следствие верных и твердых мер, не замеченных толпою, но тем не менее подготовивших известное событие. Еще чаще оно бывает результатом личных качеств, характера и поведения. […]

И вот тому два разительных примера:

Петр III - Екатерина II».

«Записки охватывают первые пятнадцать лет жизни Екатерины в России: с момента приезда принцессы Ангальт-Цербстской, будущей Екатерины II, в Москву в 1744 году, - до 1758 года. Будущая императрица прерывает мемуары накануне самых любопытных событий: смерти императрицы Елизаветы Петровны, восшествии на престол Петра III и перевороте 1762 года, возведшем на престол великую княгиню, убийстве Петра III.

«В мемуарах Екатерины описанию государственной жизни с позиции историка-аналитика предпочитается наблюдение за жизнью двора из собственных покоев. Жизнь двора - это хроника его перемещений, главным образом, из Петербурга и его окрестностей в Москву - и обратно. Посты сменяются балами и пирушками, придворные интриги ведут к ссылкам и свадьбам. Образчик эпизода из частной жизни двора, которыми не пренебрегает Екатерина, - история о том, как вошедший в фавор у императрицы Елизаветы полковник Бекетов потерял милость из-за подозрений в педофилии:

«…он очень скучал и от нечего делать заставлял у себя петь мальчиков-певчих Императрицы. Некоторых из них он особенно полюбил за их прекрасный голос. Бекетов и друг его Елагин были оба стихотворцы, и сочиняли для мальчиков песни, которые те распевали. Этому дано было самое мерзкое истолкование. Все знали, что Императрица ни к чему не чувствовала такого отвращения, как к порокам этого рода. Бекетов, по невинности сердца, беспрестанно гулял с певчими по саду. Эти прогулки были ему вменены в преступление…»

Однако главное внимание автора воспоминаний сосредоточено на том, как сама Екатерина справлялась с неизбежным одиночеством и постоянными интригами против нее при дворе. Уже в пятнадцать лет поняв, что неравнодушна к русской короне, она «старалась снискать расположение всех вообще больших и малых»: «Я показывала великую почтительность матушке, беспредельное послушание императрице, отличную внимательность великому князю, и одним словом всеми средствами старалась снискать любовь публики». Сделать это, учитывая тяжелый нрав всех трех перечисленных особ, было нелегко. Однако матушку вскоре удалили из России, а милость императрицы стоила терпения и трудов. Больше всего достается великому князю, племяннику Елизаветы и наследнику престола.

Екатерина быстро увидела, «что он мало ценил народ, над которым ему суждено было царствовать, что он держался лютеранства, что не любил своих приближенных, и что был очень ребячлив». Изуродованный оспой, играющий со своими лакеями в куклы, пропахший табаком и псиной, Петр вызывал у Екатерины отвращение. «Сердце не предвещало мне счастия; одно честолюбие меня поддерживало», - говорит она о своих ощущениях накануне их свадьбы. Не удивительно поэтому, что умный и «прекрасный как день» камергер Сергей Салтыков быстро завоевал расположение великой княгини, - раньше, чем Петр начал, по воле императрицы, половую жизнь. Именно от Салтыкова, если верить рассказчице, родился Павел, будущий российский император.

Петр давно понял, что «ни он годен для русских, ни русские для него», поэтому, когда с болезнью императрицы усилились дворцовые интриги, Екатерина увидела перед собой три пути: «1-е - разделить судьбу В. князя, какая она ни будет; 2-е - находиться в постоянной зависимости от него и ждать, что ему угодно будет сделать со мною; 3-е - действовать так, чтобы не быть в зависимости ни от какого события». Разумеется, будущая императрица избирает третий путь. «Записки» обрываются на первом после всех несправедливостей откровенном разговоре Екатерины с императрицей Елизаветой.

ЦЕНЗУРНАЯ ИСТОРИЯ

Французская рукопись с самой полной редакцией «Записок» попала к Павлу I вместе с завещанием Екатерины II в пакете, надписанном «Его Императорскому Высочеству Великому князю Павлу Петровичу, моему любезнейшему сыну». В начале ноября 1796 года ее запечатывают особой печатью, которую сломать можно только по распоряжению царя. Вряд ли Павел хотел, чтобы тайная политическая история России, в которой ставится под сомнение его принадлежность к династии Романовых, стала достоянием общественности. Однако по старой дружбе он разрешил познакомиться с рукописью князю Александру Куракину. Последний не замедлил ее скопировать - списки распространились среди дворян.

Николай I Екатерину не любил: считал, что она «позорит род», - он попытался конфисковать все до единого списки ее мемуаров и запрещал читать «позорный документ» своим родственникам.

Император Александр II, в отличие от брата, наоборот заинтересовался мемуарами своей бабки. Сразу по восшествии на престол в 1855 году он потребовал доставить их из Московского архива иностранных дел в столицу. Тогда появились новые списки. В 1858 году некий русский, маленького роста и слегка прихрамывающий, привез рукопись «Записок» в Лондон и передал ее политическому эмигранту Александру Герцену. В сентябре в русской газете «Колокол», которую Герцен издавал в Лондоне, появляется анонс:

«Спешим известить наших читателей, что Н. Трюбнер издает в октябре месяце на французском языке мемуары Екатерины II, написанные ею самой (1744–1758). Записки эти давно известны в России по слухам и, хранившиеся под спудом, печатаются в первый раз. Мы взяли меры, чтобы они тотчас были переведены на русский язык».

«Колокол» в России был запрещен, как и все сочинения политического эмигранта Герцена. Но это не мешало повсеместному распространению журнала на родине Искандера. Говорят, что император читал его так же внимательно, как студенты-радикалы. Может быть поэтому в «Библиографических записках» в 1858 году появились два коротеньких отрывка из мемуаров Екатерины. В конце осени 1858 года мемуары вышли на французском, затем на русском, немецком, шведском, датском языках. Последовали переиздания. Позже стало известно, что некто, переправивший «Записки» в Европу - это Петр Бартенев, известный историк и архивист. Он-то и перевел сочинение на русский язык. Впоследствии этот перевод перепечатывался пять раз за границей и три раза в России.

Российские послы и консулы по приказу правительства бросились скупать и уничтожать издания - а Герцен умножал тиражи. Книга нашумела в Европе. Кое-кто утверждал, что «Записки» вышли из-под пера самого Герцена. В России искали злоумышленника, доставившего рукопись в Лондон, но не нашли. Любопытно, что впоследствии Бартенев был убежденным монархистом и очень сердился, когда ему напоминали об этой истории, пресекая любые намеки на его участие в публикации «Записок».

В 1891 году мемуары прочитал Александр III и наложил на них «дополнительный запрет». После 1905 года в России стали издавать «Записки», перепечатанные с герценовского издания. В 1907 году вышел 12-й том академического издания сочинений императрицы, где из французского текста все же исключили несколько отрывков.

М.М. САФОНОВ

«ЗАПИСКИ...» ЕКАТЕРИНЫ II О СЕБЕ И РОМАНОВЫХ

Safonov M.M. Catherine II and the Romanovs in her “Memoires”

Аннотация / Annotation

В статье анализируются «Записки императрицы Екатерины Второй», которые являются выдающимся памятником русской культуры последней четверти XVIII в. Они представляют собой ценнейший источник по истории Дома Романовых и содержат уникальный материал о четырех представителях романовской династии, который не нашел никакого отражения в других источниках: императрице Елизавете Петровне, ее племяннике великом князе Петре Федоровиче, его супруге великой княгине Екатерине Алексеевне, их сыне великом князе Павле. Но самая большая ценность этих мемуаров заключается в том, что они позволяют составить представление о личности самое императрицы Екатерины II.

“Memoires” of Catherine II is outstanding monument of the Russian culture of the last quarter of XVIII century. It is a source of the great value about of Romanov’s history. There is unique evidence about 4 members of royal family: impress Elisabeth, her nephew impress gr. d. Peter, his wife Catherine, their son Paul. But the most interest of “Memoire” is a possibility to get real notion of Catherine II herself.

Ключевые слова / Keywords

«Записки императрицы Екатерины Второй», императрица Елизавета, великий князь Петр Федорович, великая княгиня Екатерина, великий князь Павел Петрович. “Memoires” of Catherine II, Empress Elisabeth, Grand Duke Peter, Grand Duchess Catherine, empress Catherine II, their son Paul.

САФОНОВ Михаил Михайлович – старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, кандидат исторический наук, г. Санкт-Петербург; 8-812-784-81-39; Этот e-mail адрес защищен от спам-ботов, для его просмотра у Вас должен быть включен Javascript

Почти четверть века Екатерина II работала над своими автобиографическими записками. Они должны были увековечить образ императрицы в памяти потомков. Но 5 ноября 1796 г. Екатерину сразил апоплексический удар. К исходу следующего дня, не приходя в сознание, императрица скончалась. Внезапная кончина сорвала ее замысел. Точнее говоря, не позволила осуществить его так, как задумала императрица. И не потому что неожиданная кончина помешала окончить многолетний труд. Просто апоплексия, сразившая Екатерину в то ноябрьское утро, не позволила императрице подготовиться к смерти. Екатерина собиралась жить, по крайней мере, до восьмидесяти лет. Она была уверена, что у нее еще есть время. Если бы государыня хотела остаться в памяти потомков такой, какой она описала себя в «Записках», она была должна, точнее обязана, уничтожить черновики и подготовительные материалы. Но она не успела этого сделать. Сама того не желая, Екатерина оставила ценнейший материал для опровержения того, что, в конце концов, написала о себе.

Однако, как это не покажется странным, никто из исследователей в полной мере такой возможностью не воспользовался. Несмотря на то, что существует подготовленное академиком А.Н. Пыпиным авторитетное академическое издание французского текста «Записок...», в котором воспроизведены все собственноручные тексты императрицы, включая подготовительные материалы, а также точный перевод этого памятника на русский язык. Последняя публикация несколько раз воспроизводилась в перестроечное и постперестроечное время.

Екатерина создала две редакции «Записок...». И они очень существенно отличаются друг от друга. Первая редакция относится к началу 1770 гг. (1-194), то есть, написана женщиной, которой шел пятый десяток. Эта редакция создана в атмосфере острой, но скрытой от посторонних глаз борьбы за власть, которая развернулась при российском дворе между приверженцами Екатерины II и сторонниками ее сына Павла Петровича в связи приближающимся совершеннолетием наследника престола. Работа над второй редакцией протекала в середине 1790-х гг., когда Екатерине шел седьмой десяток. (201-461) . Эта редакция писалась тогда, когда власть Екатерина уже достаточно окрепла и перед императрицей стояли уже совсем другие задачи: прежде всего, отстоять свое историческое право на престол, когда в эпоху Французской буржуазной революции был поставлен под сомнение сам принцип монархической власти. Императрица более всего заботилась о том, чтобы представить потомству свой идеальный образ.

Первая редакция охватывает период от рождения Екатерины до 1751 г. Редакция вторая освещает период с момента появления Софии Августы Фредерики в России в 1744 г до 1758 г. Таким образом, время со дня приезда в Петербург в 1744 г. до 1751 г. описан дважды. И оба по-разному.

Кроме того, до нас дошла еще одна автобиографическая записка середины 1750-х гг., написанная не императрицей, а великой княгиней, женой наследника престола, который еще должен был стать императором (467-499) .

Эта записка предназначалась либо для английского посланника Г. Вильямса, либо для его секретаря С. Понятовского. Но, скорее всего, именно для последнего. Она написана тогда, когда Петр III был еще великим князем Петром Федоровичем, то есть при живом наследнике императрицы Елизаветы Петровны. Как самая ранняя, она очень существенно отличается от первых двух и служит важным подспорьем для правильного понимания содержания более полных мемуарных опытов.

В обеих редакциях, созданных в разных политических условиях, представлены два различных автопортрета императрицы. Это различие обусловлено разными задачами, которые ставил перед собой автор мемуаров. Основные персонажи «Записок...» являются лишь аксессуарами автопортрета Екатерины II. Поскольку эти автопортреты разные, то и их аксессуары также различны. Все персонажи мемуаров каждой редакции составляют жестко выстроенную систему образов, в которой каждый образ выполняет свою строго заданную ему автором функцию. Поскольку общая схема первой редакции отлична от общей схемы второй редакции, функции каждого персонажа в обеих редакциях совершенно различны.

Сопоставление этих трех текстов позволяет выявить то, что Екатерина во что бы то ни стало хотела скрыть. Для ученого это самая важная сторона мемуаротворчества императрицы. Умолчания дают исследователю уникальную возможность пренебречь тем, что Екатерина пыталась внушить потомству и определить то, что она на самом деле старалась утаить. Такой подход позволяет восстановить ее подлинные облики, определить сравнительную достоверность образа каждого из Романовых, представленных в этих текстах. В свою очередь, это открывает возможность не только внести существенные коррективы в наши представления о личности Екатерины и ее «родственников», но и по-новому взглянуть на политическую борьбу в российских верхах.

Большинство эпизодов, описанных в «Записках...», носят настолько личностный характер, что они не нашли никакого отражения в других документах. Поэтому только сопоставление их трактовок в обеих редакциях, позволяет определить их сравнительную достоверность. Но сохранился архив Тайной канцелярии. В нем отложился материал, освещающий кадровые изменения Малого двора. Документы Тайной канцелярии, касающиеся лакеев, обслуживающих великую княгиню и великого князя, на первый взгляд, не имеют большого исторического значения. Поэтому эти архивные материалы почти не интересовали ни историков императорского двора, ни биографов Романовых. Именно эти «второстепенные» материалы позволяют правильно понять поведение главных действующих лиц «Записок...», объяснить суть конфликтов Малого и Большого дворов, восстановить то, что мемуаристка во чтобы то ни стало стремилась утаить. Дополненные донесениями иностранных дипломатов эти материалы позволяют восстановить тайную политическую борьбу, которая разворачивалась тогда в петербургских верхах.

Обе редакции «Записок...», и 1770-х гг., и 1790-х, столь сильно разнятся друг от друга, что может даже создаться впечатление, будто бы они написаны разными людьми. В них созданы два совершенно разных образа автора мемуаров, то есть Екатерины. И это само по себе важнейший предмет, требующий самого тщательного исследования. К сожалению, исследователи, ни отечественные, ни зарубежные не распознали этого важнейшего обстоятельства и не воспользовались возможностями, которые открывает сопоставление авторских текстов.

В первой редакции своих «Записок...» Екатерина II старается создать образ довольно непосредственной девушки, очень живой и энергичной, а главное от политики бесконечно далекой. Она не борется ни за престол, ни за власть, совершенно чужда каким-либо интригам, заговорам, тайным козням. Самое провидение предназначило ей корону, сама же она верила в свое предназначение, но ничего не делала, чтобы овладеть скипетром. Это очень чистое и политически совершенно девственное создание. Накануне замужества она еще не знает, в чем состоит «разница обоих полов». И остается таковой и после свадьбы. Она - почти еще совсем ребенок. Недаром врач уверял, что у семнадцатилетней Екатерины голова шестилетнего ребенка, так как «головные кости еще не срослись». Соответственно она и ведет себя: любит прыгать, скакать, обожает жмурки, возню, всевозможные ребяческие проказы и детские игры. Естественно, она увлекается танцами, нарядами, драгоценностями. Ей противостоит Большой двор во главе с императрицей Елизаветой Петровной, женщины грубой, капризной, жестокой, деспотичной. Несомненно, она является главным антигероем первой редакции «Записок...». Именно в ее личности кроются все злоключения и неприятности, которые пришлось перенести Малому двору, прежде всего самой Екатерине.

Почти постоянно великая княгиня подвергается беспричинным притеснениями, обидам. Императрице и людям, которых она уполномочила наблюдать за невесткой, претит ее веселый и общительный характер. Она раздражает их своей живостью. Стареющую императрицу шокирует красота молодости. Ревность Елизаветы вызывают и туалеты великой княгини. Императрица недовольна тем, что невестка тратит много денег на туалеты и постоянно находится в долгах. Но ее раздражение неоправданно, ибо происхождение этих долгов вполне естественно и не может вызвать нареканий. Тем не менее, Екатерина все время подвергается незаслуженным унижениям и оскорблениям. Вплоть до того, что, увидев не ней новое красивое платье, ее бранят за отсутствие детей, тогда как виноват в этом только ее муж, физическое развитие которого не позволяло ему стать отцом ранее двадцатипятилетнего возраста. Вследствие этих причин режим содержания Малого двора постоянно ужесточается. Однако она не может найти этому разумного объяснения, кроме прихоти, капризов и самодурства. Каждый раз, когда Екатерина подвергается эскападам императрицы, это бывает вызвано особенностями характера дряхлеющей государыни, женщины-деспота, пользовавшейся своей неограниченной властью над судьбами подданных. Когда Екатерину совершенно беспричинно бранят, она никогда не знает, за что именно и в чем она провинилась на этот раз.

Совсем иной предстает Екатерина во второй редакции своих «Записок...». От былого образа непосредственного ребенка не осталось и следа. Это кристально чистое в нравственном отношении существо с мужским умом и характером, и в то же время с очаровательной женской внешностью, «благородный рыцарь», единственными жизненными побуждениями которого всегда были «самая строгая честность и добрая воля» (444-445). Разумеется, здесь уже нет ни прыжков, ни возни, ни детских проказ, ни ребяческих забав. Это вполне взрослый человек, «философ в пятнадцать лет», развитый не по годам. Образ резвящегося инфанта «уступлен» мужу, но его ребяческая непосредственность совсем иного рода, чем ранее была у автора. Она граничит с инфантилизмом. То, что ранее подавалось как проявление живой детской непосредственности Екатерины, теперь подается как плод замедленно умственного и физического развития ее мужа, который не может зачать ребенка просто потому, что еще психологически не стал взрослым мужчиной. Этот «отрицательный» инфантилизм служит великолепным фоном, на котором теперь уже интеллектуализм Екатерины проявляется еще ярче. Она умна не по годам. Во всем демонстрирует умственное превосходство и интеллектуальную силу рано развившейся девушки.

Разумеется, новый образ «умной» Екатерины требовал и соответствующих ему интересов. Ее не увлекают ни балы, ни украшения, ни наряды. Ее интересы не в мишуре придворной жизни, они - совсем в другой интеллектуальной области: она прилежно изучает русский язык, читает книги, любит умные беседы. При этом она чрезвычайно набожна, искренне религиозна. Ее считают «прилежным ребенком». И действительно, она еще больше чем в первой редакции, чужда политике. Она ни на что не претендует и во всем сообразуется с волей императрицы, делает, что ей прикажут. Даже в тех эпизодах, где ранее вопреки замыслу автора нет-нет, да и проскользнет интерес к политическим делам, теперь малейшие следы этого тщательно вытравлены. Если в первой редакции ребячливая и непосредственная Екатерина вопреки своим склонностям все же оказывается втянутой в политическую борьбу - во время опасной болезни императрицы у великой княгини-хохотушки и попрыгуньи - появляется, однако, план спасения себя и своего супруга (145-146), то во второй редакции «умная» и искренне набожная жена инфантильного Петра - полу-мальчика, полу-мужчины, даже и не думает ни о чем подобном.

Она, как и ранее, подвергается несправедливым притеснениям. То ее обвиняют в том, что она не любит мужа, то совершенно безосновательно подозревают в амурах с камер-лакеем. Ее унижают совершенно незаслуженно. Но конфликты с Елизаветой и ее окружением происходят на другой почве. Недалекую и ограниченную императрицу с замашками настоящего самодура раздражает интеллект невестки. Ее бранят за то, что она считает себя слишком умной.

Теперь причина постоянного недовольства Елизаветы и надзирающей за Екатериной лиц не в излишней живости и веселости малого двора. Их беспокоит, что «умная» невестка все время тратит деньги. Императрицу беспокоят долги Екатерины, молодой и богато одетой. Но она вынуждена тратиться на наряды, но не по душевной склонности, а потому, что придворный этикет требует, чтобы супруга наследника была богато одета, а это вводит ее в долги. Елизавету раздражают и долги, и наряды невестки, а главное - умственное превосходство великой княгини. Поэтому из окружения Екатерины постоянно один за другим удаляются преданные ей лица, но не потому, что они любят веселье, как это было раньше. Теперь их удаляют исключительно за то, что они преданы Екатерине.

Сходство образов Екатерины в обеих редакциях лишь в том, что она абсолютна чужда политики.

В первой редакции мемуаров противостояние двух дворов - конфликт возрастов: пожилых раздражает живость и подвижность молодежи. В то же время это - столкновение прихоти, капризов, самодурства взрослых с детской непосредственностью юношества.

Во второй редакции «Записок...» конфликты Малого и Большого дворов представлены по-иному. Императрица не столько капризный самодур, как это было ранее, а скорее добрая и ласковая женщина, относящаяся к своей невестке с большой симпатией и даже любовью. Правда, государыня иногда бывает не в духе, подпадает под влияние «зловредных людей», и тогда она проявляет себя как капризный деспот и совершает несправедливые поступки. Кроме того, ей претит интеллектуализм Екатерины, поэтому «зловредным людям» очень легко убедить государыню в том, что великая княгиня считает себя умней других. И это иногда становиться источником неприятных недоразумений. Однако главной причиной, из-за которой Малый двор подвергается все возрастающим преследованиям, является безрассудное, иногда нелепое, а порой просто безобразное поведение Петра, его откровенно хулиганские выходки, которые не могут не влечь за собой справедливого наказания. Петр представлен настоящим монстром. Именно он порождает конфликты Большого двора с Малым. Екатерина пытается пресечь дерзости супруга. Но у нее это не получается, и она вынуждена разделять его печальную участь. Они оба оказываются в «политической тюрьме». Но великая княгиня терпит безвинно за мужа. Кроме того, она сама становится жертвой недоброжелателей. Они очерняют супругу наследника в глазах подозрительной императрицы. Им это часто удается, а она вынуждена страдать совершенно незаслуженно.

Таким образом, в первой редакции антиподами являются императрица Елизавета и великая княгиня Екатерина. Деспот и ее жертва. Для того, чтобы изобразить свою невинность, Екатерина не жалеет черных красок, рисуя отвратительный образ Елизаветы. При этом каждый пассаж о самодурстве государыни, как правило, сопровождает повествование о несправедливом преследовании невинной девушки. Одним словом, чем безобразнее выглядит императрица, тем выигрышней смотрится ее невестка. Обличение Елизаветы - это прием для самооправдания Екатерины.

Совсем иной прием применен во второй редакции. Здесь антиподами являются Петр и Екатерина. Главный «злодей» - великий князь. Именно он является основным источником зла. Петр как бы заимствует у Елизаветы, изображенной теперь довольно-таки привлекательно, образ антигероя. Портрет Петра, нарисованный тенденциозным пером его супруги, это почти что карикатура. Изображая мужа нравственным и физическим уродом, Екатерина тем самым стремилась реабилитировать себя самое.

Обе редакции отражают две попытки конструирования этой исторической неправды. Усилия мемуаристки не пропали даром. Облик, созданный в последней редакции, прочно утвердился в историографии. В 1859 г. Герцен обнародовал текст последней редакции и как бы освятил своим авторитетом образ Екатерины, ею самой представленный. С тех пор именно этот образ и вошел в литературу. Таковой она предстала со страниц сочинений С.М. Соловьева и В.О. Ключевского.

В.А. Бильбасов, автор наиболее обстоятельной биографии Екатерины до ее воцарения, и поныне остающейся самым полным собранием фактического материала, сделал этот облик почти что каноническим. Хотя историк и отмечал определенную тенденциозность «Записок» и «заведомую неправду» он, тем не менее, перенес в свой труд едва ли не все основные положения и самохарактеристики Екатерины из этого текста. Все последующие исследователи в общем-то шли по пути, проложенным В.А. Бильбасовым. Академическая публикация первой редакции «Записок», осуществленная А.Н. Пыпиным, равно как и других подготовительных материалов ко всем редакциям, поставила много вопросов, но не изменила образа Екатерины, нарисованного ей самой в заключительной редакции. Он лишь слегка подправлялся, уточнялся, углублялся на основе данных из других редакций, но в основе своей оставался неизменным. В советское время «Записками...» Екатерины II, как историческим памятником, никто не занимался, даже с целью пропагандистского разоблачения. Да это было и невозможно.

В конце XX-го и в XXI в. в России появился целый ряд некритических сочинений о Екатерине II, в которых в той или иной степени рассматривался вопрос о ее «Записках...» . Эти сочинения носили поверхностный характер и отличались откровенно панегирическим духом. И хотя по большей части они были написаны профессиональными учеными, их работы больше напоминали научно-популярные сочинения, преследующие цель восстановить репутацию Екатерины II, незаслуженно опороченную в советское время.

Для всех этих работ характерна вера в достоверность воспоминаний Екатерины как исторического источника и в абсолютную искренность их автора, чуть не в исповедальный характер мемуаров царицы, написанных «с предельной откровенностью» . Авторы этих трудов свято верили в то, что молодая Екатерина политикой не занималась и лишь безрассудное поведение мужа заставило ее в середине 1750-х гг. для спасения себя, сына и отечества включиться в политическую борьбу. Никто из них не усомнился в достоверности этого образа. Более того, желая «дополнить» заключительную редакцию, современные биографы переносят в свои биографии отдельные эпизоды, описанные в ранней редакции создавая некий «синтетический образ» .

Такое же положение и в зарубежной историографии.

Между тем ни один из этих двух образов автора мемуаров, представленных в различных редакциях, не соответствует действительности. Подлинная Екатерина - это та женщина, которая создала эти два образа. Для чего же она сделала это? Для того, чтобы скрыть от потомства свой подлинный облик. Важнейшая исследовательская задача, еще ни кем не поставленная, состоит в том, чтобы, противопоставляя два образа Екатерины, воссоздать подлинный облик императрицы и окружавших ее персонажей из династии Романовых.

Список литературы

Сафонов М.М. Завещание Екатерины II. СПб., 2002.

Дневник А.В. Храповицкого. СПб., 1901.

Сочинения императрицы Екатерины II на основании подлинных рукописей и объяснительными примечаниями академика А.Н. Пыпина. Т. XII. СПб., 1907.

Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907.

Записки императрицы Екатерины Второй. М., 1989.

Крючкова М.А. Мемуары Екатерины II. М., 2009.

Сексуальные откровения Екатерины II и происхождение Павла I // Reflextions on Russia in the Eighteenth Century. Edited by Jaachim Klein, Simon Dixon and Maarten Fraanje. Bohlau Verlag Koln Weimar Vien. 2001.

О происхождении Павла I // Император Павел I - взгляд XXI века. СПб., 2004. С. 5-20.

Сафонов М.М. Ангальт-Цербстская девственница // Технология власти. СПб., 2005. С. 208-242.

Писаренко К.А. Повседневная жизнь русского двора в царствование Елизаветы Петровны. М., 2003.

Сафонов М.М. Большой двор против Малого // Российский императорский двор и Европа... С. 95 -101.

Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. XII. Т. 23-24. М., 1964. Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. V. // Сочинения в девяти томах. Т. V. М. 1989.

Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. Т. XII. Ч. II. Берлин, 1900.

Анисимов Е.В. «Записки» Екатерины II: силлогизмы и реальность // Записки императрицы Екатерины II. Репринтное воспроизведение издания 1859. М, 1990.

Сафонов М.М. «Молодая Екатерина» в отечественной историографии // Мавродинские чтения. 2004. СПб., 2004. С. 46-47.

Мадарьяга И., де. Россия в эпоху Екатерины Великой. М., 2002.

Полностью материал публикуется в российском историко-архивоведческом журнале ВЕСТНИК АРХИВИСТА. Ознакомьтесь с условиями подписки .

», вышедшая в издательстве Сретенского монастыря, воссоздает живые картины семейной жизни последних Романовых, показывая высоту их отношений и нравственных идеалов. Императрица Александра Федоровна своей рукой записала полюбившуюся ей цитату: «Это должен быть дом, в котором дети будут расти для истинной и благородной жизни, для Бога». Именно такой видели семью последнего Русского императора их приближенные, оставившие о них свои воспоминания.

Переписка Императрицы Александры Федоровны и ее дочери, Великой Княжны Татьяны Николаевны

Императрица Александра Федоровна была доброй женой и матерью. Она достойно исполняла обязанности Царицы, видя в них долг, возложенный на нее Господом, подвизалась и в благотворительности, помогая тем, кто нуждался, но особенно ценила она свою семью.

Режим для детей был обычным, обязанности, привычные Царской Семье, не тяготили. Император и Императрица были верны принципам их собственного воспитания: большие, хорошо проветриваемые комнаты, жесткие походные кровати без подушек; обыкновенными были холодные купания (теплые разрешались вечером). Подрастая, дети обедали вместе с родителями. Еда была простая: говядина, свинина, борщ и гречневая каша, вареная рыба, фрукты. Не принимая расточительного образа жизни большей части высшего общества России, Николай Александрович и Александра Федоровна хотели постепенно привить чувство настоящих ценностей и своим детям. Благотворное нравственное и духовное влияние ясно обозначилось в их короткой жизни. Один близкий им человек писал: «Они вели скромную жизнь, были просты в обращении и не придавали значения своему положению; у них не было и намека на высокомерие».

Они вели скромную жизнь, были просты в обращении и не придавали значения своему положению; у них не было и намека на высокомерие

Одна из фрейлин Александры Федоровны, Софи Буксгевден вспоминала историю, связанную с Татьяной Николаевной, которой тогда было 18 лет:

«Они не придавали значения своему царскому положению, болезненно воспринимая высокопарное обращение. Однажды, на заседании комиссии по делам благотворительности, я должна была обратиться к Великой Княжне Татьяне как к президенту этой комиссии, и естественно, начала: «Если это будет угодно Вашему Царскому Высочеству...» Она посмотрела на меня с изумлением и, когда я села рядом с ней, наградила меня пинком под столом и прошептала: «Ты что, с ума сошла, так ко мне обращаться?» Пришлось мне поговорить с Императрицей, чтобы убедить Татьяну, что в официальных случаях такое обращение необходимо».

Вечера часто проводились «в семье» - собирались дети, Александра Федоровна и какая-нибудь близкая подруга или родственница в комнате Императрицы. Часы заполнялись музыкой, беседами, рукоделием и чтением. Если Император мог к ним присоединиться - обычно он работал до полуночи над государственными бумагами - то он читал вслух, отдавая предпочтение истории, русской литературе, поэзии или евангельским текстам.

Дети обычно не появлялись на публике, кроме тех случаев, когда этого требовали общественные обязанности или придворные церемонии. Трудно было найти друзей; Императрицу ужасала мысль ввести своих дочерей в компанию чересчур искушенных молодых женщин высшего света с их глупыми и иногда жестокими сплетнями. Это неодобрение распространялось даже на молодых кузенов и кузин, чье воспитание было более привилегированным. Когда у нее родился сын, в товарищи ему Государыня выбрала маленьких сыновей дворцовых слуг, воспитателей и доктора.

Существенной частью воспитания были игры и занятия спортом на открытом воздухе и в парке, окружавшем дворец в Царском Селе, и во время выездов семьи в загородные поместья в конце лета или ранней осенью. Одну-две недели в году проводили на «Штандарте», царской яхте, - единственном месте, где все могли расслабиться и быть самими собой, не опасаясь посторонних глаз. Ходили также на чай, который устраивала их тетя - Великая Княгиня Ольга Александровна и на который приглашались другие молодые люди. Позднее бывали танцы, теннис, прогулки верхом с молодыми офицерами. Император сам сопровождал своих дочерей в театр и на концерты. Вспоминает Софи Буксгевден:

Императрица понимала жизнерадостность юности и никогда не сдерживала их, если они шалили и смеялись

«Императрица в самом деле воспитывала дочерей сама, и делала это прекрасно. Трудно представить себе более очаровательных, чистых и умных девочек. Она проявляла свой авторитет только при необходимости, и это не нарушало той атмосферы абсолютного доверия, которая царила между нею и дочерьми. Она понимала жизнерадостность юности и никогда не сдерживала их, если они шалили и смеялись. Ей также нравилось присутствовать на уроках, обсуждать с учителями направление и содержание занятий.

Татьяна Николаевна, по-моему, была самая хорошенькая. Она была выше матери, но такая тоненькая и так хорошо сложена, что высокий рост не был ей помехой. У нее были красивые, правильные черты лица, она была похожа на своих царственных красавиц-родственниц, чьи фамильные портреты украшали дворец. Темноволосая, бледнолицая, с широко расставленными светло-карими глазами: это придавало ее взгляду поэтическое, несколько отсутствующее выражение, что не совсем соответствовало ее характеру. В ней была смесь искренности, прямолинейности и упорства, склонности к поэзии и абстрактным идеям. Она была ближе всех к матери и была любимицей у нее и у отца. Абсолютно лишенная самолюбия, она всегда была готова отказаться от своих планов, если появлялась возможность погулять с отцом, почитать матери, сделать то, о чем ее просили. Именно Татьяна Николаевна нянчилась с младшими, помогала устраивать дела во дворце, чтобы официальные церемонии согласовывались с личными планами семьи. У нее был практический ум Императрицы и детальный подход ко всему. Она не обладала сильным характером Ольги Николаевны, всегда была под ее влиянием, но в случаях, требующих решительных действий, принимала решения быстрее, чем ее старшая сестра, и никогда не теряла головы».

В течение двадцати лет от рождения Великой Княжны Татьяны Николаевны до ее гибели вместе с семьей в Екатеринбурге записки были частой, если не ежедневной формой общения в семье. Когда Александра Федоровна из-за нездоровья или занятости обязанностями Императрицы не могла подняться наверх в комнаты к детям, она часто писала им письма, и эту привычку, подрастая, они охотно перенимали. В то время как большинство записок и писем относятся к домашним делам, режиму и болезням, есть также и такие, которые живо рисуют духовную жизнь этой дружной семьи.

Александра Федоровна хотя и владела бегло русским языком, свою личную корреспонденцию вела на английском - и потому, что предпочитала его, и для того, чтобы ее дети поупражнялись в нем, особенно две старшие дочери - Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна. Дети по-русски говорили почти исключительно друг с другом и с отцом; французский, английский и немецкий были их школьными предметами.

Хотя Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна довольно свободно говорили по-английски, в письменной речи они не достигли совершенства. Письма Татьяны Николаевны отличаются любовью к родителям и ко всей семье; жизнь этой скромной, милой девушки полна теплоты и домашности; безошибочно можно сказать, что она - достойная дочь своей святой матери.

17 января 1909 года.

Моя дорогая Мама!

Я надеюсь, сегодня ты не очень устанешь и выйдешь к обеду. Мне всегда ужасно жаль, когда ты устаешь и не можешь встать с постели. Дорогая Мама, я буду молиться за тебя в церкви. Я надеюсь, что сегодня мы сможем сходить с тобой в Анин маленький домик. Пожалуйста, выспись хорошо и не уставай. Может быть, у меня много промахов, но пожалуйста, прости меня. Очень хорошо, что вчера ты не ходила в церковь, а то бы ты наверняка еще больше устала.

Много-много раз целую мою любимую Маму.

Твоя любящая дочь

Я буду молиться за тебя в церкви.

Моя дорогая Татьяна, нежно целую и благодарю тебя за твое милое письмо.

Это прекрасно - ты молишься за свою мамочку; может быть, Бог ей даст что-то хорошее. Но иногда Он посылает болезнь для блага чьей-либо души. Старайся быть как можно лучше и не причиняй мне беспокойства, тогда я буду спокойна, я ведь не могу подняться наверх и посмотреть, как дела с уроками, как ты себя ведешь и как разговариваешь. Веди себя хорошо. Тебя обнимает твоя любящая

Да благословит тебя Бог.

Следующее письмо было написано Татьяной, когда она готовилась к исповеди и Святому Причащению.

Моя любимая, дорогая милая Мама, мне очень радостно, что завтра я приму Тело Господне и Его Кровь. Это очень хорошо. Пожалуйста, прости меня, что я не всегда слушаю тебя, когда ты мне что-то говоришь. Сейчас я постараюсь слушать всех и особенно моих дорогих Папу и Маму. Пожалуйста, попроси у него тоже прощение за меня. Я постараюсь быть очень послушной. Пожалуйста, дорогие мои, спите оба хорошо, пусть вам приснится наш любимый «Штандарт», который сейчас так далеко. Перед Причастием я буду читать все молитвы.

Пусть Бог благословит моих милых Папу и Маму. Нежно вас целую.

Ваша любящая, преданная и благодарная за все

дочь Татьяна.

«Штандарт».

Моя дорогая, милая Мама,

я не могу не думать о том, какой я была нехорошей, не посидела с тобой сегодня днем. Я плачу и чувствую себя такой несчастной без тебя. Я хочу быть с тобой, милая Мама. Пожалуйста, разреши мне. Завтра я не смогу быть с тобой, потому что будет очередь Ольги, и если я появлюсь, она рассердится. Как же мне сделать то, чего так хочется?

Да благословит тебя Бог, милая Мама. Пожалуйста, ответь. Только бы я смогла сейчас придти и поцеловать тебя - тогда бы я успокоилась.

Твоя любящая Татьяна.

Ливадия.

Моя дорогая, родная, милая Мама,

я прошу прощения за то, что не слушаю тебя, спорю с тобой, - что я непослушная. Сразу я никогда ничего не чувствую, а потом ощущаю себя такой грустной и несчастной оттого, что утомила тебя, потому что тебе все время приходилось мне все повторять. Пожалуйста, прости меня, моя бесценная Мамочка. Сейчас я действительно постараюсь быть как можно лучше и добрее, потому что я знаю, как тебе не нравится, когда одна из твоих дочерей не слушается и плохо себя ведет. Я знаю, как это ужасно с моей стороны плохо себя вести, моя дорогая Мама, но я на самом деле, милая моя, буду стараться вести себя как можно лучше, и никогда не утомлять тебя, и всегда слушаться с первого слова.

Прости меня, дорогая. Пожалуйста, напиши мне только одно слово, что ты меня прощаешь, и тогда я смогу пойти спать с чистой совестью. Да благословит тебя Бог всегда и повсюду! Никому не показывай это письмо.

Поцелуй от твоей любящей, преданной, благодарной и верной дочери

Избранные записки и письма Императрицы Александры Федоровны ее дочери, Великой Княжне Ольге Николаевне

Великая Княжна Ольга Николаевна, старшая дочь Государя Николая Александровича и Государыни Александры Федоровны, родилась осенью 1895 года. Яркое описание этой молодой девушки было оставлено баронессой Буксгевден, фрейлиной Императрицы и подругой всех четырех сестер:

«Великая Княжна Ольга Николаевна была красивая, высокая, со смеющимися голубыми глазами, чуть коротким носиком, который она сама называла «мой курносик». У нее были очень красивые зубы, изумительная фигура, она прекрасно ездила верхом и танцевала. Из всех сестер она была самая умная, самая музыкальная; по мнению ее учителей, она обладала абсолютным слухом. Она могла сыграть на слух любую услышанную мелодию, переложить сложные музыкальные пьесы, аккомпанировать без нот самые трудные вещи, пальцы ее извлекали из инструмента чудесный звук.

Ольга Николаевна была очень непосредственна, иногда слишком откровенна, всегда искренна. Она была очень обаятельная и самая веселая. Когда она училась, бедным учителям приходилось испытывать на себе множество ее всевозможных штучек, которые она изобретала, чтобы подшутить над ними. Да и повзрослев, она не оставляла случая позабавиться. Она была щедра и немедленно отзывалась на любую просьбу. От нее часто слышали: «Ой, надо помочь бедняжке такому-то и такой-то, я как-то должна это сделать». Ее сестра Татьяна была склонна более оказывать помощь практическую, она спрашивала имена нуждающихся, подробности, записывала все и спустя некоторое время оказывала конкретную помощь просителю, чувствуя себя обязанной сделать это».

Сидней Гиббс, учивший детей английскому, добавляет, что «она любила простоту и обращала мало внимания на одежду. Ее моральный облик напоминал мне ее отца, которого она любила больше всего на свете. Она была по-настоящему верующей».

Когда ей было 20 лет, Великая Княжна Ольга Николаевна получила право распоряжаться частью своих денег, и первая ее просьба была разрешить ей оплатить лечение ребенка-инвалида. Выезжая на прогулки, она часто видела этого ребенка, ковыляющего на костылях, и слышала, что его родители были слишком бедными, чтобы платить за его лечение. С этой целью она немедленно начала откладывать свое небольшое ежемесячное содержание.

Когда началась Первая мировая война, Великие Княжны Ольга Николаевна, Татьяна Николаевна и Императрица Александра Федоровна начали обучаться на сестер милосердия. Всю войну они усердно работали в госпиталях, которые Александра Федоровна устроила во дворцах Царского Села, часто оказывая медицинскую помощь солдатам, только что прибывшим с фронта. Они продолжали свою работу до ареста и заточения семьи в 1917 году.

Баронесса Буксгевден продолжает:

«Ольга Николаевна была предана своему отцу. Ужас революции повлиял на нее гораздо больше, чем на других. Она полностью изменилась, исчезла ее жизнерадостность».

Хотя она и изменилась, заточение ее не ожесточило. Оно, однако, сделало ее очень серьезной. Девушка понимала, в какой серьезной ситуации оказалась ее семья. Ее преданность отцу, удвоенная чистосердечием и непоколебимой верой во Христа, побудили ее писать из Тобольска, во время длительного заключения семьи, следующее:

«Отец просит передать всем, кто остался ему верен, и тем, на кого эти преданные люди могли бы повлиять, чтобы они не мстили за него - он простил всех и молится за всех, но чтобы они помнили, что зло, которое есть сейчас в мире, станет еще более сильным, и что зло можно победить не злом, а любовью».

Любимой темой для разговоров между Государыней и ее дочерьми были молитва и различные выражения отношения человека к Богу, отношения, которые должны быть основой всей духовной жизни

Великая Княжна Ольга Николаевна дорожила письмами и записками матери и переписывала их в переплетенную тетрадь, которая была найдена после ее смерти. Записки и письма Государыни охватывают период 1903-1917 гг. Она начала писать своей старшей дочери, когда той было 7 лет, вероятно, как только девочка научилась читать. В первые годы в своих письмах Александра Федоровна описывает путешествия (которые совершались без детей), а в записках делает разные указания и наставления хорошо себя вести. Эти записки неоценимы: они рисуют в малейших деталях, как Царица воспитывала дочерей (по словам Анастасии Гендриковой, подруги и фрейлины Александры Федоровны, любимой темой для разговоров между Государыней и ее дочерьми были молитва и различные выражения отношения человека к Богу, отношения, которые должны быть основой всей духовной жизни). В период 1909-1911 гг. Императрица часто болела и прибегала к запискам, когда вынуждена была лежать в постели и не могла видеть детей столько, сколько ей хотелось. После 1912 года записки Александры Федоровны к Ольге Николаевне становятся почти исключительно деловыми - она начала рассчитывать на ее помощь в ведении дома и заботе о младших детях. Хотя это и не отражено в коротких записках последних лет, существовала тесная близость между матерью и дочерью, разделявшей ее заботы.

Дорогая Оленька,

папа и тетя Ольга ушли на прогулку в чудесный лес, мои ноги болят от ходьбы, поэтому я осталась дома. Сейчас поезд наконец остановился. Сегодня утром мы совершенно промокли, мой новый непромокаемый плащ был насквозь сырой. Мы видели массу солдат: кавалерию, пехоту и артиллерию. Местность очень красивая. Пока мы стояли в деревне, нас окружили крестьяне и начали разговаривать. Одна женщина спросила меня, как поживаете вы четверо и где я вас оставила. Как это мило с ее стороны! Другие поднесли нам хлеб-соль и самые красивые цветы из их садов. Я сейчас усиленно шью для базара. Мимо нас проходит много поездов, все очень длинные.

Сегодня утром нас приходила повидать старая женщина 98 лет и принесла хлеб-соль - она живет рядом, и мы хотим ее тоже навестить, если будет время. Тетя Ольга нарисовала очень красивую открытку Сарова и собирается ее напечатать.

Интересно, как вы все там? Мне так грустно без моих милых малышек! Постарайся вести себя очень хорошо и помни: локти на стол не класть, сидеть прямо и аккуратно есть мясо. Я вас всех очень нежно целую и Соню тоже. До свидания, милое дитя, да благословит тебя Бог.

Всегда твоя любящая

Ты можешь положить это письмо в свой новый красный футлярчик. Постарайся прочитать его полностью сама. Соня может тебе немножечко помочь. Привет Трине и всем. Будь послушна и учись хорошо.

Дорогая Ольга,

снова весь день шел дождь. Мы ездили в чудный старинный монастырь - Псково-Печерский, он построен в пещерах. Мы видели дядю Мишу и Петю на вокзале в Пскове, и тетя Ольга сегодня вечером ездила с ними в церковь. Я так рада узнать, что у бэби-Царя новый зубик; надеюсь, он здоров и у него ничего не болит. Так как завтра у тебя будет только урок музыки, надеюсь, ты напишешь мне маленькое письмо, а также Татьяне. Здесь много прекрасного вереска. Если бы не было дождя, я бы вышла и набрала букет. Мы видели женщин в красивых старинных костюмах со множеством серебряных украшений, цепочек, кружев и пряжек. К несчастью, было слишком темно, и я не смогла их сфотографировать. Целую тебя и милых сестер очень нежно и остаюсь

ваша любящая

Да благословит вас Бог. Привет Соне и Трине. Я уверена, что вам было очень весело. Если тетя разрешит, вы можете снова пойти туда поиграть с кузенами.

Без даты, 1905 год.

Любимое дитя,

Мама нежно целует свою девочку и молится, чтобы Бог помог ей всегда быть хорошим любящим ребенком. Будь мягкой, любящей, доброй ко всем, тогда все будут любить тебя.

Да благословит тебя Бог.

Учись делать других счастливыми, думай о себе в последнюю очередь

Моя милая маленькая Ольга,

пусть новый 1909 год принесет тебе много счастья и всяческие блага. Старайся быть примером того, какой должна быть хорошая, маленькая, послушная девочка. Ты у нас старшая и должна показывать другим, как себя вести. Учись делать других счастливыми, думай о себе в последнюю очередь. Будь мягкой, доброй, никогда не веди себя грубо или резко. В манерах и речи будь настоящей леди. Будь терпелива и вежлива, всячески помогай сестрам. Когда увидишь кого-нибудь в печали, старайся подарить солнечной улыбкой. Ты бываешь такой милой и вежливой со мной, будь такой же и с сестрами. Покажи свое любящее сердце. Прежде всего научись любить Бога всеми силами души, и Он всегда будет с тобой. Молись Емy от всего сердца. Помни, что Он все видит и слышит. Он нежно любит Своих детей, но они должны научиться исполнять Его волю.

Я нежно целую тебя, милое дитя, и с любовью благословляю. Пусть Бог пребудет с тобой и хранит тебя Пресвятая Богородица.

Твоя старая Мама.

Дорогое дитя,

целую тебя за твое милое письмо. Сегодня вечером А. тоже принесла тебе письмо. Старайся серьезно говорить с Татьяной и Марией о том, как нужно относиться к Богу. Читала ли ты мое письмо от первого числа? Это помогло бы тебе в разговоре. Ты должна положительно на них влиять. Спи спокойно. Крепкий тебе поцелуй от твоей старой

Моя дорогая детка,

спасибо за твою милую записку. Да, дорогая, трудно найти время, чтобы не торопясь обо всем поговорить, но в скором времени мы как-нибудь снова это сделаем. А сейчас я чересчур устала...

Ольга, дорогая, в комнате я или нет, ты всегда должна вести себя одинаково. Это не я за тобой смотрю, а Бог все видит и повсюду слышит, и это Ему мы должны в первую очередь постараться понравиться, делая все, что нужно, слушаясь своих родителей и тех, кто о нас заботится, и побеждая свои недостатки. Скажем, есть вещи, которые тебе нравится делать, но ты знаешь, что я их запретила - стремись их не делать, даже если мое запрещение кажется тебе странным и ты не понимаешь его причины, но я-то ее знаю и знаю, что это для твоей пользы. Быстрее выполняй мои распоряжения, а не тяни время, чтобы посмотреть, делают ли другие. Ты должна показать хороший пример, а другие ему будут следовать. Внуши им, что нужно слушаться меня и Папу, и конечно, Мари и С.И. Я caмa была маленькой девочкой, и меня учили слушаться, и я благодарна тем, кто меня учил и был строг со мной. Спокойной ночи, дорогая Ольга, да благословит тебя Бог. Крепкий поцелуй от твоей старой

Моя милая, дорогая девочка,

я надеюсь, что все обошлось хорошо. Я так много думала о тебе, моя бедняжка, хорошо зная по опыту, как неприятны бывают такие недоразумения. Чувствуешь себя такой несчастной, когда кто-то на тебя сердится. Мы все должны переносить испытания: и взрослые люди, и маленькие дети, - Бог преподает нам урок терпения. Я знаю, что для тебя это особенно трудно, так как ты очень глубоко все переживаешь и у тебя горячий нрав. Но ты должна научиться обуздывать свой язык и, когда чувствуешь, что собираешься сказать что-то нехорошее или грубое, старайся от этого воздерживаться. Быстро помолись, чтобы Бог тебе помог. У меня было столько всяких историй с моей гувернанткой, и я всегда считала, что лучше всего извиниться, даже если я была права, только потому, что я младше и быстрее могла подавить свой гнев. М. такая хорошая и преданная, но сейчас она очень нервничает: она четыре года не была в отпуске, у нее болит нога, она простудилась и очень переживает, когда нездоров Бэби. И целый день находиться с детьми (не всегда послушными) для нее тяжело. Старайся всегда ей сочувствовать и не думай о себе. Тогда с Божией помощью тебе будет легче терпеть. Да благословит тебя Бог. Очень нежно тебя целую.

Твоя Мама.

Избранные письма Императрицы Александры Федоровны к ее дочери, Великой Княжне Марии Николаевне

Наименее известная из всех сестер, Великая Княжна Мария Николаевна, в истории семьи была затенена большой общественной деятельностью двух своих старших сестер и загадочной личностью младшей сестры, Великой Княжны Анастасии Николаевны. Софи Буксгевден, фрейлина Императрицы и подруга всех четырех девушек, вспоминает:

«Мария Николаевна, подобно Ольге Николаевне, была живой, с такою же, как у сестры, улыбкой, овалом лица, цветом глаз и волос, но все у нее было более яркое, а ее глаза - «Мариины блюдца», как говорили ее кузины, были изумительны, глубокого темно-синего цвета... Мария Николаевна одна из всех сестер обладала талантом рисования, наброски ее были весьма хороши. «Машка», - как звали ее сестры, - была в полном подчинении у младшей, Анастасии Николаевны, «постреленка», как звала ее мать».

Сидней Гиббс добавляет, что Великая Княжна Мария Николаевна в 18 лет (в 1917 г.) «была плотной и очень сильной, легко могла меня поднять. Приятной внешности, после болезни (корь) она очень сильно похудела. Она рисовала карандашом и красками и неплохо играла на пианино, но хуже, чем Ольга или Татьяна. Мария была простая, любила детей, немножко склонна была к лени; возможно, из нее бы получилась прекрасная жена и мать». Таким образом, из нескольких фрагментов мы можем сложить портрет простой и скромной молодой девушки, с художественными наклонностями, безусловно, с твердыми убеждениями и развитым материнским чувством. Интересно отметить, что в последнюю ужасную поездку в Екатеринбург, когда детей временно оставили в Тобольске, потому что Алексей Николаевич был слишком болен, чтобы ехать, Николай Александрович и Александра Федоровна взяли с собой именно Марию Николаевну - с тем, чтобы она помогала матери.

Следующие отрывки из переписки между Императрицей Александрой Федоровной и великой княжной Марией Николаевной немного проясняют образ этой наименее известной из всех сестер.

Бранить - не значит не любить

Моя дорогая Машенька,

твое письмо меня очень опечалило. Милое дитя, ты должна пообещать мне никогда впредь не думать, что тебя никто не любит. Как в твою голову пришла такая необычная мысль? Быстро прогони ее оттуда. Мы все очень нежно любим тебя, и только когда ты чересчур расшалишься, раскапризничаешься и не слушаешься, тебя бранят; но бранить - не значит не любить. Наоборот, это делают для того, чтобы ты могла исправить свои недостатки и стать лучше!

Ты обычно держишься в стороне от других, думаешь, что ты им мешаешь, и остаешься одна с Триной вместо того, чтобы быть с ними. Они воображают, что ты не хочешь с ними быть. Сейчас ты становишься большой девочкой - и тебе лучше следовало бы быть больше с ними.

Ну, не думай больше об этом и помни, что ты точно так же нам дорога, как и остальные четверо, и что мы любим тебя всем сердцем.

Да благословит тебя Бог, дорогое дитя. Нежно тебя целую.

Очень тебя любящая старая Мама.

Дорогая Мария,

пожалуйста, раздай всем офицерам в Большом дворце (во время первой мировой войны Государыня превратила Екатерининский дворец в военный госпиталь. - Ред. ) эти образа от меня. Разверни их. Если будет слишком много, то остаток отдай мне обратно. Потом, я посылаю хлеб - освященную просфору и неосвященную; они должны это разогреть и съесть. Я также посылаю образа для наших раненых офицеров, но я не знаю, сколько их у нас лежит, и некоторые не православные. Лишние передай офицерам в вашем госпитале. Надеялась, что ты принесешь мне письмо.

Да благословит и да хранит тебя Бог.

1000 поцелуев от твоей старушки Мамы,

которая очень по тебе скучает.

Данное письмо Александры Федоровны Николаю II наглядно показывает, каким самоотверженным был труд Императрицы и великих княжон во время первой мировой войны.

Любимый, дорогой Ники,

я ходила в Большой дворец (превращенный в госпиталь. - Ред. ) к тому бедному мальчику. Мне все-таки кажется, что края этой большой раны затвердели. Княгиня находит, что кожа не омертвела. Она посмотрела ногу Ройфла и считает, что, пока еще не поздно, следует немедленно делать ампутацию, - иначе придется резать очень высоко. Его семья хочет, чтобы его проконсультировали какие-нибудь знаменитости, но все в отъезде, кроме Зейдлера, который сможет приехать только в пятницу.

Погода мягкая, бэби катается в своем автомобильчике, а потом Ольга, которая сейчас гуляет с Аней, пойдет с ним в Большой дворец к офицерам, которым не терпится его повидать. Я слишком устала, чтобы идти с ними, а в 5 с четвертью в большом госпитале нам предстоит ампутация (вместо лекции). Сегодня утром мы присутствовали на нашей первой большой ампутации (я как всегда подавала инструмент, а Ольга вдевала нитки в иголки - была отрезана рука целиком). Потом мы все принимали раненых в маленьком госпитале (а самых тяжелых в большом). Я принимала искалеченных мужчин с ужасными ранами. Даже было страшно смотреть, насколько они изранены... У меня болит сердце за них; я не буду больше описывать подробности, это так грустно. Я им особенно сочувствую, как жена и мать. Я выслала из комнаты молодую сестру (девушку), а мадемуазель Аннен - постарше, она молодой врач и такая добрая. Есть раны с отравленными пулями. Один из офицеров в Большом дворце показал мне пулю дум-дум, изготовленную в Германии. Она очень длинная, на конце узкая и похожа на красную медь.

Милый мой, до свидания. Да благословит и да хранит тебя Бог. Остаюсь навсегда глубоко преданная,

любящая старая женушка

Все дети тебя целуют.