Тамань — самый скверный городишко из всех приморских городов России. Я там чуть-чуть не умер с голода, да еще в добавок меня хотели утопить. Я приехал на перекладной тележке поздно ночью. Ямщик остановил усталую тройку у ворот единственного каменного дома, что при въезде. Часовой, черноморский казак, услышав звон колокольчика, закричал спросонья диким голосом: «Кто идет?» Вышел урядник и десятник. Я им объяснил, что я офицер, еду в действующий отряд по казенной надобности, и стал требовать казенную квартиру. Десятник нас повел по городу. К которой избе ни подъедем — занята. Было холодно, я три ночи не спал, измучился и начинал сердиться. «Веди меня куда-нибудь, разбойник! хоть к черту, только к месту!» — закричал я. «Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед и после долгого странствования по грязным переулкам, где по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате на самом берегу моря.
Полный месяц светил на камышовую крышу и белые стены моего нового жилища; на дворе, обведенном оградой из булыжника, стояла избочась другая лачужка, менее и древнее первой. Берег обрывом спускался к морю почти у самых стен ее, и внизу с беспрерывным ропотом плескались темно-синие волны. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию, и я мог различить при свете ее, далеко от берега, два корабля, которых черные снасти, подобно паутине, неподвижно рисовались на бледной черте небосклона. «Суда в пристани есть, — подумал я, — завтра отправлюсь в Геленджик».
При мне исправлял должность денщика линейский казак. Велев ему выложить чемодан и отпустить извозчика, я стал звать хозяина — молчат; стучу — молчат... что это? Наконец из сеней выполз мальчик лет четырнадцати.
«Где хозяин?» — «Нема». — «Как? совсем нету?» — «Совсим». — «А хозяйка?» — «Побигла в слободку». — «Кто же мне отопрет дверь?» — сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама отворилась; из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы. Он стоял передо мною неподвижно, и я начал рассматривать черты его лица.
Признаюсь, я имею сильное предубеждение против всех слепых, кривых, глухих, немых, безногих, безруких, горбатых и проч. Я замечал, что всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою: как будто с потерею члена душа теряет какое-нибудь чувство.
Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз? Долго я глядел на него с небольшим сожалением, как вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его, и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление. В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я часто склонен к предубеждениям...
«Ты хозяйский сын?» — спросил я его наконец. — «Ни». — «Кто же ты?» — «Сирота, убогой». — «А у хозяйки есть дети?» — «Ни; была дочь, да утикла за море с татарином». — «С каким татарином?» — «А бис его знает! крымский татарин, лодочник из Керчи».
Я взошел в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле печи составляли всю его мебель. На стене ни одного образа — дурной знак! В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его, стал раскладывать вещи, поставил в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во мраке все вертелся мальчик с белыми глазами.
Так прошло около часа. Месяц светил в окно, и луч его играл по земляному полу хаты. Вдруг на яркой полосе, пересекающей пол, промелькнула тень. Я привстал и взглянул в окно: кто-то вторично пробежал мимо его и скрылся Бог знает куда. Я не мог полагать, чтоб это существо сбежало по отвесу берега; однако иначе ему некуда было деваться. Я встал, накинул бешмет, опоясал кинжал и тихо-тихо вышел из хаты; навстречу мне слепой мальчик. Я притаился у забора, и он верной, но осторожной поступью прошел мимо меня. Под мышкой он нес какой-то узел, и повернув к пристани, стал спускаться по узкой и крутой тропинке. «В тот день немые возопиют и слепые прозрят», — подумал я, следуя за ним в таком расстоянии, чтоб не терять его из вида.
Между тем луна начала одеваться тучами и на море поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить. Я, с трудом спускаясь, пробирался по крутизне, и вот вижу: слепой приостановился, потом повернул низом направо; он шел так близко от воды, что казалось, сейчас волна его схватит и унесет, но видно, это была не первая его прогулка, судя по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин. Наконец он остановился, будто прислушиваясь к чему-то, присел на землю и положил возле себя узел. Я наблюдал за его движениями, спрятавшись за выдавшеюся скалою берега. Спустя несколько минут с противоположной стороны показалась белая фигура; она подошла к слепому и села возле него. Ветер по временам приносил мне их разговор.
— Что, слепой? — сказал женский голос, — буря сильна. Янко не будет.
— Янко не боится бури, отвечал тот.
— Туман густеет, — возразил опять женский голос с выражением печали.
— В тумане лучше пробраться мимо сторожевых судов, — был ответ.
— А если он утонет?
— Ну что ж? в воскресенье ты пойдешь в церковь без новой ленты.
Последовало молчание; меня, однако поразило одно: слепой говорил со мною малороссийским наречием, а теперь изъяснялся чисто по-русски.
— Видишь, я прав, — сказал опять слепой, ударив в ладоши, — Янко не боится ни моря, ни ветров, ни тумана, ни береговых сторожей; это не вода плещет, меня не обманешь, — это его длинные весла.
Женщина вскочила и стала всматриваться в даль с видом беспокойства.
— Ты бредишь, слепой, — сказала она, — я ничего не вижу.
Признаюсь, сколько я ни старался различить вдалеке что-нибудь наподобие лодки, но безуспешно. Так прошло минут десять; и вот показалась между горами волн черная точка; она то увеличивалась, то уменьшалась. Медленно поднимаясь на хребты волн, быстро спускаясь с них, приближалась к берегу лодка. Отважен был пловец, решившийся в такую ночь пуститься через пролив на расстояние двадцати верст, и важная должна быть причина, его к тому побудившая! Думая так, я с невольном биением сердца глядел на бедную лодку; но она, как утка, ныряла и потом, быстро взмахнув веслами, будто крыльями, выскакивала из пропасти среди брызгов пены; и вот, я думал, она ударится с размаха об берег и разлетится вдребезги; но она ловко повернулась боком и вскочила в маленькую бухту невредима. Из нее вышел человек среднего роста, в татарской бараньей шапке; он махнул рукою, и все трое принялись вытаскивать что-то из лодки; груз был так велик, что я до сих пор не понимаю, как она не потонула. Взяв на плечи каждый по узлу, они пустились вдоль по берегу, и скоро я потерял их из вида. Надо было вернуться домой; но, признаюсь, все эти странности меня тревожили, и я насилу дождался утра.
Казак мой был очень удивлен, когда, проснувшись, увидел меня совсем одетого; я ему, однако ж, не сказал причины. Полюбовавшись несколько времени из окна на голубое небо, усеянное разорванными облачками, на дальний берег Крыма, который тянется лиловой полосой и кончается утесом, на вершине коего белеется маячная башня, я отправился в крепость Фанагорию, чтоб узнать от коменданта о часе моего отъезда в Геленджик.
Но, увы; комендант ничего не мог сказать мне решительного. Суда, стоящие в пристани, были все — или сторожевые, или купеческие, которые еще даже не начинали нагружаться. «Может быть, дня через три, четыре придет почтовое судно, сказал комендант, — и тогда — мы увидим». Я вернулся домой угрюм и сердит. Меня в дверях встретил казак мой с испуганным лицом.
— Плохо, ваше благородие! — сказал он мне.
— Да, брат, Бог знает когда мы отсюда уедем! — Тут он еще больше встревожился и, наклонясь ко мне, сказал шепотом:
— Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника, он мне знаком — был прошлого года в отряде, как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Да и в самом деле, что это за слепой! ходит везде один, и на базар, за хлебом, и за водой... уж видно, здесь к этому привыкли.
— Да что ж? по крайней мере показалась ли хозяйка?
— Сегодня без вас пришла старуха и с ней дочь.
— Какая дочь? У нее нет дочери.
— А Бог ее знает, кто она, коли не дочь; да вон старуха сидит теперь в своей хате.
Я взошел в лачужку. Печь была жарко натоплена, и в ней варился обед, довольно роскошный для бедняков. Старуха на все мои вопросы отвечала, что она глухая, не слышит. Что было с ней делать? Я обратился к слепому, который сидел перед печью и подкладывал в огонь хворост. «Ну-ка, слепой чертенок, — сказал я, взяв его за ухо, — говори, куда ты ночью таскался с узлом, а?» Вдруг мой слепой заплакал, закричал, заохал: «Куды я ходив?.. никуды не ходив... с узлом? яким узлом?» Старуха на этот раз услышала и стала ворчать: «Вот выдумывают, да еще на убогого! за что вы его? что он вам сделал?» Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать ключ этой загадки.
Я завернулся в бурку и сел у забора на камень, поглядывая вдаль; передо мной тянулось ночною бурею взволнованное море, и однообразный шум его, подобный ропоту засыпающегося города, напомнил мне старые годы, перенес мои мысли на север, в нашу холодную столицу. Волнуемый воспоминаниями, я забылся... Так прошло около часа, может быть и более... Вдруг что-то похожее на песню поразило мой слух. Точно, это была песня, и женский, свежий голосок, — но откуда?.. Прислушиваюсь — напев старинный, то протяжный и печальный, то быстрый и живой. Оглядываюсь — никого нет кругом; прислушиваюсь снова — звуки как будто падают с неба. Я поднял глаза: на крыше хаты моей стояла девушка в полосатом платье с распущенными косами, настоящая русалка. Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она пристально всматривалась в даль, то смеялась и рассуждала сама с собой, то запевала снова песню.
Я запомнил эту песню от слова до слова:
Как по вольной волюшке —
По зелену морю,
Ходят все кораблики
Белопарусники.
Промеж тех корабликов
Моя лодочка,
Лодка неснащенная,
Двухвесельная.
Буря ль разыграется —
Старые кораблики
Приподымут крылышки,
По морю размечутся.
Стану морю кланяться
Я низехонько:
«Уж не тронь ты, злое море,
Мою лодочку:
Везет моя лодочка
Вещи драгоценные.
Правит ею в темну ночь
Буйная головушка».
Мне невольно пришло на мысль, что ночью я слышал тот же голос; я на минуту задумался, и когда снова посмотрел на крышу, девушки там уж не было. Вдруг она пробежала мимо меня, напевая что-то другое, и, пощелкивая пальцами, вбежала к старухе, и тут начался между ними спор. Старуха сердилась, она громко хохотала. И вот вижу, бежит опять вприпрыжку моя ундина: поравнявшись со мной, она остановилась и пристально посмотрела мне в глаза, как будто удивленная моим присутствием; потом небрежно обернулась и тихо пошла к пристани. Этим не кончилось: целый день она вертелась около моей квартиры; пенье и прыганье не прекращались ни на минуту. Странное существо! На лице ее не было никаких признаков безумия; напротив, глаза ее с бойкою проницательностью останавливались на мне, и эти глаза, казалось, были одарены какою-то магнетическою властью, и всякий раз они как будто бы ждали вопроса. Но только я начинал говорить, она убегала, коварно улыбаясь.
Решительно, я никогда подобной женщины не видывал. Она была далеко не красавица, но я имею свои предубеждения также и насчет красоты. В ней было много породы... порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, то есть порода, а не Юная Франция , большею частью изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки. Моей певунье казалось не более восемнадцати лет. Необыкновенная гибкость ее стана, особенное, ей только свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос — все это было для меня обворожительно. Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но такова сила предубеждений: правильный нос свел меня с ума; я вообразил, что нашел Гетеву Миньону , это причудливое создание его немецкого воображения, — и точно, между ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные песни.
Под вечер, остановив ее в дверях, я завел с нею следующий разговор.
— «Скажи-ка мне, красавица, — спросил я, — что ты делала сегодня на кровле?» — «А смотрела, откуда ветер дует». — «Зачем тебе?» — «Откуда ветер, оттуда и счастье». — «Что же? разве ты песнею зазывала счастье?» — «Где поется, там и счастливится». — «А как неравно напоешь себе горе?» — «Ну что ж? где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко». — «Кто же тебя выучил эту песню?» — «Никто не выучил; вздумается — запою; кому услыхать, то услышит; а кому не должно слышать, тот не поймет». — «А как тебя зовут, моя певунья?» — «Кто крестил, тот знает». — «А кто крестил?» — «Почему я знаю?» — «Экая скрытная! а вот я кое-что про тебя узнал». (Она не изменилась в лице, не пошевельнула губами, как будто не об ней дело). «Я узнал, что ты вчера ночью ходила на берег». И тут я очень важно пересказал ей все, что видел, думая смутить ее — нимало! Она захохотала во все горло. «Много видели, да мало знаете, так держите под замочком». — «А если б я, например, вздумал донести коменданту?» — и тут я сделал очень серьезную, даже строгую мину. Она вдруг прыгнула, запела и скрылась, как птичка, выпугнутая из кустарника. Последние мои слова были вовсе не у места, я тогда не подозревал их важности, но впоследствии имел случай в них раскаяться.
Только что смеркалось, я велел казаку нагреть чайник по-походному, засветил свечу и сел у стола, покуривая из дорожной трубки. Уж я заканчивал второй стакан чая, как вдруг дверь скрыпнула, легкий шорох платья и шагов послышался за мной; я вздрогнул и обернулся, — то была она, моя ундина! Она села против меня тихо и безмолвно и устремила на меня глаза свои, и не знаю почему, но этот взор показался мне чудно-нежен; он мне напомнил один из тех взглядов, которые в старые годы так самовластно играли моею жизнью. Она, казалось, ждала вопроса, но я молчал, полный неизъяснимого смущения. Лицо ее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное; рука ее без цели бродила по столу, и я заметил на ней легкий трепет; грудь ее то высоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание. Эта комедия начинала меня надоедать, и я готов был прервать молчание самым прозаическим образом, то есть предложить ей стакан чая, как вдруг она вскочила, обвила руками мою шею, и влажный, огненный поцелуй прозвучал на губах моих. В глазах у меня потемнело, голова закружилась, я сжал ее в моих объятиях со всею силою юношеской страсти, но она, как змея, скользнула между моими руками, шепнув мне на ухо: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег», — и стрелою выскочила из комнаты. В сенях она опрокинула чайник и свечу, стоявшую на полу. «Экой бес-девка!» — закричал казак, расположившийся на соломе и мечтавший согреться остатками чая. Только тут я опомнился.
Часа через два, когда все на пристани умолкло, я разбудил своего казака. «Если я выстрелю из пистолета, — сказал я ему, — то беги на берег». Он выпучил глаза и машинально отвечал: «Слушаю, ваше благородие». Я заткнул за пояс пистолет и вышел. Она дожидалась меня на краю спуска; ее одежда была более нежели легкая, небольшой платок опоясывал ее гибкий стан.
«Идите за мной!» — сказала она, взяв меня за руку, и мы стали спускаться. Не понимаю, как я не сломил себе шеи; внизу мы повернули направо и пошли по той же дороге, где накануне я следовал за слепым. Месяц еще не вставал, и только две звездочки, как два спасительные маяка, сверкали на темно-синем своде. Тяжелые волны мерно и ровно катились одна за другой, едва приподымая одинокую лодку, причаленную к берегу. «Взойдем в лодку», — сказала моя спутница; я колебался, я не охотник до сентиментальных прогулок по морю; но отступать было не время. Она прыгнула в лодку, я за ней, и не успел еще опомниться, как заметил, что мы плывем. «Что это значит?» — сказал я сердито. «Это значит, — отвечала она, сажая меня на скамью и обвив мой стан руками, — это значит, что я тебя люблю...» И щека ее прижалась к моей, и почувствовал на лице моем ее пламенное дыхание. Вдруг что-то шумно упало в воду: я хвать за пояс — пистолета нет. О, тут ужасное подозрение закралось мне в душу, кровь хлынула мне в голову!. Оглядываюсь — мы от берега около пятидесяти сажен, а я не умею плавать! Хочу ее оттолкнуть от себя — она как кошка вцепилась в мою одежду, и вдруг сильный толчок едва не сбросил меня в море. Лодка закачалась, но я справился, и между нами началась отчаянная борьба; бешенство придавало мне силы, но я скоро заметил, что уступаю моему противнику в ловкости... «Чего ты хочешь?» — закричал я, крепко сжав ее маленькие руки; пальцы ее хрустели, но она не вскрикнула: ее змеиная натура выдержала эту пытку.
«Ты видел, — отвечала она, — ты донесешь!» — и сверхъестественным усилием повалила меня на борт; мы оба по пояс свесились из лодки, ее волосы касались воды: минута была решительная. Я уперся коленкою в дно, схватил ее одной рукой за косу, другой за горло, она выпустила мою одежду, и я мгновенно сбросил ее в волны.
Было уже довольно темно; голова ее мелькнула раза два среди морской пены, и больше я ничего не видал...
На дне лодки я нашел половину старого весла и кое-как, после долгих усилий, причалил к пристани. Пробираясь берегом к своей хате, я невольно всматривался в ту сторону, где накануне слепой дожидался ночного пловца; луна уже катилась по небу, и мне показалось, что кто-то в белом сидел на берегу; я подкрался, подстрекаемый любопытством, и прилег в траве над обрывом берега; высунув немного голову, я мог хорошо видеть с утеса все, что внизу делалось, и не очень удивился, а почти обрадовался, узнав мою русалку. Она выжимала морскую пену из длинных волос своих; мокрая рубашка обрисовывала гибкий стан ее и высокую грудь. Скоро показалась вдали лодка, быстро приблизилась она; из нее, как накануне, вышел человек в татарской шапке, но стрижен он был по-казацки, и за ременным поясом его торчал большой нож. «Янко, — сказала она, — все пропало!» Потом разговор их продолжался так тихо, что я ничего не мог расслышать. «А где же слепой?» — сказал наконец Янко, возвыся голос. «Я его послала», — был ответ. Через несколько минут явился и слепой, таща на спине мешок, который положили в лодку.
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место... знаешь? там богатые товары... скажи (имени я не расслышал), что я ему больше не слуга; дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в другом месте, а ему уж такого удальца не найти. Да скажи, кабы он получше платил за труды, так и Янко бы его не покинул; а мне везде дорога, где только ветер дует и море шумит! — После некоторого молчания Янко продолжал: — Она поедет со мною; ей нельзя здесь оставаться; а старухе скажи, что, дескать, пора умирать, зажилась, надо знать и честь. Нас же больше не увидит.
— А я? — сказал слепой жалобным голосом.
— На что мне тебя? — был ответ.
Между тем моя ундина вскочила в лодку и махнула товарищу рукою; он что-то положил слепому в руку, примолвив: «На, купи себе пряников». — «Только?» — сказал слепой. — «Ну, вот тебе еще», — и упавшая монета зазвенела, ударясь о камень. Слепой ее не поднял. Янко сел в лодку, ветер дул от берега, они подняли маленький парус и быстро понеслись. Долго при свете месяца мелькал парус между темных волн; слепой мальчик точно плакал, долго, долго... Мне стало грустно. И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов
? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!
Я возвратился домой. В сенях трещала догоревшая свеча в деревянной тарелке, и казак мой, вопреки приказанию, спал крепким сном, держа ружье обеими руками. Я его оставил в покое, взял свечу и пошел в хату. Увы! моя шкатулка, шашка с серебряной оправой, дагестанский кинжал — подарок приятеля — все исчезло. Тут-то я догадался, какие вещи тащил проклятый слепой. Разбудив казака довольно невежливым толчком, я побранил его, посердился, а делать было нечего! И не смешно ли было бы жаловаться начальству, что слепой мальчик меня обокрал, а восьмнадцатилетняя девушка чуть-чуть не утопила?
Слава Богу, поутру явилась возможность ехать, и я оставил Тамань. Что сталось с старухой и с бедным слепым — не знаю. Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..
Молодой офицер, отправившийся на Кавказ на службу, попадает в маленький приморский город Тамань. Там с ним случаются необыкновенные события.
По главе «Тамань» я могу сказать, что Печорин – нетерпеливый человек: «Веди меня куда-нибудь, разбойник! Хоть к черту, только к месту!»
Также говорится о его предубеждении против неполноценных людей: «… всегда есть какое-то странное отношение между наружностью человека и его душою: как будто с потерею члена душа теряет какое-нибудь чувство».
Мне кажется, что такие размышления помогают нам немного понять внутренний мир героя.
Конечно, Печорин – думающий, мыслящий человек, который имеет свои твердые убеждения и достоинства, но и недостатки тоже.
Печорин в ночь приезда в город не мог заснуть. Вдруг он увидел тень и вышел из дома. Оказалось, что это был слепой мальчик. Но Печорин не вернулся назад, а пошел за мальчиком. Это говорит о любопытстве героя и о неком авантюризме.
На берегу моря он видит странное явление и не может объяснить его причину. Но герой понимает, что люди, находящиеся на берегу, не хотели бы, чтобы за ними наблюдали.
Печорин не равнодушен к женщинам и описывает то, что в них ценит больше всего. Вот как он описывает девушку-ундину: «Необыкновенная гибкость ее стана, особенное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив ее слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос – все это было для меня обворожительно». Видя эту девушку, он теряет контроль над словами и сообщает ей о ночном происшествии. И тогда русалка пытается соблазнить Печорина (что, впрочем, неплохо у нее получается). Но герой, хотя и был увлечен ею, не забывает об опасности, которая может его ожидать. На встречу с ундиной он берет пистолет и дает указания казаку, но это его не спасает от нападения девушки. А герой также не растерялся в экстремальной ситуации, он понимает, что девушка сильна и ловка, но не сдается.
В итоге его решительность и выдержка побеждают: девушка падает в воду. Но она не утонула. Это обстоятельство его очень радует.
Для меня Печорин является одним из интереснейших героев русской литературы. И по главе «Тамань» можно узнать о некоторых его чертах характера. Например, решительность и стойкость – похвальные качества. А некая ветреность, ведь он произносит несерьезную угрозу, чтобы смутить девушку, едва не становится причиной его гибели. Но Печорин – это человек со своими достоинствами и недостатками, ведь не бывает идеальных людей. И мне интереснее читать о таком человеке, нежели какой-нибудь рыцарский роман, где все изображено в сказочном свете.
Эффективная подготовка к ЕГЭ (все предметы) -
Уже при первом знакомстве с романом Лермонтова «Герой нашего времени» характеристика героев, анализ их образов становятся необходимыми для понимания произведения.
Печорин – центральный образ романа
Главный герой романа – Григорий Печорин
, личность неординарная, автор нарисовал «современного человека, каким он его понимает, и слишком часто встречал». Печорин полон кажущихся и действительных противоречий в отношении к любви, дружбе, ищет истинный смысл жизни, решает для себя вопросы предназначения человека, выбора пути.
Порой главный герой малопривлекателен для нас – он заставляет страдать людей, разрушает их жизни, но есть в нем сила притяжения, заставляющая окружающих подчиняться его воле, искренне любить его и сострадать отсутствию в его жизни цели и смысла.
Каждая часть романа – отдельная история из жизни Печорина, в каждой – свои персонажи, и все они с той или иной стороны приоткрывают тайну души «героя времени», делая его живым человеком. Кто же те действующие лица, которые помогают нам увидеть «портрет, составленный из пороков всего поколения, в полном их развитии»?
Максим Максимыч
Максим Максимыч
, «человек, достойный уважения», как говорит о нем молодой офицер-рассказчик, открытый, добрый, во многом наивный, довольный жизнью. Мы слушаем его рассказ об истории Бэлы, наблюдаем за тем, как стремится он встретиться Григорием, которого считает старым приятелем и к которому искренне привязан, ясно видим, из-за чего он вдруг «сделался упрямым, сварливым». Сочувствуя штабс-капитану, невольно начинаем неприязненно относиться к Печорину.
Вместе с тем при всем своем простодушном обаянии Максим Максимыч – человек ограниченный, ему невдомек, что движет молодым офицером, да он об этом и не задумывается. Непонятным будет для штабс-капитана и холодность его приятеля при последней встрече, обидевшая до глубины души. «Что ему во мне? Я не богат, не чиновен, да и по летам совсем ему не пара». У героев совершенно разные характеры, взгляды на жизнь, мировоззрение, они люди разных эпох и разного происхождения.
Как и другие главные герои произведения «Герой нашего времени» Лермонтова, образ Максим Максимыча подталкивает нас к размышлению о причине эгоизма, равнодушия и холодности Печорина.
Грушницкий и Вернер
Образы героев совершенно разные, но оба они – отражение Печорина, его «двойники».
Совсем юный юнкер Грушницкий
– обыкновенный человек, ему хочется выделяться, производить впечатление. Он принадлежит к тому типу людей, которые «на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект – их наслаждение». Это двойник-антипод главного героя. Все то, что пережито Печориным искренне и выстрадано – разлад с миром, безверие, одиночество, – в Грушницком всего лишь поза, бравада и следование моде времени. Образ героя – не просто сопоставление истинного и ложного, но и определение их границ: в своем стремлении выделяться, иметь вес в глазах общества Грушницкий заходит слишком далеко, становится способным на подлость. В то же время оказывается «поблагороднее своих товарищей», его слова «я себя презираю» перед выстрелом Печорина – как отголосок той самой болезни эпохи, которой поражен и сам Печорин.
Доктор Вернер
кажется нам поначалу очень похожим на Печорина, и это действительно так. Он скептик, проницателен и наблюдателен, «изучал все живые струны сердца человеческого» и имеет невысокое мнение о людях, «злой язык», под маской насмешки и иронии скрывает свои истинные чувства, свою способность сострадать. Главное же сходство, которое отмечает Печорин, говоря о приятеле – «мы ко всему довольно равнодушны, кроме самих себя».
Различие становится очевидным, когда сравниваем описание героев. Вернер оказывается циником больше на словах, он пассивен в своем протесте против общества, ограничиваясь насмешками и едкими замечаниями, его можно назвать созерцателем. Эгоизм героя совершенно сознателен, внутренняя активность ему чужда.
Его бесстрастная порядочность выдает Вернера: доктор не ищет изменений ни в мире, ни тем более в себе. Он предупреждает приятеля о слухах и заговоре, но не подает руки Печорину руки после дуэли, не желая брать на себя собственную долю ответственности за произошедшее.
Характер героев этих – как единство противоположностей, и Вернер, и Грушницкий оттеняют образ Печорина и важны для нашего понимания всего романа.
Женские образы романа
На страницах романа мы видим женщин, с которыми сводит Григория жизнь. Бэла, ундина, княжна Мери, Вера. Все они совершенно разные, у каждой свой характер и обаяние. Именно они – основные действующие лица трех частей романа, рассказывающие об отношении Печорина к любви, о его стремлении любить и быть любимым и невозможности этого.
Бэла
Черкешенка Бэла
, «славная девочка», как называет ее Максим Максимыч, открывает галерею женских образов. Горянка воспитана на народных традициях, обычаях. Порывистость, страсть, горячность «дикой» девушки, живущей в гармонии с окружающим миром, привлекают Печорина, находя отклик в его душе. Со временем в Бэле просыпается любовь, и ей отдается она всей силой природной открытости чувств и непосредственности. Счастье длится недолго, и девушка, смиряясь со своей участью, мечтает лишь о свободе. «Я сама уйду, я не раба его, – я княжна, княжеская дочь!» Сила характера, влечение к свободе, внутреннее достоинство не оставляют Бэлу. Даже печалясь перед смертью о том, что никогда не встретится больше душа ее с Печориным, на предложение принять другую веру отвечает, что «умрет в той вере, в какой родилась».
Мери
Образ Мери Лиговской
, княжны из высшего общества, выписан, пожалуй, наиболее подробно из всех героинь. Цитата Белинского о Мери очень точна: «Это девушка неглупая, но и не пустая. Ее направление несколько идеально, в детском смысле этого слова: ей мало любить человека, к которому влекло бы ее чувство, непременно надо, чтобы он был несчастен и ходил в толстой и серой солдатской шинели». Княжна словно живет в придуманном мире, наивном, романтическом и непрочном. И, хотя чувствует и воспринимает мир она тонко, различить светскую игру и подлинные душевные порывы не может. Мери – представительница своего времени, среды и социального положения. Поначалу обратив внимание на Грушницкого, затем поддается игре Печорина, влюбляется в него – и получает жестокий урок. Автор оставляет Мери, не рассказывая, сломлена ли она экспериментом ради разоблачения Грушницкого, или, пережив урок, сможет не разувериться в любви.
Вера
О Мери автор рассказывает много и подробно, Веру
же мы, читатели, видим только в любви к Печорину. «Она единственная женщина в мире, которую не в силах был бы обмануть» герой, та, которая поняла его «совершенно, со всеми мелкими слабостями, дурными страстями». «Моя любовь срослась с душой моей: она потемнела, но не угасла». Вера – сама любовь, принимающая человека таким, каков он есть, она искренна в своих чувствах, и может быть, такое глубокое и открытое чувство способно было бы изменить Печорина. Но любовь, как и дружба, требует самоотдачи, ради нее приходится жертвовать чем-то в жизни. Печорин не готов, он слишком индивидуалист.
Мотивы своих поступков и побуждений главный герой романа раскрывает во многом благодаря образам Мери и Веры, – в повести «Княжна Мери» можно детальнее рассмотреть психологический портрет Григория.
Заключение
В разных повестях романа «Герой нашего времени» персонажи не только помогают понять нам самые разные черты Печорина и в результате позволяют проникнуть в замысел автора, проследить за «историей души человеческой», увидеть «портрет героя времени». Главные действующие лица произведения Лермонтова представляют разные типы человеческих характеров и потому рисуют облик времени, создавшего Григория Печорина.
Тест по произведению
В Тамань, маленький приморский городишко, Печорин приехал поздно ночью на перекладной тележке. Он объяснил вышедшему из дома уряднику и десятнику, что он офицер, едет в действующий отряд, и потребовал казенную квартиру. Десятник повел его по городу, но все дома были заняты. Наконец подошли к маленькой хатке на самом берегу моря, и, хотя десятник сказал, что тут нечисто, Григорий Александрович решил остановиться здесь, поскольку была уже ночь.
Слепой мальчик
Велев денщику выложить чемодан из тележки и отпустить извозчика, он стал звать хозяина. Долго никто не открывал, а потом из сеней выполз мальчик лет четырнадцати. Он заявил, что хозяина в доме нет, а хозяйка ушла в слободку. Печорин ногой открыл дверь в хату. зажег спичку и рассмотрел мальчика. Тот был совершенно слепой. Надо сказать, что Григорий Александрович испытывал сильное предубеждение против калек. Ему казалось, что душа такого человека также увечна. Приезжий выяснил, что мальчик сирота, а у хозяйки есть дочь, которая убежала за море с татарином, лодочником из Керчи.
Ночное приключение Печорина
Устроившись на ночлег, Денщик сразу захрапел, а Печорину не спалось. Вдруг в окно он увидел, что кто-то пробежал к обрывистому берегу. офицер оделся и тихо вышел из хаты. Мимо него твердой походкой проследовал слепой мальчик, неся под мышкой какой-то узел, и направился по узкой и крутой тропинке к пристани. Григорий Александрович двинулся за ним. Мальчик остановился у воды, присел на землю и положил узел рядом с собой. Спустя некоторое время с противоположной стороны появилась белая фигура, подошла к слепому и села рядом. Это была девушка. Она боялась, что какой-то Янко утонет, а слепой говорил, что Янко не боится бури и непременно приплывет. Вскоре к берегу приблизилась лодка, из нее вышел человек в татарской бараньей шапке, и они
втроем принялись что-то вытаскивать из лодки. Затем каждый взял на плечо по узлу, и троица скрылась в темноте, Печорин насилу дождался утра.
Утром, немного полюбовавшись на море и небо, Григорий Александрович отправился к коменданту. Там ему объяснили, что почтовое судно на Геленджик будет только через три-четыре дня, и, угрюмый и сердитый, он вернулся домой. Денщик рассказал ему, что слепой всюду ходит один, и на базар за хлебом, и за водой, что хозяйка вернулась с дочерью и сейчас находится в хате. Печорин
удивился появлению дочери и вошел в хату. Старуха варила довольно роскошный для бедняков обед и на все вопросы отвечала, что она глуха и ничего не слышит. Тогда Григорий Александрович спросил у слепого, куда тот ходил ночью. Мальчик заплакал и стал отпираться.
Девушка с распущенными волосами
Печорин вышел из хаты и сел у забора. Вдруг он услыхал песню. Подняв голову, он увидел на крыше хаты девушку с распущенными волосами. Она смотрела вдаль моря и пела.
Весь день хозяйская дочь вертелась перед Печориным, поглядывая на него с большой проницательностью, но на вопросы не отвечала. Под вечер, остановив ее в дверях, Григорий Александрович начал расспрашивать, что она делала ночью на берегу, и пересказал ей все увиденное. Девушка отвечала уклончиво, и Печорин пригрозил ей донести обо всем коменданту.
Покушение на Печорина
Вечером они с денщиком собирались пить чай, как вдруг послышался шорох и появилась дочь хозяйки. Она села напротив Григория Александровича, устремила на него нежный взгляд, потом подошла к нему, обняла и поцеловала. у Печорина закружилась голова, а девушка шепнула, чтобы ночью, когда все уснут, он вышел на берег. Часа через два, предупредив денщика, чтобы тот бежал к берегу, если услышит выстрелы, он отправился к пристани. девушка уже ждала его. Они сели в лодку. Было темно, по морю мерно и ровно катились тяжелые волны. Хозяйская дочь обняла Печорина и сказала, что любит его. Но вдруг он услышал всплеск, это упал в воду его пистолет. Страшная догадка поразила офицера. Оглянувшись, Григорий Александрович увидел, что они уже в пятидесяти саженях от берега, а он не умеет плавать. Он попытался оттолкнуть от себя девушку, но та, как кошка, вцепилась в него и чуть не выбросила за борт. «Ты видел, ты донесешь!» — говорила она. Они начали бороться. Наконец Печорин с трудом выбросил ее за борт. Голова ее раза два мелькнула в волнах, больше он ничего не видел. В лодке он нашел обломок весла и кое-как причалил к пристани.
), и первая, чьё содержание заимствовано из «дневников Печорина». Автор романа пишет в предисловии: узнав, что Печорин , возвращаясь из Персии, умер, я получил право печатать его записки и решил это сделать, потом что заинтересовался тем, с какой беспощадной искренностью автор выставляет в них наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление.
Будучи на военной службе, Печорин раз ночью приехал по казённой надобности в захудалый городишко Тамань. Казачий десятник долго не мог найти ему хату для постоя: все были заняты. Свободна оказалась лишь одна, но десятник загадочно предупредил, что «там нечисто».
Лермонтов. Герой нашего времени. Максим Максимыч, Тамань. Художественный фильм
Эта хата стояла на обрыве моря. На стук дверь не сразу отперли, но наконец из дома вышел слепой мальчик лет 14-ти, с бельмами в обоих глазах. Хозяйки дома не было. Слепой мальчик, сирота, жил у нею из милости.
Войдя в хату, Печорин со слугой-казаком легли спать на лавках. Казак быстро заснул, но Печорин долго не мог сомкнуть глаз – и вдруг увидел быстро мелькнувшую за окном тень. Он встал, вышел из хаты и увидел, как слепой мальчик с каким-то свёртком идёт к пристани, наощупь находя дорогу.
Печорин тихо пошёл за ним. У морского берега рядом со слепым появилась женщина. Они стояли, разговаривая, пока вдали, среди волн, не показалась лодка.
По обрывкам разговора Печорин понял, что в лодке плывёт контрабандист Янко. На море был шторм, но Янко, умело гребя вёслами, счастливо причалил к берегу. Втроём со слепым и женщиной они начали вытаскивать из лодки какие-то узлы и уносить их куда-то. Не став больше следить за ними, Печорин пошёл спать.
Утром вернулась старая хозяйка хаты. На попытки Печорина заговорить, эта старуха прикидывалась глухой. В досаде он взял слепого за ухо, спрашивая: «Ну-ка, слепой чертенок, говори, куда ты ночью таскался с узлом!» Тот в ответ только хныкал.
Выйдя посидеть у забора, Печорин вдруг увидел на крыше хаты красивую девушку – по всей вероятности, дочь хозяйки. Одетая в полосатое платье, с распущенными косами, она была похожа на русалку и пела песню о лодке, которая в бурю плывёт по морю, а правит ею «буйная головушка». По голосу Печорин понял, что именно она ночью стояла со слепым на берегу. Девушка стала, как бы играя, пробегать рядом с ним, пристально глядя в глаза. Эти её шалости продолжались до конца дня.
Под вечер Печорин остановил резвую красавицу в дверях, сказав ей, сам не зная почему: «Я знаю, что вчера ночью ты ходила на берег. Что если б я вздумал донести об этом коменданту?» Девушка лишь хохотала, и Печорин не предвидел, что эти слова будут иметь для него весьма важные последствия.
Когда вечером он сел пить чай, внезапно вошла «русалка», села напротив, нежно глядя на него – и вдруг обняла и поцеловала в губы. Он хотел обнять её, но девушка ловко выскользнула, шепнув: «Нынче ночью, как все уснут, выходи на берег».
Поздно вечером Печорин отправился к морю. Девушка встретила его у воды, повела к лодке, села с ним в неё и оттолкнулась от берега. В лодке она стала обнимать и целовать его, но потом неожиданно перегнула через борт – и попыталась сбросить в море.
Между ними закипела отчаянная борьба. Девушка толкала Печорина в воду, повторяя: «Ты видел, ты донесёшь!» Из последних сил он вырвался и скинул в волны её саму. Мелькнув раза два, «русалка» пропала из виду.
Печорин догрёб до пристани и побрёл к хате, но издалека опять увидел девушку: она доплыла до берега и теперь выжимала мокрые волосы. Вскоре подплыл Янко на вчерашней лодке. Девушка сказала ему: «Всё пропало!». Появился слепой мальчик. Янко объявил ему, что сейчас уплывёт с девушкой, ибо им двоим больше нельзя здесь оставаться. Слепой просился с ними, но Янко прогнал мальчика, бросив ему какую-то мелкую монету.
