Е. Д. Поливанов

Одним из самых ярких ученых в советском языкознании 20 - 30-х гг. был Евгений Дмитриевич Поливанов (1891–1938). Он рано погиб, став жертвой репрессий, а в силу сложных обстоятельств жизни после 1931 г. мало печатался, многие его работы были в разное время утеряны. Тем не менее и то, что дошло до нас, свидетельствует о том, что этот ученый успел внести вклад во многие области языкознания. Выдающийся полиглот, Е. Д. Поливанов занимался многими языками, интересовали его и вопросы языковой теории.

Е. Д. Поливанов принадлежал к Петербургской школе и был учеником И. А. Бодуэна де Куртенэ. Окончив Петербургский университет как специалист по общему языкознанию, он еще в первые годы своей деятельности увлекся японским языком, в то время мало изученным. Еще до революции, будучи совсем молодым ученым, Евгений Дмитриевич совершил несколько поездок в Японию, во время которых он, как признавали потом ведущие японские лингвисты, впервые выяснил характер японского ударения и разъяснил его японским коллегам; тогда же он впервые в мировой науке описал ряд японских диалектов и подготовил их сравнительную фонетику и грамматику. Впоследствии им была издана грамматика японского языка (в соавторстве) с первым очерком японской фонологии. Проработав ряд лет (1921–1926 и 1929–1937) в Средней Азии, Е. Д. Поливанов систематически изучал самые разнообразные языки этого региона: узбекский, казахский, бухарско-еврейский (семитская семья), дунганский (близок к китайскому). Ему также принадлежат грамматика китайского языка, исследования по корейскому, мордовскому, чувашскому языкам, по русистике, славистике, индоевропеистике. Он активно изучал родственные связи ряда неиндоевропейских языков, в частности, японского. Свой богатый опыт работы со многими языками Е. Д. Поливанов обобщил в книге «Введение в языкознание для востоковедных вузов» (к сожалению, вышел лишь первый том, включающий общее введение и очерк фонетики и фонологии; второй том был написан, но не был издан и утерян); книга переиздана в 1991 г. в составе тома его работ «Труды по восточному и общему языкознанию».

Активную научную деятельность Е. Д. Поливанов совмещал, особенно в первые послереволюционные годы, с общественной и политической деятельностью. Восприняв, как он сам позже признавал, от своего учителя И. А. Бодуэна де Куртенэ интернационализм и стремление к защите прав малых языков, Е. Д. Поливанов принял революцию и активно участвовал в гражданской войне и переустройстве общества; в частности, благодаря знанию многих языков он успешно выполнил в конце 1917 г. задание перевести и опубликовать секретные договоры царского правительства с другими государствами; зная китайский язык, он организовал отряд красных китайцев. Позже Е. Д. Поливанов принимал участие в работе по языковому строительству, прежде всего по созданию алфавитов и литературных языков для народов Средней Азии. Этой деятельностью он занимался до конца жизни. Последним делом Е. Д. Поливанова стало создание дунганского алфавита, принятого в 1937 г., накануне его ареста и гибели.

Е. Д. Поливанов не мог согласиться с установлением монопольного господства «нового учения о языке» Н. Я. Марра, ненаучность которого он хорошо понимал. Если другие видные языковеды молчали или на словах выступали за марровское учение, то Е. Д. Поливанов попытался бороться и выступил в феврале 1929 г. в Коммунистической академии с докладом, где убедительно выявил недоказанность или ошибочность марровских построений.

Его доклад впервые опубликован лишь в 1991 г. в указанном выше томе. После него Е. Д. Поливанов потерял возможность работать в Москве, где в 1926–1929 гг. фактически возглавлял московское языкознание, и был вынужден вернуться в Среднюю Азию, где марристы продолжали его преследовать. Ему удалось в 1931 г. выпустить книгу «За марксистское языкознание», где он вновь выступил против марризма. После этого травля Евгения Дмитриевича развернулась с новой силой и он навсегда потерял возможность печататься в Москве и Ленинграде. Иногда удавалось что-то опубликовать малым тиражом в Средней Азии (книги «Русская грамматика в сопоставлении с узбекским языком» и «Опыт частной методики преподавания русского языка узбекам», проект дунганского алфавита), а также за рубежом, в изданиях Пражского лингвистического кружка, с которым он был тесно связан через посредство Р. Якобсона. Но многое пропало или же до сих пор не издано.

Для научного подхода Е. Д. Поливанова характерны большая теоретичность, стремление к системному подходу и к выявлению причинно-следственных отношений в языке, сохранение психологизма, представление о возможности и необходимости сознательного вмешательства в язык и языковой политики, попытки связать лингвистику с практикой. В любой его работе, даже посвященной конкретным вопросам конкретного языка, присутствует общелингвистическая проблематика.

Многое в концепции В. Д. Поливанова шло от его учителя, в частности, психологическое понимание фонемы и фонологии. Он устойчиво сохранял, в отличие от Л. В. Щербы, термин «психофонетика», см. название первой его большой книги, изданной в 1917 г.: «Психофонетические наблюдения над японскими диалектами»; такие же идеи он высказывал до конца жизни. Сохранял он психологический подход и в связи с изучением изменений в языке. Отрыв лингвистики от говорящего человека, свойственный большинству структуралистов, был неприемлем для Е. Д. Поливанова. Он никогда не ограничивался изучением языка «в самом себе и для себя».

Один из вопросов, постоянно занимавших ученого, - вопрос о причинах языковых изменений. Как уже упоминалось, этот вопрос не мог быть решен наукой XIX в., и ее неспособность выявить причины описывавшихся ею звуковых и семантических переходов стала одним из оснований для смены лингвистической парадигмы в начале XX в. Однако большинство направлений структурализма, сосредоточившись на синхронных исследованиях, вообще сняло данный вопрос с повестки дня. Некоторое исключение здесь составляли лишь пражцы, а также французские структуралисты. С другой стороны, марристы и некоторые другие языковеды, прежде всего в СССР, выдвинули научно явно не обоснованные концепции о том, что изменения в языке прямо выводятся из изменений в экономике и политике. Е. Д. Поливанов, споря с такой упрощенной точкой зрения, выдвигал более разработанную концепцию причинно-следственных отношений в языковом развитии. Этому вопросу посвящено несколько его публикаций. Эти статьи, как и ряд других его важных работ, вошли в посмертный сборник «Статьи по общему языкознанию», вышедший в 1968 г.

Е. Д. Поливанов вслед за Ф. де Соссюром отмечал объективное противоречие в развитии языка. С одной стороны, для нормального функционирования язык должен быть стабилен: «В эволюции языка вообще, в виде общей нормы, мы встречаемся с коллективным намерением подражать представителям копируемой языковой системы, а не видоизменять ее, ибо в противном случае новому поколению грозила бы утрата возможности пользоваться языком как средством коммуникации со старшим поколением». С другой стороны, «изменения - это неизбежный спутник языковой истории и… на протяжении более или менее значительного ряда поколений они могут достигнуть чрезвычайно больших размеров». В обычных условиях «на каждом отдельном этапе языкового преемства происходят лишь частичные, относительно немногочисленные изменения», а принципиально значительные изменения «мыслимы лишь как сумма из многих небольших сдвигов, накопившихся за несколько веков или даже тысячелетий».

Почему происходят эти сдвиги? Е. Д. Поливанов пишет об этом: «Тот коллективно-психологический фактор, который всюду при анализе механизма языковых изменений будет проглядывать как основная пружина этого механизма, действительно, есть то, что, говоря грубо, можно назвать словами: „лень человеческая“ или - что то же - стремление к экономии трудовой энергии». Об этой причине говорил и учитель Е. Д. Поливанова И. А. Бодуэн де Куртенэ, но Евгений Дмитриевич рассматривал ее более детально. При этом экономия трудовой энергии имеет свои пределы, определяемые потребностью слушающего: «минимальная трата произносительной энергии» должна быть «достаточной для достижения цели говорения»; при слишком большой экономии речь может стать невнятной и непонятной. Слово «изнашивается» в произношении, а младшее поколение «усваивает… уже „изношенный“ в звуковом отношении скороговорочный дублет слова и само уже начинает сокращать („изнашивать“) его далее». Помимо звуковой редукции происходят упрощения грамматических форм, замена нерегулярных форм на регулярные и т. д., хотя потребности понятности для слушающего везде ограничивают «лень» говорящего.

Что же касается социально-экономических факторов, то они также влияют на языковые изменения, но не прямо, а косвенно: «экономическо-нолитические сдвиги видоизменяют контингент носителей (или так называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, а отсюда вытекает и видоизменение отправных точек его эволюции». Изменение социального субстрата может иметь разный характер: возникновение или прекращение контактов между языками, распадение языкового коллектива или объединение разноязычных коллективов (например, при изменении государственных границ), усвоение языка завоевателей, освоение литературного языка носителями диалектов и т. д. В частности, говоря об изменениях в языках народов СССР после революции, Е. Д. Поливанов указывал, что говорить о какой-либо «языковой революции» (как это делали марристы) нет оснований, однако произошли значительные изменения в социальном субстрате: «Самое главное, что мы находим в языковых условиях революционной эпохи, это - крупнейшее изменение контингента носителей (т. е. социального субстрата) нашего стандартного (или так называемого литературного) общерусского языка… бывшего до сих пор классовым или кастовым языком узкого круга интеллигенции (эпохи царизма), а ныне становящегося языком широчайших - ив территориальном, и в классовом, и в национальном смысле - масс, приобщающихся к советской культуре». Е. Д. Поливанов включал в этот процесс как освоение литературного языка носителями русских диалектов и просторечия, так и распространение его среди нерусского населения. Правильно указав на приобретение русским языком «бесклассового характера», Е. Д. Поливанов сделал следующий прогноз: «Через два-три поколения мы будем иметь значительно преображенный (в фонетическом, морфологическом и прочих отношениях) общерусский язык, который отразит те сдвиги, которые обусловливаются переливанием человеческого моря - носителей общерусского языка в революционную эпоху» (нечто похожее предсказывал и Л. В. Щерба, который считал, что нелитературной форме польты принадлежит будущее). Этот прогноз однако не оправдался: стабилизирующее влияние русских литературных норм оказалось слишком сильным даже через два-три поколения.

Однако если такого сдвига в языке не произошло у нас, это не значит, что сдвиги не происходили в иных условиях. Как указывал Е. Д. Поливанов, «не надо рассматривать общую линию пройденной… эволюции как вполне беспрерывный ход процесса постепенных изменений… Наоборот, весьма многое в этой цепи последовательных видоизменений принадлежит к процессам или „сдвигам“ мутационного или революционного характера». Такие мутации или революции происходят именно при резком сдвиге социального субстрата.

Как и И. А. Бодуэн де Куртенэ, Е. Д. Поливанов признавал возможность смешения и скрещения языков (хотя, разумеется, в отличие от Н. Я. Марра не отрицал и возможности их расхождения). Такие процессы, имеющие причиной смену социального субстрата, он называл гибридизацией (в случае схождения неродственных языков) и метизацией (в случае вторичного схождения родственных языков). По мнению Е. Д. Поливанова, «в случае слияния двух разнородных в языковом отношении коллективов в новый, экономически обусловленный коллектив… потребность в перекрестном языковом общении… обязывает к выработке единого общего языка (т. е. языковой системы) взамен двух разных языковых систем». Современная наука однако трактует такого рода процессы иначе, ближе к точке зрения А. Шлейхера и младограмматиков: сохраняется один из языков, другой исчезает, хотя какие-то его элементы вошли в язык-победитель (ср. концепцию субстрата в ее традиционном виде).

Более подробно Е. Д. Поливанов изучал процессы изменений в фонологических системах. Здесь он различал постепенные эволюционные изменения, не влияющие на изменение фонологической системы, и «мутационные», неизбежно дискретные изменения, при которых меняется система фонем (ср. формулировку В. Брёндаля о выделении дискретных, мутационных изменений как свойстве новой лингвистики XX в.). «Мутационные» изменения могут быть результатом как быстрых скачков в результате смены социального субстрата, так и длительного накопления эволюционных изменений, связанных с «ленью» говорящих. Наиболее существенны изменения в системе, при которых меняется число элементов системы. К ним относятся конвергенции, когда несколько фонем объединяются в одну, и дивергенции, когда фонема расщепляется на две или более. Конвергенционные и дивергенционные сдвиги всегда имеют характер скачка: некоторое поколение говорящих перестает осознавать некоторое различие или наоборот, начинает его ощущать; никаких промежуточных ступеней здесь быть не может. Конвергенции и дивергенции Е. Д. Поливанов стремился изучать не как изолированные процессы в духе традиционной исторической лингвистики, а как связанные между собой системные изменения. Конвергенция некоторых фонем может создать условия для дивергенции других фонем и наоборот. Впервые в мировой науке на материале японского и некоторых других языков ученый рассмотрел процессы цепочечных изменений в фонологических системах, при которых следствие одного изменения становится причиной другого; впоследствии подобные исследования проводили на разнообразном материале другие лингвисты; в частности, фонологи Московской школы выявили, как в истории русского языка падение редуцированных гласных повлияло на другие изменения фонологической системы.

Е. Д. Поливанов стремился создать общую теорию языкового развития, которую называл лингвистической историологией. В ней он старался совместить идеи крупного русского историка Н. И. Кареева (от него шел сам термин «историология») с положениями диалектического материализма (в частности, процесс мутационных изменений в результате накопления экономии трудовой энергии трактовался как пример перехода количества в качество). Однако цельную теорию ученый создать не успел, выдвинув лишь ряд общих принципов и разработав ее фрагмент - теорию фонологических конвергенций и дивергенций.

Общественная ситуация в СССР ставила вопрос о языковом планировании и сознательном вмешательстве в развитие многих языков; такое вмешательство в меньшей степени относилось к русскому языку, уже обладавшему развитой и всеобъемлющей языковой нормой. Однако многие другие языки были развиты значительно меньше, часто не обладая разработанной нормой или даже письменностью. В 20-30-е гг. в СССР развернулась интенсивная работа по разработке литературных норм и алфавитов, получившая название языкового строительства, в ней приняли участие многие видные советские лингвисты, в том числе и Е. Д. Поливанов. Как и другие участники языкового строительства, он вслед за своим учителем И. А. Бодуэном де Куртенэ был горячим сторонником равноправия больших и малых языков, возможности для каждого гражданина пользоваться всегда, когда он считает это нужным, своим родным языком. Однако было очевидно, что языки страны находятся на разном уровне развития и необходимо сознательное форсирование развития ряда языков.

Как выше уже упоминалось, по вопросу о сознательности и бессознательности языкового развития существовали разные точки зрения. На одном полюсе находились ученые вроде Ф. Де Соссюра, считавшие изменения в языке целиком бессознательными, на другом полюсе - некоторые деятели языкового строительства и еще в большей степени непрофессионалы вроде марристов, допускавшие любые сознательные изменения в языке. Позиция Е. Д. Поливанова, как и И. А. Бодуэна де Куртенэ и пражцев, была здесь наиболее разумной и реалистичной.

С одной стороны, Е. Д. Поливанов отмечал «бессознательный, помимо вольный характер внесения языковых новшеств»; «языковые новшества не только помимовольны, но и незаметны для тех, кто фактически осуществляет их». Есть исключения вроде «потайных жаргонов» у «людей темных профессий», сознательно изменяющих язык, чтобы он был непонятен для непосвященных. Но эта сознательность - не общее правило. В ответ на попытки изменять языки административным путем Е. Д. Поливанов в книге «За марксистское языкознание» замечал: «Для того чтобы в языке произошло то или иное фонетическое… или морфологическое… изменение, совершенно недостаточно декретировать это изменение, т. е. опубликовать соответствующий декрет или циркуляр. Можно, наоборот, даже утверждать, что если бы подобные декреты или циркуляры даже и опубликовывались бы… ни один из них не имел бы буквально никакого результата… и именно потому, что родной язык выучивается (в основных своих элементах) в том возрасте, для которого не существует декретов и циркуляров».

С другой стороны, Е. Д. Поливанов не считал, что сознательное вмешательство в языковое развитие абсолютно невозможно. Он подчеркивал, что оно необходимо там, где это не противоречит указанным выше закономерностям. Самый очевидный случай такой необходимости - графика и орфография: «От рационализации графики зависит громадная экономия времени и труда начальной школы, успехи ликвидации неграмотности, а следовательно, вообще все дело культуры данной национальности». К тому времени, когда Е. Д. Поливанов писал эти слова, уже был накоплен значительный опыт создания десятков новых письменностей и орфографических реформ, в том числе и для русского языка. Это было реальным, поскольку письму человек обучается вполне сознательно в школе. Далее, возможны и реально происходили после революции сознательные изменения в словаре, поскольку «формулировка словаря - более чем какого-либо элемента языковой системы - принадлежит также и взрослому возрасту».

Культурные изменения всегда приводят к появлению новых реалий и новых понятий, а вслед за этим и обозначений этих реалий и понятий. Наконец, вполне сознательный процесс - формирование литературной нормы, в том числе нормы фонетической и грамматической. При этом в области фонетики и грамматики «никаких специфических новшеств» не вводится (такие новшества появляются бессознательно), но происходят результаты «возобладания одного диалекта данного языка - в качестве литературного диалекта - над другими». Отметим, что в чисто лингвистическом плане Е. Д. Поливанов всегда подчеркивал равноправность литературного языка и диалектов; при сопоставлении японских диалектов он рассматривал в одном ряду с ними и литературный язык в качестве «токийского диалекта». Однако социально литературный язык и диалекты не равноправны. Выбор опорного диалекта при создании литературного языка, включение того или иного грамматического показателя или даже той или иной фонемы в литературную норму и т. д. - все это может быть результатом сознательного отбора нормализаторов языка. Однако и тут сознательное вмешательство не беспредельно, оно должно считаться с объективно сложившимися факторами. Например, Е. Д. Поливанов долгое время боролся с возобладавшими в 20-е гг. идеями формировать литературную норму узбекского языка на основе кишлачных (сельских) диалектов. Такая точка зрения основывалась на том, что эти диалекты лучше сохранили исконно тюркские черты и литературный язык на их основе был бы понятнее для других тюркских народов. Но Е. Д. Поливанов указывал, что диалект деревни не может из-за своей недостаточной престижности возобладать над диалектом города. И действительно, в итоге он оказался прав: с 30-х гг. узбекская литературная норма в соответствии с его предсказаниями начала основываться на городских диалектах, прежде всего ташкентском как столичном, хотя городские диалекты сильно изменились под влиянием иранских языков. Е. Д. Поливанову принадлежит много публикаций по теории и практике языкового строительства, многое в них актуально и сегодня.

В целом Е. Д. Поливанову всегда был свойствен активный подход к своему объекту исследований, стремление связать теорию с практикой. С этим связано даже предложенное им разграничение основных лингвистических дисциплин. Согласно предложенной им в книге «За марксистское языкознание» классификации, лингвистика состоит из изучения прошлого (историологии), изучения настоящего и изучения будущего, прогностики. В связи с этим Е. Д. Поливанов писал: «Лингвист, таким образом, слагается: 1) из реального строителя (и эксперта в строительстве) современных языковых (и графических) культур, для чего требуется изучение языковой современной действительности, самодовлеющий интерес к ней и - скажу более - любовь к ней; 2) из языкового политика, владеющего (хоть и в ограниченных, пусть, размерах) прогнозом языкового будущего опять-таки в интересах утилитарного языкового строительства (одной из разновидностей „социальной инженерии“ будущего); 3) из „общего лингвиста“, и в частности лингвистического историолога (здесь, в „общей лингвистике“, и лежит философское значение нашей науки); 4) из историка культуры и конкретных этнических культур». Здесь помимо стремления связать науку с практикой мы видим и развитие общих тенденций науки его эпохи (четкое разграничение синхронии и диахронии), и стремление выйти за пределы лингвистики первой половины XX в. Если лингвистика, изучающая настоящее, и лингвистика, изучающая прошлое, тогда уже были достаточно развиты, то прогноз языкового будущего, как и изучение проблем, связывающих язык и культуру, находились в зачаточном состоянии. Сам Е. Д. Поливанов во многих своих работах старался выявить тенденции развития языков в будущем; как уже отмечалось, не все его прогнозы подтвердились, но сама постановка данной проблемы была важной и перспективной.

Е. Д. Поливанов был человеком большого таланта, очень необычным, производившим большое впечатление на всех, кто его знал. Его друг, писатель и литературовед В. Б. Шкловский писал много лет спустя: «Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком». Однако слишком многого он не успел сделать.

Незадолго до 30 октября, дня политзаключенного в СССР, я вернулся из командировки в Ташкент, где проходила всесоюзная научно-практическая конференция, посвященная 100-летию со дня рождения профессора Евгения Поливанова, гениального русского лингвиста.

И в тот памятный вечер, когда на полутемной, инфернальной площади Дзержинского отец Глеб Якунин* служил панихиду по миллионам жертв тоталитарного режима, когда был открыт в сквере на Лубянке памятный знак – , а стены мрачных (но явно напуганных!) зданий КГБ билось гневным эхом слово Сергея Ковалева и Льва Разгона, Алеся Адамовича, Юрия Карякина и Сергея Станкевича, я зажег близ соловецкого камня свою поминальную свечу.

У Евгения Дмитриевича Поливанова нет «официальной» могилы, она неизвестна, ибо он также был казнен палачами с «чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем» – в 1938 году. Но теперь, как и миллионы наших убиенных циничным режимом сограждан, Евгений Дмитриевич обрел хотя бы такой, «условный» памятник. И ему тоже была провозглашена Вечная память…

Холодный ветер трепал хрупкое пламя наших свечей, как будто смертное дыхание лубянских зданий-айсбергов хотело их уничтожить, заморозить. Но пламя памяти о жертвах режима теперь, хочу надеяться, нами надежно защищено. Ибо в этой защите – гарантия нашей собственной свободы. И даже жизни…

Жизнь же профессора Поливанова была фантастична. Его вклад в российское и мировое языкознание – просто огромен. Очень весомы его заслуги и в деле языкового строительства, в создании новых алфавитов для ряда народов нашей страны.

Однако, если славянский просветитель Мефодий (он вместе с братом Кириллом создал славянскую письменность), уже будучи в сане архиепископа, преследовался немецким духовенством и был ввергнут на некоторое время в тюремное узилище, то просветитель нового, «революционного» времени Евгений Поливанов подвергся политическому шельмованию научными оппонентами, изгнанию из ведущих научных центров, а в итоге был просто уничтожен своими же соотечественниками в годы сталинских репрессий. История во многом любит повторения, только зачастую вовсе не в виде фарса, как это принято считать, а в более жестоком варианте.

У одного из известных поэтов я встретил мысль о том, что главная общность поэтов – в их отличии друг от друга: поэзия – моноискусство, где судьба, индивидуальность доведены порой до крайности. Такой индивидуальностью, доведенной до крайности, был и профессор Поливанов.

Мудрый и цепкий словом Виктор Шкловский, знавший Поливанова в молодости по работе в известном ОПОЯЗЕ (Общество изучения поэтического языка) вместе с В.А. Кавериным, О.М. Бриком, В.Б. Томашевским, Б.М. Эйхенбаумом, В.М. Жирмунским, уже в наше время отозвался о Поливанове переполненной внешним парадоксом, но абсолютно точной фразой:

«Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком».

Поливанов, как принято в таких случаях писать, был сыном своей эпохи, человеком, преисполненным революционного романтизма и честно служившим режиму, установившемуся после октябрьского переворота 1917 года.

Его вера и верность достойны уважения.

«Я встретил революцию как революцию труда. Я приветствовал именно свободный любимый труд, который для меня стал рисоваться полезным именно в революционной обстановке».

Под этими словами Е.Д. Поливанова могли бы поставить свою подпись десятки отечественных ученых, поверивших большевикам и принявших революцию не только сердцем, но и умом.

Действительно ли Поливанов был уникальным человеком? Один из основных отечественных биографов ученого, увы, уже покойный профессор В.Г. Ларцев из Самарканда (автор вышедшей крохотным тиражом в 1988 году книги о Евгении Дмитриевиче), совершенно справедливо отмечал, что Е.Д. Поливанов, будучи прежде всего языковедом, занимался кроме того педагогикой, этнографией, фольклористикой, текстологией, литературоведением, логикой, психологией, социологией, историей, статистикой и другими науками (причем познания в этих областях знания, как и владение десятками языков и диалектов, конечно же, непосредственно отразились на многочисленных открытиях Е.Д. Поливанова в лингвистике, часть из которых имеет мировое значение).

Уникальность ученого помимо всего заключалась и в степени его вовлеченности в общественную жизнь страны, что шло параллельно с его научными изысканиями: выполнение ответственнейшего задания Ленина, работа под руководством первого наркоминдела Троцкого, тесное сотрудничество с Коминтерном и многое другое, о чем многие одаренные ученые-лингвисты той поры не могли даже и помыслить.

А чего стоит поединок Поливанова с марризмом? Самоотверженность, граничащая с безрассудностью, исключительная научная объективность и природный дар пытливого исследователя заставили его открыто и почти в одиночестве выступить против «пролеткультовского» учения академика Н.Я. Марра о языке и одновременно против складывавшегося культа личности Марра в науке!

И когда в 1950 году под видом «свободной дискуссии о языке» в газете «Правда» кремлевский горец, желавший стать Корифеем Всех Наук, раздраконил «аракчеевский режим в языкознании» (им же самим, между прочим, во многом и порожденный) и само «новое учение о языке» Н.Я. Марра и его верных последователей, то в своей критике этой псевдонаучной теории Сталин… повторил многое из того, что Поливанов доказывал марристам еще в конце 20-х годов!

Удивительная своеобычность Евгения Дмитриевича Поливанова заключалась и во многом другом.

Например, в его собственной литературной деятельности поэта и переводчика (он писал интересные стихи, о чем свидетельствует сборник «Метаглоссы», поэма «Ленин», был одним из первых и наиболее эрудированных переводчиков киргизского народного эпоса «Манас» на русский язык).

Или в особенностях его быта, крайне аскетического, а порой и с элементами, как бы заимствованными из авантюрных романов.

Или, например, в степени овладения другими языками: когда ученый приехал в Нукус, то ему понадобился лишь месяц для того, чтобы изучить каракалпакский язык и совершенно безупречно прочитать на нем доклад перед каракалпакской аудиторией!

Однако – как ни страшно об этом говорить – судьба такого одаренного человека не была уникальной для тоталитарного режима, для эпохи сталинщины, ибо он разделил горькую участь многих других выдающихся деятелей отечественной науки: историков и литературоведов, математиков и физиков, биологов и экономистов, тысяч и тысяч незаурядных исследователей.

Поливанов родился 28 февраля (12 марта) 1891 года. 25 января 1938 года он был расстрелян. Посмертная реабилитация пришла к ученому лишь в 1963 году.

Вениамин Александрович Каверин написал о Поливанове такие строки:

«И сам Е.Д. Поливанов, и то, что он сделал, и его судьба – необыкновенны и должны войти в историю русской науки».

Слова эти звучат как эпитафия. Но нет могилы, на которой мог бы быть установлен памятник Е.Д. Поливанову, а на нем – начертаны эти строки Каверина…

Забегая вперед, хочу сказать, что несмотря ни на какие преграды и противодействия неосталинистов, неомарристов (противодействие это – не миф, знаю о нем на своем личном опыте, чуть не ставшем горьким…), истина все же торжествует. И легендарный профессор Поливанов занимает ныне одно из наиболее почетных мест в истории нашей филологии (хотя огромный его вклад в науку до конца еще не оценен и даже не полностью известен, а многие рукописи безвестно канули в бездонные подвалы НКВД или уничтожены их хозяевами). И я просто по долгу совести обязан самым добрым словом вспомнить и назвать тех советских ученых, которые способствовали торжеству справедливости в отношении Евгения Дмитриевича: это – В.М. Алпатов, Ф.Д. Ашнин, В.П. Григорьев, В.К. Журавлев, С.И. Зинин, Вяч.Вс. Иванов, Л.Р. Ройзензон, А.Д. Хаютин и другие.

Конечно, совсем особая роль в исследовании научного наследия Поливанова принадлежит нашему уважаемому современнику Вячеславу Всеволодовичу Иванову, другу Пастернака, лауреату Ленинской премии, народному депутату СССР, академику. Он был не только «подписантом» 60-70-х годов, не только был изгнан из МГУ в 1959 году «в рамках антипастернаковской кампании»; это именно Вячеслав Всеволодович, движимый вечной идеей справедливости, заставил неуклюже оправдываться бывшего генерального прокурора СССР А.Я. Сухарева прямо во Дворце съездов Кремля при ответе на вопрос об участии Сухарева в гонениях на советских диссидентов…

Хочу подчеркнуть, что еще до официальной реабилитации Евгения Дмитриевича Вяч.Вс. Иванов опубликовал в журнале «Вопросы языкознания» (№ 3 за 1957 год) статью «Лингвистические взгляды Е.Д. Поливанова» (замечу также – с первой библиографией трудов Е.Д. Поливанова).

Большим событием стал выход в свет книги Е.Д. Поливанова «Статьи по общему языкознанию» (М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1968), составителем которой выступил профессор А.А. Леонтьев.

А в начале лета 1968 года читатели получили прекрасную книгу профессора В.Г. Ларцева «Евгений Дмитриевич Поливанов: Страницы жизни и деятельности» (М.: «Наука»), в которой можно найти и своеобразный творческий портрет ученого, и подробный рассказ о многих этапах его жизни, и интереснейшие воспоминания людей, знавших Евгения Дмитриевича, и своеобразную краткую антологию его литературных работ.

Вовсе не случайно, что в других воспоминаниях – «Мой путь в науке», – принадлежащих перу бывшего директора Института русского языка АН СССР Ф.П. Филина (а эти воспоминания, опубликованные в журнале «Русская речь» № 2 за 1988 год, нам пытаются навязать чуть ли не как «наиболее объективный взгляд» на историю советской лингвистики), имя Е.Д. Поливанова среди трех десятков названных Филиным фамилий крупных советских филологов вообще даже не упоминается.

Эта фигура умолчания имеет свои причины. Филин был одним из наиболее энергичных адептов «нового учения» о языке Н.Я. Марра и одним из последовательных продолжателей линии своего учителя как жесткого идеологического «организатора» филологической науки (уже в конце 60-х – начале 70-х годов Филин печально прославился своими гонениями на инакомыслящих филологов, которые он весьма успешно организовывал в духе марристских расправ с оппонентами, и творил это по указанию отдела науки ЦК КПСС и «компетентных органов»).

Поэтому теперь, когда по многим первоисточникам и архивным материалам, по исследованиям названных мною ученых и воспоминаниям современников Е.Д. Поливанова нам довелось наконец-то близко встретиться с жизнью и творчеством Евгения Дмитриевича, мне иногда кажется, что некоторые строки Пастернака были посвящены именно этому ученому:

Кому быть живым и хвалимым,
Кто должен быть мертв и хулим,
Известно у нас подхалимам
Влиятельным только одним.

Жизнь и творчество Е.Д. Поливанова были настолько необычны и насыщенны, что даже автор единственной книги о нем В.Г. Ларцев, как мне показалось, был в некоторой растерянности от этой биографической стихии и явно не смог в заданный объем своего издания поместить все, что хотел бы. Мне это в кратком очерке тем более не удастся. Но все же попробую хотя бы кратко вам показать, что судьбе вовсе не случайно было угодно избрать именно Евгения Дмитриевича Поливанова главным научным оппонентом Николая Яковлевича Марра (ибо Марр тоже во многом был – и это объективный факт! – личностью незаурядной!..), а затем отдать на заклание Ее Величеству Системе.

Е.Д. Поливанов окончил Петербургский университет, где он был учеником академика И.А. Бодуэна де Куртенэ и Л.В. Щербы, в 1912 году. Одаренного молодого ученого оставили работать на кафедре сравнительного языкознания (а обучался он в университете на славянско-русском отделении историко-филологического факультета и факультета восточных языков, где, кстати, Поливанов слушал у Марра курс грузинского языка).

И до событий октября 1917 года, и после них Е.Д. Поливанов занимался педагогической и научно-исследовательской работой самым активным образом.

Трудно перечислить все его места работы и должности. Назовем лишь некоторые: приват-доцент факультета восточных языков Петроградского университета (по японскому языку), профессор факультета общественных наук Петроградского университета (это уже с 1919 года), профессор японского языка Института живых восточных языков в Петрограде, заместитель председателя Научного совета Наркомпроса Туркестанской АССР, профессор Туркестанского восточного института в Ташкенте и Среднеазиатского государственного университета, член Научного совета Всесоюзного центрального комитета нового тюркского алфавита, председатель лингвистической секции Института языка и литературы Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН), профессор кафедры языка и литературы Узбекской государственной педагогической академии, Узбекского государственного научно-исследовательского института культурного строительства в Ташкенте, профессор Киргизского института культурного строительства и педагогического института в г. Фрунзе и так далее. Да разве дело в этих серьезных должностях?!

Е.Д. Поливанов был основоположником многих направлений, по которым развивается ныне отечественная и мировая лингвистика. Вот как однажды отозвался об ученом Вяч.Вс. Иванов:

«Создание Е.Д. Поливановым… оригинальной лингвистической концепции и ее обоснование фактами очень большого числа самостоятельно изученных языков различных семей было возможно благодаря объединению в его лице исключительно одаренного полиглота, талантливого япониста, китаеведа, тюрколога и лингвиста-теоретика, хорошо знакомого не только с русской и западноевропейской, но также дальневосточной и арабской лингвистикой».

Кстати, о знании языков: думаю, что и сам Е.Д. Поливанов точно не знал числа языков, которыми владел, хотя считал, что знает французский, немецкий, английский, латинский, греческий, испанский, сербский, польский, китайский, японский, татарский, узбекский, туркменский, казахский, киргизский, таджикский – то есть шестнадцать языков. Учтите, что он владел тонкостями многих диалектов восточных языков; в 1964 году знавший Поливанова старый дехканин Махмуд Хаджимурадов на вопрос о том, как говорил на его диалекте узбекского языка Евгений Дмитриевич, ответил коротко и исчерпывающе: «Лучше меня…»

Биографы Поливанова считают, что помимо названных он владел еще и (по крайней мере, лингвистически) абхазским, азербайджанским, албанским, ассирийским, арабским, грузинским, дунганским, калмыцким, каракалпакским, корейским, мордовским (эрзя), тагальским, тибетским, турецким, уйгурским, чеченским, чувашским, эстонским и некоторыми другими языками…

Весьма значителен вклад Евгения Дмитриевича Поливанова в изучение конкретных языковых систем: для многих из них он создал научные грамматики, описания диалектов, провел анализ звукового строя, создал словари, учебные пособия. Не случайно Поливанов и ряд его современников-языковедов, участвовавших в сложнейшем деле языкового строительства в СССР, называют новыми Кириллами и Мефодиями.

Между прочим, у Евгения Дмитриевича есть интереснейшие работы, посвященные преподаванию русского языка как народного и ряда языков народов СССР русскому населению, в том числе – взрослым (что оказалось чрезвычайно актуальным делом в наши, сложные и противоречивые 80-90-е годы XX столетия!).

Можете представить себе мое волнение, когда, уже в течение двух лет занимаясь судьбами репрессированных филологов и, в первую очередь, Поливанова, совершенно неожиданно в одном из забытых книжных шкафов библиотеки деда я нашел небольшую книжечку в матерчатом, выцветшем зеленом переплете, на титульном листе которой было напечатано: «Профессор Востфака САГУ, Д. Член Росс. Асс. Научно-Исслед. Ин-тов (по восточной секции) Е.Д. Поливанов. Краткий русско-узбекский словарь. Акц. О-во «Туркпечать», 1926»… С волнением читал я предисловие, написанное Евгением Дмитриевичем к этому очень интересному учебному словарю! Вышел он тогда, во второй половине 20-х годов, тиражом в 10 тысяч экземпляров…

Особенно много сделал Поливанов для развития теории языка, для теоретической лингвистики. Приведу опять-таки лишь некоторые примеры.

…Первым в науке он распространил принцип системности на историю языка. …Поливанов разработал теорию фонологических изменений во всем многообразии их взаимосвязей и взаимообусловленности (именно эту теорию разовьет позже Роман Якобсон, и она получит мировое признание). …Многое сделал Евгений Дмитриевич для вскрытия причин языковых изменений (его концепцию, правда, не вполне в духе Е.Д. Поливанова, позже использует французский лингвист А. Мартине, например, в книге «Принцип экономии в лингвистике»). …Е.Д. Поливанов, по сути дела, явился основоположником советской социолингвистики. …Немало нового внесено ученым в теоретическое осмысление языковых контактов, в частности, их механизмов.

Да разве перечислишь все области науки, в которых ощутимы результаты его исследований: ведь это еще и изучение типологии ударения, фонологической роли слога, описание «звуковых» жестов и многое другое.

Разумеется, волновали его и пути создания марксистской лингвистики. Поливанов не только в ряде статей, а затем и в публичной дискуссии (получившей название «поливановской») 1929 года выступил против идей Марра, но сумел даже в 1931 году, находясь уже практически в научном изгнании, выпустить в издательстве «Федерация» сборник научно-популярных статей под наименованием «За марксистское языкознание»: эта книга на общем фоне триумфа «пролеткультовской» теории Марра, столь нужной в ту пору утверждающемуся сталинизму, была сильным ударом по позициям марристов и, пожалуй, последним контрнаступлением традиционного языковедения…

Научное наследие Поливанова огромно. По данным Л.Р. Концевича, одна только библиография его работ, изданных при жизни Евгения Дмитриевича и после его смерти, охватывает свыше 200 названий.

Около 60 рукописей хранится в разных архивах – они известны. Но при этом удалось собрать около 220 (!) названий тех неопубликованных работ, которые еще не обнаружены. И, возможно, большая часть из них уже безвозвратно утрачена – таков удел конфискованных архивов практически всех репрессированных ученых.

Хотя в последнее время вдруг из потайных сундуков госбезопасности то и дело «всплывают» рукописи некоторых поэтов, писателей, естествоиспытателей. Еще и еще раз приходится спрашивать нынешних руководителей КГБ: когда мы перестанем быть иванами-не-помнящими-родства и с этих тайных хранилищ падут наконец все замки? Сохранилось ли в них что-либо из наследия Е.Д. Поливанова?!

Революционное движение он принял всем сердцем. Биографы пишут, что первым политическим выступлением был его протест против империалистической войны: Поливанов написал на испанском (!) языке антивоенную пьесу, за что был арестован и отсидел неделю в тюрьме. Сам Евгений Дмитриевич писал о себе, что от пацифизма пришел к интернационализму. До октября 1917 года Е.Д. Поливанов несколько месяцев работал в отделе печати МИД Временного правительства (он был тогда левым меньшевиком, мартовцем).

В 1919 году петроградский профессор вступил в РКП(б).

Но еще до этого он стал широко известен как друзьям революции, так и ее противникам и оппонентам. Советской же власти особенно пригодилось его знание языков: талант полиглота и дарование исследователя получили необычное применение – Поливанову было поручено заниматься в Народном комиссариате иностранных дел всеми связями со странами Востока (по должности это был уровень одного из руководителей наркомата), а параллельно с этим – поиском и публикацией тайных договоров царского правительства. Такова была идея Ленина, выраженная в Декрете о мире: «Тайную дипломатию Правительство отменяет (правда, отменено это было, как мы теперь знаем, ненадолго… – М.Г.)», со своей стороны выражая твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров, подтвержденных или заключенных правительством помещиков и капиталистов с февраля по 7 ноября (25 октября) 1917 г..

Следует заметить, нисколько не умаляя «заслуг» известного революционера, балтийского матроса Николая Маркина, чье имя традиционно связывается с публикацией договоров, что очень большая роль в этом деле принадлежит именно Е.Д. Поливанову. Не случайно в ноябре 1917 года «буржуазная» газета «Наша речь» озабоченно писала:

«В министерстве (иностранных дел. – М.Г.) все время хозяйничает г. Поливанов, приглашенный на амплуа специалиста по расшифровке тайных договоров, и секретарь народного комиссара г. Залкинд».

В 1918 году Е.Д. Поливанову было поручено еще одно необычное, но важное дело. Он ведет политическую работу среди петроградских китайцев (их с начала XX века в городе на Неве было очень много). Молодой востоковед стал одним из организаторов «Союза китайских рабочих», редактировал первую китайскую коммунистическую газету, был связан с китайским Советом рабочих депутатов и с теми китайскими добровольцами, которые сражались на фронтах гражданской войны…

С 1921 года Поливанов работал в Коминтерне: переехав в Москву, он становится помощником заведующего Дальневосточной секцией Коминтерна (именно Коминтерн в том же году командирует его в Ташкент)…

А сколько сделал «красный профессор» и интернационалист Поливанов для решения национально-языковых проблем в молодом Советском государстве! И все это – лишь отдельные этапы той другой стороны жизни, которую в наше время привыкли определять казенным советским словосочетанием «общественная работа»…

К тому же Поливанов был инвалидом: еще в юношеском возрасте он при достаточно таинственных обстоятельствах потерял кисть левой руки!

Стоит согласиться – то был человек необыкновенной судьбы, энергии, дарования и работоспособности. Вениамин Каверин сделал Евгения Дмитриевича одним из своих литературных героев – вспомним роман «Скандалист, или вечера на Васильевском острове», образ профессора Драгоманова, а также рассказ «Большая игра».

И тот же Вениамин Александрович так писал в своих мемуарах:

«Это нужно быть человеком огромной воли и огромной чести и огромной веры в советскую науку для того, чтобы действовать так, как действовал Поливанов».

Одаренный, образованный исследователь Евгений Дмитриевич Поливанов понял, какую опасность для языкознания, для философии и политики, для обстановки свободного творчества в науке представляет вульгарно-материалистическая и псевдомарксистская теория академика Н.Я. Марра, а также вносившаяся окружением академика обстановка идеологической нетерпимости к научным оппонентам. Открыто выступив против марризма в 1928-1929 годах, он продолжал неравную схватку с ним буквально до самого ареста.

В подборке читательских откликов на роман В. Дудинцева «Белые одежды» встретил я следующую мысль:

«Так трудно и так опасно ходить в чистых, белых одеждах – все норовят кинуть в тебя ком грязи. А в сером балахоне притворства – ужели ты так же чист?! Нет! Вот и получается, что истинным, хотя и безрассудным мужеством обладают лишь те, кто идет по жизни в белых одеждах правды, презирая серые балахоны полуправды и лжи…»

В белых одеждах правды шел к быстро приближавшемуся концу жизни и профессор Поливанов.

В «поливановской» дискуссии Евгений Дмитриевич дал объективный научный анализ теории Марра, причем указал и на ряд ее интересных сторон. Однако марристы, рвавшиеся к Олимпу власти в науке (как и их последователи уже в 60-70-е годы…), напрочь отвергли идею демократического обмена мнениями, чисто научного спора и в духе эпохи обрушили на Поливанова ушат политических обвинений: он был назван «идеологическим агентом международной буржуазии», «разоблаченным монархистом-черносотенцем», «кулацким волком в шкуре советского профессора» и т.п.

Примечательно, что материалы этой дискуссии были опубликованы 1 марта 1929 года в газете «Вечерняя Москва» в рубрике с откровенным названием – «Классовая борьба в науке»…

Когда сталинщина еще только разворачивала репрессивную машину, когда обстановка террора и избиения лучших кадров (от дипломатии до армии, от науки до молодежных организаций) еще не стала обыденной и злой, навет еще не сразу мог привести человека в застенок, научные противники не могли быстро устранить Поливанова, а заодно сломать или уничтожить других ученых.

Но пули постепенно отливались. Правда, поначалу они были не из свинца. Но кто сказал, что в те времена СЛОВО всегда было намного слабее ПУЛИ? Или все-таки еще было слабее?

Уже к концу 1929 года Е.Д. Поливанов был снят со всех должностей, отстранен от научной и педагогической деятельности в Москве (даже изымались из рабочих планов издательств его книги, а уже имевшие наборы в типографиях рассыпались…) и вынужден был уехать в Среднюю Азию, сначала – в Самарканд. От жизни ведущих научных центров страны он был отлучен, имя его там старались не упоминать (или только с руганью)…

Еще один пример. В октябре 1931 года был сдан в печать седьмой том «Яфетического сборника», готовившегося Н.Я. Марром и его последователями. В нем была опубликована рецензия на книгу Е.Д. Поливанова «За марксистское языкознание», во многом примечательная. И даже не тем, что автор скрыл свое имя за инициалами.

Сейчас известно: она вышла из-под пера одного из ближайших подручных (тут уж, простите, другое слово трудно подобрать) академика Н.Я. Марра – некоего С.Н. Быковского. Заметка эта составлена в классических выражениях политического доноса (чем марристы и немарристы любили пользоваться во все времена, вплоть до 80-х годов):

«Основная цель сборника (книга Поливанова была сборником статей. – М.Г.) так сказать, его социальный заказ – это реабилитация современной буржуазной лингвистики. Но так как чрезмерно открытое выступление в Советском Союзе в защиту буржуазной науки, хотя бы в такой до сих пор мало разработанной области, как языкознание, – дело рискованное, – то отсюда и название сборника «За марксистское языкознание», в то время как все содержание сборника направлено против (выделено Быковским. – М.Г.) марксизма».

Завершалась эта рецензия тоже «достойно»:

«Только полной неосведомленностью руководителей наших издательств в элементарных вопросах марксистского языкознания можно объяснить появление антимарксистской книги в 1931 г. на советском рынке».

Конечно же, это был не единственный «отклик» на книгу Е.Д. Поливанова. В том же духе была выдержана и рецензия Сухотина, опубликованная журналом «Культура и письменность Востока». Вот как она заканчивалась (хотя А.М. Сухотин был в целом – антимарристом):

«Рабочий класс будет продолжать строить не только новое общество, но и свою науку, невзирая ни на смех своих врагов, ни на жалкие потуги своих мнимых попутчиков, силящихся под вывеской «марксизма» протащить старый хлам близкой к окончательному банкротству буржуазной методологии» (выделено Сухотиным. – М.Г.).

Между прочим, рецензия Быковского показательна еще и тем, что автор уже «освятил» ее, избрав в качестве эпиграфа цитату из Иосифа Виссарионовича Сталина:

«Клевету и мошеннические маневры нужно заклеймить, а не превращать в предмет дискуссии».

Ох, как уже чесались у марристов руки! Как быстро они поняли, какие неограниченные возможности дает им сталинщина в борьбе с научными оппонентами!

Всякий раз, когда на моем рабочем столе появляются новые свидетельства геноцида тоталитарного режима в нашей стране, новые доказательства, как целенаправленно велась властью война с собственным народом, я невольно вспоминаю яркий отрывок из первого послания князю Курбскому, написанного в 1564 году:

«…Русская земля держится Божьим милосердием, и милостью Пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей, и, наконец, нами, своими государями… Не предавали мы своих воевод различным смертям, а с Божью помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников. А жаловать своих холопов мы всегда вольны, вольны были и казнить… Кровью же никакой мы церковных порогов не обагряли; мучеников за веру у нас нет; когда же мы находим доброжелателей, полагающих за нас душу искренно, а не лживо… то мы награждаем их великим жалованьем; тот же, который, как я сказал, противится, заслуживает казни за свою вину. А как в других странах, сам увидишь, как там карают злодеев – не по-здешнему!.. А в других странах изменников не любят и казнят их и тем укрепляют власть свою. А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали; если же ты говоришь об изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят…»

В годы массовых репрессий «враги народа» подразделялись в специальных списках, как мы теперь знаем, на три категории. В первую зачислялись самые «опасные»: их уделом преимущественно становилась смертная казнь.

В списки «врагов» по первой категории был зачислен и Евгений Дмитриевич Поливанов, арестованный, по-видимому, в августе 1937 года. 25 января 1938 года тройка приговорила его к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно – в тот же день.

Долгое время повод для ареста оставался для всех загадкой. Но версий и слухов было предостаточно. По одной, Поливанов был арестован как «троцкист», ибо некоторое время работал под началом Троцкого, даже писал стихи, посвященные Льву Давидовичу. По другой, причиной ареста стали знакомство и связь с Бухариным по линии Коминтерна. Третий «слух» проводил связь ареста Евгения Дмитриевича с делом известного среднеазиатского партийного работника А.И. Икрамова (хотя Икрамов был арестован позже, в сентябре 1937 года).

Размышляя о трагической жизни Евгения Дмитриевича, я думаю, что прав тот современный журналист, который в очерке о жертвах сталинских репрессий и их настрадавшихся детях (у Поливанова, слава Богу, их не было, а жена Бригитта бесследно сгинула в жутких глубинах архипелага ГУЛАГ) написал очень точно и остро, «поймав» ощущение многих людей, державших в своих руках реабилитационные справки репрессированных:

«Две справки о посмертной реабилитации. Короткий стандартный текст. Стиль, чем-то напоминающий «похоронки» фронтовых лет. Нет, эти справки, пожалуй, пострашнее «похоронок». В тех было написано: «Погиб в боях за родину». Здесь же: «Посмертно реабилитирован за отсутствием состава преступления». Там вражья пули, а тут?..»

Вот именно такую, страшную и скорбную похоронку напомнило мне официальное письмо из Военной коллегии Верховного суда на имя Федорова Дмитриевича Ашнина.

Ф.Д. Ашнин – филолог, тюрколог, пожилой человек, давно и последовательно (один из немногих!) занимающийся восстановлением «белых пятен» в истории советского языкознания и судьбами репрессированных филологов. Иначе говоря, Федор Дмитриевич – как раз тот человек, который без всяких указаний «сверху», без широковещательных общественных «инициатив», а просто по велению души уже на деле приступил к составлению «Мартиролога советских языковедов».

Много занимается Ф.Д. Ашнин и судьбой, творческим наследием, обстоятельствами жизни и гибели профессора Е.Д. Поливанова. Вот что ответила ему Военная коллегия на один из запросов:

Военная Коллегия
Верховного Суда
Союза СССР
31 декабря 1987 г.
№ 4н-316/63

тов. Ашнину Ф.Д.
г. Москва

На Ваше заявление, поступившее из КГБ СССР, сообщаю, что Поливанов Евгений Дмитриевич 25 января 1938 года был необоснованно осужден и приговорен к расстрелу.
Приговор в отношении Поливанова Е.Д. был приведен в исполнение в тот же день, т.е. 25 января 1938 года.

тов. Ашнину Ф.Д.
Начальник секретариата Военной коллегии
Верховного Суда СССР
А. Никонов

Только в 1990 году, Ф.Д. Ашнину удалось получить для работы некоторые материалы дела Е.Д. Поливанова. Они позволят прояснить некоторые факты, впрочем, оставляя многое еще «за кадром»…

Теперь абсолютно ясно, что жизнь Поливанова прекратилась насильственным образом – он был казнен. Но произошло это не во Фрунзе, не в Ташкенте, не в северных лагерях. Это случилось в Москве, куда Поливанов был доставлен чекистами после ареста из Средней Азии; здесь, на Лубянке, велось следствие, и в каком-то потаенном уголке Москвы земля приняла прах расстрелянного Евгения Дмитриевича Поливанова.

Ф.Д. Ашнину удалось познакомиться с двумя протоколами допросов Поливанова лубянским следователем из плеяды сталинских инквизиторов. В них нет упоминаний ни о Троцком, ни о Бухарине, ни об Икрамове.

Обвинения – по различным разделам страшной 58-ой статьи с главным упором на… шпионаж! Поливанову было вменено в главную вину перед народом то, что он был якобы завербован японской (!) разведкой и стал ее агентом. Вербовка же, по мнению чекистов, произошла в 1916 году во время поездки Поливанова в Японию…

Пока в документах не обнаружено следов доноса, о котором было известно нескольким современниками Поливанова. По некоторым сведениям, автором навета был ученый-филолог (что совсем не удивительно!). Однако пока это не установлено документально, будем называть его условной фамилией, например, Ратманов.

Лишь в апреле 1963 года Е.Д. Поливанов был посмертно реабилитирован Верховным Судом СССР на основании ходатайства Института языкознания АН СССР (у самого Евгения Дмитриевича не осталось родственников, которые могли бы обратиться с подобным прошением). Верховный Суд отмел все выдвигавшиеся против Поливанова обвинения в «измене Родине».

Но память! Научные работы Поливанова собирались по советским и зарубежным городам и весям: сталинизм и послушные ему научные круги умели уничтожить и саму память об ученых, подвергшихся репрессиям. А когда в сентябре 1964 года в Самарканде была созвана предварительная лингвистическая конференция «Актуальные вопросы советского языкознания и лингвистическое наследие Е.Д. Поливанова», то устроители ее не могли найти тогда даже фотографию Евгения Дмитриевича…

Вот так: исчезали труды, письма, фотографии Поливанова, а труды Марра стояли на самых видных полках, его портреты становились чуть ли не иконой для многих лингвистических учреждений. Имя Поливанова надолго было вообще вычеркнуто из науки, а имя Марра было при жизни его присвоено Институту языка и мышления АН СССР (я уже не говорю об учениках Марра, которые резво расхватывали академические и профессорские звания, престижные и «сытые» должности, места в издательских планах, продолжая благоденствовать даже до нашего времени)…

Прискорбно, но факт: Венский университет установил на своем здании памятную доску в честь русского ученого-эмигранта, выдающегося лингвиста Н.С. Трубецкого. Мы же пока не смогли отнестись с таким же уважением к памяти своего выдающегося ученого Е.Д. Поливанова, вклад которого в мировое языкознание равнозначен вкладу Трубецкого, а в чем-то и превосходит его.

"Грамматика современного китайского языка". 6-е изд., 2010 г.

Не выполнены решения самаркандской конференции об издании избранных трудов Евгения Дмитриевича (хотя что может быть важнее для науки?!), о дальнейшем целенаправленном поиске его рукописей, о присвоении имени профессора Поливанова улицам в тех городах Средней Азии, где работал Евгений Дмитриевич, сделавший так много для развития и культуры, и образования, и даже национального самосознания народов этой части мира в нашей стране, в первую очередь – узбекского и киргизского народов.

Хотя… Вот, как видите, в октябре 1990 в Ташкенте прошла большая научно-практическая конференция, посвященная столетию профессора Поливанова, на которую приехали ученые из десятков городов разных республик СССР. Узбекскому педагогическому институту русского языка и литературы, главному организатору конференции, хотели даже присвоить имя Е.Д. Поливанова (таково было пожелание ее участников); это, кстати, очень важно для сейчас, в наше непростое время, ибо Поливанов был настоящим интернационалистом – на деле , а не на словах. Изданы три тома трудов этой конференции, и на обложке – помещен один из известных ныне портретов ученого. В будущем, надеюсь, поливановские чтения станут регулярными и, как это предложили лингвисты из разных городов страны, будут поочередно проходить в Москве, Ленинграде, Фрунзе, Ташкенте, Самарканде. Хорошо это? Без сомнения!

И все же думая о трагической судьбе этого гения, я еще и еще раз мысленно возвращаюсь на Лубянскую площадь, в вечер 30 октября…

Отец Глеб Якунин* продолжал служить панихиду по жертвам тоталитаризма, оплывали слезами свечи и все больше мрачнели стены здания бывшего НКВД.

Я глядел на камень, привезенный с Соловков, а в памяти вставал другой мемориал – в польском местечке Майданек под городом Люблин. Там, на краю бывшего концлагеря, установлена огромная чаша с куполом. В чаше – пепел десятков тысяч умерщвленных людей из разных стран, который вандалы XX века не успели вывезти на поля в качестве удобрений. Знаете, какая надпись окаймляет эту поистине горькую чашу и вырублена в камне?

«НАША СУДЬБА – ВАМ ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ!»

Октябрь, 1990 г.
Ташкент-Москва

В сокращенном виде очерк М.В.Горбаневского был опубликован в журнале «Грани» издательства «Посев» во Франкфурте-на-Майне: 1991, № 160, с. 173-193, рубрика «Дневники. Воспоминания. Документы».

Примечание:

*Глеб Якунин – общественный и политический деятель.

8 октября 1993 года на расширенном заседании Священного Синода РПЦ, где рассматривалось дело священника Глеба Якунина, было принято решение предписать священнослужителям воздержаться от участия в российских парламентских выборах в качестве кандидатов в депутаты. Соответствующим Синодальным определением было установлено, что нарушившие его священнослужители подлежат извержению из сана.

В 1993 году лишён Московской Патриархией сана священника за отказ подчиниться требованию о неучастии православных клириков в парламентских выборах.

В 1997 году Якунин был отлучён от церкви за самочинное ношение иерейского креста и священнических одежд, а также общение с самозванным патриархом Киевским Филаретом.

Имя Евгения Дмитриевича Поливанова, крупнейшего отечественного лингвиста-полиглота, теоретика языкознания, создателя букварей и учебников для народов нашей страны, известно во всем мире. Трудно оценить подлинные масштабы дарования этого человека. Поливанов оставил богатейшеенаследие в языкознании, педагогике, литературоведении, истории, этнографии. «Даже если говорить пока только об изданных работах,одних книг, (включая брошюры) он успел опубликовать 28, а всего число работ, изданных при его жизни, достигает 140…- пишет А.А.Леонтьев. – Из чего этонаследиескладывается? Основное место в нем занимают две темы: японоведение и тюркология. Самая перваяпубликация Поливанова посвящена японскому языку; самая последняя – китайскому». Известно, что с 1913 по 1931 год Поливанов создал свыше сотни научных трудов. Но и меньшая ихчасть, которая дошла до наших дней, позволяет считать Евгения Дмитриевича выдающимся языковедом XX столетия. Поливанов знал лингвистическине менее35 языков. Л.В. Щерба называл его «мой гениальный ученик». Онеобыкновенных способностях ученого ходили легенды. Говорили, что Поливанов мог всего за несколько часов написать научный труд! Для него важнее всего был поиск научной истины и удовольствие от самого процесса исследования.

Среди отечественных и зарубежных лингвистов трудно найти человека столь яркого, каким был Поливанов. Революционер, организатор отряда красных китайцев в годы гражданской войны, дипломат, автор первоначального варианта Брестского мира, просветитель, один из основателей первого в Средней Азии университета, - многое было в жизни это по истине удивительного человека, судьба которого сложилась трагически. Недолгим был творческий путь Евгения Дмитриевича. Дворянин по происхождению, он всем сердцем принял Октябрь 1917, но сначала тридцатых годов оказался в изоляции.

Мыслям Поливанова, который не всеми современниками был принят и достойно оценен, созвучны слова Маяковского:

Я хочу быть принят своей страной,

Я не буду понят - что ж.

По родной стране пройду стороной,

Как проходит косой дождь.

Работы Евгения Дмитриевича не публиковались в Москве и Ленинграде: он потерял работу и смог ее найти лишь в Киргизии. В августе 1937 года Поливанов был арестован по ложному обвинению и в январе 1938 года расстрелян.

Десятки научных трудов ученного- таки не были напечатаны, потому что многое из его научного наследия пропало при аресте или еще раньше.

«Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком», - сказал о немлитературовед В.Б.Шкловский. Однако признание к Поливанову, как это часто бывает с гениями,пришло через много лет после его смерти.

Поливанов был на десять лет старше XXвека. Евгений Дмитриевич родился 28 февраля(12 марта - по новому стилю) 1891 года в Смоленске. Его отец, Дмитрий Михайлович, титулярный советник, был железнодорожным служащим; мать, Екатерина Яковлевна, - журналисткой, переводчицей и писательницей.

В 1901 году десятилетним подростком Евгений Поливанов поступил в Александровскую гимназию в Риге, которую окончил с серебряной медалью в 1908 году. По окончанию гимназии Поливанов был зачислен на славяно-русское отделение историко-филологического факультета и факультета восточных языков Петербургского университета. Вероятно, именное поступление Евгения в университет связан переезд семьи Поливановых в Санкт- Петербург.

Будущий лингвист был всерьез увлечен восточными языками, традициями и культурой народов Востока, поэтому он одновременно становится и слушателем Практической восточной академии по японскому разряду.

Евгений Дмитриевич был учеником знаменитогоязыковеда И.А.Бодуэна де Куртенэ, профессора Петербургского университа. От своего наставника Поливанов воспринял идею о равноправии всех языков, который оставался, верен до конца.

В 1912 году Евгений Дмитриевич окончил Петербургский университет и получил сразу два приглашения остаться в вузе для подготовки магистерской диссертации: на кафедреу литературоведа И.А. Шляпкина и на кафедре сравнительного языкознания у И.А. Бодуэна де Куртенэ. Поливанов выбрал кафедру сравнительного языкознания.Над магистерским исследованием Поливанов работал два года. Время было нелегким, но плодотворным. Евгений Дмитриевич преподавал в гимназии, читал лекции ради заработка. «По сравнению с лекциями многих знаменитых ученых лекции Поливанова были очень интересными. Студенты внимательно слушали его лекции по несколько часов подряд, забывая о том, что наступает вечер. Когда он выступал на лингвистическом кружке университета или на заседаниях Восточного отделения Археологического общества, всегда было много слушателей. Он был не только образованным ученым, но и прекрасно говорил», - вспоминал о Поливанове один из его современников.

Е.Д. Поливановзащитил диссертацию в 1914 году и вскоре стал приват-доцентом восточного факультета по японскому языку.

В течение четырех лет, с 1912 по 1915 г., Евгений Дмитриевич преподавал русский, французский и латинский языки в частной гимназии и на Женских педагогических курсов новых языков в Петербурге.

Важным событием в научной биографии Поливанова стали диалектологические экспедиции в Японию летом 1914 – 1916 гг., а также в Кореюи Китай. «Главным результатом поездки было ознакомление с киотским говором», - писал в отчете (1914г.) Евгений Дмитриевич. – «Мне удалось составить довольно полный (около 14 000 слов) фонетический словарь киотского говора, а также записать несколько текстов <…>.Некоторые из записанных текстов могут иметь фольклористическийинтерес».

Из этого краткого отчета видно,как много и плодотворно Поливанов работал в Японии. Поездку 1915 года он посвятил изучению западного и восточного диалектов японского языка, всячески старался пополнить материалы по южнояпонским диалектам. Такая масштабная исследовательская работа прежде никем не проводилась. В этой области Поливанов был первооткрывателем. Третье путешествие в Страну Восходящего солнца летом 1916 года позволило ученому собрать исключительно богатый диалектологический материал, который он тщательно обработал и подготовил к печати. Однако судьба этихисследований оказалась сложной. Частично они были опубликованы в 1915-1917 гг., но трудности первых лет советской власти и изменившиеся условия жизни Поливанова помешали полному изданию этих работ.

Вернувшись из Японии в Петербург, Поливанов начал работать на Высших педагогических курсах и преподавателем курсов учителей глухонемых. В те годы (1915-1920) он по- прежнему был приват-доцентом факультета восточных языков Петроградского университета.

После Октябрь 1917 года исследования японских диалектов отошли у Поливанована второй план. Теперь все силы он отдает общественной работе. Так, в ноябре – декабре 1917 года Поливановзанимался расшифровкой и переводом тайных договоров царского правительства. Евгений Дмитриевич был сотрудником Кабинета военной печати при Всероссийском Совете крестьянских депутатов, работал заведующим Отделом печати Министерства иностранных дел, а с октября-ноября 1918 года являлся уполномоченным по иностранным делам и одним из организаторов Союза китайских рабочих в Петрограде. В том же 1918 году Поливанов стал редактором первой китайской коммунистической газеты «Китайский работник» и возглавил Восточный отдел Информбюро при Коминтерне. С этого времени и до 1921 года Евгений Дмитриевич работалв Политотделе Балтфлота. Все силы, богатый жизненный опыт, талант исследователяорганизаторские способности он отдавал общественной работе.

В 1921 году Поливанов переехал в Москву и стал помощником заведующего Дальневосточной секцией Коминтерна и одновременно преподавал в Коммунистическом университете трудящихся Востока.

Осенью 1921 Коминтерн отправил его в командировку в Ташкент. В Узбекистане он оживил работу местных лингвистов - этнографов, собирал и исследовал диалекты, помогал учебной литературойнациональным школам. Совместно с Л.И. Пальминымв двадцатые годы Поливанов составил русский букварь для нерусских детей Туркестана, «Краткую грамматику узбекского языка», «Краткий узбекско-русский словарь». Командировка продолжалась целых пять лет. Возможно, это было связано с болезнью жены, Брегитты Альфредовны Поливановой – Нирх, а также и самого ученого: в 1922 – 1923 гг. Поливанов перенес тяжелое заболевание, из-за которого на несколько месяцев оставил работу, а в 1925 г., во время одной из поездок по Туркестану, он заболел воспалением легких. Возвращение в Москву все время откладывалось.

Только в 1926 году Евгений Дмитриевич вернулся из Средней Азии и вскоре был избран профессором Московского институтавостоковедения. Московский период (1926 – 1929 гг.) для ученого был самым плодотворным временем. К эти м годам относятся все его основные общелингвистические публикации: «Введение в языкознаниедля востоковедных вузов», статьи «О литературном (стандартном) языке современности», «Русский язык сегодняшнего дня» и другие. В конце двадцатых – начале тридцатых годов Поливанов составлял новые алфавиты для народов СССР, в частности, разработал тюркскийалфавит на основе азбуки – кириллицы.

В 1929 г. Народный комиссариат просвещения Узбекистана пригласил Евгения Дмитриевича на работу в Узбекский государственный научно – исследовательский институт. Поливанов это приглашение принял. В 1934 г. из-за разногласий с руководством института по принципиальным вопросам ученый переехал во Фрунзе (ныне г. Бишкек) и стал сотрудником Киргизского института культурного строительства.

Что помогло Поливанову стать полиглотом? Наверное, вот что: Евгений Дмитриевич много путешествовал, общался с разными людьми и стремился изучать каждый новый язык в среде его носителей. Он начинал говорить на родном языке, когда знал всего лишь сотню слов, постепенно расширяя словарный запас.

Как много сделал Евгений Дмитриевич в области теории языка и его эволюции, сравнительной грамматики и фонетики индоевропейских языков, этимологии, русской лексикологии и фонетики японского, китайского и других восточных языков! Научный вклад Поливанова мог быть несоизмеримо большим, но 25 января 1938 года жизнь ученого трагически оборвалась.

В истории отечественного языкознания Е.Д.Поливанов занимает особое почетное место не только как необычно разносторонний и глубокий исследователь языка, но и как мужественный человек, который был бескомпромиссно предан научной истине и последовательно ее отстаивал.

Вопросы и задания

1.Скажите, чем знаменит Е.Д Поливанов?

2.Назовите самые яркие эпизоды из жизни описания ученого?

3.Согласны ли вы, что Е.Д.Поливанов был поистине гениальным человеком?

4.Какие научные труды создал Е.Д.Поливанов?

5.Вспомните, где обучался будущий филолог?

6. Какие языки преподавал Е.Д. Поливанов в 1912-1915 гг.?

7.Раскажите о диалектологических экспедициях Е.Д.Поливанова. Каковы их результаты?

8. Какой общественной работой занимался Е.Д.Поливанов в первые годы после Октябрьской революции?

9.Над чем работал Е.Д.Поливанов во время поездки в Узбекистан?

10. Чем знаменателен московский период жизни Е.Д.Поливанов?

11. Что создал Е.Д.Поливанов для бесписьменных народов нашей страны?

Литература

1.Журавлев В.К. Обыкновенный гений (К 100-летию со дня рождения Е.Д.Поливанова)// Русский язык в школе.1991.№5.С.78-82.

2.Крысин Л.П. Поливанов-социолог языка (К 90-летию со дня рождения) //Русский язык в школе.1981.№2.С.98-103.

3.Ларцев В.Г.Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности.М.,1988.

4.Ларцев В.Г. Самый обыкновенный гениальный человек//Русский язык в школе.1989.№3.С.98-102.

5.Леонтьев А.А. Евгений Дмитриевич Поливанови его вклад в общее языкознание.М.,1983.

6.Энциклопедический словарь юного филолога (языкознания)/Сост. М.В.Панов. М.,1984.С.295.

7.Энциклопедия для детей. Т.10:Языкознания. Русский язык/Глав. Ред.М.Д.Аксенова.М.,1998.С.642-643.

Язык
Японский язык базируется на иероглифах, основа для которых была позаимствована в своё время в Китае. Выделяют три группы диалектов: северо-восточную, юго-западную и центральную, а в основе стандартного языка выступает диалект жителей Токио и равнины Канто.

Поливанов Евгений Дмитриевич и его система транслитерации «киридзи»

Поливанов Евгений Дмитриевич (1891-1938) был советским языковедом, полиглотом, профессором и переводчиком.

Страница: 1/2

Биография

Родился Евгений Дмитриевич в Смоленске 28 февраля (или 12 марта по новому стилю) 1891 года. Учился одновременно в Петербургском университете и Восточной практической академии (по японскому разряду), оба учебных заведения окончил в 1912 году. В Петербургском университете Поливанов был учеником И. А. Бодуэна де Куртенэ и Л. В. Щербы – крупнейших лингвистов того времени.

После окончания учёбы Евгений занялся преподавательской деятельностью и с 1913 года преподавал всё в том же Петербургском университете сначала на восточном факультете, а затем и на факультете общественных наук. В течение двух лет (1914-1916 гг.)Поливанов ездил в компандировки в Японию, а в 1919 году стал профессором.

С 1917 года Поливанов активно участвовал в революционной деятельности, в 1917-1918 гг. возглавлял Восточный отдел Наркомата иностранных дел. По заказу правительства выполнил перевод и публикацию секретных договоров царского правительства с другими государствами, также участвовал в Гражданской войне.

В 1919 году Евгений Дмитриевич становится членом Коммунистической партии и с 1921 года переходит на работу в Коминтерн. С 1921 по 1926 гг. был профессором Среднеазиатского университета в Ташкенте, с 1926 года приостанавливается членство Поливанова в партии – из-за пристрастия к наркотикам.

С 1926 по 1929 гг. Евгений Дмитриевич заведовал лингвистическим отделом в РАНИОНе (Российской ассоциации научных институтов общественных наук) в Москве, но после публичного выступления в Коммунистической академии с докладом против «нового учения о языке» языковеда, филолога и археолога Н.Я.Марра Поливанову пришлось снова уехать в Среднюю Азию, т.к. ученики Николая Яковлевича подвергли его нещадной травле, плюс ко всему ему не давали печататься и работать.

С 1929 по 1937 гг. Евгений Дмитриевич вёл научно-педагогическую деятельность Узбекском государственном НИИ в Самарканде (1929-1931), Ташкенте (1931-1934) и в Киргизском институте культурного строительства в г. Фрунзе (современный Бишкек, 1934-1937). Согласно другим источникам, Поливанов профессорствовал в Самарканде с 1929 года, в Ташкенте – с 1930 года, во Фрунзе – с 1934 года. 16 августа 1937 года Евгения Дмитриевича арестовали как «японского шпиона» и приговорили к расстрелу по по представлению начальника 8-го отдела ГУГБ НКВД В. Е. Цесарского. Расстрел был произведён на расстрельном полигоне в районе совхоза «Коммунарка» (Московская область) 25 января 1938, там же и похоронили Поливанова.

Научная деятельность

Поливанов Евгений Дмитриевич был лингвистом очень широкого профиля и занимался множеством языков, в первую очередь, конечно же, русским, затем японским, узбекским, дунганским и другими. Также его интересовали самые различные проблемы лингвистики.

Поливанов много занимался проблемами ударения и ещё в 1910 году определил характер японского ударения – впервые в мировой науке! Также впервые Евгением Дмитриевичем был описан ряд японских диалектов.

Поливанов активно изучал современные языки и пытался выявить закономерности в их изменениях, стремился создать общую теорию языкового развития, которую сам он называл лингвистической историологией. Евгений Дмитриевич разработал фрагмент этой теории – теорию фонологических конвергенций и дивергенций. Пытался Поливанов и предсказать развитие языков в будущем.

Выступая против Марра, Поливанов вёл собственные попытки построить марксистское учение о языке, он одним из первых занялся вопросами социолингвистики и соотношений внутриязыковых и социальных факторов в развитии языка.

Евгений Дмитриевич разработал алфавиты якутского, азербайджанского и узбекского языков, кодифицировал эти и другие языки, а также участвовал в становлении образования на местных языках. Поливанов выпустил «Введение в языкознание для востоковедных вузов» (1928), ставший первым в СССР учебник такого уровня. Совместно с А. И. Ивановым в 1930 году была выпущена «Грамматика современного китайского языка», в том же году вышла «Грамматика японского разговорного языка», написанная Евгением Дмитриевичем единолично. Поливанов первым разработал лингвистические и методические основы обучения русскому языку тех, для кого он не является родным. Наконец, Поливанов Евгений Дмитриевич является автором киридзи – системы кириллической транслитерации японского языка, которая также известна как «система Поливанова».

языковед, полиглот, педагог, общественный деятель

Евгений Дмитриевич Поливанов родился 28 февраля 1891 года в Смоленске в дворянской семье. Его отец Дмитрий Михайлович, титулярный советник, был железнодорожным служащим; мать Екатерина Яковлевна,- журналистка, переводчица, писательница. В 1901 году, когда семья жила в Риге, он поступил в Александровскую гимназию, которую окончил с серебряной медалью в 1908 году.

В юношеские годы он проявлял большой интерес к языкам, европейским и древним, которые преподавались в дореволюционных гимназиях.

В Риге – Прибалтийской стране, наряду с русскими, жили латыши, эстонцы и литовцы. Юный Поливанов, общаясь с прибалтийцами, освоил их языки.

Среди плеяды отечественных языковедов отличался как выдающийся полиглот. В общении с людьми разных национальностей у него не было языкового барьера. Сам он утверждал, что знает 18 языков: французский, немецкий, английский, латинский, греческий, испанский, сербский, польский, японский, китайский, татарский, узбекский, туркменский, казахский, киргизский, таджикский, эстонский и русский. Однако, по утверждению профессора И. П Сусова, специалиста по общему языкознанию , Поливанов знал пассивно и другие языки: абхазский, азербайджанский, албанский, калмыцкий, ассирийский, арабский, грузинский, дунганский, корейский и мордовский (эрзя).

Окончив гимназию в Риге, Поливанов продолжил учёбу в Петербурге. Евгений Дмитриевич был всерьёз увлечён восточными языками, традициями и культурой народов Востока.

В 1912 году, когда Поливанову был 21 год, он сумел получить два высших филологических образования: в 1911 году окончил Практическую восточную академию по японскому разряду, а в 1912 – историко-филологический факультет Петербургского университета. Среди его университетских профессоров были два крупнейших отечественных лингвиста Иван Александрович. Бодуэн де Куртенэ и Лев Владимирович Щерба.

Именно под влиянием этих замечательных учёных формировались лингвистические взгляды. Молодой Поливанов обладал редкими лингвистическими способностями. Лев Владимирович Щерба имел много талантливых учеников, но только о Поливанове неизменно с гордостью говорил: «Мой гениальный ученик».

В 1912 году он одновременно получил два лестных для выпускника вуза приглашения остаться в Петербургском университете для подготовки магистерской диссертации: на кафедре у литературоведа и на кафедре сравнительного языкознания у лингвиста с мировым именем де Куртенэ. Поливанов выбрал кафедру сравнительного языкознания. Над магистерским исследованием Поливанов трудился два года. От своего знаменитого наставника профессора Бодуэна де Куртенэ воспринял идею о том, что для настоящего учёного важнее всего поиск научной истины и удовольствие от самого процесса исследования. Активно изучая современные славянские, германские, романские и восточные языки, Поливанов стремился выявлять закономерности исторических изменений в языках. Развивая идеи Бодуэна де Куртенэ, он выдвинул как универсальный принцип экономии звуковых усилий при передаче информации (на этом принципе построены широко используемые в русском языке аббревиатуры и всякого рода сокращения типа: ОМОН, ДТП, ЛДПР; км, см, кг, и др., и т. д.). Как полиглот и выдающийся лингвист-теоретик, Поливанов стремился создать общую теорию языкового развития, которую называл лингвистической историологией. В своих работах он ставил проблему (и в 21 веке остающуюся нерешённой) лингвистического прогнозирования, предсказания будущего развития языков. Он, чтобы материально обеспечить себя, ради хлеба насущного, работает в эти годы в частной гимназии Иозефовича и на Женских педагогических курсах. Евгений Дмитриевич преподавал русский, французский, латинский языки. «Лекции Поливанова вызывали большой интерес у студентов. Известно, что они внимательно слушали его многочасовые лекции и забывали, что наступает вечер.

В 1914 году Поливанов блестяще защитил диссертацию и вскоре стал приват-доцентом восточного факультета Петербургского университета. Важным событием в научной биографии учёного стали диалектологические экспедиции в 19годах в Японию, Корею и Китай. Свою первую поездку в Японию Поливанов совершил в 1914 году. По прибытии в Нагасаки он отправился в рыбацкую деревню Миэ, где изучал местный диалект, который значительно отличался от японского литературного языка. После побывал в Киото - бывшей столице страны восходящего солнца, где изучал киотский диалект. Посетил он и Токио, где встречался с носителями разных диалектов. В период с 5 по 13 октября 1914 года Поливанов работал в фонетической лаборатории, которая находилась в Токийском императорском университете.

Летом 1915 года приехал в Токио, потом был в Киото, где исследовал местный говор. В эту поездку он побывал на острове Сикоку. Там он поселился в небольшой деревне Мороги, где исследовал речь местных жителей.

Учёному удалось во время этой поездки составить фонетический словарь, написать очерк по морфологии и записать несколько текстов

О третьей поездке Поливанова в Японию известно мало. Существует мнение, что учёный работал на русскую военную разведку. По некоторым сведениям он во время этой поездки посетил Китай.

Своими необыкновенными способностями он постоянно удивлял современников. Шкловский , один из его друзей, так характеризовал учёного: «Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком». Среди отечественных да и зарубежных лингвистов трудно найти человека с такими дарованиями и с такой трагической судьбой. История всё расставляет на свои места. К сожалению, признание к Поливанову, как это нередко бывает с гениями, пришло через много лет после его смерти.

Дворянин по происхождению, он всем сердцем принял Октябрь. Поливанов занимался не только научной и преподавательской деятельностью , но и активно участвовал в политической и культурной жизни страны. В годы Гражданской войны был организатором отряда красных китайцев. Известно, что в 1918 году он был редактором первой китайской коммунистической газеты «Китайский работник» и возглавлял Восточный отдел Информбюро при Коминтерне. Одновременно он работал в Политотделе Балтфлота. Все силы, богатый жизненный опыт, талант исследователя и организаторские способности он отдавал общественной работе . В то же время был дипломатом, выполняя правительственное задание, первым перевёл и опубликовал секретные договоры царского правительства с другими государствами, а также подготовил первоначальный текст Брестского мира.

В 1917 году вышла его статья о японской транскрипции, а в последующие два года – ещё несколько статей по японскому языку. В 1918 году в Советской России была проведена реформа русской орфографии , и Поливанов выступил в её поддержку, так как она делала русскую письменность более доступной для усвоения тогдашним населением.

В Петрограде Поливанова, как автора работ по японистике, декан Восточного факультета приглашает на должность приват-доцента по кафедре японского языка. Поливанов читает различные курсы, уделяет особое внимание вопросам фонетики и диалектологии. По материалам поездок в Японию публикует в 1917 году книгу «Психофонетические наблюдения над японскими диалектами».

В 20-е годы Поливанов активно работает в органах Коминтерна, его командируют в Ташкент, где он работает профессором Среднеазиатского университета и занимается вопросами узбекской письменности и казахской графики.

В 1924 году по вызову Военной академии находился в Москве для преподавания японского языка. В 1926 году его командируют во Владивосток для работы профессором японского языка в Дальневосточном университете.

В 1923 – 1924 гг. сформировалось «новое учение о языке» («яфетическая теория»), автором которой был академик. Научный авторитет этого лингвиста, его идеи о всемирном языке и резкая враждебность науке Запада и дореволюционной России привлекли на его сторону множество людей.

К концу 20-х годов марризм, который поддерживали тогдашние власти, фактически стал монопольным направлением в советском языкознании. Все другие направления в языкознании подавлялись и искоренялись.

Очень немногие тогдашние лингвисты осмеливались выступать против марризма. Одним из таких учёных был Евгений Дмитриевич Поливанов. Вначале он спокойно относился к теории и даже находил в ней некоторые ценные идеи. Но, положительно оценивая достижения Николая Яковлевича в сравнительно-историческом изучении южнокавказских языков, он не мог принять яфетическую теорию ввиду её необоснованности языковыми фактами.

В феврале 1929 года Поливанов выступил в Коммунистической академии с докладом, где убедительно выявил недоказанность и ошибочность марровских построений. Настроение слушателей, среди которых преобладали нелингвисты, были не в пользу Поливанова. С этого времени началась целенаправленная травля Поливанова; он потерял возможность работать в Москве. В 1929 году уехал в Самарканд , где стал работать в Узбекском государственном НИИ; в 1931 году переехал с институтом в Ташкент. В 1931 году Поливанов опубликовал книгу «За марксистское языкознание», в которой вновь критиковал «новое учение о языке». После выхода в свет этой книги марристы усилили свою травлю учёного и лишили Поливанова возможности печататься в Москве и Ленинграде. Одной из последних его работ стала статья о японском языке в Большой советской энциклопедии.

В 1934 году из-за разногласий с руководством Узбекского государственного НИИ по принципиальным вопросам (лингвист Поливанов был бескомпромиссно предан научной истине и последовательно её отстаивал) Евгений Дмитриевич переехал во Фрунзе (ныне Бишкек) и стал сотрудником Киргизского института Культурного строительства. В Киргизии Поливанов изучал фольклор; стал одним из первых исследователей и переводчиков на русский язык знаменитого киргизского эпоса «Манас».

В августе 1937 года был арестован по ложному обвинению в шпионаже в пользу Японии и в январе 1938 года расстрелян.

3 апреля 1963 года Пленум Верховного Суда СССР постановил отменить приговор и дело в отношении Поливанова производством прекратить за отсутствием в его действиях состава преступлений; учёный был реабилитирован.

Евгений Дмитриевич Поливанов был лингвистом-полиглотом широкого профиля и внёс большой вклад во многие области языкознания. Он занимался многими языками, прежде всего русским, японским, узбекским и др. Создатель транскрипции для японского языка, один из основоположников советской социо-лингвистики, создатель теории языковой эволюции, один из основателей

ОПОЯЗА (Общество изучения теории поэтического язык), разработчик методик обучения русскому языку нерусских.

как основоположник советской социолингвистики обосновал необходимость социальной диалектологии наряду с территориальной.

По утверждению Поливанова, целью лингвистики является не только описание языков и их истории, но и исследование процессов языковых изменений, их истоков и следствий. Благодарный материал для такого рода исследований представляет язык переходной эпохи, периодов общественных сдвигов, перемен.

Эти сдвиги отражаются наиболее наглядно в лексике и фразеологии, которые, по мнению учёного, составляют самую чувствительную к общественным переменам часть языка.

Говоря о различии между синтаксисом, морфологией и лексикой, он впервые поставил вопрос о фразеологии как самостоятельной лингвистической дисциплине. Ещё в 1928 году он высказал мысль о том, что фразеология займёт «обособленную и устойчивую позицию в лингвистической литературе будущего». Этот научный прогноз Поливанова полностью подтвердился. В советском языкознании фразеология как самостоятельная лингвистическая дисциплина возникла в 40-х годах ХХ века. Изучение фразеологии стимулировалось, с одной стороны, лексикографической практикой, а с другой - трудами академика, в которых впервые были поставлены вопросы об основных понятиях фразеологии, её объёме и задачах, а главное – была разработана классификация фразеологических оборотов. В дальнейшем большую роль в теоретической разработке русской фразеологии сыграли работы, . В настоящее время создана большая серия как академических фразеологических словарей (авторы: , .), так и школьных (авторы: -

ский, и), а также существует методическая литература по изучению русской фразеологии в вузе и школе (, ёв, и др.).

К научным достижениям Поливанова следует отнести его большую работу по созданию алфавитов и первых учебников для бесписьменных народов СССР и, конечно, «Словарь лингвистических терминов», изданный лишь в 1991 году.

В древнем русском городе Смоленске, родине Евгения Дмитриевича Поливанова, в память об учёном регулярно проводятся филологические научные конференции – Поливановские чтения.

В 2001 году в рамках этих чтений прошёл международный семинар «Евгений Дмитриевич Поливанов и его идеи в современном освещении».

Идеи выдающегося русского лингвиста-полиглота Евгения Дмитриевича Поливанова продолжают плодотворно разрабатываться в современном языкознании.

Современники о профессоре

Евгений Дмитриевич Поливанов был обычным гениальным человеком. Самым обычным гениальным человеком. И то, что он сделал, и его судьба – необыкновенны и должны войти в историю русской науки.

В истории отечественного языкознания занимает особо почётное место не только как необычайно разносторонний и глубокий исследователь языка, но и как мужественный человек, который был бескомпромиссно преданнаучной истине и последовательно её отстаивал.

занимался различной общественной, педагогической и научной работой . Занимался проблемами теории языка, его эволюции, сравнительной грамматики и фонетики индоевропейских языков, фонологии , акцентологии, теории слога, графики и орфографии, этимологии, русской лексикологии и фонетики, грамматики и фонетики японского, китайского, дунганского, грузинского, узбекского, турецкого и других языков.

не был кабинетным учёным: он много ездил, общался с разными людьми, стремился изучать каждый новый язык или диалект в среде его носителей. Знание языков, культуры и быта разных народов позволяло с успехом вести и чисто практическую работу : он был сотрудником Народного комиссариата иностранных дел, вёл большую работу по созданию алфавитов и первых учебников для бесписьменных народов СССР, читал лекции, сотрудничал в лингвистических и общественно-научных журналах.

1.Учёный запомнился современникам как очень скромный и щедрый человек.

Отправляясь в далёкие диалектологические экспедиции, Поливанов всегда брал с собой вещевой мешок, в котором были печенье, конфеты, виноград , и, когда встречал по дороге подростков и детей, непременно их угощал.

2.Профессор Поливанов превосходно знал арабскую письменность. Он читал книги, напечатанные арабским шрифтом на турецком языке. Учёный часто приходил к мечети и беседовал с муэдзинами, которые криком приглашали людей к намазу. Превосходный знаток многих языков, Поливанов даже мог сделать замечания муллам, когда у них в текстах на арабском языке встречались ошибки.

Поливанов знал лингвистически 35 языков. А на скольких языках Поливанов читал, говорил или писал, он, пожалуй, и сам сразу бы не сказал. «Разве это много? – обронил он однажды. – Всего 46, а кардинал Меццофанти знал 72. Вот это, действительно, полиглот!»

Но Поливанов умолчал о главном. За исключением говорить на многих языках, у Меццофанти, кроме звания кардинала, за душой больше ничего не было. А тридцатилетний Поливанов, несмотря на молодой возраст, уже стал крупнейшим отечественным языковедом, автором ряда работ, на многие годы опередивших свою эпоху. А однажды, вычитав объявление о конкурсе на краткий сценарий, Евгений Дмитриевич набросал несколько страниц. Отправил в редакцию – и получил первую премию.

В. Ларцев, М. Кардашев

Щерба называл Поливанова: «Мой гениальный ученик».О необыкновенных способностях учёного ходили легенды. Говорили, что он мог всего за несколько часов написать научный труд!

При жизни Поливанова вышло около 140 публикаций, в том числе более 20 книг и брошюр. Многие работы остались в рукописном виде, либо были утеряны.

Работал он фантастически много и необыкновенно быстро. Не более чем за десять минут «Песня Мефистофеля» была переведена на узбекский язык с немецкого подлинника. Казалось, Поливанову кто-то без пауз диктует, а он без остановок стенографирует. Но это был первоклассный перевод с сохранением размера и рифмовки оригинала.

В. Ларцев, М. Кардашев

ЛИТЕРАТУРА

1.Алпатов Поливанова // Восточная коллекция .- Российская

Государственная библиотека, 2002, № 4.

2. Филологи и революция // - М.: Новое литературное обозрение, 2002, - № 53.

3. Журавлёв языковой эволюции // Вопросы языкознания. – М.: Наука, 1991. - № 4.

4. Горбаневский М. Судьба гения (– 100-летие со дня рождения) Русский язык в СССР - 1991. - № 8.

5. Ларцев Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности - М.: Наука, 1988.

6. Ларцев обыкновенный гениальный человек // Русский язык в школе, 1989, № 3

7. Леонтьев Дмитриевич Поливанов и его вклад в общее языкознание. – М., 1983.

8. Янченко путешествие по страницам русской лингвистической науки. М.: Вербум – М.: 2002.

9. Энциклопедический словарь юного филолога (языкознание) // Составитель

10. . Восточнославянские языковеды. В 3-х томах, Минск, .