Простые синтаксические конструкции. Сложные синтаксические конструкции. Сложные синтаксические структуры
На рубеже XV-XVI вв. в русской литературе наступает решительный перелом. Те гуманистические тенденции, которые позволяли говорить об эпохе русского Предвозрождения XIV-XV вв., не получили дальнейшего развития. Начавшийся процесс освобождения литературы от регламентирующего влияния церкви и религиозных догм был насильственно прерван.
Этот перелом хорошо заметен при сопоставлении русской литературы XVI в. с литературами западных славян. Во многом сходные в предшествующем столетии, они теперь начинают существенно различаться. В Чехии и в Польше в XVI в. в переводах и латинских оригиналах распространяются сочинения античных авторов и западных гуманистов, появляется множество произведений чисто беллетристического характера: рыцарский роман, сатирическая и бытовая новелла; создается национальный театр.
На Руси же, напротив, из рукописного репертуара в XVI в. исчезают как раз те литературные памятники, в которых наиболее отчетливо проявлялись черты предвозрожденческой жанровой свободы - памятники, не имеющие какого-либо делового назначения. В списках XVI в. нам не известна ни «Сербская Александрия», ни басенный цикл, получивший на Руси именование «Стефанит и Ихнилат», ни «Повесть о Дракуле», ни «Повесть о Басарге», ни такие произведения более раннего периода, как «Повесть об Акире Премудром» или «Сказание об Индийском царстве».
Наблюдения над составом монастырских библиотек позволили установить, что среди книг, сочиненных, переведенных или переписанных в XVI в., значительно ниже, чем в предшествующем столетии, удельный вес памятников светского содержания. В основном библиотеки пополняются теперь либо богослужебными книгами, либо церковно-догматическими сочинениями, либо памятниками, предназначенными для соборного, то есть коллективного, чтения: житиями, поучениями отцов церкви и т. д.
Если бытовая повесть или занимательная легенда почти совершенно исчезают из круга чтения книжников XVI в., то широкое распространение получают жития, хроники, исторические повести. Огромное значение приобретает в XVI в. публицистика. В публицистических сочинениях Ивана Грозного, Андрея Курбского, Ивана Пересветова поднимаются важнейшие проблемы государственного управления, взаимоотношений государя и подданных, церкви и великокняжеской или царской власти. В сочинениях церковных иерархов (Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, митрополита Даниила) ведется полемика с еретиками, обличаются общественные пороки, ведутся споры по вопросам церковного быта и т, д. Расцвет публицистики в XVI в. совершенно естествен - это было время сложных процессов государственного строительства, напряженной идеологической борьбы. К решению этих важнейших общественных задач и были привлечены основные литературные силы. В этом одна из причин, почему литература вновь становится по преимуществу деловой. Но другая и, пожалуй, основная причина происшедших изменений в развитии литературы состоит в том, что влиятельные церковники не только беспощадно расправились с еретиками, а заодно и со всякого рода проявлением свободомыслия, но и объявили решительную борьбу светскому началу в литературе - «неполезным повестям», «глумам и смехам», «писаниям внешним». Церковь решительно требует, чтобы христиане не избегали «душеполезных повестей», «божественного писания». Эту идею регламентировать круг душеполезного чтения в наилучшей степени реализовал гигантский кодекс, созданный по инициативе новгородского архиепископа Макария (впоследствии митрополита), - «Великие минеи-четьи» - свод всех «святых книг», которые «обретаются» на Руси.
Для литературы XVI в. характерно стремление к созданию монументальных «обобщающих предприятий» (термин А. С. Орлова). Это и обширный хронографический свод - «Русский хронограф», это и самая крупная из русских летописей - Никоновская, это многотомный, роскошно иллюстрированный Лицевой свод, уже упомянутые «Великие минеи-четьи», «Степенная книга» - собрание биографий всех выдающихся деятелей русской истории и, наконец, стоящий уже на грани литературы и деловой письменности «Домострой» - свод «поучений и наказаний всякому православному христианину, мужу и жене, и чадом, и рабом, и рабыням».
Почти все названные памятники (исключая разве «Домострой») удивительно близки по стилю: XVI век - время торжества экспрессивно-эмоционального стиля, однако утратившего прелесть новизны (особенно в агиографии), ставшего чрезмерно напыщенным и манерным. Это век «второго монументализма» (термин Д. С. Лихачева), как бы повторяющего в новой обстановке и на новом уровне монументальный историзм XI-XII вв. Это литература торжествующей и уверенной в своей непогрешимости царской власти, торжествующей в своей непреклонной ортодоксии церкви. Царство Ивана IV, построенное на крови бесчисленных жертв опричнинного террора, на подавлении всякой «неканонической» идеи, уже в конце века рухнет. Русь будет ввергнута в водоворот политических катаклизм: народных восстаний, нашествий иноземных захватчиков, ожесточенной борьбы за власть различных боярских группировок. Но все это еще впереди. В XVI в. Русь вступала как могучая держава, стряхнувшая последние оковы иноземного ига, уничтожившая остатки былой феодальной раздробленности (в 1478 г. потеряла свою былую автономию Новгородская земля, в 1510 г. - Псковская земля, около 1521 г. было присоединено Рязанское княжество). Литература, согласно замыслам идеологов времени Василия III и Ивана IV, должна была неукоснительно служить только великим целям великого государства.
Познакомимся с некоторыми наиболее значительными литературными памятниками XVI в.
«Русский хронограф»
Первым по времени создания из числа «обобщающих предприятий» XVI в. был «Русский хронограф». Долгое время считалось, что он был создан еще в середине XV в., но исследования последних лет позволили со всей убедительностью определить время его составления - 10-е, а может быть, начало 20-х гг. XVI в. «Хронограф» сыграл исключительную роль в русской культуре XVI в., причем велико его значение и как памятника историографии и как литературного памятника.
Понять замысел создания «Хронографа» и временные рамки, которые он охватывал (созданный в начале XVI в., он был доведен лишь до 1453 г.), можно, лишь вернувшись к событиям 50-х гг. минувшего столетия. В 1453 г. турки после полуторамесячной осады захватили Константинополь. Казалось бы, с военной точки зрения это событие не было неожиданным: когда-то гигантская и могущественнейшая Византийская империя к началу XV в. сократилась до ничтожнейших размеров. Против многотысячной турецкой армии Византия смогла выставить лишь около семи тысяч людей, способных носить оружие (из них две тысячи наемников), 400 турецким кораблям противостояло не более 25 судов. Словом, падение Константинополя было предрешено.
И тем не менее гибель Византийской империи - оплота христианства на юго-востоке Европы, страны с огромным культурным и идеологическим авторитетом - была воспринята во всей Европе и особенно на Руси как тяжелая катастрофа.
В XVI в. в Московской Руси формируется новая историографическая концепция. Ее связывают с именем старца Филофея, монаха Елеазаровского монастыря под Псковом. Использовав прежние историографические воззрения, согласно которым история есть история чередующихся, сменяющих друг друга «мировых царств», Филофей подводил к мысли, что за грехи пал «ветхий Рим», пал и «новый Рим»» - Константинополь, ибо, согласившись на унию, с католиками (на Флорентийском соборе 1439 г.), греки изменили православию, и наступило время «третьего Рима» - Москвы. Москва - это последний Рим, «четвертому Риму не быти». С этой концепцией прямо перекликается заключительная глава «Русского хронографа», повествующая о взятии Царьграда турками: многие «благочестивыя царствия...безбожнии турци поплениша и в запустение положиша и покориша под свою власть. Наша же Российская земля... - торжественно вещает хронист, - растет и младеет и возвышается», и суждено ей «расти и младети и расширятися и до скончания века», то есть пока существует «этот» мир.
В «Русском хронографе» обстоятельно изложена вся мировая история от сотворения мира и до 1453 г. В «Хронограф» входят довольно подробный пересказ «исторических» библейских книг, сведения о царях Вавилона и Персии, «Александрия», «Повесть о Троянской войне», история Рима начиная с легендарного прибытия в Италию Энея и основания Рима, история Византии, история южных славян и история Руси от Олега и Игоря и до середины XV в. «Русский хронограф» был первым хронографическим сводом, в котором подробное изложение русской истории велось на равных правах с историей Рима и Византии.
Нас интересует сейчас не столько историографическое значение этого памятника, сколько его литературный облик. Но здесь нам придется сделать одно отступление. В XII в. византийский историк Константин Манассия написал стихотворную хронику. Хотя в принципе структура ее была традиционна - от сотворения мира до современности (хроника доведена до византийского императора Никифора Вотаниата, царствовавшего в 1078-1081 гг.), в отличие от многих средневековых хронистов Константин Манассия свел до минимума библейскую историю, но зато охотно пересказывал различного рода занимательные анекдоты из жизни восточных царей, римских и византийских императоров. Особую главу Константин посвятил Троянской войне. При этом «Хроника Манассии» была написана тем самым экспрессивно-эмоциональным стилем, который, как мы уже знаем, вошел в моду у южных славян и на Руси с конца XIV в.
«Хроника Манассии» была переведена в XIV в. на болгарский язык, а какой-то из списков этого болгарского перевода попал на Русь и оказался в поле зрения составителя «Русского хронографа». Тот высоко оценил этот источник: он включил в состав своего, хронографического свода почти полностью текст «Хроники» и постарался сохранить ее стиль, хотя и несколько упростил довольно трудный язык болгарского перевода. Стиль «Хроники Манассии» настолько выделяется среди стилей других источников «Русского хронографа», что исследователи обычно называют его стилем хронографа. Этот яркий, витиеватый стиль ранее на Руси в историческом повествовании не встречался.
Но дело не только в самом стиле. Как уже говорилось, «Хроника Манассии» была своего рода собранием исторических анекдотов, героями которых оказывались не только цари или императоры, но и широкий круг их приближенных и подданных. Занимательность повествования Манассии в сочетании с экспрессивным красочным слогом памятника принесла популярность и самому «Хронографу». Он претерпит ряд изменений в течение XVI-XVII вв., будут созданы новые его редакции, но фрагменты из «Хроники Манассии» останутся непременным их компонентом, а в XVII в. и русские события начнут излагаться тем же цветистым слогом, который мы встречаем впервые в этой византийской хронике.
Чтобы получить представление о стиле «Хроники Манассии» (в составе «Хронографа») и приемах ее сюжетного повествования, приведем лишь один пример: рассказ о судьбе Евдокии, жены византийского императора Феодосия Малого.
«Царица же Евдокия благополучно плавала в море житейском, носимая ясными и тихими ветрами, но внезапно дунуло, словно буря, зло и сотрясло ладью, как лист. Что же это была за напасть, расскажут дальнейшие слова. Когда жили они с царем Феодосием, кто-то принес яблоко, красивое и прекрупное. Царь же удивился чудесному виду плода, и красоте его и величине поразился, и одарил бедняка, принесшего его, ста пятьюдесятью золотыми монетами, а яблоко послал, как новый подарок, своей царице, и это явилось началом великих бед. Поразилась и царица виду яблока и послала его к светлому другу царя Павлину, в знак благосклонности своей, так как он помог ей взойти на высоту престола царского, яблоком, зло в себе таящим, этого мужа почтила. А он назад к царю отсылает, не зная, что от царя к царице оно пришло, ибо не пришлось ему при этом присутствовать. Царь же, взяв, спрятал яблоко и спросил о нем царицу. Она же сказала, что съела его, и поклялась в этом. Царь же показал ей яблоко. И с тех пор овладели им недобрые думы, что она нежность проявляет к Павлину, и вот Павлин смерть принял от него и пал под мечом. А царица, увидев гнев царя, испросила его разрешения уехать с богатыми дарами в Иерусалим. И там со многими отцами беседовала и с великим Евфимием и многие монастыри и церкви обновила...»
Этот фрагмент для удобства читателя мы привели в переводе (хотя и старались по возможности сохранить стиль оригинала) как пример сюжетного рассказа из «Хроники Манассии». Но познакомимся и с покорившим русских книжников стилем этого источника.
Вот как рассказывает хронист о полководце Велизарии, после блистательных побед оклеветанном и впавшем в немилость:
«И сему в победах великому Велизарию зависть позавиде, иже [который] Хозроя, персом царя, устрашивый, иже в бранях лвояростен, завистью повоеван бысть, лютым зверем, без воин и оруженосец, испи, увы, напастную чашу... О зависти, зверю лютый, разбойниче, гонителю, скорпие многожалная, тигру человекоснедный, былка [трава] смертна! И доколе [до коих пор], злодею, житие смущавши? И аз бо яко непотребен в твоя впад длани, искусив твоа стрелы, лежа еле дыша, препобежает [совсем одолевает] мя страсть [мучения] и смущает мя плач и призывает слезы из моею очию».
Умирает император Юстин. Хронист патетически восклицает: «Но обаче [однако], мало пожив, успе [уснул] сном невостающим и опщим. О, смерти, всех не щадящи! Како камень прикры такова мужа! О безна [преисподня, бездна], иже и добра естества [достойного, благочестивого] не милуеши, но вкупе всех полагавши во гробе погребены!»
Буря разметала флот врагов, осаждавших Константинополь. Хронист скажет об этом так: «И убо дохну ветер свиреподыханен и буря воздвиже превращения многомутнаа, и вси погрязоша [погрузились], яко олово в воде морсцей».
Император Юстиниан приказывает разорить Херсонес, где находился прежде в ссылке: «в помыслех огорчеваяся на них [херсонцев], яко на варварообразны [точно на варваров-чужеземцев], и сих ради посылает воя по морю на них, повелевает вкупе весь род заклати [истребить] прооскорбивших его, и не пощадети ни жен, ни детей, ни старых, ни юнных. Сице горце клопоташе [клокотал] иже на них гневом. И убо достойна есть плача херсоньскых жителей страсть [страдания], подвизающе на рыдание человеколюбивых... толма бо младенци токмо убийственными закалахуся дланми, зде же престаревшиися и седин и цветущий юноша и жены чистообразны и отроковица и младенци вкупе раздробляхуся. Рыдание повсюду и плач велегласен, и горы убо сопротив плачющим возглашаху [горы отвечали плачущим], брези же волнами спрем [в ответ] шумяху».
Приведенных примеров, думаем, достаточно, чтобы представить себе стиль «Хроники» (и соответственно «Русского хронографа»). Автор словно бы приближает и себя, и своего читателя к историческим персонажам: их оплакивает, с ними негодует, заставляет саму природу откликаться на человеческое горе. В «Хронографе» (особенно в той части его, которая восходит к «Хронике Манассии») нет исторических частностей - здесь все масштабно, здесь сталкиваются сильные страсти: либо неслыханная жестокость, либо неописуемое благочестие. Если же автор обращается к частным эпизодам - к истории царицы Евдокии со злополучным яблоком - или рассказу о неподкупном судье, заступившемся за бедную вдовицу, или повествует, как императора Августа его приближенный отучил от прелюбодейства, то все такие истории обязательно либо занимательны, либо нравоучительны, а чаще всего занимательны и нравоучительны вместе.
Таким образом, оставаясь прежде всего важнейшим памятником историографии, «Русский хронограф» одновременно познакомил древнерусского читателя, привыкшего к строгой и деловитой летописной истории, с историей хронографической, продолжавшей в какой-то мере традиции античной историографии - историей как сводом нравоучительных новелл из жизни людей прошлого.
«Русский хронограф» в доступной, занимательной, яркой форме поведал читателю о всемирной истории. Наряду с «Хронографом» составляется и столь же обширный, монументальнейший летописный свод - так называемая Никоновская летопись.
«Великие минеи-четьи»
Но, пожалуй, самым грандиозным, литературным замыслом XVI в. было создание «Великих миней-четьих». Минеи существовали в двух основных видах: служебные, содержавшие только службы святым, почитаемым в данный месяц и расположенные по дням их памяти, и четьи, предназначенные для чтения и содержавшие тексты житий и сказаний о праздниках. В минеях-четьих материалы также располагались по месяцам и дням. Так как некоторые жития бывали слишком велики по объему, то для миней-четьих нередко составлялись специально сокращенные - «минейные» редакции.
Но в XVI в. чтили полноту, исчерпанность, грандиозность. Новгородский арихиепископ Макарий решает создать «Великие минеи-четьи», в которых были бы собраны не только «всех святых отец жития и мучениа святых мученик и святых мучениц», но «все книги четьи»: книги священного писания, патерики, сочинения отцов церкви, а также такие произведения, как «Пчела» (сборник переводных изречений), «История Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Хожение игумена Даниила», «Христианская топография» Космы Индикоплова, содержавшая свод средневековых представлений о Землей т. д. В двенадцать огромных томов (13 528 листов размером 37x25 см) вошли «все святыя книги... которые в Руской земле обретаются, и с новыми святыми чюдотворцы». Это последнее дополнение не случайно: Макарий и его сотрудники не только собрали и переписали существовавшие ранее памятники, но специально для «Миней» создали ряд новых житий или новые редакции старых житий.
Работа над «Минеями» продолжалась около 20 лет. Были созданы три списка: один из них положен в Софийский собор в Новгороде, другой изготовлен для Успенского собора в Москве, третий - для царя Ивана IV. Разумеется, воспроизводить новые списки «Великих миней-четьих» было слишком затруднительно. Макарий едва ли на это и рассчитывал, но он, видимо, полагал, что его «Минеи» явятся как бы рекомендательным сводом произведений, которые заслуживают переписки и чтения, признаются «святыми книгами», с которыми должен быть знаком (в идеале, разумеется) каждый благочестивый христианин: не случайно в «Минеи» не были включены все те «неполезные» повести, против которых выступала с начала XVI в. воинствующая церковная реакция.
«Казанская история»
Литературные тенденции XVI в. хорошо иллюстрируются обширным историческим повествованием о взятии Иваном Грозным Казани - «Сказанием сиречь историей о начале царства Казанского и о бранех и о победах великих князей Московских со цари Казанскими, и о взятии царства Казани, еже ново бысть», сокращенно называемым «Казанской историей». Написанная в 60-х гг. XVI в. «Казанская история» дошла до нас в многочисленных списках уже более позднего времени (XVII-XVIII вв.). Автор «Казанской истории» создал не историческое и документальное повествование, а литературное произведение, в котором рассказ о взятии Казани предваряется рассказом о легендарной истории города и Казанского царства. В нем с батальными сценами соседствует описание дворцовых интриг в Казанском царстве, раскрывается образ «красносолнечной», но коварной и жестокой казанской царицы Сумбеки.
Автор «Казанской истории» усердно пользуется всем арсеналом традиционных метафор, сравнений, этикетных описаний, выработанных русским историческим повествованием XV-XVI вв. В «Истории» обнаруживаются явные параллели с «Повестью о взятии Царьграда» Нестора-Искандера, с «Русским хронографом», с «Повестью о взятии Рязани Батыем», возможно, и с переводом «Троянской истории» Гвидо де Колумна. Но, обильно используя этикетные формулы, автор тем не менее, как отметил Д. С. Лихачев, допускает «разительное нарушение этикета»: он применяет к врагу образы и эпитеты, которые, согласно этикету, могли быть применены лишь к русским князьям или воинам, и, напротив, описание поведения русских воинов в захваченной Казани было бы уместно встретить, например, в описаниях разорения русских городов во время нашествия Батыя или Мамая.
Автор не стремится соблюсти литературный этикет как средство выражения авторской и читательской оценки событий, он заботится лишь об «украшении» своего изложения, об эмоциональности и красочности своего слога. На примере «Казанской истории» мы видим, что в XVI в. «из явления идеологического принуждения этикет стал явлением оформления государственного быта. ...Этикетный обряд существует, но он отрывается от ситуации, его требующей».
В «Казанской истории» мы встретим уже знакомый нам по творчеству Епифания Премудрого прием, когда автор множит эпитеты, синонимичные определения, но теперь уже не столько для раскрытия сложной сущности явления, сколько для создания впечатления о масштабности, грандиозности описываемых событий. Каждая фраза и каждое определение как бы двоится, автор не просто повторяется, он искусственно нагнетает словесную «напряженность», «многоэтажность» своих описаний, иногда теряя - ради пышности слога - чувство меры, не говоря уже о нарушении этикетной «маркированности» своих и чужих, положительных и отрицательных героев произведения.
Вот как повествует автор «Казанской истории» о страданиях русских воинов от жары во время похода на Казань: «Мнози же человецы изомроша от солнечнаго жара и от жажды водныя, исхоша [иссохли] бо вся дебри и блата и вси малыя реки полския [полевые] не тецаху путем своим, но мало развис воды в великих реках обреташеся и во глубоких омутех, но той сосудами, и корцы, и котлы, и пригорщами в час един до суха исчерпаху, друг друга биющи, и угнетающи, и задавляющи...»
Патетичны и насыщены традиционными формулами описания битв: «велик шум на высоту взимается, и мнози от сбою страну падоша, аки цветы прекрасный»; «и от пушешнаго и от пищалнаго гряновения, и ото многооружнаго скрежетания и звяцания, и от плача и рыдания градцких людей, и жен, и детей, и от великаго крычания, и вопля, и свистания, ото обоих вой, ржания и топота конского, яко велий гром и страшен зук [звук]... слышашеся»; «и яко великия лужи дождевныя воды, кровь стояше по ниским местом и очерленеваше землю, яко речным водам с кровию смеситися, и не можаху людие из рек по 7 дни пити воды, конем же и людем в крови по колену бродити».
Рассчитанная на внешний эффект перенасыщенность образами, избыточность описаний особенно наглядна в последнем примере.
Персонажи «Истории» говорят много и красиво. В речах, молитвах, плачах действующих лиц мы встречаем отголоски то «Русского хронографа», то плача Ингваря Ингоревича из «Повести о разорении Рязани», то плача жены Александра Македонского Роксаны из «Сербской Александрии». Плач казанской царицы Сумбеки (в части своей) по структуре напоминает нам монолог Игоря Святославича. Плененная царица Сумбека оглядывается на Казань и патетически восклицает: «И где ныне бывшая в тебе иногда царьския пирове и величествия твоя? и где уланове, и князи, и мурзы твоего красования и величания? и где младых жен и красных девиц ликове, и песни, плясания? И вся та ныне исчезе и погибоша; в тех место быша в тебе много народнаго стонания и воздыхания, и рыдания непрестанно».
Приближенные скорбят о Сумбеке, и скорбь эта также изображена в риторических формулах и образах, аналогии которым мы находим, например, в «Русском хронографе»: когда царица падает на руки своих «рабынь» и «пусти глас свой с великим плачем», то побуждает «с собою на плач и то бездушное камение», приближенные и прислужницы ее «лица своя красныя деруще, и власы рвуще, и руце и мыщцы кусающе».
Если в «Русском хронографе» или «Великих минеях-четьих» мы встречались с монументальностью композиции, широтою охваченного материала и хронологических дистанций, то в «Казанской истории» монументальность этого рода также присутствует (это не только история падения Казани, но и история Казанского царства от его становления до гибели и присоединения к Руси), однако на первый план все же выступает монументальность форм, та пышность, декоративность и громоздкая «театральность», которая была так чтима книжниками XVI в. - века «второго монументализма».
«Повесть о Петре и Февронии»
Помимо многочисленных публицистических произведений, в XVI в. были написаны или переработаны многие жития, создавались дидактические (нравоучительные) повести, подобные «Повести о царице Динаре» или «Повести о Евстратии», получил широкое распространение переведенный с польского «диалог» «Жизни и Смерти» («Прение живота и смерти») и т. д. Наивысшее достижение литературы Древней Руси этого времени - «Повесть о Петре и Февронии».
Долгое время эту повесть считали написанной в XV в.: несомненное присутствие в ней фольклорных мотивов, тонкий лиризм, сюжетная занимательность - все эти черты несомненно роднят ее с литературой конца XV в., литературой эпохи русского Предвозрождения. Возможно, первоначальный вариант повести действительно сложился в это время, но окончательную обработку она получила в 40-е гг. XVI в. под пером Ермолая Еразма.
Содержание «Повести» таково. К жене муромского князя Павла повадился летать «на блуд» змей, принимавший облик ее мужа. Жена рассказывает обо всем супругу, и тот советует ей узнать у змея, «от чего ему смерть хощет быти». Змей проговаривается: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова же меча». У Павла был брат Петр. Он готов убить змея, но не знает, где находится Агриков меч. Однако во время молитвы в церкви к нему подходит неведомый отрок и указывает, что меч лежит «во олтарной стене» в щели между камнями. Петру удается застать у снохи змея, принявшего, как обычно, образ Павла. Он убеждается, что это действительно змей, и рассекает его мечом. Змей принимает свой подлинный облик и в судорогах издыхает. Однако на теле Петра там, куда попали капли змеиной крови, появились неизлечимые язвы.
Петр приказывает своим слугам отправиться в Рязанскую землю, где, как он слышал, есть хорошие врачи. Один из княжеских отроков приходит в деревню Ласково. Он заходит в избу и видит: «седяше бо едина девица и ткаше красна [холст], а перед нею же скача заяц». Юноша начинает расспрашивать девушку и поражается мудрым ее ответам. Он рассказывает ей о болезни князя. Девушка (ее зовут Феврония) велит, чтобы князя привезли к ней, и обещает его вылечить, если он «будет мяхкосерд и смирен во ответах». Князя привозят в деревню; Петр спрашивает, кто его будет лечить, и обещает щедро одарить врачевателя. Феврония отвечает, что лечить будет она сама, а за исцеление князь должен жениться на ней. Но князь не согласен взять в жены дочь простого «древолаз ца» (бортника). Тогда Феврония отдает слугам князя мазь и велит помазать все струпы на его теле, кроме одного. Князь следует совету Февронии, и «наутрие... узре все тело здорово и гладко». Остался лишь один, непомазанный струп. Обрадованный князь посылает девушке дары, но жениться на ней отказывается «отечества ее ради», то есть из-за ее происхождения. Оскорбленная Феврония, однако, не принимает княжеских даров.
Петр возвращается в Муром, но от оставшегося на теле струпа болезнь начинается изнова. Князь снова едет к Февронии, она снова излечивает его, но теперь он не решается отказать Февронии, и дочь бортника становится муромской княгиней.
Бояре и особенно боярские жены всячески досаждают ей, попрекая Февронию ее происхождением, и в конце концов добиваются того, что Петр согласен расстаться с женой. Она готова покинуть Муром, но просит разрешения взять с собой то, что пожелает. Бояре охотно соглашаются. Тогда Феврония берет с собой в изгнание своего мужа Петра.
Петр и Феврония уезжают. Однако Петр печалится и не может смириться с неожиданным поворотом своей судьбы; но Феврония спокойна и убеждает супруга: бог «не оставит нас в нищете быти». И действительно, вскоре их нагоняют муромские вельможи и просят Петра вернуться: в отсутствие князя в его земле начались кровопролитные распри между претендентами на власть. Петр и Феврония возвращаются и долгие годы мирно княжат.
Когда наступает старость, супруги молят бога, чтобы им довелось умереть одновременно. Они наказывают приближенным, чтобы их положили в одном гробу, «едину токмо преграду имуще меж собою».
Петр первым чувствует приближение смерти и посылает сказать об этом Февронии. Она же в это время вышивала «воздух» (плат) с изображением святых. Феврония просит супруга: «Пожди, господине, яко да дошью воздух во святую церковь». Но Петр посылает к ней во второй и в третий раз сказать, что уже умирает. Тогда Феврония оставляет незавершенную работу (только «единого святого риз не дошив»), встает и, воткнув иглу в «воздух» и «преверте нитию, еюже шияше» (обернув ниткой, которой шила), велит передать мужу «о преставлении купнем»: она готова умереть вместе с ним.
Тела умерших, вопреки их воле, погребают раздельно: его - у соборной церкви, ее - в женском монастыре. Но они чудесным образом оказываются на следующее же утро в одном гробу. Их разносят снова, и на следующий день снова «обретошася святии в едином гробе».
Петр и Феврония почитались в Муроме как святые еще в XV в., в 1547 г. они были канонизированы, и повесть о них воспринималась как житие (ее наиболее распространенное наименование - «Повесть от жития святых новых чудотворцев муромских Петра и Февронии»). Однако, как можно судить из пересказа сюжета, она совершенно не похожа на другие памятники агиографического жанра - ее отнесение к житиям является чисто формальным, и не случайно, видимо, «Повесть» не была включена в состав «Великих миней-четьих» митрополита Макария.
В сюжете «Повести», несомненно, отразились фольклорные черты: мотивы сказки о герое-змееборце и сказки о мудрой деве. Мудрость Февронии проявляется не только в том, что она исцеляет Петра и вынуждает князя жениться на ней. Как и у мудрой девы народной сказки, загадочны и непонятны окружающим ее речи. Когда отрок князя Петра заходит в избу к Февронии, она обращается к нему со словами: «Не лепо бысть дому без ушию и храму без очию!» Юноша не понимает ее речей и спрашивает: «Где есть человек мужеска полу, иже зде живет?», на что девушка отвечает не менее странно: «Отец мой и мати моя поидоша взаим плакати, брат же мой иде чрез ноги в нави [на мертвеца, на покойника] зрети». И отрок вынужден просить ее объяснить «глаголы странны». Тогда Феврония разъясняет, что уши дома - это пес, который залаял бы на чужого, а очи - ребенок, который бы его увидел; родители ее ушли к соседям оплакивать мертвого (взаймы, ибо когда они умрут, то и соседи их оплачут), а брат бортничает и, залезая на дерево, «чрез ноги» смотрит на землю, «абы не урватися с высоты» и не погибнуть.
На требование Петра соткать ему из пучка льна пряжу и сшить из нее рубашку, штаны и полотенце за то время, пока он будет мыться в бане, Феврония отвечает подобным же требованием: из обрубка полена князь должен столь же быстро изготовить для нее ткацкий стан.
Но эти традиционные сказочные мотивы сочетаются в «Повести» с тонкими художественными наблюдениями. Высоким психологизмом отличается заключительная сцена «Повести». Феврония, отвечая на третий призыв умирающего Петра, оставляет работу над «воздухом» - она втыкает иглу в ткань и обертывает вокруг нее оставшуюся нить. Этот жест ретроспективно дополняет облик Февронии - беспокойную (не аффектированную!) решимость в выполнении своего последнего долга, она готова, как обещала, принять смерть «купно» с любимым мужем; и в то же время этот жест - жест аккуратной искусницы-мастерицы (какой нередко в народных сказках выступала мудрая дева).
Д. С. Лихачев, напомнив, как редки бытовые детали в древнерусских памятниках, подчеркивает, что «в этих условиях жест Февронии драгоценен, как то золотое шитье, которое она шила для святой чаши».
Ответ от 22 ответа
[гуру]
Привет! Вот подборка тем с ответами на Ваш вопрос: пожалуйста дайте сообщение по истории "литература 16 века"
Ответ от Владимир Вегнер
[новичек]
Ответ от Маша Король
[новичек]
Особенности развития культуры в 14-16 веках. Со второй половины 14 века вместе с хозяйственным восстановлением русских земель начинается культурное возрождение Руси. На развитии русской культуры сказалась Куликовская битва - это была победа над ордынцами. В то же время начинается преодоление культурной разобщенности Руси и возрождение единой русской культуры. В это же время Москва становится культурным центром. Русская культура впитывала лучшие достижения. Она приобрела самобытные национальные черты. В то время особенно успешными были связи с Италией.
Просвещение. Начало книгопечатания. В 14 веке стали делать бумагу. С её появлением книги стали дешеветь. На смену "уставу",при котором буквы были почти квадратными, они стали писаться с точностью. С образованием единого государства возросла потребность в грамотных людях. В 1551 году были открыты первые училища. Крупным событием культуры середины 16 века стало книгопечатание. В 1564 году в Москве на Печатном дворе Иван Фёдоров и помощник Пётр Мстиславец напечатали книгу "Апостол".В 1565 году была создана книга "Часословец",она обучала грамоте.
Устное народное творчество. В 14-16 веках наивысшего расцвета достиг былинный эпос. Чтобы написать былины, авторы вспоминали времена Киевской Руси. Любимым былинным героем стал Владимир Красное Солнышко. А в Новгородских былинах большей популярностью пользовались Василий Буслаевич и Садко. Тогда же и появились - Исторические песни. Одна из них об Авдотье-Рязаночке. В 16 веке в исторических песнях народ одобрял борьбу Ивана Грозного с боярами.
Литература 14-15 веков. Центральной темой в литературе 14-15 веков была борьба против иноземных захватчиков. Один из распространённых жанров становится - воинская повесть. Победа на поле Куликовом в 1380 году привела к подъёму в настроении русских людей. Одним из первых восславил Куликовскую битву Сафоний Рязанец в поэме "Задонщина".Он начал рассказ с описания русской природы.Он не только гордится, но и скорбит погибшим героям Он проклинает Мамая который который отправил на русь "сердитуя, яко лев, пыхая, яко неутолимая ехидна. "Патриотические мотивы в литературном жанре, как хождения, то есть путёвые заметки. В 15 веке возрождается общерусское летописание. Первая общерусская летопись была составлена в Москве в начала 15 века. Около 1419 года было предпринято составление новой летописи. Одним из самых значительных произведений русского летописания слала Московская летопись 1479 года. Так все летописные своды начались с "Повести временных лет".
Развитие литературы 16 века. В начале 16 века одним из самых первых к этой теме обратился автор с "Сказании о князьях владимирских".В основе произведения лежали 2 легенды. В первой рассказывалось о русских государях которые яко бы происходили от римского императора Августа. Во второй было про Императора Константина Мономаха и о киевском князе Владимире. Вопросы о характеристике переписки Ивана Грозного и князем Андреем Курбским. В 16 веке значительно расширился круг литературных произведений разных жанров. В 1512 году появилась первая редакция русского "Хронографа".Автор сборника не известен. В первой половине 14 века круг людей близких митрополиту Макарию создал знаменитые Четьи минеи. В них были поучения. В 16 веке был написан знаменитый "Домострой".Составил его Сильвестр. "Домострой" содержал в себе наставления по поводу хозяйства, воспитания детей и т. д.
Виды литературы.
а) Религиозная
Основное место в книжной продукции XVI в. занимают произведения религиозной и церковной литературы. Она проникнута характерной для XVI в. публицистичностью. В этой литературе, не ставившей перед собой художественных задач, нашли отражение как острые социальные противоречия, так и философия- этические искания, сатирическое обличение нравов. Широкий мир европейской культуры раскрывая перед читателями в религиозной оболочке "слов" Максима Грека.
- «Просветитель Иосифа Волоцкого»
Открывают церковную публицистику XVI столетия полемические сочинения Иосифа Волоцкого (Санина). Наиболее важное произведение Иосифа Волоцкого "Просветитель", состоящий из 16-и "слов", в которых автор обличает новгородскую ересь.
Произведения митрополита Даниила
Талантливым наблюдателем, обличителем нравов и пороков монахов и мирян представляет митрополит Даниил ("Рязанец"). Обычный предмет даниловых обличений - роскошь, гордыня, хвастовство. Наряду с канонической церковной литературой он широко применяет для подкрепления своего мнения апокрифы, также он не брезговал личными выпадами, инсинуацией и даже клеветой.
Нил Сорский
Нил Сорский (в миру Николай Федорович Майков) и его последователь Вассиан Патрикеев, или Косой, явились основателями и вождями оппозиции среди черного духовенства XVI в. столетия. В главном своем сочинении "Предание ученикам о скитской жизни"- многолюдной монастырской жизни, где легко находят почву всевозможные пороки, Нил противопоставляет в качестве идеала жизнь в скиту (маленькой монашеской общине, состоящей из нескольких человек).
Максим Грек
Заметное место в истории русской литературы занимает деятельность Максима Грека (в миру Михаил Триволис). Он был типичным представителем средневековья, убежденным христианином и, приехав в Россию для исправления богослужебных книг, принимал активное участие в борьбе с еретическими учениями.
Непосредственной целью своей поездки в Россию Максим Грек считал переводом Толковой псалтыри. Составленные им пояснения к Толковой псалтыри свидельствуют о его огромной эрудиции. Центральное произведение Максима Грека - "Слово пространное, излагающее с жалостью нестроения и бесчиния". В "Слове пространном" Максим дает советы царям по управлению государством. Править необходимо благочестиво и разумно, соблюдая справедливость. Он первый на Руси обратился и к вопросам филологической теории. Сохранились его сочинения "О грамматике" и "О пользе грамматики".
б) Историко - аллегорическая
В XVI в. создаются историко-аллегорические повести о Вавилонском царстве, о Белом клобуке, сказание о князьях владимирских. Наиболее ярко этот жанр проявляется в творчестве Ивана Пересветова - автора "Сказание" о царе Константине и Магмет - солтане.
Иван Пересветов
От религиозно-символического толкования истории русской писатели пришли к ее социально-аллегорической интерпретации. А на ряду с аллегорической системой образов получает большое развитие система натуралистически точно передающих внешний мир образов. Именно таковы произведения Ивана Пересветова. Произведения Ивана Пересветова относятся к жанру стилизованного послания, т.е. послания условного, рассчитанного не на конкретного адресата, а на широкое распространение в читательской среде.
А.Курский
Талантливыми публицистами XVI в. были Андрей Михайлович Курбский и царь Иван IV Грозный. Тематика известной переписки между ними очень важна для понимания самых важных вопросов, волновавших общественность XVI в. Курбский создал такие произведения, как "Три послания Ивана Грозного" и "Историю о великом князе Московском".
Иван Грозный
Ивану Грозному принадлежит несколько характерных и ярких произведений, являющимся деловыми документами. Отдельно выделяется его сатирическое послание в Кирилло-Белозерский монастырь. Оно написано в 1573г. и адресовано игумену монастыря "Козьме с братией".
Послание, адресованное А.М.Курбскому (1564,1577), - также известное. В этих посланиях царь обосновывает абсолютистский характер своей власти ее Божественностью и высокородными предками.
Ивану Грозному принадлежит также гимнографические произведения (канон Ангелу Грозному воеводе Парфения Уродливого), Духовная.
Летописи сохранили его речи, посольские дела-диспут с протестантским пастором Яном Рокитой.
Состав литературного творчества царя установлен неточно: по весьма спорной гипотезе американского ученого Э. Кинана, переписка с А.М.Курбским является литературной мистификацией С.И.Шаховского (17 век). Наоборот, его авторству приписывают другие послания. Иван Грозный активно вмешивался в составление и редактирование летописания (Лицевой летописный свод).
- в) церковная и историко политическая
- -Метрополит Макарий
В работе по объединению церковной и историко-политической литературы большая роль принадлежит митрополиту Макарию, выходцу из Новгорода. Он объединил вокруг себя большой кружок книжников и писцов (сам он был малоталантливым писателем). Главные труды этого кружка -создание Великих Четий - Миней и Никсоновского лицевого летописного свода. Великие Четьи - Миней - огромное собрание амографической патриотической литературы, имеющей отношение к церковной службе и заключенной в 12 книгах на 27 тысячах страницах. Работа над этим сводом была закончена в 1552г.
Никоновский свод не сохранился в полном виде. Но до нас дошли 10 томов, которые содержат 20 тысяч страниц и 16 тясяч рисунков. Оформление книги отличается великолепием. Лицевой свод является выдающимся памятником изобразительного искусства, создавшегося в 70-е годы XVI в.
Книги созданные в 16 веке.
а) «Русский хронограф»
Составленный в 1512г. "Русский хронограф" дает новую редакцию "Повести о взятии Царьграда". В этой редакции произведение Нестора Искандера приобрело форму торжественного литературного плача, построенного на противопоставлении гибнущей Византии могучему и расцветающему Московскому царству.
В 1533г. создается вторая редакция "Хронометра", включившая традиционный текст повести Нестора Искандера.
б) «Летописец начала царства»
Деятельности Ивана IV, его внешней и внутренней политике посвящены писец начала царства" и "Царственная книга". "Летописец начала царства", написанный между 1553г. и 1555г., имел определенную целевую установку-прославление победы над Казанским ханством.
Известно 2 редакции этого памятника - краткая и пространная.
в) Летописи Николаевская и Воскресенская
Создаются в XVI в. и построенные по традиционной конве крупные летописи - Воскресенская и Николаевская. Идея московского главенства во всей Русской земле проходит через оба этих свода. Стиль летописей двойствен: сжатые традиционно-летописные "повести" и сухие исторические известия перемежаются с обширными панегирическими статьями.
г) Степная книга
Инициатором написания Степенной книги законченной в 1563г., был Макарий. Это своеобразное историческое произведение. Описание исторических событий группируется в этом памятнике вокруг 17 "степеней"-17 колен московских государей. Эти "степени"- ступени "златой лестницы", ведущей на небо, где теперь пребывают благоверные предки царя Ивана IV. Степенная книга- яркий образец перенесения материала из одного жанра в другой.
г) Домострой
Большое значение в истории литературы XVI в. имела писательская деятельность священника Сильвестра. Он принимал участие в редактировании Стоглава и в редактировании (возможно, и составлении) памятника под названием "Домострой". Домострой-это небольшая по объему книга, своеобразная краткая энциклопедия по домоводству в широком смысле слова. "Домострой" не просто сборник полезных советов, это произведение, относящееся к довольно распространенному в Древней Руси жанру "поучение".
е) Исторические повести
Традиции повествовательной литературы XVI в. не прерывались. Для повествовательной литературы этого периода типичен фольклоризм. Это своеобразные переработки былин или вариации на сюжеты былинного эпоса. Были написаны такие исторические повести, как "Казанский летописец", и "Повесть о пришествии Стефана Батория под град Псков" в 1581г.
Вторая половина XVI в. была временем спада активности литературы в России. Причинами тому были как тяжелые условия экономической и культурной жизни страны, обусловленные Ливонская войной и опричниной. Разгром свободомыслия и подавлений еретических выступлений сыграла отрицательную роль в судьбах русской культуры второй половины XVI в.
В середине XVI века русское обще-ство, только что пережившее длительный период боярских смут и хаоса, стремилось навести порядок во всех областях жизни , со-брать и систематизировать свои духовные ценности . Ответом на эту потребность стал целый ряд обобщающих трудов.
Митрополит Макарий подготовил Великие Минеи Четьи — 12-томное собрание всех известных на Руси житий святых. Его ученик и преемник на митрополичьей кафедре Афанасий создал своего рода энциклопедию русской истории — Степенную книгу . Царские дьяки подготовили новый свод законов (Судебник 1550 года ), а сам Иван IV в своих во-просах к высшему духовенству на соборе 1551 г. (Стоглав ) собрал воедино все главные проблемы тогдашней церкви. В этом ряду обобщающих трудов стоит и знаменитый Домострой — собрание на-ставлений по семейным отношениям и домашнему хозяйству.
Азбу-ковники
Популярностью пользовались «Азбу-ковники ». В них, как в современных эн-циклопедических словарях, в алфавит-ном порядке приводились сведения о природе, растительном и животном ми-ре, разных странах. Содержащиеся в «Аз-буковнике» знания иногда были фанта-стическими. Однако интерес к тайнам природы и человека увеличивал спрос на эти книги.
Домострой
Домострой — это уникальное сочинение XVI века, которое позволяет заглянуть в повседневную жизнь средневековой Руси. Полагают, что его составителем был один из членов Избранной рады , священник Благовещенского собора Мо-сковского Кремля Сильвестр. Одни советы Домостроя покажутся нам сегодня безнадёжно устаревшими, другие — смешными и наив-ными, а третьи — вполне разумными.
Никоновская летопись
При митрополите Макарии русское летописание было сведено в огромный свод — Никоновскую летопись .
Лицевой свод
Позже для царя изго-товили большой многотомный Лицевой свод . Его страницы были украшены тысячами «лиц» — миниатюр. Лицевой свод включал всю мировую и русскую историю .
Степенная книга
Степенная книга XVI в. впервые излагала историю Руси не по годам , а по правлениям великих князей. Они рассматривались как «ступени» («степени») развития страны, ведущие её к величию.
Великие Минеи Четьи
По инициативе митрополита Макария была собрана в 12 томах вся литература для «душеполезного чтения». В эти, как их назвали, «Великие минеи четьи» вошло огромное количество русских и пе-реводных житий, повестей, хождений (рассказы путешественни-ков), интересных историй, нравоучительных рассказов и пропо-ведей. Их предполагалось читать по месяцам и дням.
Максим Грек
Литература второй половины XVI в. обогатилась и таким жан-ром, как историческая песня (песни о взятии Казани, о Ермаке, о царе Иване Васильевиче, прозванном Грозным). Образ царя в эт-их песнях выглядит противоречивым. С одной стороны, это спра-ведливый и добрый царь, с другой, осуждалась его жестокость по отношению «к старым и малым». Опричник Малюта Скуратов в этих песнях справедливо изображался злодеем.
Русская литература в XVI веке:
XVI век - время окончательного складывания и укрепления Русского централизованного государства. В этот период продолжает развиваться русская архитектура, живопись, возникает книгопечатание. Вместе с тем XVI век был временем жесткой централизации культуры и литературы - разнообразные летописные своды сменяет единая общерусская великокняжеская (потом царская) летопись, создается единый свод церковной и частично светской литературы - «Великие Минеи Четий» (т. е. месячные тома для чтения - материал для чтения, расположенный по месяцам). Разгромленное в начале XVI в., еретическое движение возникло снова в середине XVI в. - после крупных народных восстаний 40-х гг. И вновь ересь была жестоко подавлена. Один из еретиков XVI в. дворянин Матфей Башкин сделал из евангельской проповеди любви к ближнему смелый вывод, что никто не имеет права владеть «христовыми рабами», он отпустил на свободу всех своих холопов. Еретик - холоп Феодосии Косой пошел еще дальше, заявив о том, что все люди равны, независимо от народности и вероисповедания: «всие людие едины суть у бога, и татарове, и немцы, и прочие языци». Феодосии Косой бежал из заключения в Литовскую Русь, где продолжал свою проповедь, сблизившись с наиболее смелыми польско-литовскими и западноевропейскими протестантами.
Антифеодальным движениям противостоит официальная идеология. Складывание этой идеологии можно проследить уже начиная с первых десятилетий XVI в. Примерно в одно время, в начале 20-х гг. этого века, появляются два важнейших идеологических памятника: «Послание о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы и «Послание на звездочетцев» псковского старца Филофея. «Послание о Мономаховом венце» и «Сказание о князьях Владимирских». В «Послании о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы излагалась легенда, сыгравшая важнейшую роль в развитии официальной идеологии Русского самодержавного государства. Это легенда о происхождении правящей на Руси великокняжеской династии от римского императора - «Августа-кесаря» и о подтверждении ее династических прав «Мономаховым венцом», якобы полученным киевским князем Владимиром Мономахом от византийского императора. Основы этой легенды восходили еще к XV в. и, возможно, были связаны с претензиями на «царский венец», выдвигавшимися в середине XV в. тверским великим князем Борисом Александровичем. В 1498 г. внук Ивана III Дмитрий (по материнской линии происходивший от тверских князей) был объявлен соправителем деда и коронован «шапкой Мономаха». Так впервые появилась корона, которой впоследствии стали венчаться русские государи. Вероятно, уже тогда существовали какие-то сказания, обосновывающие это венчание, но наиболее раннее письменное изложение таких сказаний, известное нам, - «Послание о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы. Тверской монах, назначенный в XV в. в Константинополе митрополитом всея Руси, не признанный московским великим князем и попавший после этого в заточение, Спиридон-Савва был образованным для своего времени человеком. На основе «Послания о Мономаховом венце» был создан один из популярных памятников XVI в. - «Сказание о князьях Владимирских». Текст его был в общем сходен с текстом «Послания» Спиридона, но «Родословие литовских князей» выделено в особую статью, и роль, отведенная Спиридоном тверским князьям, перенесена на московского князя Юрия Даниловича и его потомков; в конце упоминалась победа Дмитрия Донского над Мамаем.
В 1547 г. произошло важное событие в истории Русского государства: молодой великий князь Иван IV был коронован «шапкой Мономаха» и объявлен «царем всея Руси». В связи с этим был составлен специальный «Чин венчания», во вступлении к которому было использовано «Сказание о князьях Владимирских». Идеи «Сказания» излагались в дипломатических памятниках, отражались в летописях и «Степенной книге» XVI в. и в «Государевом родословце». Они проникли даже в изобразительное искусство: сцены из «Сказания о князьях Владимирских» вырезаны на дверцах «царского места» (ограды для трона Ивана IV) в Московском Успенском соборе .
Общей во всех этих памятниках была идея, постепенно становившаяся незыблемой основой официальной идеологии, об особой роли России как единственной православной страны, уцелевшей в мире, утратившем истинное христианство.
В 1551 г. в Москве происходил церковный собор, постановления которого были изданы в особой книге, состоящей из царских вопросов и соборных ответов на эти вопросы; всего в этой книге было 100 глав. Отсюда и название этой книги и самого собора, ее выпустившего. Стоглавый собор утвердил сложившийся на Руси церковный культ как незыблемый и окончательный (установления Стоглава, как мы увидим, сыграли потом важную роль во время церковного раскола XVII в.). Вместе с тем решения Стоглавого собора были направлены против любых реформационно-еретических учений. В послании «отцам» Стоглавого собора Иван Грозный призывал их защищать христианскую веру «от душегубительных волк и от всяких козней вражиих». Собор осуждал чтение и распространение «богомерзких» и «еретических отреченных книг», выступал против «скомрахов» (скоморохов), «глумотворцев и арганников и гусельников и смехотворцев» и против иконников, которые пишут не «с древних образцов», а «самосмышлением».
С официальной идеологической политикой Ивана Грозного в период Стоглавого собора был связан ряд обобщающих литературных мероприятий XVI в. К числу таких мероприятий относится составление «Стоглава» и таких выдающихся памятников письменности, как «Великие Минеи Четий» и «Домострой».
«Великие Минеи Четии». «Великие Минеи Четии» (месячные чтения) были составлены под руководством новгородского архиепископа, впоследствии митрополита всея Руси Макария. Созданный им грандиозный свод состоял из двенадцати томов - по одному на каждый месяц года. Свод этот дошел до нас в трех версиях - Софийских Минеях, составленных еще в 30-х - начале 40-х гг., и Успенских и Царских Минеях начала 50-х годов. В состав каждого тома входили жития всех святых, память которых отмечается в данном месяце, и вся литература, прямо или косвенно связанная с этими святыми. По мысли Макария, в состав «Великих Миней Четьих» должны были войти не только жития, но и вообще «все книги четьи» (т. е. предназначенные для чтения), «которыя в Русской земле обретаются». В кодекс, созданный Макарием, входили, наряду с житиями, сочинения греческих «отцов церкви» (патристика), церковно-полемическая литература (например, книга Иосифа Волоцкого против еретиков - «Просветитель»), церковные уставы и даже такие сочинения, как «Христианская топография» (описание мира) Космы Индикоплова, повесть «Варлаам и Иоасаф», «Сказание о Вавилоне» и т. п. Таким образом, «Великие Минеи Четий» должны были охватывать всю сумму памятников (кроме летописей и хронографов), которые допускались к чтению на Руси. Чтобы представить себе объем этого свода, нужно учесть, что в каждом из его огромных (форматом в полный лист) томов содержится примерно по 1000 листей. Размеры его настолько велики, что, хотя с середины XIX в. до начала XX в. велось научное издание Миней, оно до сих пор не завершено.
«Домострой». Если «Стоглав» содержал основные нормы церковного культа и обрядности на Руси, а «Великие Минеи Четий» определяли круг чтения русского человека, то «Домострой» предлагал такую же систему норм внутренней, домашней жизни. Как и другие памятники XVI в., «Домострой» опирался на более раннюю литературную традицию. К этой традиции относился, например, такой выдающийся памятник Киевской Руси, как «Поучение Владимира Мономаха». На Руси издавна бытовали проповеднические сборники, состоящие из отдельных поучений и замечаний по вопросам повседневного жизненного обихода («Измарагд», «Златоуст»). В XVI в. возник памятник, имеющий название «Домострой» (т. е. правила домашнего устройства) и состоящий из трех частей: о поклонении церкви и царской власти, о «мирском строении» (отношениях внутри семьи) и о «домовном Строении» (хозяйстве). Первая редакция «Домостроя»; .составленная еще до середины XVI в., содержала (при описании быта) весьма живые сценки из московской жизни, например рассказ о бабах-своднях, смущающих замужних «государынь» . Вторая редакция «Домостроя» относится к середине XVI в., связана с именем Сильвестра; священника, входившего в узкий круг наиболее влиятельных и близких к царю лиц, который был назван впоследствии (в сочинениях А. М. Курбского, близкого к этому кругу) «Избранной радой». Эта редакция «Домостроя» заканчивалась посланием Сильвестра своему сыну Анфиму . В центре «Домостроя» - отдельное хозяйство XVI в., замкнутое в себе «подворье». Хозяйство это находится внутри города и скорее отражает быт зажиточного горожанина, нежели боярина-землевладельца. Это - рачительный хозяин, «домовитый» человек, имеющий «домочадцев» и «сслуг» - холопов или наемных. Все основные предметы он приобретает на рынке, сочетая торгово-ремесленную деятельность с ростовщичеством. Он боится и чтит царя и власть - «кто противится властителем, тот божию поведению противитца».
Создание «Стоглава», «Великих Миней Четиих», «Домостроя» в значительной степени имело своей целью взять под контроль развитие культуры и литературы. По справедливому замечанию известного историка литературы Н. С. Тихонравова, мероприятия эти «громко говорят нам о возбуждении охранительных начал в умственном движении Московской Руси XVI в.». Контроль над культурой и литературой принял особенно жесткий характер во время опричнины Ивана Грозного, учрежденной в 1564 г. Царь, по выражению его противника Курбского, «затворил свое царствие аки в адовой твердыне», не допуская проникновения литературы с Запада, где в это время развивались Возрождение и Реформация. При не вполне ясных обстоятельствах прекратилось книгопечатание, начавшееся в 50-60-х гг. XVI в.; русский первопечатник Иван Федоров вынужден был переехать в Западную Русь (Острог, потом Львов).
Русская литература в XVII веке (Симеон Полоцкий):
Повести о «Смутном времени» («Новая повесть о преславном Росийском царстве», «Повесть 1606 г. », «Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства», «Сказание» Авраамия Палицына, повести о кн. М. В. Скопине-Шуйском, «Послание дворянина к дворянину», «Летописная книга», приписываемая кн. И. М. Катыреву-Ростовскому, и др.).
Житие Улиании Лазаревской, написанное ее сыном Дружиной Осорьиным.
«Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков» и присущие ей былинные мотивы. Стихотворная «Повесть о Горе и Злочастии» - одно из вершинных произведений древнерусской литературы. Методы типизации в повести.
Русская историческая и бытовая повесть (преимущественно второй половины XVII в.).
Повесть о Савве Грудцыне как зачаток русского романа.
Повести о происхождении табака, о бесноватой Соломонии, о начале Москвы, об основании Тверского Отроча монастыря.
Проблема русского барокко.
Формирование «светской» художественной литературы нового типа.
Стихотворство в XVII в.
Творчество Ивана Хворостинина, Савватия и поэтов «приказной школы».
Досиллабические вирши.
Силлабическое стихотворство (стихотворения Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева, Кариона Истомина.).
Симеон Полоцкий (1629 - 1680) - белорус, выпускник Киево-Могилянской академии, иеромонах, приехал в Москву в 1664 г., стал воспитателем царевичей Алексея и Федора.
Его творчество - поэзия, драматургия, проповеди и трактаты, книгоиздательство (Верхняя типография).
Поэма «Орел Российский» (1667). «Жезл правления» (1667). Рукописный сборник «Рифмологион» (1659 - 1680). «Псалтырь рифмотворная» (1680). «Вертоград многоцветный» (1676 - 1680), его жанровый синтетизм.
Богатство литературной техники Симеона (ритмические искания, синтез слова и изображения, палиндромоны, фигурные стихи, «раки», акростихи и др.). Вопрос о барокко в русской литературе второй половины XVII в.
Начало русского театра и русской драматургии. Театр при дворе Алексея Михайловича. «Артаксерксово действо» и другие первые пьесы.
Протопоп Аввакум (1620 - 1682) - сын священника Петра, с 1652 г. служит в Москве в Казанском соборе, здесь возглавляет затем староверческую оппозицию реформам патриарха Никона, сослан с семьей в Тобольск, потом в Даурию, возвращен в Москву и благосклонно принят царем Алексеем Михайловичем, опять арестован; после долгих лет ссылки вместе с тремя сторонниками сожжен в Пустозерске «за великие на царский дом хулы» (уже при царе Федоре Алексеевиче).
Аввакум как писатель. «Житие» Аввакума, его жанр и яркая стилевая индивидуальность автора. «Книга бесед», «Книга обличений» и др. его сочинения.
Художественное новаторство Аввакума-прозаика, его психологизм.
Старообрядческая литература XVII века.
Литература формирующейся нации (XVII в.).
1. Литература первой половины XVII в. (до 60-х гг.)
а) Публицистика Смутного времени и историко-публицистические повест-вования нач. XVII в. («Повесть 1606 г.», «Новая повесть о преславном Рос-сийском царстве», «Плач о пленении и конечном разорении Московского го-сударства», «Летописная книга» Семена Шаховского, «Сказание» Авраамия Палицина). Причины возникновения этого жанра. Тематика и направлен-ность (антибоярская и дворянская). Публицистическое и историко-беллетристическое начала.
б) Эволюция агиографического жанра («Житие Юлиании Лазаревской» Дружины Осорьина). Историческое и бытовое в повести-житии. Отзвуки жи-тийной литературы.
в) Особенности исторического повествования в литературе первой пол. XVII в. и его эволюция ко второй пол. века. («Повесть об Азовском осадном сидении Донских казаков»). Коллективный герой. Фольклорные элементы. «Повесть о начале Москвы», «Повесть об основании Тверского отроча мона-стыря». Характер беллетризации. Любовное начало в них.
2. Литература второй половины XVII в.
а) Бытовые повести как итог развития бытовых элементов в повествовании XV – XVI веков. («Повесть о Горе-Злочастии», «Повесть о Савве Грудцыне», «Повесть о Фроле Скобееве»). Сюжеты как воплощение новых жанровых признаков бытовой повести. Конфликты. Характеры. Соотношение быта и исторического материала. Фантастическое и авантюрно-бытовое начала.
б) Развитие демократической сатиры и её связь с сатирическими элемен-тами в литературе предшествующих эпох («Повесть о Шемякином суде», «Повесть о Ерше Ершовиче», «Калязинская челобитная», «Повесть о браж-нике» и др.). Объекты осмеяния (феодальный суд, церковь, социальное нера-венство и т. д.). приёмы создания комического.
в) Раскол как религиозно-социальное явление и его отражение в литерату-ре. «Житие протопопа Аввакума». Эволюция жанра. Основные темы и обра-зы. Бытовые зарисовки, исторический и этнографический материал. Публи-цистическое начало. Литературное значение памятника.
г) Барокко, его сущность. Эстетические принципы. Значение барокко для развития литературы XVIII в. Творчество Симеона Полоцкого. Стихотворст-во. Придворный театр и школьная драма.
Московский Кремль - символ российской государственности, один из крупнейших архитектурных ансамблей мира, богатейшая сокровищница исторических реликвий, памятников культуры и искусства. Он расположен на Боровицком холме, где на рубеже XI - XII веков возникло славянское поселение, давшее начало городу. К концу XV столетия Кремль стал резиденцией государственной и духовной власти страны. В XVIII - XIX веках, когда столица была перенесена в Санкт-Петербург, Москва сохраняла значение первопрестольной. В 1918 году она вновь стала столицей, а Кремль - местом работы высших органов власти. Сегодня в Московском Кремле располагается резиденция президента Российской Федерации. Архитектурно-градостроительный ансамбль Московского Кремля складывался на протяжении столетий. К концу XVII столетия Кремль представлял собой целый город с развитой планировкой, сложной системой площадей, улиц, переулков, верховых и набережных садов. В XVIII - XIX веках Кремль был значительно перестроен. На смену многим средневековым архитектурным комплексам пришли монументальные дворцы и административные здания. Они существенно изменили вид древнего Кремля, однако он сохранил свою неповторимость и национальное своеобразие. На территории Московского Кремля располагаются памятники архитектуры XIV-XX веков, сады и скверы. Они составляют ансамбли Соборной, Ивановской, Сенатской, Дворцовой и Троицкой площадей, а также Спасской, Боровицкой и Дворцовой улиц. В 1990-х годах архитектурный ансамбль Московского Кремля, его сокровища, Красная площадь и Александровский сад были включены в Список особо ценных объектов России, а также в Список всемирного культурного и природного наследия ЮНЕСКО. Располагающиеся на территории Кремля музеи были преобразованы в Государственный историко-культурный музей-заповедник Московский Кремль. Уникальный музейный комплекс Московского Кремля включает Оружейную палату, Успенский, Архангельский, Благовещенский соборы, церковь Ризположения, Патриаршие палаты с церковью Двенадцати апостолов, ансамбль колокольни Ивана Великого, коллекции артиллерийских орудий и колоколов.
Русская литература XIX века:
В начале XIX в. возникает сентиментальное направление. Наиболее видные представители его: Карамзин ("Письма русского путешественника", "Повести"), Дмитриев и Озеров. Возникшая борьба нового литературного стиля (Карамзин) со старым (Шишков) оканчивается победой новаторов. На смену сентиментализма является романтическое направление (Жуковский - переводчик Шиллера, Уланда, Зейдлица и английск. поэтов). Национальное начало находит выражение в баснях Крылова. Отцом новой русской литературы явился Пушкин, который во всех родах словесности: лирике, драме, эпической поэзии и прозе, создал образцы, по красоте и изящной простоте формы и искренности чувства не уступающие величайшим произведениям всемирной литературы. Одновременно с ним действует А. Грибоедов, давший в ком. "Горе от ума" широкую сатирическую картину нравов. Н. Гоголь, развивая реальное направление Пушкина, изображает с высокой художественностью и юмором темные стороны русской жизни. Продолжателем Пушкина в изящной поэзии является Лермонтов.
Начиная с Пушкина и Гоголя, литература делается органом общественного сознания. К 1830-40-м годам относится появление в России идей немецких философов Гегеля, Шеллинга и др. (кружок Станкевича, Грановского, Белинского и др.). На почве этих идей появились два главных течения русской общественой мысли: славянофильство и западничество. Под влиянием славянофилов возникает интерес к родной старине, народным обычаям, народному творчеству (труды С. Соловьева, Кавелина, Буслаева, Афанасьева, Срезневского, Забелина, Костомарова, Даля, Пыпина и др.). Вместе с тем, в литературу проникают политические и социальные теории Запада (Герцен).
Начиная с 1850-х гг., широкое распространение получают роман и повесть, в которых отражаются жизнь русского общества и все фазисы развития его мысли (произведения: Тургенева, Гончарова, Писемского; Л. Толстого, Достоевского, Помяловского, Григоровича, Боборыкина, Лескова, Альбова, Баранцевича, Немировича-Данченко, Мамина, Мельшина, Новодворского, Салова, Гаршина, Короленко, Чехова, Гарина, Горького, Л. Андреева, Куприна, Вересаева, Чирикова и др.). Щедрин-Салтыков в своих сатирических очерках бичевал реакционные и эгоистические тенденции, возникавшие в русском обществе и мешавшие осуществлению реформ 1860-х гг. Писатели народнического направления: Решетников, Левитов, Гл. Успенский, Златовратский, Эртель, Наумов. Поэты после Лермонтова: направления чистого искусства - Майков, Полонский, Фет, Тютчев, Алексей Толстой, Апухтин, Фофанов; общественн. и народн. направления: Кольцов, Никитин, Некрасов, Суриков. Жемчужников, Плещеев, Надсон. Драматурги: Сухово-Кобылин, Островский, Потехин, Дьяченко, Соловьев, Крылов, Шпажинский, Сумбатов. Невежин, Карпов, Вл. Немирович-Данченко, Тихонов, Л. Толстой, Чехов, Горький, Андреев.
В конце XIX и XX в. выдвигаются поэты-символисты: Бальмонт, Мережковский, Гиппиус, Брюсов и мн. др. Представителями литературной критики явились Белинский, Добролюбов, Писарев, Чернышевский, Михайловский и мн. др.
Русская литература XX века:
В конце 10-х и в 20-е годы XX века литературоведы новейшую русскую литературу иногда отсчитывали с 1881 г. - года смерти Достоевского и убийства Александра II. В настоящее время общепризнанно, что в литературу «XX век» пришел в начале 90-х годов XIX столетия., А.П. Чехов - фигура переходная, в отличие от Л.Н. Толстого он не только биографически, но и творчески принадлежит как XIX, так и XX веку. Именно благодаря Чехову эпические жанры - роман, повесть; и рассказ - стали разграничиваться в современном понимании, как большой, средний и малый жанры. До того они разграничивались фактически независимо от объема по степени «литературности»: повесть считалась менее «литературной», чем роман, рассказ был в этом смысле еще свободнее, а на грани с нехудожественной словесностью был очерк, т.е. «набросок». Чехов стал классиком малого жанра и тем поставил его в один иерархический ряд с романом (отчего основным разграничительным признаком и стал объем). Отнюдь не прошел бесследно его опыт повествователя. Он также явился реформатором драматургии и театра. Однако последняя его пьеса «Вишневый сад» (1903), написанная позже, чем «На дне» Горького (1902), кажется в сравнении с горьковской завершением традиций XIX века, а не вступлением в новый век.
Символисты и последующие модернистские направления. Горький, Андреев, даже ностальгический Бунин - это уже бесспорный XX век, хотя некоторые из них начинали в календарном XIX-м.
Тем не менее в советское время «серебряный век» определялся чисто хронологически как литература конца XIX - начала XX века, а принципиально новой на основании идеологического принципа считалась советская литература, якобы возникшая сразу после революции 1917 г. Независимо мыслящие люди понимали, что «старое» кончилось уже с мировой войны, что рубежным был 1914 г. - А. Ахматова в «Поэме без героя», где основное действие происходит в 1913 г., писала: «А по набережной легендарной / Приближался не календарный - / Настоящий Двадцатый Век». Однако официальная советская наука не только историю русской литературы, но и гражданскую историю всего мира делила по одному рубежу - 1917 г.
А. Блок, Н. Гумилев, А. Ахматова, В. Ходасевич, М. Волошин, В. Маяковский, С. Есенин, внешне как бы затаившиеся М. Цветаева и Б. Пастернак. Разруха первых послереволюционных лет почти полностью истребила художественную прозу (В. Короленко, М. Горький, И. Бунин пишут сразу после революции публицистические произведения) и драматургию, а один из первых после лихолетья гражданской войны романов - «Мы» (1920) Е. Замятина - оказался первым крупным, «задержанным» произведением, открывшим целое ответвление русской литературы, как бы не имеющее своего литературного процесса: такие произведения со временем, раньше или позже, включались в литературный процесс зарубежья либо метрополии. Эмигрантская литература окончательно сформировалась в 1922-1923 годах, в 1923 г. Л. Троцкий явно преждевременно злорадствовал, усматривая в ней «круглый нуль», правда, оговаривая, что «и наша не дала еще ничего, что было бы адекватно эпохе».
Таким образом, литература с конца 1917 г. (первые «ласточки» - «Ешь ананасы, рябчиков жуй, / день твой последний приходит, буржуй» и «Наш марш» Маяковского) до начала 20-х годов представляет собой небольшой, но очень важный переходный период. С точки зрения собственно литературной, как правильно отмечала эмигрантская критика, это было прямое продолжение литературы предреволюционной. Но в ней вызревали качественно новые признаки, и великий раскол на три ветви литературы произошел в начале 20-х.
Наконец, среди прозаиков и поэтов, пришедших в литературу после революции, были такие, которых при любых оговорках трудно назвать советскими: М. Булгаков, Ю. Тынянов, К. Вагинов, Л. Добычин, С. Кржижановский, обэриуты и др., а с 60-х годов, особенно после появления в литературе А. Солженицына, критерий «советскости» объективно все больше теряет смысл.
Рассеченная на три части, две явные и одну неявную (по крайней мере для советского читателя), русская литература XX века все-таки оставалась во многом единой, хотя русское зарубежье знало и свою, и советскую, а с определенного времени немало произведений задержанной на родине литературы, советский же широкий читатель до конца 80-х годов был наглухо изолирован от огромных национальных культурных богатств своего века (как и от многих богатств мировой художественной культуры
Важное отличие литературы XX века от литературы предшествующего столетия состоит в том, что в XIX веке довольно мало поэтов и прозаиков второго ряда (Батюшков, Баратынский, А.К. Толстой, Писемский, Гаршин), после первого ряда как бы сразу следует третий (Дельвиг, Языков, Вельтман, Лажечников, Мей, Слепцов и т.д.), а в XX веке (не только на рубеже XIX и XX) такой многочисленный и сильный второй ряд, что порой его нелегко бывает отличить от первого: в поэзии это Н. Гумилев (ряд стихотворений позднего Гумилева - настоящая классика), М. Кузмин, М. Волошин, Н. Клюев, В. Ходасевич, Н. Заболоцкий, поздний Г. Иванов, Н. Рубцов; в повествовательной прозе - Е. Замятин, Б. Зайцев, А. Ремизов, М. Пришвин, Л. Леонов, Борис Пильняк, И. Бабель, Ю. Тынянов, С. Клычков, А. Грин, К. Вагинов, Л. Добычин, М. Осоргин, Г. Газданов, впоследствии, возможно, Ю. Домбровский, некоторые писатели 70-80-х годов. Огромное влияние на раннюю (и лучшую) послеоктябрьскую литературу оказал Андрей Белый, хотя его собственные лучшие стихи и высшее достижение символистской прозы, роман «Петербург», появились до революции. Иной раз прозаик или поэт входил в большую литературу «лишь одной вещью, одной строкой... (тут вспоминается Исаковский и, скажем, его великое стихотворение «Враги сожгли родную хату...», Олеша с его «Завистью», Эрдман с «Мандатом» и «Самоубийцей», Симонов с «Жди меня» и т.п. и т.д.)». Некоторые авторы, как Вс. Иванов, К. Федин, А. Фадеев или Н. Тихонов, В. Казин, высоко оценивались критикой, иногда подавали надежды небезосновательно, но потом не смогли их оправдать. В XX веке родилась подлинная классика детской литературы, интересная «научная» фантастика.
Достижения литературы XX века могли бы быть гораздо выше, имей она нормальные условия развития или хотя бы такие, как в предыдущем столетии. Но ненаучно было бы списывать все беды на злую волю политиков-большевиков и слабохарактерность многих писателей. Большевики сочли себя вправе жертвовать миллионами человеческих жизней, поскольку многие из них, особенно рядовые, начинали с самопожертвования, да жертвовали собой и позднее. Но и Ленин, и Троцкий, и даже Сталин при всем его цинизме наверняка были уверены что их великие преступления во имя светлого будущего человечества история освятит благоговейной благодарностью потомства, по крайней мере за «главное» в их делах.
Итак, от принципиальных расхождений в концепции личности литературы метрополии и зарубежья пришли к своему слиянию с сохранением противоположных, но уже совершенно по-другому, подходов. Другое расхождение состояло в отношении к культуре Запада. В Советском Союзе оно было пренебрежительным и враждебным, что сказывалось и на отношении к своим писателям (показательна травля Б. Пастернака в 1958 г. за присуждение ему «врагами» Нобелевской премии). С 60-х годов, даже несколько раньше, и здесь стали происходить постепенные изменения. И все же взаимодействие русской и западной культур гораздо интенсивнее шло в эмиграции. Русская зарубежная литература не только больше, чем советская, испытывала влияние литератур Европы и Америки - эти последние приобрели ряд очень значительных писателей русского происхождения, самым крупным из которых был В. Набоков.
Зато в Советском Союзе шло интенсивное взаимодействие литератур входивших в него республик, хотя в первые десятилетия в основном было одностороннее влияние русской литературы на другие, особенно восточные, - влияние далеко не всегда органичное, искусственное, механическое, хотя и добровольно принимаемое в качестве нормы: в этих литературах должен был быть если не свой Горький, то во всяком случае свои Маяковский и Шолохов, причем едва ли не у большинства восточных Шолоховых был местный дед Щукарь в тюбетейке. Это все далеко отстояло от культурных традиций того или иного народа, иногда весьма Древних и глубоких. Но с 60-х годов советская литература становится Действительно многонациональной, русский читатель воспринимает как вполне своих писателей киргиза Ч. Айтматова, белоруса В. Быкова, грузина Н. Думбадзе, абхаза Ф. Искандера, азербайджанцев Максуда и Рустама Ибрагимбековых, русского корейца А.Н. Кима и др. Многие из них переходят на русский язык, или становятся двуязычными писателями, или сразу начинают писать по-русски, сохраняя в своем творчестве существенные элементы национального мировидения. В их числе представители самых малых народов Севера: нивх В. Санги, чукча Ю. Рытхэу и др. Эти национальные русскоязычные писатели неотделимы от собственно русской литературы, хотя и не принадлежат целиком ей. Другая категория писателей - русские писатели некоренных национальностей. Таков, например. Булат Окуджава. Очень большой вклад в русскую литературу XX века, причем с самого начала, вносили писатели еврейской национальности. Среди них и классики русской литературы, сделавшие для нее больше, чем было сделано любыми другими писателями для литературы еврейской. Оттого, что есть люди, этим недовольные, факт не перестанет быть фактом.