Христианство на пределе истории. О нашем поражении

От редакции . Сегодня было бы весьма затруднительным найти - по крайней мере в определенных церковных кругах - столь же “модную”, столь же “популярную” тему, как тема конца света. Книги в духе объемного и роскошно изданного сборника с поистине грозным названием “Россия перед Вторым Пришествием” постепенно заполоняют прилавки книжных магазинов, торгующих литературой, так или иначе посвященной религиозной проблематике.

На первый взгляд, подобный интерес, возможно, напоминает нам ту первохристианскую обращенность к проблемам эсхатологии, что превалировала в церковном сознании в течение двух веков после исторического факта Боговоплощения. Чаяние Парусии - Второго пришествия Спасителя в мир и наступления Его Судного дня - явилось, по сути, одним из наиболее значимых мотивов в раннехристианской письменности. Эсхатологические ожидания, характерные для древнейшего периода бытия Новозаветной Церкви, выраженные словами библейского Откровения св. Иоанна Богослова: “Ей, гряди, Господи Иисусе!” (Откр 22:20) - сделались настоящим знаменем первых христианских мучеников и епископов, мужей апостольских и апологетов.

Однако нынешние эсхатологические чаяния в среде современных “алармистов” оказываются совершенно отличными от образа первохристианского ожидания Парусии. В I-II вв. по Р. Х. верующие уповали прежде всего на Второе Пришествие Христа. Нынешние же “апокалиптики” с нетерпением и даже несколько нездоровым интересом ждут в первую очередь появления в мире - пусть и ненавидимого ими! - антихриста, с увлечением отыскивая и подмечая вокруг себя все более и более зримые признаки его приближения.

Наряду с этим в современном христианстве присутствует и иная, но столь же неприемлемая крайность, отражающая собой в корне ошибочный взгляд на перспективы земной истории, провозглашающая реальную возможность бесконечного и непрерывного дальнейшего существования нашего мира в его теперешнем состоянии, в его вековечной непреходящести и неизменности. Забывая об обещанном нам Самим Спасителем грядущем страшном и грозном Судном дне, такие неумеренные оптимисты твердо верят в возможность построения вполне материального “Царства Божия” на земле, в условиях сегодняшней земной реальности - иначе говоря, поврежденной грехом, мучающейся по человеческой вине тварной природы. Для них слова Апокалипсиса - и о Парусии и об антихристе - в равной мере малозначащи и легковесны, поскольку их расчеты явно не согласуются с перспективой очистительного и всепоглощающего пламени Судного дня. Подменяя христианское понятие о Богочеловеке собственным горделивым упованием на самостоятельное и, по сути, антихристианское стяжание “человекобожия”, они увлеченно заняты возведением современной Вавилонской башни - нового и счастливого мира “свободы, равенства и братства”.

Как заметил некогда английский христианский писатель К. С. Льюис - один из весьма читаемых ныне у нас в России зарубежных авторов, - “есть два равносильных и противоположных заблуждения относительно бесов. Одни не верят в них, другие верят и питают к ним ненужный и нездоровый интерес. Сами бесы рады обеим ошибкам и с одинаковым восторгом приветствуют и материалиста, и любителя черной магии” . Мы не ошибемся, если скажем, что подобное рассуждение вполне приемлемо и в отношении будущего явления в нашем мире той злой и темной персоны, что называется в Евангелии антихристом. Наверное, он был бы весьма утешен и весьма доволен лицезрением представителей обеих указанных крайностей - в вопросе о возможных событиях и сроках Второго Пришествия. Ведь средне-типичный “алармист” в погоне за знамениями и фактами, предвозвещающими грядущие судьбы мира, зачастую может легко забыть о собственной судьбе - о спасении своей души. Человек же, уповающий на возможность создания земного рая, наоборот, окажется попросту внутренне не готов противостать гибельным и разрушительным реалиям грядущей кончины мира, окажется не способен защитить себя от тех многочисленных опасностей, что будут таиться в наступающих последних днях.

В отличие от сторонников обеих эсхатологических крайностей, нормальное Православие всегда учило нас тому поистине благому и спасительному срединному, “царскому” пути, которого и должен придерживаться при обращении к подобным вопросам и темам каждый из нас. Ведь лишь шествуя этим путем, человек может одновременно заботиться о сокровенном христианском состоянии собственной души, борясь с одолевающими его искушениями и греховными помыслами, и в то же время подмечать обступающие всех нас и грозящие нам со всех сторон опасности: безбожную действительность атеистического внехристианского общества.

Именно в подобном, вполне реалистичном и трезвом русле, и написано эссе на тему Апокалипсиса - предлагаемая ныне вниманию читателя статья диакона Андрея Кураева “О нашем поражении”.

* * *

Христианство - едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианская эсхатология гласит, что в конце концов силам зла дано будет “вести войну со святыми и победить их” (Откр 13:7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима. Но “непобедимое” не означает обязательно “победоносное”. В перспективе земной истории - не всемирно-историческое торжество Евангелия, но всемирное же владычество Антихриста .

Да, пора завести разговор о том, о чем сегодня меньше всего принято говорить, - о последнем. О конце света. Об Антихристе.

Тема Антихриста в журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, считают неудобным вспоминать о завершающем Библию Апокалипсисе. Точно так же непристойным считается неодобрение того, что расплывчато называется “новым мировым порядком”. Но формирование нового мирового порядка - это не только излюбленная тема “борцов с жидо-масонством”. Новым мировым порядком можно назвать не только (и не столько) умозрительную модель всеобщего мира и благоденствия, сколько предсказанное Писанием общество, в котором уже невозможно будет жить христианам. Кроме того, это “излюбленная тема” всех оккультных (в том числе масонских) движений. Наконец, это просто историософский термин, различающий традиционно религиозные общества и тот порядок вещей, что складывается к исходу XX в.

Поскольку я не политолог, а христианский журналист, я пишу на эту тему не потому, что этот “новый мир” придет, не из футурологического азарта. Просто я полагаю, что Священное Писание не нуждается в цензуре - ни в оккультной, ни в прогрессистской. В Писании же тема “нового мирового порядка” звучит как тема богословская.

“Вот - Апокалипсис… Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать… Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми… Никакого нет сомнения, что Апокалипсис - не христианская книга, а - противохристианская… Это книга ревущая и стонущая…” Вот об этом стоит сказать прежде всего остального. Апокалипсис говорит и об избавлении христиан от ставшего невыносимым гнета “мира сего”, и о том, что основная вина за торжество Антихриста лежит не на “масонах”, а на христианах. Христиане устали быть христианами - вот почему ослабеет свет. Христианам захотелось быть еще кем-то, захотелось попробовать подзабытой языческой духовной “экзотики” - вот почему тьма вновь распространится по всей земле “от шестого же часа до часа девятого” . “Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей <…> и от истины отвратят слух и обратятся к басням” (2 Тим 4:3–4) .

Пожалуй, это главная весть христианской апокалиптики: люди сами выберут себе новую веру и новых владык, сами откроют мир для “князя тьмы”. Что же делает неизбежным такой последний выбор?

Одна из причин этого - своего рода “ассимметрия вооружений” добра и зла. Добро не может избирать некоторые средства земной политики, не переставая быть добром. Напротив, для зла нет ограничений: оно может даже проводить благотворительные акции, не изменяя своей собственной природе.

Добро не может насильственно вторгаться в сознание людей. У зла нет ограничений на гипнократию . Христиане не ставят задачу выведения новой расы людей через использование генной инженерии. Неоязычество, напротив, вполне готово к проведению генно-селекционной работы с человечеством.

Кроме того, очевидно, что слишком глубоко в человеке сидит “бегание креста”, желание жить мимо труда, в том числе мимо труда по исполнению заповедей. С той или иной настойчивостью и громкостью мы все бубним в лицо Христу те слова, что сказал Ему Великий Инквизитор у Достоевского: “Уйди, Ты нам мешаешь!”. И однажды этот бубнящий мятеж увенчается полным успехом. Согласно повседневно-бытовым желаниям наших сердец - се, останется дом наш пуст (Мф 23:38; Лк 13:35).

Люди создадут-таки такой образ жизни, такое общество, в котором нельзя будет найти Христа. И это будет конец истории.

Я прошу читателя не забывать: сроков мы не знаем . Допускаю, что неоязыческий оккультный бум постепенно уляжется, что пророки “эры Водолея” в очередной раз окажутся лжепророками… Дело ведь не в этом, а в том, что чем дальше, тем больше “чаяния прогрессивного человечества” смыкаются с пророчествами Апокалипсиса, - и чем дальше, тем меньше ясности в вопросе о том, что значит быть христианином.

Недавно на одном монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада “православие-самодержавие-народность”, я заметил, что три весьма милые и интеллигентные женщины впереди меня оживленно и “на троих” читают книжку под названием “Руническая магия”, причем явно воспринимая ее в качестве “учебного пособия”. Я попросил этих активисток “русского возрождения” хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что “надо же все знать! со всем познакомиться!” Вот, правда, когда я их спросил - знают ли они “Отче наш” или библейские заповеди - ответом было молчание…

Подмена понятий происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает - а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный - как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: “Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма - разбив все туалеты в техникуме” . Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но “актом вандализма” оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование…

Валерий Сендеров так размышляет о “тайне беззакония”:

“Не неверные, не еретики были главными врагами христианской культуры: волны ее разбивались о “многое множество людское”, о тех, кто не холоден и не горяч… Блюющему раблезианству не было уже дела ни до Бога, ни до сатаны. Вдумаемся еще раз: гуманизм, сменивший любовь Божию, любовь во Христе! Крутой поворот позднего средневековья к Ветхому Завету… Но ведь это всего лишь итог, итог исторической адаптации, фактического переписывания Евангелий, непереносимых для тех, кто “лишь тепл”. Дальнейшее хорошо известно. Христианство “восстановилось” на новом, комфортабельном и безопасном уровне. Кажется, Тиллиху принадлежат слова об удобном, уютном Боге, ничего не требующем, всегда готовом спасти тебя, хоть ты вовсе того и не желаешь… А “мгновение внезапно разразившейся Истины”… оно исчезло, растворилось где-то там, в доисторической мгле. Оно тревожило пару чудаков, атавизм среди добрых христиан, невозмутимо, с деловой пунктуальностью отмечающих Воскресение доброго Бога, гаранта здоровья и коммерческих успехов, хранителя домашнего очага…”

Важно понять, что царство Антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе . Если те образы царства Антихриста, что нам дает Библия, переложить на язык политологии, мы увидим, что, во-первых, это царство экуменическое, ибо объемлет “экумену”, мир той культуры, где живут или могут жить христиане. Царство Антихриста может быть вполне глобальным - и все же не включать в себя те районы земли, те страны, где нет христианских церквей. В конце концов, если там и так Сын Божий не принят или отвергнут, неизвестен или забыт - зачем тратить силы на внешнее подчинение этих регионов христоборческим силам?

Глобальное царство Антихриста требует высочайшей техники управления и предполагает существование весьма развитого аппарата. И именно западная цивилизация разработала технологию глобальной и дотошной власти. Ни одна из предыдущих “всемирных” империй не обладала аппаратом принуждения и управления столь сильным, чтобы действительно контролировать жизнь своих провинций и граждан . В лучшем случае она ограничивалась контролем над жизнью местных элит. В современном же западном сообществе возникли технологии, предоставляющие властям практически полную информацию о всех сторонах жизни гражданина, а также позволяющие мгновенно доносить до сведения исполнителей распоряжения верховной власти (во времена Гоголя, как мы помним, от Петербурга, стоявшего на границе империи, до неких славных городов - “хоть три года скачи - не доскачешь”).

Кроме того, развитие экономики последних столетий привело к полной экономической зависимости человека от государства. Первый шаг на этом пути - это уничтожение крестьянского “натурального хозяйства” и создание региональных рынков. Человек, не включенный в активные торговые отношения с городом, отныне уже не в состоянии прокормить свою семью. Следующий шаг - создание общенациональных рынков. Город или область, не участвующие в общенациональной кооперации, разоряются и так или иначе теряют как экономическую, так и политическую независимость. Наконец, в XX в. складывается система общемировой экономики - и теперь уже целая страна, отказывающаяся играть по правилам мирового рынка, не сможет существовать независимо.

С точки зрения экономической эффективности - это чрезвычайно действенная система. Но она вызывает одно следствие, которое может оказаться роковым для истории: человек потерял навык к самостоятельной жизни. Степень его зависимости от внешнего мира не убавилась, а многократно возросла. Современному человеку угрожают опасности, о которых не беспокоился человек “традиционного общества”. Он зависим не только от погоды и стихий, но и от поставок бензина и газа, тепла и энергии, а теперь еще и от потока информации. Отключение одной из линий жизнеобеспечения, питающих квартиру, город, область, страну, ведет к вымиранию обитателей даже при таких погодных условиях, которые обогатили бы традиционные хозяйства.

Можно ли быть уверенным, что на эти рычаги власти не лягут недобрые руки? Предположим, что современные демократии действительно управляются волеизъявлением большинства. Но это большинство не само вырабатывает свои взгляды, в том числе и религиозные. Убеждения, которые оно не прочь считать своими, предлагаются ему средствами массовой информации.

И здесь - еще одна черта, решительно отличающая общество “нового века” от традиционных. Информационная цивилизация делает возможной активную лепку мировосприятия людей. Не случайно “культурная революция” - это одна из первых массовых акций любого тоталитарного режима. Всех людей надо научить грамоте - чтобы все могли читать газеты и чтобы всем могли быть промыты мозги. “Культпросвет” ставит своей целью не приобщение людей к “классике мировой культуры”, но привитие навыка к потреблению агитпроповской продукции. То есть в конечном счете его цель - еще более отдалить человека от той самой классики и, вырвав его из привычного течения жизни и традиционной системы оценок, погрузить в мир красных (или другого цвета) цитатников.

Через “культурные революции” XX в. (их репетиции прошли в Германии и Франции XIX в. во время кампаний по “культуркампфу” ) в мир пришел новый общественный строй. Предшествовавшая история знала авторитарные режимы, контролирующие внешнюю, экономико-политическую жизнь своих граждан, но в области убеждений требовавшие лишь внешних знаков лояльности. Мир газет и “культпросвета”, мир радио и массовых партий дал возможность создать новое, тоталитарное общество. Это общество требует уже реального единомыслия.

Царство Антихриста в категориях политологии можно назвать не только глобальным и даже не только авторитарным. Оно еще и тоталитарно - оно претендует на контроль над убеждениями граждан. Апокалипсис это выражает знаменитой фразой о начертании, которое Антихрист ставит на чело и на правую руку человека (см. Откр 13:16–17). Десница - это образ действия; чело - образ мысли.

Голос избирателей зависит от средств массовой информации. А от кого зависят СМИ? Руководители телевидения и редакторы газет все-таки не избираются населением. “Телезритель голосует кнопкой переключения программ”? Но он очень редко производит это “голосование” по политическим или нравственным мотивам - в основном он ищет что “поинтереснее” или “покруче”. Так что некоторый уровень первоначального вложения денег и профессионализма вполне позволяет создать телеканал с таким мировоззрением, которое в явном виде не приемлет большая часть телезрителей, чтобы затем постепенно приучить их к новому для них мышлению.

Почти стихийный процесс секуляризации, который идет в западном мире в течение столетий, активно подгоняется информационными элитами XX столетия, а, значит, механизмы “демократического голосования” никак не могут служить гарантом от прорыва к власти явно антихристианских групп.

В борьбе за власть над сознанием христианство проиграет хотя бы потому, что сегодня ТВ явно не на стороне Церкви. Атеистическому обществу не дадут перейти в православное. Его заклинит где-нибудь на язычестве. Для этого есть масса резонов, и один из них - то, что ныне общество не терпит, чтобы его члены близко к сердцу принимали какие бы то ни было убеждения, особенно же церковные.

Плюрализм предполагает уважение к убеждениям другого человека, а в американских масс-медиа высказывание убежденности - какой бы то ни было и по какому бы то ни было вопросу - считается вообще дурным тоном. Если христианин попытается осудить гомосексуализм или аборты, его быстро поставят на место и осудят за некорректность. Те, кто придерживается сегодня “узких” христианских взглядов, имеют все меньше шансов сделать карьеру. Плюрализм из общества должен перекочевать в каждую отдельную голову - каждый человек должен верить сразу в несколько богов. В. Розанов по этому поводу как-то заметил, что нормативный интеллигент “утром верит в Ницше, в обед - в Маркса, и вечером - в Христа”. Религия внутреннего плюрализма и станет общеобязательной религией будущего.

Жизнь без убеждений, (по диагнозу К. Г. Юнга, такая жизнь как раз и порождает шизофрению) будет считаться нормой. Человек же, имеющий религиозные убеждения и не готовый их менять с каждым новым газетным выпуском или при встрече с каждым новым собеседником, будет рассматриваться как угроза для общественного порядка. При этом, конечно, будет считаться, что здоровым и нормальным состоянием является всеверие, тогда как исключительная верность Евангелию будет диагностироваться как одержимость “сверхценной идеей”. Соответственно, такой “одержимый” Евангелием человек будет рассматриваться как источник агрессии. Что ж, опыт XX века позволяет и здесь сказать, чем все это кончится. В романе Г. К. Честертона “Шар и крест” Антихрист, воцарившийся в мире, провел свой законопроект. Теперь организована медицинская полиция. Даже если вы сбежите, любой полисмен схватит вас, поскольку у вас нет справки о нормальности .

Несложно разглядеть посланцев будущего - людей, уже сегодня живущих с сознанием, которое станет массовым и господствующим в некотором будущем веке, в веке Антихриста…

“На сегодня религиозный ренессанс - самая страшная и неоцененная опасность из тех глобальных опасностей, что нас подстерегают… Собственно в этом и состоит роль религии в истории, она канализирует агрессию, направляет ее” . Из слов достопочтенного психоаналитика следует, что религия имеет дело только с агрессией, и агрессия в человеке исчезнет, если ее направить против самой религии… И даже опыт советской агрессии против религии ничему не научил “эксперта”. Очевидно, его личная ненависть к Евангелию столь велика, что позволяет не замечать реальности. Впрочем, это неудивительно: много лет назад, на втором всемирном конгрессе психоаналитиков было высказано мнение о том, что лучшее, что может сделать для пациента последователь Фрейда - это направить его к священнику.

* * *

Феномен гонений на христиан в Римской империи обычно понимается совершенно неправильно. Прежде всего, ничего “нормального” (мол, все новое гонимо) в нем не было. Римская империя - это правовое государство, и в нем не преследовали ни философов (как бы их взгляды ни отличалась от императорских), ни иноземные секты (персидский культ Митры был весьма популярен в римской элите, как и египетские мистерии), ни народы, верующие не по-римски. Даже евреи, считавшие языческих (следовательно, и римских) богов за демонов, не подвергались религиозным преследованиям. По признанию еврейского историка, “римляне никогда и никого, кроме христиан, не подвергали преследованиям по религиозным причинам” .

Почему? Откуда такая ненависть - и причем не у худших, а у лучших римских императоров (одним из самых ревностных гонителей христиан оказался философ на троне Марк Аврелий)? Причина - в самих христианах. Если бы христиане согласились, подобно теософам, считать, что “имя Бога” не важно, что Бог “многолик” и что поэтому можно поклоняться и Зевсу, и Митре, и Осирису, и Христу одновременно - гонений не было бы. От христиан не требовалось отречения от Христа. От них требовалась лояльность по отношению к официальным языческим божествам. Мученица Татьяна пострадала при императоре Александре Севере. Мать Александра была христианкой. Он сам считал себя христианином. В его домашней молельне стояло изображение Христа. Но настоящую христианку он предал пыткам именно за отказ поместить Христа “среди” других богов.

Горячая приверженность вере раздражала римских плюралистов и воспринималась как угроза для всего общества: а вдруг боги прогневаются за то, что их не чтут? “Когда гражданину поручалась государственная должность - ее занятию предшествовал допрос, исполняет ли он обязанности своего наследственного культа, чтит ли могилы своих предков. Этот допрос вызывался опасением, как бы, в случае его нерадения, гнев богов не отразился также и на успехе той государственной деятельности, которая была ему вверена” . Христиан же называли “атеистами”, безбожниками за их отказ чтить олимпийцев. И понятно, что происходившие бедствия толпа приписывала нечестивым христианам и кричала: “Христиан - львам!”

Когда благочестивый гражданин, возмущенный “атеизмом” своего соседа, приносил в римскую администрацию донос на христианина, дело должно было быть заведено и доведено до судебного разбирательства даже при личном нежелании того или иного благородного чиновника марать руки христианской кровью. Непосредственно христиан обычно обвиняли в нарушении закона об оскорблении царского достоинства. Логика понятна: если христианин считает религию Олимпа ложной религией, а именно богам Олимпа поклоняется император, значит, христианин считает императора демонопоклонником. Кроме того, христиане имели дерзость не верить в божественность генеалогии императоров (Цезарь, например, производил свой род прямо от Венеры).

В результате диалог между судьей и христианином вполне мог бы совершаться в таком тоне:

Я знал твоего отца, еще когда тебя не было на свете. Мы служили с ним в одном легионе в Сирии. И тебя я помню еще мальчиком. И вот теперь я должен разобраться в обвинениях, поступивших против сына моего друга. Ты обвиняешься… В общем, - говорят, что ты христианин.

Знаешь ли ты, что воин не может быть христианином?

Я знаю, что христианин может быть воином, я знаю, что если я погибну, защищая свой город от набега варваров, мой Бог не лишит меня награды.

Воин прежде всего защищает императора и святыни своего народа, своих богов. А ты отрекся от веры наших предков.

Они не боги. Не они создали наш мир, не они искупили людей от вечной смерти, не они страдали на Кресте.

Послушай, боги не могут страдать! Но если тебе угодно верить в бога, позорно распятого на кресте, в бога-нищего, в бога-бродягу, в бога, избитого бичами, никто тебе не мешает. Каждый волен выбрать себе своего бога. Но при этом не забудь почтить и общих богов нашего народа.

Они не боги: идолы, демоны, вымыслы, существа, которых вы сами создали по своему образу и подобию. Я не принесу им жертвы.

Слушай, ты же понимаешь, я не хочу тебя казнить. Думай, как хочешь. В конце концов и наши философы и поэты смеются над похождениями олимпийских богов. Но закон есть закон. С именами этих богов на устах Рим стал величайшей державой мира. Стоит ли смущать народ, забывая древние святыни? Ты только устами произнеси исповедание, а в сердце думай, как хочешь.

Нет, Бог один и един. Я не буду кланяться идолам.

Ну, хорошо, мы здесь одни. Ради твоего отца я запишу твое имя в список людей, которые проявили благоразумие и принесли надлежащие жертвы нашим богам и императору. Ты только публично не заявляй впредь, что ты христианин. Ступай.

Юноша выходил от правителя, и на площади тут же в полный голос свидетельствовал о своей вере:

Вам скажут, что я отрекся. Не верьте, я не кланялся идолам! я - христианин.

Вновь схваченный, он кончал свою жизнь от удара меча или под пыткой.

Три века - с середины первого века христианской эры и до середины ее четвертого века - христианство было гонимо Империей. То в одной провинции, то в другой, а то (как, например, при императоре Деции) по всей Империи сразу поднималась волна преследований, разрушались храмы, арестовывались епископы, священники, просто верующие люди. Раб-христианин не казался слишком незаметной фигурой для ареста, но и офицера или патриция не могло спасти от кар их высокое положение в обществе, если они становились христианами.

Языческий суд предлагал христианам до боли знакомые нам отговорки: “Словом, только произнеси отречение, а в душе имей веру, какую хочешь. Без сомнения же, Бог внемлет не языку, но мысли говорящего. Так можно будет и судью смягчить, и Бога умилостивить”. Так, свт. Василий Великий передает увещания палачей, обращенные к мученику Гордию . Рассказывает он и о мученике Варлааме, ладонь которого насильно держали над языческим жертвенником, положив на нее сверху горящий ладан - в надежде на то, что “Свидетель Евангелия” не выдержит жжения и сбросит с руки ладан прямо на жертвенник … Такова была “цена слов и жестов”.

Цивилизация, для которой слова обесценились, уже не имеет права именоваться христианской. А люди, которые между делом, даже по дороге в православный храм, готовы вкусить кришнаитский “прасад”, пожертвовать рубль на любой “религиозный” сбор и воскурить палочку с экзотическими восточными запахами перед любым ликом, даже не понимают, с каким ужасом и болью смотрели бы ни их поведение апостолы и мученики ранней Церкви.

Итак, именно отказ апостолов и их последователей признать наравне с Евангелием правоту язычников привел их к казни. Их мученичество заставило язычников задуматься: “оказывается, что-то такое есть в мире религии, что нам незнакомо… Почему эти христиане так любят своего Христа? Мы же за свою Астарту не умираем…” Кровь мучеников действительно стала семенем Церкви.

* * *

Христианство победило. Но прошли века. И незаметно все опять начало меняться. Годами и столетиями труд многих “субъектов исторического процесса” приближал момент, когда в истории христианского человечества произойдет решающая подмена - и произойдет она так, что будет уже почти незаметной…

“Ведьмы, Ваше Высочество, всегда хотят одного и того же, но в разные столетия они действуют по-разному”, - говорит доброе существо, названное “кваклем”, в “Серебряном кресле” К. С. Льюиса (а продолжение этой богословской сказки английского писателя, “Последняя битва”, как раз посвящено переложению Апокалипсиса). А в “Письмах Баламута” другой персонаж Льюиса - богатый опытом бес говорит о тактике этих действий: “Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность в настоящий момент меньше всего, и направляем его одобрение на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителями во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так мы вводим в моду порицание энтузиазма как раз в то время, когда у людей преобладает теплохладность и привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем “эмоциями”, мода направлена уже против элементарной “разумности”. А когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм” .

Так вот, сегодня “пугалом” оказывается религиозная серьезность и верность своей духовной традиции. Ленивый релятивизм, напротив, считается нормой поведения и мысли. И в дни, когда человек старательно пытается не заглядывать за грани земного бытия, всякая серьезная попытка говорить о “сроках и временах” и о конечной трагедии мира оказывается, конечно, фанатизмом.

О приходе лже-христианского призрака предупреждал еще в прошлом веке Хомяков: “Мир утратил веру и хочет иметь религию какую-нибудь; он требует религии вообще”. Именно эта форма “какой-нибудь” религиозности все навязчивее заявляет о себе в нынешней России: трудно найти школьную учительницу или журналистку, которая не заявляла бы о себе, что она нашла путь скрестить “духовность православия” с “духовной мудростью Востока”. Неколебимая уверенность советских “образованцев” в том, что всякая “духовность” - благо, внесет свою лепту в торжество “эры Водолея”…

Можно ли надеяться, что будущее общество не предложит решительных мер для проповедников “расовой, религиозной, национальной исключительности”? Где гарантия, что священник, в Неделю торжества Православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество, не будет немедленно привлечен к ответственности за “пропаганду фашизма”? А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения “Силы Кундалини” - арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте.

То, что эти параграфы в законах уже есть, не означает, что они немедленно начнут применяться против христиан. Закон театра гласит, что если на сцене в первом акте висит ружье, то в третьем оно обязательно должно выстрелить. Но все же - в третьем, а не обязательно в конце первого же действия. Так и с историей христианства. Если “новый мировой порядок” сложился и объявил “войну религиозной нетерпимости” (вот уж поистине “страшнее кошки зверя нет” - это в секулярном обществе, в обществе поголовного житейского материализма начинать борьбу с “религиозным фанатизмом”!!!) - рано или поздно дойдет до арестов. Ружье уже почти готово. Какой сейчас акт? Не знаю. Может быть, первый, а может, уже начало третьего. В конце концов, даже собранное и вывешенное на сцене ружье не обязательно должно стрелять уже в третьем - может быть, пьеса рассчитана на пять актов.

В 1900 г. Владимир Соловьев видел только, как начинают создаваться фабрики для производства деталей будущего “ружья”. Самого “изделия” еще не было. Россия, да и западный мир внешне продолжали оставаться христианскими. Пресса еще только перешла в руки “антисистемы”. И все же в июне 1900 г. Соловьев говорит В. Величко: “Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, - быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, - да и мало ли чем еще! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу!”

Главное различие Христа и его антипода с богословской точки зрения в том, что путь Христа - это путь кеносиса, умаления: “Он <…> не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек” (Флп 2:6–7). Но в системе “Нью-эйдж” спаситель считается продуктом восходящей эволюции самого человека. Он возвестит, что принес спасение не от Бога, но от мира, он построит “сотериологию снизу”, которую противопоставит христианской “сотериологии благодати”. Поначалу он будет выказывать знаки почтения к христианству, но в конце концов сам сбросит маску и явит себя как “противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею” (2 Фес 2:4), как вершина эволюции человечества, мировой гений, всем обязанный только самому себе, своим трудам и усилиям.

Он потребует вполне серьезного отношения к его религиозной миссии. - “Поклонятся ему все живущие на земле” (Откр 13:9). Если кто не будет принимать его образ мысли (“печать на челе”) и предлагаемый им образ жизни (“печать на деснице”) - во имя мира и согласия убиваем будет каждый, “кто не будет поклоняться образу зверя” (Откр 13:15).

Тайной числа 666 я не собираюсь заниматься. Мне кажется, здесь нет тайны. Антихрист поставит на своей деятельности такой знак именно потому, что так сказано в Откровении, - хотя бы просто в порядке цинизма. Ведь число уже перестало быть страшным. Его использование скорее свидетельствует просто о “широте взглядов” того или иного деятеля, о том, что он поднялся над предрассудками . Так разве интересующий нас персонаж не будет более всех свободен от “предрассудков”? Вот написала христианская газета, что оккультизм - это антихристова идеология, и Владимир Авдеев (вообще-то именующий себя “зороастрийцем”, но иногда, для пользы дела, и неоязычником) радуется - “В такой компании не скучно. Мы еще, чего доброго, объявим конкурс “Антихрист года” и если нас так боятся, то отчего же не покрасоваться этим скандальным титулом?”

Оккультная литература постепенно приучает людей к тому, что те символы, которые в христианстве являются однозначно темными, упаковываются в радужные обертки. Но апостол Иоанн дает знак для того, чтобы по нему опознать Антихриста, а не для того, чтобы получше замаскировать его. И если именно по этим цифрам можно будет определить Антихриста - это должен будет суметь сделать любой христианин, даже несведущий в криптографии.

Но с одной мыслью Авдеева я согласен. Он говорит, что “христианский Запад потерял чувство духовной ревности и элементарный инстинкт религиозного самосохранения” . То же самое можно сказать и о России, где князь мира сего правит невиданный в истории бал “чужебесия” . То насаждение оккультизма, что совершается сегодня под вывеской “расширения религиозного кругозора”, может обернуться кровью для христиан. Тот же Авдеев “день Икс” назначает на весьма определенную и близкую дату: “В 2004 году начинается наша эра - Водолея. Сам астрологический знак красноречиво говорит за себя, ибо удерживает в руках два сосуда с водой, живой и мертвой, балансируя уровень ее в обоих. Уж не потерпит он и Единого Бога” . Итак, до эпохи тотального плюрализма осталось меньше десяти лет. Дальнейшая программа логична: “Если цифрами обозначить монорелигии по времени их возникновения (1 - иудаизм; 2 - христианство; 3 - ислам), то цели истребления будут расположены в следующем порядке: 2–1–3. Это будет происходить потому, что на сегодняшний день нетрадиционными религиями и мировым рационализмом уже накоплен огромный опыт по борьбе с христианством, да и само оно за последние двести лет уже успело порядком привыкнуть к гонениям… Настало время повалить макеты картонных кумиров и вернуться к состоянию исходного первозданного благоденствия, а космическая эра Водолея поможет нам в этом… Не беспокойтесь, речь не может идти не только о прощении, но даже о пощаде” .

Замечательно, что подобные высказывания почему-то не расцениваются общественностью как проявление нетерпимости. Несколько лет назад в газете “Сегодня” на ее религиозной полосе мирно соседствовали две статьи: одна - порицающая православных за их нетерпимость, вторая - с умилением повествовавшая о возрождении русского язычества и о ритуале, в ходе которого были сожжены “атрибуты христианства”.

В 1919 г. Р. Штейнер в книге “Люциферическое прошлое, ариманическое будущее в свете современности” сказал ясно, чем он считает христианство: “Церковные исповедания считаются почвой, наиболее благоприятной для проникновения зла в жизнь людей” . Не естественно ли накануне эры Водолея прийти к выводу о желательной санации зараженной почвы?

И вполне можно предугадать, что лидеры “новой эры” с радостью исправят Библию и дадут новый способ ее прочтения. И начнется соревнование с Евангелием. Христос насытил пять тысяч хлебами? - Я сто тысяч накормлю! Христос ходил по морю? - Я полечу по воздуху! Христос четырех мертвых воскресил? - Я устрою сеанс массового опустошения кладбищ! Галилеянин утверждал, что “Царство Мое не от мира сего”? - Ну, мое-то царство тоже не с земли, но я и земную власть приемлю и ничтоже вопреки глаголю. Христос воскрес? - А я и не собираюсь умирать!

А нам надо будет исполнить уроки эсхатологической этики христианства. В эти дни надо будет вспомнить совет мудрого рыцаря, который вестник передает последнему королю в последний час “Последней битвы”: “Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству - напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его” (К. С. Льюис. Хроники Нарнии).

Эсхатологическая этика (Шарль Пеги, предлагая христианское понимание термина Ницше, называл ее “этикой героического пессимизма”) знает, что в земной истории христианство проиграет. Но речь идет о защите метаисторической истины. И потому рыночная выгода (что я с этого буду иметь? ) - не последний критерий. И число газетных батальонов и университетских когорт, мобилизованных пророками новой религии “веротерпимости”, - не последний аргумент. Последняя правота - в позиции профессора Санкт-Петербургской Духовной Академии архим. Михаила, который в годы первой мировой войны, обращаясь к материалистам и атеистам в своей публичной лекции, говорил: “Вы победите, но после всех победителей победит Христос”. Здесь - очень важная сторона христианского сопротивления Антихристу.

13 глава Апокалипсиса говорит о двух зверях: один выходит из моря, другой из земли. Отец Сергий Булгаков полагает, что первый выходит из Римской империи (Средиземноморье), а второй - из Азии. Совмещая эти два символа вместе, можно сказать, что Антихрист совмещает западное, римское умение административного контроля и организации общества с владением восточным оккультизмом . Церковь не может помешать ему использовать первое, светское орудие господства. Но она может и должна сопротивляться его оккультной власти. “Наша брань не против крови и плоти, но <…> против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных” (Еф 6:12).

Мне кажется, в этой мысли Апостола важно отметить, что войну Церковь ведет не с “мироправителями века сего”, но с “мироправителями тьмы века сего”. При первом варианте Церковь превращалась бы в банальную диссидентствующую структуру. Во втором случае она противостоит не “веку сему” как таковому, но той духовной тьме, которую насаждают антихристианские “мироправители”. И потому христиане победили Нерона не референдумами и не созданием правозащитных движений. Они не писали о злоупотреблениях римской бюрократии и об ущемлении прав окраинных народов Империи. Церковь победила молитвой и твердым, мученическим (а значит, благодатным) исповеданием формулы: “Нет Господа, кроме Христа”.

Призывы к политическому сопротивлению и сегодня почти бесполезны. Политический опыт у недоброжелателей Церкви явно больше, чем у ее иерархов. Кроме того, борясь со злом, очень легко заболеть его же болезнями. Например, борясь с бытовым магизмом - противопоставить ему образ “православ­ного магизма” (раз у меня соседка балуется “наведением порчи”, буду защищаться тем, что каждый день буду кропить ее дверь церковной святой водой). Да и просто внешний активизм сопротивления может привести к внутреннему ожесточению и даже гордыне (“Я - борец за Истину!”). Этим, я полагаю, и мотивируются неожиданные и трезвые слова свт. Игнатия Брянчанинова: “Не покусись немощною рукою твоею остановить всеобщее отступление”.

А значит, не следует ли и христианам расслышать в последние дни Божие предупреждение: “Не бойтесь и не ужасайтесь множества сего великого, ибо не ваша война, а Божия” (2 Пар 20:15). И все же Израиль не услышал этого предупреждения и совершил ошибку: он нередко отождествлял победу Божию со своей победой. Эту ошибку и мы повторяем постоянно. Не “наша вера”, не “наши идеи”, не “наша Церковь” победит. Победит Бог. И дай Бог нам при этой Его победе быть рядом с Ним. Дай Бог, чтобы средоточие нашего жизненного пульса, наших упований, нашей любви и стремлений было рядом с Богом, с тем миром, который Бог создаст тогда. Но это - не наша победа. И молиться надо о пришествии Его Царства, а не нашего господства.

В третьем веке св. Иустин Мученик напоминал, что не во власти христиан прекратить гонения на Церковь: “Гонения будут продолжаться до тех пор, пока приидет Господь и освободит всех” .

То, что требуется от христиан в “эру Водолея” - просто выстоять. Вопреки всему, не отречься от Христа словом, делом, мыслью и не участвовать в оккультных играх. Мученик - это не только тот, кто идет на плаху. Если у христианина рак, и врачи бессильны, но родственники уговаривают его сходить к “потрясающей целительнице”, в случае отказа он примет поистине мученический венец. Если директор завода увлекся сайентологией и заставляет медитировать по утрам всех подчиненных, то уход с работы - это тоже исповедание Христа. Когда по всем каналам Евровидения будут показывать “пришельцев”, низводящих огонь с неба и трактующих Евангелие, христианин будет упрямо повторять в своем сердце “Символ веры” - это тоже будет исповедничеством. Если кришнаит с улыбкой предлагает христианину на улице пирожное-прасад (то есть пищу, ранее принесенную им в жертву Кришне), и христианин найдет в себе силы вопреки возмущению окружающих отказаться от угощения идоложертвенным (см. Деян 15:29) - и это будет актом сопротивления “мироправителям тьмы”.

Так сбудется предсказание древних преподобных Отцов о последних временах - “нашего дела не будут иметь те люди, но придет на них искушение, и оказавшиеся достойными в оном искушении окажутся выше нас и отцов наших” . Посту и молитве первых христианских подвижников не смогут уже подражать христиане последних времен. И все же эти не-постники, не-молитвенники, не-аскеты по предсказанию древних будут облечены в Небесном Царстве венцами большими, чем монахи иных времен - если просто сохранят веру и не осквернят души идолами.

Итак, Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа здесь - на земле, в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми, - а царство Антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это - конец. Это ненадолго.

Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются кличем: “Ей, гряди Господи Иисусе!” И в приходе Бога главное - что Он пришел, а не то, что все разрушилось с Его приходом. Ведь сказано Христом о признаках конца: “Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше”. “Вос-клонитесь”, то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной богооставленности, вос-клонитесь, воспряньте, подымитесь.

В заключение я хотел бы обратить внимание читателя на то, что я практически не занимался “толкованием Апокалипсиса”. Как будут осуществляться события Апокалипсиса, мы не знаем. Но я согласен с Алексеем Лосевым, полагающим, что нам важнее понять смысл того, о чем говорит книга Откровения, нежели пытаться найти толкование для каждого ее образа. Говоря о тех картинах, которые развертывает книга Откровения, философ пишет: “Понимая их подлинный смысл, мы не знаем, как они будут осуществляться, но мы верим, что то, что осуществится, будет иметь именно этот смысл, а не иной. Другими словами, судить о том, как должно исполниться пророчество, можно только по наступлении того события, которое предречено. Полностью о пророчестве можно судить, таким образом, только после его исполнения. Скажут: зачем тогда существует пророчество? Пророчество существует для того, чтобы установить смысл грядущих времен, а не их факты. Поэтому все толкования должны ограничиться установлением только точного смысла событий, а не их фактического протекания. Это-то и есть пророчество, а не астрономическое вычисление затмения” .

В перспективе той темы, которой посвящана эта статья, смысл Апокалипсиса вполне ясен: язычество еще даст последний бой Церкви Христа. Будем разбиты мы. Но не Христос, “паки грядущий со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца”. И тот, кто сам не отречется от Него в сумерках последних дней, узрит новое небо и новую землю.

Грядущее второе пришествие Христа во славе, строго говоря, не завершает историю человечества, а открывает иной эон бытия.

В Священном Писании много взаимных отражений и узнаваний. Три с половиной года проповеди Того, Кто был “Светом миру” - три часа тьмы после Его казни - три с половиной года владычества Антихриста на пределе земной истории (“А внешний двор храма <…> дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца” - Откр 11:2).

Гипнократия предполагается, например, в оккультной утопии Рерихов: “Мы не насильственные завоеватели, но все же имеем учет врагов Наших и не обманываемся в их многочисленности. Лучи, газы и воздушный дозор будут лучшими внешними средствам, но самое действенное будет в продуктах психической энергии. Мы вовсе не намерены представить зрелище беззащитных овечек! Нам нет дела запугивать кого-нибудь, но Мы должны предупредить: “Берегись, невежда!” (Община. 186). Значит, кроме бомбежек, химического оружия и физических “лучей” у “Космической Иерархии” есть еще одно средство: внушение. Это будет гипнократическая Утопия. “Внушением разрешается пользоваться в исключительным случаях” (Община. 156).

См. Мф 24:36; Мк 13:32; впрочем, евангельский отказ назначить срок конца мира зачастую имеет смысл не только неопределенного отдаления срока, но и его сиюминутной внезапности.

Словом “либерализм” обозначаются два совершенно разнородных понятия: либерализмом часто (и произвольно) называют ту религиозную неразборчивость, которая выше определена как синкретизм. Вряд ли такое употребление слова “либерализм” удачно, поскольку оно противоречит всему смыслу и истории этого явления, и заодно бросает в глазах христиан тень на либерализм как философский принцип и общественно-политическое понятие, - и напрасно, так как этот, “настоящий” либерализм как раз и исходит из принципа свободы личности, и в том числе - ее свободы от средств, формирующих единообразное общественное мнение. - Ред.

Отец Глеб Каледа рассказывал, что, будучи тюремным священником, видел среди заключенных девушку, у которой “знак зверя” был вытатуирован на лице, - а она понятия не имела, что это означает, и непереносимо было ее горе и отчаяние, когда она, желая стать христианкой, узнала, какую несмываемую отмету носит. - Ред.

Никогда еще не бывало, чтобы считанные люди значили так много, все остальные – ничего не значили. Газета говорит: «Страна идет за Хаммом», а мы понимаем, что его поддержали три владельца газет.883

К. Честертон

Теперь я уже могу сказать: моя жесткость по отношению к рерихианству связана не только с тем, что мне больно видеть, как обманывают и калечат души тысяч моих современников. Я знаю, что ученики теософов будут казнить моих единоверцев.

Мы помним, что Махатмы верят «только в Материю, в Материю как видимую Природу»884. Но при этом мы помним и то, что с таким запасом религиозных представлений теософы предлагают строить «государственный строй, отмеченный монизмом религиозного культа»885. «Монизм» никак не значит «универсализм», оставляющий в себе место для своеобразия всех различных мировых религий. Нет – А. П. Синнет, постоянный адресат «Писем Махатм», настаивает: «Ни одна идея не является столь гибельной для человеческого прогресса, как столь распространенная идея, что любая религия, практикуемая с убеждением, равноценна любой другой… Эзотерическое учение – единственно великая религия мира»886. Замечательно, что это «Учебное пособие» отпечатано в типографии Министерства обороны России. Есть свой шарм и в том, что издательство, подарившее россиянам сей образец «плюрализма», именуется «Ассоциацией духовного единения»…

Искомое ими «единение» придет. Я убежден, что за теософией и оккультизмом – будущее. Сами основатели теософии могут быть забыты, их книги и имена могут раствориться в потоке истории. Но одна заслуга за ними неоспорима – они показали, каковы будут основные черты того неоязыческого мировоззрения, которое будет последним и торжествующим противником христианства887.

Христианство – едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий; оно предупредило, что в конце концов силам зла будет «дано вести войну со святыми и победить их» (Откр. 13,7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима. Но «непобедимое» не означает обязательно «победоносное».

В перспективе земной истории – не всемирноисторическое торжество Евангелия, но всемирное же владычество Антихриста888.

Да, пора завести разговор о том, о чем сегодня меньше всего принято говорить в «христианском обществе» и в «христианской культуре» – о последнем. О конце света. Об Антихристе.

Тема Антихриста в демократической журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, считают неудобным вспоминать о завершающей книге Библии – «Апокалипсисе». Мне терять уже нечего. После выхода моей брошюры о желательности восстановления Храма Христа Спасителя, людьми «антисистемы» (если использовать гумилевский термин) мне был поставлен окончательный диагноз: «Впереди у Кураева, видимо, простой черносотенный национализм и банальнейший великодержавный шовинизм. У него уже исчезает проповеднический дар – ни одного яркого образа, ни одного блистательного парадокса. Он уже стращает читателей „формированием нового мирового порядка“ – излюбленная тема борцов с жидомасонством. Он уже не стесняется говорить вслух о своей любви к России. Он уже, подобно шовинистам, болезненно зациклен на мнении Запада о России. Пока это еще лишь еле различимые нотки, но скорость падения больше скорости подъема… Дно есть дно, и падение туда может быть бесконечно, но не может быть безнаказанно»889.

Так вот, «формирование нового мирового порядка» – это не только «излюбленная тема борцов с жидомасонством». Вопервых, «новый мировой порядок» – это предсказанное Писанием общество, в котором уже невозможно будет жить христианам. Вовторых, это «излюбленная тема» всех оккультных движений. Втретьих – это и в самом деле нескрываемая цель всех масонских движений (в чем можно убедиться хотя бы по апологетике масонства у рериховского ученика Клизовского890). Наконец, это просто историософский термин, различающий традиционно религиозные общества и тот порядок вещей, что складывается к исходу ХХ века.

Поскольку я не политолог, а христианский журналист, я пишу на эту тему не потому, что этот «новый мир» придет, не из футурологического азарта. Просто я полагаю, что Священное Писание не нуждается в цензуре – ни в оккультной, ни в прогрессистской, ни в «христианскодемократической». В Писании же тема «нового мирового порядка» звучит как тема богословская.

«Вот – Апокалипсис… Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать… Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми… Никакого нет сомнения, что Апокалипсис – не христианская книга, а – противохристианская… Это книга ревущая и стонущая891 … «. Вот об этом стоит сказать прежде всего остального. Апокалипсис говорит и об избавлении христиан от ставшего невыносимым гнета „мира сего“, и о том, что основная вина за торжество Антихриста лежит не на „масонах“, а на христианах. Христиане устали быть христианами – вот почему ослабеет свет. Христианам захотелось быть еще кемто, захотелось попробовать подзабытой языческой духовной „экзотики“ – вот почему тьма вновь распространится по всей земле „от шестого же часа до часа девятого“892. «Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут себе избирать учителей, и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4,34)893.

Пожалуй, это главная весть христианской апокалиптики: люди сами выберут себе новую веру и новых владык, сами откроют мир для «князя тьмы».

Что же делает неизбежным такой последний выбор?

Одна из причин этого – своего рода «асимметрия вооружений» добра и зла. Добро не может избирать некоторые средства земной политики, не переставая быть добром. Напротив, для зла нет ограничений. Оно может проводить даже благотворительные акции, не изменяя своей собственной природе (если филантропические действия будут устроены так, что помогая людям в одном отношении, они будут укреплять их союз со злом в иных проявлениях их жизни – например, через разжигание тщеславия жертвователей).

Добро не может насильственно вторгаться в сознание людей. У зла нет ограничений на гипнократию. Христиане не ставят задачу выведения новой расы людей через использование генной инженерии. Неоязычество, напротив, вполне готово к проведению генноселекционной работы с человечеством.

Кроме того, очевидно, что слишком глубоко в человеке сидит «бегание креста», желание жить мимо труда, в том числе мимо труда по исполнению заповедей. С той или иной настойчивостью и громкостью мы все бубним в лицо Христу те слова, что сказал Ему Великий Инквизитор у Достоевского: «Уйди, Ты нам мешаешь!». И однажды этот занудно бубнящий мятеж увенчается полным успехом. Согласно повседневнобытовым желаниям наших сердец – се, оставляется дом наш пуст.

Люди создадуттаки такой образ жизни, такое общество, в котором нельзя будет найти Христа894. И это будет конец истории.

Сроков мы не знаем. Вполне может быть, что нынешний неоязыческий бум угаснет так же, как погасли древние гностики и ариане, богомилы и хлысты… Вполне может быть, что пророки «эры Водолея» окажутся очередными лжепророками. Дело ведь не в этом, а в том, что чем дальше, тем больше «чаяния прогрессивного человечества» смыкаются с тем, против чего гремит Апокалипсис.

Я не строю политических прогнозов. Просто так говорит Библия. И так говорит Гете: «Я предвижу время, когда люди перестанут радовать Бога»895 и тогда настанет конец.

Одна из основных интуиций Библии – восприятие истории как священного пространства, где встречаются и ведут диалог Бог и человек. Если же история не может исполнить этого своего назначения – она кончается. «Так бежит время, и с собою гонит всех к последнему дню явления Господа нашего Иисуса Христа… « (преп. Феодор Студит)896.

Когдато мне не давал покоя вопрос: почему история кончается. Почему – при всех наших грехах – Творец не даст шанса еще одному, незапятнанному поколению? Потом я увидел: история нужна, пока у человека есть свобода. Когда свобода последнего выбора отнимается – створки истории схлопываются. Движение невозможно.

Так равнинная река сама на излучине может намыть плотину: сначала в этой излучине затонет несколько бревен, к ним будет прибивать ил и песок. Появится отмель, затем – коса. А затем возможно и появление плотины. И нужно будет промывать другое русло.

Так и река истории. Поколение за поколением оставляет все больше грязи в ее русле. И небо становится все дальше. Все труднее расслышать вопрос: «Господи, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?». И еще сложнее услышанный ответ исполнить… Конец истории: ничего уже не сбывается… Не исполняется. И ничто не входит в Вечность. «Евангелие – история Бога и человека: „богочеловеческий процесс“ и „союз“. Апокалипсис как бы кидает этот „богочеловеческий союз“ – как негодное, – как изношенную вещь» – пишет В. Розанов897.

До некоторой степени утешительно было бы считать, что Антихрист некоей неотразимой магической силой насильно навяжет себя людям. Но в томто и особенность последней исторической трагедии, что «народы со всею охотою сделаются его союзниками» (преп. Ефрем Сирин)898. А для того, чтобы человечество само сделало такой выбор – в его повседневной жизни должно быть чтото, что подталкивало бы его к нему. Антихрист сможет быть избран и признан только в том случае, если его система ценностей еще до его явления стала господствующей. На смену Евангелию, официально все еще чтимому, приходит иной идеал – и вместе с ним на место человека заступает Масса, умерщвленная своим идеалом.

По выводу Г. Ваганяна, «в культурном аспекте наше столетие – постхристианское потому, что у человека нет больше возможности стать христианином. Основные регулятивы нашей культуры, то есть то, что определяет наше самопонимание, делает нас недоступными для христианского благовестия»899.

В том Царстве Антихриста, которое описывает Апокалипсис, у человека будет свобода – выбирать того или иного кандидата, купить эту марку холодильника или иную. Но пригрядшее общество не сможет дать ответ на вопрос: что значит быть христианином.

Уже сегодня ответ почти неслышен. На Западе «быть христианином» понимается как «быть порядочным гражданином, исправно платить налоги и в меру заниматься филантропией». Крупнейший протестантский богослов ХХ века Пауль Тиллих, отвечая на вопрос, молится ли он, отвечал: «Нет, но я медитирую»900.

В православных странах ответ еще хуже: «быть православным – значит быть русским (болгарином, сербом, румыном, греком)»… Вспомним – чем искушает Антихрист христиан на «восьмом Вселенском Соборе» в «Трех разговорах» Владимира Соловьева901 …

По догадке Владимира Соловьева мечта Антихриста – запереть православие в ритуальноэтнографический заповедник. В «Повести об Антихристе», которая венчает посмертную работу В. С. Соловьева «Три разговора», Антихрист, провозгласивший себя президентом земного шара, надеясь купить благорасположение к нему православных, обращается к ним с такими словами: «Любезные братья! Знаю я, что между вами есть и такие, для которых всего дороже в христианстве его священное предание, старые символы, старые песни и молитвы, иконы и чин богослужения. И в самом деле, что может быть дороже этого для религиозной души? Знайте же, возлюбленные, что сегодня подписан мною устав и назначены богатые средства Всемирному музею христианской археологии с целью собирания и хранения памятников церковной древности… Братья православные! Кому по сердцу эта моя воля, кто по сердечному чувству может назвать меня своим истинным вождем и владыкою, пусть взойдет сюда!»…

Помнится, толпа иудеев именно это и сделала, требуя осуждения Царя Иудейского и клянясь Пилату, что нет у нее иного владыки, кроме кесаря… Так вот, у Соловьева в этот момент, когда «большая часть иерархов, половина бывших староверов и более половины православных священников, монахов и мирян с радостными кликами взошли на трибуну», встает старец Иоанн и свидетельствует, что «Всего дороже в христианстве сам Христос ».

По крайней мере по отношению к православию политика соловьевского Антихриста уже реализуется: православие успешно вгоняется в этнографическиритуальный заповедник. Можно говорить и писать об обрядах и традициях – нельзя (в прессе или в школе) говорить о вере.

Недавно на одном монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада «православиесамодержавиенародность», я заметил, что три весьма милые и интеллигентные женщины впереди меня оживленно и «на троих» читают книжку под названием «Руническая магия», причем явно воспринимая ее в качестве «учебного пособия». Я попросил этих активисток «русского возрождения» хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что «надо же все знать! со всем познакомиться!» Вот, правда, когда я их спросил – знают ли они «Отче наш» или библейские заповеди – ответом было молчание… Постепенно даже христиане забывают, что значит – «быть христианином».

В течение последних столетий христианство старательно опустошалось просветительским рационализмом. Богословы (протестантские и католические, а следом за ними даже православные) старались рационально обосновать христианскую веру. Мистика тщательно выпаривалась. Таинства были превращены в обряды, а последние – в «библию для неграмотных», то есть в изъяснение библейских текстов посредством жестов. Очищенное от «магизма» (то есть от энергийной, благодатной насыщенности Сверхмирным Присутствием) христианство стало слишком рациональным. И когда европейцам открылись глубины аскетики и мистики Востока, они стали всматриваться в них, нисколько не подозревая, что своя аскетика и своя мистика есть в церковном христианстве.

И сегодня религиозное сознание нецерковных людей просто поражает своей противоречивостью. Заходит речь о православии – и оно обвиняется в «обрядоверии» и «магизме». Но тот же самый человек обращается к миру нехристианских, языческих и шаманских практик, и тут он уже преисполнен решимости обрести эзотерический смысл самых странных обрядов и признать весьма полезной любую языческую практику насыщения любого предмета любой «энергией». И даже многим церковным людям еще невдомек, что протестантизация православия ведет в тупик, потому что делает нас безоружными перед возрожденным язычеством. Будущее церковной мысли – в развитии «философии культа». Хватит баловаться морализаторством и в обрядах видеть только символы, а в богослужении – проповедь. Пришел враг более страшный, чем рационализм. Пока мы доказывали, что наши обряды не магия, пришла действительно магия. И защищаться от нее надо не словом, а благодатью.

Христиане, оставшиеся только с «социальной доктриной Церкви» в руках и с рассуждениями о «христианском понимании прав человека»; христиане, стесняющиеся «святой воды» и буквального понимания слов Спасителя о преложении хлеба и вина в Его плоть и кровь, не смогут устоять перед наступлением оккультных сил. Именно – сил, стихий, а отнюдь не просто пропаганды.

Но даже в работе со словами и знаками веры, в нашей «игровой» цивилизации постмодернизма происходит подмена понятий. И эта подмена происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает вдруг – а на чьей стороне он оказалсято. И вот, например, церковный (или уже антицерковный – как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: «Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма – разбив все туалеты в техникуме»902. Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но «актом вандализма» оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование…

Валерий Сендеров так размышляет о «тайне беззакония»: «Не неверные, не еретики были главными врагами христианской культуры: волны ее разбивались о „многое множество людское“, о тех, кто не холоден и не горяч… Блюющему раблезианству не было уже дела ни до Бога, ни до сатаны. Вдумаемся еще раз: гуманизм, сменивший любовь Божию, любовь во Христе! Крутой поворот позднего средневековья к Ветхому Завету… Но ведь это всего лишь итог, итог исторической адаптации, фактического переписывания Евангелий, непереносимых для тех, кто „лишь тепл“. Дальнейшее хорошо известно. Христианство „восстановилось“ на новом, комфортабельном и безопасном уровне. Кажется, Тиллиху принадлежат слова об удобном, уютном Боге, ничего не требующем, всегда готовом спасти тебя, хоть ты вовсе того и не желаешь… А „мгновение внезапно разразившейся Истины“… оно исчезло, растворилось гдето там, в доисторической мгле. Оно тревожило пару чудаков, атавизм среди добрых христиан, невозмутимо, с деловой пунктуальностью отмечающих Воскресенье доброго Бога, гаранта здоровья и коммерческих успехов, хранителя домашнего очага… «903.

Важно понять, что царство Антихриста не устанавливается внешнечудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе904. Если те образы царства Антихриста, что нам дает Библия, переложить на язык политологии, мы увидим, что, вопервых, это царство экуменическое. Экуменическое – в смысле объемлющее «экумену», мир той культуры, где живут или могут жить христиане. Царство Антихриста может быть вполне глобальным – и все же не включать в себя те районы Земли, те народы и страны, где нет христианских церквей. В конце концов, если там и так Сын Божий не принят или отвергнут, неизвестен или забыт – зачем тратить силы на внешнее подчинение этих регионов западным христоборческим силам.

Почему я говорю – «западным»? Потому что царство Антихриста все же должно быть достаточно глобальным. А глобальное управление требует высочайшей техники управления и предполагает существование весьма развитого аппарата управления. И именно Западная цивилизация разработала технологию глобальной и дотошной власти. Ни одна из предыдущих «всемирных» империй не обладала аппаратом принуждения и управления столь сильным, чтобы действительно контролировать жизнь своих провинций и граждан. В лучшем случае она ограничивалась контролем над жизнью местных элит. Но для обывателя почти не было разницы – в какую из столиц уходят его налоги.

В современном же западном сообществе возникли такие техники управления, которые позволяют властям иметь практически полную информацию о всех сторонах жизни гражданина, а также позволяют мгновенно доносить до сведения исполнителей распоряжения верховной власти (во времена Гоголя, как мы помним, от Петербурга, стоящего на границе Империи, до неких славных городов – «хоть три года скачи – не доскачешь»).

Кроме того, развитие экономики последних столетий привело к полной экономической зависимости человека от государства. Первый шаг на этом пути – это уничтожение крестьянского «натурального хозяйства» и создание региональных рынков. Человек, не включенный в активные торговые отношения с городом, отныне уже не в состоянии прокормить свою семью. Следующий шаг – создание общенациональных рынков. Город или область, не участвующие в общенациональной кооперации, разоряются и все равно теряют как экономическую, так и политическую независимость. Наконец, в ХХ веке складывается система общемировой экономики – и теперь уже целая страна, отказывающаяся играть по правилам мирового рынка, все равно не сможет отстоять своей независимости.

С точки зрения экономической эффективности – это чрезвычайно действенная система. Но она вызывает одно следствие, которое может оказаться роковым для конца истории: человек потерял навык к самостоятельной жизни. Степень его зависимости от внешнего мира не убавилась, а многократно возросла. Современному человеку угрожают опасности, о которых не беспокоился человек «традиционного общества». Он зависим не только от погоды и стихий, но и от поставок бензина и газа, тепла и энергии, а теперь еще и от потока информации. Отключение одной из артерий, питающих квартиру, город, область, страну, ведет к вымиранию их обитателей даже при таких погодных условиях, которые обогатили бы традиционные хозяйства.

Сегодня христиане нередко видят опасность и «антихристовы знаки» в штриховом товарном коде или в электронных кредитных карточках. Верить в то, что некие штрихи и знаки могут воздействовать на совесть человека – значит непозволительно много отдавать на откуп магии и идолам («мы знаем, что идол в мире ничто» – 1 Кор. 8,4). Но электронная торговля все же несет в себе определенную опасность. Малейшая покупка становится легко контролируемой. В обществе потребления покупка и продажа – самая важная часть человеческой жизни. И электронные деньги делают ее полностью прозрачной.

А теперь представьте себе, что у государства вновь появились ясно выраженные идеологические приоритеты. И для их достижения оно решает использовать современные средства контроля за публичной и частной жизнью граждан. В Советском Союзе были распространены добровольнопринудительные пожертвования в виде «государственных займов», «облигаций» и взносов в различные массовые «добровольные» общества. Если ктото уклонялся от жертвы ДОСААФу, на его отношения с государством ложилась некоторая тень. Но сама советская тоталитарная действительность есть не более чем тень грядущего «Нового мира».

И вот в этом новом мире вдруг в результате стихийного бедствия или террористического акта гибнет, предположим, дворец Ламы в Лхассе. Великий памятник архитектуры, храм, признанный общечеловеческим достоянием и взятый под охрану ЮНЕСКО. Все средства массовой информации, и, соответственно, все человечество в шоке. Журналисты полны решимости воссоздать великую святыню. Идя навстречу пожеланиям граждан, всемирное государство само или некий неофициальный, но все же более чем влиятельный фонд начинают сбор денег по всему миру для воссоздания буддистской святыни. Каждый должен внести небольшую сумму – не более доллара. Но с миру по нитке, а далайламе – храм. Может ли христианин делать жертву на строительство языческого храма?

И если электронные деньги ясно говорят, что он не перечислил желаемого доллара в фонд воссоздания Лхассы, его религиознополитическая благонадежность сразу становится сомнительной. Он обнаруживает себя в качестве человека недостаточно терпимого, недостаточно открытого, а значит, становится источником потенциальной агрессии (у одной из влиятельнейших современных сект – сайентологии Р. Хаббарда – есть даже специальный термин для таких людей: «ПИН – потенциальный источник неприятностей»). Сделать его общественную и частную жизнь достаточно неприятной – это уже дело управленческой техники. Например, если он ученый – всегда можно отказать ему в грантах (научных стипендиях) на следующий год. И даже занятость в сфере частного бизнеса его не спасет. Американская «Антидиффамационная лига» показывает, сколь эффективно даже в современном демократическом обществе можно увольнять с любой работы людей, чьи взгляды на еврейский вопрос Лига сочла недостаточно филосемитскими.

Так можно ли быть уверенным, что на эти реально существующие и все более прочные рычаги власти не лягут недобрые руки?

В середине ХХ века люди начали размышлять о нравственной ответственности ученыхестественников. Не всякое открытие столь нейтрально, что можно его приветствовать, не задумываясь о том, а что произойдет, если оно окажется у властителей с притуплённым совестным чувством. Современная христианская эсхатология также всё настойчивее предупреждает, что человеческая история не может дать никаких гарантий против того, что современные и всё более эффективные техники управления, техники контроля за поведением людей и технологии формирования массового сознания не обернутся однажды против самого человека.

Предположим, что современные демократии действительно управляются волеизъявлением большинства. Но это большинство не само вырабатывает свои взгляды, в том числе и религиозные. Убеждения, которые оно не прочь считать своими, предлагаются ему средствами массовой информации.

И здесь – еще одна черта, решительно отличающая общество «нового века» от традиционных. Информационная цивилизация делает возможной активную лепку мировосприятия людей. Не случайно «культурная революция» – это одна из первых массовых акций любого тоталитарного режима. Всех людей надо научить грамоте – чтобы все могли читать правительственные газеты и чтобы всем могли быть промыты мозги. «Культпросвет» ставит своей целью не приобщение людей к «классике мировой культуры», но привитие навыка к потреблению агитпроповской продукции. То есть в конечном счете его цель – еще более отдалить человека от той самой классики и, вырвав его из привычного течения жизни и традиционной системы оценок, погрузить в мир красных цитатников.

Через «культурные революции» ХХ века (их репетиции были поставлены в Германии и Франции ХIХ века во время кампаний по «культуркампфу» и «секуляризации») в мир пришел новый общественный строй. Предшествовавшая история знала авторитарные режимы, контролирующие внешнюю, экономикополитическую жизнь своих граждан, но в области убеждений требовавшие лишь внешних знаков лояльности. Мир газет и «культпросвета», мир радио и массовых партий дал возможность создать новое, тоталитарное общество. Это общество требует уже реального единомыслия.

Царство Антихриста в категориях политологии можно назвать не только глобальным и даже не только авторитарным. Оно еще и тоталитарно – оно претендует на контроль над убеждениями граждан. Апокалипсис это выражает знаменитой фразой о начертании, которое Антихрист ставит на чело и на правую руку человека (см. Откр. 13, 1617). Десница – это образ действия; чело – образ мысли.

Голос избирателей зависит от мнения средств массовой информации. А от кого зависят СМИ? Руководители телевидения и редактора газет всетаки не избираются населением. «Телезритель голосует кнопкой переключения программ»? Но он очень редко производит это «голосование» по политическим или нравственным мотивам – в основном он ищет что «поинтереснее» или «покруче». Так что некоторый уровень первоначального вложения денег и профессионализма вполне позволяет создать телеканал с таким мировоззрением, которое в явном виде не приемлет большая часть телезрителей, но которых постепенно можно приучить к новому для них мышлению905.

Почти стихийный процесс секуляризации, который идет в западном мире в течение столетий, активно подгоняется информационными элитами ХХ столетия. А, значит, механизмы «демократического голосования» никак не могут служить гарантом от прорыва к власти явно антихристианских групп.

В плане земной истории христианство проиграет хотя бы потому, что в соревновании с ТВ Церковь не может не проиграть (а такого массированного напора антихристианских сил, как сегодня, ТВ не проводило ни в хрущевские, ни в брежневские времена). Атеистическому обществу не дадут перейти в православное. Его заклинит гденибудь на язычестве. Для этого есть масса резонов. Один из них заключается в том, что постхристианское общество не терпит, чтобы его члены близко к сердцу принимали какие бы то ни было убеждения – особенно же церковные.

Однажды при встрече с руководителями американских протестантских миссий в России я сказал, что в России нет традиций плюрализма, в которых изначала воспитывалась Америка. Ответ был весьма неожиданным: по секрету мне потом сказали, что в Америке сегодня и нет никакого плюрализма. Ведь плюрализм предполагает уважение к убеждениям другого человека. А в американских массмедиа высказывание убежденности – какой бы то ни было и по какому бы то ни было вопросу – считается вообще дурным тоном. Тот «плюрализм», который складывается сегодня в Америке, один студентхристианин из Стэнфордского университета описал следующим образом: «Если я попытаюсь „навязать свое мнение“, я выйду за дозволенные рамки. К христианам проявляют терпимость, но они взамен должны соблюдать молчаливое соглашение»906. Если христианин попытается осудить гомосексуализм или аборты, его быстро поставят на место и осудят за некорректность. Те, кто придерживается сегодня «узких» христианских взглядов, имеют все меньше шансов сделать карьеру.

«Смотрите на вещи шире! Не связывайте себя какойто одной определенной позицией по этому вопросу». Плюрализм из общества должен перекочевать в каждую отдельную голову – каждый человек должен верить сразу в несколько богов. В. Розанов по этому поводу както заметил, что нормативный интеллигент «утром верит в Ницше, в обед – в Маркса, и вечером – в Христа». Честертоном подобная «широта взглядов» высмеивалась в образе Ричарда Уайта, который «недавно обрел веру, но каждую неделю менял вероисповедание»907.

О приходе лжехристианского призрака предупреждал еще в прошлом веке Хомяков: «Мир утратил веру и хочет иметь религию какуюнибудь; он требует религии вообще». Именно эта форма «какойнибудь» религиозности все навязчивее заявляет о себе в нынешней России: трудно найти школьную учительницу или журналистку, которая не заявляла бы о себе, что она нашла путь скрестить «духовность православия» с «духовной мудростью Востока». Неколебимая уверенность советских «образованцев» в том, что всякая «духовность» – благо, внесет свою лепту в торжество «эры Водолея»…

Такая религия внутреннего плюрализма, религиозной всеядности и духовного безвкусия и станет общеобязательной религией будущего. В демократическом обществе, как известно, по вопросу о плюрализме двух мнений быть не может. Но ведь в томто и дело, что можно уважать и ценить чужие верования, но быть можно только самим собой.

Тем не менее, жизнь без убеждений (по диагнозу К. Г. Юнга, такая жизнь как раз и порождает шизофрению) будет считаться нормой. Человек же, имеющий религиозные убеждения и не готовый их менять с каждым новым газетным выпуском или при встрече с каждым новым собеседником, будет рассматриваться как угроза для общественного порядка. При этом, конечно, будет считаться, что здоровым и нормальным состоянием является всеверие, тогда как исключительная верность Евангелию будет диагностироваться как одержимость «сверхценной идеей». Соответственно, такой «одержимый» Евангелием человек будет рассматриваться как источник агрессии. Что ж, опыт ХХ века позволяет и здесь сказать, чем все это кончится. В романе Г. К. Честертона «Шар и крест» Антихрист, воцарившийся в мире, «провел свой законопроект. Теперь организована медицинская полиция. Даже если вы сбежите, любой полисмен схватит вас, поскольку у вас нет справки о нормальности»908.

Не теософские ли братства будут выдавать эти «справки о нормальности»?

Энтузиазм самих создателей теософского движения уйдет, а их последователи, поставляющие на широкую организаторскую ногу синкретическую церковь, вспомнят, что в заветах матерейосновательниц были указания на то, как важно единство и единомыслие. Получив влияние на формирование государственной образовательной, культурной и религиозной и информационной политики, они пояснят как гражданам, так и начальникам, что только веротерпимая и всеединящая, в меру патриотическая, но и вполне универсалистская система теософии имеет право на бытие в современном обществе.

«Средневековые пережитки» могут быть терпимы лишь в том случае, если они не претендуют на исключительность, на обладание истиной.

Конечно, каждый имеет право молиться и веровать как он пожелает… Но публично высказывать свое несогласие с ясно выраженным общественным стремлением к религиозному всеединству все же нельзя. Верь как хочешь – но с другими верами в полемику не вступай. Точнее, даже полемику вести можно – но только с позиций плюрализма, только для того, чтобы понудить еще одну группку фанатиков (кришнаитов там или старообрядцев) расширить свое сознание и отвергнуть те догмы их вероучения, которые могут провоцировать религиозные разделения в обществе.

Поэтому именно отношение к веротерпимому синкретизму и должно стать единственным критерием общественной и государственной религиозной политики. Если какаято религиозная группа не демонстрирует энтузиазма по поводу совершающегося общерелигиозного «синтеза» – государство найдет способы продемонстрировать свое неудовольствие этой группой. Те религиозные движения, которые будут продолжать проповедовать собственную национальную или религиозную исключительность, будут понуждаемы к принятию более демократичной, более мягкой позиции. Мир в человецех есть высшая ценность, и дабы не допустить войны, придется развернуть такую борьбу за межрелигиозный мир, что от некоторых конфессий камня на камне не останется… «Мы должны бороться против разъединения»909.

Уже сейчас несложно разглядеть посланцев будущего – людей, живущих с сознанием, которое станет массовым и господствующим в некотором будущем веке, в веке Антихриста… «Как Вы можете оценить современную религиозную ситуацию в России?» – спрашивают, например, у Г. Рормозера, бывшего советника Й. Штрауса. В ответ мы слышим, что гн советник более всего обеспокоен возрождением Церкви в России: «Коечто мне бросилось в глаза. В последние два года на экране телевизоров мы видим изображения, вызывающие на Западе, и прежде всего в Германии, чувство растерянности. Для нас немыслимо, чтобы в таком большом городе как СанктПетербург, десятки и даже сотни тысяч людей со свечами в руках маршировали вслед за патриархом… Многое будет зависеть от того, сможет ли ортодоксальная церковь действительно восстановить и утвердить свое исключительное и монопольное правопритязание. Если сможет, то это приведет к роковым последствиям»910.

А вот еще один кликуша Антихриста: «На сегодня религиозный ренессанс – самая страшная и неоцененная опасность из тех глобальных опасностей, что нас подстерегают… Собственно в этом и состоит роль религии в истории, она канализирует агрессию, направляет ее»911. Из слов достопочтенного психоаналитика следует, что религия имеет дело только с агрессией, и агрессия в человеке исчезнет, если ее направить против самой религии… И даже опыт советской агрессии против религии ничему не научил «эксперта». Похоже, его личная ненависть к Евангелию столь велика, что позволяет не замечать очевидного.

Такое будущее уже было. Языческая империя готова была включить Христа в свой официальный «пантеон» – наравне с богами и божками других племен (и статуя Христа действительно в конце III века появляется на некоторое время в римском Пантеоне). Но христиан не устраивал такой компромисс. Они отказались от участия в государственных религиозных церемониях. В частности – отказались от воздания божеских почестей императорам. Отказ от религиозного «плюрализма» оказался наказуем: Империя вступила в трехсотлетнюю борьбу с Церковью.

Христианство победило. Но прошли века. И незаметно все опять начало меняться. Годами и столетиями труд многих «субъектов исторического процесса» приближал момент, когда в истории христианского человечества произойдет решающая подмена – и произойдет она так, что будет уже почти незаметной…

«Ведьмы, Ваше Высочество, всегда хотят одного и того же, но в разные столетия они действуют поразному», – говорит доброе существо, названное «кваклем» в «Серебряном кресле» К. С. Льюиса. А в «Письмах Баламута» другой персонаж Льюиса – богатый опытом бес говорит о тактике этих действий: «Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность в настоящий момент меньше всего, и направляем его одобрение на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителями во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так мы вводим в моду порицание энтузиазма как раз в то время, когда у людей преобладает теплохладность и привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем „эмоциями“, мода направлена уже против элементарной „разумности“. А когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм».

Так вот, сегодня «пугалом» оказывается религиозная серьезность и верность своей духовной традиции. Ленивый релятивизм, напротив, считается нормой поведения и мысли. И в дни, когда человек старательно пытается не заглядывать за грани земного бытия, всякая серьезная попытка говорить о «сроках и временах» и о конечной трагедии мира оказывается, конечно, фанатизмом.

Можно ли надеяться, что будущее общество не предложит решительных мер для проповедников «расовой, религиозной, национальной исключительности»? Поскольку «фашизмом» названа проповедь «национального и религиозного превосходства», где гарантия, что священник, в Неделю торжества православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество – не будет привлечен к ответственности за «пропаганду фашизма»? А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения «Силы Кундалини» – арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте.

Вот выписка из Рекомендации 1202 о религиозной терпимости в демократическом обществе 44 сессии Парламентской Ассамблеи Совета Европы (пункт 12): «Вопросы межрелигиозной терпимости подлежат дальнейшему развитию. Три монотеистические религии должны быть призваны поставить особый акцент на те основные моральные ценности, которые особенно схожи и терпимы»912. Вот ведь уже и Европарламент указывает, что «должны» делать религии, о чем они «должны» говорить. Очевидно, недолго осталось до постановления, очерчивающего круг тем, о которых религии должны молчать (молчать придется о своей специфике, о главном в каждой из религий).

То, что эти «рекомендации» и указы есть, не означает, что они немедленно начнут применяться против христиан. Закон театра гласит, что если на сцене в первом акте вешается ружье, то в третьем оно обязательно должно выстрелить. Но все же – в третьем, а не обязательно в конце первого же действия. Так и с историей христианства. Если «новый мировой порядок» сложился и объявил «войну религиозной нетерпимости» (вот уж поистине «страшнее кошки зверя нет» – это в секулярном обществе, в обществе поголовного житейского материализма начинать борьбу с «религиозным фанатизмом»!!!) – рано или поздно дойдет до арестов. Ружье уже почти готово. Какой сейчас акт? Не знаю. Может быть, первый, а может, уже начало третьего. В конце концов, даже собранное и вывешенное на сцену ружье не обязательно должно стрелять даже в третьем – может быть, пьеса рассчитана на пять актов.

В 1900 г. Владимир Соловьев видел только, как начинают создаваться фабрики для производства деталей будущего «ружья». Самого «изделия» еще не было. Россия, да и западный мир внешне продолжали оставаться христианскими. Пресса еще только перешла в руки «антисистемы». И все же в июне 1900 г. Соловьев говорит В. Величко: «Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, – быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, – да и мало ли чем еще! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу!»913.

«И тогда явится обманщик мира, наподобие Сына Божия» (Учение 12 Апостолов). Он не будет бороться явно против Христа, он не будет явно хулить Его. Он будет расточать иудины поцелуи в Его адрес: «Великий Учитель», «Мой славный предшественник», даже «Я – в моем прежнем воплощении»…

Главное различие Христа и его антипода с богословской точки зрения в том, что путь Христа – это путь кеносиса, умаления: «Он уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» (Фил. 2,67). Но в системе «Ньюэйдж» «Спаситель» считается продуктом восходящей эволюции самого человека. Он возвестит, что принес спасение исходящее не от Бога, но от мира. Он построит «сотериологию снизу», которую противопоставит христианской «сотериологии благодати». Поначалу он будет выказывать знаки почтения к христианству, но в конце концов сам сбросит маску и явит себя как «противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею» (2 Фес. 2,4). Он преподнесет себя как вершину эволюции человечества, как мирового гения, всем обязанного только самому себе, своим трудам и усилиям.

Он потребует вполне серьезного отношения в его религиозной миссии. «Поклонятся ему все живущие на земле» (Откр. 13,8). Если кто не будет принимать его образ мысли («печать на челе») и предлагаемый им образ жизни («печать на деснице») – во имя мира и согласия будет «убиваем всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» (Откр. 13,15)914.

Тайной числа 666 я не собираюсь заниматься. Мне кажется, здесь нет тайны. Антихрист поставит на своей деятельности такой знак именно потому, что так сказано в Откровении. Хотя бы просто в порядке цинизма. Ведь число уже перестало быть страшным. Его использование скорее свидетельствует просто о «широте взглядов» того или иного деятеля, о том, что он поднялся над предрассудками915. Так разве интересующий нас персонаж не будет более всех свободен от «предрассудков»? Вот написала христианская газета, что оккультизм – это антихристова идеология, и Владимир Авдеев (вообщето именующий себя «зороастрийцем») радуется – «В такой компании не скучно. Мы еще, чего доброго, объявим конкурс „Антихрист года“ и если нас так боятся, то отчего же не покрасоваться этим скандальным титулом?»916.

Сам Авдеев – не более чем полуобразованный хулиган, но факт очевиден: оккультная литература постепенно приучает людей к тому, что те символы, которые в христианстве являются однозначно темными, упаковываются в радужные обертки. Когда они сочтут, что их время пришло, «президент земного шара» найдет способ продемонстрировать три заветные цифры. В конце концов, апостол Иоанн дает знак для того, чтобы по нему опознать Антихриста, а не для того, чтобы получше замаскировать его. И если именно по этим цифрам можно будет определить Антихриста – это должен будет суметь сделать любой христианин, даже несведущий в криптографии.

Но с одной мыслью Авдеева я согласен. Он говорит, что «христианский Запад потерял чувство духовной ревности и элементарный инстинкт религиозного самосохранения»917. То же самое можно сказать и о России, где правит невиданный в истории бал «чужебесия».

До такой степени люди затерроризированны идеей обязательного «мира между религиями», настолько пленены пропагандой их «равноценности», что даже Инесса Ломакина, в книге которой о джаламе столько страшных страниц, считает необходимым делать реверансы в адрес «мудрости ламаизма». «В наш век безверия, когда, словно спохватившись, люди массово обращаются к религиям, происходит так называемое „религиозное возрождение“, – молодая женщина – член буддийской общины СанктПетербурга, прочтя часть рукописи, спросила меня: „К чему все эти ужасы, эти жертвоприношения? Буддист не сорвет травинку, благословляя все, растущее и живущее на земле. Или вы против возрождения ламаизма?“. Нетнет, не против; любая вера сейчас, наверное, во благо. Только ламаизм – вера особая, вобравшая мудрость Степи»918. Конечно, вырывать сердца из груди живых людей – это идет «во благо человека». Как мы помним – карма убитого от этого становится лучше.

А вот еще один пример человеческого жертвоприношения «духу терпимости». В Новой Гвинее есть племя, при знакомстве с представителями которого ни в коем случае нельзя называть свое имя, рассказывать что бы то ни было о себе и принимать помощь от них. Это «асматы – удивительный народ, упоминание о котором наводит страх, ибо это жестокие охотники за головами и каннибалы. В 1961 г. именно здесь бесследно исчез Майкл Рокфеллер – сын бывшего в то время губернатора НьюЙорка и одного из богатейших людей Америки. 20 моряков капитана Кука, высадившихся в 1770 г. с корабля на берег в поисках воды, стали жертвами аборигенов. Дурная слава пристала к этой местности. Каннибализм, страшный и непонятный, сделал асматов в глазах цивилизованного человечества кровожадными чудовищами. В 20х годах нашего столетия голландцы, владевшие этими территориями, боролись с каннибализмом нещадно. Затем индонезийцы продолжили карательные экспедиции с той же решимостью. Но каннибализм был не побежден, а скорее загнан в подполье. Асматы изъяли все внешние проявления каннибализма из публичной жизни. Асматы считают, что смерть одного прибавляет жизненных сил другому. Убивая человека из другого племени, они тем самым как бы продлевают свою собственную жизнь. Только тот, кто узнал имя убитого, сможет в полной мере „воспользоваться“ результатами охоты. Посему и доблесть асматского воина зависит от умения выследить свою жертву, узнать о ней как можно больше. „Моральным“ же обоснованием для „охотников за головами“ являются умершие предки, постоянно требующие отмщения. На их души можно списать все, их спиритуальной силой прикрываются от злых духов, во множестве подстерегающих человека повсюду. Именно поэтому поклонение духам умерших стало неотъемлемой частью асматских верований…. Доблесть воина – в победе, какой бы ценой она ни досталась. Надо – заведет специально дружбу с жителями соседней деревни, пригласит в гости, угостит, окажет помощь, – и все лишь для того, чтобы узнав о враге как можно больше, однажды напасть и убить. Странный, с позиции белого человека, кодекс взаимоотношений. Вполне логичным в этом контексте выглядит восприятие асматами библейской истории, с которой упорно и терпеливо знакомят их миссионеры, нередко, впрочем, страдавшие до недавнего времени от коварных каннибалов. Так вот, Иуда в глазах асматов выглядит рядом с рефлектирующим, слабым, простодушным Христом настоящим воиномпобедителем. Он сумел втереться в доверие к врагу, улучил нужный момент, перехитрил свою жертву и нанес точно рассчитанный удар. Он добился поставленной цели, он выжил, а Христос… Асматы. Мужественные, бесстрашные воины, гордые люди, не покорившиеся завоевателям. Да, с точки зрения белого человека, они коварны, вероломны и кровожадны, они не признают нашей морали и нашей жизни. И все же жаль, если цивилизация когданибудь уничтожит их самобытность»919.

Если читатель разделяет скорбь автора «Огонька» о том, что каннибализм может исчезнуть, а в результате наш мир станет чутьчуть менее плюралистичным – значит, он готов в жертву модной идее, в жертву идолу «плюрализма» приносить реальные человеческие жизни. Его богословское кредо «не все ли равно как верить!», оказывается, предполагает, что не имеет значения – что в меню у наших сограждан по планете: человечина или баранина. Конечно, – в чужую тарелку заглядывать неприлично…

И этот плюрализм, это «расширение религиозного кругозора», еще обернется кровью для христиан. Тот же Авдеев «день Икс» назначает на весьма определенную и близкую дату: «В 2004 году начинается наша эра – Водолея. Сам астрологический знак красноречиво говорит за себя, ибо удерживает в руках два сосуда с водой, живой и мертвой, балансируя уровень ее в обоих. Уж не потерпит он и Единого Бога»920. Итак, до эпохи тотального плюрализма осталось меньше десяти лет. Дальнейшая программа логична: «Если цифрами обозначить монорелигии по времени их возникновения (1 – иудаизм; 2 – христианство; 3 – ислам), то цели истребления будут расположены в следующем порядке: 213. Это будет происходить потому, что на сегодняшний день нетрадиционными религиями и мировым рационализмом уже накоплен огромный опыт по борьбе с христианством, да и само оно за последние двести лет уже успело порядком привыкнуть к гонениям… Настало время повалить макеты картонных кумиров и вернуться к состоянию исходного первозданного благоденствия, а космическая эра Водолея поможет нам в этом… Не беспокойтесь, речь не может идти не только о прощении, но даже о пощаде»921.

После того, что в предыдущей главе было сказано о футурологических концепциях основателей теософии, прогноз Авдеева вряд ли покажется слишком уж необычным. Он не «водолейный экстремист»; он просто считает, что уже можно не притворяться.

Во всяком случае очевидно, что «новый мир» будет контролировать взгляды людей, направляя их в сторону от христианства. Л. Шапошникова однажды до умиления откровенно сказала о том, что должно произойти: «Без инволюции нет эволюции – истина, без усвоения которой трудно или просто невозможно осмыслить суть энергетики эволюции»922. Оказывается, нам уготована «инволюция». Оказывается, без ниспадения в дохристианский магизм не может быть вхождения в «Новую эру».

Аналогичная позиция Блаватской вызвала недоумение у современного востоковеда: «Когда Блаватская на страницах „Изиды“ говорит о магии как о чемто само собой разумеющемся, меня смущают не конкретные ее утверждения и даже не их безапелляционность, а само отношение ее к предмету. Осуждение магии в христианстве вызывает у нее бурю негодования, но почему оно имело место, и в чем христианство видело духовную опасность магизма – все это для нее неинтересно и несущественно. Более того, восхваляя индуизм и буддизм за их насыщенность магией, она не упоминает о том, что на продвинутом уровне эти религии относятся к паранормальным способностям очень сдержанно»923.

Кстати, можно почти точно указать, как произойдет решающий акт этой «инволюции» к магии. Прилетят «инопланетяне» и объявят, что Христос был одним из них (пожалуй, даже не самым лучшим и умелым). Облекаться плотной материей духи умеют. Явиться в образе дракона или прелестной девицы не составляет для них труда (вспомним «Искушения преп. Антония Великого»). Почему же не принять вид мирных, замечательных, мудрых «зеленых человечков»? И почему бы при этом не сказать о том, что они и есть те самые «космические иерархи», что время от времени учили человечество добруразуму?

Открытие НЛО и иноземных «цивилизаций» несомненно дискредитирует Откровение. Но если ставка такова – то поиски «инопланетян», то есть нечеловеческих форм разума неизбежно увенчаются успехом. Ведь у Христа, как мы помним, в космосе слишком много врагов. И воздух – это именно их стихия.

И они с радостью исправят Библию и дадут новый способ ее прочтения. И укажут новых «Махатм», которых они будут вразумлять через своего «Царя Мира». И начнется соревнование с Евангелием. Христос насытил пять тысяч хлебами? – Я сто тысяч накормлю! Христос ходил по морю? – Я полечу по воздуху! Христос трех мертвых воскресил? – Я устрою сеанс массового опустошения кладбищ! Галилеянин утверждал, что «Царство Мое не от мира сего»? – Ну, моето царство тоже не с земли, но я и земную власть приемлю и ничтоже вопреки глаголю. Христос воскрес? – А я и не собираюсь умирать!

И – как обещает Библия – этого поругания не потерпит Творец. Три с половиной года проповедовал Спаситель. Его зеркальное отражение – Антихрист – будет открыто править три с половиной года (1260 дней – Откр. 11,3). И среди христиан произойдет величайшее разделение: на тех, кто примет печать Зверя и тех, кто спасет свою душу – ценой изгнания и скорби. «В мире будете иметь скорбь» – в мире, который, конечно, включает в себя мир академий, престижных издательств и влиятельных газет» – напоминает очевиднейшую вещь католический ученый С. Яки924.

В начале этих последних дней на земле воцарится всеобщий мир – тот мир, о котором Христос не молился… Мир – за счет самого Христа. В преддверии этих дней мы вспомним слова протопопа Аввакума: «Видим убо, яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали»…

А затем нам надо будет исполнить уроки эсхатологической этики христианства. В эти дни надо будет вспомнить совет мудрого рыцаря, который вестник передает последнему королю в последний час «Последней битвы»: «Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству – напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть – это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его» (К. С. Льюис. Хроники Нарнии). Эсхатологическая этика (которую Шарль Пеги называл «этикой героического пессимизма») знает, что в плане земной истории христианство проиграет. Но речь идет о защите некоей метаисторической истины. И потому рыночная эффективность (что я с этого буду иметь?) – не последний критерий. И количество газетных батальонов и университетских когорт, мобилизованных пророками новой религии «веротерпимости» – не последний аргумент.

В конце концов, так уже однажды было с христианами:

Знал бы Ирод, что чем он сильней,

Тем верней, неизбежнее чудо.

(И. Бродский. Рождество 1972).

Впрочем, рассуждениями на апокалиптическую тему я всего лишь пробую пояснить свою убежденность, что за теософией и оккультизмом (пусть даже в иных формах и с иными самоназваниями) – будущее. Другое дело, что я придерживаюсь той же позиции, что и профессор СанктПетербургской Духовной Академии архим. Михаил, который, в годы первой мировой войны обращаясь к материалистам и атеистам в своей публичной лекции, говорил: «Вы победите, но после всех победителей победит Христос ».

Или, как о том же сказал Анри де Любак: «Нам не было поручено сделать так, чтобы истина восторжествовала. Нам было поручено всего лишь свидетельствовать о ней»925. Кстати, греческое слово «martiros», буквально значащее «свидетель», в русский язык вошло как – «мученик», ибо именно так – «свидетелями» – называли в Древней Церкви людей, принимавших смерть за свою веру.

Здесь – очень важная сторона христианского сопротивления Антихристу. Здесь – ответ на вопрос о том, какими средствами мы можем противиться апокалиптическому Зверю.

13 глава Апокалипсиса говорит о двух зверях: один выходит из моря, другой из земли. Отец Сергий Булгаков полагает, что первый выходит из Римской империи (Средиземноморье), а второй – из Азии. Совмещая эти два символа вместе, можно сказать, что Антихрист совмещает западное, римское умение административного контроля и организации общества с владением восточным оккультизмом926. Эта его мысль может найти свое подтверждение в тех пророчествах ламаизма (или Блаватской)927 , которые увязывают всемирное торжество ламаизма с появлением ташиламы Панчен Римпоче (Великое Сокровище Мудрости). Это Сокровище должно воплотиться «в стране иноземцев и, появившись как великий победитель, разрушит своей могущественной рукой все ошибки и все невежество веков»928. Так что не только Булгакову приходила мысль о том, что реставратор язычества в Европе должен черпать свое вдохновение из глубин Азии.

Блаватская даже конкретизирует (почти в стиле «Трех разговоров») последний акт мировой истории: «Тогда, возможно, наступит новое вторжение Атиллы с далекого Востока. Однажды миллионы людей из Китая и Монголии, язычников и мусульман, снабженных всеми наиболее смертоносными видами оружия, изобретенными цивилизацией, и усиленные Небожителями Востока, при помощи инфернального духа торговли и любви к прибыли на Западе, и, кроме того, хорошо обученные христианскими человекоубийцами, – ворвутся и захватят разлагающуюся Европу, подобно неудержимому потоку»929.

Эти панмонголические «триллеры» были естественны в XIX веке, когда казалось, что язычество лишь извне, лишь силой оружия может покорить Запад. Сегодня очевидно, что для новой паганизации нет никакой нужды в вооруженном нашествии Востока.

Антихристу, родившемуся на Западе, Церковь не сможет помешать использовать западное, светское орудие господства. Даже католики уже не могут всерьез влиять на политический климат в западных странах. Протестанты слишком раздроблены. Православные вообще никогда не имели вкуса к большой политике.

Но Церковь может и должна сопротивляться его оккультной власти. Мы можем и должны сопротивляться тем, кого Блаватская именует «Небожители Востока». «Наша брань не против крови и плоти, но против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6,12).

Мне кажется, в этой мысли Апостола важно отметить, что войну Церковь ведет не с «мироправителями века сего», но с «мироправителями тьмы века сего». При первом варианте Церковь превращалась бы в банальную диссидентствующую структуру. Во втором случае она противостоит не «веку сему» как таковому, но той духовной тьме, которую насаждают антихристианские «мироправители». И потому христиане победили Нерона не референдумами и не созданием «правозащитных» движений. Они не писали обличительные памфлеты о злоупотреблениях римской бюрократии и об ущемлении прав окраинных народов Империи. Церковь победила молитвой и твердым, мученическим (а значит, благодатным) исповеданием формулы: «Нет Господа, кроме Христа».

Призывы к политическому сопротивлению и сегодня почти бесполезны. Политический опыт у врагов Церкви явно больше, чем у ее иерархов. Кроме того, борясь со злом, очень легко заболеть его же болезнями. Например, борясь с бытовым магизмом, противопоставить ему «правословный магизм» (раз у меня соседка балуется «наведением порчи», буду поминать ее каждый день за упокой). Да и просто внешний активизм сопротивления может привести к внутреннему ожесточению и даже гордыне («Я – борец за Истину!»). Этим, я полагаю, и мотивируются неожиданные и трезвые слова Св. Игнатия Брянчанинова: «Не покусись немощною рукою твоею остановить всеобщее отступление».

А значит, не следует ли и христианам расслышать в последние дни Божие предупреждение: «Не бойтесь и не ужасайтесь множества сего великого, ибо не ваша война, а Божия» (2 Пар. 20,15). И все же Израиль не услышал этого предупреждения и совершил ошибку: он нередко отождествлял победу Божию со своей победой. Эту ошибку и мы повторяем постоянно. Не «наша вера», не «наши идеи», не «наша Церковь» победит. Победит Бог. И дай Бог нам при этой Его победе быть рядом с Ним. Дай Бог, чтобы средоточие нашего жизненного пульса, наших упований, нашей любви и стремлений было рядом с Богом, было схоже с тем миром, который Бог создаст тогда. Но это – не наша победа. И молиться надо о пришествии Его Царства, а не нашего господства.

В третьем веке св. Иустин Мученик специально говорил, что не во власти христиан прекратить гонения на Церковь: «Гонения будут продолжаться до тех пор, пока приидет Господь и освободит всех»930.

То, что требуется от христиан в «эру Водолея» – просто выстоять. Вопреки всему не отречься от Христа словом, делом, мыслью и не участвовать в оккультных играх. Мученик – это не только тот, кто идет на плаху. Если у христианина рак, и врачи бессильны, но родственники уговоривают его сходить к «потрясающей целительнице», в случае отказа он приимет поистине мученический венец. Если директор завода увлекся сайентологией и заставляет медитировать по утрам всех подчиненных, уход с работы – это тоже исповедание Христа. Когда по всем каналам Евровидения будут показывать «пришельцев», низводящих огонь с неба и трактующих Евангелие, а христианин будет упрямо повторять в своем сердце «Символ веры» – это тоже будет исповедничеством. Если кришнаит с улыбкой предлагает христианину на улице пирожноепрасад (то есть пищу, ранее принесенную им в жертву Кришне), и христианин найдет в себе силы вопреки возмущению окружающих отказаться от угощения идоложертвенным (см. Деян. 15,29) – и это будет актом сопротивления «мироправителям тьмы».

Так сбудется предсказание древних преподобных Отцов о последних временах: «нашего дела не будут иметь те люди, но придет на них искушение и оказавшиеся достойными в оном искушении окажутся выше нас и отцов наших»931. Посту и молитве первых христианских подвижников не смогут уже подражать христиане последних времен. И все же эти непостники, немолитвенники, неаскеты по предсказанию древних будут облечены в Небесном Царстве венцами большими, чем монахи иных времен – если просто сохранят веру и не осквернят души идолами.

Итак, Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа (здесь, на земле: в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми) – а царство Антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это – конец. Это ненадолго.

Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются призывом: «Ей, гряди Господи Иисусе!» И в приходе Бога главное – что Он пришел, а не то, что всетаки разрушилось с Его приходом. Ведь сказано Христом о признаках конца: «Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше». «Восклонитесь», то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной богооставленности, восклонитесь, воспряньте, подымитесь.

В заключение я хотел бы обратить внимание читателя на то, что я практически не занимался «толкованием Апокалипсиса». Как будут осуществляться события Апокалипсиса, мы не знаем. Но я согласен с Алексеем Лосевым, полагающим, что нам важнее понять смысл того, о чем говорит книга Откровения, нежели пытаться найти толкование для каждого ее образа. Говоря о тех картинах, которые развертывает книга Откровения, философ пишет: «Понимая их подлинный смысл, мы не знаем, как они будут осуществляться, но мы верим, что то, что осуществится, будет иметь именно этот смысл, а не иной. Другими словами, судить о том, как должно исполниться пророчество, можно только по наступлении того события, которое предречено. Полностью о пророчестве можно судить, таким образом, только после его исполнения. Скажут: зачем тогда существует пророчество? Пророчество существует для того, чтобы установить смысл грядущих времен, а не их факты. Поэтому все толкования должны ограничиться установлением только точного смысла событий, а не их фактического протекания. Этото и есть пророчество, а не астрономическое вычисление затмения»932.

О НАШЕМ ПОРАЖЕНИИ

Почему у истории есть конец?

Христианство – едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий: оно предупредило, что в конце концов силам зла будет «дано… вести войну со святыми и победить их» (Откр.13, 7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима (см.: Мф.16, 18). Но «непобедимое» не означает обязательно «победоносное»: «Я видел, как этот рог вел брань со святыми и превозмогал их» (Дан.17, 21).

В перспективе земной истории – не всемирно-историческое торжество христиан, но всемирное же владычество антихриста.

Да, пора завести разговор о том, о чем сегодня меньше всего принято говорить в «интеллигентном обществе» и в «современной культуре» – о последнем. О конце света. Об антихристе.

Тема антихриста в демократической журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, находят неудобным вспоминать о завершающей книге Библии – Апокалипсисе. Мне уже терять нечего. После выхода моей брошюры о желательности восстановления Храма Христа Спасителя, людьми «антисистемы» (если использовать гумилевский термин) мне был поставлен окончательный диагноз: «Впереди у Кураева, видимо, простой черносотенный национализм и банальнейший великодержавный шовинизм. У него уже исчезает проповеднический дар – ни одного яркого образа, ни одного блистательного парадокса. Он уже стращает читателей „формированием нового мирового порядка“ – излюбленная тема борцов с жидомасонством. Пока это еще лишь еле различимые нотки, но скорость падения больше скорости подъема… Дно есть дно, и падение туда может быть бесконечно, но не может быть безнаказанно».

Так вот, «формирование нового мирового порядка» – это не только «излюбленная тема борцов с жидомасонством». Во-первых, «новый мировой порядок» – это предсказанное Писанием общество, в котором уже невозможно будет жить христианам. Во-вторых – это «излюбленная тема» всех оккультных движений. В-третьих – это и в самом деле нескрываемая цель всех масонских движений (в чем можно убедиться хотя бы по апологетике масонства у рериховского ученика Клизовского). Наконец, это просто историософский термин, различающий традиционно религиозные общества и тот порядок вещей, что складывается к исходу ХХ века. Чтобы убедиться в том, что не «борцы с жидомасонством» придумали «новый мировой порядок», достаточно прочитать однодолларовую банкноту: под пирамидкой там подпись – novus ordum seclorum.

Поскольку я не политолог, а христианский журналист, я пишу на эту тему не потому, что этот «новый мир» придет, не из футурологического азарта. Просто я полагаю, что Священное Писание не нуждается в цензуре – ни в оккультной, ни в «прогрессистской», ни в «христианско-демократической». В Писании же тема «нового мирового порядка» звучит как тема богословская.

«Вот – Апокалипсис… Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать… Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми… Это книга ревущая и стонущая…». Вот об этом стоит сказать прежде всего остального. Апокалипсис говорит и об избавлении христиан от ставшего невыносимым гнета «мира сего», и о том, что основная вина за торжество антихриста лежит не на «масонах», а на христианах. Христиане устали быть христианами – вот почему ослабеет свет. Христианам захотелось быть еще кем-то, захотелось попробовать подзабытой языческой духовной «экзотики» – вот почему тьма вновь распространится по всей земле «от шестого же часа до часа… девятого» (Мф.27, 45). «Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим.4, 3 – 4).

Пожалуй, это главная весть христианской апокалиптики: люди сами выберут себе новую веру и новых владык, сами откроют мир для «князя тьмы». Апокалипсис не дает нам спрятаться в уютные формулы: «Все устроится», «Мы не при чем», «Это враги виноваты». Здесь уместно напомнить строчки Бродского:

Почему все так вышло? И будет ложью

На характер валить иль на волю Божью.

Разве должно было быть иначе?

Мы платили за всех, и не нужно сдачи…

Но что же делает неизбежным это печальное обстоятельство: свой последний, итоговый выбор человечество сделает в пользу антихриста, но не в пользу Христа?

Одна из причин этого – своего рода «асимметрия вооружений» добра и зла. Добро не может избирать некоторые средства земной политики, не переставая быть добром. Напротив, для зла нет ограничений. Оно может проводить даже благотворительные акции, не изменяя своей собственной природе (если филантропические действия будут устроены так, что, помогая людям в одном отношении, они будут укреплять их союз со злом в иных проявлениях их жизни, – например, через разжигание тщеславия жертвователей).

Добро не может насильственно вторгаться в сознание людей. Но у зла нет ограничений на гипнократию. Христиане не ставят задачу выведения новой расы людей через использование генной инженерии. Неоязычество, наоборот, вполне готово к проведению генно-селекционной работы с человечеством.

Кроме того, очевидно, что слишком глубоко в человеке сидит «бегание креста», желание жить мимо труда, в том числе мимо труда по исполнению заповедей. С той или иной степенью настойчивости и громкости мы все бубним в лицо Христу те слова, что сказал Ему «Великий инквизитор» у Достоевского: «Уйди, Ты нам мешаешь!» И однажды этот занудно бубнящий мятеж увенчается полным успехом. Согласно повседневно-бытовым желаниям наших сердец – "се, оставляется дом наш пуст. "(см.: Мф.23, 38).

Люди создадут-таки такой образ жизни, такое общество, в котором нельзя будет найти Христа. И это будет конец истории.

Сроков мы не знаем. Вполне возможно, что нынешний неоязыческий бум угаснет так же, как погасли древние гностики и ариане, богомилы и хлысты… Весьма может быть, что пророки «эры Водолея» окажутся очередными лжепророками. Дело ведь не в этом, а в том, что чем дальше, тем больше «чаяния прогрессивного человечества» смыкаются с тем, против чего гремит Апокалипсис.

Я не строю политических прогнозов. Просто – так говорит Библия. И так говорит Гете: «Я предвижу время, когда люди перестанут радовать Бога»… и тогда настанет конец.

Одна из основных интуиций Библии – восприятие истории как священного пространства, где встречаются и ведут диалог Бог и человек. Если же история не может исполнить этого своего назначения – она кончается. «Так бежит время и с собою гонит всех к последнему дню явления Господа нашего Иисуса Христа».

Когда-то мне не давал покоя вопрос: почему история кончается? Почему – при всех наших грехах – Творец не даст шанса еще одному, незапятнанному, поколению? Потом я увидел: история нужна, пока у человека есть свобода. Когда свобода последнего выбора отнимается – створки истории схлопываются. Движение невозможно.

Так равнинная река сама на излучине может намыть плотину: сначала в этой излучине затонет несколько бревен, к ним будет прибивать ил и песок… Появится отмель, затем – коса. А затем возможно и появление плотины. И нужно будет промывать другое русло.

Так и река истории. Поколение за поколением оставляет все больше грязи в ее русле. И небо становится все дальше. Все труднее расслышать вопрос: «Господи, что мне делать, чтобы наследовать Жизнь Вечную?» (см.: Мр.10, 17). И еще сложнее услышанный ответ исполнить… Конец истории: ничего уже не сбывается… Не исполняется. И ничто не входит в Вечность.

Вот одна из самых странных мыслей христианства: от наших грехов могут погаснуть звезды. Наши скабрезности свернут дорожку Млечного Пути. Апокалипсис – это радикальный антропоцентризм. Мир кончится не из-за исчерпанности в нем физической энергии. Человек прикончит мир, а не энтропия.

Не согласны? Но обратите внимание: оказывается, что Церковь не унижает человека, а невероятно превозносит его. Для физической эсхатологии история человека есть лишь страничка в истории Космоса: Космос был и будет без человека. Для теологии история Космоса лишь эпизод в истории человека: человек будет, когда Вселенной уже не станет. Человек переживет Космос. Согласие или несогласие с этим утверждением означает постановку вопроса о том, нравственные законы или физические лежат в основании Вселенной. Христианство убеждено, что этика имеет космическое значение. Лишь если считать, что значение человечества во Вселенной тождественно значению массы тех веществ, которые человечество потребляет, – лишь тогда кажется безумным связывать судьбы метагалактик с поведением разумной плесени, тонкой пленкой покрывшей третью планету звездной системы, летающей по самой окраине Млечного Пути.

Но есть и иной взгляд. Согласно ему – «мы не можем не подивиться тому, что современному человечеству в общем и целом живется все еще так хорошо и слишком хорошо по сравнению с теми бедами, которые могут возникнуть из этого кризиса».

Христианское убеждение в том, что у мира будет конец, есть следствие иерархического сознания. Мир не есть Бог. Но эта формула не статична. Это не просто констатация. Если мир не есть Бог, – значит, он чужд Вечности, а следовательно он историчен. Его не было, и он может снова не быть. Так размышляет любая религиозная философия, дошедшая до представления о Боге как Абсолюте и попробовавшая уже оттуда, с вершин опознанного ею высшего и единственно подлинного Бытия, взглянуть на наш мирок. В сиянии Божества меркнет значимость мира… Но в христианстве открывается нечто иное. Хотите посмотреть на мир глазами Бога? Что ж, – «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…»(Ин.3, 16). Значит, – мир реален в глазах Бога. Мир дорог для Бога до такой степени, что Он Сам жертвует Собой ради спасения мира от распада. И в то же время мир настолько далек от Бога, что для заполнения пропасти между Богом и миром нужна Жертва. Языческие религии рассказывают о том, какие жертвы человек должен приносить богам. Евангелие рассказывает о том, какую Жертву Бог принес людям.

Мир дорог Богу. Но Бог – вечен, а мир – нет. Именно поэтому в христианстве формула «мир не есть Бог» не статична. Это различие должно быть превзойдено. Мир должен быть обожен. Мир не должен остаться только миром, только тварью. Из того обстоятельства, что мир не является Богом, следует, что мир должен двигаться, он призван к движению, к изменению своего онтологического статуса. Поэтому иерархичность бытия в христианстве динамична: «Мир не есть Бог, но должен стать Богом!»

Сам мир не может перескочить границу времени и Вечности. Но Бог выходит ему навстречу: Бог стал человеком, чтобы человек стал богом, то есть не остался в скотстве. Но стать богом значит что-то приобрести, а что-то утратить. «Проходит образ мира сего» (1 Кор.7, 31). Именно: уходит образ, то есть способ бытия этого мира, но не сам мир. Уходят модусы тварного бытия: время и пространство (пространство как несовместимость единого и многого; время как неизбежность утрат и уничтожения).

Время может уйти из мира потому, что оно ему не необходимо. Если бы мир возник путем безвольных истечений (эманаций) из Божественной Сущности, если бы мир возникал не по свободной воле Творца, а был бы некоей необходимой ступенью деградации духовной энергии, отделяющейся от своего Первоисточника (так возникновение мира мыслится в гностицизме, неоплатонизме и в индуизме) – тогда мир не мог бы существовать без времени. Тогда время возникало бы как необходимое и неизбежное следствие удаленности от Вечного Первобытия. А возвращение к Истоку означало бы не только устранение времени, но и мира вместе с ним. Есть мир, отличный от Божества, – есть и время. Нет времени – нет и мира. Мир, сродненный со временем, не мог бы не исчезнуть, не раствориться там, где времени нет, – в Божественной Вечности.

Но Бог Библии свободно наделил мир временностью. Время не предшествовало созданию мира. Мир не растворен во времени. И потому может быть так, что «времени уже не будет» (Откр.10, 6), а мир – будет.

Бог Библии творит мир сознательно и свободно. В отличие от Брахмы, Он не спит. Он видит свое создание и благословляет его (см.: Быт.1, 31). Поскольку мир не вытекает из Божества безвольно, неконтролируемо и постоянно, – то в христианстве нет идеи постоянного возобновления мира, идеи вечного возвращения, цикличной историй. Мир не должен быть рядом с Богом. Бог может бытийствовать без творения мира. Бог не обречен на то, чтобы постоянно порождать миры, изливать их из Своих глубин.

Поскольку же Бог творит мир не безвольно, но осознанно – Он знает, какую цель Он ставит перед миром. Бог знает смысл истории.

Но смысл – это то, что находится за пределами события. Смысл всегда «вне». Если у истории есть смысл, значит, история должна иметь свой предел: иначе у нее не будеть того «вне», той Цели, которая оправдывала бы собой весь ток истории.

Если история ничему не служит, – значит, нет такой Ценности, которая ее делала бы ценной. Попытка создать теорию исторического прогресса без христианства – это попытка перенести в Европу языческую идею бессмысленно вращающегося «колеса сансары», но только при этом еще и без идеи множественности жизни: одна, единственная жизнь есть у каждого из нас и она должна просто лечь «навозом» в счастье будущих поколений. Размышления о том, что мы должны жить ради блага грядущих поколений, – это размышления, пригодные разве что на скотном дворе. Там тоже смысл существования отдельного индивида обеспечивается тем, что молокоотдача стада со временем становится выше. В этом случае философия истории превращается в философию животноводства.

После Достоевского с его «слезинкой ребенка» считать, что вся история и исчезновение тысяч поколений есть не более, чем навоз, удобряющий комфорт далеких потомков, уже просто стыдно. Смыслом Истории и жизни может быть только такой смысл, который был бы достижим и дарован каждому из поколений, каждому из людей. Этот смысл должен быть и вне истории, и в то же время должен быть постижим и достижим из любой ее точки. Только если мы скажем, что целью человеческой жизни и – соответственно – истории является о-вечнение жизни каждого из людей, – только тогда наш взгляд на историю будет подлинно человечным. Смысл жизни не в том, чтобы когда-нибудь мои потомки смогли с максимальным комфортом прожить отведенные им 70 или 90 лет, а в том, чтобы жизнь каждого могла быть воспринята в благую вечность.

Смысл жизни в том, чтобы жить. Вопрос – в качестве жизни. Понятно, что вряд ли речь может идти о материальном комфорте. Согласится ли человек, если ему предложат: мы даем тебе миллион, но через час расстреляем? И умножение мира культуры и научных познаний тоже не наполнит смыслом всю человеческую жизнь. Помните, у Тургенева: "А в этом, по моему мнению, и состоит высочайшее блаженство! – В обладании Истиной? – Конечно. – Позвольте; в состоянье ли вы представить себе следующую сцену? Собралось несколько молодых людей, толкуют между собою… И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. «Что такое? Что такое?» – «Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот еще: между двумя точками самый краткий путь – прямая линия!» – «Неужели! О, какое блаженство!» – кричат все молодые люди и с умилением бросаются друг другу в объятия!.. Вы смеетесь… В том-то и дело: Истина не может доставить блаженства!.. " Для человеческого счастья нужно прикосновение к той Истине, что касается над-животной, над-природной сути человека.

Цель жизни в том, чтобы придать жизни такое качество, которое помогло бы жить невзирая на то, что даже время уже истекло. Жить Вечно. Эта вечность не встроена в человека изначально. Но Она сама так низко склоняется к земле, что ее можно впустить в себя. Человек не обладает Вечностью. Но Она может быть ему подарена.

Итак, у истории есть замысел, есть Смысл. Но если мир делает себя закрытым для Замысла, – то история кончается. Прекращается движение к смыслу, за свои пределы (трансцендирование). Мир прекращает перерастать самого себя. Если мир не стремится за свои пределы – он гниет и исчезает. Так акула, остановившись, тонет.

Еще один парадокс христианства: мир кончится потому, что он должен быть преображен в Божией Любви, – и мир кончится потому, что «по причине умножения беззакония… охладеет любовь» (Мф.24, 12). Мир призван Любовью к вечности, но если он не откликается на этот призыв – он распадается. Следовательно, конец есть разделение. С Богом будет то, что не может не быть. Остальное погрузится в небытие. Когда иерархически низшее навяжет себя среднему – лишь Свыше сможет придти спасение.

Значит, – проблема эсхатологии в нас, в нашей иерархии ценностей. От нас зависит будущее России – Православия – христианства – человечества –Вселенной. Это реализм категорического императива Канта (‘’поступай так, как если бы твоя воля стала бы законом для всей Вселенной, чья история начинается лишь с этого момента’’). Эсхатологическое уточнение кантовской формулы таково: если твоя воля, будучи злокачественной, действительно станет законом для всей Вселенной, – то история Вселенной этим моментом закончится…

Христианство в цивилизации досуга

До некоторой степени утешительно было бы считать, что антихрист некоей неотразимой магической силой насильно навяжет себя людям. Но в том-то и особенность последней исторической трагедии, что «народы со всею охотою сделаются его союзниками». А для того, чтобы человечество само сделало такой выбор, – в его повседневной жизни должно быть что-то, что подталкивало бы его к подобному волеизъявлению. Антихрист может быть избран и признан только в том случае, если его система ценностей еще до его явления стала господствующей. На смену Евангелию, официально все еще чтимому, приходит иной идеал – и вместе с ним на место человека заступает Масса, умерщвленная своим идеалом. «Так к полному удовольствию нашей современной печати совершится последний фазис христианства и заключатся судьбы всемирной истории. Настанет „хилиазм“, „1000 лет“ блаженства, когда будут писаться только либеральные статьи, произноситься только либеральные речи, и гидра „национализма“ будет раздавлена… Скучновато. Ах, канальственно скучновато везде…»

В том царстве антихриста, которое описывает Апокалипсис, у человека будет свобода: выбирать того или иного кандидата, купить эту марку холодильника или иную. Но вертикали не будет. По верной мысли Г. Померанца, «само обращение к Богу создает вертикаль, создает новую степень свободы – вверх. Без иерархии высоты свобода неполна – есть только топтанье вправо-влево, вперед-назад». Мир, в котором нет вертикали, нет иерархии ценностей, – это мир пошлости. Все занижено. Все плоско. Все одинаково. Обо всем можно судить и рядить одномерно. Мы и наши моды – мерило всего. И человек забывает, что он призван к служению. Он забывает, что жить можно только ради того, за что не страшно умереть. Забыв это, он, между прочим, для начала утрачивает и другое знание – знание о том, что « есть истины, за которые можно жить и умирать; есть вторичные истины, есть вторичные истины, за которые нельзя, – за которые мы не имеем права жить и умирать». Потеряв небо над своей головой, человек теряет ориентацию и, неподсудный никому, сам присваивает себе право судить всё и вся…

27 октября 1998 на моей пресс-конференции в г. Иванове речь зашла о причинах, по которым Церковь выступила против показа фильма «Последнее искушение Христа» по НТВ. И вдруг директор областной телерадиокомпании в Иванове выступил в защиту своего коллеги и соплеменника Гусинского (хозяина НТВ и председателя Российского еврейского конгресса), бросив между делом: «Каждый из нас судит Христа по-своему». И даже после моего возмущения не поправился, что, мол, «судит о Христе». Так действительно точнее: «наши плюралисты» присвоили себе право судить Христа…

Как оторваться от этого плоскостного мышления? «Только путем приобщения к бульшему человек делается свободным от мйньшего, от самого себя, каким он есть сейчас». Опять же по верному слову Г. Померанца: «Слой сознания, на который действуют инстинкт, идеология, реклама и т. п., – почва нашего неосознанного рабства. Свобода коренится на самой большой глубине, там, где не остается никакого выбора и не мы свободны, а Бог свободно расправляется в нас. Свобода в аду – возможность выбрать другое, выбраться из ада. Но в раю всякое другое – это потеря рая, и свобода любящего есть отказ от выбора. Свобода найти переходит в свободу сохранения найденного; или она разрушает найденное во имя права на вечный поиск (соблазн Ставрогина). Достоевский довел историю Дон-Жуана до конца, который только смутно осознан в легенде: Ставрогин проваливается в ад исчерпанных желаний».

Здесь говорится о высшей свободе: свободе в Боге. Но ведь даже и малая свобода может быть минимизирована – свобода выбирать между Богом и тлением. Человек может быть воспитан так, что он и не узнает о том, что в него заложена такая свобода, что у него есть право на такой выбор. Память о Христе будет погребена тем успешнее, чем привычнее будет это имя. «А что тут думать-то – и так все известно: был такой моралист в древности. Он начал борьбу за права человека. Ну а сейчас у нас совсем свобода!» И вот уже большинство школьников, опрошенных в германских супермаркетах во время рождественских распродаж, оказывается, даже и не знают о том, день Рождения Кого именно они празднуют столь весело и вкусно.

Бог – подлинный Бог – будет забыт. Его лик будет слишком тусклым на фоне рекламных щитов и эстрадно-политических «имиджей». Пригрядшее общество не сможет дать ответ на главный вопрос: «Что значит быть христианином?»

Уже сегодня ответ почти неслышен. На Западе «быть христианином» понимается как «быть порядочным гражданином, исправно платить налоги и в меру заниматься филантропией». На заре ХХ века Бальмонт сказал о Западе (Париже): «Здесь вежливо холодны к Бесу и к Богу, и путь по земным направляют звездам» («Здесь и Там»). В середине ХХ века крупнейший протестантский богослов столетия Пауль Тиллих, отвечая на вопрос, молится ли он, возразил: «Нет, но я медитирую». Ну, а конец века у нас у всех еще на памяти…

В православных странах ответ еще хуже: «быть православным – значит быть русским (болгарином, сербом, румыном, греком)»… По верному наблюдению Георгия Федотова, «слишком много приходит в Церковь эстетов и инвалидов, жаждущих Византии, а не Христа».

Часто политические интересы и национальные чувства ставятся выше религиозного долга и духовной трезвости. Например, газета, в восприятии которой даже я являюсь экуменистом, сама публикует архиэкуменические тексты, вроде обращения к монаршим домам мира: «Все мы искренне радуемся за Ваших подданных, которых Господь не лишил заботливого монаршего попечения, и желаем им процветания и духовного возрастания под надежным государевым скипетром». А ведь православных государей в мире ныне нет. И если не является экуменизмом убеждение в том, что возможно духовное возрастание неправославных подданных под властью еретических монархов, – то что же такое экуменизм?.. Вообще, «Русский Вестник» – прекрасный пример модернистского вырождения Православия в игру. Люди, никогда и никого не приведшие в Церковь, путающиеся и в своих мыслях, и в богословии, на протяжении многих лет ведут кампанию – по сути – против всех современных православных проповедников. Люди играются в «ревнителей православного благочестия», не задумываясь о последствиях своих игр…

А вот еще один дивный образец подобного недомыслия: Обращение Центрального совета Общероссийского движения «Россия православная» по случаю Дня Победы заверяет, что мы не забудем «подвиг тех, кто по заповеди Христовой жизни свои положили на алтарь Победы» (Десятина. Газета православных мирян. М., 1998. № 3 ). Но ведь такой заповеди Христовой нет. Никогда Христос не призывал людей приносить свои жизни на «алтарь победы». За ближнего своего – можно отдать душу свою. А вот за «алтарь победы» – нет. «Алтарь победы», на который требуется приносить жертвы, – это выражение слишком уж языческое. Вспомним, какая долгая борьба велась православными римскими императорами за то, чтобы удалить из зала заседаний римского сената статую Победы (Ники). Сначала император Констанций потребовал ее удаления. Затем император Юлиан Отступник отменил это распоряжение. Император Грациан приказал восстановить повеление Констанция относительно жертвенника Победы, но сенат отправил к императору легата с просьбой отменить повеление. Грациан не принял миссии. Затем сенат снова ходатайствует о том же – теперь перед императором Валентинианом II. В 384 г. святой Амвросий Медиоланский убедил императора не возвращать «алтарь победы» в сенат… Но спустя полтора тысячелетия снова все забыто – и небезобидная игра с «жертвами» и «алтарями» продолжается уже во вроде бы православных газетах. А статуя богини Ники на Поклонной горе поднялась над куполом православного храма…

Нередко сегодня мы видим людей, которые выдают фразы типа: «Я атеист, но при этом я русский, а значит православный». Или наоборот: «Я православный, но, правда, я атеист». Конечно, такая редукция христианства к этнографии не соответствует Евангелию, но она будет очень близка замыслам антихриста. Вспомним, чем искушает антихрист христиан на «Восьмом Вселенском Соборе» в «Трех разговорах» Владимира Соловьева…

По догадке Владимира Соловьева мечта антихриста – запереть Православие в ритуально-этнографический заповедник. В «Повести об антихристе», которая венчает последнюю книгу В. С. Соловьева «Три разговора», антихрист, провозгласивший себя президентом земного шара, надеясь купить благорасположение к нему православных, обращается к ним с такими словами: "Любезные братья! Знаю я, что между вами есть и такие, для которых всего дороже (курсив мой. – А. К.) в христианстве его священное предание, старые символы, старые песни и молитвы, иконы и чин богослужения. И в самом деле, что может быть дороже (курсив мой. – А. К.) этого для религиозной души? Знайте же, возлюбленные, что сегодня подписан мною устав и назначены богатые средства Всемирному музею христианской археологии… с целью собирания… и хранения… памятников церковной древности… Братья православные! Кому по сердцу эта моя воля, кто по сердечному чувству может назвать меня своим истинным вождем и владыкою, пусть взойдет сюда!"…

Помнится, толпа иудеев именно это и сделала, требуя осуждения Царя Иудейского и клянясь Пилату, что нет у нее иного владыки, кроме кесаря… Так вот, у В. Соловьева в этот момент, когда «большая часть иерархов, половина бывших староверов и более половины православных священников, монахов и мирян с радостными кликами взошли на трибуну», встает старец Иоанн и свидетельствует, что "всего дороже в христианстве сам Христос ".

По крайней мере по отношению к Православию политика соловьевского антихриста уже реализуется: Православие успешно вгоняется в этнографически-ритуальный заповедник. Можно говорить и писать об обрядах и традициях – нельзя (в прессе или в школе) говорить о вере.

И сами православные тоже поразительно прохладны в изучении своей веры. Вот два эпизода из жизни иеромонаха Серафима (Роуза). Когда по благословению владыки Иоанна (Максимовича) в Сан-Францисской епархии начали читать лекции по богословию, "Евгения поражало, насколько плохо слушатели знают Библию. " Русские задают такие вопросы, словно никогда и не заглядывают в Писание «, – сказал он как-то Глебу Подмошенскому. – „А они и впрямь не заглядывают, – ответил тот, – не приучены. Богослужения они проводят сообразуясь с традицией, что, бесспорно, очень хорошо, а вот Писание обходят стороной“». А в итоге – «В Сан-Франциско недалеко от наших православных церквей стоит черный дом – храм сатаны. Недавно профессора социологии и студенты университета в г. Беркли провели исследование: кто же посещает этот храм? Оказалось, в основном дети из русских православных семей. Исследователи пришли к заключению: такие дети, не приученные к собственной вере, не осознавшие ее, легче всего поддаются сатанизму, ибо Православие – религия, которая требует многого, и, если не выполнять этих требований, душа ощущает пустоту». Вот и в России самые популярные религиозные интернетовские странички – это те, что принадлежат «Церкви сатаны».

Наша немощь в проповеди о Христе приводит порой к странным ситуациям. Однажды на некоем монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада «Православие–Самодержавие–Народность», я заметил, как три весьма милые и интеллигентные женщины, сидевшие впереди меня, оживленно и «на троих» читают книжку под названием «Руническая магия», причем явно воспринимая ее в качестве «учебного пособия». Я попросил этих активисток «русского возрождения» хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что «надо же все знать! со всем познакомиться!». Вот, правда, когда я их спросил – знают ли они «Отче наш» или библейские заповеди, ответом было молчание… Постепенно даже христиане забывают, что значит – «быть христианином».

В течение последних столетий христианство старательно опустошалось просветительским рационализмом. Богословы (протестантские и католические, а следом за ними даже православные) старались рационально обосновать христианскую веру. Мистика тщательно «выпаривалась». Чудеса превращались в «выдумки», «фольклор», а то и просто в обычные природные феномены. Таинства были превращены в обряды, а последние – в «Библию для неграмотных», то есть в изъяснение библейских текстов посредством жестов. Очищенное от «магизма» (то есть от энергийной, благодатной насыщенности Сверхмирным Присутствием) христианство стало слишком рациональным. И когда европейцам открылись глубины аскетики и мистики Востока, они стали всматриваться в них, нисколько не подозревая, что своя аскетика и своя мистика есть в церковном христианстве.

И сегодня религиозное сознание нецерковных людей просто поражает своей противоречивостью. Заходит речь о Православии – и оно обвиняется в «обрядоверии» и «магизме». Но вот тот же самый человек, только что обвинявший православие во всех грехах, обращается к миру нехристианских, языческих и шаманских, практик, и тут он уже преисполнен решимости обрести эзотерический смысл в самых странных обрядах и признать весьма полезной любую языческую практику насыщения любого предмета любой «энергией». И даже многим церковным людям еще невдомек, что протестантизация православия ведет в тупик, потому что делает нас безоружными перед возрожденным язычеством. Будущее церковной мысли – в развитии «философии культа». Хватит баловаться морализаторством и в обрядах видеть только символы, а в богослужении – проповедь. Пришел враг более страшный, чем рационализм. Пока мы доказывали, что наши обряды не магия, пришла действительно магия. И защищаться от нее надо не словом, а благодатью.

Христиане, оставшиеся только с «социальной доктриной Церкви» в руках и с рассуждениями о «христианском понимании прав человека», – христиане, стесняющиеся святой воды и буквального понимания слов Спасителя о преложении хлеба и вина в Его Плоть и Кровь, не смогут устоять перед наступлением оккультных сил. Именно – сил, стихий, а отнюдь не просто пропаганды.

Нас подталкивают к «реформам». И правда, – когда живой организм живет, он развивается. Но нет ощущения, что всегда эти призывы идут от людей, желающих добра Церкви, и нет ощущения, что все предлагаемые реформы пойдут на пользу.

Нам говорят, что если Церковь начнет реформы, – то исчезнут основания для критики в ее адрес. Нам говорят, что, если Церковь начнет реформы, – это станет признаком ее жизнеспособности. Но на деле-то все наоборот: чтобы стать сегодня сторонником реформ – достаточно просто впечатлительности, внушаемости, «современности». Чтобы плыть по течению и пользоваться похвалами неверов, чтобы принимать комплименты по поводу своей «терпимости» и «открытости» от неоязычников – не надо мужества. Но чтобы быть самими собой при любой погоде – нужно иметь больше твердости. Эту внутреннюю твердость и пытается распылить «дух времени», настойчиво влагая в умы нехитрую мысль о том, что Церковь должна догонять наше время, что мерилом для христианства является постхристианский мир, а совсем не Евангелие. Но на языке сегодняшней прессы «мужественными» называют отступников, безопасно диссидирующих под публичные аплодисменты, а «безвольными соглашателями» («не решающимися разорвать догмы церковных традиций») – тех, кто остается верен Православию.

Христианство сводят к словам, а словами учат играть. В «игровой» цивилизации постмодернизма подмена понятий происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает вдруг – а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный – как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: «Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма – разбив все туалеты в техникуме». Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но «актом вандализма» оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование. Ясное дело: баран нарочно отрастил себе рога, чтоб на волков охотиться…

А бывший доцент Петербургской духовной академии и игумен Вениамин (Новик) вдруг возлагает на себя новое монашеское послушание: «В перерыве игумен Вениамин (Новик) заявил корреспонденту „Метафразиса“: „У вас теперь работы прибавится, мы начинаем борьбу против главной тоталитарной секты в России – Русской Православной Церкви“». Монах, смысл своей жизни видящий в борьбе против своей Церкви, – это достойный представитель той самой постмодернистской игровой цивилизации, которая делает возможной любые сюжеты – вплоть до «интронизации» антихриста…

Земная власть для владыки ада

Важно понять, что царство антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе.

Современное католичество слишком льстит нынешней цивилизации, полагая, что она может переродиться в «цивилизацию любви», в Царство Божие на земле прежде Второго пришествия Христа и даже прежде воцарения антихриста. Профессор Женевского университета и один из ближайших сотрудников папы Иоанна-Павла II в области выработки социальной доктрины католичества Патрик де Лобье склонен именно к такого рода пророчествам. Как гласит предисловие к его книге, «вопреки трагической перспективе протестантского теолога Карла Барта, Патрик де Лобье, следуя за Лактанцием, Бонавентурой и Николаем Кузанским, считает, что Царство Божие осуществится в рамках истории, на земле. Это будет цивилизация любви, предвозвещенная Павлом VI и постоянно упоминаемая Иоанном-Павлом II». Лобье также считает, что его позиция не маргинальна в современном католичестве: "Папы от Пия XII до Иоанна-Павла II провозглашают возможность «новой жизни человечества в состоянии непрерывного прогресса, порядка и гармонии» (Пий XII. Новогоднее послание 1957 г.), «новой, столь долгожданной Пятидесятницы, которая обогатит Церковь новыми силами… Новый скачок вперед в создании Царства Христова в мире» (Иоанн XXIII. Речь на закрытии Первой сессии II Ватиканского собора 1962 г.). Павел VI произнес 25 декабря 1975 года свою памятную речь о цивилизации любви: «Цивилизация любви восторжествует над горячкой беспощадных социальных битв и даст миру столь ожидаемое преображение человечества, окончательно христианского».

Но если действительно произойдет «окончательно христианское» преображение человечества (не отдельных людей, а всего человечества), – то откуда же после этого возьмется антихрист и его владычество? Тогда царство антихриста это daemon ex machina. В таком случае его вторжение есть чистая магия, а не итог нашей истории. Его приход лишен логики, а власть Христа над историей – лишена и смысла, и милосердия. Ибо зачем же Христос предаст людей, живущих в «окончательно христианской цивилизации любви» на поругание сатанинской магии?

Лобье полагает, что события Второго пришествия будут повторять события Страстных дней: Вербное воскресенье–Страсти–Пасха. Сначала торжество Христа-Царя, затем Его поругание, затем – новое торжество. Поэтому он часто говорит о том, что человечеству еще прежде антихриста предстоит увидеть Вход Господень в Иерусалим, который и ознаменует пришествие «цивилизации любви». «Эта Осанна истории должна будет подготовить апостолов последних времен, как некогда первых апостолов». «Эту историческую Осанну мы называем цивилизацией любви».

Лобье убежден, что «видимое и временное проявление славы Церкви в рамках истории связано с примирением с избранным народом», т. е. с Израилем. По его мнению, посещение папой Иоанном-Павлом II римской синагоги 13 апреля 1986 г. было «пророческим знаком, связывающим некоторым образом наступление цивилизации любви с примирением между христианами и евреями. Вы – наши старшие братья».

Оказывается, евреи примут Христа раньше, чем примут антихриста. «Цивилизация любви станет возможна через единство христиан, примирение Церкви и Синагоги, когда Евангелие будет проповедано всем народам. Христиане и евреи выйдут из Иерусалима, чтобы встретить Его и возвратиться вместе с Ним». Так что же: весь мир примет Христа, причем уже не в рабском, а в Царском знаке, чтобы затем снова отречься от Него? Но тогда как же эта «цивилизация любви» вдруг сразу станет открыто сатанинской? Ведь одно дело – не узнать Христа, пришедшего в облике раба, а другое дело – бунтовать против Него после очевидной для всего мира новой Пятидесятницы…

К мечтам о «цивилизации любви» можно применить недоуменные слова святителя Григория Богослова: «У них есть и это, не знаю, откуда взятое, какое-то новое иудейство – бредни о тысячелетии».

Что же служит основанием для этих странных предсказаний? Во-первых, верность некоторому духу, во-вторых, верность некоторым голосам. Дух, о котором идет речь, это «дух времени». Как сказал папа Павел VI, «глас времени – глас Божий». А голоса – это то, что слышалось некоторым католическим мистикам. Эти голоса предвозвещали «цивилизацию любви».

Лобье ссылается, например, на видения Маргариты Марии Алякок, которая приписывает Христу желание мирских почестей: «Как мне кажется, Он желает с пышностью и великолепием вступить в дом князей и королей и обрести там почести. Ему будет приятно увидеть великих мира сего поверженными и униженными перед Ним». Пред нами признак острой юдаизации католического мышления. Ведь именно в иудаизме мессии приписывается принятие на себя земной славы и власти.

Но еще более замечательно видение Мари Севрэ (1872–1966), которая услышала глас: «В конце времен Я перенесусь в начало и до окончания времен. Я хочу исчерпать всю мою мощь Создателя! Пусть узнают души, что Я сгораю от пламенного желания видеть их, всех и каждую, предоставленных бесконечному разнообразному воздействию моего Духа. Здесь апофеоз, который Я готовлю земле перед окончанием времени. Нужен период собирания душ, даже из толпы, чтобы Дух мог воздействовать на них, не важно где, не важно когда! Затем произойдет великолепное обновление, подобное чудесному вселенскому концерту, каждая душа исполнит ту ноту, которой ее научит Дух света и любви, Дух Божественных преображений. И так подготовится этот ослепительный мирный период, когда все на земле восхвалят Меня! Я, Создатель, Я хочу, – перед концом времени, – Я хочу насладиться подобным молнии моим прекрасным, сверкающим творением. Я хочу увидеть его прекрасным перед тем, как разрушить эту землю».

С точки зрения богословской, Бог как Бесконечность вообще не может «исчерпать всю мощь Создателя» ни в каком творческом акте. Стиль самого послания вполне спиритуалистически-экзальтированный (что, увы, нередко для католической мистики, особенно женской). Но главная непонятность все та же: зачем это Христу, создав прекрасную «цивилизацию любви», бросать потом человечество на произвол бесов? Что за капризы ребенка, строящего песочный замок, а потом его разламывающего?

Православие же и в этом вопросе, как и во многих других, сохранило традиционную позицию, более близкую к Писанию.

Если те образы царства антихриста, что нам дает Библия, переложить на язык политологии, мы увидим, что, во-первых, это царство экуменическое. Экуменическое – в смысле объемлющее, «экумену», мир той культуры, где живут или могут жить христиане. Царство антихриста может быть вполне глобальным – и все же не включать в себя те районы Земли, те народы и страны, где нет христианских Церквей. В конце концов, если там Сын Божий и так не принят или отвергнут, неизвестен или забыт – зачем тратить силы на внешнее подчинение этих регионов западным христоборческим силам.

Точнее говоря, контроль антихристова царства над нехристианскими территориями должен быть таким, чтобы он исключал возможность появления угрозы со стороны иных регионов. Границы между христианскими государствами должны быть стерты, чтобы весь христианский мир управлялся из единого центра власти и управлялся так, что христианские ценности будут подвергаться постоянному давлению и коррозии. «Внешний мир» должен быть просто контролируем настолько, чтобы он не угрожал тому порядку вещей, который сложился в «экумене».

Во-вторых, не забудем, что речь идет все же о «царстве», а не о «республике», режим антихриста будет весьма жестким. Это будет авторитарный режим. Каким образом нынешняя демократия может мутировать в авторитаризм? Ради сохранения своей, уже раньше сложившейся, системы ценностей люди будут готовы поддержать самые радикальные и антигуманные меры. Если смысл жизни для них будет заключатся в комфорте, – что ж, ради этого можно жертвовать и детьми (абортами устраняя угрозу своему материальному благополучию), и стариками (умерщвляя путем эвтаназии тех людей, общение с которыми не приносит радости и удовольствия), и просто иноплеменниками (оставляя в нищете и голоде то большинство землян, которое не входит в «золотой миллиард»). И конечно, они будут поддерживать даже «превентивные войны», которые любезный их сердцу и желудку «новый мировой порядок» будет вести с теми, кто не согласен с таким устройством мира.

По верному размышлению политолога Александра Неклессы, «менталитету людей нового времени присуща органичная вера в роль экономического процветания как гаранта человеческой свободы. Границы мирского благополучия оказались подспудно отождествлены с мерой этой свободы. А развитие личности, ее статус – напрямую соотнесены с экономическим успехом. Потому-то угроза достигнутым стандартам процветания воспринимается как покушение на отвоеванное пространство, как размывание континента свободы окружающими его темными водами архаики. Опасность краха основополагающих ценностей существует и она должна быть предотвращена любой ценой. С этого момента либерализм начинает претерпевать знаменательные метаморфозы, и, распечатывая свои радикальные потенции, утрачивать присущую ему (казалось бы, органично!) толерантность… Возрожденчески-просветительская версия гуманизма оставалась цветущим деревом, пока развивалась в определенном контексте. Но только сейчас, на пороге предельно секулярного, постхристианского мира ее дальние горизонты обнаруживают себя парадоксальнейшим образом: гуманизм начинает проявляться как антигуманное мировоззрение».

Если создается царство, вдобавок глобальное, то стоит посмотреть: как же формируются те нити, по которым эта власть будет осуществляться, и какими именно средствами она будет контролировать жизнь людей.

Глобальное управление требует высочайшей техники управления и предполагает существование весьма развитого аппарата управления. И именно западная цивилизация разработала технологию глобальной и дотошной власти. Ни одна из предыдущих «всемирных» империй не обладала аппаратом принуждения и управления столь сильным, чтобы действительно контролировать жизнь своих провинций и граждан. В лучшем случае она ограничивалась контролем над жизнью местных элит. Но для обывателя почти не было разницы – в какую из столиц уходят его налоги.

В современном же западном сообществе возникли такие «техники» управления, которые позволяют властям иметь практически полную информацию о всех сторонах жизни гражданина, а также позволяют мгновенно доносить до сведения исполнителей распоряжения верховной власти (во времена Гоголя, как мы помним, от Петербурга, стоящего на границе империи, до неких славных городов – «хоть три года скачи» – не доскачешь). При плохих дорогах, медленных средствах сообщения, неразвитых средствах связи и передачи информации столица не может контролировать жизнь провинций, а тем более отдельных граждан до мелочей. Не будем также забывать, что численность чиновничьего аппарата в прошлые столетия была весьма мала.

Сегодня средства контроля и способы добычи информации о жизни человека весьма эффективны, и с каждым поколением жизнь человека, его дом и даже его душа становятся все прозрачнее.

Христианство - едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианская эсхатология гласит, что в конце концов силам зла дано будет “вести войну со святыми и победить их” (Откр 13:7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима. Но “непобедимое” не означает обязательно “победоносное”. В перспективе земной истории - не всемирно-историческое торжество Евангелия, но всемирное же владычество Антихриста2.

Да, пора завести разговор о том, о чем сегодня меньше всего принято говорить, - о последнем. О конце света. Об Антихристе.

Тема Антихриста в журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, считают неудобным вспоминать о завершающем Библию Апокалипсисе. Точно так же непристойным считается неодобрение того, что расплывчато называется “новым мировым порядком”. Но формирование нового мирового порядка - это не только излюбленная тема “борцов с жидо-масонством”. Новым мировым порядком можно назвать не только (и не столько) умозрительную модель всеобщего мира и благоденствия, сколько предсказанное Писанием общество, в котором уже невозможно будет жить христианам. Кроме того, это “излюбленная тема” всех оккультных (в том числе масонских) движений. Наконец, это просто историософский термин, различающий традиционно религиозные общества и тот порядок вещей, что складывается к исходу XX в.

Поскольку я не политолог, а христианский журналист, я пишу на эту тему не потому, что этот “новый мир” придет, не из футурологического азарта. Просто я полагаю, что Священное Писание не нуждается в цензуре - ни в оккультной, ни в прогрессистской. В Писании же тема “нового мирового порядка” звучит как тема богословская.

“Вот -Апокалипсис… Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать… Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми… Никакого нет сомнения, что Апокалипсис - не христианская книга, а - противохристианская… Это книга ревущая и стонущая…”3. Вот об этом стоит сказать прежде всего остального. Апокалипсис говорит и об избавлении христиан от ставшего невыносимым гнета “мира сего”, и о том, что основная вина за торжество Антихриста лежит не на “масонах”, а на христианах. Христиане устали быть христианами - вот почему ослабеет свет. Христианам захотелось быть еще кем-то, захотелось попробовать подзабытой языческой духовной “экзотики” - вот почему тьма вновь распространится по всей земле “от шестого же часа до часа девятого”4. “Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей <…> и от истины отвратят слух и обратятся к басням” (2 Тим 4:3-4)5.

Пожалуй, это главная весть христианской апокалиптики: люди сами выберут себе новую веру и новых владык, сами откроют мир для “князя тьмы”. Что же делает неизбежным такой последний выбор?

Одна из причин этого - своего рода “ассимметрия вооружений” добра и зла. Добро не может избирать некоторые средства земной политики, не переставая быть добром. Напротив, для зла нет ограничений: оно может даже проводить благотворительные акции, не изменяя своей собственной природе.

Добро не может насильственно вторгаться в сознание людей. У зла нет ограничений на гипнократию6. Христиане не ставят задачу выведения новой расы людей через использование генной инженерии. Неоязычество, напротив, вполне готово к проведению генно-селекционной работы с человечеством.

Кроме того, очевидно, что слишком глубоко в человеке сидит “бегание креста”, желание жить мимо труда, в том числе мимо труда по исполнению заповедей. С той или иной настойчивостью и громкостью мы все бубним в лицо Христу те слова, что сказал Ему Великий Инквизитор у Достоевского: “Уйди, Ты нам мешаешь!”. И однажды этот бубнящий мятеж увенчается полным успехом. Согласно повседневно-бытовым желаниям наших сердец — се, останется дом наш пуст (Мф 23:38; Лк 13:35).

Люди создадут-таки такой образ жизни, такое общество, в котором нельзя будет найти Христа. И это будет конец истории.

Я прошу читателя не забывать: сроков мы не знаем7. Допускаю, что неоязыческий оккультный бум постепенно уляжется, что пророки “эры Водолея” в очередной раз окажутся лжепророками… Дело ведь не в этом, а в том, что чем дальше, тем больше “чаяния прогрессивного человечества” смыкаются с пророчествами Апокалипсиса, - и чем дальше, тем меньше ясности в вопросе о том, что значит быть христианином.

Недавно на одном монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада “православие-самодержавие-народность”, я заметил, что три весьма милые и интеллигентные женщины впереди меня оживленно и “на троих” читают книжку под названием “Руническая магия”, причем явно воспринимая ее в качестве “учебного пособия”. Я попросил этих активисток “русского возрождения” хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что “надо же все знать! со всем познакомиться!” Вот, правда, когда я их спросил - знают ли они “Отче наш” или библейские заповеди - ответом было молчание…

Подмена понятий происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает - а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный - как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: “Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма - разбив все туалеты в техникуме”8. Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но “актом вандализма” оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование…

Валерий Сендеров так размышляет о “тайне беззакония”:

“Не неверные, не еретики были главными врагами христианской культуры: волны ее разбивались о “многое множество людское”, о тех, кто не холоден и не горяч… Блюющему раблезианству не было уже дела ни до Бога, ни до сатаны. Вдумаемся еще раз: гуманизм, сменивший любовь Божию, любовь во Христе! Крутой поворот позднего средневековья к Ветхому Завету… Но ведь это всего лишь итог, итог исторической адаптации, фактического переписывания Евангелий, непереносимых для тех, кто “лишь тепл”. Дальнейшее хорошо известно. Христианство “восстановилось” на новом, комфортабельном и безопасном уровне. Кажется, Тиллиху принадлежат слова об удобном, уютном Боге, ничего не требующем, всегда готовом спасти тебя, хоть ты вовсе того и не желаешь… А “мгновение внезапно разразившейся Истины”… оно исчезло, растворилось где-то там, в доисторической мгле. Оно тревожило пару чудаков, атавизм среди добрых христиан, невозмутимо, с деловой пунктуальностью отмечающих Воскресение доброго Бога, гаранта здоровья и коммерческих успехов, хранителя домашнего очага…”9

Важно понять, что царство Антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе10. Если те образы царства Антихриста, что нам дает Библия, переложить на язык политологии, мы увидим, что, во-первых, это царство экуменическое, ибо объемлет “экумену”, мир той культуры, где живут или могут жить христиане. Царство Антихриста может быть вполне глобальным - и все же не включать в себя те районы земли, те страны, где нет христианских церквей. В конце концов, если там и так Сын Божий не принят или отвергнут, неизвестен или забыт - зачем тратить силы на внешнее подчинение этих регионов христоборческим силам?

Глобальное царство Антихриста требует высочайшей техники управления и предполагает существование весьма развитого аппарата. И именно западная цивилизация разработала технологию глобальной и дотошной власти. Ни одна из предыдущих “всемирных” империй не обладала аппаратом принуждения и управления столь сильным, чтобы действительно контролировать жизнь своих провинций и граждан11. В лучшем случае она ограничивалась контролем над жизнью местных элит. В современном же западном сообществе возникли технологии, предоставляющие властям практически полную информацию о всех сторонах жизни гражданина, а также позволяющие мгновенно доносить до сведения исполнителей распоряжения верховной власти (во времена Гоголя, как мы помним, от Петербурга, стоявшего на границе империи, до неких славных городов - “хоть три года скачи - не доскачешь”).

Кроме того, развитие экономики последних столетий привело к полной экономической зависимости человека от государства. Первый шаг на этом пути - это уничтожение крестьянского “натурального хозяйства” и создание региональных рынков. Человек, не включенный в активные торговые отношения с городом, отныне уже не в состоянии прокормить свою семью. Следующий шаг - создание общенациональных рынков. Город или область, не участвующие в общенациональной кооперации, разоряются и так или иначе теряют как экономическую, так и политическую независимость. Наконец, в XX в. складывается система общемировой экономики - и теперь уже целая страна, отказывающаяся играть по правилам мирового рынка, не сможет существовать независимо.

С точки зрения экономической эффективности - это чрезвычайно действенная система. Но она вызывает одно следствие, которое может оказаться роковым для истории: человек потерял навык к самостоятельной жизни. Степень его зависимости от внешнего мира не убавилась, а многократно возросла. Современному человеку угрожают опасности, о которых не беспокоился человек “традиционного общества”. Он зависим не только от погоды и стихий, но и от поставок бензина и газа, тепла и энергии, а теперь еще и от потока информации. Отключение одной из линий жизнеобеспечения, питающих квартиру, город, область, страну, ведет к вымиранию обитателей даже при таких погодных условиях, которые обогатили бы традиционные хозяйства.

Можно ли быть уверенным, что на эти рычаги власти не лягут недобрые руки? Предположим, что современные демократии действительно управляются волеизъявлением большинства. Но это большинство не само вырабатывает свои взгляды, в том числе и религиозные. Убеждения, которые оно не прочь считать своими, предлагаются ему средствами массовой информации.

И здесь - еще одна черта, решительно отличающая общество “нового века” от традиционных. Информационная цивилизация делает возможной активную лепку мировосприятия людей. Не случайно “культурная революция” - это одна из первых массовых акций любого тоталитарного режима. Всех людей надо научить грамоте - чтобы все могли читать газеты и чтобы всем могли быть промыты мозги. “Культпросвет” ставит своей целью не приобщение людей к “классике мировой культуры”, но привитие навыка к потреблению агитпроповской продукции. То есть в конечном счете его цель - еще более отдалить человека от той самой классики и, вырвав его из привычного течения жизни и традиционной системы оценок, погрузить в мир красных (или другого цвета) цитатников.

Через “культурные революции” XX в. (их репетиции прошли в Германии и Франции XIX в. во время кампаний по “культуркампфу”12) в мир пришел новый общественный строй. Предшествовавшая история знала авторитарные режимы, контролирующие внешнюю, экономико-политическую жизнь своих граждан, но в области убеждений требовавшие лишь внешних знаков лояльности. Мир газет и “культпросвета”, мир радио и массовых партий дал возможность создать новое, тоталитарное общество. Это общество требует уже реального единомыслия.

Царство Антихриста в категориях политологии можно назвать не только глобальным и даже не только авторитарным. Оно еще и тоталитарно - оно претендует на контроль над убеждениями граждан. Апокалипсис это выражает знаменитой фразой о начертании, которое Антихрист ставит на чело и на правую руку человека (см. Откр 13:16-17). Десница - это образ действия; чело - образ мысли.

Голос избирателей зависит от средств массовой информации. А от кого зависят СМИ? Руководители телевидения и редакторы газет все-таки не избираются населением. “Телезритель голосует кнопкой переключения программ”? Но он очень редко производит это “голосование” по политическим или нравственным мотивам - в основном он ищет что “поинтереснее” или “покруче”. Так что некоторый уровень первоначального вложения денег и профессионализма вполне позволяет создать телеканал с таким мировоззрением, которое в явном виде не приемлет большая часть телезрителей, чтобы затем постепенно приучить их к новому для них мышлению.

Почти стихийный процесс секуляризации, который идет в западном мире в течение столетий, активно подгоняется информационными элитами XX столетия, а, значит, механизмы “демократического голосования” никак не могут служить гарантом от прорыва к власти явно антихристианских групп.

В борьбе за власть над сознанием христианство проиграет хотя бы потому, что сегодня ТВ явно не на стороне Церкви. Атеистическому обществу не дадут перейти в православное. Его заклинит где-нибудь на язычестве. Для этого есть масса резонов, и один из них - то, что ныне общество не терпит, чтобы его члены близко к сердцу принимали какие бы то ни было убеждения, особенно же церковные.

Плюрализм предполагает уважение к убеждениям другого человека, а в американских масс-медиа высказывание убежденности - какой бы то ни было и по какому бы то ни было вопросу - считается вообще дурным тоном. Если христианин попытается осудить гомосексуализм или аборты, его быстро поставят на место и осудят за некорректность. Те, кто придерживается сегодня “узких” христианских взглядов, имеют все меньше шансов сделать карьеру. Плюрализм из общества должен перекочевать в каждую отдельную голову - каждый человек должен верить сразу в несколько богов. В. Розанов по этому поводу как-то заметил, что нормативный интеллигент “утром верит в Ницше, в обед - в Маркса, и вечером - в Христа”. Религия внутреннего плюрализма и станет общеобязательной религией будущего.

Жизнь без убеждений, (по диагнозу К. Г. Юнга, такая жизнь как раз и порождает шизофрению) будет считаться нормой. Человек же, имеющий религиозные убеждения и не готовый их менять с каждым новым газетным выпуском или при встрече с каждым новым собеседником, будет рассматриваться как угроза для общественного порядка. При этом, конечно, будет считаться, что здоровым и нормальным состоянием является всеверие, тогда как исключительная верность Евангелию будет диагностироваться как одержимость “сверхценной идеей”. Соответственно, такой “одержимый” Евангелием человек будет рассматриваться как источник агрессии. Что ж, опыт XX века позволяет и здесь сказать, чем все это кончится. В романе Г. К. Честертона “Шар и крест” Антихрист, воцарившийся в мире, провел свой законопроект. Теперь организована медицинская полиция. Даже если вы сбежите, любой полисмен схватит вас, поскольку у вас нет справки о нормальности13.

Несложно разглядеть посланцев будущего - людей, уже сегодня живущих с сознанием, которое станет массовым и господствующим в некотором будущем веке, в веке Антихриста…

“На сегодня религиозный ренессанс - самая страшная и неоцененная опасность из тех глобальных опасностей, что нас подстерегают… Собственно в этом и состоит роль религии в истории, она канализирует агрессию, направляет ее”14. Из слов достопочтенного психоаналитика следует, что религия имеет дело только с агрессией, и агрессия в человеке исчезнет, если ее направить против самой религии… И даже опыт советской агрессии против религии ничему не научил “эксперта”. Очевидно, его личная ненависть к Евангелию столь велика, что позволяет не замечать реальности. Впрочем, это неудивительно: много лет назад, на втором всемирном конгрессе психоаналитиков было высказано мнение о том, что лучшее, что может сделать для пациента последователь Фрейда - это направить его к священнику.

Феномен гонений на христиан в Римской империи обычно понимается совершенно неправильно. Прежде всего, ничего “нормального” (мол, все новое гонимо) в нем не было. Римская империя - это правовое государство, и в нем не преследовали ни философов (как бы их взгляды ни отличалась от императорских), ни иноземные секты (персидский культ Митры был весьма популярен в римской элите, как и египетские мистерии), ни народы, верующие не по-римски. Даже евреи, считавшие языческих (следовательно, и римских) богов за демонов, не подвергались религиозным преследованиям. По признанию еврейского историка, “римляне никогда и никого, кроме христиан, не подвергали преследованиям по религиозным причинам”15.

Почему? Откуда такая ненависть - и причем не у худших, а у лучших римских императоров (одним из самых ревностных гонителей христиан оказался философ на троне Марк Аврелий)? Причина - в самих христианах. Если бы христиане согласились, подобно теософам, считать, что “имя Бога” не важно, что Бог “многолик” и что поэтому можно поклоняться и Зевсу, и Митре, и Осирису, и Христу одновременно - гонений не было бы. От христиан не требовалось отречения от Христа. От них требовалась лояльность по отношению к официальным языческим божествам. Мученица Татьяна пострадала при императоре Александре Севере. Мать Александра была христианкой. Он сам считал себя христианином. В его домашней молельне стояло изображение Христа. Но настоящую христианку он предал пыткам именно за отказ поместить Христа “среди” других богов.

Горячая приверженность вере раздражала римских плюралистов и воспринималась как угроза для всего общества: а вдруг боги прогневаются за то, что их не чтут? “Когда гражданину поручалась государственная должность - ее занятию предшествовал допрос, исполняет ли он обязанности своего наследственного культа, чтит ли могилы своих предков. Этот допрос вызывался опасением, как бы, в случае его нерадения, гнев богов не отразился также и на успехе той государственной деятельности, которая была ему вверена”16. Христиан же называли “атеистами”, безбожниками за их отказ чтить олимпийцев. И понятно, что происходившие бедствия толпа приписывала нечестивым христианам и кричала: “Христиан - львам!”17.

Когда благочестивый гражданин, возмущенный “атеизмом” своего соседа, приносил в римскую администрацию донос на христианина, дело должно было быть заведено и доведено до судебного разбирательства даже при личном нежелании того или иного благородного чиновника марать руки христианской кровью. Непосредственно христиан обычно обвиняли в нарушении закона об оскорблении царского достоинства. Логика понятна: если христианин считает религию Олимпа ложной религией, а именно богам Олимпа поклоняется император, значит, христианин считает императора демонопоклонником. Кроме того, христиане имели дерзость не верить в божественность генеалогии императоров (Цезарь, например, производил свой род прямо от Венеры).

В результате диалог между судьей и христианином вполне мог бы совершаться в таком тоне:

Я знал твоего отца, еще когда тебя не было на свете. Мы служили с ним в одном легионе в Сирии. И тебя я помню еще мальчиком. И вот теперь я должен разобраться в обвинениях, поступивших против сына моего друга. Ты обвиняешься… В общем, - говорят, что ты христианин.

Знаешь ли ты, что воин не может быть христианином?

Я знаю, что христианин может быть воином, я знаю, что если я погибну, защищая свой город от набега варваров, мой Бог не лишит меня награды.

Воин прежде всего защищает императора и святыни своего народа, своих богов. А ты отрекся от веры наших предков.

Они не боги. Не они создали наш мир, не они искупили людей от вечной смерти, не они страдали на Кресте.

Послушай, боги не могут страдать! Но если тебе угодно верить в бога, позорно распятого на кресте, в бога-нищего, в бога-бродягу, в бога, избитого бичами, никто тебе не мешает. Каждый волен выбрать себе своего бога. Но при этом не забудь почтить и общих богов нашего народа.

Они не боги: идолы, демоны, вымыслы, существа, которых вы сами создали по своему образу и подобию. Я не принесу им жертвы.

Слушай, ты же понимаешь, я не хочу тебя казнить. Думай, как хочешь. В конце концов и наши философы и поэты смеются над похождениями олимпийских богов. Но закон есть закон. С именами этих богов на устах Рим стал величайшей державой мира. Стоит ли смущать народ, забывая древние святыни? Ты только устами произнеси исповедание, а в сердце думай, как хочешь.

Нет, Бог один и един. Я не буду кланяться идолам.

Ну, хорошо, мы здесь одни. Ради твоего отца я запишу твое имя в список людей, которые проявили благоразумие и принесли надлежащие жертвы нашим богам и императору. Ты только публично не заявляй впредь, что ты христианин. Ступай.

Юноша выходил от правителя, и на площади тут же в полный голос свидетельствовал о своей вере:

Вам скажут, что я отрекся. Не верьте, я не кланялся идолам! я - христианин.

Вновь схваченный, он кончал свою жизнь от удара меча или под пыткой.

Три века - с середины первого века христианской эры и до середины ее четвертого века - христианство было гонимо Империей. То в одной провинции, то в другой, а то (как, например, при императоре Деции) по всей Империи сразу поднималась волна преследований, разрушались храмы, арестовывались епископы, священники, просто верующие люди. Раб-христианин не казался слишком незаметной фигурой для ареста, но и офицера или патриция не могло спасти от кар их высокое положение в обществе, если они становились христианами.

Языческий суд предлагал христианам до боли знакомые нам отговорки: “Словом, только произнеси отречение, а в душе имей веру, какую хочешь. Без сомнения же, Бог внемлет не языку, но мысли говорящего. Так можно будет и судью смягчить, и Бога умилостивить”. Так, свт. Василий Великий передает увещания палачей, обращенные к мученику Гордию18. Рассказывает он и о мученике Варлааме, ладонь которого насильно держали над языческим жертвенником, положив на нее сверху горящий ладан - в надежде на то, что “Свидетель Евангелия” не выдержит жжения и сбросит с руки ладан прямо на жертвенник19… Такова была “цена слов и жестов”.

Цивилизация, для которой слова обесценились, уже не имеет права именоваться христианской. А люди, которые между делом, даже по дороге в православный храм, готовы вкусить кришнаитский “прасад”, пожертвовать рубль на любой “религиозный” сбор и воскурить палочку с экзотическими восточными запахами перед любым ликом, даже не понимают, с каким ужасом и болью смотрели бы ни их поведение апостолы и мученики ранней Церкви.

Итак, именно отказ апостолов и их последователей признать наравне с Евангелием правоту язычников привел их к казни. Их мученичество заставило язычников задуматься: “оказывается, что-то такое есть в мире религии, что нам незнакомо… Почему эти христиане так любят своего Христа? Мы же за свою Астарту не умираем…” Кровь мучеников действительно стала семенем Церкви.

Христианство победило. Но прошли века. И незаметно все опять начало меняться. Годами и столетиями труд многих “субъектов исторического процесса” приближал момент, когда в истории христианского человечества произойдет решающая подмена - и произойдет она так, что будет уже почти незаметной…

“Ведьмы, Ваше Высочество, всегда хотят одного и того же, но в разные столетия они действуют по-разному”, - говорит доброе существо, названное “кваклем”, в “Серебряном кресле” К. С. Льюиса (а продолжение этой богословской сказки английского писателя, “Последняя битва”, как раз посвящено переложению Апокалипсиса). А в “Письмах Баламута” другой персонаж Льюиса - богатый опытом бес говорит о тактике этих действий: “Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность в настоящий момент меньше всего, и направляем его одобрение на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителями во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так мы вводим в моду порицание энтузиазма как раз в то время, когда у людей преобладает теплохладность и привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем “эмоциями”, мода направлена уже против элементарной “разумности”. А когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм”20.

Так вот, сегодня “пугалом” оказывается религиозная серьезность и верность своей духовной традиции. Ленивый релятивизм, напротив, считается нормой поведения и мысли. И в дни, когда человек старательно пытается не заглядывать за грани земного бытия, всякая серьезная попытка говорить о “сроках и временах” и о конечной трагедии мира оказывается, конечно, фанатизмом.

О приходе лже-христианского призрака предупреждал еще в прошлом веке Хомяков: “Мир утратил веру и хочет иметь религию какую-нибудь; он требует религии вообще”. Именно эта форма “какой-нибудь” религиозности все навязчивее заявляет о себе в нынешней России: трудно найти школьную учительницу или журналистку, которая не заявляла бы о себе, что она нашла путь скрестить “духовность православия” с “духовной мудростью Востока”. Неколебимая уверенность советских “образованцев” в том, что всякая “духовность” - благо, внесет свою лепту в торжество “эры Водолея”…

Можно ли надеяться, что будущее общество не предложит решительных мер для проповедников “расовой, религиозной, национальной исключительности”? Где гарантия, что священник, в Неделю торжества Православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество, не будет немедленно привлечен к ответственности за “пропаганду фашизма”? А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения “Силы Кундалини” арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте.

То, что эти параграфы в законах уже есть, не означает, что они немедленно начнут применяться против христиан. Закон театра гласит, что если на сцене в первом акте висит ружье, то в третьем оно обязательно должно выстрелить. Но все же - в третьем, а не обязательно в конце первого же действия. Так и с историей христианства. Если “новый мировой порядок” сложился и объявил “войну религиозной нетерпимости” (вот уж поистине “страшнее кошки зверя нет” - это в секулярном обществе, в обществе поголовного житейского материализма начинать борьбу с “религиозным фанатизмом”!!!) - рано или поздно дойдет до арестов. Ружье уже почти готово. Какой сейчас акт? Не знаю. Может быть, первый, а может, уже начало третьего. В конце концов, даже собранное и вывешенное на сцене ружье не обязательно должно стрелять уже в третьем - может быть, пьеса рассчитана на пять актов.

В 1900 г. Владимир Соловьев видел только, как начинают создаваться фабрики для производства деталей будущего “ружья”. Самого “изделия” еще не было. Россия, да и западный мир внешне продолжали оставаться христианскими. Пресса еще только перешла в руки “антисистемы”. И все же в июне 1900г. Соловьев говорит В. Величко: “Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, - быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, - да и мало ли чем еще! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу!”21

Главное различие Христа и его антипода с богословской точки зрения в том, что путь Христа - это путь кеносиса, умаления: “Он <…> не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек” (Флп 2:6-7). Но в системе “Нью-эйдж” спаситель считается продуктом восходящей эволюции самого человека. Он возвестит, что принес спасение не от Бога, но от мира, он построит “сотериологию снизу”, которую противопоставит христианской “сотериологии благодати”. Поначалу он будет выказывать знаки почтения к христианству, но в конце концов сам сбросит маску и явит себя как “противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею” (2 Фес 2:4), как вершина эволюции человечества, мировой гений, всем обязанный только самому себе, своим трудам и усилиям.

Он потребует вполне серьезного отношения к его религиозной миссии. - “Поклонятся ему все живущие на земле” (Откр 13:9). Если кто не будет принимать его образ мысли (“печать на челе”) и предлагаемый им образ жизни (“печать на деснице”) - во имя мира и согласия убиваем будет каждый, “кто не будет поклоняться образу зверя” (Откр 13:15).

Тайной числа 666 я не собираюсь заниматься. Мне кажется, здесь нет тайны. Антихрист поставит на своей деятельности такой знак именно потому, что так сказано в Откровении, - хотя бы просто в порядке цинизма. Ведь число уже перестало быть страшным. Его использование скорее свидетельствует просто о “широте взглядов” того или иного деятеля, о том, что он поднялся над предрассудками22. Так разве интересующий нас персонаж не будет более всех свободен от “предрассудков”? Вот написала христианская газета, что оккультизм - это антихристова идеология, и Владимир Авдеев (вообще-то именующий себя “зороастрийцем”, но иногда, для пользы дела, и неоязычником) радуется - “В такой компании не скучно. Мы еще, чего доброго, объявим конкурс “Антихрист года” и если нас так боятся, то отчего же не покрасоваться этим скандальным титулом?”23.

Оккультная литература постепенно приучает людей к тому, что те символы, которые в христианстве являются однозначно темными, упаковываются в радужные обертки. Но апостол Иоанн дает знак для того, чтобы по нему опознать Антихриста, а не для того, чтобы получше замаскировать его. И если именно по этим цифрам можно будет определить Антихриста - это должен будет суметь сделать любой христианин, даже несведущий в криптографии.

Но с одной мыслью Авдеева я согласен. Он говорит, что “христианский Запад потерял чувство духовной ревности и элементарный инстинкт религиозного самосохранения”24. То же самое можно сказать и о России, где князь мира сего правит невиданный в истории бал “чужебесия”25. То насаждение оккультизма, что совершается сегодня под вывеской “расширения религиозного кругозора”, может обернуться кровью для христиан. Тот же Авдеев “день Икс” назначает на весьма определенную и близкую дату: “В 2004 году начинается наша эра - Водолея. Сам астрологический знак красноречиво говорит за себя, ибо удерживает в руках два сосуда с водой, живой и мертвой, балансируя уровень ее в обоих. Уж не потерпит он и Единого Бога”26. Итак, до эпохи тотального плюрализма осталось меньше десяти лет. Дальнейшая программа логична: “Если цифрами обозначить монорелигии по времени их возникновения (1 - иудаизм; 2 - христианство; 3 - ислам), то цели истребления будут расположены в следующем порядке: 2-1-3. Это будет происходить потому, что на сегодняшний день нетрадиционными религиями и мировым рационализмом уже накоплен огромный опыт по борьбе с христианством, да и само оно за последние двести лет уже успело порядком привыкнуть к гонениям… Настало время повалить макеты картонных кумиров и вернуться к состоянию исходного первозданного благоденствия, а космическая эра Водолея поможет нам в этом… Не беспокойтесь, речь не может идти не только о прощении, но даже о пощаде”27.

Замечательно, что подобные высказывания почему-то не расцениваются общественностью как проявление нетерпимости. Несколько лет назад в газете “Сегодня” на ее религиозной полосе мирно соседствовали две статьи: одна - порицающая православных за их нетерпимость, вторая - с умилением повествовавшая о возрождении русского язычества и о ритуале, в ходе которого были сожжены “атрибуты христианства”.

В 1919 г. Р. Штейнер в книге “Люциферическое прошлое, ариманическое будущее в свете современности” сказал ясно, чем он считает христианство: “Церковные исповедания считаются почвой, наиболее благоприятной для проникновения зла в жизнь людей”28. Не естественно ли накануне эры Водолея прийти к выводу о желательной санации зараженной почвы?

И вполне можно предугадать, что лидеры “новой эры” с радостью исправят Библию и дадут новый способ ее прочтения. И начнется соревнование с Евангелием. Христос насытил пять тысяч хлебами? - Я сто тысяч накормлю! Христос ходил по морю? - Я полечу по воздуху! Христос четырех мертвых воскресил? - Я устрою сеанс массового опустошения кладбищ! Галилеянин утверждал, что “Царство Мое не от мира сего”? - Ну, мое-то царство тоже не с земли, но я и земную власть приемлю и ничтоже вопреки глаголю. Христос воскрес? - А я и не собираюсь умирать!

А нам надо будет исполнить уроки эсхатологической этики христианства. В эти дни надо будет вспомнить совет мудрого рыцаря, который вестник передает последнему королю в последний час “Последней битвы”: “Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству - напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть - это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его” (К. С. Льюис. Хроники Нарнии).

Эсхатологическая этика (Шарль Пеги, предлагая христианское понимание термина Ницше, называл ее “этикой героического пессимизма”) знает, что в земной истории христианство проиграет. Но речь идет о защите метаисторической истины. И потому рыночная выгода (что я с этого буду иметь?) - не последний критерий. И число газетных батальонов и университетских когорт, мобилизованных пророками новой религии “веротерпимости”, - не последний аргумент. Последняя правота - в позиции профессора Санкт-Петербургской Духовной Академии архим. Михаила, который в годы первой мировой войны, обращаясь к материалистам и атеистам в своей публичной лекции, говорил: “Вы победите, но после всех победителей победит Христос”. Здесь - очень важная сторона христианского сопротивления Антихристу.

13 глава Апокалипсиса говорит о двух зверях: один выходит из моря, другой из земли. Отец Сергий Булгаков полагает, что первый выходит из Римской империи (Средиземноморье), а второй - из Азии. Совмещая эти два символа вместе, можно сказать, что Антихрист совмещает западное, римское умение административного контроля и организации общества с владением восточным оккультизмом29. Церковь не может помешать ему использовать первое, светское орудие господства. Но она может и должна сопротивляться его оккультной власти. “Наша брань не против крови и плоти, но <…> против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных” (Еф 6:12).

Мне кажется, в этой мысли Апостола важно отметить, что войну Церковь ведет не с “мироправителями века сего”, но с “мироправителями тьмы века сего”. При первом варианте Церковь превращалась бы в банальную диссидентствующую структуру. Во втором случае она противостоит не “веку сему” как таковому, но той духовной тьме, которую насаждают антихристианские “мироправители”. И потому христиане победили Нерона не референдумами и не созданием правозащитных движений. Они не писали о злоупотреблениях римской бюрократии и об ущемлении прав окраинных народов Империи. Церковь победила молитвой и твердым, мученическим (а значит, благодатным) исповеданием формулы: “Нет Господа, кроме Христа”.

Призывы к политическому сопротивлению и сегодня почти бесполезны. Политический опыт у недоброжелателей Церкви явно больше, чем у ее иерархов. Кроме того, борясь со злом, очень легко заболеть его же болезнями. Например, борясь с бытовым магизмом - противопоставить ему образ “православ-ного магизма” (раз у меня соседка балуется “наведением порчи”, буду защищаться тем, что каждый день буду кропить ее дверь церковной святой водой). Да и просто внешний активизм сопротивления может привести к внутреннему ожесточению и даже гордыне (“Я - борец за Истину!”). Этим, я полагаю, и мотивируются неожиданные и трезвые слова свт. Игнатия Брянчанинова: “Не покусись немощною рукою твоею остановить всеобщее отступление”.

А значит, не следует ли и христианам расслышать в последние дни Божие предупреждение: “Не бойтесь и не ужасайтесь множества сего великого, ибо не ваша война, а Божия” (2 Пар 20:15). И все же Израиль не услышал этого предупреждения и совершил ошибку: он нередко отождествлял победу Божию со своей победой. Эту ошибку и мы повторяем постоянно. Не “наша вера”, не “наши идеи”, не “наша Церковь” победит. Победит Бог. И дай Бог нам при этой Его победе быть рядом с Ним. Дай Бог, чтобы средоточие нашего жизненного пульса, наших упований, нашей любви и стремлений было рядом с Богом, с тем миром, который Бог создаст тогда. Но это - не наша победа. И молиться надо о пришествии Его Царства, а не нашего господства.

В третьем веке св. Иустин Мученик напоминал, что не во власти христиан прекратить гонения на Церковь: “Гонения будут продолжаться до тех пор, пока приидет Господь и освободит всех”30.

То, что требуется от христиан в “эру Водолея” - просто выстоять. Вопреки всему, не отречься от Христа словом, делом, мыслью и не участвовать в оккультных играх. Мученик - это не только тот, кто идет на плаху. Если у христианина рак, и врачи бессильны, но родственники уговаривают его сходить к “потрясающей целительнице”, в случае отказа он примет поистине мученический венец. Если директор завода увлекся сайентологией и заставляет медитировать по утрам всех подчиненных, то уход с работы - это тоже исповедание Христа. Когда по всем каналам Евровидения будут показывать “пришельцев”, низводящих огонь с неба и трактующих Евангелие, христианин будет упрямо повторять в своем сердце “Символ веры” - это тоже будет исповедничеством. Если кришнаит с улыбкой предлагает христианину на улице пирожное-прасад (то есть пищу, ранее принесенную им в жертву Кришне), и христианин найдет в себе силы вопреки возмущению окружающих отказаться от угощения идоложертвенным (см. Деян 15:29) - и это будет актом сопротивления “мироправителям тьмы”.

Так сбудется предсказание древних преподобных Отцов о последних временах - “нашего дела не будут иметь те люди, но придет на них искушение, и оказавшиеся достойными в оном искушении окажутся выше нас и отцов наших”31. Посту и молитве первых христианских подвижников не смогут уже подражать христиане последних времен. И все же эти не-постники, не-молитвенники, не-аскеты по предсказанию древних будут облечены в Небесном Царстве венцами большими, чем монахи иных времен - если просто сохранят веру и не осквернят души идолами.

Итак, Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа здесь - на земле, в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми, - а царство Антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это - конец. Это ненадолго.

Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются кличем: “Ей, гряди Господи Иисусе!” И в приходе Бога главное - что Он пришел, а не то, что все разрушилось с Его приходом. Ведь сказано Христом о признаках конца: “Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше”. “Вос-клонитесь”, то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной богооставленности, вос-клонитесь, воспряньте, подымитесь.

В заключение я хотел бы обратить внимание читателя на то, что я практически не занимался “толкованием Апокалипсиса”. Как будут осуществляться события Апокалипсиса, мы не знаем. Но я согласен с Алексеем Лосевым, полагающим, что нам важнее понять смысл того, о чем говорит книга Откровения, нежели пытаться найти толкование для каждого ее образа. Говоря о тех картинах, которые развертывает книга Откровения, философ пишет: “Понимая их подлинный смысл, мы не знаем, как они будут осуществляться, но мы верим, что то, что осуществится, будет иметь именно этот смысл, а не иной. Другими словами, судить о том, как должно исполниться пророчество, можно только по наступлении того события, которое предречено. Полностью о пророчестве можно судить, таким образом, только после его исполнения. Скажут: зачем тогда существует пророчество? Пророчество существует для того, чтобы установить смысл грядущих времен, а не их факты. Поэтому все толкования должны ограничиться установлением только точного смысла событий, а не их фактического протекания. Это-то и есть пророчество, а не астрономическое вычисление затмения”32.

В перспективе той темы, которой посвящана эта статья, смысл Апокалипсиса вполне ясен: язычество еще даст последний бой Церкви Христа. Будем разбиты мы. Но не Христос, “паки грядущий со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца”. И тот, кто сам не отречется от Него в сумерках последних дней, узрит новое небо и новую землю.

1.Льюис К. С. Письма Баламута // Любовь. Страдание. Надежда. М., 1992, с. 11.
2.Грядущее второе пришествие Христа во славе, строго говоря, не завершает историю человечества, а открывает иной эон бытия.
3.Розанов В. Уединенное. М., 1990, с. 398.
4.В Священном Писании много взаимных отражений и узнаваний. Три с половиной года проповеди Того, Кто был “Светом миру” - три часа тьмы после Его казни - три с половиной года владычества Антихриста на пределе земной истории (“А внешний двор храма <…> дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца” - Откр 11:2).
5.В оригинале букв. “к мифам”.
6.Гипнократия предполагается, например, в оккультной утопии Рерихов: “Мы не насильственные завоеватели, но все же имеем учет врагов Наших и не обманываемся в их многочисленности. Лучи, газы и воздушный дозор будут лучшими внешними средствам, но самое действенное будет в продуктах психической энергии. Мы вовсе не намерены представить зрелище беззащитных овечек! Нам нет дела запугивать кого-нибудь, но Мы должны предупредить: “Берегись, невежда!” (Община. 186). Значит, кроме бомбежек, химического оружия и физических “лучей” у “Космической Иерархии” есть еще одно средство: внушение. Это будет гипнократическая Утопия. “Внушением разрешается пользоваться в исключительным случаях” (Община. 156).
7.См. Мф 24:36; Мк 13:32; впрочем, евангельский отказ назначить срок конца мира зачастую имеет смысл не только неопределенного отдаления срока, но и его сиюминутной внезапности.
8.Рецензия на статью А. Колпакова “Реванш” (Московский комсомолец, 19.9.94) // Христианство в России. 1994, № 2, с. 61.
9.Валерий Сендеров. После абсурда. Христианство в эпоху безвременья // Русская мысль. 3.11.92.
10.В первой редакции гоголевского “Портрета”, которая вызвала крайнее негодование Белинского, как раз и говорится о том, что Антихрист проникает в мир понемногу, просачиваясь через создаваемые для него щелочки: увековечил художник инфернального ростовщика - и укрепилось царство Антихриста.
11.Контроль над гражданами в тоталитарном обществе, как это ни странно, не был достаточно тотальным, - технических предпосылок к тому еще не было, а соседи доносили далеко не всегда.
12.Культуркампф (нем. Kulturkampf “борьба за культуру”) - кампания за вытеснение церкви из сферы образования и культуры.
13.Честертон Г. К. Шар и крест // Честертон Г. К. Избранные произведения в 4-х томах. Т. 3. М., 1994, с. 366.
14.Акоп Назаретян. Похороны богов. Либо они состоятся, либо цивилизация погибнет // Огонек. 1995, № 27.
15.Даймонт М. Евреи, Бог и история. М., 1994, с. 194.
16.Зелинский Ф. Ф. Древнегреческая религия. Киев, 1993, с. 62.
17.Конечно, были и такие вероучительные положения христианства, которые казались язычникам совершенно абсурдными. Например, учение о невечности Космоса. “Двукратная нелепость и сугубое безумие - возвещать гибель небу и звездам, которые мы оставляем такими же, какими застали, а себе, умершим, сгинувшим, которые как родимся, так и погибаем, обещать вечную жизнь!” (Минуций Феликс. Октавий //Богословские труды. № 22, 1981, с. 144). Это очень близко именно к теософии, утверждающей вечность своей любимой космической “материи”, но отрицающей бессмертие человеческой личности.
18.Св. Василий Великий. Творения. Ч. 4. М., 1846, с. 291.
19.Там же, с. 277.
20.Словом “либерализм” обозначаются два совершенно разнородных понятия: либерализмом часто (и произвольно) называют ту религиозную неразборчивость, которая выше определена как синкретизм. Вряд ли такое употребление слова “либерализм” удачно, поскольку оно противоречит всему смыслу и истории этого явления, и заодно бросает в глазах христиан тень на либерализм как философский принцип и общественно-политическое понятие, - и напрасно, так как этот, “настоящий” либерализм как раз и исходит из принципа свободы личности, и в том числе - ее свободы от средств, формирующих единообразное общественное мнение. - Ред.
21.Величко В. Л. Владимир Соловьев. Жизнь и творения. СПб., 1904, с. 170.
22.Отец Глеб Каледа рассказывал, что, будучи тюремным священником, видел среди заключенных девушку, у которой “знак зверя” был вытатуирован на лице, - а она понятия не имела, что это означает, и непереносимо было ее горе и отчаяние, когда она, желая стать христианкой, узнала, какую несмываемую отмету носит. - Ред.
23.Авдеев В. Преодоление христианства. М., 1994, с. 99.
24.Там же, с. 110.
25.Как раз “бал чужебесия” характеризует духовный мир Рима периода упадка, когда на смену мирному культу “домашних” богов, ларов и пенатов, пришли сначала утонченные - благодаря философии и эстетике - боги Греции, а затем - темные тайны Египта, Малой Азии и персов. Кончилось это не только избиением христиан (как выяснилось, не уничтожившим христианство), но и гибелью империи (как раз окончательной и бесповоротной). - Ред.
26.Там же, с. 71.
27.Там же, сс. 168-170.
28.Цит. по: Архимандрит Паркев Мартиросян. Богопознание в христианской традиции и во внехристианской мистике - йоге, теософии и антропософии. Л., 1987, с. 113.
29.Прот. Сергий Булгаков. Апокалипсис Иоанна. М., 1991, с. 109.
30.См. Фаррар Ф. Первые дни христианства. СПб., 1892, с. 714.
31.Древний патерик. М., 1899, с. 341.
32.Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991, с. 176.

У разных людей в начинающемся тысячелетии разные ожидания. Наиболее трезвое восприятие перехода выразил политолог Александр Неклесса: «ХХ век уходит со сцены как великий актер, провожаемый не шквалом аплодисментов, а нависшей над залом долгой и мучительной паузой».

Но слово «трезвость» отнюдь не является синонимом слова «массовость». Большинство как раз рвалось в новый век, надеясь на то, что он будет «совершенно фантастическим». Начнется «Новая Эра». Перед ее блеском померкнут все предыдущие эпохи «невежества и варварства».

Еще в 1999 году весьма многим казалось, что календарь простой переменой цифр закроет наше столетие и – самое главное – все проблемы, которые мы накопили к концу века. Именно эта иррациональная надежда и поныне, по ту сторону «миллениума» делает столь эмоционально насыщенной встречу очередного Нового года. Люди жаждут обновления. Но они утратили то умение, о котором говорил Николай Гумилев: «Только змеи сбрасывают кожу, Мы меняем души, не тела». Люди разучились менять свой внутренний климат, разучились каяться. И потому тем больше надежд возлагают на перемену тел (не только в смысле модной идеи перевоплощения, но и в более широком смысле: они надеются на перемену своего «социокультурного тела», надеются на то, что их согреют изменения в окружающем мире).

Люди, не умеющие каяться и пересозидать свой внутренний мир, все время надеются на некий внешний душ, который окатит их и отмоет от всех беззаконий, грехов, похмелий и проблем. Поэтому со странной радостью люди склонны встречать даже катастрофические новости – о начале войны или революции (вспомним радостный энтузиазм, охвативший Б. Пастернака при известии о начале войны 1941 года и описанный им в «Докторе Живаго»).

Вот и календарная «революция» 2000 года воспринималась как радостная катострофа: «Все будет иначе и все будет хорошо!» Все мы ведь распевали песенку Чебурашки: «Если мы обидели кого-то зря, календарь закроет этот лист. К новым приключениям спешим, друзья! Эй, прибавь-ка ходу, машинист!» Именно календарю тут приписывается право отпускать грехи и закрывать грязные страницы нашего прошлого («если мы обидели кого-то зря»). Не перед Вечностью кается человек «эпохи Чебурашки» , не от Вечного ожидает прощения. Календарь стал его духовником: время топит в себе его грехи и болезни. Спасение от прошлого – в будущем, то есть все равно во времени, а не в Надвременном.

«Новый год» объявляет нас подданными будущего, резко придвигает нас к будущему, бросает нас через «грань» эпох, в будущее, к которому мы все-таки прорвались, и тем самым освобождает от данничества прошлому с его ошибками. Апокалиптическое обещание Христа: «Се, творю все новое» (Откр.21, 5) секулярным сознанием влагается в уста Календарю.

Когда-то люди «отменяли историю», избавлялись от груза своих ошибок с помощью ритуалов, которые переносили их в первобытные времена, в те времена, когда боги творили мир и мир еще не был испорчен человеческими грехами. Календарно-новогодние праздники не переводили людей вперед, в иное будущее, а напротив, возвращали их в исходную точку, которая была еще до прошлого, – «во время оно», во время мифов. Из настоящего люди убегали в древнее, точнее – изначально-священное.

Сегодня же массовое сознание воспринимает переход в новое тысячелетие как способ убежать от настоящего, но только не в прошлое, а в будущее. Но и это – тоже форма вполне религиозного восприятия истории. В нем проявляет себя упование на некое «таинство» календаря, таинство, которое изменит нас магически, изменит нас без нашего собственного участия.

Итак, первая задача этой книги – пояснить, почему христиане не разделяют оптимистического энтузиазма верующих в Его Величество Прогресс. Это наше неверие сегодня почти общеизвестно. В церковной среде любят поговорить о «конце света» и «антихристовых временах». Эти наши разговоры слышны и за пределами храмов. Но христианский «пессимизм» вызывает удивление. Удивление неизбежное, ибо пессимизм христиан резко контрастирует с оптимистическими ожиданиями массмедиа. Тем более нужно объясниться.

Вторая задача этой книги состоит в том, чтобы вмешаться в только что упомянутые внутрицерковные пересуды и попробовать сбавить градус их накала. Энтузиазм, который охватил людей нецерковных на пороге вступления в «эру Водолея», отчасти пленяет и людей верующих. У них, правда, этот энтузиазм оказывается мрачным. Безрассудная вера любым слухам, любым «пророчествам» присуща сегодня многим церковным людям. И с той же легкостью и бездумием, с которыми светское массовое сознание приемлет любые новшества, – с теми же легкостью и бездумием многие церковные люди (и церковные издания) готовы в любом новшестве видеть «антихристово ухищрение» и призывать на борьбу с ним. И это тоже – нетрезвость.

Итак, попробуем спокойно разобраться: действительно ли просторы распахивающегося третьего тысячелетия ну нигде не могут прятать «царство антихриста»? Да и вообще, что это за «царство»?.. Но при этом будем помнить: «Доносчику – первый кнут». Тот, кто поднял ложную тревогу, виновен не меньше, чем тот, кто проспал время тревоги подлинной. Постоянные ложные тревоги могут оказаться не менее опасными, чем проповедь безмятежности. Люди привыкают: «А, этим христианам всегда и всюду рога антихриста мерещатся!». Попробуем же пройти между бездумным страхом и беспроблемным оптимизмом.

Первая статья этой книги уже выходила отдельным изданием в 1996 г. – как брошюра «О нашем поражении» (и как глава в книге «Сатанизм для интеллигенции»). Для нового издания она значительно переработана и дополнена, став почти в три раза больше.

Поскольку она входила в состав моей антирериховской книги, понятно, что и на нее тоже появились нападки в оккультной печати. Поэтому была написана статья «Рериховское прочтение „О нашем поражении“». Прежде она не публиковалась.

Поскольку, как ни странно, и у некоторых православных читателей она вызвала недопонимание, пришлось написать статью «И пораженья от победы нам не дано уж отличить».

Сразу скажу, что и глава «В поисках золотого века» частично (на одну четверть) уже выходила раньше: несколько ее страниц были в одной из моих первых книг «Традиция, догмат, обряд» (М., 1994). Эту главу я бы рекомендовал прежде всего тем, кто готовится к поступлению в семинарию, то есть – к жизни ради Церкви.

Статья – «Сегодня ли дают печать антихриста?» выходила отдельной книгой совсем недавно – летом 2001 года. Но и она для данного издания обновлена на треть. Налоговые «идентификационные коды», вводимые в России и других постсоветских странах, вызвали смущение многих православных людей. И это дало повод для дискуссий на тему о том, что же такое «печать антихриста». Об этом и моя статья.

Кроме того, разговор о влиянии современных компьютерных технологий на жизнь людей потребовал сформулировать несколько принципиальных тезисов о нашем отношении к компьютерному миру. Об этом – статья «В защиту компьютера».

Почему у истории есть конец?

Христианство – едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий: оно предупредило, что в конце концов силам зла будет «дано… вести войну со святыми и победить их» (Откр.13, 7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима (см.: Мф.16, 18). Но «непобедимое» не означает обязательно «победоносное»: «Я видел, как этот рог вел брань со святыми и превозмогал их» (Дан.17, 21).

Рекомендуем почитать

Служба

Открытый урок "Правописание приставок пре- и при-"6 класс «Правописание приставок при- и пре-«

Воинский учет

Десять открытий российских ученых, которые потрясли мир

Болезни

«Правописание суффиксов причастий

Болезни

Секретные фото луны Загадочные объекты на луне

Служба

Книга: Генри Форд. Моя жизнь. Мои достижения. Генри Форд: Моя жизнь, мои достижения

Военный билет

Как отличаются баллы ЕГЭ по регионам: результаты школьников и региональное неравенство