Рассказ бэла краткое содержание.  М.Ю.Лермонтов. Герой нашего времени. Предисловие. Бэла

Волею судьбы по дороге из Тифлиса встречаются рассказчик и Максим Максимович. Штабс–капитан вёз казенные вещи. Подъезжали к Койшарской долине. Максим Максимович был опытным путешественником, поэтому знал все погодные приметы и обычаи горцев, о чём и поделился с собеседником.

Приближалась гроза, поэтому рассказчик и Максим Максимович остались ночевать на станции. Приютились на ночлег в бедной сакле, рассказчик нагрел чайник и приготовился слушать Максима Максимовича, ведь тот был человеком бывалым и знал много историй. Он поведал о своём знакомстве с Печориным Александром Григоровичем, молодым и красивым офицером.

У горцев существует обычай всех встречных звать на свадьбу. Таким образом, Максим Максимович и Александр Григорович были тоже приглашены на свадьбу до князя. На празднике произошло знакомство Печорина с черкешенкой Бэлой. Молодая шестнадцатилетняя девушка поразила своей красотой: была стройная, высокая и черноглазая. Александр Григорович не отводил глаз от Бэлы, но в это же время следил за черкешенкой и Казбич, известный в тех местах разбойник. На свадьбе произошёл скандал: между собой за коня поругались Казбич и Азамат, потому что хозяин наотрез отказался продавать верного скакуна. Азамат затаил обиду и решил подождать, когда будет возможность просто украсть коня.

Одного дня Казбич пригнал продавать баранов. После удачной сделки он решил выпить чая с Максимом Максимовичем. Этим и воспользовался Азамат, угнав Карагеза. Догнать обидчика не удалось. Потеряв верного друга, Казбич пришёл в ярость. Он решил любым способом отомстить. Казбич поехал разбираться к князю, но не застал того дома.

Когда князь вернулся, то не застал ни сына, ни дочери. Азамат выкрал сестру и отвёз Печорину. Сам же исчез, боясь гнева отца.

Черкешенка в неволе плакала и пела грустные песни. Печорин стал учить татарский, дарил Бэле подарки, но та была неприступна.

Позже произошло убийство князя – так Казбич отомстил за своего коня. Отец для Бэлы был той ниточкой, которая связывала черкешенку с прежней жизнью. Теперь для пленницы защитой и опорой стал Печорин. Девушка полностью открылась Александру Григоровичу. Вспыхнула обоюдная любовь. Девушка стала весёлой. Каждую секунду своей жизни она посвящала любимому. Сначала такое внимание радовало Александра Григоровича. Но счастье длилось не долго. Постепенно мужчина пересытился этим вниманием. Он старался реже находиться в крепости: то ехал на охоту, то общался с друзьями. Бэла страдала от невнимания Печорина, но не упрекала офицера. Она поняла, что просто надоела Александру Григоровичу, что была в его руках лишь игрушкой.

Возле крепости всё чаще стал появляться Казбич. Все понимали, что это не зря. Разбойник, не стесняясь, приезжал на коне покойного князя.

В один из дней, когда Печорин уехал на охоту, произошла трагедия: Казбич выкрал Бэлу. В это время Александр Григорович вернулся раньше обычного и увидел уезжающего разбойника. Офицер выстрелил и ранил коня. Казбич со злости нанёс смертельную рану Бэле.

Черкешенка долго мучилась, прежде чем умерла. Единственное, о чём она жалела, что не встретится на том свете с Печориным, потому что они разной веры.

Бэлу похоронили возле речки. Офицер долго страдал, а потом уехал воевать на Кавказ.

Рассказчик записал всю историю и надеялся, что судьба их ещё сведёт.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Лермонтов. Все произведения

• Ашик-Кериб
• Бэла
• Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова
• Фаталист

Бэла. Картинка к рассказу

Сейчас читают

• Краткое содержание Живая шляпа Носов

  В своём рассказе Николай Носов поведал о том, какими пугливыми бывают люди, и что паника у них может начаться из – за ерунды.

• Краткое содержание Дойл Знак четырёх

  Шерлок Холмс сравнительно молодой мужчина, но уже хорошо известный и уважаемый в определенных кругах. Живет он со своим другом Ватсоном в Лондоне на улице Бейкер – стрит. Холмс нигде как будто не работает, но проводит химические опыты

• Краткое содержание Шоу Нищий, вор

  Роман начинается с приезда американского журналиста и его жены в Антиб, где они собирались отдохнуть. Здесь его заинтересовала статья в журнале о погибшем при невыясненных обстоятельствах американце

• Краткое содержание Набоков Обида

  Путя – добрый и стеснительный мальчик у него желтоватое лицо с серыми глазами. Он одет в нарядную матроску, белые тесные брючки и ботинки, которые ему жмут. Вместе с сестрой, Путя едет на день рождение к соседскому мальчику Володе Козлову.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Вершина творчества Лермонтова-прозаика. Безусловно, Лермонтов, прежде всего, — поэт. Его прозаические произведения немногочисленны и появлялись в период господства поэтических жанров в русской литературе. Первое прозаическое произведение — неоконченный исторический роман «Вадим» об эпохе пугачёвского бунта. Затем последовал роман «Княгиня Литовская» (1836) — ещё один важный этап в становлении Лермонтова как писателя. Если «Вадим» — это попытка создания исключительно романтического романа, то в последующем произведении главный герой Жорж Печорин — вполне полноценный типаж, характерный для реалистической прозы. Именно в «Княгине Лиговской» впервые появляется имя Печорина. В этом же романе закладываются основные черты его характера, а также вырабатывается авторский стиль и зарождается лермонтовский психологизм. Однако «Герой нашего времени» — это не продолжение романа «Княгиня Литовская». Важной особенностью произведения является то, что весь период петербургской жизни Печорина скрыт от читателя. О его столичном прошлом говорится лишь в нескольких местах туманными намёками, что создаёт атмосферу таинственности и загадочности вокруг фигуры главного персонажа. Единственное законченное и опубликованное при жизни автора произведение. «Герой нашего времени» — книга, над которой Лермонтов трудился с 1837 по 1840 г., хотя многие литературоведы считают, что работа над произведением продолжалась вплоть до смерти автора. Считается, что первым законченным эпизодом романа стала повесть «Тамань», написанная осенью 1837 г. Затем был написан «Фаталист», а идея объединения рассказов в одно произведение возникла лишь в 1838 г. В первой редакции романа была следующая последовательность эпизодов: «Бэла», «Максим Максимыч», «Княжна Мери». В августе — сентябре 1839 г. во второй промежуточной редакции романа последовательность эпизодов изменилась: «Бэла», «Максим Максимыч», «Фаталист», «Княжна Мери». Тогда роман назывался «Один из героев начала века». К концу этого же года Лермонтов создал окончательную версию произведения, включив в него рассказ «Тамань» и расположив эпизоды в привычном для нас порядке. Появились «Журнал Печорина», предисловие к нему и финальное название романа.

[свернуть]

КОМПОЗИЦИЯ

Сюжет романа (последовательность событий в произведении) ‘и его фабула (хронологическая последовательность событий) не совпадают. Композиция романа, по замыслу автора, такая: «Бэла», «Максим Максимыч», «Тамань», «Княжна Мери», «Фаталист». Хронологический порядок событий романа другой: «Тамань», «Княжна Мери», «Бэла», «Фаталист», «Максим Максимыч». Пять лет проходит между событиями, описанными в повести «Бэла», и встречей Печорина с Максимом Максимычем во Владикавказе. Самая последняя запись — предисловие рассказчика к журналу Печорина, где он пишет, что узнал о его смерти. Примечательно, что в произведении не только нарушена хронология событий, но и существует несколько повествователей. Начинает историю загадочный рассказчик, не называющий своего имени, однако в предисловии к журналу указывающий, что «воспользовался случаем поставить своё имя над чужим произведением». Затем всю историю Бэлы рассказывает Максим Максимыч от первого лица. Снова возвращается рассказчик, который своими глазами видит первое и единственное появление «живого» Печорина на протяжении всего романа. Наконец в трёх последних частях повествование от своего имени ведёт сам главный герой. Композиция осложнена приёмом, который называется роман в романе: записи Печорина являются частью чужого произведения — романа, который пишет рассказчик. Все остальные повести написаны им, одна из них изложена со слов штабс-капитана. Столь сложная многоуровневая композиция служит для глубокого раскрытия образа главного персонажа. Сначала читатель видит его глазами пристрастного штабс-капитана, явно симпатизирующего Печорину, затем объективным взглядом рассказчика, и наконец читатель знакомится с Печориным «лично» — читает его дневник. Не предполагалось, что записи Печорина увидит кто-то ещё, поэтому его повествование совершенно искреннее. По мере постепенного и более близкого знакомства с главным героем происходит формирование к нему читательского отношения. Автор старается сделать текст максимально объективным, лишённым собственной навязчивой позиции, — таким, где лишь читателю предстоит дать ответы на возникшие вопросы и составить своё мнение о личности Печорина.

[свернуть]

Сложная композиция произведения обусловила и его жанр. Лермонтов выбрал самый нетрадиционный вариант — их смешение как по форме, так и по содержанию. Небольшие повести, новеллы, очерки объединились в одно цельное произведение, превратив малые прозаические формы в полноценный большой роман. Каждая история «Героя нашего времени» может выступать как самостоятельное произведение: в каждой есть законченный сюжет, завязка и развязка, своя система персонажей. То, что, по сути, объединяет их в роман, — это центральный персонаж, офицер Печорин. Каждая из историй является отражением определённой жанровой литературной традиции и стилистики, а также её авторской переработкой. «Бэла» — типичная романтическая новелла о любви европейского мужчины к дикарке. Этот популярный сюжет, который легко можно обнаружить и у Байрона, и у Пушкина в южных поэмах, и у огромного количества авторов того времени, Лермонтов преобразовывает его с помощью повествовательной формы. Всё происходящее пропущено через призму восприятия доброго, простого и даже слишком прямодушного Максима Максимыча. Любовная история приобретает новые смыслы и иначе воспринимается читателем. В «Тамани» раскрывается типичный сюжет авантюрного романа: главный герой случайно попадает в логово контрабандистов, но всё же остаётся невредим. Приключенческая линия здесь преобладает в отличие от новеллы «Фаталист». В ней тоже есть весьма захватывающий сюжет, но он служит раскрытию смысловой концепции. «Фаталист» — это философская притча с примесью романтического мотива: герои рассуждают о судьбе, роке и предопределении — краеугольных ценностях этого литературного направления. «Княжна Мери» — авторское видение жанра «светской» повести. Весь журнал Печорина отсылает к известной проблеме, поднятой многими авторами — предшественниками и современниками Лермонтова. Неслучайно сам автор в предисловии вспоминает произведение Ж.-Ж. Руссо «Исповедь». Образ Печорина, конечно, имел прототипы и в произведениях русской классической литературы, самыми значительными из которых стали «Горе от ума» А. С. Грибоедова и «Евгений Онегин» А. С. Пушкина.

[свернуть]

Портрет. Григорий Александрович Печорин — офицер «среднего роста: стройный, тонкий стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побеждённое ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застёгнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое бельё, изобличавшее привычки порядочного человека. Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками — верный признак некоторой скрытности характера. С первого взгляда на лицо его я бы не дал ему более двадцати трёх лет, хотя после я готов был дать ему тридцать. В его улыбке было что-то детское. Его белокурые волосы, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб, на котором, только по долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую. Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были чёрные — признак породы в человеке, у него был немного вздёрнутый нос, зубы ослепительной белизны и карие глаза … ». Герой нашего времени. Название произведения, безусловно, намекает на центрального персонажа. Весь роман написан о Печорине, и его образ продолжает плеяду героев, раскрывающих литературную тему «лишнего человека». «Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления, во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне всё мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать» — эти слова поражают Максима Макси мыча до глубины души. Человек, которому ещё так мало лет и вся жизнь впереди, уже познал и свет, и любовь, и войну — и всё это успело ему надоесть. Однако персонаж Лермонтова отличается как от зарубежных прототипов, так и от отечественных литературных собратьев по несчастью. Печорин — яркая неординарная личность, он совершает противоречивые поступки, но его нельзя назвать бездействующим бездельником. В персонаже сочетаются не только черты «лишнего человека», но и романтического героя, способного на подвиги, умеющего рисковать жизнью и ценящего превыше всех благ свободу.

[свернуть]

ГРУШНИЦКИЙ

Портрет. «Грушницкий — юнкер. Он только год в службе, носит, по особенному роду франтовства, толстую солдатскую шинель. У него георгиевский солдатский крестик. Он хорошо сложен, смугл и черноволос; ему на вид можно дать двадцать пять лет, хотя ему едва ли двадцать один год. Он закидывает голову назад, когда говорит, и поминутно крутит усы левой рукой, ибо правою опирается на костыль. Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания». Портрет Грушницкого даётся глазами главного героя. Печорин издевательски описывает внешние черты и особенно внутренние свойства души Грушницкого. Однако видит и его плюсы, отмечает в дневнике его красоту, остроумие («Он довольно остёр: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он никого не убьёт одним словом … »), храбрость и доброжелательность («в те минуты, когда сбрасывает трагическую мантию, Грушницкий довольно мил и забавен»). Отражение Печорина. Григорий пишет о своём приятеле: «Я его понял, и он за это меня не любит. Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнёмся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать». Грушницкий раздражает Печорина своей театральностью, позёрством. В описаниях офицера юнкер выглядит типичным героем романтического романа. Однако в образе оппонента легко угадываются и черты самого Печорина. Главный герой видит своё ухудшенное и несколько искажённое, но всё же отражение. Именно поэтому Грушницкий вызывает в нём столько неприязни и желание поставить его на место. Эгоизм Печорина, как и самовлюблённость (обратим внимание на его слова о Грушницком: «Он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою»), — черты, также присущие его антагонисту, в итоге приводят обоих персонажей к трагическим событиям. Неслучайно главный герой в итоге не испытывает торжества, когда видит окровавленное тело человека, желавшего не только над ним посмеяться, но и подлым образом навредить, если не убить. Печорин видит в судьбе погибшего Грушницкого и своё будущее.

[свернуть]

МАКСИМ МАКСИМЫЧ

Герой обладает многими.положительными чертами, он сразу располагает к себе читателя. Это простой человек, «вообще не любит метафизических прений», но вместе с тем очень доброжелательный и наблюдательный. Холодное, почти грубое поведение Печорина при их последней встрече глубоко ранит героя. Максим Максимыч — единственный однозначно положительный герой. Он вызывает симпатию и сочувствие не только у рассказчика, но и у читателя. Однако этот персонаж во многом противопоставлен Печорину. Если Печорин молод, умён и хорошо образован, обладает сложной душевной организацией, то Максим Максимыч, напротив, — представитель старшего поколения, простой и временами недалёкий человек, не склонный драматизировать жизнь и усложнять отношения между людьми. Но стоит обратить внимание на главное различие между героями. Штабс-капитан добр и искренен, тогда как Печорин всегда скрытен и имеет злой умысел, что следует из признаний в его дневниковых записях. Максим Максимыч — персонаж, помогающий раскрыть сущность и сложность натуры главного героя.

[свернуть]

Вернер некрасив, его природное уродство особенно подчёркивается Печориным. В облике Вернера есть сходство с дьяволом, а безобразность всегда привлекает ещё больше, чем красота. Доктор выступает единственным другом Печорина в романе. «Вернер человек замечательный по многим причинам. Он скептик и матерьялист, как все почти медики, а вместе с этим поэт, и не на шутку, — поэт на деле всегда и часто на словах, хотя в жизнь свою не написал двух стихов. Он изучал все живые струны сердца человеческого, как изучают жилы трупа, но никогда не умел он воспользоваться своим знанием. Обыкновенно Вернер исподтишка насмехался над своими больными; но я раз видел, как он плакал над умирающим солдатом… ». В разговорах Вернера с Печориным чувствуется, как близки их взгляды на жизнь. Вернер прекрасно понимает натуру приятеля. Доктор, как и Грушницкий, — отражение Печорина, но он настоящий друг (узнаёт, что недоброжелатели хотят зарядить один пистолет, улаживает дела после дуэли). Но Вернер разочаровался в Печорине: «Доказательств против вас нет никаких, и вы можете спать спокойно … если можете».

[свернуть]

ЖЕНСКИЕ ОБРАЗЫ

Во всех новеллах романа, кроме части «Максим Максимыч», присутствуют женские персонажи. Две самые большие по объёму повести названы женскими именами — «Бэла» и «Княжна Мери». Все женщины в романе красивы, интересны и по-своему умны, и все, так или иначе, несчастны из-за Печорина. В произведении представлено несколько женских образов: Бэла — черкесская девушка, Вера — замужняя дама, давняя любовь Печорина, княжна Мери и её мать, княгиня Лиговская, контрабандистка из Тамани, возлюбленная Янко. Все женщины в романе «Герой нашего времени» — яркие личности. Но никто из них не смог удержать надолго рядом с собой Печорина, привязать его к себе, сделать лучше. Он же случайно или умышленно причинял им боль, привносил серьёзные несчастья в их жизнь.

[свернуть]

Портрет. «Девушка лет шестнадцати, высокая, тоненькая, глаза чёрные, как у горной серны, так и заглядывали к вам в душу». Юная черкешенка, дочь местного князя, — удивительно красивая, юная и экзотическая девушка. Роль в романе. Бэла — почти жена Печорина, который так боится связывать навсегда судьбу с женщиной. В детстве гадалка предсказала ему смерть от злой жены, и это очень сильно впечатлило его. Бэла — последняя возлюбленная героя, судя по хронологии и по фактам, которые предстают перед читателем. Её судьба самая трагичная. Девушка погибает от рук разбойника, у которого Печорин помог украсть коня. Однако смерть возлюбленной воспринимается им с некоторым облегчением. Бэла быстро наскучила ему, оказалась ничем не лучше столичных светских красавиц. Её гибель сделала Печорина снова свободным, что для него является высшей ценностью.

[свернуть]

Княжна Мери

Портрет. Княжна молода и стройна, всегда со вкусом одета. Печорин говорит о ней так: «Эта княжна Мери прехорошенькая. У неё такие бархатные глаза — именно бархатные: нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в её зрачках. Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят … ». Роль в романе. Молоденькая княжна становится умышленной жертвой Печорина. Назло влюблённому в неё Грушницкому и для того чтобы иметь возможность чаще видеться с любовницей и родственницей княжны, главный герой задумывает влюбить в себя Мери. Это удаётся ему легко и без зазрения совести. Однако с самого начала он даже не помышлял о женитьбе на княжне. « … Я часто, пробегая мыслию прошедшее, спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?. Нет, я бы не ужился с этой долею!» — вот признание Печорина после описания последней встречи с княжной.

[свернуть]

Портрет. Вернер в разговоре с Печориным упоминает женщину, которую видел у Лиговских, «родственницу княгини по мужу». Доктор описывает её так: «она очень хорошенькая, но очень, кажется, больная … Она среднего роста, блондинка, с правильными чертами, цвет лица чахоточный, а на правой щеке родинка: её лицо меня поразило своею выразительностию». Роль в романе. Вера — единственная женщина, о которой Печорин говорит, что любит. Он понимает, что и она любила его сильнее других женщин. К ней он мчится во весь опор, чтобы в последний раз увидеть, но его конь умирает, и они так и не успевают встретиться.

[свернуть]

ПСИХОЛОГИЗМ В РОМАНЕ

«Герой нашего времени» — первый психологический роман русской литературы. Повышенный интерес к личности, внутреннему миру персонажа, изображение его души с целью раскрытия сути человеческой природы — вот задачи, стоявшие перед Лермонтовым. Самоанализ в журнале Печорина. Записи, сделанные главным героем, — переход к прямому психологическому изображению. Преград между Печориным и читателем больше нет, теперь это открытый диалог между ними. Исповедь перед собеседником. В репликах, обращённых к Вернеру и княжне Мэри, Печорин искренне признаётся в своих чувствах и мыслях. Ретроспективная оценка. Печорин вспоминает ранее совершённые поступки и анализирует их. Впервые этот прием самоанализа появляется в конце «Тамани», где герой рассуждает о своей роли в судьбе других людей, в частности «честных контрабандистов». Психологический эксперимент. Печорин проверяет на собственном опыте реакцию других людей и самого себя. Так он проявляет себя как человек действия и как человек с глубокими аналитическими способностями.

[свернуть]

Часть первая

I. Бэла

По дороге из Тифлиса рассказчик знакомится со штабе-капитаном по имени Максим Максимыч. Часть пути они совершают вместе. Вечерами Максим Максимыч делится интересными историями о жизни на Кавказе и рассказывает. об обычаях местных жителей. Одна из этих историй начинается на свадьбе дочери местного князя.

Под командованием штабе-капитана служил молодой офицер Григорий Александрович Печорин. Максим Максимыч подружился с ним. Их пригласили на свадьбу в аул. Младшая дочь князя, Бэла, подошла на празднике к Печорину и «пропела ему … как бы сказать?. вроде
комплимента». Печорину тоже понравилась хорошенькая княжна. На празднике был и местный разбойник Казбич. Максим Максимыч его знал, потому что тот частенько приводил в крепость баранов и дёшево их продавал. Про Казбича ходили разные слухи, однако все восхищались его лошадью, лучшей в Кабарде.

В тот же вечер Максим Максимыч случайно стал свидетелем разговора Казбича и Азамата, брата Бэлы. Юноша умолял продать ему прекрасного скакуна. Онтбыл даже готов украсть ради него свою сестру, потому что знал, что Казбичу нравится Бэла. Однако своенравный разбойник был непреклонен. Азамат разозлился, завязалась драка. Максим Максимыч с Печориным вернулись в крепость.

Штабс-капитан рассказал приятелю о подслушанном разговоре и ссоре двух мужчин. Некоторое время спустя кто-то украл у Казбича лошадь. Случилось это так. Казбич привёз в крепость баранов на продажу. Максим Максимыч пригласил его выпить чаю. Приятели разговаривали, как вдруг Казбич переменился в лице, бросился на улицу, но увидел лишь пыль от копыт лошади, на которой удирал Азамат. Горе Казбича было так велико, что он «лежал себе ничком, как мертвый», «он так пролежал до поздней ночи».

Казбич отправился в аул к отцу Азамата, но не застал его. Князь куда-то уехал, и, благодаря его отсутствию, Азамату удалось выкрасть сестру для Печорина. Такой был уговор: Печорин помог украсть лошадь Казбича в обмен на Бэлу. Офицер тайком поселил девушку у себя. Он задаривал её подарками, нанял для неё прислугу, но Бэла привыкала очень медленно. Однажды Григорий не выдержал и сказал, что если он ей так противен и она не сможет его полюбить, то он сейчас же уйдёт куда глаза глядят. Но Бэла кинулась Печорину на шею и умоляла остаться. Офицер добился своего — покорил сердце непреклонной девушки.

Сначала всё было хорошо, однако вскоре Печорину наскучила счастливая жизнь, он понял, что больше не любит Бэлу. Всё чаще и чаще офицер уходил в лес охотиться на долгие часы, а иногда и на целые дни. Тем временем Максим Максимыч подружился с княжеской дочерью.

Бэла часто жаловалась ему на Григория. Однажды штабс-капитан решил поговорить с Печориным. Григорий рассказал приятелю о своём
несчастном характере: рано или поздно ему всё надоедает. Он жил в столице, но удовольствия, высший свет и даже учёба — всё опостылело ему. И вот Печорин отправился на Кавказ в надежде, что «скука не живёт под чеченскими пулями». Но И они через месяц перестали
волновать героя. Наконец он повстречал Бэлу и влюбился, но быстро понял, что «любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни».

Однажды Печорин уговорил Максима Максимыча ехать с ним на охоту. Они взяли людей, выехали рано утром, к полудню отыскали кабана, начали стрелять, но зверь ушёл. Неудачливые охотники отправились обратно. Уже у самой крепости раздался выстрел. Все опрометью
поскакали на звук. На валу собрались солдаты и показывали на поле. А по нему летел всадник, державший на седле что-то белое. Максим Максимыч с Печориным бросились догонять беглеца. Это был Казбич, укравший Бэлу, чтобы отомстить за свою потерю. Нагнав всадника, Григорий выстрелил, лошадь Казбича упала. Затем Максим Максимыч выстрелил, а когда дым рассеялся, все увидели рядом с раненой лошадью девушку и убегавшего Казбича. Разбойник ударил девушку ножом в спину.

Ещё два дня Бэла прожила, умирая в ужасных мучениях. Печорин не смыкал глаз и сидел у её постели постоянно. На второй день Бэла попросила воды, ей как будто стало лучше, но через три минуты она скончалась. Максим Максимыч вывел Печорина из комнаты, его собственное сердце разрывалось от горя, но лицо офицера было спокойно и ничего не выражало. Это равнодушие поразило Максима Максимыча.

Похоронили Бэлу за крепостью, у речки, возле того места, где её похитил Казбич. Печорин был долго нездоров, похудел, а через три месяца его перевели в другой полк, и он уехал в Грузию. Что случилось с Казбичем, штабе-капитан не знал. Пока Максим Максимыч на протяжении
нескольких дней излагал эту историю рассказчику, наступило время их расставания. Из-за тяжёлой поклажи штабс-капитан не мог следовать быстро; на этом герои и попрощались. Но рассказчику посчастливилось вновь повстречаться со штабе-капитаном.

II. Максим Максимыч

Расставшись с Максимом Максимычем, рассказчик быстро добрался до Владикавказа. Но там ему пришлось задержаться на три дня в ожидании оказии — прикрытия, сопровождающего обозы. Уже на второй день туда же прибыл Максим Максимыч. Штабе-капитан приготовил отличный ужин на двоих, однако разговор не вязался — мужчины не так давно виделись. Рассказчик, который уже начал делать наброски собственной повести о Бэле и Печорине, полагал, что больше ничего интересного от Максима Максимыча не услышит.

На двор въехало несколько повозок. Среди них была чудесная щегольская дорожная коляска. Герои приняли новоприбывших за ожидаемую оказию. Но выяснилось, что эта коляска принадлежит тому самому Печорину, который служил с Максимом Максимычем. Штабе-капитан
захотел с ним тут же увидеться. Но слуга объявил, что его господин остался ужинать и ночевать у знакомого полковника.

Максим Максимыч просил слугу передать Печорину, что ждёт его. Пожилой военный не находил себе места и всё не ложился спать, думая, что Печорин вот-вот придёт. Рассказчику было весьма любопытно познакомиться с человеком, о котором он уже столько слышал. Рано утром штабе-капитан отправился по служебным делам. На постоялом дворе появился Печорин, он приказал собирать вещи и закладывать лошадей. Рассказчик узнал Печорина и послал за Максимом Максимычем. Тот бежал со всех ног, чтобы увидеться со старым другом. Но Пе-
чорин был холоден, говорил мало, сказал лишь, что отправляется в Персию, и не пожелал остаться даже на обед. Когда коляска тронулась, штабе-капитан вспомнил о том, что у него на руках остались бумаги Печорина, которые он хотел ему вернуть при встрече. Но Григорий не стал их забирать и уехал.

Давно стих стук колёс коляски Печорина, а старик всё стоял в задумчивости, и слёзы то и дело наворачивались у него на глазах. Он посетовал на молодёжь, поругал старого приятеля за высокомерие и всё никак не мог успокоиться. Рассказчик поинтересовался, что за.бумаги Печорин оставил у Максима Максимыча.

Это были личные записки, которые теперь раздосадованный штабе-капитан собирался выкинуть. Обрадованный такой удаче рассказчик попросил отдать бумаги Печорина ему. Простились мужчины довольно сухо, рассерженный штабе-капитан сделался упрямым и сварливым.

ЖУРНАЛ ПЕЧОРИНА

Предисловие

Рассказчику достались бумаги Печорина: это был дневник офицера. В предисловии он пишет о том, что узнал о смерти Григория в Персии. Этот факт давал, по мнению рассказчика, право на издание записок Печорина. Однако имя чужому произведению рассказчик присвоил своё. Зачем он решил издать чужой дневник? «Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она — следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление.

Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нём говорится, вероятно себя узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем».

Рассказчик пишет, что поместил в эту книгу только те материалы, которые относились к пребыванию Печорина на Кавказе. Но упоминает о том, что у него на руках осталась ещё толстая тетрадь, где описана вся жизнь офицера. Рассказчик обещает, что когда-нибудь и она
явится на суд читателей.

I. Тамань

С пребывания в Тамани начинается для читателя дневник Печорина. Офицер приехал в этот «скверный городишко» поздно ночью. Печорину обязаны были выделить служебную квартиру, однако все избы были заняты. Терпение офицера подходило к концу, он устал в дороге, ночью было холодно. Десятник предложил единственный вариант: «Есть ещё одна фатера, только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не вдаваясь в смысл этой фразы, Печорин велел вести его туда. Это была небольшая хата на самом берегу моря. Дверь открыл слепой мальчик лет четырнадцати. Хозяйки в хате не было. Печорин вместе с денщиком-казаком расположился в комнате.

Казак мгновенно заснул, а офицеру не спалось. Часа через три Печорин заметил мелькнувшую тень, затем ещё одну. Оделся и тихо вышел из хаты. Навстречу ему шёл слепой мальчик. Мужчина притаился так, чтобы его не заметили, и последовал за слепым.

Некоторое время спустя слепой остановился на берегу. Печорин следил за ним. Появилась девушка. Очень тихо они стали обсуждать, приедет ли ещё один их товарищ. Вскоре, несмотря на шторм и тьму, приплыла лодка. Человек что-то привёз в лодке. Каждый взял по узлу, и все ушли.

На следующее утро Печорин выяснил, что уехать в Геленджик ему сегодня не удастся. Офицер вернулся в хату, где его ждал не только казак, но и старуха-хозяйка с девушкой. Девушка начала заигрывать с Печориным. Он рассказал ей, что видел ночью, но ничего не добился. Позже вечером девушка пришла, кинулась на шею Григорию и поцеловала. А ещё велела прийти ночью на берег, когда все уснут.

Он так и сделал. Девушка привела его к лодке и предложила сесть в неё. Не успел герой опомниться, как они уже плыли. Девушка ловко и проворно гребла прочь от берега. Затем она выкинула его пистолет в море и попыталась сбросить в воду самого офицера. Однако
мужчина оказался сильнее и сам скинул её за борт. Кое-как с помощью остатков старого весла Печорин причалил к пристани.

На берегу офицер увидел девушку, он притаился в кустах и стал ждать, что будет дальше. На лодке приплыл тот же мужчина, что и прошлой ночью. Из обрывков подслушанного разговора Печорин понял, что это были контрабандисты. Главный из них по имени Янко покинул это место, увозя с собой девушку. Слепого оставили почти без денег в Тамани.

Вернувшись в хату, Печорин обнаружил, что все его вещи украл убогий мальчик. Жаловаться было некому, и на следующий день офицеру удалось покинуть злополучный городок. О том, что стало со старухой и слепым, он не знал.

Часть вторая
(Окончание журнала Печорина)

II. Княжна Мери

События, описанные в этой части журнала Печорина, охватывают около месяца и происходят в Пятигорске, Кисловодске и окрестностях. В первый же день пребывания на водах Печорин встречает своего знакомого юнкера Грушницкого. Оба недолюбливают друг друга, но делают вид, что отличные приятели.

Они обсуждают местное общество, как вдруг мимо мужчин проходят две дамы. Это были княгиня Лиговская со своей дочерью Мери. Грушницкому очень нравилась юная княжна, и он старался с ней познакомиться. С первой встречи княжна стала недолюбливать дерзкого Печорина и проявила любопытство и доброжелательность к Грушницкому.

У Печорина в городе был ещё один приятель — доктор Вернер. Это был весьма умный и острый на язык человек, который действительно вызывал симпатию Печорина. Как-то раз Вернер зашёл к офицеру в гости. В ходе беседы выяснилось, что Печорин намерен поглумиться
над пылким Грушницким и приударить за княжной. Кроме того, Вернер сообщает о новоприбывшей женщине, дальней родственнице княгини. В описании женщины Печорин узнаёт свою давнюю любовь — Веру.

Однажды у колодца Печорин встречает Веру. Она замужняя женщина, но их чувства всё ещё сильны. Они разрабатывают план свиданий: Печорин должен стать постоянным гостем дома Лиговских, а чтобы их не заподозрили, ухаживать за Мери. Удачный случай на балу способствует тому, что Печорина приглашают в дом к Лиговским. Он продумывает систему действий, чтобы влюбить в себя княжну.

Нарочито не обращал на неё должного внимания, всегда удалялся, когда появлялся Грушницкий. Но, как и следовало ожидать, юнкер быстро наскучил Мери, а Печорин вызывал всё больший интерес. В один из дней всё общество отправилось на конную прогулку. В какой-то момент путешествия Печорин рассказывает Мери, что в детстве его недооценивали и не любили, поэтому с ранних лет он стал угрюм, бессердечен и сделался «нравственным калекой». На юную чувствительную девушку это произвело сильное впечатление.

На следующем балу Мери танцевала с Печориным и полностью потеряла интерес к Грушницкому. Вера уехала с мужем в Кисловодск и попросила Григория ехать вслед за ней. Печорин уезжает в Кисловодск. Через несколько дней всё общество тоже перемещается туда. Герои отправляются на небольшую экскурсию, чтобы посмотреть на закат солнца. Печорин помогал лошади княжны перейти через горную речку. У Мери закружилась голова, и офицер подхватил её за талию, чтобы удержать в седле.

Украдкой он поцеловал её в щёку. По реакции княжны Печорин понял, что она влюблена в него. Возвращаясь тем же вечером домой,
герой случайно подслушал разговор в трактире. Грушницкий с друзьями организовал против него заговор: хотел вызвать на дуэль, не зарядив пистолеты. На следующее утро Печорин встретил княжну у колодца и признался, что не любит её. Вскоре он получил записку от
Веры с приглашением. Её муж уехал на несколько дней, и она сделала так, чтобы остаться в доме одна. Печорин пришёл к назначенному часу.

Однако когда уходил, был подстережён заговорщиками. Состоялась драка, но Печорин успел убежать. Утром следующего дня Грушницкий, не заметивший Печорина, стал рассказывать, что они поймали его под окнами княжны. После этого Грушницкий был вызван на дуэль. Вернер был выбран в секунданты. Он вернулся через час и рассказал, что смог услышать в доме у соперников. Они поменяли план: теперь заряжен должен быть один пистолет Грушницкого. У Печорина зреет свой план, о котором он не говорит Вернеру.

Герои встречаются ранним утром в тихом ущелье. Печорин предлагает решить всё мирным путём, но получает отказ. Тогда он говорит, что хочет стреляться, как и было условлено, на шести шагах, но на маленькой площадке над пропастью. Будет достаточно даже лёгкого ранения, чтобы противник упал в пропасть. Искалеченный труп станет доказательством несчастного случая, а доктор Вернер предусмотрительно вынет пулю. Все соглашаются. Первым по жребию выпадает стрелять Грушницкому. Он легко ранит противника в ногу. Печорину удаётся удержаться над пропастью. Следующим должен стрелять он. Печорин спрашивает, не хочет ли Грушницкий попросить
прощения. Получив отрицательный ответ, он просит зарядить его пистолет, потому что заметил, что в нём нет пули. Всё заканчивается тем, что Печорин стреляет в противника, тот падает со скалы и погибает.

Вернувшись домой, Печорин получает записку от Веры. Она прощается с ним навсегда. Герой пытается успеть на последнюю встречу, но по дороге его конь умирает. Он навещает княгиню. Та благодарна за то, что Григорий защитил её дочь от клеветы, и уверена, что Печорин хочет жениться на ней, Княгиня не имеет ничего против свадьбы, несмотря на положение героя. Он просит свидания с Мери. Офицер вынуждает оскорбленную его предыдущим признанием княжну сказать матери, что она его ненавидит.

III. Фаталист

Это эпизод из жизни Печорина, когда он жил в казачьей станице. Вечером среди офицеров завязывается спор о том, есть ли судьба и предопределение. В спор вступает горячий игрок серб Вулич. «Он был храбр, говорил мало, но резко; никому не поверял своих душевных и семейных тайн; вина почти вовсе не пил, за молодыми казачками никогда не волочился».

Вулич предлагает испытать на себе, может ли человек распоряжаться собственною жизнью. Печорин шутя предлагает пари. Он говорит, что не верит в предопределение, и высыпал на стол всё содержимое карманов — около двух десятков червонцев. Серб соглашается. Перейдя в другую комнату, Вулич сел за стол, остальные последовали за ним.

Печорин почему-то сказал ему, что он умрёт сегодня. Вулич спросил одного из товарищей, заряжен ли пистолет. Тот не помнил точно. Вулич попросил Печорина достать и подбросить игральную карту. Как только она коснулась стола, спустил «курок приставленного к виску пистолета. I Вышла осечка. Затем серб сразу же выстрелил в фуражку, висевшую над окном, и прострелил её. Печорин, как и все, был так поражён случившимся, что поверил в предопределение и отдал деньги.

Вскоре все разошлись. По дороге домой Печорин споткнулся о труп перерубленной свиньи. Затем повстречал двух казаков, которые искали пьяного разбушевавшегося соседа. Печорин лёг спать, но на рассвете был разбужен. Вулича убили. Печорин пошёл вслед за сослуживцами.

Убийца, тот самый буйный казак, что зарубил свинью, наткнулся ночью на Вулича. Серб зачем-то спросил его, кого тот ищет. «Тебя!» — ответил казак, ударил его шашкой так, что разрубил от плеча почти до сердца. Убийца заперся в пустой хате. Печорин, рискуя жизнью, влетел в его убежище.

Пуля просвистела у него над самой головой, но в дыму казак не смог оказать должного сопротивления. Подоспевшие на помощь казаки помогли схватить преступника живым.

Герой нашего времени. Краткое содержание по главам

3.2 (64.79%) 71 votes

Я ехал на перекладных из Тифлиса. Уж солнце начинало прятаться за снеговой хребет, когда я въехал в Койшаурскую долину. Осетин-извозчик неутомимо погонял лошадей, чтоб успеть до ночи взобраться на Койшаурскую гору.

Подъехав к подошве Койшаурской горы, я должен был нанять быков, чтоб втащить мою тележку на эту проклятую гору. Я нанял целых шесть быков и нескольких осетин.

За моею тележкою четверка быков тащила другую как ни в чем не бывало, несмотря на то, что она была доверху накладена. Это обстоятельство меня удивило. За нею шел ее хозяин, покуривая из маленькой кабардинской трубочки, обделанной в серебро. На нем был офицерский сюртук без эполет и черкесская мохнатая шапка. Он казался лет пятидесяти; смуглый цвет лица его показывал, что оно давно знакомо с закавказским солнцем, и преждевременно поседевшие усы не соответствовали его твердой походке и бодрому виду. Я подошел к нему и поклонился: он молча отвечал мне и пустил огромный клуб дыма.

– Скажите, пожалуйста, отчего это вашу тяжелую тележку четыре быка тащат шутя, а мою, пустую, шесть скотов едва подвигают с помощью этих осетин?

– Вы, верно, недавно на Кавказе?

– С год, – отвечал я. – А что ж?

– Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают, что кричат? Ужасные плуты! А что с них возьмешь?

– А вы давно здесь служите?

– Да, я уж здесь служил при Алексее Петровиче Ермолове. Теперь считаюсь в третьем линейном батальоне. А вы, смею спросить?..

Я сказал ему.

Разговор этим кончился и мы продолжали молча идти друг подле друга.

– Завтра будет славная погода! – сказал я. Штабс-капитан не отвечал ни слова и указал мне пальцем на высокую гору, поднимавшуюся прямо против нас.

– Что ж это? – спросил я.

– Гуд-гора.

– Ну так что ж?

– Посмотрите, как курится.

И в самом деле, Гуд-гора курилась..

Уж мы различали почтовую станцию, кровли окружающих ее саклей, когда пахнул сырой, холодный ветер, ущелье загудело и пошел мелкий дождь. Едва успел я накинуть бурку, как повалил снег. Я с благоговением посмотрел на штабс-капитана…

– Придется здесь ночевать, – сказал он с досадою, – в метель через горы не переедешь.

За неимением комнаты для проезжающих на станции, нам отвели ночлег в дымной сакле. Я пригласил своего спутника выпить вместе стакан чая, ибо со мной был чугунный чайник – единственная отрада моя в путешествиях по Кавказу.

Сакля, прилепленная одним боком к скале, была полна народа. Посередине трещал огонек, разложенный на земле. У огня сидели две старухи, дети и один худощавый грузин, все в лохмотьях. Мы приютились у огня и скоро чайник зашипел приветливо.

– Жалкие люди! – сказал я штабс-капитану..

– Преглупый народ! – отвечал он. – Поверите ли? ничего не умеют, не способны к образованию! Уж по крайней мере наши кабардинцы или чеченцы хотя разбойники, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет. Уж подлинно осетины!

– А вы долго были в Чечне?

– Да, я лет десять стоял там в крепости с ротою, у Каменного Брода. Вот, батюшка, надоели нам эти головорезы; нынче, слава богу, смирнее; а бывало, на сто шагов отойдешь за вал, уже где-нибудь косматый дьявол сидит и караулит: чуть зазевался, того и гляди – либо аркан на шее, либо пуля в затылке. А молодцы!..

– А, чай, много с вами бывало приключений? – сказал я.

– Как не бывать! Бывало…

Тут он начал щипать левый ус, повесил голову и призадумался. Мне страх хотелось вытянуть из него какую-нибудь историйку – желание, свойственное всем путешествующим и записывающим людям

– Не хотите ли подбавить рому? – сказал я, – у меня есть белый из Тифлиса;

– Нет-с, благодарствуйте, не пью. Я дал себе заклятье. Раз, знаете, мы подгуляли между собой, а ночью сделалась тревога, да уж и досталось нам, как Алексей Петрович узнал: не дай господи, как он рассердился! чуть-чуть не отдал под суд. Да вот хоть черкесы, – продолжал он, – как напьются бузы на свадьбе или на похоронах, так и пошла рубка. Я раз насилу ноги унес. Я тогда стоял в крепости за Тереком с ротой – этому скоро пять лет. Раз, осенью пришел транспорт с провиантом; в транспорте был офицер, молодой человек лет двадцати пяти. Он явился ко мне в полной форме и объявил, что ему велено остаться у меня в крепости. Он был такой тоненький, беленький, на нем мундир был такой новенький, что я тотчас догадался, что он на Кавказе у нас недавно. Я взял его за руку и сказал: «Очень рад, очень рад. Вам будет немножко скучно… ну да мы с вами будем жить по-приятельски… Да, пожалуйста, зовите меня просто Максим Максимыч, и, пожалуйста, – к чему эта полная форма? приходите ко мне всегда в фуражке».

– А как его звали? – спросил я Максима Максимыча.

– Его звали… Григорием Александровичем Печориным. Славный был малый, смею вас уверить; только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут – а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнет, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха… Да-с, с большими был странностями, и, должно быть, богатый человек: сколько у него было разных дорогих вещиц!..

– А долго он с вами жил? – спросил я опять.

– Да с год. Ну да уж зато памятен мне этот год; наделал он мне хлопот, не тем будь помянут! Ведь есть, право, этакие люди, у которых на роду написано, что с ними должны случаться разные необыкновенные вещи!

– Необыкновенные? – воскликнул я с видом любопытства, подливая ему чая.

– А вот я вам расскажу. Верст шесть от крепости жил один мирной князь. Сынишка его, мальчик лет пятнадцати, повадился к нам ездить: Одно было в нем нехорошо: ужасно падок был на деньги. Раз, для смеха, Григорий Александрович обещался ему дать червонец, коли он ему украдет лучшего козла из отцовского стада; и что ж вы думаете? на другую же ночь притащил его за рога.

Раз старый князь зовет нас на свадьбу: он отдавал старшую дочь замуж. Отправились. У князя в сакле собралось уже множество народа. У азиатов, знаете, обычай всех встречных и поперечных приглашать на свадьбу.

– Как же у них празднуют свадьбу? – спросил я штабс-капитана.

– Да обыкновенно. Сначала мулла прочитает им что-то из Корана; потом дарят молодых и всех их родственников, едят, пьют бузу; потом начинается джигитовка; потом, когда смеркнется, начинается, по-нашему сказать, бал. Девки и молодые ребята становятся в две шеренги одна против другой, хлопают в ладоши и поют. Вот выходит одна девка и один мужчина на середину и начинают говорить друг другу стихи нараспев, что попало, а остальные подхватывают хором.

Мы с Печориным сидели на почетном месте, и вот к нему подошла меньшая дочь хозяина, девушка лет шестнадцати, и пропела ему… как бы сказать?.. вроде комплимента, кажется, вот так: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду». Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и сердцу, и просил меня отвечать ей, я хорошо знаю по-ихнему и перевел его ответ.

Когда она от нас отошла, тогда я шепнул Григорью Александровичу: «Ну что, какова?» – «Прелесть! – отвечал он. – А как ее зовут?» – «Ее зовут Бэлою», – отвечал я.

И точно, она была хороша: высокая, тоненькая, глаза черные, как у горной серны, так и заглядывали нам в душу. Печорин в задумчивости не сводил с нее глаз, и она частенько исподлобья на него посматривала. Только не один Печорин любовался хорошенькой княжной: из угла комнаты на нее смотрели другие два глаза, неподвижные, огненные. Я стал вглядываться и узнал моего старого знакомца Казбича. Он, знаете, был не то, чтоб мирной, не то, чтоб немирной. Подозрений на него было много, хоть он ни в какой шалости не был замечен. Говорили про него, что он любит таскаться на Кубань с абреками, и, правду сказать, рожа у него была самая разбойничья: маленький, сухой, широкоплечий… А уж ловок-то, ловок-то был, как бес! Бешмет всегда изорванный, в заплатках, а оружие в серебре. А лошадь его славилась в целой Кабарде, – и точно, лучше этой лошади ничего выдумать невозможно. Недаром ему завидовали все наездники и не раз пытались ее украсть, только не удавалось. Как теперь гляжу на эту лошадь: вороная, как смоль, ноги – струнки, и глаза не хуже, чем у Бэлы; а какая сила! скачи хоть на пятьдесят верст; а уж выезжена – как собака бегает за хозяином, голос даже его знала! Бывало, он ее никогда и не привязывает. Уж такая разбойничья лошадь!..

В этот вечер Казбич был угрюмее, чем когда-нибудь, и я заметил, что у него под бешметом надета кольчуга. «Недаром на нем эта кольчуга, – подумал я, – уж он, верно, что-нибудь замышляет».

Я вышел освежиться. Мне вздумалось завернуть под навес, проверить лошадей.

– Славная у тебя лошадь! – говорил Азамат, – если бы я был хозяин в доме и имел табун в триста кобыл, то отдал бы половину за твоего скакуна, Казбич!

– Да, – отвечал Казбич, – в целой Кабарде не найдешь такой. Раз за мной неслись четыре казака, а передо мною был густой лес. Как птица нырнул конь между ветвями. Лучше было бы мне его бросить у опушки и скрыться в лесу пешком, да жаль было с ним расстаться. Вдруг передо мною рытвина глубокая; скакун мой прыгнул, скинув меня при приземлении. Казаки, верно, думали, что я сгинул и бросились ловить моего коня. Пополз я вдоль по оврагу, – смотрю: лес кончился, несколько казаков ловят моего коня. Долго они за ним гонялись, но все впустую. До поздней ночи я сидел в своем овраге. Вдруг, во мраке слышу голос моего Карагеза; это был он, мой товарищ!.. С тех пор мы не разлучались.

– Если б у меня был табун в тысячу кобыл, – сказал Азамат, – то отдал бы тебе весь.

– Не хочу, – отвечал равнодушно Казбич.

– Послушай, Казбич, – говорил, Азамат, – отдай мне лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь. В первый раз, как я увидел твоего коня – в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: Я умру, если мне не продашь его!

Мне послышалось, что он заплакал. В ответ на его слезы послышался смех.

Напрасно упрашивал его Азамат; наконец Казбич нетерпеливо прервал его:

– Поди прочь, безумный мальчишка! Где тебе ездить на моем коне? На первых трех шагах он тебя сбросит, и ты разобьешь себе затылок об камни.

– Меня? – крикнул Азамат, и железо детского кинжала зазвенело об кольчугу. Сильная рука оттолкнула его прочь, и он ударился об плетень так, что плетень зашатался. «Будет потеха!» – подумал я, кинулся в конюшню, взнуздал лошадей наших и вывел их на задний двор. Через две минуты уж в сакле был ужасный гвалт. Вот что случилось: Азамат вбежал туда в разорванном бешмете, говоря, что Казбич хотел его зарезать. Все выскочили, схватились за ружья – и пошла потеха! Крик, шум, выстрелы; только Казбич уж был верхом и вертелся среди толпы по улице, как бес, отмахиваясь шашкой.

– Не лучше ли нам поскорей убраться?– сказал я Григорью Александровичу.

– Да погодите, чем кончится.

– Да уж, верно, кончится худо; – Мы сели верхом и ускакали домой.

– А что Казбич? – спросил я нетерпеливо у штабс-капитана.

– Да что этому народу делается! – отвечал он, допивая стакан чая, – ведь ускользнул!

– И не ранен? – спросил я.

– А бог его знает! Живущи, разбойники! Никогда себе не прощу одного: черт меня дернул, приехав в крепость, пересказать Григорью Александровичу все, что я слышал, сидя за забором; он посмеялся, – такой хитрый! – а сам задумал кое-что.

Дня через четыре приезжает Азамат к нам в крепость. Зашел разговор о лошадях, и Печорин начал расхваливать лошадь Казбича. Эта история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Недели три спустя стал я замечать, что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает от любви в романах-с. Что за диво?..

Раз Печорин ему и скажи:

– Скажи, Азамат, что бы ты дал тому, кто тебе эту лошадь подарил бы?..

– Все, что он захочет, – отвечал Азамат.

– В таком случае я тебе ее достану, только с условием… ты должен отдать мне Бэлу.

Азамат молчал.

– Не хочешь? Ну, как хочешь! Я думал, что ты мужчина, а ты еще ребенок.

– Согласен, – прошептал Азамат, бледный как смерть. – Когда же?

– В первый раз, как Казбич приедет сюда; он обещался пригнать десяток баранов: остальное – мое дело. Смотри же, Азамат!

Я после говорил Печорину что это плохо, да только он мне отвечал, что черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, а что – Казбич разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?..

Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.

– Азамат! – сказал Григорий Александрович, – завтра Карагез в моих руках; если нынче ночью Бэла не будет здесь, то не видать тебе коня…

– Хорошо! – сказал Азамат и поскакал в аул с Печориным. Как они сладили это дело, не знаю, – только ночью они оба возвратились со связанной женщиной.

На другой день утром рано приехал Казбич. Привязав лошадь у забора, он вошел ко мне. Стали мы болтать о том, о сем: вдруг, смотрю, Казбич вздрогнул, переменился в лице.

– Что с тобой? – спросил я.

– Моя лошадь!.. лошадь!.. – сказал он, весь дрожа.

В два прыжка он был уж на дворе и кинулся бежать по дороге… Вдали Азамат скакал на Карагезе; на бегу Казбич выхватил ружье и выстрелил, но промахнулся. Потом завизжал, ударил ружье о камень, разбил его вдребезги, повалился на землю и зарыдал, как ребенок… Поверите ли, он так пролежал до поздней ночи и целую ночь?.. Только на другое утро стал просить, чтоб ему назвали похитителя. После отправился в аул, где жил отец Азамата, но найти его Казбич не нашел, а то как бы удалось Азамату увезти сестру?

А когда отец возвратился, то ни дочери, ни сына не было. Азамат так с тех пор и пропал: верно, пристал к какой-нибудь шайке абреков, да и сложил буйную голову.

Как я только проведал, что черкешенка у Григорья Александровича, то пошел к нему. Дверь во вторую комнату у него была заперта на замок. Я начал кашлять и постукивать каблуками о порог, – только он притворялся, будто не слышит.

– Господин прапорщик! – сказал я строго. – Разве вы не видите, что я к вам пришел?

– Ах, здравствуйте, Максим Максимыч! Не хотите ли трубку? – отвечал он.

– Извините! Я не Максим Максимыч: я штабс-капитан. Я все знаю, сдайте шпагу.

– Тем лучше: я не в духе рассказывать.

– Послушай, Григорий Александрович, признайся, что нехорошо, что ты увез Бэлу…

– Да когда она мне нравится?..

Ну, что прикажете отвечать на это?.. Я стал в тупик. Однако ж после некоторого молчания, я ему сказал, что если отец станет ее требовать, то надо будет отдать.

– Вовсе не надо!

– Да он узнает, что она здесь?

– А как он узнает?

Я опять стал в тупик.

– Послушайте, Максим Максимыч! – сказал Печорин, приподнявшись, – ведь вы добрый человек, – а если отдадим дочь этому дикарю, он ее зарежет или продаст. Дело сделано, не надо только охотою портить; оставьте ее у меня, а у себя мою шпагу…

– Да покажите мне ее, – сказал я.

– Она за этой дверью; только я сам нынче напрасно хотел ее видеть; сидит в углу, закутавшись в покрывало, не говорит и не смотрит: пуглива, как дикая серна. Я нанял нашу духанщицу: она знает по-татарски, будет ходить за нею и приучит ее к мысли, что она моя.

– А что? – спросил я у Максима Максимыча, – в самом ли деле он приучил ее к себе?

– Григорий Александрович каждый день дарил ей что-нибудь: первые дни она молча гордо отталкивала подарки. Долго бился с нею Григорий Александрович; между тем учился по-татарски, и она начинала понимать по-нашему. Мало-помалу она приучилась на него смотреть, сначала исподлобья, искоса.

Раз говорит он ей: – Послушай, моя пери, отчего же только мучишь меня? Разве ты любишь какого-нибудь чеченца? Или твоя вера запрещает полюбить меня? – Она побледнела и молчала. – Поверь мне, Аллах для всех племен один и тот же, и если он мне позволяет любить тебя, отчего же запретит тебе платить мне взаимностью? – Она посмотрела ему пристально в лицо, как будто пораженная этой новой мыслию. Что за глаза! они так и сверкали, будто два угля. – Я тебя люблю; я хочу, чтоб ты была счастлива; а если ты снова будешь грустить, то я умру. Скажи, ты будешь веселей? — продолжал Печорин.

Она призадумалась, потом улыбнулась ласково и кивнула головой в знак согласия. Он взял ее руку и стал ее уговаривать, чтоб она его целовала.

– Я твоя пленница; конечно ты можешь меня принудить, – и опять слезы.

Григорий Александрович ударил себя в лоб кулаком и выскочил в другую комнату.

– Что, батюшка? – сказал я ему.

– Дьявол, а не женщина! – отвечал он, –я вам даю мое слово, что она будет моя… Хотите пари? – сказал он, – через неделю!

– Извольте!

Мы ударили по рукам и разошлись.

На другой день он отправил нарочного в Кизляр за разными подарками. Но подарки подействовали только вполовину; она стала ласковее, доверчивее – да и только; так что он решился на последнее средство. Раз утром он оделся по-черкесски, вооружился и вошел к ней. «Бэла! – сказал он, – ты знаешь, как я тебя люблю. Но я ошибся — ты не полюбила меня. Если хочешь, вернись к отцу, – ты свободна. Я должен наказать себя; прощай. Авось недолго буду гоняться за пулей или ударом шашки; тогда вспомни обо мне и прости меня». – Он отвернулся и протянул ей руку на прощание. Она не взяла руки, молчала и смертельно побледнела. Не слыша ответа, Печорин сделал несколько шагов к двери; он дрожал – он в состоянии был исполнить, что сказал. Только едва он коснулся двери, как она вскочила, зарыдала и бросилась ему на шею.

– И продолжительно было их счастье? – спросил я.

– Да, она нам призналась, что с того дня, как увидела Печорина, ни один мужчина никогда не производил на нее такого впечатления. Да, они были счастливы!

– Да неужели, – продолжал я, – отец не догадался, что она у вас в крепости?

– Кажется, он подозревал. Спустя несколько дней узнали мы, что старик убит. Казбич вообразил, будто Азамат с согласия отца украл у него лошадь. Вот он раз старик возвращался из напрасных поисков за дочерью, как вдруг Казбич, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья – и был таков. – Конечно, по-ихнему, – сказал штабс-капитан, – он был совершенно прав.

Меня невольно поразила способность русского человека применяться к обычаям тех народов, среди которых ему случается жить. Между тем чай был выпит. Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и обещала нам тихое утро.

Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил. Вот наконец мы взобрались на Гуд-гору, остановились и оглянулись: на ней висело серое облако, и его холодное дыхание грозило близкой бурею; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, то есть я и штабс-капитан, совершенно о нем забыли…

– Вы, я думаю, привыкли к этим великолепным картинам? – сказал я ему.

– Да-с, и к свисту пули можно привыкнуть.

– Я слышал напротив, что для иных старых воинов эта музыка даже приятна.

– Разумеется, если хотите, оно и приятно; только все же потому, что сердце бьется сильнее. Посмотрите, – прибавил он, указывая на восток, – что за край!

И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание. «Я говорил вам, – воскликнул он, – что нынче будет погода; надо торопиться, а то, пожалуй, она застанет нас на Крестовой. Трогайтесь!» – закричал он ямщикам.

Подложили цепи под колеса вместо тормозов и начали спускаться. Один из наших извозчиков был русский ярославский мужик, другой осетин: осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными предосторожностями, – а наш даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться, он отвечал мне: «И, барин! Бог даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые», – и он был прав: мы точно могли бы не доехать, однако ж все-таки доехали.

Окончание истории Бэлы? Я пишу путевые записки; следовательно, не могу заставить штабс-капитана рассказывать. Итак, мы спускались с Гуд-горы в Чертову долину… Вот романтическое название! Название долины происходит от слова «черта», а не «черт».

– Вот и Крестовая! – сказал мне штабс-капитан, указывая на холм; на его вершине чернелся каменный крест. Наши извозчики объявили, что обвалов еще не было, и, сберегая лошадей, повезли нас кругом. С трудом мы пробирались. Два часа едва могли мы обогнуть Крестовую гору – две версты в два часа! Между тем тучи спустились, поднялся ветер, повалил град, снег. Кстати, об этом кресте существует предание, будто его поставил Петр I, но, во-первых, Петр был только в Дагестане, и, во-вторых, на кресте написано, что он поставлен по приказанию г. Ермолова, а именно в 1824 году. Но предание живо.

Нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли.

– Плохо! – говорил штабс-капитан; – посмотрите, кругом ничего не видно, только туман да снег; того и гляди, что свалимся в пропасть или засядем в трущобу.

– Ваше благородие, – сказал один извозчик, – ведь мы нынче до Коби не доедем; не прикажете ли, покамест можно, своротить налево? Вон там что-то на косогоре чернеется – верно, сакли: там всегда-с проезжающие останавливаются в погоду.

Вот мы и свернули налево и кое-как добрались до скудного приюта, состоящего из двух саклей. Оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после узнал, что правительство им платит и кормит их с условием, чтоб они принимали путешественников, застигнутых бурею.

– Все к лучшему! – сказал я, – теперь вы доскажете; я уверен, что этим не кончилось.

– А почему ж вы так уверены? – отвечал мне штабс-капитан, примигивая…

– Оттого, что это не в порядке вещей: что началось необыкновенным образом, то должно так же и кончиться.

– Ведь вы угадали… Славная была девочка, эта Бэла! Я к ней наконец так привык, как к дочери, и она меня любила. Надо вам сказать, что у меня нет семейства; я и рад был, что нашел кого баловать. А уж как плясала! Григорий Александрович наряжал ее, как куколку, холил и лелеял; и она у нас так похорошела, что чудо; с лица и с рук сошел загар, румянец разыгрался на щеках… Уж какая, бывало, веселая…

– А что, когда вы ей объявили о смерти отца?

– Мы долго от нее это скрывали, пока она не привыкла к своему положению; а когда сказали, так она дня два поплакала, а потом забыла.

Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Но Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: раз отправится стрелять, – целое утро нет; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, – подумал я, верно между ними черная кошка проскочила!»

Одно утро захожу к ним – Бэла сидела на кровати в черном шелковом бешмете, бледненькая, такая печальная, что я испугался.

– А где Печорин? – спросил я.

– На охоте, еще вчера ушел, – наконец сказала она, тяжело вздохнув.

– Уж не случилось ли с ним чего?

– Я вчера целый день думала, – отвечала она сквозь слезы, – придумывала разные несчастья… А нынче мне уж кажется, что он меня не любит. Если он меня не любит, то кто ему мешает отослать меня домой? Я его не принуждаю. А если это так будет продолжаться, то я сама уйду: я не раба его – я княжеская дочь!..

– Послушай, Бэла, ведь нельзя же ему век сидеть здесь: он человек молодой – походит, да и придет; а если ты будешь грустить, то скорей ему наскучишь.

– Правда, правда! – отвечала она, – я буду весела. – И с хохотом начала петь, только и это не было продолжительно; она опять упала на постель и закрыла лицо руками.

Наконец я ей сказал: «Хочешь, пойдем прогуляться на вал? погода славная!» Это было в сентябре; и точно, день был чудесный, светлый и не жаркий. Мы пошли, походили по крепостному валу взад и вперед, молча; наконец она села на дерн, и я сел возле нее.

Крепость наша стояла на высоком месте, и вид был с вала прекрасный. Мы сидели на углу бастиона, так что в обе стороны могли видеть все. Вот смотрю: из леса выезжает кто-то на лошади, все ближе и ближе, и начал кружить лошадь свою как бешеный. Что за притча!..

– Это Казбич!.. – вскрикнула Бэла. – Это лошадь отца моего.

– Подойди-ка сюда, – сказал я часовому, – осмотри ружье да ссади мне этого молодца, – получишь рубль серебром.

Мой гренадер приложился… бац!.. мимо; Казбич толкнул лошадь, пригрозил нагайкой – и был таков.

Четверть часа спустя Печорин вернулся с охоты; Бэла бросилась ему на шею, и ни одной жалобы, ни одного упрека за долгое отсутствие… Даже я уж на него рассердился.

– Помилуйте, – говорил я, – ведь вот сейчас тут был за речкою Казбич, и мы по нем стреляли; ну, долго ли вам на него наткнуться? Эти горцы народ мстительный: вы думаете, что он не догадывается, что вы частию помогли Азамату?

Тут Печорин задумался. «Да, – отвечал он, – надо быть осторожнее… Бэла, с нынешнего дня ты не должна более ходить на крепостной вал».

Вечером я имел с ним длинное объяснение: мне было досадно, что он переменился к этой бедной девочке. «Послушайте, Максим Максимыч, – отвечал он, – у меня несчастный характер; воспитание ли меня сделало таким, бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив. В первой моей молодости я стал наслаждаться бешено всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и разумеется, удовольствия эти мне опротивели. Потом пустился я в большой свет, и скоро общество мне также надоело; влюблялся в светских красавиц и был любим, – но их любовь только раздражала мое воображение и самолюбие, а сердце осталось пусто… Я стал читать, учиться – науки также надоели; я видел, что ни слава, ни счастье от них не зависят нисколько, потому что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким. Тогда мне стало скучно… Вскоре перевели меня на Кавказ: это самое счастливое время моей жизни. Я надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями – напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти, что, право, обращал больше внимание на комаров, – и мне стало скучнее прежнего, потому что я потерял почти последнюю надежду. Когда я увидел Бэлу, я глупец, подумал, что она ангел, посланный мне сострадательной судьбою… Я опять ошибся: любовь дикарки немногим лучше любви знатной барыни. Если вы хотите, я ее еще люблю, я ей благодарен за несколько минут довольно сладких, я за нее отдам жизнь, – только мне с нею скучно… Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также достоин сожаления, может быть больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать. Как только будет можно, отправлюсь – только не в Европу, избави боже! – поеду в Америку, в Аравию, в Индию, – авось где-нибудь умру на дороге! Я уверен, что это последнее утешение не скоро истощится, с помощью бурь и дурных дорог». Так он говорил долго, и его слова врезались у меня в памяти, потому что в первый раз я слышал такие вещи от двадцатипятилетнего человека, и, бог даст, в последний… Вы вот, кажется, бывали в столице, и недавно: неужели тамошная молодежь вся такова?

Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое.

– А все, чай, французы ввели моду скучать?

– Нет, англичане.

– А-га, вот что!.. – отвечал он, – да ведь они всегда были отъявленные пьяницы! Все в мире несчастия происходят от пьянства.

Между тем он продолжал свой рассказ таким образом:

– Казбич не являлся снова, не иначе затевал что-нибудь худое. Вот раз уговаривает меня Печорин ехать с ним на кабана. Мы взяли человек пять солдат и уехали рано утром. Наконец в полдень отыскали проклятого кабана, но не убили и ни с чем отправились домой.

Мы ехали рядом, молча. Вдруг выстрел… Нас поразило одинаковое подозрение… Опрометью поскакали мы на выстрел – смотрим: летит стремглав всадник и держит что-то белое на седле. Мы поскакали следом. По причине неудачной охоты наши кони не были измучены и мы нагоняли. Я поравнялся с Печориным и кричу ему: «Это Казбич!.. Не стреляйте! Берегите заряд; мы и так его догоним». Но выстрел раздался, и пуля перебила заднюю ногу лошади. Казбич соскочил, и тогда мы увидели, что он держал на руках Бэлу… бедная Бэла! Он что-то нам закричал по-своему и занес над нею кинжал… Медлить было нечего: я выстрелил… Когда дым рассеялся, на земле лежала раненая лошадь и возле нее Бэла; а Казбич, раненный в плечо карабкался на утес; хотелось мне его снять – да не было заряда готового! Бэла лежала неподвижно, и кровь лилась из раны на спине ручьями… Она была без памяти. Мы перевязали рану как можно туже; напрасно Печорин целовал ее холодные губы – ничто не могло привести ее в себя.

Мы поехали назад. Осторожно перенесли мы раненую к Печорину и послали за лекарем. Он был хотя пьян, но пришел: осмотрел рану и объявил, что она больше дня жить не может; только он ошибся…

– Выздоровела? – спросил я у штабс-капитана.

– Нет, – отвечал он, – а ошибся лекарь тем, что она еще два дня прожила. Как случилось это все? Она вышла из крепости к речке. Казбич подкрался, – цап-царап ее и тягу.

– И Бэла умерла?

– Умерла; только долго мучилась. Около десяти часов вечера она пришла в себя и начала звать Печорина. – «Я умру!» – сказала она. Как ей не хотелось умирать!..

Ночью она начала бредить; Печорин слушал ее молча, опустив голову, но не плакал.

К утру бред прошел и она начала говорить, только как вы думаете о чем?.. Начала печалиться о том, что она не христианка и что иная женщина будет в раю Печорину подругой. Мне пришло на мысль окрестить ее перед смертию, но отвечала, что она умрет в той вере, в какой родилась. Так прошел целый день.

Настала другая ночь. Она ужасно мучилась, стонала, и только что боль начинала утихать, она старалась уверить Григория Александровича, что ей лучше, уговаривала его идти спать, целовала его руку, не выпускала ее из своих. Перед утром стала она чувствовать тоску смерти, начала метаться, сбила перевязку, и кровь потекла снова. Когда перевязали рану, она на минуту успокоилась и начала просить Печорина, чтоб он ее поцеловал. Он стал на колени возле кровати, приподнял ее голову с подушки и прижал свои губы к ее холодеющим губам; она крепко обвила его шею дрожащими руками, будто в этом поцелуе хотела передать ему свою душу… Нет, она хорошо сделала, что умерла: ну, что бы с ней сталось, если б Григорий Александрович ее покинул? А это бы случилось…

Половину следующего дня она была тиха, молчалива и послушна. После полудня она начала томиться жаждой. «Воды, воды!..» – говорила она хриплым голосом, приподнявшись с постели. Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. Только что она испила воды, как ей стало легче, а минуты через три она скончалась.

Его лицо ничего не выражало особенного, и мне стало досадно: я бы на его месте умер с горя. Я, знаете, больше для приличия хотел утешить его, начал говорить; он поднял голову и засмеялся… У меня мороз пробежал по коже от этого смеха… Я пошел заказывать гроб.

На другой день рано утром мы ее похоронили за крепостью.

– А что Печорин? – спросил я.

– Печорин был долго нездоров, исхудал. Месяца три спустя его назначили в Е…й полк, и он уехал в Грузию.

Через час явилась возможность ехать; метель утихла, небо прояснилось, и мы отправились. Дорогой невольно я опять завел речь о Бэле и о Печорине.

– А не слыхали ли вы, что сделалось с Казбичем? – спросил я.

– С Казбичем? А, право, не знаю… Слышал я, что на правом фланге у шапсугов есть какой-то Казбич, да вряд ли это тот самый!..

В Коби мы расстались с Максимом Максимычем; я поехал на почтовых, а он, по причине тяжелой поклажи, не мог за мной следовать. Мы не надеялись никогда более встретиться, однако встретились, и, если хотите, я расскажу: это целая история… Сознайтесь, однако ж, что Максим Максимыч человек достойный уважения?.. Если вы сознаетесь в этом, то я вполне буду вознагражден за свой, может быть, слишком длинный рассказ.

«Герой нашего времени», краткое содержание по главам.

I. Бэла.
Автор, повествующий от первого лица, уже год проходящий службу на Кавказе, совершая подъем на Койшаурскую гору, познакомился со штабс-капитаном, давно находящимся на Кавказе. Поднявшись на вершину, путникам пришлось ютиться в сакле, укрываясь от сильного снегопада, где Максим Максимыч, так звали нового знакомого автора, принялся рассказывать ему историю.
Как то раз, в крепость на Тереке, где он командовал ротой, явился молодой офицер, назвавшийся Григорием Александровичем Печориным, показавшийся несколько странным, но, по видимому, состоятельным человеком. Однажды, местный князь, пригласил их на свадьбу своей старшей дочери, где Печорину сразу приглянулась стройная, черноглазая княжна Бэла, младшая дочь. Опытный взгляд Максима Максимыча заметил, что на княжну обратил внимание еще один человек. Его звали Казбич. Это был очень смелый и ловкий человек, однако с не очень хорошей репутацией.
Ночью, Максим Максимыч стал невольным свидетелем разговора Казбича с княжеским сыном Азаматом. Княжич горячо упрашивал абрека отдать своего скакуна, очень понравившегося ему. Азамат дошел до того, что предложил за коня сестру Бэлу, пообещав выкрасть ее для Казбича, но получил отказ. Уже будучи в крепости, Максим Максимыч пересказал Печорину весь услышанный разговор Азамата с Казбичем, не подозревая к каким последствиям это приведет.
Азамат часто посещал крепость. По обычаю, Печорин, угощая его, заводил, между прочим, разговор о скакуне Казбича, всячески нахваливая его. Наконец, Печорин сделал ему предложение. Он, обязуясь добыть лошадь Казбича, потребовал от Азамата выкрасть и привезти к нему свою сестру, Бэлу. Вечером, воспользовавшись отсутствием князя, Азамат, доставил Бэлу в крепость.
Следующим утром, Казбич, привязав коня к забору, зашел к Максим Максимычу. Воспользовавшись этим, Азамат отвязал скакуна и вскочив на него во всю прыть помчался прочь. Выскочивший на шум Казбич, выстрелил с ружья, но промахнулся, отчаянию его не было предела. А Азамата с тех пор никто более не видел.
Максим Максимыч, дознавшись где находится Бэла, направился к Печорину, намереваясь потребовать от него возвращения девушки к отцу. Но доводы прапорщика и его отношение к красавице черкешенке, остановили эти намерения. Между офицерами даже было заключено пари. Печорин утверждал, что через неделю Бэла будет принадлежать ему. И надо сказать, прибегнув к различным хитростям, ему это удалось. В завершении рассказа, Максим Максимыч поведал о том, что Казбич, подозревая отца Азамата в соучастии похищения коня, выследил и убил князя.
На следующий день, Максим Максимыч, по просьбе автора, продолжил рассказ, начатый прошлым вечером. Он поведал, как привык к Бэле, как она похорошела и расцвела, как они с Печориным баловали девушку. Но через несколько месяцев штабс-капитан заметил изменение в настроении молодого человека В произошедшем между ними откровенном разговоре, Печорин рассказал, что за свою короткую жизнь он часто испытывал все ее радости, от которых, в конечном итоге, ему всегда становилось скучно. Он надеялся, что с Бэлой все будет по-другому, но ошибся, скука опять настигла его.
А вскоре произошло трагическое событие. Возвращаясь с охоты, Максим Максимыч и Печорин, увидели несущегося от крепости, на лихом скакуне, Казбича, с женщиной на руках. Это была Бэла. Нагнавши его, Печорин выстрелил, ранив коня. Соскочивший черкес, приставил к девушке кинжал. Выстрел штабс-капитана ранил его, но он успел нанести княжне предательский удар в спину. К общему горю, Бэла, страдая два дня, умерла. Печорин хотя и не показывал своих эмоций, однако осунулся и похудел. А вскоре его перевели в другой полк. На этом он и закончил свой рассказ.
На следующий день автор и штабс-капитан расстались не надеясь на новую встречу, но все произошло совершенно иначе.

II. Максим Максимыч.
Продолжив свой путь и добравшись до Владикавказа, автор остановился в гостинице, ожидая воинскую команду сопровождения. К его радости, через день туда же приехал Максим Максимыч, принявший предложение поселиться в одной комнате. А вечером во двор гостиницы въехала пустая щегольская коляска. Узнав, что экипаж принадлежит Печорину, обрадовавшийся штабс-капитан с нетерпением стал ожидать его прибытия. Но Печорин явился только утром. Максим Максимыч был в это время у коменданта, а потому автор, послав к нему уведомить о прибытии Григория Александровича, наблюдал за героем рассказа, отмечая, что Печорин был хорош собой и должен был нравиться светским дамам.
Максим Максимыч появился, когда Печорин уже готов был садиться в коляску. Штабс-капитан с распростертыми объятиями бросился к старому знакомому, но Григорий Александрович прохладно отреагировал на это выражение чувств, объяснив все своей обычной скукой. На предложение пообедать, Печорин отговорился, что очень спешит, направляясь в Персию. Максим Максимыч был очень расстроен, не такую встречу он ожидал. У него остались, еще со времен совместной службе в крепости, бумаги Печорина и он спросил, что с ними делать, Григорий Александрович, ответив, что они ему не нужны, тронулся в путь, оставляя старого служаку со слезами на глазах.
Автор, ставший свидетелем этой сцены, попросил отдать ему бумаги Печорина. Максим Максимыч, так и не отойдя от обиды, достал с десяток тетрадей с записями и отдал их, разрешая делать с ними все, что угодно. А через несколько часов, они, довольно сухо попрощавшись, расстались. Автору надо было продолжать свой путь.

Журнал Печорина.
В предисловии автор говорит об известии о смерти возвращавшегося из Персии Печорина. Это событие дало право опубликовать его записки. Автор поменяв в них собственные имена, выбрал только те события которые связаны с пребыванием покойного на Кавказе.

I. Тамань.
Начиная свои записки о Тамани, Печорин не очень лестно отзывается об этом городишке. Прибыв туда ночью, он только к вечеру смог отыскать приют в хате, на берегу моря. Там его встретил слепой мальчик, показавшийся Печорину очень странным. Ночью, Печорин решил проследить за ним. Укрывшись, он услышал доносившийся женский голос переговаривавшийся с мальчиком, они ожидали лодку. Печорин, прежде чем возвратиться в хату, успел заметить, как из приставшей к берегу лодки, выскочил человек, его называли Янко. Он выгрузил крупные мешки и три фигуры с тяжелой ношей исчезли во мгле.
На следующий день офицер решил дознаться о ночных событиях. Но все расспросы у старухи и у мальчугана ни к чему ни привели. Выйдя из лачуги, он, вдруг, услышал женский голос поющий песню, а затем и саму девушку. Он понял, что этот тот голос, который он уже слышал ночью. Несколько раз она пробегала мимо офицера, заглядывая ему в глаза. Ближе к вечеру он решил остановить и спросить ее о событиях прошедшей ночи, даже пригрозив комендантом, но также не получил ответа.
А когда стемнело она сама пришла к офицеру. Подарив ему поцелуй, девушка сказала, что ночью ждет его на берегу. В назначенное время, Печорин отправился к морю. Здесь, ждавшая его девушка, пригласила в лодку. Отплыв от берега, она, обняв офицера, начала объясняться ему в любви. Печорин почувствовал неладное, когда услышав всплеск, обнаружил отсутствие за поясом пистолета. Он стал отталкивать ее от себя, но она крепко вцепившись, пыталась столкнуть с его с лодки. В завязавшейся борьбе Печорину, все же удалось сбросить ее в воду.
Причалив к пристани и пробираясь к хате, он обнаружил спасшуюся девушку. Укрывшись, Печорин продолжил наблюдение. Вскоре к берегу причалил Янко. Девушка сказала ему, что они в опасности. Тут же подошел слепой мальчик, с мешком за спиной. Мешок положили в лодку, девушка запрыгнула туда же и бросив пару монет слепому, Янко и его спутница отплыли от берега. Печорин догадался, что имеет дело с обычными контрабандистами.
Вернувшись домой, он обнаружил пропажу всех своих ценных вещей, теперь ему стало очевидно, что слепой принес к лодке. Утром, посчитав смешным, жаловаться коменданту, что его чуть не утопила девушка и обокрал слепой мальчишка, Печорин покинул Тамань.

II. Княжна Мери.
11 мая.
Прибыв накануне в Пятигорск, Печорин, на прогулке встретил старого знакомого, юнкера Грушницкого, пребывавшего на водах после раненения. В этот момент, мимо проходили княгиня Лиговская с дочерью, княжной Мери, показавшаяся Печорину довольно привлекательной и судя по всему, Грушницкий будучи знакомый с ней, тоже проявлял к ней интерес. В течении дня офицеры еще пару раз видели княжну, пытаясь обратить на себя внимание, особенно усердствовал Грушницкий.
13 мая.
Утром к Печорину явился давний приятель, доктор Вернер. Он поведал, что офицером интересовалась княгиня Лиговская. Она слышала о Печорине еще в Петербурге и рассказала несколько приукрашенную историю о его похождениях, вызвав живой интерес у княжны. Печорин попросил Вернера в общих чертах описать княгиню с дочкой, а также кого он у них встречал сегодня. Среди гостей, оказывается была дама, по описанию показавшаяся офицеру очень знакомой.
Ну а вечером, отправившись на прогулку, Печорин блистал своим остроумием, собрав вокруг себя кружок молодых людей и был замечен княжной, пытавшейся, безуспешно, скрыть свое равнодушие. Он также приметил Грушницкого, не спускавшего глаз с княжны.
16 мая.
В течении последних двух дней, Печорин, все также встречал княжну в различных местах, привлекая сопровождавшее ее общество к себе, но так и не знакомясь с самой княжной. Грушницкий, явно влюбленный в княжну Мэри, поведал Печорину о ее нелестном отзыве о нем. В ответ, Григорий Александрович рекомендовал юнкеру также не обольщаться на счет княжны.
Днем, прогуливаясь, он встретил ту даму, о которой говорил Вернер. Это действительно оказалась его знакомая по Петербургу, Вера. Она приехала с пожилым мужем на лечение, но чувства к Печорину, как оказалось еще не остыли.
А после, отправившись на верховую прогулку, он повстречал Грушницкого и княжну Мэри, опять оставив о себе не лучшее впечатление, о чем юнкер и не преминул заметить Печорину. Тот, в свою очередь, отвечал, что при желании легко изменит ее мнение о себе.
21 мая.
Все эти дни Грушницкий не отходит от княжны.
22 мая.
Печорин на балу в Благородном собрании. Здесь он впервые имеет возможность общаться с обворожительной княжной Мери, пригласив ее на танец. Здесь же ему удалось сразу проявить себя, отвадив от княжны одного пьяного господина, настойчиво приглашавшего Мери на танец. Благодарная княжна просила Печорина, впредь, посещать ее гостиную.
23 мая.
На бульваре Печорин повстречал Грушницкого, выразившего благодарность за вчерашний поступок на балу, а к вечеру оба отправились к Лиговским, где Григорий Александрович представился княгине. Княжна Мери пела, вызывая у всех восторженные отклики. У всех, кроме Печорина, слушавшего ее рассеянно, к тому же он часто разговаривал с Верой, изливавшей ему свои чувства и от его взора не укрылось, что княжну это очень огорчило.
29 мая.
В эти дни, Печорин, несколько раз, разговаривая с княжной, при появлении Грушницкого, оставлял их вдвоем. Это не радовало Мери и вообще общество юнкера явно тяготило княжну, хоть она и пыталась это скрыть.
3 июня.
Размышления Печорина о княжне прервал приход Грушницкого, произведенного в офицеры, но пока не был готов мундир, не желавшего показываться княжне.
4 июня.
Печорин виделся с Верой. Она ревнует, ведь княжна именно ей стала изливать свою душу.
Забегал и Грушницкий. Назавтра должен быть готов его мундир и он уже предвкушал момент, когда на балу сможет танцевать с княжной.
5 июня.
На балу Грушницкий предстал в новеньком мундире. Он не отходил от княжны, то танцуя с ней, то наскучивая ей своими упреками и просьбами. Наблюдавший за всем этим Печорин, прямо заявил Грушницкому, что княжну явно тяготит его общество, вызвав еще большее раздражение у новоиспеченного офицера. Проводив Мери к карете и вернувшись в зал, Печорин заметил, что Грушницкий уже сумел настроить против него присутствующих и более всего драгунского капитана. Ничего, Григорий Александрович готов принять и это обстоятельство, он настороже.
6 июня.
По утру Печорин встретил карету. Вера с мужем отправлялась в Кисловодск.
Проведя час у княгини, он так и не увидел княжну, больна.
7 июня.
Пользуясь отсутствием княгини, Печорин имел объяснение с Мери. А вечером зашедший к нему в гости, доктор Вернер, рассказал о том, что в городе разнесся слух о якобы грядущей женитьбе Печорина на княжне. Это явно происки Грушницкого.
10 июня.
Вот уже пару дней Печорин в Кисловодске. Прекрасная природа, встречи с Верой.
Вчера прибыл Грушницкий с компанией, с Печориным очень натянуто.
11 июня.
Приехали Лиговские. Печорин зван к ним на обед. Размышления о женской логике.
12 июня.
Во время вечерней верховой прогулки Печорин, помогая утомившейся княжне, позволил себе обнять и поцеловать княжну. Мери потребовала объяснений, но офицер предпочел промолчать.
А позднее, Печорин стал случайным свидетелем пирушки Грушницкого с компанией, где услышал о себе много непристойного. Особенно усердствовал драгунский капитан. Уверяя всех в трусости Печорина, он предложил устроить дуэль последнего с Грушницким, не зарядив при этом пистолеты.
Следующим утром, на прогулке, опять объяснение с княжной. Печорин признался, что не любит ее.
14 июня.
Размышления о супружестве и свободе.
15 июня.
В Благородном собрании выступление известного фокусника. Печорин получает записку от Веры, проживавшей в одном доме с княжной, приглашение на свидание поздним вечером. Ее муж уехал, вся прислуга отправлена на представление. Ночью, покидая дом свидания, Печорин чуть было не был пойман драгунским капитаном и Грушницким, караулившими под домом.
16 июня.
Завтракая в ресторации, Печорин становится, свидетелем разговора в котором Грушницкий рассказывал своей компании о ночном происшествии и называл его виновником происшествия. Григорий Александрович потребовал забрать свои слова – отказ. Решено. Печорин объявляет драгунскому капитану вызвавшемуся быть секундантом Грушницкого, о том, что он пришлет к нему своего.
А секундантом стал доктор Вернер. Вернувшись после выполнения своей миссии, он рассказал о разговоре, случайно подслушанного им у Грушницкого. Драгунский капитан замышлял зарядить только один пистолет, пистолет Грушницкого.
Ночь перед поединком. Бессонница, размышления о жизни.
Прибыв с Вернером на место дуэли, они увидели Грушницкого с двумя секундантами. Доктор предложил решить все миром. Печорин был готов, но с условием: Грушницкий отказывается от своих слов. Отказ. Тогда Григорий Александрович поставил условие, чтобы дуэль осталась тайной, стреляться на краю пропасти, даже легко раненый разобьется о скалы и этим можно будет скрыть причину смерти. Капитан согласился. Грушницкий же, постоянно о чем то шептавшийся с капитаном, плохо скрывал происходившую с ним внутреннюю борьбу, по сути, ему придется стрелять в безоружного человека.
Но жребий брошен. Первый стреляет Грушницкий. Печорин отвергает предложение доктора открыться своим противникам, что ему известно об их подлом замысле. Выстрел дрожащей рукой, пуля лишь оцарапала Печорину колено. Он спросил у Грушницкого, не забирает ли он свои слова обратно. Отказ. Тогда Печорин просит зарядить свой пистолет. Капитан бурно протестует, пока сам Грушницкий не признает правоту своего противника.
Печорин, удовлетворив свое самолюбие, еще раз предлагает отказаться от клеветы. Но Грушницкий непреклонен, им вдвоем нет места на этом свете.
Выстрел и уже никого нет на том месте. Раскланявшись и бросив взгляд на лежащее внизу тело своего противника, Печорин удалился.
Отягощенный, тягостными раздумьями, он только к вечеру вернулся домой, где его ждали две записки. В первой Вернер сообщал, что никаких подозрений ни у кого в городе нет. Во второй Вера, узнавшая о ссоре с Грушницким от мужа и не веря в смерть Печорина, прощалась навсегда и клялась в вечной любви. Она открылась мужу и вынуждена поспешно отъехать. Вскочив в седло Печорин бросился по дороге в Пятигорск. Но увы загнав лошадь, он смирился с потерянным счастьем.
Вернувшись обратно, он получил приказ отправиться на новое место службы. Видимо, начальству стало что-то известно о происшествии.
Печорин отправился к княгине проститься. Она, несмотря на последние события и его положение, готова была, ради дочери, дать согласие на их брак. Но Печорин выразил желание поговорить с княжной. В разговоре с Мери он признался, что посмеялся над ней, жениться не может и вообще заслуживает всяческого презрения.
Раскланявшись, Печорин выехал из Кисловодска.

Фаталист.
Проживая некоторое время в казачьей станице, Печорин, вместе с остальными офицерами, проводил вечера за игрой в карты и интересными разговорами
Однажды к офицерскому столу подошел храбрый офицер, но страстный картежник, серб, поручик Вулич. Он предложил пари, нашедшее отклик у Печорина. Серб, решил поиграть жизнью и обмануть смерть, Григорий Александрович был иного мнени. Сняв со стены первый попавшийся пистолет, приняв ставки, Вулич приставил оружие ко лбу. Туз взлетает вверх, выстрел… осечка и общий вздох облегчения. Серб снова взводит курок и наводит оружие на висевшую фуражку. Выстрел и фуражка пробита пулей. Всеобщее изумление, а Вуличу, червонцы Печорина.
Печорин, размышляя о жизни, возвратился домой. Под утро несколько офицеров, пришли к нему с известием, что Вулич убит. Одевшись, Печорин по дороге узнал подробности.
Покинув офицеров, серб возвращаясь домой, окликнул пьяного казака и получил смертельный удар саблей. Совершив преступление, казак заперся в хате, куда и направился Печорин с офицерами. Никакие уговоры не действовали, сложить оружие убийца не собирался. И тогда Печорин тоже решил испытать судьбу. Бросившись через окно в хату, он оказался на сантиметр от гибели, пуля сорвала эполет. Но это позволило другим ворваться в хату и обезвредить казака.
Вернувшись в крепость, Печорин рассказал эту историю Максим Максимычу, желая знать его мнение. Но тот оказался далек от метафизики.

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Михаил Юрьевич Лермонтов
Герой нашего времени

© Дунаев М., вступительная статья, 2000

© Николаев Ю., иллюстрации, 2000

© Оформление серии. Издательство «Детская литература», 2002

М. Дунаев
«История души человеческой»

Что за название – «Герой нашего времени»? В чем его смысл? Напрашивается привычное: типичный представитель своего времени, характернейший характер, характеризующий уровень развития общества, точнее – поколения молодых людей того времени. Так ли? Печорин более похож на исключение – свойствами своей натуры. Правда, сквозь исключительность вернее всего проясняется именно присущее многим, так что не пренебрежем и расхожим толкованием.

Но социальное прочтение всем уже наскучило, если не сказать сильнее. Да и что нам социальные характеристики давно ушедших времен?

Надо учитывать и иронию, в чем сам автор настойчиво наставлял читающую публику и в основном предисловии, и в предисловии к «Журналу Печорина», а авторскими предупреждениями пренебрегать не следует, хотя они порою сознательно обманчивы. Ирония же, как известно, есть употребление слова в противоположном значении. Слово «герой», стало быть, может обрести противозначный смысл: антигерой. Перед нами как-никак художественный текст.

И вообще разгадывать загадки, заданные Лермонтовым, плодотворнее и интереснее, подбираясь к ним с иной стороны: не занимаясь социально-историческими изысканиями, но пытаясь постигнуть художественное совершенство произведения. Все-таки роман Лермонтова есть литературный шедевр.

Лермонтов явил себя в литературе не только как великий поэт, но и как гениальный прозаик.

Лермонтовскую прозу еще Гоголь определил поэтически: б л а г о у х а н н а я. Чехов восхищался: «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова. Я бы так сделал: взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, по предложениям, по частям предложения… Так бы и учился писать».

Лермонтовский синтаксис, мастерство построения фразы, завораживающий ритм всей прозы – бесспорны. Вот образец, на котором, следуя совету Чехова, следует учиться писать:

«И точно, дорога опасная: направо висели над нашими головами груды снега, готовые, кажется, при первом порыве ветра оборваться в ущелье; узкая дорога частию была покрыта снегом, который в иных местах проваливался под ногами, в других превращался в лед от действия солнечных лучей и ночных морозов, так что с трудом мы сами пробирались; лошади падали; налево зияла глубокая расселина, где катился поток, то скрываясь под ледяною корою, то с пеною прыгая по черным камням».

Подобная конструкция, бессоюзное сложное предложение, сочетающее ряд сложноподчиненных, включающее обособленные второстепенные члены и иные усложнения, – представляет немалую трудность, ибо, помимо выразительной ясности смысла, сама выразительность описания должна раскрываться в четком ритме составных частей, лишенном однообразия, но строго выдержанном. Еще более замечательна единая завершающая фраза повести “Княжна Мери”, синтаксис которой можно определить как виртуозный: это тот уровень владения прозою, когда никакие технические препятствия не существуют для мастера, достигшего совершенства:

«Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига; его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…»

На подобное достаточно лишь молча указать, не разрушая того впечатления гармонии, какое не может не испытать всякий, хоть сколько-нибудь восприимчивый к совершенству художественного языка.

Справедливости ради нужно указать и на один существенный недостаток архитектоники романа: слишком навязчивое употребление некоего условного приема, без которого развитие событий просто не могло бы осуществляться. Этот прием отмечен давно: в романе «Герой нашего времени» основные персонажи слишком часто «случайно» подслушивают и подсматривают, сообразуя в дальнейшем свои поступки с обретенными подобным образом сведениями о ситуации, о характерах и намерениях тех, с кем им приходится сталкиваться в ходе развития действия.

Например, в повести «Бэла» Максим Максимыч ненамеренно подслушивает разговор Казбича с Азаматом, предлагавшим в обмен на коня украсть собственную сестру, а затем узнавший о том Печорин организует само похищение. В «Тамани» Печорин опять-таки случайно становится незримым свидетелем разговора контрабандистов, что роковым образом изменило их судьбу. В «Княжне Мери» Печорин же незримо присутствует при заговоре его недоброжелателей, вознамерившихся жестоко посмеяться над ним во время дуэли. И так далее.

Приверженность такой условности объясняется у Лермонтова, скорее всего, некоторой невыработанностью приемов, побуждающих сюжетное движение повествования, – в литературе того времени.

Встречаем в романе и некоторые отголоски романтического мироотображения – прежде всего в построении характера Печорина, несомненно родственного некоторыми чертами стереотипным натурам, какими изобилует романтизм. Это ощутимо хотя бы в той завершающей фразе повести «Княжна Мери», где главный герой сравнивает себя с «матросом разбойничьего брига»: корсары и разбойники слишком часто появляются в романтических поэмах (да и у того же Лермонтова), чтобы такое сопоставление возникло случайно. Исключительная индивидуальность с сильными страстями – это не новость для литературы. Но заслуживает восхищения мастерство, с каким Лермонтов вплетает такой отчасти построенный по шаблону характер в ткань реалистической психологической прозы – без фальши и натяжки, – прозы, основы которой он же и заложил.

Роман «Герой нашего времени» – первый в русской литературе психологический роман, и один из совершенных образцов этого жанра.

Психологический анализ характера главного героя осуществляется в сложном композиционном построении романа, композиция которого причудлива нарушением хронологической последовательности основных его частей. И пусть это стало уже общим местом всех критических разборов «Героя нашего времени», не пренебрежем вновь обратиться к осмыслению композиции произведения как одной из важнейших его художественных особенностей.

Роман состоит из пяти повестей: вслед за общим предисловием идет «Бэла», затем «Максим Максимыч», следующие же три повести, «Тамань», «Княжна Мери» и «Фаталист», образуют единый «Журнал Печорина», которому предпослано также особое предисловие.

Истинная хронология иная. Молодой офицер Печорин после некой случившейся в его судьбе и с т о р и и, разрушившей честолюбивые замыслы героя (ничего более подробного мы о том не узнаём), следует к месту нового назначения, остановившись на пути в небольшом и «скверном» городишке Тамани (повесть «Тамань»). Затем на Кавказе он участвует в военных действиях и знакомится с юнкером Грушницким, с которым затем встречается на Водах, где он живет сначала в Пятигорске, а затем в Кисловодске («Княжна Мери»). После убийства Грушницкого на дуэли Печорин отправлен начальством в крепость под начало штабс-капитана Максима Максимыча («Бэла»). Во время двухнедельной отлучки в казачью станицу случается история, описанная в повести «Фаталист». Не вполне ясна последовательность событий двух этих повестей. Скорее, пари с Вуличем, описанное в «Фаталисте», произошло ранее истории похищения Бэлы – и это имеет принципиально важное значение. Вскоре после гибели Бэлы Печорин переведен на новое место, а затем выходит в отставку. Через пять лет после описанных событий Печорин отправляется в Персию и во Владикавказе мимоходом встречается вновь с давним сослуживцем («Максим Максимыч»). Из Персии ему не суждено было вернуться: на обратном пути он умирает (о чем сообщается в Предисловии к «Журналу Печорина»).

Повествование ведется от имени трех рассказчиков: некоего странствующего офицера (которого не следует путать с самим автором), штабс-капитана Максима Максимыча и, наконец, самого центрального героя, молодого прапорщика Григория Александровича Печорина. Зачем понадобились автору разные рассказчики? Ясно: чтобы осветить события и характер центрального героя с разных точек зрения, и как можно полнее. Но у Лермонтова ведь не просто три рассказчика, но три различных типа рассказчика – вот важно. Какие это типы? Их и всего-то три встречается: сторонний наблюдатель происходящего, во-первых, второстепенный персонаж, участник событий, во-вторых, и сам главный герой, в-последних. Над всеми тремя главенствует создатель всего произведения, Автор, разгадать личность которого, основываясь на разборе его творения, занятие самое увлекательное.

Со всеми тремя мы сталкиваемся в романе. Но тут не просто три точки зрения, но три уровня постижения характера, психологического раскрытия натуры «героя времени», три меры постижения сложного внутреннего мира незаурядной индивидуальности. Присутствие трех типов рассказчика, их расположение в ходе повествования тесно увязывается с общей композицией романа, определяет и хронологическую перестановку событий, одновременно находясь в сложной зависимости от такой перестановки.

Начинает рассказ о Печорине Максим Максимыч, человек нам безусловно симпатичный, добрый, но простоватый (чтобы не сказать – недалекий). Он много наблюдал Печорина, но разобраться в его характере решительно не в состоянии: Печорин для него с т р а н е н, о чем он простодушно заявляет в самом начале своего рассказа: «Славный был малый, смею вас уверить; только немножко странен. Ведь, например, в дождик, в холод целый день на охоте; все иззябнут, устанут, – а ему ничего. А другой раз сидит у себя в комнате, ветер пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха… Да-с, с большими был странностями…»

Не столь наивный читатель тут же заподозрит неладное: человек вздрагивает от резкого звука не из трусости вовсе, но выведенный из состояния глубокой задумчивости, погруженности в себя, о чем свидетельствует и следующее замечание: порою «слова не добьешься». Но Максиму Максимычу такое состояние неведомо и оттого непонятно, он и прибегает, как то делают всегда подобные лица, к объяснению.

Но все же странности некоторые в характере молодого офицера не могут не заинтересовать читателя. Из рассказа Максима Максимыча вынесет он впечатление о главном герое как о человеке черством, даже жестоком. Ради прихоти своей Печорин разрушает судьбу, делает несчастливыми нескольких человек. А когда уже после похорон Бэлы Максим Максимыч, отчасти соблюдая банальный ритуал, начинает высказывать Печорину слова сочувствия, тот лишь смеется в ответ. «У меня мороз пробежал по коже от этого смеха», – признается штабс-капитан. И впрямь странность какая-то.

Сам Печорин, пытаясь объяснить Максиму Максимычу свое состояние, свое поведение, высказывает парадоксальную мысль, принять которую не всякий сможет сразу и безоговорочно: «…у меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким, Бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то, что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив; разумеется, это им плохое утешение – только дело в том, что это так. <…> Глупец я или злодей, не знаю; но то верно, что я также очень достоин сожаления…»

И впрямь странный. Но в чем разгадка такой странности? – Максим Максимыч не может помочь нам в наших сомнениях.

Далее рассказ переходит к безымянному странствующему офицеру. Он далеко превосходит штабс-капитана в наблюдательности. Так, он делает замечание, на которое Максим Максимыч никогда не был бы способен; недолго наблюдая Печорина, он предполагает: «Его походка была небрежна и ленива, но я заметил, что он не размахивал руками – верный признак некоторой скрытности характера».

Введение в ткань романа второго рассказчика корректирует фокус изображения. Если Максим Максимыч рассматривает события как бы в перевернутый бинокль, так что всё в поле его зрения, но все слишком общо, то офицер-рассказчик приближает изображение, переводит его с общего плана на более укрупненный. Однако у него как у рассказчика есть важный недостаток в сравнении со штабс-капитаном: он слишком мало знает, довольствуясь лишь мимоходными наблюдениями. Вторая повесть поэтому в основном подтверждает впечатление, вынесенное после знакомства с началом романа: Печорин слишком равнодушен к людям, иначе своею холодностью не оскорбил бы Максима Максимыча, столь преданного дружбе с ним. Да и поистине странный он какой-то, и странность его явно проступает во всем облике его, противоречивом даже для постороннего встречного.

И не только к ближнему своему оказывается равнодушен герой, но и к себе, отдавая Максиму Максимычу свои записки, тот самый Журнал, который окажется основной частью романа. Позднее узнаем мы, что записки эти были для него прежде драгоценны: «Ведь этот журнал пишу я для себя, – наталкиваемся мы между прочих и на такую запись, – и, следовательно, все, что я в него ни брошу, будет со временем для меня драгоценным воспоминанием». И вот ему едва ли не постыла вся его прежняя жизнь, раз ни в грош не ставит он теперь воспоминания о ней: не может же не знать, что давний приятель употребит драгоценную некогда рукопись, скорее всего, на патроны. И сам поступок этот усугубляется глубоким наблюдением рассказчика над внешностью неожиданного встречного: «…о глазах я должен сказать еще несколько слов. Во-первых, они не смеялись, когда он смеялся! Вам не случалось замечать такой странности у некоторых людей?.. Это признак – или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском, если можно так выразиться. То не было отражение жара душевного или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его – непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если бы не был столь равнодушно спокоен».

Вторая повесть способна лишь раздразнить воображение читателя: что же истинного в Печорине – злой ли нрав (к чему так легко склониться как будто) или глубокая постоянная грусть? Ко второму ответу подталкивает некоторое сомнение. Но сам рассказчик слишком немного дает оснований, чтобы окончательно принять ту или иную версию.

И только после этого, возбудив пытливый интерес к столь необычному характеру, заставив читателя, отыскивающего ответ, быть внимательным ко всякой подробности дальнейшего рассказа, автор меняет повествователя, давая слово самому центральному персонажу: как рассказчик он имеет несомненные преимущества перед двумя предшественниками своими, ибо не просто знает о себе более других (что естественно), но и способен осмыслить свои поступки, побуждения, эмоции, тончайшие движения души – как редко кто это умеет. Трудно даже сразу понять, чем он более озабочен – действием или размышлением над смыслом действия. В нем одном – идеальное совмещение и героя, и тонкого наблюдательного рассказчика. «Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его…» Печорин наводит на свою душу увеличительное стекло, и она предстает перед всеми без прикрас, без попытки рассказчика что-то утаить, сгладить, дать в более выгодном свете, ибо он исповедуется самому себе, зная, что самого себя обмануть нечего и пытаться: для этого его ум слишком проницателен.

«История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление», – предваряет рассказчик наше знакомство с записками Печорина, которые он решился опубликовать, и тем указывает нашему и без того обостренному вниманию, по какому пути следует устремиться.

Однако первая часть Журнала Печорина отнюдь не рассеивает нашего недоумения, а лишь усугубляет его. Важно: не знай мы начала, не восприняли бы в полноте и парадокса: натура Печорина предстает перед нами в резком контрасте тому, что мы уже знаем о нем. Важно также: переход от второй повести к третьей сопряжен не только со сменою рассказчика, но и резким хронологическим сдвигом – из самого завершения истории героя мы переносимся в ее начало. И видим вдруг, что перед нами не застывший романтический характер, но индивидуальность в ее развитии. И оказывается, не был Печорин прежде столь ленив душою и телом, как в конце, – напротив: он подвижен, любопытен, полон внутренней энергии. Его романтический настрой возбужден некой тайной (на поверку тайна обернулась заурядной обыденностью: честные контрабандисты не стремились обнаружить свою деятельность при свете дня, только и всего), он пускается в опасную авантюру и применяет немалые усилия, чтобы остаться в живых.

Печорину времени путешествия в Персию, пожалуй, лень было бы лишний шаг сделать ради раскрытия какой бы то ни было загадки. Единственно, что в нем неизменно от начала до конца (видим мы теперь), – это способность приносить несчастья всем, с кем его сводит судьба. Добро бы заботился о недопущении беззакония, а то ведь одно праздное любопытство всему виною.

Третья повесть лишь еще больше озадачивает читателя, следящего не просто за сменою событий, но озабоченного разгадыванием внутреннего развития человеческой индивидуальности. Когда бы повесть «Тамань» стояла в начале романа, как ей и положено по временной последовательности, она не смогла бы возбудить в читателе никаких вопросов, но лишь породила бы поверхностное впечатление: какие только диковинные случаи не приключаются порою на этом свете!

Лишь только после того, как восприятие наше предельно обострено, начинается самораскрытие характера главного героя романа, героя столь давнего уже для нас времени. Печорин постоянно рефлектирует, занят самокопанием, самоедством – его беспокоят внутренние противоречия собственных стремлений и поступков. И неравнодушный читатель сможет разглядеть, что и его собственное время может стать для него отчасти ближе и понятнее, когда он без лености душевной осмыслит жизненный итог этого никогда не существовавшего персонажа, рожденного вымыслом художника. Никогда не существовавшего в реальности, но вот уже полтора века существующего в умах и воображении всякого образованного русского человека.

Знакомясь с записками Печорина, мы получаем возможность судить его непредвзято и бесстрастно. Именно судить, осуждать, поскольку суждение и осуждение направляется здесь не против человека (его нет, он лишь бесплотный вымысел), но против того греховного состояния души, какое запечатлено Лермонтовым в образе Печорина.

Печорин проницателен и видит порою человека насквозь. Только обосновавшись в Пятигорске, он иронично предполагает уровень взаимоотношений между местными дамами и желающими привлечь их благосклонность офицерами: «Жены местных властей… менее обращают внимания на мундир, они привыкли на Кавказе встречать под нумерованной пуговицей пылкое сердце и под белой фуражкой образованный ум». И пожалуйста: Грушницкий при первой же встрече почти дословно повторяет то же, но уже вполне всерьез, осуждая приезжую знать: «Эта гордая знать смотрит на нас, армейцев, как на диких. И какое им дело, есть ли ум под нумерованной фуражкой и сердце под толстой шинелью?» Добиваясь власти над душою княжны Мери, Печорин на несколько ходов вперед предугадывает развитие событий. И даже недоволен этим – это становится скучным: «Я все это знаю наизусть – вот что скучно!»

Но как ни иронизирует Печорин над банальными ужимками ближних своих, он и сам не прочь использовать те же высмеиваемые им приемы ради достижения собственной цели. «…Я уверен, – мысленно высмеивает Печорин Грушницкого, – что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так просто, служить, но что ищет смерти, потому что… тут он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас? Поймете ли вы меня?..» – и так далее». Втайне посмеявшись над приятелем, Печорин вскоре произносит перед княжною эффектную тираду: «Я поступил, как безумец… этого в другой раз не случится: я приму свои меры… Зачем вам знать то, что происходило до сих пор в душе моей? Вы этого никогда не узнаете, и тем лучше для вас. Прощайте». Сопоставление любопытное.

Он же точно рассчитывает поведение Грушницкого на дуэли, складывая по своей воле обстоятельства так, что, по сути, лишает противника права на прицельный выстрел, и тем ставит себя в более выгодное положение, обеспечивая собственную безопасность и одновременно возможность распорядиться жизнью бывшего приятеля по собственному произволению.

Подобные примеры можно множить. Печорин незримо руководит действиями и поступками окружающих, навязывая им свою волю и тем упиваясь.

Он и в себе не ошибется, не утаив от собственного внимания скрытые слабости душевные. И читатель, способный сопоставить и осмыслить поступки персонажей, обнаруживает неожиданно мелочность и тщеславие, достойное скорее Грушницкого: «Мне в самом деле говорили, что в черкесском костюме верхом я больше похож на кабардинца, чем многие кабардинцы. И точно, что касается до этой благородной боевой одежды, я совершенный денди: ни одного галуна лишнего; оружие ценное в простой отделке, мех на шапке не слишком длинный, не слишком короткий; ноговицы и черевики пригнаны со всевозможной точностью; бешмет белый, черкеска темно-бурая».

Или другое – страсть противоречить, в какой он себе признается. Кто знает эту страсть, знает и источник ее – то, что современным языком определяется как комплекс неполноценности. Помилуйте, у Печорина-то?! Гордыня – да. Он весь переполнен гордынею, сознавая в самоупоении собственное превосходство над окружающими: он же умный человек и не может такого превосходства не сознавать. Так, конечно. Но гордыне всегда сопутствует тайная мука, утишить которую можно, лишь противореча всем и всему, противореча ради самой возможности опровергать, выказывая тем себя, независимо от того, стоит за тобою правда или заблуждение. Само стремление романтической натуры к борьбе есть следствие такого комплекса, обратной стороны всякой гордыни. Гордыня и комплекс неполноценности неразлучны, они борются между собой в душе человека незримо порою, составляя его муку, его терзания и постоянно требуя себе в качестве пищи борьбу с кем-то, противоречие кому-то, власть над кем-то. «Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, – не самая ли это сладкая пища нашей гордости?» Печорин действует исключительно ради насыщения гордыни. «…Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов, – вот что я называю жизнью».

Для того чтобы перед самим собою так безжалостно обнажать свои пороки, как это делает Печорин, точно нужно мужество, и особого рода. Человек чаще стремится скрыть от самого себя нечто мучительное в своей натуре, в жизни, – даже убежать от действительности в мир опьяняющей и глушащей сознание грезы, выдумки, приятного самообмана. Трезвая самооценка – часто дополнительная причина внутренней депрессии, терзаний. Печорин становится поистине героем своего времени, ибо не прячется от настоящего ни в прошлом, ни в мечтах о будущем, он становится исключением из правила, персонифицированного Грушницким, этим напыщенным обманщиком самого себя.

Печорин – герой. Но героизм его – душевный, не духовный по природе своей. Печорин – эмоционально мужественный человек, но он не в состоянии раскрыть в себе самом своего истинного внутреннего человека . Упиваясь своею силою или терзаясь внутренними муками, он вовсе не смиряет себя даже тогда, когда видит в себе явные слабости, явные падения; наоборот, он постоянно склонен к самооправданию, которое соединяется в душе его с тяжким отчаянием. Не столь уж он рисуется, когда произносит перед княжной знаменитую свою тираду: «Все читали на моем лице признаки дурных свойств, которых не было; но их предполагали – и они родились. Я был скромен – меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм – другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, – меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, – никто меня не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с собою и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду – мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди у меня родилось отчаяние – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. Я сделался нравственным калекой…»

В словах Печорина есть и доля истины. Недаром говорится в Евангелии: «Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы». Это Печорин сознавал вполне. Но евангельские слова раскрывают всю неполноту сознания лермонтовского героя: «Отрезвитесь, как должно, и не грешите; ибо, к стыду вашему скажу, некоторые из вас не знают Бога».

Печорин готов переложить вину на «дурное сообщество», но своего безбожия осознать не стремится отнюдь. Незнание Бога влечет в направлении вполне определенном.

В нем нет смирения, оттого он не сознает в слабости своей натуры глубоко укорененную греховность. Можно сказать, Печорин искренен в своем нераскаянии: он простодушно не различает многие свои грехи. Он трезво сознает собственные пороки, но не сознает в них греха.

«Погубляет человека не величество, не множество грехов, но нераскаянное и ожесточенное сердце» – эти слова святителя Тихона Задонского можно бы поставить эпиграфом ко всему роману.

Если проследить поведение и размышления главного героя лермонтовского романа, то, пожалуй, он (герой, а не роман) останется чист только против девятой заповеди: лжесвидетельством своей души он не пятнает; хотя, должно признать, порою Печорин иезуитски изворотлив и, не произнося лжи несомненной, ведет себя, без сомнения, лживо. Это заметно в его отношениях с Грушницким, то же и с княжной: нигде ни разу не говоря и слова о своей любви (какой и нет вовсе), он не препятствует ей увериться в том, что всеми его действиями и словами движет именно сердечная склонность. Совесть вроде бы чиста, а уж коли кто в чем-то обманывается, тут его собственная вина.

О первых четырех заповедях, объединенных общим понятием любви человека к Создателю, говорить по отношению к Печорину вроде бы бессмысленно. Однако нельзя его назвать человеком вполне чуждым религиозному переживанию, хотя бы в прошлом. Слабые отблески отошедшей от него веры заметны в некоторых второстепенных деталях, сущностно важных для понимания его судьбы. Деталями-то пренебрегать нельзя: Лермонтов пользуется ими умело и тактично, и чуткому писателю они немалое раскроют (недаром Чехов, великий мастер художественной детали, так восхищался Лермонтовым).

Вот заходит Печорин в лачугу контрабандистов: «На стене ни одного образа – дурной знак!» Впрочем, это можно расценить как приметливость человека, к иконам тоже равнодушного. Но полностью равнодушный ничего и не заметит. Печорин оказывается знакомым с Писанием: цитирует, хотя и неточно (скорее, не цитирует, а перелагает своими словами) одно из пророчеств Исайи: «В тот день немые возопиют и слепые прозрят». Другой раз Печорин цитирует Евангелие: «…я обогнал толпу мужчин, штатских и военных, которые, как я узнал после, составляют особенный класс людей между чающими движения воды. Они пьют – только не воду…» Всякий узнает здесь известный эпизод, отмеченный в Евангелии. Правда, оба раза в обращении Печорина к Писанию сквозит ирония, что должно признать греховным нарушением третьей заповеди (обращение к слову Божьему всуе – при расширительном толковании заповеди), однако о лермонтовском герое нельзя сказать, что он пребывает вне религии вообще.

Важно осознать: Печорин как бы исповедуется перед самим собою, но исповедь эта остается безблагодатною – не только потому, что нецерковна. У него и наедине с собою, со своею собственной совестью, застлан взор. Он не различает откровенной греховности. Почему?

Важнейшим энергетическим узлом всего романа должно признать следующее рассуждение Печорина:

«А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие – подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха – не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, – не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастье? Насыщенная гордость. Если бы я почитал себя лучше, могущественнее всех на свете, я был бы счастлив; если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви. Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить ее к действительности: идеи – создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара».