1721 г событие. родился Исаак Ильич Левитан. Изменение экономики и нововведения в культуру

морские колониальные кишечнополостные, главным образом из класса коралловых полипов, частично из класса гидроидных (гидрокораллы), отличающиеся способностью к образованию мощного обычно известкового (из карбоната кальция), реже рогового скелета, который сохраняется после смерти животного и способствует формированию рифов, атоллов и островов. Наиболее известны и важны с экологической точки зрения т.н. мадрепоровые (каменистые) кораллы, поскольку именно их рост приводит к образованию коралловых рифов и островов. Встречаются они почти исключительно в тропических и субтропических водах с температурой не ниже 21° С и на глубине не более 27 м. Основные места их распространения Карибское море (Флорида, Багамские острова, Вест-Индия) и Индо-Тихоокеанская область, особенно зона к северо-востоку от Австралии (Коралловое море).

Полипы. Кораллами обычно называют только скелет колонии, оставшийся после гибели множества мелких полипов. Как правило, они занимают чашевидные углубления, заметные на его поверхности. Форма этих полипов столбчатая, в большинстве случаев с диском на вершине, от которого отходят венчики щупалец. Полипы неподвижно закреплены на общем для всей колонии скелете и связаны между собой покрывающей его живой мембраной, а иногда и пронизывающими известняк трубками. Скелет секретируется наружным эпителием полипов, причем главным образом их основанием (подошвой), поэтому живые особи остаются на поверхности кораллового сооружения, а все оно непрерывно растет. Число участвующих в его образовании полипов также постоянно увеличивается путем их бесполого размножения (почкования). Кораллы размножаются и половым путем, образуя крошечные свободноплавающие личинки, которые в конечном итоге оседают на дно и дают начало новым колониям. Обычно днем полипы сжимаются, а ночью вытягиваются и расправляют щупальца, с помощью которых ловят различных мелких животных.

Кроме мадрепоровых кораллов, относящихся к подклассу шестилучевых коралловых полипов, заслуживают внимания и некоторые другие их группы. Т.н. жгучий коралл из класса гидроидных образует густые сплетения известковых ветвей, пронизанных миниатюрными порами. Красный, или благородный, коралл (Corallium ), коралл-органчик (Tubipora ) и ярко-голубой солнечный коралл (Heliopora ) относятся к подклассу восьмилучевых кораллов и отличаются от мадрепоровых присутствием у полипа восьми перистых щупалец, а не кратного шести их числа.

November 11th, 2014

Агеева О.Г. От Московского царства к Всероссийской империи. Акт поднесения императорского титула 22 октября (4 ноября) 1721 года*

Рубежом истории старой и новой России, царства Московского и Всероссийской империи со столицей в Санкт-Петербурге, являлся один день – 22 октября 1721 г., или, по новому стилю, 4 ноября. В русской истории этот день отмечен многими событиями, и одно из них относится к 1721 г. Тогда в Петербурге началось празднование Ништадтского мира в честь окончания Северной войны со Швецией.
Среди разнообразных мероприятий этого дня в центральном столичном Троицком соборе состоялся акт поднесения Петру I титула Император Всероссийский и званий Отец Отечества и Великий. В силу этого принято считать, что именно 22 октября 1721 г. Российское царство официально превратилось в Российскую империю и начался отсчет нового, имперского периода в истории страны. Но кто и зачем организовывал столь необычное для страны действо?
Место и время объявления России империей (или русского царя императором) не были случайностью. 30 августа 1721 г. победоносно для России завершилась Северная война. Мир, выгодный для России возвращением Ижорской земли и присоединением-покупкой Балтийской провинции Швеции (Эстляндии и Лифляндии) был заключен в Ништадте. При получении известия в сентябре в Петербурге несколько дней длилось ликование: 21-летняя война с северным соседом была успешно завершена, ее многочисленные сражения и тяготы остались позади. В конце сентября, когда стало известно о ратификации мирного договора, Петр I объявил о предстоящем главном торжестве в новой столице, назначенном на 22 октября. В этот день вслед за торжественной службой в Троицком соборе должны были пройти пиршество и бал в здании Сената и коллегий, а затем грандиозный фейерверк.
Дата 22 октября была выбрана Петром I не случайно. Уже все предшествующее столетие в этот день русское общество церковно отмечало избавление Москвы от польского плена в 1612 г. 22 октября крестный ход с царем и патриархом следовал с иконами из Верхоспасского и Благовещенского соборов через Спасские ворота на Лобное место, затем в Казанский собор на Красной площади и после общей службы в виде уже нескольких крестных ходов по стенам Кремля, Белого и Китай-города и Земляного города. При этом сам царь и патриарх шествовали по стенам Кремля, поднявшись на них у Никольской башни1 . Таким образом, в 1721 г. Петр I приурочил торжество Ништадтского мира ко дню празднования Казанской иконы Божьей Матери и празднованию освобождения страны от поляков в 1612 г.
* Статья подготовлена при финансовой поддержке Программы ОИФН РАН «Нации и государство в мировой истории» (проект «Всероссийская империя: утверждения имперского статуса в XVIII в.: Исследования, документы»).
Для участия в этом празднестве со всей страны съехались высшие военные и гражданские чины (около 1000 человек), прибыли части 27-ми полков армии-победительницы, 125 галер Балтийского флота подошли в Неву к Троицкой пристани. В присутствии столь представительного собрания русского общества после литургии прошли чтение ратификационной грамоты о мире и проповедь2 . А затем состоялась завершившая действо в соборе церемония объявления царя Петра I императором. Приуроченный к мирным торжествам этот акт по-своему подвел общий итог Северной войны. Он констатировал новый реальный военно-политический вес России в Европе, ибо, как писал голштинский дипломат и министр Г.Ф. Бассевич, мир со Швецией «должен был определить форму и значение русской монархии в Европе»3 . Их внешним знаком и стал титул императора русского монарха. Смена титула монарха всегда обусловлена особенностями общественной жизни и несет на себе отпечаток политического самосознания общества в данную эпоху (форма принятия титула, его понимание, оценочные ориентации, выбор идей и символов). Россия исключением не была.
Официальная версия и мотивировка события были изложены в печатных реляциях о торжестве, например, реляции от 1 ноября 1721 г., и опубликованной отдельно речи канцлера Г.И. Головкина. Дополнительную информацию содержат протоколы заседаний Синода и приговор Сената о поднесении Петру I титула императора, описания события его свидетелями – французским консулом Лави и голштинцем Ф.В. Берхгольцем4 . Эти источники позволяют выяснить, как и по чьей инициативе готовился акт в Троицком соборе, и что представляла его внешняя церемониальная сторона.
Судя по протоколам Синода, вопрос о поднесении царю титула императора был поставлен 18 октября, т.е. всего за 4 дня до объявленной даты торжеств. Вопреки доминирующей в историографии версии, инициатором акта являлся не Сенат, а власти церковные – Синод. В этот день на заседании Синода его члены «имели секретное рассуждение». Рассмотрев «дела», «труды» и «руковождения» царя в связи с «вечным миром» с «короною Свейскою», они решили, что следует «изобрести» нечто «приличное» для монарха «от общего всех подданных лица». Этим «приличным» стало решение «молить царя» «прияти титул Отца Отечества, Петра Первого и Императора Всероссийского». Понимая, что речь идет о деле государственном, члены Синода «рассудили» сообщить о нем «секретно» светской власти – Сенату. 19 октября это было сделано через вице-президента Синода Феофана Прокоповича. 20, 21 и утром 22 октября (перед самым выходом в собор) прошли совместные заседания Сената и Синода в аудиенц-камере, т.е. в парадном тронном зале Петербурга, находившемся в здании «мазанковых коллегий» на Троицкой площади5 .
По данным реляции от 1 ноября 1721 г. после совместного заседания Сената и Синода 20 октября к Петру I «с письменным прошением» (приговор Сената) был отправлен светлейший князь А.Д. Меншиков. Также состоялись переговоры царя с некоторыми другими сенаторами и архиепископами Новгородским и Псковским, Феодосием Яновским и Феофаном Прокоповичем. Переговоры с монархом оказались трудными, ибо первая реакция Петра на инициативу его соратников была отрицательной. Царь «долго отрекался» принять титул и приводил к тому многие «резоны». Затем, однако, «важные представления» сенаторов и архиереев взяли верх, и Петр «склонился на то»6 .
Из протоколов заседаний Синода следует, что основательно обсуждался вопрос о причинах поднесения нового титула и детали церемонии. Так, в протоколах приведено три варианта речи-обращения к монарху: речь светская «сенатская», сочиненная П.П. Шафировым с поправками от Сената; две речи церковные – от Синода «архиерейская» и исправленная Феодосием Яновским «синодская». В речи от Синода было зафиксировано возглашение «Виват Отец Отечества, Петр Великий и Император Всероссийский!»7 .
Судя по всему, на совместных заседаниях Сената и Синода возникли разногласия относительно того, кто – представитель светской или духовной власти – должен подносить титул. На это указывает то, что 21 октября было решено, что речь произносит Феодосий Яновский, и ему даже был вручен текст обращения к царю. Однако на следующий день в роли «просителя» от чинов российского народа выступил великий канцлер граф Г.И. Головкин, лицо светское. Этой заменой, вероятно, и объясняется собрание Сената и Синода утром перед выходом на службу, решение говорить в соборе речь архиерейскую, а в народ же публиковать «сенатскую», и публикация в итоге обеих речей8 .
Исключительной простотой отличалась церемониальная сторона поднесения титула. 22 октября в Троицком соборе «при народном собрании» «одной от всех персоной» (Г.И. Головкин) была зачитана речь-прошение. При чтении Сенат и Синод «предстояли» перед царем-императором. Затем последовали ответная речь царя (всего три фразы), благодарственный молебен, отправленный Стефаном Яворским, троекратное возглашение новых титулов присутствующими, пушечный и ружейный салют и «трубный глас». После молебна и молитвы местоблюстителя патриаршего престола Стефана Яворского знатные особы поздравляли Екатерину I и ее дочерей как ее величество императрицу и имперских принцесс9 .
Событие, произошедшее 22 октября 1721 г., повлекло за собой изменение титулатуры русского монарха, государственной символики (государственных регалий), церемониалов коронационных, траурных и прочих торжеств, церковного возглашения членов правящей фамилии. В государственной символике, например в гербе, царская корона над двуглавым орлом была заменена короной имперской. Указом от 11 ноября фраза титула «великий государь… [имя], царь всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец» менялась на «Мы, Петр Первый, император и самодержец Всероссийский», титул «государыня царица и великая княгиня» – на «ее величество императрица» и т.д.10
Итак, поднесение Петру I титула императора подготовили в течение четырех дней 19 высших должностных лиц России. Все они упоминаются в источниках. Исключительно активны были вице-президенты Синода Феодосий Яновский и Феофан Прокопович, которые вели переговоры с царем, участвовали в церемонии, участники октябрьских заседаний члены Синода архимандриты московских Симоновского и Новоспасского монастырей Петр и Ерофей, костромского Ипатьевского Гавриил, иерей Анастасий Кондоиди, протопопы петербургских Троицкого и Петропавловского соборов Иоанн и Петр, обер-секретарь Синода иеромонах Варлаам Овсянников. Глава Синода Стефан Яворский, по-видимому, остался в стороне от этого важного дела. Из девяти членов Сената наиболее активными были князь А.Д. Меншиков, автор первоначального текста обращения к царю вице-канцлер П.П. Шафиров и зачитывавший обращение канцлер граф Г.И. Головкин. В заседании 21 октября и в церемонии в Троицком соборе участвовали князь Д.К. Кантемир, князь Г.Ф. Долгоруков, П.А. Толстой, князь Д.М. Голицын, граф А.А. Матвеев и обер-секретарь И.Д. Поздняков. Наконец, согласие на титул дал сам Петр I.
В современном понимании и в исторической науке событие 22 октября воспринимается как поднесение русскому царю нового титула. При этом есть и понимание титула царя как сокращенного варианта титула цесаря, т.е. императора. А каким было событие в понимании людей и в общественном сознании того времени? И какую цель преследовали лица поднесением титула императора царю?
Новый государственный статус страны, тем более статус, как говорили в петровскую эпоху, «первого градуса», не может по своей сути относиться к числу явлений, равных простому жесту лести монарху и, безусловно, имеет более глубокие корни. Представляется, что празднование Ништадтского мира стало лишь удобным моментом для осуществления давно назревшего решения. Связано оно было прежде всего с внешнеполитическими проблемами страны.
«Россия не есть еще целый свет». Это утверждение Петра I, записанное англичанином Дж. Перри, очень точно отобразило ощущение русских людей начала XVIII ст.11 Новый уровень общения с внешним миром, обустройство новых контактов, свойственных Новому времени, привели к знакомству русских людей с государствами, имеющими сильные регулярные армии, процветающую промышленность и торговлю, самое современное средство связи – морской флот, «науки и искусства». Центром этого нового мира, лежащего за пределами России, была Западная Европа. Налаживание же более близкого общения с ней предполагало, помимо прочего, знание политической иерархии европейских государств. Устойчивой, закрепленной общими договоренностями она не была и со временем менялась. К ХVII–XVIII вв. в иерархии европейских стран первенство признавалось за императором Священной Римской империи, объединявшей, а точнее регулировавшей отношения десятков немецких государств – княжеств и городов, а также королевств Пруссии, Чехии и проч. Далее шли короли Франции (имел первенство), Испании, Англии, Португалии и др., Венецианская республика, Соединенные штаты Нидерландов. За королями выстраивались в свою иерархию правящие немецкие князья и др. Особое место сохранил за собой папский престол, обладавший в Средние века старшинством над другими государствами. Внутри этой иерархии одни правители отстаивали свой приоритет перед другими и временами возникали острые споры о первенстве. Например, испанский король полагал, что имеет приоритет перед французским, английский перед испанским и так далее, и только шведские монархи отстаивали принцип равенства королей. Международное право и дипломатический этикет фиксировали исторически сложившиеся связи, представлявшие собой своеобразное международное местничество. Нарушение их вызывало острые конфликты и трения. Так, спор о порядке карет послов в кортеже при встрече посла третьей страны мог вызвать 100-летний конфликт между Францией и Испанией с угрозой объявления войны, отзывом посла и другими чрезвычайными мерами. При международных договоренностях вопрос порядка подписи был решен чередованием или «альтернатом», когда сначала документ подписывал император, потом страна, для которой подписывался документ, потом все остальные12 . Первенство стран фиксировали церемониалы, сложившийся порядок оформления международных актов, а также титулы правителей, которые менялись крайне редко. Что касается титула императора, то, например, Англия и Франция, превратившись в огромные колониальные державы, в силу цепкости внутриевропейских политических традиций в XVII–XVIII вв. императорских титулов не принимали. Только в XIX в. Наполеон принял титул императора Французской республики, а королева Великобритании Виктория с одобрения парламента приняла титул императрицы Индии. Остается добавить, что по представлениям, бытовавшим в Европе и России, помимо западной Священной Римской империи существовали империи и на Востоке – Оттоманская империя и Китай.
В этой иерархии стран и предстояло определиться России, когда в правление Петра I, она входила в Европу как постоянный участник ее политической и дипломатической жизни. Вопрос о статусе России сразу приобрел оттенок конфликтности, так как взгляд на него европейцев и представление о своем месте в Европе русских не совпадали. Для русской стороны термин «царь» уже был равен термину «цесарь» (титул императора Священной Римской империи), для Запада же титул русских государей был неопределенным и варьировался в зависимости от обстоятельств. Исходя из политической конъюнктуры, в дипломатических документах русских князей, великих князей Московских, а затем и царей, не сообразуясь с принятой в России титулатурой, именовали князьями, великими князьями, королями (rex), цесарями, императорами.
Наиболее ранние прецеденты, когда русских государей именовали императорами, относятся к XVI–XVII вв. К этой формуле лести прибегали правители Англии (королева Елизавета, Мария и ее супруг Филипп), Испании, Дании, Голландии, Франции, Пруссии и других стран. С XVI ст. императорский титул, присвоенный русским государям, появляется на западноевропейских картах Московии. Пример – карта А. Дженкинсона 1562 г., на которой царь Иван Васильевич назван «великим императором России, князем Московским» – «Magnus Imperator Russie, Dux Moscovie». Использовался титул и в переписке представителей европейской научной элиты. Например, в письмах 1580 г. фламандского картографа Г. Меркатора к английскому географу Р. Гаклюйту употреблен титул «le grand emperior de Moscovie»13 . В целом же Европа была склонна приравнивать титул русских царей к королевскому.
Что касается Петра I, то западная сторона именовала его императором, быть может, чаще других царей. Так, во время пребывания в Англии в 1698 г. австрийский резидент Гофман сообщал, что русского монарха все «называют здесь императором России», а после посещения царем парламента кто-то пустил шутку, что видел «короля на троне и императора на крыше» – Петр через слуховое окно наблюдал, как английский король Вильгельм III утверждал билль о поземельном налоге. Императором именовали Петра I и выходцы из Западной Европы, служившие в России, например, блистательный французский архитектор Ж.Б.А. Леблон14 . Такое произвольное обращение к московскому царю, в том числе как к императору, было вполне позволительно при отсутствии постоянных дипломатических отношений. В начале XVIII в. ситуация изменилась и потребовалось четко зафиксировать ранг русского монарха в Европе.
Следует отметить, что стремление утвердить императорский титул русского монарха проявилось в русском обществе уже до 1721 г. Поворотным пунктом в практическом осуществлении утверждения за Россией звания империи стал 1709 г. Успех под Полтавой позволил русской дипломатии действовать более активно. «Теперь, после Полтавской победы, – писал датский посланник Ю. Юль, – как в России, так и за границей находятся люди, которые ищут понравиться царскому двору императорским титулом, побуждая в то же время царя добиваться ото всех коронованных особ Европы признания /за ним/ этого титула». В 1710 г. во время извинительной аудиенции в Кремле английского посла Ч. Уитворта вице-канцлер П.П. Шафиров показывал Юлю копии речи Уитворта, в которой тот «всюду давал царю титул имперского /Keizerlige/ величества». Ю. Юль отметил, что Шафиров «беспристрастно повторил это, разумеется, с целью намекнуть, что и другие коронованные особы должны бы давать царю тот же /титул/… высокомерие русских возросло до такой степени, что они стремятся переделать слово “царь” в “Keiser” или “Caeser”». Среди этих «высокомерных» русских Юль отметил П.П. Шафирова и царского посланника при имперском и датском дворе барона И.Х. Урбиха, следовательно, первыми, кто понял значение высшей государственной номинации для России, были царские дипломаты15 .
Своеобразным обращением к имперской атрибутике было присвоение высшему судебному органу петровской России наименования Сената (1711 г.), а двумя годами ранее, в 1709 г., главам Посольской канцелярии наименований государственного канцлера и вице-канцлера. Как отметил один из западных дипломатов, «царские министры» «добились у царя титулов имперского великого канцлера и имперского вице-канцлера», «рассчитывая чрез то пользоваться большим почетом и уважением»16 .
Важной вехой в отстаивании прав России на звание империи стала публикация на русском и немецком языках грамоты 1514 г. императора Максимилиана I. Обнаруженная среди старинных бумаг Посольской канцелярии грамота была по указу Петра I напечатана в мае 1718 г. тиражом в 310 экземпляров. В ее тексте великий князь Василий III неоднократно именовался «Божиею милостию цесарем и обладателем всероссийским и великим князем», «великим государем цесарем и обладателем всероссийским», что позволило указать в предисловии к публикации, что цесарское «высокое достоинство за толко уже лет всероссийским монархам надлежит». По свидетельству ганноверского резидента Х.Ф. Вебера, грамоту Максимилиана I по повелению царя показывали «в подлиннике всем и каждому», в том числе европейским дипломатам17 .
Но какой же смысл имело понятие «империя» в России того времени? Ведь его смысловое поле исключительно велико и могло обозначать политический статус страны, ее права, этническое и административное устройство, размеры, место в политической иерархии государств, претензии на роль мирового центра, уровень развития или цивилизованности (через противопоставление варварскому миру), определенные черты политической деятельности (миссионерство) и пр. При актуализации идеи империи в той или иной стране набор ее наиболее важных признаков и обоснование прав на это звание был различен. Так было, например, в Болгарии X в. при царе Симеоне, в государстве франков при Карле Великом, век спустя в германских герцогствах при Оттоне I, в России рубежа XV–XVI и середины XVII вв.18
Свои особенности имело и осмысление идеи империи в России начала XVIII в. Одной из черт менталитета эпохи было то, что представление о государстве персонифицировалось в лице монарха, т.е. политическая номинация страны определялась титулом государя. Поэтому специального объявления России империей не было – новый ранг государство получило в результате изменения титулатуры Петра I и его места в иерархии правителей Европы.
Другим следствием особой значимости фигуры монарха и его титула стало внимание и западной, и русской стороны к самому слову «царь». Его написание представлялось спорным, ибо не являлось прямым аналогом или калькой западного латинского слова «цесарь». Так, Ю. Юль отмечал, что если заменить составляющие слово «царь» русские буквы соответствующими им латинскими, то «надо бы писать “tzar”, а не “czar”, т.е. сокращенное “caesar”», как это было «ошибочно» принято на Западе. Для русских понятия «царь» и «царство» являлись сокращенным произнесением слов «цесарь», «цесарство»19 . В русском политическом обиходе они появились еще в Киевской Руси в XI в.20 В середине XVI в. титул «цесарь»-«царь» стал официальным для русских правителей. Поэтому в начале XVIII в. традиционно «царь» и «цесарь» воспринимались в России как синонимы. Примеры этого многочисленны, приведем лишь один. В словаре «Вокабулы или речи на словенском, немецком и латинском языках» И. Копиевского 1718 г. издания слова «Imperator, Coesar, Augusftus» переводились как «кесарь, царь», а «rex» – как «король»21 . Западная сторона такой перевод, а следовательно, и равенство этих терминов отрицала. Ю. Юль, например, привел в своем дневнике целое лингвистическое исследование, призванное уравнять слово «царь» со словом «rex»-король22 .
Что касается самого Петра I, то он разделял сложившийся в XVI–XVII столетиях взгляд, что русский монарх является цесарем и преемником византийских императоров еще со времен Киевской Руси. Об этом свидетельствует собственноручная, датируемая приблизительно 1712–1718 гг. записка царя-преобразователя о русском гербе: «/Сей герб/ Сие имеет свое оттуду, когда Владимир монарх расийскую свою империю разделил. 12 сынам своим, из которых Владимирския князи возимели себе сей герб С. Егория, но потом Ц. Иван Ва., когда монархию от деда его собранную паки утвердил и короновался, тогда орла за герб империи росиской принял, а княжской герб в груди оного поставих»23 .
Восприятие в первые десятилетия XVIII в. терминов «царь», «цесарь», «император» как синонимов означало, что в 1721 г. русская сторона сознательно шла на компромисс, вводя вопреки собственным традиционным представлениям отличие прежнего титула «царь» от нового титула «император». Быть может, именно с этим были связаны возражения Петра I на поднесение ему нового титула, а также стремление современников события подчеркнуть, что имперский титул не является чем-то новым для России.
Уже в речи Г.И. Головкина отмечалось, что «титул императорский Вашего величества достохвальным предместником от славнейшего императора римского Максимилиана от нескольких сот лет уже приложен и ныне от многих потентантов дается». Иностранным дипломатам в Петербурге также сообщалось, что титул «императора всея России» носили предки Петра, и он «не есть нововведение». Тот же довод прозвучал и в проповеди Феофана Прокоповича «Слово на похвалу… памяти Петра Великого», указавшего, что и до 1721 г. титул императора «был и от всех нарицался»24 .
Подтверждением равенства терминов является и то, что при имперской инвеституре Петра I чин коронования, включавший миропомазание, совершен не был. Следовательно, замена царского достоинства на имперское не предполагала, по представлениям сподвижников царя, наделения его новым духовным качеством, дополнительной святостью. Святость прежних русских царей не принижалась. Поднесение имперского титула Петру I стало единственным случаем светской имперской инвеституры в России. Восстановление церковного чина венчания произошло уже в 1724 г., когда была коронована Екатерина I.
В семантическом поле понятия «империя» всегда важную роль играли географические и этнополитические признаки: огромная территория, полиэтничность, многоступенчатость политической организации, регулирование взаимоотношений местных элит имперским центром. Ни один из этих признаков даже риторически не прозвучал в 1721 г. в связи с провозглашением России империей. По-видимому, в начале XVIII ст. эти имперские характеристики воспринимались как совершенно нейтральные, в силу чего и оказались оттеснены на второй план. Крайне редко тема огромной территории и многочисленности подвластных царю народов упоминалась в русских проповедях петровской эпохи и сочинениях иностранцев25 .
Но что же тогда представлялось значимым для современников царя-преобразователя? Судя по речи канцлера Головкина и реляции от 1 ноября 1721 г., свои действия они обосновывали положениями в духе европейской естественно-правовой теории (Г. Гроций, Т. Гоббс, С. Пуффендорф). Так, для присвоения императорского титула важны были «великоименитые дела» Петра I, целью которых были прославление Всероссийского государства, «польза» всех верноподданных, «сильное и доброе состояние» государства, «вечный мир с короною Шведскою». То есть в согласии с идеологическими постулатами Нового времени идеальный, «мудрый правитель» трудился на «благо» подданных, так как «конечной виной установлений власти» была «всенародная польза», «общее благо», и новый титул он получал от «всех чинов» своего народа, т.е. их воля была источником имперского звания, что выводило рассмотрение вопроса происхождения и формы правления за рамки теологических догматов. В речи Г.И. Головкина прозвучали ставшие широко известными слова, что делами царя его «верные подданные из тьмы неведения на феатр славы всего света, и тако рещи, из небытия в бытие произведены и во общество политичных народов присовокуплены…»26 .
Ориентации на европейские традиции ярко проявилась и в обращении с регалиями русского монарха. На упомянутой выше коронации 1724 г. впервые для венчаний на российский престол были приняты новые имперские инсигнии: императорская, отличная от русских, корона, имперская мантия (золотой штоф с орлами, подбитый горностаями), дополнявшие европейское платье царицы; а также названный имперским скипетр с двуглавым орлом («которой издревле употреблен при короновании и помазании императоров Всероссийских»), и глобус (держава) «такого фасона, как Глабер в своих историях о древних императорских глобусах упоминает. Дело же глобуса есть древнее римское…»27 . Императорские регалии представлялись современникам исключительно важными: их специальное описание завершало печатную реляцию о короновании Екатерины I.
При этом в реляции умалчивалось об упразднении не имевших западного аналога царских инсигний «византийского» происхождения: св. креста, венца – шапки Мономаха и барм (диадемы), представлявших собой оплечье с образами. В конце XV, в XVI и XVII вв. эти регалии подчеркивали византийскую преемственность власти московских государей («передачу царства») и были исключительно важны для русского самосознания. Не случайно в «Сказании о князьях Владимирских» и в «Родословце» 1555 г. появляется рассказ о венчании Владимира Мономаха византийским царским венцом, бармами и скипетром. Введение в общественное сознание этой легенды подтверждало средневековую идею о божественном происхождении государственности и переходе царств (государственности) от народа к народу через передачу каких-либо предметов, символизировавших царское (цесарское) достоинство28 . Ориентация на Запад видоизменила этот взгляд на русское государство и его символы. Отмена византийско-русских знаков власти означала, что произошло обесценивание самой идеи византийского наследия и косвенно принижалось царское достоинство предшествующих веков.
Как реагировала Европа на объявление Петра I императором и требование русской дипломатии признания этого титула?
Общая реакция ведущих стран Европы была отрицательной. Внешним проявлением этого стало появление на Западе памфлетов и написание диссертации против имперскости России, в которых обосновывалось отсутствие ее прав на высокопочитаемый в Западной Европе титул. Так, в первые годы после поднесения титула Петру I в Германии увидели свет сочинения Ф. Бергера (1722), М. Шмайцеля (1722), Б.Г. Струве (1723), Э. Оттона (1724). Своеобразным ответом стала написанная в опровержение диссертационного сочинения Б.Г. Струве прорусская брошюра, вышедшая на немецком языке в Риге в 1724 г. Она рассматривала происхождение титула императора и опровергала европейские доводы, в том числе касающиеся грамоты Максимилиана I29 .
Между тем русская дипломатия получила указание известить европейские дворы об акте, произошедшем в Троицком соборе 22 октября, и требовать признание титула. Рескрипты об этом 26 октября были разосланы ко всем русским представительствам за границей. Далее последовало решение вопроса с каждой страной отдельно и особым образом. В итоге признание титула затянулось на несколько десятилетий30 . В ходе этой кампании без особого труда императорский титул русских монархов признали незначительные государства Германии и Италии. Однако ключевую роль играло признание имперского достоинства России правителями ведущих европейских держав.
При Петре I титул был признан только тремя крупными государствами Европы – Прусским и Шведским королевствами и Голландской республикой. Что касается Пруссии, то сразу в 1721 г. императорский титул Петра I признал прусский король Фридрих Вильгельм (объявительная аудиенция о принятии титула была дана в 1722 г.). Особую роль в позиции прусского королевского дома сыграли особые отношения между странами и тот факт, что когда-то Петр I сразу и безоговорочно признал коронацию курфюрста бранденбургского как первого прусского короля.
Дружественные русскому двору Голландские Штаты признали титул в апреле 1722 г. Произошло это после того, как было получено согласие всех провинций и голландскому резиденту де Вильде в Петербурге были показаны грамоты иностранных дворов с имперским титулом. В дополнение к этому признание сопровождалось «просьбой» заплатить за сожженные под Гельсинфорсом в ходе Северной войны пять голландских кораблей с товарами и заключить трактат о купечестве.
Более сложным оказалось получить признание России империей со стороны Шведского королевства, так как добиваться такого признания пришлось трижды. Первый раз после длительных переговоров и выдвижения различных требований, которые в основном не могли быть выполнены, титул императора был дан в 1723 г. Петру I. Затем при преемниках великого монарха Швеция отказалась признать титул за Петром II, ссылаясь на то, что титул был дан для «партикулярной особы» его величества Петра I и коронованной при его жизни супруге (при этом, правда, требовала уступить г. Выборг и предоставить иные выгоды). Затем, когда титул был получен, отказ дать титул последовал при вступлении на престол Анны Иоанновны. Таким образом, только в 1730 г. признание России империей было получено окончательно и для правящей императрицы, и для ее преемников.
В начале правления Анны Иоанновны в 1733 г. признание имперского титула было получено от курфюрста саксонского Фридриха Августа – польского короля Августа III. Ценой этого жеста была поддержка Россией курфюрста при выборах короля.
Спустя более десяти лет после церемонии 1721 г. императорский титул русских монархов признала Дания. Затягивая переговоры, датский двор требовал первоначально признания титула римским цесарем, гарантий на Шлезвиг, торговые преимущества в России и отказ от права на беспошлинный проход Зунда, который принадлежал ранее Прибалтийским провинциям Швеции. Только при Анне Иоанновне в 1732 г. титул был дан.
20 лет спустя после объявления Петра I императором титул был признан Великобританией. В 1741 г. он был вписан в виде секретного артикула в договор об оборонительном союзе, а затем повторен Елизаветой Петровной в возобновленном ею в 1742 г. трактате.
Исключительно важным для утверждения в Европе высшего политического статуса страны было признание императорского титула России со стороны Священной Римской империи. Добиться его удалось в правление Елизаветы Петровны, когда потерявшая в 1742 г. возможность занять имперский престол венгеро-богемская королева Мария-Терезия прекратила спор о титуле и с некоторыми условиями стала писать его в своих грамотах в Петербург. Император Карл VII после длительных переговоров в декабре 1743 г. склонился признать титул, решив этот вопрос окончательно в 1744 г.
Наконец, в 1745 г. при восстановлении дружбы между государствами было получено признание императорского титула русских монархов со стороны королевской Франции.
Испанский двор, длительное время не признававший титул и требовавший прежде признания его королем Франции, без особых условий дал его в 1759 г. при новом испанском короле Карле III.
Что касается крупных государств Востока, то Оттоманская Порта, сама имевшая ранг империи, признала Россию державой высшего ранга в 1741 г. Это признание было внесено особым пунктом в Белградский мирный договор 1739 г., по которому в 1741 г. была учинена конвенция, возобновленная в 1747 г. Персидский двор, по документам, признал титул в 1732 г.
В заключение следует констатировать, что сближение России с Западом в эпоху Петра Великого остро поставило вопрос о месте страны в западноевропейской иерархии, о ее политической номинации. В первые десятилетия XVIII в. русская дипломатия пыталась утвердить в западноевропейских правящих кругах свое традиционное представление о равенстве титула царя-преобразователя титулу императора, однако изменить установку Европы не удалось. Запад всеми доступными способами стремился доказать «неимперскость» России и не допустить официального признания за русским царем высоко котировавшегося почетного титула императора. Тогда при завершении Северной войны было официально объявлено о принятии Петром I титула императора, что позволило потребовать от стран Запада точной фиксации в дипломатической практике имперского статуса русского государя. Достигнуто это было в течение нескольких десятилетий усилиями русской дипломатии, которая столкнулась с разнообразными условиями и требованиями как идеологического и политического, так и материального характера.
При объявлении России империей, что прошло в форме принятия императорского титула Петром I и последующих указов и коронационных церемоний, явственно проявились представления русских, касающиеся понятия «империя», их подсознательные ориентации, влияющие на выбор «материала» для «рационализации» политического акта (объяснений, идей, символов). В ситуации складывания в начале XVIII в. новых межгосударственных отношений проблема соотнесения западной и российской титулатуры в целом была решена через перенимание русской стороной западных образцов и упразднение традиционных русских терминов, символов-инсигний и т.п. Ценой успешной дипломатической игры за титул императора было и то, что при осуществлении акта 22 октября 1721 г. и коронации Екатерины I в 1724 г. русская сторона в ущерб собственным национальным представлениям негласно соглашалась с европейским взглядом на прежний царско-цесарский титул как равный более низкому по рангу титулу короля и тем самым обесценивала идею византийской преемственности, не имевшую веса на Западе. Этот отказ от традиционных представлений о власти (ее происхождении и т.п.), связанный с принижением статуса страны в предшествующие столетия, был крайне труден. В этом, по-видимому, причина колебаний и черт половинчатости при принятии императорского сана (не коронование Петра I имперской короной, а всего лишь поднесение титула, т.е. молчаливое признание прежней царской коронации; смешение старого и нового в государственной символике – сочетание старых и новых инсигний; двойственность декларируемых постулатов – утверждение, что принятие титула императора не есть «нововведение»; постоянные ссылки на грамоту Максимилиана I и пр.).