Гимн брянских партизан. История создания песни "Шумел сурово брянский лес"

"Шумел сурово брянский лес" - популярная советская песня, своеобразный "гимн партизан" авторства Сигизмунда Каца (музыка) и Анатолия Софронова (текст).

Слушать песню "Шумел сурово брянский лес" онлайн

Скачать песню в формате mp3 бесплатно

Смотреть видео

История создания песни "Шумел сурово брянский лес"

Осенью 1942-го в штаб Брянского фронта доставили радиограмму от воюющих в одноименных лесах партизан с просьбой обеспечить "лесных воинов" достойной песней. Политуправление фронта возложило эту необычную миссию на ранее неплохо зарекомендовавший себя "писательско-композиторский дуэт" Каца-Софронова.

Начало творческого сотрудничества этих авторов датировано 1937 годом. Первым их совместным творением стала задорная казачья песня «Как у дуба старого». К моменту описываемых событий авторы написали великое множество песен разных жанров, начиная от шуточных и частушечных, заканчивая строевыми и маршевыми. А вот в написании гимна партизан опыта не было... Поэт и музыкант долго ломали голову над тем, какой должна быть партизанская песня: маршевый вариант выглядел неуместным из-за отсутствия в лесах парадов, версия с вальсом отпадала из-за все тех же лесов...

После длительных раздумий было принято решение создать нечто похожее на суровую народную песнь «Ревела буря, дождь шумел» и изрядно подзабытую композицию времен наполеоновских войн «Шумел, гудел пожар московский». Обе песни были буквально насквозь пропитаны мужеством и патриотизмом. Так возникли первые строки будущего шедевра «Шумел сурово брянский лес».

Дальше пошло как по маслу. Композиция была готова за несколько дней. "На выходе" получилась величественная и суровая песня, полностью соответствующая духу народных мстителей и исключительно удобная для исполнения вполголоса в лесу у костра. Авторы планировали проверить получившийся вариант в хоровом исполнении, но не успели - поступил приказ откомандировать Каца и Софронова в распоряжение командования Брянского фронта (первого - для оказания творческой поддержки тамошнему фронтовому ансамблю, второго - в качестве военкора газеты «Известия»).

По прибытии на место руководство фронта предложило поэту в канун годовщины Великой Октябрьской социалистической революции убыть к брянским партизанам для описания их героических будней. Самолет с боеприпасами, лекарствами и продуктами было приказано "дополнить" песней. Нот на тот момент у авторов не было. Перед самым отъездом огорченный отсутствием возможности посещения партизан Кац наспех составил мелодию и напел ее Софронову, умоляя того не сбиться с ритма в момент исполнения песни "адресатам"...

Самолет благополучно доставил Софронова с грузом на партизанскую стоянку близ Трубчевска. Дебютное исполнение партизанского гимна состоялось в праздник 07 ноября 1942-го. Анонсировал песню лично начштаба объединенных партизанских отрядов Александр Матвеев.

Мне не раз доводилось исполнять свои песни, однако такого волнения, как тогда, я ранее никогда не испытывал, - вспоминал позднее поэт.

Успех был абсолютный. Софронова заставили петь три раза подряд. Далее последовали объятия и прочие выражения восторга...

К утру полностью слепой партизанский баянист «с голоса» освоил мелодию, и "Брянский лес" пошел кочевать по отрядам.. Так в окруженном со всех сторон партизанском крае, в аккурат на 25-ю годовщину Октября, появился свой гимн.

По возвращении в Москву песню "Шумел сурово брянский лес" передали на радио, где ее проникновенно исполнил несравненный баритон Георгий Абрамов. Песня обрела колоссальную популярность не только у партизан, но и в действующих армейских частях...

Вторая «премьера» партизанского гимна состоялась в годовщину изгнания фашистов из Брянска - 17.09.1966. В тот день величественная композиция звучала на открытии монумента "лесным воинам" и бойцам Советской Армии на площади Партизан. Постамент украшают слова песни Каца-Софронова:

Шумел сурово брянский лес,

Спускались синие туманы,

И сосны слышали окрест,

Как шли с победой партизаны...

Текст и слова песни "Шумел сурово брянский лес"

Шумел сурово Брянский лес,

Спускались синие туманы,

И сосны слышали окрест,

Как шли на битву партизаны.

Тропою тайной меж берёз

Спешили дебрями густыми,

И каждый за плечами нёс

Винтовку с пулями литыми.

И грозной ночью на врагов

На штаб фашистский налетели,

И пули звонко меж стволов

В дубравах брянских засвистели.

В лесах врагам спасенья нет:

Летят советские гранаты,

И командир кричит им вслед:

«Громи захватчиков, ребята!»

Шумел сурово Брянский лес,

Спускались синие туманы,

И сосны слышали окрест,

Как шли с победой партизаны.

ШУМЕЛ СУРОВО БРЯНСКИЙ ЛЕС

Музыка Сигизмунда Каца
Слова Анатолия Софронова

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли...
Как шли тропою партизаны.

И грозной ночью на врагов,
На штаб фашистский налетели,
И пули звонко меж стволов
В дубра...

Летят советские гранаты.
И командир кричит им вслед:
"Громи...
Громи захватчиков, ребята!"

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли...

Три последние строки повторяются хором

Расшифровка фонограммы военных лет

Песня написана в 1942 году (слова и музыка). Брянские леса были одним из крупнейших партизанских районов Великой Отечественной войны: в них скрывалось 139 отрядов, около 60 тысяч бойцов. Район держался с сентября 1941 года и до освобождения Брянщины Красной Армией (Брянск освобожден 17 сентября 1943 года).

Девять тысяч партизан сложили голову в бою c немецкими войсками и частями РОНА - "Русской Освободительной Народной Армии". Это местное фашистское формирование было создано в городке Локоть (тогдашняя Орловская область, на границе с Брянской) в основном, из бывших ссыльных, пострадавших от советской власти. Командовал РОНА Константин Воскобойник, а после его гибели в бою с партизанами - Бронеслав Каменский. Созданные как милиция, подразделения РОНА были развернуты в штурмовую бригаду в подчинении СС (до 10 тысяч человек), а затем, отступив в Белоруссию, в русскую 29-ю гренадерскую дивизию СС. За карательные операции Каменский получил звание бригаденфюрера и награджден Железным крестом, но осенью 1944 года был ликвидирован немцами по подозрению в связях с НКВД. Дивизия, успевшая принять участие в подавление Варшавского восстания, расформирована и влита во власовскую РОА. К боям с регулярными частями, как показал опыт столкновения с Армией Крайовой, РОНА оказалась непригодной. В Варшаве занималась карательными операциями против гражданского населения.

В память о партизанском прошлом вокруг герба Брянска (золотая мортира на красном поле) появился дубовый венок с двумя орденскими лентами - справа ордена Ленина (область награждена им в 1967 г.), слева медали "Партизану Отечественной войны". Сейчас венок переместился на герб Брянской области (принят 5 ноября 1998 г.), а песня стала ее официальным гимном.

ВАРИАНТЫ (2)

Шумел сурово брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли...
Как шли на немцев партизаны.

Тропою тайной меж берез
Спешили дебрями густыми.
И каждый за плечами нес
Винто...
Винтовку с пулями литыми.

И грозной ночью на врагов,
На штаб немецкий налетели,
И пули звонко меж стволов
В дубра...
В дубравах брянских засвистели.

В лесах врагам спасенья нет.
Летят советские гранаты.
И командир кричит им вслед:
"Громи...
Громи захватчиков, ребята!"

Шумел сурово брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли...
Как шли с победой партизаны.

Три последние строки повторяются

Нам дороги эти позабыть нельзя. Песенник. Сост. А. П. Павлинов, Т. П. Орлова. СПб., «Композитор – Санкт-Петербург», 2005, дата: "музыка написана в 1942 году".

2. Шумел сурово Брянский лес

Слова Анатолия Софронова
Музыка Сигизмунда Каца

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы.
И сосны слышали окрест,
Как шли на битву партизаны.

Тропою тайной меж берез
Спешили дебрями густыми.
И каждый за плечами нес
Винтовку с пулями литыми.

В лесах врагам спасенья нет.
Летят советские гранаты,
И командир кричит им вслед:
"Громи захватчиков, ребята!"

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы.
И сосны слышали окрест,
Как шли с победой партизаны.

Русские советские песни (1917-1977). Сост. Н. Крюков и Я. Шведов. М., «Худож. лит.», 1977.

В этом году мир отмечает 70-летие Великой Победы над фашизмом.

Мы продолжаем публиковать истории песен дорог войны. Сегодня – об авторах и исполнителях партизанской песни 1942 года, ставшей в 1998 году гимном Брянской области.

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ ПЕСНИ «ШУМЕЛ СУРОВО БРЯНСКИЙ ЛЕС»

Осенью 1942 года в штаб Брянского фронта пришла необычная радиограмма: «Оружие у нас есть, в случае чего можно забрать у врага, а вот песню как трофей, не возьмёшь. Пришлите нам песню». Это писали партизаны брянских лесов. Выполнить партизанский заказ Политуправление фронта поручило поэту Анатолию Владимировичу Софронову (1911 – 1990) и композитору Сигизмунду Абрамовичу Кацу (1908 – 1984).

А. Софронов и С. Кац к тому времени написали вместе немало песен – героических и шуточных, маршеобразных и лирических. Но какой должна быть партизанская песня? – не строевая и не танцевальная, а песня для души, которую можно было бы спеть негромко у костра, в землянке, в лесу. Авторам вспомнилась старая народная песня на стихи декабриста Кондратия Фёдоровича Рылеева (1795 – 1826) «Ревела буря, дождь шумел». Вот такой должна она быть – суровой, мужественной, эпической.

Название и первые строчки новой песни «Шумел сурово брянский лес» навеяла забытая песня времен Отечественной войны 1812 года «Шумел, гудел пожар московский». Написали песню быстро. Она получилась широкой, величественной, близкой по духу характеру народных мстителей.

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,

Как шли на битву партизаны.
И сосны слышали окрест, как шли
Как шли на битву партизаны…

Ни исполнить с хором, ни тем более записать песню не успели, потому что пришёл срочный приказ из штаба Брянского фронта командировать С. Каца и А. Софронова в распоряжение Брянского фронта, композитора – для оказания творческой помощи фронтовому ансамблю песни и пляски, а поэта – как военного корреспондента газеты «Известия».

В штабе спецкору «Известий» предложили в канун Октябрьского праздника вылететь к брянским партизанам. В самолёте было место для только одного пассажира, поэтому композитор не смог лететь. Самолёт был загружен боеприпасами, продуктами, медикаментами и… песней, которую С. Кац перед самым отъездом спел соавтору несколько раз, чтобы А. Софронов запомнил мелодию… Самолёт пересёк линию фронта и совершил посадку на замёрзшем озере Смелиж, близ города Трубчевска на Брянщине.

В ночь на 7 ноября 1942 года на праздничном вечере, в землянке, вырытой в полусожжённой деревне, состоялась премьера песни «Шумел сурово брянский лес»: начальник Брянского штаба объединённых партизанских отрядов А.П. Матвеев объявил: «Поэт Софронов привёз песню, которая специально написана для брянских партизан». Впоследствии автор стихов признавался, что петь свои песни ему приходилось не раз, но такого волнения, как в ту ночь, он не испытывал никогда... «Я её спел один раз, меня попросили спеть ещё раз, потом в третий раз. Меня обнимали...» – вспоминал поэт. На следующее утро слепой баянист «с голоса» разучил мелодию, и песня пошла кочевать от землянки к землянке, от одного отряда к другому. Так в партизанском крае, окружённом со всех сторон врагами, в день 25-й годовщины Октябрьской революции состоялась необычная премьера песни «Шумел сурово брянский лес».

Вторая «премьера» песни состоялась спустя без малого четверть века, в годовщину освобождения Брянска. 17 сентября 1966 года на площади Партизан – главной площади Брянска был открыт памятник бойцам Красной армии и партизанам – хозяевам брянских лесов, освободившим город от фашистов. На постаменте монумента высекли слова:

Шумел сурово брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,

По прошествии ещё 32 лет, 5 ноября 1998 года партизанская песня стала официальным гимном Брянской области. Её мелодией начинаются передачи местного радио и отбивают начало каждого часа брянские куранты на площади Партизан.

ШУМЕЛ СУРОВО БРЯНСКИЙ ЛЕС

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,

Как шли на битву партизаны.
И сосны слышали окрест, как шли…
Как шли на битву партизаны.
Тропою тайной меж берёз
Спешили дебрями густыми.
И каждый за плечами нёс винто…
Винтовку с пулями литыми.
И грозной ночью на врагов,
На штаб немецкий налетели,
И пули звонко меж стволов в дубра…
В дубравах брянских засвистели.
В лесах врагам спасенья нет.
Летят советские гранаты.
И командир кричит им вслед: «Громи…
Громи захватчиков, ребята!»
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест, как шли…
Как шли с победой партизаны.

С историями песен дорог войны можно знакомиться в Интернете. Здесь есть биографии и фотоснимки поэтов, композиторов и исполнителей. Есть тексты, ноты и аудиозаписи песен – читайте, слушайте, подыгрывайте на гитаре или баяне и подпевайте, уважаемые читатели. Знакомство с песнями и историями их создания – интересное и увлекательное дело!

Смотреть клип и слушать песню "Шумел сурово Брянский лес" в исполнении Алексея Тихоновича Сергеева и армейского ансамбля: http://www.youtube.com/watch?v=UPRL8dyyrA4.

По материалам сайтов Интернета.

Возвращение к содержанию сборника "Песни дорог войны" –

Рецензии

Добрый вечер, уважаемый Владимир! Большое спасибо за Вашу подвижническую деятельность по популяризации песен войны.
Эту работу тоже с Вашего позволения берем в Наш журнал!
С наилучшим пожеланиями,

Пишет Лора Уильямс, более 20 лет назад "променявшая" родной штат Колорадо в США на Россию. "Я уже половину своей жизни живу на "чужбине" - фактически всю свою взрослую жизнь. Приехала по работе, осталась по любви - любовь к российским просторам, ее дикой природе и людям, которые ее защищают."

В мои первые годы в деревне моим лучшим другом была Ольга Ивановна. Восьмидесятилетняя бабуля терпеливо рассказывала мне много интересных историй из своей жизни, которая длилась почти весь 20-й век. Она родилась в 1920 году и помнила все, что происходило с ней в течение непростого периода в истории страны и нашей деревни: коллективизация, раскулачивание, голод, война и партизанское движение, тяжелое послевоенное время, перестройка и многое другое. Она потеряла своего мужа на войне и жила вдовой более 60 лет. Она совершенно одна вырастила двоих дочерей и ухаживала за пожилой мамой. А третью дочь похоронила, когда той было всего восемь лет. Столько горя и печали она видела в своей жизни, а все равно она осталась жизнерадостной и излучала доброту и свет. Она была и знахаркой, и в Бога верила (она всегда читала молитву и крестилась перед едой), а также полагалась на лесных нимф и народные приметы. Ее рассказы о деревне Чухраи вошли в основу моей книги «Гнездо аиста» (The Storks’ Nest, на английском). Шесть лет назад Ольги Ивановны не стало. Ушла из жизни мой единственный собеседник из коренных жителей Чухраев.

Часть 1.

Расскажите мне про войну, - попросила я Ольгу Ивановну.
- А что ты хочешь узнать? – удивилась она.
- Все. Про войну, как вы жили в лесу, как потом выживали.
- Хорошо, устраивайся поудобнее, - спокойно сказала она. – И запасись временем.

Я села на стул рядом с печкой и приготовилась слушать, уставившись на оранжевые угольки.
- Перед самым началом Великой Отечественной войны, - начала она, - мне приснился сон. Деревянный сундук у меня в прихожей стоял пустой с открытой крышкой. Одежда и другие вещи валялись на полу. Я проснулась и растолкала моего мужа, Павла, чтобы он вышел на улицу и посмотрел все ли в порядке. Он вышел и сказал, что все в порядке. Мне снова приснилось то же самое. Я встала и зажгла свечку, чтобы проверить самой. Все было на месте. На следующий день я спросила одну бабку в деревне об этом сне. Она сказал, что это значит, что я скоро овдовею. Мне было двадцать, и я была беременна вторым ребенком, так что я постаралась выбросить все это из головы.

Я помню, как я с другими женщинами чистила зернодробилку в поле, когда мужик из деревни прокричал, чтобы мы быстро возвращались. Мы все собрались около магазина, где нас ждал районный милиционер из Суземки.
- Я привез плохую новость, - сказал он. - На нас напал Гитлер. Началась война.
- Это было 22 июня 1941 года, - продолжала она, - я была на восьмом месяце беременности. Вскоре все наши трудоспособные мужики получили повестки и были призваны в Красную армию. Павел пошел на призывной пункт и попросил отсрочку, пока не родится ребенок.
- Я хоть узнаю, кто родится – мальчик или девочка, - попросил он.
Ему разрешили остаться до третьей, последней, мобилизации – до 12 августа, когда последние мужики из деревни – старые, молодые, больные и даже руководство – отправились на войну.
- Моя дочка Настя родилась 12 июля 1941 года, - продолжала Ольга Ивановна. – Когда Павел спустя месяц ушел, мы проводили его до берега Неруссы. Павел держал нашу новорожденную девочку на одной руке, а другую – двухлетнюю – на другой.
На берегу реки Павел печально посмотрел на младенца и сказал:
- Я молю Бога, чтобы он забрал тебя к Себе и освободил твою мать.
- Я видела его тогда в последний раз, - сказала она.

Я перевела взгляд с тлеющих огоньков на Ольгу Ивановну и увидела, что лицо ее печально, а взгляд где-то далеко. Пока она говорила, я сидела, не шевелясь, стараясь представить, через что ей пришлось пройти. Все следующие две недели я приходила к ней, чтобы услышать продолжение ее рассказа. Еще я взяла в библиотеке в Суземке книги о войне и Брянских партизанах, чтобы восполнить пробелы. Но больше всего меня потрясли ее рассказы. Я больше всего хотела узнать о том, что происходило на самом деле от нее, как от очевидца.

Скоро Ольга Ивановна и другие жители деревни узнали, что немецкая армия заняла Брянскую и соседние области – Орловскую и Смоленскую. К ноябрю 1941 года немцы дошли до пригородов Москвы. Ольга Ивановна помнила, что впервые немцы появились в Чухраях осенью 41-го года. Трое немецких солдат пришли и забрали свинью у одной женщины, дав ей за нее пять немецких марок. Но немцы не контролировали Чухраи и окрестные места. Русские, которые оказались по эту строну фронта, те, кто вернулся домой и мальчишки, которые мечтали о борьбе, организовали движение сопротивления. Они образовали партизанские группы, которые перемещались под прикрытием Брянского леса. К ним присоединялись чехи, словаки и венгры, которые дезертировали из немецкой армии. Партизаны совершали рейды по деревням и городам, чтобы уничтожать предателей, работавших на немцев - полицаев.

Советская власть поддерживала партизанское движение, считая его эффективным способом борьбы с врагом на оккупированных территориях. Советские самолеты по ночам пролетали над Брянским лесом, сбрасывая тысячи парашютов с оружием, боеприпасами, едой и военной одеждой. При поддержке из Москвы и с помощью окрестных деревень партизаны (к концу войны их насчитывалось более шестидесяти тысяч) получили контроль над Брянским лесом. Они вытеснили врага из важных территорий, выгнали их из пятисот городов и освободили более двух тысяч человек к апрелю 1942 года. Они создали три партизанских зоны на юге, западе и севере Брянского леса.

Чухраи и соседний Смелиж находились в центре южной партизанской зоны. Деревенские жители помогали партизанам всем, чем могли. Они шили нижнее белье из парашютов и куртки из холщовых мешков, которые им сбрасывали с самолетов. Они давали еду и кров. Ольга Ивановна помнила, что двадцать два партизана ночевали у нее в избе на полу. Она сварила им кастрюлю каши. Одна из них была женщина. В другую ночь кто-то принес мешок муки и попросил испечь хлеб.

Местные жители собирают еду для партизан. Villagers gather food for the partisans.

Гитлер объявил, что все, кто помогает, снабжает или прячет партизан, будет расстрелян, а его имущество уничтожено. Чухраи и другие деревни в Брянской партизанской зоне были сожжены. Немецкие самолеты взлетали с немецкой авиабазы в Локте, находящейся в шестидесяти километрах отсюда. Они пролетали над Чухраями каждый день, каждый раз сбрасывали бомбы и изрешетили крыши домов пулеметным огнем. Я видела воронки от бомбежек в нашем загоне. Весной они заполнялись водой и лошади пили из них. На своем участке Игорь нашел несколько бомб. Теперь разорвавшиеся оболочки окаймляют крыльцо у нашей входной двери, а ниже висят ржавые свидетельства войны: немецкий штык, погнутая лопата, лезвие топора. Сосед Степан использовал одну из пустых бомбовых оболочек как пепельницу, когда он сидел на нашем крыльце после того, как приносил почту.

Во время налетов Ольга Ивановна вместе с другими пряталась в траншеях, выкопанных вокруг Чухраев. Размытые канавы и до сих пор видны на лугу за нашим озером. Но скоро жителям стало слишком опасно оставаться днем рядом с Чухраями. Женщины брали детей и стариков и уходили в лес до рассвета и возвращались только с темнотой, крадучись пробираясь к огородам, на которых они поспешно собирали еду. Ольга Ивановна рассказала, что одна из женщин имела связь с партизаном. Она оставляла своих двоих детей в лесу с соседями, пока она встречалась со своим возлюбленным. Однажды вечером она позвала детей и отправилась в деревню, когда еще не стемнело. Другая женщина просила ее остаться, так как было еще слишком светло и самолеты могли прилететь. Она не обратила на это внимания, и побежала через поле к Чухраям, ведя за руку четырехлетнего сына и держа маленького на руках. Она прошла уже половину пути, когда заметила самолет. Она укрылась под ивой, но ее уже заметили. Летчик направил самолет на них, обстреливая все вокруг них. Одна пуля попала прямо в сердце четырехлетнего мальчика и убила его на месте, а она и малыш уцелели.

Самолеты садились по ночам, чтобы доставить партизанам припасы и лекарства. Airplanes landed at night to deliver supplies and medicine to the partisans.

От Игоря я узнала, что партизаны построили временный аэродром рядом со Смелижем, чтобы поддерживать связь с Красной армией, которая находилась восточнее. Cоветские самолеты приземлялись по ночам в полной темноте и доставляли припасы и лекарства с большой земли. Партизаны разжигали костры на ложной посадочной полосе рядом с Чухраями - там, где теперь паслись наши лошади. Пока немцы бомбили поле, усеивая его воронками, советские самолеты приземлялись в полной темноте в двенадцати километрах от этого места рядом со Смелижем. Самолеты быстро затаскивали под тень деревьев, где их разгружали и, если было нужно, то и чинили. Загрузившись больными и ранеными, самолеты до рассвета улетали обратно на большую землю. Несмотря на такие тяжелые условия, во время войны на летном поле рядом со Смелижем не было ни одной авиакатастрофы.

Моя соседка и друг Ольга Ивановна. My neighbor and friend Olga Ivanovna.

Партизан. A partisan.

Шестого ноября 1942 года поэт Анатолий Сафронов прилетел в Смелиж на одном из ночных самолетов. Он привез песню, которую он написал вместе с композитором Сигизмундом Кацем для брянских партизан. Они понимали, что это не должна была быть строевая песня, так как партизаны не ходили строем. И партизаны не могли петь громко. В результате получилась песня, которую можно было негромко петь хором, народная песня, которая быстро стала известна по всей России и стала гимном Брянской области. Сафронов спел песню той ноябрьской ночью для партизан, которые пришли его встречать. Они аплодировали и приветствовали его, и просили спеть снова и снова. Что он и делал.

Землянка. An underground bunker.

Шумел сурово Брянский лес
Спускались синие туманы
И сосны слышали окрест
Как шли тропою партизаны

Тропою тайной меж берез
Спешили дебрями густыми
И каждый за плечами нес
Винтовку с пулями литыми

И грозной ночью на врагов
На штаб фашистский налетели
И пули звонко меж стволов
В дубравах брянских засвистели

В лесах врагам спасенья нет
Летят советские гранаты
И командир кричит им вслед
«Громи захватчиков, ребята!»

Шумел сурово Брянский лес
Спускались синие туманы
И сосны слышали окрест
Как шли с победой партизаны

Партизаны над Десной. Partisans on the Desna River.

Когда новая партизанская песня просочилась через Брянский лес, фашисты стали бомбить партизанские территории с новой силой, уничтожая деревни и города. Весной 1943 года жители Чухраев совсем ушли из своих домов и перебрались в лес. Ольга Ивановна собрала своих двух дочерей, пожилую мать и родителей мужа. Они ходили два раза, и в первый раз взяли маленькую Анастасию. Свекор помог нести вещи. Они перешли Неруссу и нашли уединенную возвышенность посередине болота. Они сложили вещи и подвесили сверток с младенцем на дерево, а потом пошли за другими членами семьи. Они уже вышли из болота, когда увидели бегущих к ним жителей деревни.
- Фашисты идут сюда, - кричали они.

Тогда они развернулись и пошли в другую сторону. Ребенок остался висеть на дереве на всю ночь. Очень обеспокоенная Ольга Ивановна хотела вернуться за ребенком, но свекор сказал, что это очень опасно. На следующее утро Ольга Ивановна, услышав, что фашисты ушли, пошла искать ребенка. Она перешла реку и пришла на возвышенность на болоте. Сверток висел на дереве. Она с трудом узнала своего ребенка. Все лицо раздулось, как шар, от укусов сотен комаров. Сейчас, когда ей уже пятьдесят шесть, Анастасия живет в деревне рядом со Смелижем вместе с мужем. Она такая же приветливая и гостеприимная, как ее мать; всякий раз, когда проезжаем мимо ее дома, она пытается зазвать нас на кухню выпить чая.

Партизанская кухня. A partisan kitchen.

Партизанский цирюльник. Partisan barber.

Чтобы спастись от фашистских бомбардировок, жители Чухраев выкопали в лесу землянки для своих семей. Они укрепили стены и крышу каждой ямы бревнами, сверху засыпали землей и уложили сосновые ветки, чтобы замаскировать землянки сверху. Они заткнули щели и дырки мхом, чтобы утеплить землянки и заглушить детский плач на случай, если вблизи появятся фашисты. Рядом в лесу в таких же ямах они сделали запасы продовольствия, оружия и вещей.

Партизаны тоже жили в таких землянках. Игорь показал мне остатки землянки рядом с дорогой между Чухраями и Смелижем, в которой стоял печатный пресс и печаталась подпольная партизанская газета. Другая такая же землянка служила партизанским госпиталем, в котором находились больные и раненые. Во временном госпитале койки были сделаны из жердей, связанных вместе веревками и покрытыми сверху мхом. Врачи, медсестры и даже ветеринары делали сотни сложнейших операций на деревянном топчане в углу рядом с дверью, часто даже без наркоза. Со временем эти строения постепенно разрушались, но ямы землянок можно и теперь, спустя полвека, найти в лесу. Госпиталь восстановили, как памятник истории. Я много раз заходила внутрь и я не могу себе представить, как врачи могли делать операции и как раненые партизаны выздоравливали в темных, сырых и грязных помещениях.

Печатный станок для подпольной газеты "Партизанская правда". A printing press for the "Partisan Truth" underground newspaper.

Я знала, что когда немецкая и советская армии готовились к решающему сражению и самой большой танковой битве в истории на Курской дуге, примерно в двухстах километрах к юго-востоку от Брянска, брянские партизаны усилили свои действия по ту сторону фронта. Координируя свои действия с действиями Красной армии на фронте, партизаны пускали под откос поезда и взрывали железнодорожные пути и мосты по всему району, разрушая фашистам пути доставки грузов.

Фашисты отозвали с фронта пять дивизий, чтобы выгнать партизан из Брянского леса. Они образовали цепочку и стали прочесывать лес вокруг Чухраев и Смелижа, где обосновалась южная партизанская группа. Немцы думали выдавить врага на открытую пойму Десны, но партизаны прорвали немецкую цепь и отправились в сторону фронта. Жители близлежащих деревень были не столь удачливы и попали в окружение к немцам.

30 мая 1943 года немцы окружили всех, кто оставался в лесу возле Чухраев и стали выгонять из землянок. Люди второпях собирали еду и вещи. Ольга Ивановна рассказала мне, что ее семья кое-как покидала еду и запасы в мешок. Всю лишнюю одежду они постарались надеть на себя, чтобы потом менять ее на продукты. Те, у кого были коровы, забирали их с собой. Фашисты прогнали их через деревню и по дороге в Смелиж, поджигая оставшиеся дома, бросая бутылки с керосином в окна. Всех, кто пытался выйти из колонны, убивали.

Запуганные жители провели ночь в поле рядом со Смелижем, а на следующий день к ним присоединили других людей, которых также выгнали из лесов вокруг деревни. Потом их погнали за шестьдесят километров на немецкую базу в Локте, в охраняемой колонне, протянувшейся на два километра и увеличивающейся по мере прохождения партизанских деревень. Они ели сырой картофель и грызли зерно. Женщины несли младенцев. Старшие дети шли сами, но никто не жаловался.

Когда они покинули партизанский край и стали проходить через деревни, оккупированные немцами, жители кричали им, что фашисты всех, кто приходит в Локоть, убивают. Когда жители пришли в Локоть в тот вечер, охранники погнали их в баню, чтобы они вымылись и избавились от вшей. Мужчин погнали в одну сторону, женщин и детей в другую. Семьи были разделены. Они не успели даже попрощаться. Мужчин и женщин посадили в разные вольеры, обнесенные двенадцатью рядами колючей проволоки. Ольга Ивановна пересчитала их. Фашисты отобрали у них коров и другой скот. Спали они на земле. Фашисты давали им вареную картошку и воду. Ольга Ивановна рассказала, что когда немецкий солдат давал картошку, то он давал ее каждому по-отдельности. Но когда этим занимался русский полицай, то он швырял весь горшок через ограду. Пленники отталкивали друг друга, чтобы схватить еду. Детей давили и били.

Сукины сыны, - сказала мне Ольга Ивановна. – Немцы с нами лучше обращались, чем свои.
- Ну, по крайней мере, что касалось еды, - добавила она.
Это был единственный раз, когда я услышала от нее ругательство.

Вскоре после того как пленники прибыли в лагерь, фашисты приказали расстрелять всех мужчин и мальчиков старше двенадцати лет. Полицаи выстроили их вдоль ямы на глазах у матерей, жен, детей и внуков. Палачи сказали им:
- Встаньте рядом с родными, и вы будете лежать вместе.

Они стреляли из автоматов, а люди падали в яму один за другим. Потом их засыпали землей, хотя некоторые еще были живы. Ольга Ивановна сказала, что еще три дня там стоял стон, и шевелилась земля.

После двух месяцев пребывания в лагере Локтя, детей и женщин погрузили в восемь теплушек и отвезли в Минск. Из Минска некоторых женщин отправили на работы в Германию в концентрационные лагеря. Теплушку, где была Ольга Ивановна, прицепили к паровозу еще с десятью другими вагонами, заполненными женщинами и детьми, и отправили на Украину. Когда поезд остановился, дородный немецкий офицер объявил, что они направляются на работы в колхозах на оккупированной территории.

К поезду подогнали десятки телег, которые их и увезли. Украинские возницы велели им проверить, находятся ли они вместе со своими родственниками, иначе их могут развести по разным деревням.

Ольгу Ивановну, ее сестру, двух золовок и их пятнадцать детей, а также еще девять других семей из Чухраев привезли в маленькую украинскую деревню Круты. Они жили в школе и выпрашивали еду у деревенских жителей. По непонятным для Ольги Ивановны причинам полицаи не разрешали им работать в поле, чтобы они могли вырастить еду. Возможно, полицаи им не доверяли, так как они были из партизанских краев. Они ели одну картошку, которую им давали сердобольные местные жители. Они варили ее на костре на школьном дворе. Один наиболее злобный полицай каждый вечер приходил к костру и плевал в котелок. У одной из женщин был грудной ребенок. Полицай отрывал его от ее груди, когда она его кормила, и плевал ему в лицо со словами:
- Партизана кормишь!

В конце концов, ребенок умер.

Сочувствуя перемещенным семьям, одноногий бухгалтер в колхозе нанял Ольгу Ивановну давить масло из кунжута и мака у него дома. Он давал ей пол-литра масла каждый день в счет оплаты. Его жена иногда давала ей буханку хлеба.
- Детям, - говорила она.

Партизанское укрытие. A Partisan shelter.

После победы над фашистами на Курской дуге 17 июля 1943 года Красная армия начала гнать гитлеровские войска из России. Суземку освободили 5 сентября 1943 года, а всю Брянщину – 17 сентября. В октябре, продвигаясь на Берлин, Красная армия освободила украинскую деревню, где жили переселенцы из Чухраев. Наконец, они могли вернуться домой.

Но Ольга Ивановна и девять других семей, переселенных в украинскую деревню Круты, остались в ней до весны вместо того, чтобы вернуться в сожженные Чухраи и встретить зиму без крыши над головой. Двадцать два человека жили в двухкомнатном доме. Они отыскивали зерно на элеваторе, который разбомбили партизаны. Хлеб и каша, которую они из него готовили, пахли дымом.

В апреле 1944 года Ольга Ивановна и ее семья приехали на поезде на станцию Нерусса в тридцати пяти километрах от Чухраев. Они притащили мешки с едой в деревню, где они обнаружили только сгоревшие срубы домов, в которых они когда-то жили. Видны были только низкие крыши погребов, возможно фашисты сочли их слишком незначительными, чтобы разрушать. Ольга Ивановна и ее семья жила в темном погребе почти четыре года после войны. Иногда Ольга Ивановна разрешала своим дочкам на короткое время зажечь для света коптилку - хлопковую нитку, замоченную в растительном масле. Для тепла они разводили костер на полу погреба, а дым выходил через маленькое отверстие на потолке. Большую часть времени они мерзли, а одежда у них совсем износилась.

В эти трудные времена после войны, единственное, чем Ольга Ивановна и другие женщины могли зарабатывать деньги, была продажа лыка - основы, из которой плетут лапти - основную обувь крестьян. Ольга Ивановна возила по двадцать вязанок лыка на санках за восемьдесят километров до городка Погар, где цена за вязанку лыка была выше, чем в Трубчевске, который окружен лесом. В обмен она покупала тридцать килограммов пшеницы на рынке. За одну поездку туда и обратно Ольга Ивановна стаптывала по две пары лаптей. Ее мать делала ей новую обувь и заготавливала новые вязанки на продажу, пока Ольга Ивановна отвозила предыдущую партию на рынок. Как только новая обувь была готова, она снова отправлялась в путь. Так как лапти это не теплая обувь, Ольга Ивановна обертывала ноги кусками материи, портянками, и надевала обувь поверх них. Игорь носит портянки для резиновых сапог. Он говорит, что они лучше, чем носки, так как они теплее и не сползают.

Ольга Ивановна ходила туда и обратно в Погар за три дня и две ночи. Ночевала она в лесу или у добрых людей, которые ей встречались по дороге. За ночлег она давала им одну вязанку лыка. Спустя почти пятьдесят лет, я видела слезы у нее на глазах, когда она вспоминала доброту старика и его жены, которые всегда помогали ей в дороге. Они кормили ее и сушили ей одежду на печке. Увидев лохмотья у нее на ногах, старик дал ей новые портянки и кусок хлеба на дорогу.

В 1945 году в Чухраях восстановили колхоз, и все жители стали работать. Колхоз не спас от второго голода, который случился в 1947 году. Урожай в тот год был бедный, а большинство деревенских жили в погребах и времянках. В тот год в деревне умерло пятнадцать детей, включая восьмилетнюю дочку Ольги Ивановны Антонину. Потом в 1956 году она родила еще одну девочку, Тамару, отцом которой был сосед, который впоследствии сошел с ума и застрелился.

Все еще голодая, деревенские потихоньку восстанавливали свои дома. Без какого-либо транспорта и даже без лошадей, они могли использовать только те материалы, которые были рядом с деревней. Большинством тех, кто пережил войну и вернулся в Чухраи, были женщины, поэтому строительство ограничивалось тем весом, который они могли поднять. Они строили традиционные срубы, но бревна были короче - такими, которые три - четыре женщины могли притащить из лесу. Поэтому все дома в Чухраях одинакового маленького размера: две смежные комнаты, каждая размером четыре на четыре метра. Когда я впервые приехала в Чухраи, я была удивлена, что дома такие маленькие, несмотря на то, что вокруг столько земли. Только позднее я нашла этому объяснение.

Услышав, что пришлось жителям пережить во время войны и после нее, я преисполнилась уважением к моим соседям за их способность стойко переносить тягости и трагедии, за их чувство собственного достоинства и за решимость двигаться вперед.

Шумел сурово Брянский Лес…

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли на битву партизаны.

Тропою тайной меж берёз
Спешили дебрями густыми,
И каждый за плечами нёс
Винтовку с пулями литыми.

И грозной ночью на врагов
На штаб фашистский налетели
И пули звонко меж стволов
В дубравах брянских засвистели

В лесах врагам спасенья нет:
Летят советские гранаты.
И командир кричит - "Вперёд!
Громи захватчиков, ребята!".

Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы;
И сосны слышали окрест,
Как шли с победой партизаны.

Осенью 1942 года в адрес политуправления штаба Брянского фронта от начальника Брянского штаба объединенных партизанских отрядов А.П. Матвеева пришла необычная радиограмма: "Оружие у нас есть, в случае чего можно забрать у врага, а вот песню, как трофей, не возьмешь. Пришлите нам песню".
Создать песню о партизанах Брянщины было поручено поэту Анатолию Сафронову и композитору Сегизмунду Кацу. Срок был определен до 7 ноября. Сафронов очень быстро написал текст. Перед композитором встал вопрос, какую музыку использовать в данном случае. Партизанский быт не подразумевает больших строевых переходов - следовательно, марш не подходит, песенный вальс, популярный в те годы, в лесу не станцуешь. Тогда на память пришли народная песня "Ревела буря, дождь шумел» и забытая мелодия патриотической песни 1812 года «Шумел, гремел пожар московский…". Эпическая песня как нельзя лучше подходила: ее можно тихо петь и у костра, и в землянке. Именно такой патриотической, суровой, величественной, соответствующей характеру народных мстителей и получилась эта замечательная песня.
К моменту окончания написания песни С. Кац был командирован в штаб Брянского фронта в помощь фронтовому ансамблю песни и пляски, а поэт А. Сафронов – туда же, в штаб фронта военным корреспондентом газеты "Известия". Песню же планировалось сперва прослушать в хоровом исполнении, а затем передать по радио, но авторам стало известно, что в канун 25-ой годовщины Октябрьской революции в расположение партизанских отрядов вылетает борт с грузом. Было решено отправиться с песней к партизанам. К сожалению, место нашлось только для одного пассажира – Сафронова. Накануне Сигизмунд Кац, огорченный невозможностью вылететь, несколько раз напел соавтору мелодию.
Самолет благополучно приземлился в партизанском крае близ города Трубчевска. Праздничный вечер проходил в землянке в ночь на 7 ноября, начальник штаба объединенных партизанских отрядов А.Матвеев представил всем поэта, корреспондента Анатолия Сафронова, объявив, что он еще привез песню, специально написанную для брянских партизан.
Из воспоминаний поэта: "Я спел один раз, меня попросили спеть еще, потом в третий раз. И вдруг кто-то вспомнил, что имеется свой гармонист, что у него хороший слух. На другое утро привели слепого гармониста. Мы посидели около часа, я напевал ему мелодию, а к концу этого часа он пел вместе со мной. Вокруг нас, среди сгоревшей деревни, собрались люди и тоже вместе с нами пели песню "Шумел сурово брянский лес".
Так состоялась необычная премьера песни, ставшей гимном партизан.
По возвращении в Москву авторы передали песню на радио, где она прозвучала в проникновенном исполнении Георгия Абрамова, после чего получила популярность не только у партизан, но и у фронтовиков.
В сентябре 1966 года при торжественном открытии монумента в память о воинах Советской Армии и партизан, освободивших город Брянск от немецких захватчиков, состоялась вторая премьера песни. Каждый час на площади Партизан, где расположен монумент, раздаются куранты: звучат первые такты песни "Шумел сурово брянский лес".
А в 1998 году 5 ноября согласно Закону Брянской области "О символах Брянской области" эта песня стала Гимном Брянской области.
***
Сейчас уже, конечно, стерлись в памяти какие-то подробности и частности, связанные с тем временем, когда рождалась песня "Шумел сурово Брянский лес...". И все же... И все же уйти, изгладиться эти воспоминания не могут.
Труд поэта и композитора всегда очень ответствен и вместе с тем в чем-то всегда неизвестен. Помнится поздняя осень 1942 года, когда в Москве начальник политуправления Брянского фронта Серафим Китаев встретился с композитором Сигизмундом Кацем и со мной и передал просьбу тех, кто сражался в эти суровые дни 1942 года в Брянских лесах, о том, чтобы мы написали для них песню.
Это было созвучно мыслям и настроениям, которые властвовали тогда нами, потому что, еще и не бывая за чертой фронта, мы уже знали о героической борьбе тысяч советских людей - и военных, оказавшихся на оккупированной территории, и рабочих, и колхозников, партийных работников и интеллигенции Брянщины. Мы уже читали многое в газетах о тех, которые появлялись в сводках Советского Информбюро, обозначенные загадочным выражением "товарищ Н.". Мы знали о многом, что делалось в эти суровые дни, когда на Дону, на Волге, на Северном Кавказе шли сражения, когда, если не под самой Москвой, то уж и не так далеко от нее, все еще находились фашистские оккупанты, когда Ленинград был в блокаде и вся страна напряжена до предела...
Мы сидели с композитором у рояля и думали: какая же это должна быть песня? Что в ней нужно сказать, какими словам и выразить думы тех, кто был там, за линией фронта, и ежедневно слушал сообщения с Большой земли?
Помнится, что где-то грели нашу душу такие народные песни, как "Ревела буря, дождь шумел", "Шумел-горел пожар Московский", песни эпические, в которых была выражена душа народа, патриотический порыв и мужество русских людей.
Так и начала создаваться эта песня в набросках, отталкиваясь от первой строчки "Шумел сурово Брянский лес...".
В ту пору я был военным корреспондентом газеты "Известия", и, когда строки этой песни, рожденные еще в Москве, были готовы, я получил задание своей редакции выехать на Брянский фронт. Композитор Сигизмунд Кац по приглашению политуправления фронта с этой песней отправился туда же для того, чтобы передать из рук в руки, а точнее, из уст в уста песню фронтовому ансамблю.
Таким образом, мы оказались в городе Ефремове. Первая наша встреча была с ансамблем песни и пляски Дома Красной Армии Брянского фронта. Ансамбль очень хорошо принял песню. Ее сразу запели, протяжную, где-то во второй половине энергичную. Нам сказали, что мы почувствовали характер народных мстителей Брянщины. Конечно, мы были очень рады этому обстоятельству. Но нам хотелось большего, чем просто передать песню в руки военного ансамбля. Совершенно естественно было бы доставить песню в Брянские леса и там вручить тем, кому ее посвящали, и еще раз проверить, то ли мы написали.
Мы попросили командование фронта разрешить нам или, в крайнем случае, одному из нас перелететь линию фронта. Приближался канун 25-й годовщины Великой Октябрьской революции, и уже тогда, когда мы почти совсем не ждали, что такая возможность представится, нас нашли в Доме Красной Армии и сказали, что военному корреспонденту "Известий" Софронову вылет в расположение брянских партизан разрешен. Одному.
Может быть, это и не имеет прямого отношения к песне, но я хорошо помню, что у меня в кармане шинели было два сухаря, через плечо сумка от противогаза, в которой были полотенце и записная книжка и еще всякая мелочь, а в памяти - мелодия и слова нашей песни.
Темным вечером вместе с начальником Брянского штаба объединенных партизанских отрядов товарищем Матвеевым, бывшим секретарем Орловского обкома ВКП (б), и специальным корреспондентом газеты "Красная звезда" полковником Крайновым сидели в холодном самолете, загруженном боеприпасами, медикаментами, продовольствием и праздничными подарками для брянских партизан, приготовленными теми, кто находился на Большой земле. Самолет взлетел, мы оказались в темном небе и пошли к линии фронта. Где-то внизу виднелись вспышки зениток. Сверху небо было чистое, над нами сверкали звезды... Так молча летели, пока самолет не начал терять высоту, снижаться. Вскоре увидели горящие костры. На эти костры и пошел самолет, опускаясь на лед озера. Открылись двери самолета, и мы оказались в объятиях людей, которые ожидали нас в этот предпраздничный вечер.
Товарищ Матвеев сказал: "Вот поэт Софронов, кроме того, что он корреспондент, еще привез песню, которая специально написана для брянских партизан". Все это было в районе города Трубчевска, в освобожденных районах Брянщины, где была Советская власть, где в лесах, в землянках находились партизаны. Так и мы оказались среди них.
И вот уже поздний вечер. Мы сидим в одном из домов за столом среди людей, которые жадно расспрашивают нас о жизни на Большой земле, о московских новостях, о настроении и обо всем том, что может интересовать самых близких людей. Там я сказал, что очень хотел бы спеть нашу партизанскую песню, может быть, кто-то запомнит ее, потому что нам хотелось бы оставить ее здесь, в Брянских лесах. Мне не раз приходилось петь свои песни, но, пожалуй, такого волнения, как именно в эту ночь на 7 ноября 1942 года, я никогда не испытывал...
Я ее спел один раз, меня попросили спеть еще раз, потом в третий раз. Меня обнимали. И вдруг кто-то вспомнил, что имеется свой гармонист, и что надо его обязательно к утру найти и привести сюда, и что у него хороший слух, и что он обязательно запомнит ее...
На другое утро в этом же доме оказался слепой гармонист. Я не помню ни его имени, ни фамилии. Я посидел с ним около часа, медленно напевая ему мелодию песни, и где-то уже к концу этого часа он пел эту песню со мной, а вокруг нас собрались в этом деревянном доме среди сгоревшей деревни люди и тоже вместе с нами пели песню "Шумел сурово Брянский лес...".
В полдень товарищ Матвеев на поляне вручал ордена и медали отличившимся в боях с фашистскими оккупантами партизанам. Я стоял в стороне на полянке и смотрел на этих людей, выстроившихся среди заметенных снегом сосен. Каждый из них подходил к товарищу Матвееву за наградой и, вытягиваясь, по-военному, отдавал честь, произносил слова: "Служу Советскому Союзу!"
В тот же день, уже верхом на конях, мы отправились дальше в один из отрядов, расположенных в глубине Брянского леса. И снова я пел эту песню, но на этот раз уже в землянке, и все повторяли за мной слова:
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались темные туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли на немцев партизаны...
Прошло несколько дней. Мы каждый день узнавали подробности партизанской жизни, прощались с теми, кто уходил на задания, и снова встречали их, узнавали быт, неповторимый быт партизанской жизни.
И так же неожиданно, как это было и 6 ноября, в один из дней, под вечер, когда мы снова находились в этой уцелевшей избе, вошел товарищ и сказал: "Корреспонденты "Красной звезды" и "Известий", отправляйтесь к самолету!"
Мы снова оказались где находились раненые должен был доставить на том же озере, у самолета, и ребятишки, которых самолет вместе с нами на Большую землю.
Самолет поднялся над Брянским лесом. В последний раз взглянули мы через замороженные окна на белые верхушки сосен.
Ни я, ни мой друг Сигизмунд Кац, конечно, не думали тогда о том, что эта песня осталась не только в Брянском лесу.
До сих пор и в сердце, и в памяти храним те дни, отливающие под зимним солнцем медью высокие стволы сосен Брянского леса, и глаза, и теплые руки тех, кто уходил по тайным тропкам громить захватчиков и возвращался с победой.