Вульгаризмы: примеры слов в русском языке. Вульгаризмы и матизмы

Вульгаризмы

(от лат. vulgaris - грубый, простой) - слова и выражения, свойственные фамильярной или грубой речи. Используются писателями для усиления выражаемой мысли, более эмоциональной характеристики персонажей.

Пример: вместо "лицо" - "морда, рожа, рыло, харя";

вместо "есть" - "жрать, лопать".

К любым

чертям с матерями

любая бумажка...

В. Маяковский

"Вульгаризмы применяются с различными целями ( , указание на среду, к которой принадлежит лицо, на уровень культуры и др.) в прямой речи персонажей. В авторской речи вульгаризмы встречаются достаточно редко (см. Маяковский)" (Е. Аксенова).

Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению. От аллегории до ямба. - М.: Флинта, Наука . Н.Ю. Русова . 2004 .

Смотреть что такое "вульгаризмы" в других словарях:

Вульгаризмы - грубые и не принятые в литературной речи слова или неправильные по форме выражения. В. вводят иногда в речь персонажей или текст художественного произведения в качестве преднамеренного стилистического элемента для придания определённого… … Большая советская энциклопедия

Вульгаризмы - … Википедия

вульгаризмы - (от лат. vulgaris простонародный). Грубое слово или выражение, находящиеся за пределами литературной лексики. Вместо лицо морда, рожа, рыло, харя; вместо есть жрать, лопать; вместо умереть окочуриться, околеть, сдохнуть … Словарь лингвистических терминов

вульгаризмы - ВУЛЬГАРИ´ЗМЫ (от лат. vulgaris простой) грубые, не принятые в литературе слова или неправильные по форме выражения, вставленные в текст художественного произведения для придания ему определенного бытового колорита или в качестве умышленного… … Поэтический словарь

ВУЛЬГАРИЗМЫ - (от лат. vulgaris простонародный) грубые слова или выражения, находящиеся за пределами литературной лексики. Напр., вместо лица морда, рожа, рыло, харя; вместо есть жрать, лопать … Профессиональное образование. Словарь

Вульгаризмы - (от лат. vulgaris простонародный) грубое слово и или выражение, находящееся на нижней границе просторечия за пределами лит. лексики и фразеологии. К В. относятся слова харя, морда, рожа, рыло (вм. слова лицо), жрать, лопать, хавать (вм. есть),… … Российский гуманитарный энциклопедический словарь

Вульгаризмы - (от лат. vulgaris простой, обыкновенный) см. Культура речи … Лингвистический энциклопедический словарь

Внелитературная лексика - – это слова и словосочетания, а также их отдельные значения, находящиеся за пределами лит. языка. К ним относятся диалектизмы, вульгаризмы, жаргонизмы и арготизмы, просторечия и под. Все эти единицы языка время от времени пополняют его… … Стилистический энциклопедический словарь русского языка

Хуй - Внимание! Данная страница или раздел содержит ненормативную лексику. У этого термина существуют и другие значения, см. Хуй (значения) … Википедия

Йух - Слово хуй, написанное на скале на Гавайях Данная статья посвящена особенностям употребления слова «хуй». О значении слова см. Половой член. Хуй ненормативное, бранное название мужского полового члена в русском и некоторых других славянских… … Википедия

Книги

Купить за 320 грн (только Украина)
Введение в изучение слэнга - основного компонента английского просторечия , В. А. Хомяков. Настоящая книга представляет первую в отечественной англистике попытку дать подробный анализ компонентов просторечия как нормы второго уровня. Автор излагает историю вопроса и рассматривает в…

Вульгаризмы (грубые, бранные слова и выражения) представляют собой крайнюю степень просторечия. Они в отличие от разговорно-просторечных слов и фразеологизмов находятся за гранью литературного словоупотребления, так как обезображивают нашу речь и свидетельствуют о низком культурном уровне произносящего их человека. Саркастически высмеиваются подобные люди в опубликованной в газете «Известия» пародии на известную басню И.А. Крылова, рассказанную учеником, который наслушался жаргонных и просторечных нелитературных выражений от отца и старшего брата.

Вороне кореш Бог послал по блату сыру.

Она его всосала в носопыру

И оттянуться впёрлась телка сдуру

На самую лесную верхотуру.

Ворона сыр в рубильнике зажала,

А снизу ей лиса арапа заправляла.

Прикалывалась: «Спой, чувиха, спой!

Ведь тенор твой до одури крутой!»

Ворона в кайфе варежку раскрыла –

Сыр хряпнулся мочалке прямо в рот.

Лисе-халявщице неслабо пофартило.

Мораль: жри сыр шустрей, а то дружбан сопрёт!

Удачно использовал вульгаризмы как выразительные средства создания отрицательного речевого портрета персонажа М. Зощенко в рассказах «Аристократка», «Стакан», «Нервные люди», «Пассажир», «Гости», «Бешенство» и др. Например, в рассказе «Нервные люди», в котором повествование, как и в большинстве произведений Зощенко, ведется от лица малообразованного человека и, в частности, высмеиваются взаимоотношения жильцов коммунальных квартир, встречаем немало просторечных слов и выражений, создающих острый комизм:

…Инвалиду Гаврилову последнюю башку чуть не оттяпали (…) Пожалуйста, – отвечает, – подавитесь, Дарья Петровна, своим ежиком (…) Все жильцы, конечно, поднаперли в кухню. Хлопочут. Инвалид Гаврилыч тоже является.

– Что это, – говорит, – за шум, а драки нету?

Тут сразу после этих слов подтвердилась драка. Началось.

А кухонька, знаете, узкая. Драться неспособно. Тесно. Кругом кастрюли и примуса. Повернуться негде. А тут двенадцать человек вперлось. Хочешь, например, одного по харе смазать – троих кроешь (…)

А инвалид, чертова перечница, несмотря на это, в самую гущу вперся. Иван Степанович, чей ежик, кричит ему:

– Уходи, Гаврилыч, от греха. Гляди, последнюю ногу оборвут.

Гаврилыч говорит:

– Пущай, – говорит, – нога пропадает! А только, – говорит, – не могу я теперича уйти. Мне, – говорит, – сейчас всю амбицию в кровь разбили.

– Запасайтесь, дьяволы, гробами, сейчас стрелять буду! <…>

Крайней степенью вульгарности характеризуется мат. Широко распространённые в быту и на производстве нецензурные, субстандартные, а точнее – грязные слова и выражения режут слух и унижают достоинство интеллигентного человека. Речь молодёжи на улице не только сплошь пестрит матом, но и нередко полностью состоит из обсценной лексики и фразеологии. Употребляющие подобные слова и выражения люди, к сожалению, не испытывают чувство стыда или дискомфорта, хотя материться в общественном месте – в сущности то же самое, что голому выйти на улицу или прийти на работу. Разница лишь в том, что в первом случае обнажается тело, а во втором – примитивно убогие, низменные мысли и чувства (точнее, отсутствие каких-либо мыслей или чувств).

Во многих литературных языках неприличных слов нет, но они не являются только нашим «национальным достоянием». Нецензурные слова остались нам в наследство не «от древних времен крепостного права и татаро-монгольского ига» (80, с.171), хотя есть подтверждения тому, что на севере, где иго было слабым, таких слов почти не употребляли, тогда как на юге они были обычны. Согласно одной из наиболее вероятностных гипотез, мат возник гораздо раньше – в то время, когда наши первобытные предки начали одеваться и появление голым в обществе стало неприличным. Непристойными стали и слова, называющие скрытые под одеждой части тела. Например, как замечает профессор С.Я. Гехтляр, наиболее часто употребляемое непечатное слово из трех букв – это подвергшаяся в языке древних славян субстантивации (переходу в существительное) и табуированию форма повелительного наклонения глагола ховать (= прятать). Сравните: жевать – жуй, совать – суй, ковать – куй и т.п.

Многие нецензурные слова возникали в результате переосмысления и экспрессивного снижения общеупотребительных и даже высоких слов. Такая участь постигла, например, известное слово, именующее распутницу, которое по происхождению было высоким славянизмом и до ХV века имело значение ‘лжец, обманщик‘ (что связано с общим значением корня блуд ). Это существительное долго употреблялось в прямом значении, но во времена бироновщины (1-я половина ХVIII в.) исчезло из книг как непристойное слово. Академические словари его не включают, но «Словарь русского языка ХVIII века» дает его со всеми производными, оговаривая, что после 30-х годов оно стало непечатным.

Заслуживает внимания гипотеза, что матерная брань имела культовую функцию в славянском язычестве и, тем самым, отчётливо выраженный антихристианский характер. Именно поэтому сквернословие обличалось в посланиях патриархов и митрополитов и запрещалось царскими указами. Например, постановления Стоглавого собора (1551) Иван Грозный в 1552 г. велел кликать по торгам, чтобы православные христиане «матерно бы не лаялись, и отцем и матерью скверными рѣчми друг друга не упрекали, и всякими б неподобными рѣчми друг друга не укоряли». На искоренение мата были также направлены послания патриарха Иосафа І (1636), указы царя Алексея Михайловича (1648) и др. запретительные акты церкви и государства.

Но эта «помойная яма» языка до сих пор распространяет свой смрад, который в последнее время стал совсем нестерпимым. Ситуация осложняется тем, что отсутствие идеологической цензуры сегодня многими превратно истолковывается как отсутствие нормативно-филологической цензуры и всяческих табу. Некоторые авторы и ораторы не только позволяют себе использовать ненормативную лексику, но и утверждают, что запретом на сквернословие нарушается закон о свободе слова. Один из журналистов в газете «Московский комсомолец» делает интересное психологическое наблюдение. Он утверждает, что, потеряв память, люди в последнюю очередь забывают нецензурные слова, табуированные социумом, и при этом заявляет:

Русская ментальность вовсе не нуждается в том, чтобы мат был узаконен. Если матерщина будет «узаконена», – придется придумывать что-то новое. Ведь эмоциональная разрядка достигается из-за сознания того, что произносится срамное слово (газ. «Моск. комсомолец». – 2003. – 22 авг.).

Однако потребность в эмоциональной разрядке не может быть оправданием нецензурной брани как языка современной улицы или эстрады. Все образованные люди – филологи-русисты, школьные учителя, университетские преподаватели, журналисты и др. – должны всемерно препятствовать распространению этого уродства нашей речи в семье, школе, на производстве, во всех общественных местах, потому что нарушение норм речевого общения так же опасно и так же способствует деградации личности, как и нарушение норм поведения или морали.

Что же касается вопроса о правомерности использования нецензурных слов и выражений в качестве экспрессивных элементов художественной речи (вопрос этот может быть сформулирован и так: может ли мат выполнять эстетическую функцию?), то ответ на него скорее отрицательный, хотя такие известные прозаики как А. Солженицын, В. Астафьев, В. Аксенов, Ч. Айтматов, А. Рыбаков и др. иногда в стремлении к полному натурализму «протаскивали матерщину» на страницы своих произведений. Сегодня это стремление иногда доходит до абсурда, как у «вырвавшихся на творческий простор» бывших представителей литературного андеграунда (В. Сорокина, Э. Лимонова) и др., в псевдохудожественных произведениях которых порой трудно определить, какая лексика – общеупотребительная или субстандартная – преобладает в процентном соотношении.

Истинное мастерство состоит в том, чтобы художественное слово никогда не теряло своей эстетичности. Если же необходимо создать реалистический речевой портрет персонажа, в активный словарь которого входит нецензурная лексика, то лучше следовать примеру писателей-классиков, которые не используют в своих текстах подобные слова, но намекают на их употребление так прозрачно, что читателю сразу становится ясно, о чем идет речь. Например, стоит этому поучиться у Н.В. Гоголя:

– Эх, ты! А и седым волосом еще подернуло! Скрягу Плюшкина не знаешь, того, что плохо кормит людей?

– А! заплатанной, заплатанной! – вскрикнул мужик.

Было им прибавлено и существительное к слову «заплатанной», очень удачное, но неупотребительное в светском разговоре, а потому мы его пропустим. Впрочем, можно догадываться, что оно выражено было очень метко, потому что Чичиков, хотя мужик давно уже пропал из виду и много уехали вперед, однако ж все еще усмехался, сидя в бричке. Выражается сильно российский народ!

В поэтических произведениях мат тем более не допустим, поскольку никакой художественности в таком тексте быть не может. Например, нельзя назвать поэзией «срамные» опусы И.С. Баркова (1732 – 1768) и других авторов, которые пишут в традициях «барковщины». И если в числе стихотворений С. Есенина, пронизанных грустным и светлым лиризмом, мы встречаем «Пой же, пой на проклятой гитаре», то понимаем, что автор заслужил звание великого русского поэта вовсе не благодаря последней строфе из этого сочинения. Поэтому, наверное, стоит прислушаться к словам санкт-петербургского филолога В.В. Колесова, известного исследователя языковой нормы и пропагандиста речевой культуры.

Даже такой стилист, как И.А. Бунин, может употребить в своем рассказе «неприличное» слово. Вероятно, и современными писателями руководит желание резким словом обрисовать образ, вызывающий омерзение. Но одобрить это нельзя. Традиции изящной словесности в общем следуют за литературной нормой, и нарушения редки. Даже классики, пытавшиеся «черные» слова ввести в литературный язык, не преуспели в этом. Это не ханжество – это целомудрие, культура речи, уважение к собеседнику (43, с.78).

II.3 Вульгаризмы и жаргонизмы

Приведём определение вульгаризмов и жаргонизмов, как «источниках засорения речи» данное Михайловой и Головановой (5):

«Вульгаризм – это грубое слово или выражение, находящееся за пределами литературной лексики. Например, вместо лицо – морда, рыло, харя; вместо есть – жрать, лопать; вместо умереть – окочуриться, околеть, сдохнуть, откинуться».
Жаргонизмы - это «слова и словесные обороты, возникающие и применяющиеся в жаргонах – узкогрупповых "ответвлениях" от народного языка» (5).

Поэты иногда воспроизводят в своих стихах вульгарную речь со сниженной или пренебрежительной лексикой, которую услышали в уличных или просторечных выражениях. Это особенно характерно для песен поэтов-бардов, стихотворений-пародий, шуточных и сатирических стихов, стилизующих такую речь.
Например, у Высоцкого читаем:

Ко мне заходят со спины и делают укол.
Колите, СУКИНЫ СЫНЫ, но дайте протокол!
«Ошибка вышла» (1975)

Примеры вульгаризмов встречается и у поэтов-классиков.

Так, Есенин в поэме «Сорокоуст» (1920) писал:

Трубит, трубит погибельный рог!
Как же быть, как же быть теперь нам
НА ИЗМЫЗГАННЫХ ЛЯЖКАХ ДОРОГ?
ВЫ, ЛЮБИТЕЛИ ПЕСЕННЫХ БЛОХ,
НЕ ХОТИТЕ ЛЬ ПОСОСАТЬ У МЕРИНА?

Полно кротостью МОРДИЩЬ праздниться,
Любо ль, не любо ль - знай бери.
Хорошо, когда сумерки дразнятся
И ВСЫПАЮТ ВАМ В ТОЛСТЫЕ ЗАДНИЦЫ
Окровавленный веник зари.

Свист напоминает тропическую бурю. Аудитория подбегает к кафедре, мелькают кулаки. Сережа стоит на столе, невозмутимо улыбаясь. Кусиков вскакивает рядом с Есениным и делает вид, что достает из кармана револьвер. Я давно стою перед Есениным и требую, чтобы ему дали дочитать...

Тогда спокойно поднимается Брюсов и протягивает руку в знак того, что он просит тишины и слова...

Брюсов заговорил тихо и убедительно:

Я надеюсь, что вы мне верите. Я эти стихи знаю. Это лучшие стихи из всех, что были написаны за последнее время!

Позже В.Я.Брюсов назвал «Сорокоуст» «прекрасным стихотворением» и печатно (ПиР, 1922, кн. 7, сентябрь-октябрь, с. 59).

Аудитория осеклась. Сергей прочел поэму. Овации» (в кн.: «Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова».
М., 1990, с. 461-462) И.Н.Розанов свидетельствовал, что «через неделю-две не было, кажется, в Москве молодого поэта или просто любителя поэзии, следящего за новинками, который бы не декламировал «красногривого жеребенка». А потом и в печати стали цитировать эти строки...» (Восп., 1, 435...).

Что до эпатирующего зачина «Сорокоуста», то критики оказались к нему снисходительнее, чем первые слушатели поэмы. Эльвич (нераскрытый псевдоним) так обосновывал появление этих строк (со ссылкой на самого автора): «На мой вопрос о причине пристрастия к «крепким словцам» огненно-талантливый Сергей Есенин объяснил:

Хочется бросить вызов литературному и всяческому мещанству! Старые слова и образы затрепаны, нужно пробить толщу мещанского литературного самодовольства старым прейскурантом «зарекомендованных» слов: отсюда выход в цинизм, в вульгарность...

Здесь не простое литературное «озорство» и «баловство» (вообще говоря, очень близкое С.Есенину): здесь и муки слова и жажда меткого, пусть как угодно грубого всеопределяющего слова-выстрела, хотя вызов мещанству тут слишком часто обращается в вызов всякому здоровому художественно-артистическому вкусу, а жажда оригинальности - в актерское оригинальничанье, если не в мальчишеское кривлянье.
И эта нарочитая вульгаризация имеет в русской литературе свою почтенную традицию: вспомните хотя бы, какие словечки и коленца пускал в ход А.С.Пушкин...» (журн. «Художественная мысль», Харьков, 1922, № 10, 22-30 апреля, с. 7)» (348).

В стихотворении Есенина «Сыпь, гармоника! Скука... Скука...» (1923) такие строки:

Сыпь, гармоника! Скука... Скука...
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мною, ПАРШИВАЯ СУКА.
Пей со мной.

ИЗЛЮБИЛИ ТЕБЯ, ИЗМЫЗГАЛИ,
Невтерпёж!
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
ИЛИ В МОРДУ ХОШЬ?

В поэзии Маяковского мы встречаем много примеров вульгаризмов, они характерны для его поэзии, являлись его излюбленными словечками и использовались как декламационные приёмы эмоционального воздействия на публику. Некоторые из вульгаризмов он даже выдумывал как собственные окказионализмы.

И тогда уже - скомкав фонарей одеяла –
ночь ИЗЛЮБИЛАСЬ, ПОХАБНА и пьяна…

«Адище города» (1913).

…капитал -
его ПРЕПОХАБИЕ.
«Вызов» (1925).

…ушку девическому
в завиточках волоска
с ПОЛУПОХАБЩИНЫ
не разалеться тронуту.
«Во весь голос» (1929-1930)

Вульгарный глагол излюбить использовал позднее в своём стихотворении и Есенин.

Выражение Маяковского «Капитал - его препохабие» стало крылатым
Это выражение «используется как ироническая, уничижительная оценка страсти к накопительству, алчности, власти денег и т.п.», - пишет Вадим Серов, автор-составитель Энциклопедического словаря крылатых слов и выражений (271).

«Слово «препохабие», адресованное к капиталу, построено по образцу «преподобия», но его смысловое содержание взрывает ту внешне почтительную форму, в которую оно саркастически заключено, и слову придается разоблачительный, откровенно издевательский характер».

Обращая внимание на указанные вульгаризмы, тем не менее, нужно различать оправданные и неоправданные их употребления, что зависит от контекста.
Возьмём, к примеру, слово жрать. Да, это, безусловно грубое слово, но всегда ли оно означает вульгаризм? Всегда, если адресовано к людям. Ну, а если не к людям, а животным, или к неодушевлённым сущностям, стихийным бедствиям или ужасным явлениям, то употребление этого слова в поэзии может быть оправдано.

Вот примеры из поэзии Маяковского:

И когда -
все-таки!-
ВЫХАРКНУЛА давку на площадь,

Спихнув наступившую на горло паперть,
думалось: в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!

А улица присела и заорала:
«Идемте ЖРАТЬ!»
«Облако в штанах» (1914-1915)

Если
блокада
нас не сморила,
если
не СОЖРАЛА
война горяча -
это потому,
что примером,
мерилом
было
слово
и мысль Ильича.
«Ленинцы» (1930).

В первом из этих примеров, хотя говорится об улице, имеются в виду всё-таки люди, наполняющие её. И в этом случае мы имеем дело с вульгаризмом.
Во втором же случае, в котором речь идёт о блокаде и войне, применение такой грубой лексики вполне оправдано.

Приведём соответствующие примеры и из старой, классической поэзии.

Жуковский в стихотворении «Шильонский узник» (1821-1822), которое является переводом романтической поэмы с соответствующим названием Джорджа Байрона (англ.: «The Prisoner of Chillon») (1816), тоже использовал грубое слово сожрала:

И двух СОЖРАЛА глубина;
Лишь я, развалина одна,
Себе на горе уцелел,
Чтоб их оплакивать удел.

Сделаем здесь к этому слову только ещё одно замечание. Его произношение уже не соответствует современной орфоэпической норме, требующей в данном случае постановки ударения не на первую, а на последнюю а, в конце слова: сожралА, так как этот глагол связан со следующим за ним существительным женского рода глубина. Применительно же к среднему роду существительного правильно было бы произноситьс ударением на а в середине слова: сожрАло (6).

Или вот возьмём, к примеру, вовсе не изящное, а стилистически сниженное слово пожрать.

В качестве орфоэпических норм Словарь ударений русского языка (7) указывают следующие варианты: пожрАл, пожралА, пожрАло, пожрАли, но пожрАла уже является отступлением от литературной нормы.

И Батюшков в стихотворении «На смерть Лауры» (1810), являющемся переводом стихотворения итальянского поэта XIV в. Франческо Петрарки, также применял именно такую форму:

Всё смерть похитила, всё алчная пожрАла -
Сокровище души, покой и радость с ним!
А та земля, вовек корысть не возвращала,
И мёртвый нем лежит под камнем гробовым.

С точки же зрения рассматриваемой темы о вульгаризмах мы должны отметить, что и у Жуковского и у Батюшкова применение соответствующих слов грубой лексики было вполне оправдано, и они в данных случаях вульгаризмами не являлись.

Пустыни смыты у мира с ХАРИ...
«150 000 000» (1919-1920)

Утихомирились бури революционных лон.
Подернулась тиной советская мешанина.
И вылезло
из-за спины РСФСР
МУРЛО
мещанина.
«О дряни» (1920-1921)]

Если
нас
вояка тот или иной
захочет
спровоцировать войной,-
наш ответ:
нет!
А если
даже в МОРДОБОЙНОМ вопросе
руку протянут –
на конференцию, мол, просим,
всегда
ответ:
да!
..................................
Если
хочется
сунуть РЫЛО им
в то,
кого судим,

Кого милуем,-
наш ответ:
нет!
«Универсальный ответ» (1923)

А на стенке
декорацией
КАРЛЫ-МАРЛЫ борода...
«Служака» (1928)

Здесь намёк на портрет Карла Маркса, вывешиваемый в кабинетах партийных и советских начальников.

К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение ПЛЁВОЕ.
«Стихи о советском паспорте» (1929)

Кроме вульгаризма – прилагательного плёвое, Маяковский в своих стихах употребил ещё и вульгаризм – существительное плевочки и вульгаризм – глагол наплевать:

Значит - кто-то называет эти ПЛЕВОЧКИ
жемчужиной?
«Послушайте!» (1914)

Мне НАПЛЕВАТЬ
на бронзы многопудье...
«Во весь голос» (1929-1930)

Наплевать - вульгарное слово, означающее безразличие, пренебрежение, презрение к кому-то или к чему-нибудь. Например, в выражении «Ему наплевать на всё и всех».

В той же поэме у Маяковского читаем ещё и более грубые строки:

Неважная честь,
чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
где ХАРКАЕТ туберкулёз,
где Б...Ь с хулиганом
да сифилис.

И в поэме «Облако в штанах» (1914-1915) выделим уменьшительные поцелуишко, образованное от литературного слова поцелуй, и церковки с пренебрежительным смысловым оттенком:

На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный ПОЦЕЛУИШКО броситься вырос.
Мама!
Петь не могу.
У ЦЕРКОВКИ сердца занимается клирос!

Весь последний стих в приведённом фрагменте («У церковки сердца занимается клирос!») носит пренебрежительный к церковным понятиям оттенок. Ведь слово клирос, означающее «место, на котором во время богослужения находятся певчие и чтецы, и клиросы, поющие на них, которые «представляют хоры ангелов, воспевающих славу Божию», имеют уважительное или даже священное значение для православной церкви.

«В «Церковном уставе» клиросом иногда называются и сами клирики или певцы с чтецами. Также клиросом может называться и хор певчих» (349).

В той же поэме встречаем ещё уменьшительный окказионализм любёночек:

Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный ЛЮБЁНОЧЕК.

В прологе поэмы «Война и мир» (1915-1916) поэт использует ещё один пренебрежительный окказионализм - любовишка:

Хорошо вам!
А мне
сквозь строй,
сквозь грохот
как пронести любовь к живому?
Оступлюсь -
и последней ЛЮБОВИШКИ кроха
навеки канет в дымный омут.

В поэме «Владимир Ильич Ленин» (1924) находим неологизм дрыгоножество (350). Так пренебрежительно Маяковский назвал балет в исполнении прославленной русской балерины Матильды Кшесинской, намекая ещё на её связи с императорскими особами, включая Николая II:

Дом
Кшесинской,
за ДРЫГОНОЖЕСТВО
подаренный,
нынче -
рабочая блузница.

Ещё приведём пример вульгаризма-окказионализма Маяковского из стихотворения без названия (1929-1930):

РАСПРАБАБКИНОЙ техники
скидывай хлам.

Выделив отмеченные вульгаризмы в стихах Маяковского, как одну из особенностей его поэзии, нужно сказать, что они стали примером и для некоторых поэтов последующих поколений.

Так, у Бродского в поэме «Шествие» (1961) также находим строку с вульгаризмом морда:

Так зарисуем пару новых МОРД…

В стихотворении Вознесенского «Лобная баллада» (1961) читаем:

Царь страшОн: точно КЛЯЧА, тощий,
почерневший, как антрацит.
По лицу проносятся очи,
как буксующий мотоцикл.

Литературная норма: стрАшен (6,7), а не страшОн.

Вульгарное слово кляча обычно применяется, говоря про старую или больную лошадь, впряжённую, например, в телегу, которую она еле тянет, но ещё иногда и про старую, некрасивую женщину (351). И здесь же поэтический архаизм очи, вместо глаза, причём, в контексте, связанном со словом мотоцикл.

Так, в одном четверостишие поэт смешал различные стили выражения: вульгарное кляча, просторечное страшон, архаично-возвышенное, поэтическое очи и современные технические слова антрацит и мотоцикл.

В стихотворении Евтушенко «Граждане, послушайте меня...» (1963) обратим внимание на слово мура:

И сплясать, а прочее - МУРА!
Впрочем, нет, - ещё поспать
им важно.
Что он им заладил неотвязно:
«Граждане, послушайте меня...»?

Слово мура - просторечие, ставшее со временем вульгаризмом с изменённым смысловым значением (25, 140, 352). Это слово считалось диалектизмом и было отмечено ещё в словаре Даля (84) как слово областного значения,означавшего синоним тюри, то есть означавшее «крошеный хлеб в квасу». Например, в выражении «завтракать мурою».

В то же время, «мурать кого-то» , согласно указанному словарю, значит дразнить (84).

Ещё есть жаргонное слово или арго (от франц. Argot - жаргон) мурить. Арго – это «тайный язык социально - ограниченной группы населения, противопоставляющей себя остальным людям: воровское арго, студенческое арго, школьное арго» (353).

Мура означает также чепуху, ерунду, дело, состоящее из неважных мелочей, но хлопотливое и сложное (84, 140,151, 352) и рассматривается как разговорно-сниженная, то есть нелитературная форма в русском языке (151).

Ещё, по свидетельству «Словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка» Чудинова (1910), слово мура имеет происхождение из турецкого языка: «у турецких славян оно означало душу младенца, умершего без крещения или обрезания» (97).

И у Вознесенского в стихотворении «Антимиры» (1961) встречаем слово мура:

Да здравствуют Антимиры!
Фантасты - посреди МУРЫ.
Без глупых не было бы умных,
оазисов - без Каракумов.

В контексте фрагмента стихотворения Вознесенского слово «мура», хотя и написано с маленькой буквы, может быть, связано и с некими географическими обозначениями, или топонимами, которые, реально, существуют, правда с ударением на первый слог, как города в Испании и в Швеции (354).

Ещё в том же стихотворении Вознесенского встречаем просторечное, стилистически сниженное слово хмырь, означающее характеристику неприятного, нахального, пронырливого, странного, невзрачного человека (355):

Я сплю, ворочаюсь спросонок,
наверно, прав научный ХМЫРЬ.

Кроме того, следует отметить, что слова мура и хмырь вошли в криминальный слэнг, т.е. являются жаргонными выражениями уголовного мира и поэтому не могут являться литературной нормой.

Тем не менее, само название «Антимиры» и тема стихотворения Вознесенского оправдывают правомерность и такого употребления в сатирической и иронической поэзии, с учётом указанных пояснений и тона, заданного в этом стихотворении с самого начала:

Живет у нас сосед Букашкин,
в кальсонах цвета промокашки.
Но, как воздушные шары,
над ним горят
Антимиры!

И в них магический, как демон,
Вселенной правит, возлежит
Антибукашкин, академик
и щупает Лоллобриджид.
Но грезятся Антибукашкину
виденья цвета промокашки.

Здесь, к сказанному выше, нужно ещё отметить неграмотное написание склоняемого женского имени известной итальянской киноактрисы Джины Лоллобриджиды во втором катрене: поэту нужно было бы написать, в соответствии с нормой склонения, «щупает Лоллобриджиду».

Примечание: Это продолжение эссе "О литературных нормах в русской поэзии", которое в последней редакции публикуется по частям с продолжением начатой нумерации страниц и сносок, содержание которых будет опубликовано в заключительном разделе.
Продолжение следует.

Проблема литературного и нелитературного слова связана с наличием стратов в языке – социально и функционально обусловленных подсистем.

Так, разговорная лексика, хотя и характеризуется некоторой сниженностью, относится к литературному языку. К ней примыкает, но находится за пределами литературного языка лексика просторечная .

Термин «просторечие» обычно понимается двояко:

область неграмотной речи (мамаша, одёжа, деловой – в отриц. знач., склизкий, хворый, вертаться, серчать, издаля );
слова с ещё более сниженной, чем у разговорных слов, стилистической окраской; они всегда экспрессивны (балбес, дохлятина, оплеуха, задрипанный, толстопузый, дрыхнуть, орать, сдуру ).

Просторечие – это речь малообразованного городского населения, не владеющего нормами литературного языка. Просторечие реализуется главным образом в устной форме и в достаточно ограниченных, преимущественно бытовых ситуациях. Термин просторечие был введён Д.Н. Ушаковым . Иногда просторечные слова употребляют намеренно, например, политики или высокопоставленные чиновники с целью найти общий язык с целевой аудиторией . Просторечие может получать отражение в художественной литературе и в частной переписке. В целом сфера функционирования просторечия весьма узка и ограничена бытовыми и семейными коммуникативными ситуациями.

От территориальных диалектов просторечие отличается тем, что не локализовано в тех или иных географических рамках, а от литературного языка (включая разговорную речь, являющуюся его разновидностью) – своей некодифицированностью , ненормативностью, смешанным характером используемых языковых средств.

В современном просторечии выделяются два временны х пласта: пласт старых, традиционных средств, отчётливо обнаруживающих своё диалектное происхождение, и пласт сравнительно новых средств, пришедших в просторечие преимущественно из социальных жаргонов . В соответствии с этим различают просторечие-1 и просторечие-2.

Носителями просторечия-1 являются горожане пожилого возраста, имеющие низкий образовательный и культурный уровень; среди носителей просторечия-2 преобладают представители среднего и молодого поколений, также не имеющие достаточного образования и характеризующиеся относительно низким культурным уровнем. Возрастная дифференциация носителей просторечия дополняется различиями по полу: владеющие просторечием-1 - это преимущественно пожилые женщины, а среди пользующихся просторечием-2 значительную часть составляют мужчины.

Просторечие характеризуется языковыми особенностями на разных уровнях. Основными чертами просторечия на фонетическом уровне являются:

общая небрежность речи. Смазанная картина речи в артикуляторном и акустическом плане;
малая громкость, быстрый темп, раскрытие рта минимальное. Речь неразборчивая;
чрезмерное упрощение групп согласных. Пример: «скока » вместо «сколько », «щас » вместо «сейчас », «када » вместо «когда »;
невыразительная интонация;
упрощение фонетической структуры слова (устранение зияний: шпиён, радиво;
ассимиляция и диссимиляция гласных и согласных: мармалад, карасин, анжанер, скапидар, левольвер, секлетарь, транвай;
метатеза: тубаретка, соше (вместо шоссе);
сокращение числа слогов в слове: струмент, вакуироваться, ниверситет.

Для морфологического уровня характерно:

изменение морфологических характеристик (отнесение слов мужского рода к женскому: крыть крышу толью, занавески из тюли, женского – к мужскому: статуй вместо статуя – или к среднему: моё фамилие или иной тип склонения: церква , простынь , мысля , болезня );
склонение несклоняемых существительных: в пальте, без радива;
активизация форм множественного числа существительных мужского рода с ударными флексиями: взводА, срокА, обыскА, тросА, приискА, вызовА, сейнерА, тортА, супА, юпитерА и под.

На лексико-семантическом уровне отмечается:

редукция лексического значения (например, тенденция к моносемичному употреблению таких слов, как мотив, анализ, дисциплина, конституция и под.);
употребление слова в специфическом, нелитературном значении (куплет – "стихотворная строка", квадратный – "прямоугольный", инициалы – "имя и отчество");
распространено явление диффузности, неопределенности значений многих слов, в особенности слов оценочных; ср., например, размытость значений таких глаголов, как шпарить, жарить, наяривать и под.: Дождь так и шпарит (жарит, наяривает); Смотри, как он «Барыню» шпарит (жарит, наяривает); Он на гитаре с утра до вечера шпарит (жарит, наяривает); У них дочка по-английски с пяти лет шпарит (жарит, наяривает) ;
просторечие активно пользуется прямым метонимическим переносом: название свойств человека может становиться названием самого человека (В соседней квартире лимит живет; Это всё диабеты без очереди идут (реплика у дверей процедурного кабинета); Она рентгеном работает; У них бульдозеры знаешь сколь получают! (в значении "бульдозеристы") и т.п.

Для русского просторечия характерны особые формы обращения: братан , земляк , зёма , пацан (к молодому мужчине), отец , батя (к пожилому мужчине), мать (к пожилой женщине). Иначе, чем в литературном языке, образуются и формы имен собственных, например, при помощи суффиксов: -ок, -ян, -(ю)ха : Ленок, Санёк, (от Лена, Саша ), Толян, Костян (от Толя, Костя ), Катюха, Лёха (от Катя, Алёша ); ср. также Серый, Серёга, Макс . К пожилым носителям просторечия обращаются, используя слова дядя и тётя : дядя Коля, тётя Люба . Типичным для носителя просторечия является обращение на ты , независимо от возраста и пола собеседника.

Одна из очевидных особенностей – активизация элементов городского просторечия в необычных, ранее не свойственных ему сферах коммуникации – в средствах массовой информации, в официальной речи, в авторском повествовании художественных текстов. В.В. Химик считает, что складывающуюся ситуацию можно оценить по-разному: негативно («варваризация» языка, понижение уровня культуры), индифферентно (происходящее касается лишь уровня речи и не имеет серьезного отношения к языку в целом) и положительно (снятие запретов с речи, демократизация общения – залог развития и обогащения языка). В целом происходит борьба литературной нормы и массовой традиции.

Основными функциями современного просторечия являются номинативная (обозначение новых реалий или обновление старых), конативная (потребность выражения воздействия на среду) и экспрессивная (потребность в экспрессивном самовыражении). В большинстве случаев осознанное и преднамеренное использование ненормативных единиц оказывается одновременно и актом языковой игры. Её социальный аспект – реализация антиповедения, манифестация оппозитивности, отказ от языковых стереотипов (остаканиться, матюгальник, членовоз, шиз – шиза – шизуха – шизелово, наконтрабаситься, инсульт-привет ).

Ещё более сниженными, чем просторечные, являются вульгарные слова (вульгаризмы) , недопустимые в литературном языке (харя, слямзить и т.п.). Вульгарные слова употребляются при отрицательном изображении предметов и явлений, иногда с целью задеть, оскорбить, унизить людей, которых не уважают (дербалызнуть, жрать, трепло, зенки ). К вульгаризмам относятся и такие бранные слова, которые в первоначальном значении были названиями животных и птиц (боров, свинья, баран, змея, какаду ). Бранные слова образуются также путем переноса отрицательного или иронически-насмешливого значения некоторых других названий (колпак, туча, тумбочка ). В значении бранных слов используют собственные имена исторических деятелей и литературных персонажей (Гитлер, Иудушка ).

Употребление вульгарных слов недопустимо не только в книжной, литературной речи, но и в разговорной, бытовой. С грубостью речи следует бороться, особенно у детей, т.к. грубость влияет на ход мыслей и систему чувств, уничтожает эстетически высокое, внедряет пошлое и создает неприемлемую тональность речи.