Вечером 16 июля н[ового] ст[иля] 1918 года в здании Уральской областной Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией (располагавшейся в Американской гостинице города Екатеринбурга - ныне город Свердловск) заседал в неполном составе областной Совет Урала. Когда меня - екатеринбургского чекиста - туда вызвали, я увидел в комнате знакомых мне товарищей: председателя Совета депутатов Александра Георгиевича Белобородова, председателя Областного комитета партии большевиков Георгия Сафарова, военного комиссара Екатеринбурга Филиппа Голощекина, члена Совета Петра Лазаревича Войкова, председателя областной ЧК Федора Лукоянова, моих друзей - членов коллегии Уральской областной ЧК Владимира Горина, Исая Иделевича (Ильича) Родзинского (ныне персональный пенсионер, живет в Москве) и коменданта Дома особого назначения (дом Ипатьева) Якова Михайловича Юровского.

Когда я вошел, присутствующие решали, что делать с бывшим царем Николаем II Романовым и его семьей. Сообщение о поездке в Москву к Я. М. Свердлову делал Филипп Голощекин. Санкции Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета на расстрел семьи Романовых Голощекину получить не удалось. Свердлов советовался с В.И. Лениным, который высказывался за привоз царской семьи в Москву и открытый суд над Николаем II и его женой Александрой Федоровной, предательство которой в годы Первой мировой войны дорого обошлось России.

Именно всероссийский суд! - доказывал Ленин Свердлову: - с публикацией в газетах. Подсчитать, какой людской и материальный урон нанес самодержец стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому не нужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в доброго батюшку-царя. Не только, дорогой мой Яков Михайлович! Давно ли передовой ваш питерский рабочий шел к Зимнему с хоругвиями? Всего каких-нибудь 13 лет назад! Вот эту-то непостижимую “расейскую” доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым...

Я. М. Свердлов пытался приводить доводы Голощекина об опасностях провоза поездом царской семьи через Россию, где то и дело вспыхивали контрреволюционные восстания в городах, о тяжелом положении на фронтах под Екатеринбургом, но Ленин стоял на своем:

Ну и что же, что фронт отходит? Москва теперь - глубокий тыл, вот и эвакуируйте их в тыл! А мы уж тут устроим им суд на весь мир.

На прощанье Свердлов сказал Голощекину:

Так и скажи, Филипп, товарищам - ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает.

После рассказа Голощекина Сафаров спросил военкома, сколько дней, по его мнению, продержится Екатеринбург? Голощекин отвечал, что положение угрожающее - плохо вооруженные добровольческие отряды Красной Армии отступают, и дня через три, максимум через пять, Екатеринбург падет. Воцарилось тягостное молчание. Каждый понимал, что эвакуировать царскую семью из города не только что в Москву, но и просто на Север означает дать монархистам давно желанную возможность для похищения царя. Дом Ипатьева представлял до известной степени укрепленную точку: два высоких деревянных забора вокруг, система постов наружной и внутренней охраны из рабочих, пулеметы. Конечно, такой надежной охраны мы не могли бы обеспечить движущемуся автомобилю или экипажу, тем более за чертой города.

Об оставлении царя белым армиям адмирала Колчака не могло быть и речи - такая “милость” ставила под реальную угрозу существование молодой Республики Советов, окруженной кольцом вражеских армий. Враждебно настроенный к большевикам, которых он после Брестского мира считал предателями интересов России, Николай II стал бы знаменем контрреволюционных сил вне и внутри Советской республики. Адмирал Колчак, используя вековую веру в добрые намерения царей, смог бы привлечь на свою сторону сибирское крестьянство, которое никогда не видело помещиков, не знало, что такое крепостное право, и поэтому не поддерживало Колчака, насаждавшего помещичьи законы на захваченной им (благодаря восстанию Чехословацкого корпуса) территории. Весть о “спасении” царя удесятерила бы силы озлобленного кулачества в губерниях Советской России.

У нас, чекистов, были свежи в памяти попытки тобольского духовенства во главе с Епископом Гермогеном освободить царскую семью из-под ареста. Только находчивость моего друга матроса Павла Хохрякова, вовремя арестовавшего Гермогена и перевезшего Романовых в Екатеринбург под охрану большевистского Совета, спасла положение. При глубокой религиозности народа в провинции нельзя было допускать оставления врагу даже останков царской династии, из которых немедленно были бы сфабрикованы духовенством “святые чудотворные мощи” - также неплохой флаг для армий адмирала Колчака.

Но была еще одна причина, которая решила судьбу Романовых не так, как того хотел Владимир Ильич.

Относительно вольготная жизнь Романовых (особняк купца Ипатьева даже отдаленно не напоминал тюрьму) в столь тревожное время, когда враг был буквально у ворот города, вызывала понятное возмущение рабочих Екатеринбурга и окрестностей. На собраниях и митингах на заводах Верх-Исетска рабочие прямо говорили:

Чегой-то вы, большевики, с Николаем нянчитесь? Пора кончать! А не то разнесем ваш Совет по щепочкам!

Такие настроения серьезно затрудняли формирование частей Красной Армии, да и сама угроза расправы была нешуточной - рабочие были вооружены, и слово с делом у них не расходилось. Требовали немедленного расстрела Романовых и другие партии. Еще в конце июня 1918 года члены Екатеринбургского Совета эсер Сакович и левый эсер Хотимский (позднее - большевик, чекист, погиб в годы культа личности Сталина, посмертно реабилитирован) на заседании настаивали на скорейшей ликвидации Романовых и обвиняли большевиков в непоследовательности. Лидер же анархистов Жебенев кричал нам в Совете:

Если вы не уничтожите Николая Кровавого, то это сделаем мы сами!

Не имея санкции ВЦИКа на расстрел, мы не могли ничего сказать в ответ, а позиция оттягивания без объяснения причин еще больше озлобляла рабочих. Дальше откладывать решение участи Романовых в военной обстановке означало еще глубже подрывать доверие народа к нашей партии. Поэтому решить наконец участь царской семьи в Екатеринбурге, Перми и Алапаевске (там жили братья царя) собралась именно большевистская часть областного Совета Урала. От нашего решения практически зависело, поведем ли мы рабочих на оборону города Екатеринбурга или поведут их анархисты и левые эсеры. Третьего пути не было.

Последние месяц-два к забору Дома особого назначения беспрерывно лезли какие-то “любопытные” - в основном темные личности, приехавшие, как правило, из Питера и Москвы. Они пытались передавать записки, продукты, слали письма по почте, которые мы перехватывали: во всех заверения в преданности и предложение услуг. У нас, чекистов, создавалось впечатление, что в городе существует какая-то белогвардейская организация, упорно старающаяся войти в контакт с царем и царицей. Мы прекратили допуск в дом даже священников и монахинь, носивших продукты из ближайшего монастыря.

Но не только понаехавшие тайно в Екатеринбург монархисты рассчитывали при случае освободить пленного царя, - сама семья была готова к похищению в любой момент и не упускала ни одного случая связаться с волей. Екатеринбургские чекисты выяснили эту готовность довольно простым способом. Белобородовым, Войковым и чекистом Родзинским было составлено от имени Русской офицерской организации письмо, в котором сообщалось о скором падении Екатеринбурга и предлагалось подготовиться к побегу ночью определенного дня. Записку, переведенную на французский язык Войковым и переписанную набело красными чернилами красивым почерком Исая Родзинского, через одного из солдат охраны передали царице. Ответ не заставил себя ждать. Сочинили и послали второе письмо. Наблюдение за комнатами показало, что две или три ночи семья Романовых провела одетыми - готовность к побегу была полной. Юровский доложил об этом областному Совету Урала.

Обсудив все обстоятельства, мы принимаем решение: этой же ночью нанести два удара: ликвидировать две монархические подпольные офицерские организации, могущие нанести удар в спину частям, обороняющим город (на эту операцию выделяется чекист Исай Родзинский), и уничтожить царскую семью Романовых.

Яков Юровский предлагает сделать снисхождение для мальчика.

Какого? Наследника? Я - против! - возражаю я.

Да нет, Михаил, кухонного мальчика Леню Седнева нужно увести. Поваренка-то за что... Он играл с Алексеем.

А остальная прислуга?

Мы с самого начала предлагали им покинуть Романовых. Часть ушла, а те, кто остался, заявили, что желают разделить участь монарха. Пусть и разделяют...

Постановили: спасти жизнь только Лене Седневу. Затем стали думать, кого выделить на ликвидацию Романовых от Уральской областной Чрезвычайной комиссии. Белобородов спрашивает меня:

Примешь участие?

По указу Николая II я судился и сидел в тюрьме. Безусловно, приму!

От Красной Армии еще нужен представитель, - говорит Филипп Голощекин: - Предлагаю Петра Захаровича Ермакова, военного комиссара Верх-Исетска.

Принято. А от тебя, Яков, кто будет участвовать?

Я и мой помощник Григорий Петрович Никулин, - отвечает Юровский. - Итак, четверо: Медведев, Ермаков, Никулин и я.

Совещание закончилось. Юровский, Ермаков и я идем вместе в Дом особого назначения, поднялись на второй этаж в комендантскую комнату - здесь нас ждал чекист Григорий Петрович Никулин (ныне персональный пенсионер, живет в Москве). Закрыли дверь и долго сидели, не зная с чего начать. Нужно было как-то скрыть от Романовых, что их ведут на расстрел. Да и где расстреливать? Кроме того, нас всего четверо, а Романовых с лейб-медиком, поваром, лакеем и горничной - 11 человек!

Жарко. Ничего не можем придумать. Может быть, когда уснут, забросать комнаты гранатами? Не годится - грохот на весь город, еще подумают, что чехи ворвались в Екатеринбург. Юровский предложил второй вариант: зарезать всех кинжалами в постелях. Даже распределили, кому кого приканчивать. Ждем, когда уснут. Юровский несколько раз выходит к комнатам царя с царицей, великих княжен, прислуги, но все бодрствуют - кажется, они встревожены уводом поваренка.

Перевалило за полночь, стало прохладнее. Наконец во всех комнатах царской семьи погас свет, видно, уснули. Юровский вернулся в комендантскую и предложил третий вариант: посреди ночи разбудить Романовых и попросить их спуститься в комнату первого этажа под предлогом, что на дом готовится нападение анархистов и пули при перестрелке могут случайно залететь на второй этаж, где жили Романовы (царь с царицей и Алексеем - в угловой, а дочери - в соседней комнате с окнами на Вознесенский переулок). Реальной угрозы нападения анархистов в эту ночь уже не было, так как незадолго перед этим мы с Исаем Родзинским разогнали штаб анархистов в особняке инженера Железнова (бывшее Коммерческое собрание) и разоружили анархистские дружины Петра Ивановича Жебенева.

Выбрали комнату в нижнем этаже рядом с кладовой, всего одно зарешеченное окно в сторону Вознесенского переулка (второе от угла дома), обычные полосатые обои, сводчатый потолок, тусклая электролампочка под потолком. Решаем поставить во дворе снаружи дома (двор образован внешним дополнительным забором со стороны проспекта и переулка) грузовик и перед расстрелом завести мотор, чтобы шумом заглушить выстрелы в комнате. Юровский уже предупредил наружную охрану, чтобы не беспокоилась, если услышат выстрелы внутри дома; затем раздали наганы латышам внутренней охраны, - мы сочли разумным привлечь их к операции, чтобы не расстреливать одних членов семьи Романовых на глазах у других. Трое латышей отказались участвовать в расстреле. Начальник охраны Павел Спиридонович Медведев вернул их наганы в комендантскую комнату. В отряде осталось семь человек латышей.

Далеко за полночь Яков Михайлович проходит в комнаты доктора Боткина и царя, просит одеться, умыться и быть готовыми к спуску в полуподвальное укрытие. Примерно с час Романовы приводят себя в порядок после сна, наконец - около трех часов ночи - они готовы. Юровский предлагает нам взять оставшиеся пять наганов. Петр Ермаков берет два нагана и засовывает их за пояс, по нагану берут Григорий Никулин и Павел Медведев. Я отказываюсь, так как у меня и так два пистолета: на поясе в кобуре американский “кольт”, а за поясом бельгийский “браунинг” (оба исторических пистолета - “браунинг” № 389965 и “кольт” калибра 45, правительственная модель “С” № 78517 - я сохранил до сегодняшнего дня). Оставшийся револьвер берет сначала Юровский (у него в кобуре десятизарядный “маузер”), но затем отдает его Ермакову, и тот затыкает себе за пояс третий наган. Все мы невольно улыбаемся, глядя на его воинственный вид.

Выходим на лестничную площадку второго этажа. Юровский уходит в царские покои, затем возвращается - следом за ним гуськом идут: Николай II (он несет на руках Алексея, у мальчика несвертывание крови, он ушиб где-то ногу и не может пока ходить сам), за царем идет, шурша юбками, затянутая в корсет царица, следом четыре дочери (из них я в лицо знаю только младшую полненькую Анастасию и - постарше - Татьяну, которую по кинжальному варианту Юровского поручали мне, пока я не выспорил себе от Ермакова самого царя), за девушками идут мужчины: доктор Боткин, повар, лакей, несет белые подушки высокая горничная царицы. На лестничной площадке стоит чучело медведицы с двумя медвежатами. Почему-то все крестятся, проходя мимо чучела, перед спуском вниз. Вслед за процессией следуют по лестнице Павел Медведев, Гриша Никулин, семеро латышей (у двух из них за плечами винтовки с примкнутыми штыками), завершаем шествие мы с Ермаковым.

Когда все вошли в нижнюю комнату (в доме очень странное расположение ходов, поэтому нам пришлось сначала выйти во внутренний двор особняка, а затем опять войти в первый этаж), то оказалось, что комната очень маленькая. Юровский с Никулиным принесли три стула - последние троны приговоренной династии. На один из них, ближе к правой арке, на подушечку села царица, за ней стали три старшие дочери. Младшая - Анастасия почему-то отошла к горничной, прислонившейся к косяку запертой двери в следующую комнату-кладовую. В середине комнаты поставили стул для наследника, правее сел на стул Николай II, за креслом Алексея встал доктор Боткин. Повар и лакей почтительно отошли к столбу арки в левом углу комнаты и стали у стенки. Свет лампочки настолько слаб, что стоящие у противоположной закрытой двери две женские фигуры временами кажутся силуэтами, и только в руках горничной отчетливо белеют две большие подушки.

Романовы совершенно спокойны - никаких подозрений. Николай II, царица и Боткин внимательно разглядывают меня с Ермаковым, как людей новых в этом доме. Юровский отзывает Павла Медведева, и оба выходят в соседнюю комнату. Теперь слева от меня против царевича Алексея стоит Гриша Никулин, против меня - царь, справа от меня - Петр Ермаков, за ним пустое пространство, где должен встать отряд латышей.

Стремительно входит Юровский и становится рядом со мной. Царь вопросительно смотрит на него. Слышу зычный голос Якова Михайловича:

Попрошу всех встать!

Легко, по-военному встал Николай II; зло сверкнув глазами, нехотя поднялась со стула Александра Федоровна. В комнату вошел и выстроился как раз против нее и дочерей отряд латышей: пять человек в первом ряду, и двое - с винтовками - во втором. Царица перекрестилась. Стало так тихо, что со двора через окно слышно, как тарахтит мотор грузовика. Юровский на полшага выходит вперед и обращается к царю:

Николай Александрович! Попытки Ваших единомышленников спасти Вас не увенчались успехом! И вот, в тяжелую годину для Советской республики... - Яков Михайлович повышает голос и рукой рубит воздух: - ...на нас возложена миссия покончить с домом Романовых!

Женские крики: “Боже мой! Ах! Ох!” Николай II быстро бормочет:

Господи, Боже мой! Господи, боже мой! Что ж это такое?!

А вот что такое! - говорит Юровский, вынимая из кобуры “маузер”.

Так нас никуда не повезут? - спрашивает глухим голосом Боткин.

Юровский хочет ему что-то ответить, но я уже спускаю курок моего “браунинга” и всаживаю первую пулю в царя. Одновременно с моим вторым выстрелом раздается первый залп латышей и моих товарищей справа и слева. Юровский и Ермаков также стреляют в грудь Николая II почти в ухо. На моем пятом выстреле Николай II валится снопом на спину.

Женский визг и стоны; вижу, как падает Боткин, у стены оседает лакей и валится на колени повар. Белая подушка двинулась от двери в правый угол комнаты. В пороховом дыму от кричащей женской группы метнулась к закрытой двери женская фигура и тут же падает, сраженная выстрелами Ермакова, который палит уже из второго нагана. Слышно, как лязгают рикошетом пули от каменных столбов, летит известковая пыль. В комнате ничего не видно из-за дыма - стрельба идет уже по еле видным падающим силуэтам в правом углу. Затихли крики, но выстрелы еще грохочут - Ермаков стреляет из третьего нагана. Слышен голос Юровского:

Стой! Прекратить огонь!

Тишина. Звенит в ушах. Кого-то из красноармейцев ранило в палец руки и в шею - то ли рикошетом, то ли в пороховом тумане латыши из второго ряда из винтовок обожгли пулями. Редеет пелена дыма и пыли. Яков Михайлович предлагает мне с Ермаковым, как представителям Красной Армии, засвидетельствовать смерть каждого члена царской семьи. Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский радостный крик:

Слава Богу! Меня Бог спас!

Шатаясь, подымается уцелевшая горничная - она прикрылась подушками, в пуху которых увязли пули. У латышей уже расстреляны все патроны, тогда двое с винтовками подходят к ней через лежащие тела и штыками прикалывают горничную. От ее предсмертного крика очнулся и часто застонал легко раненный Алексей - он лежит на стуле. К нему подходит Юровский и выпускает три последние пули из своего “маузера”. Парень затих и медленно сползает на пол к ногам отца. Мы с Ермаковым щупаем пульс у Николая - он весь изрешечен пулями, мертв. Осматриваем остальных и достреливаем из “кольта” и ермаковского нагана еще живых Татьяну и Анастасию. Теперь все бездыханны.

К Юровскому подходит начальник охраны Павел Спиридонович Медведев и докладывает, что выстрелы были слышны во дворе дома. Он привел красноармейцев внутренней охраны для переноски трупов и одеяла, на которых можно носить до автомашины. Яков Михайлович поручает мне проследить за переносом трупов и погрузкой в автомобиль. Первого на одеяло укладываем лежащего в луже крови Николая II. Красноармейцы выносят останки императора во двор. Я иду за ними. В проходной комнате вижу Павла Медведева - он смертельно бледен и его рвет, спрашиваю, не ранен ли он, но Павел молчит и машет рукой.

Около грузовика встречаю Филиппа Голощекина.

Ты где был? - спрашиваю его.

Гулял по площади. Слушал выстрелы. Было слышно. - Нагнулся над царем.

Конец, говоришь, династии Романовых?! Да... Красноармеец принес на штыке комнатную собачонку Анастасии - когда мы шли мимо двери (на лестницу во второй этаж) из-за створок раздался протяжный жалобный вой - последний салют императору Всероссийскому. Труп песика бросили рядом с царским.

Собакам - собачья смерть! - презрительно сказал Голощекин.

Я попросил Филиппа и шофера постоять у машины, пока будут носить трупы. Кто-то приволок рулон солдатского сукна, одним концом расстелили его на опилки в кузове грузовика - на сукно стали укладывать расстрелянных.

Сопровождаю каждый труп: теперь уже сообразили из двух толстых палок и одеял связать какое-то подобие носилок. Замечаю, что в комнате во время укладки красноармейцы снимают с трупов кольца, брошки и прячут их в карманы. После того, как все уложены в кузов, советую Юровскому обыскать носильщиков.

Сделаем проще, - говорит он и приказывает всем подняться на второй этаж к комендантской комнате. Выстраивает красноармейцев и говорит: - Предлагало выложить на стол из карманов все драгоценности, снятые с Романовых. На размышление - полминуты. Затем обыщу каждого, у кого найду - расстрел на месте! Мародерства я не допущу. Поняли все?

Да мы просто так - взяли на память о событии, - смущенно шумят красноармейцы. - Чтобы не пропало.

На столе в минуту вырастает горка золотых вещей: бриллиантовые брошки, жемчужные ожерелья, обручальные кольца, алмазные булавки, золотые карманные часы Николая II и доктора Боткина и другие предметы.

Солдаты ушли мыть полы в нижней комнате и смежной с ней. Спускаюсь к грузовику, еще раз пересчитываю трупы - все одиннадцать на месте - закрываю их свободным концом сукна. Ермаков садится к шоферу, в кузов залезают несколько человек из охраны с винтовками. Машина трогается с места, выезжает за дощатые ворота внешнего забора, поворачивает направо и по Вознесенскому переулку через спящий город везет останки Романовых за город.

За Верх-Исетском в нескольких верстах от деревни Коптяки машина остановилась на большой поляне, на которой чернели какие-то заросшие ямы. Развели костер, чтобы погреться, - ехавшие в кузове грузовика продрогли. Затем стали по очереди переносить трупы к заброшенной шахте, срывать с них одежду. Ермаков выслал красноармейцев на дорогу, чтобы никого не пропускали из близлежащей деревни. На веревках спустили расстрелянных в ствол шахты - сначала Романовых, затем прислугу. Уже выглянуло солнце, когда стали бросать в костер окровавленную одежду. ...Вдруг из одного из дамских лифчиков брызнул алмазный ручеек. Затоптали костер, стали выбирать драгоценности из золы и с земли. Еще в двух лифчиках в подкладке нашли зашитые бриллианты, жемчуг, какие-то цветные драгоценные камни.

На дороге затарахтела машина. Подъехал Юровский с Голощекиным на легковой машине. Заглянули в шахту. Сначала хотели засыпать трупы песком, но затем Юровский сказал, что пусть утонут в воде на дне - все равно никто не будет их искать здесь, так как это район заброшенных шахт, и стволов тут много. На всякий случай решили обрушить верхнюю часть клети (Юровский привез ящик гранат), но потом подумали: взрывы будут слышны в деревне, да и свежие разрушения заметны. Просто закидали шахту старыми ветками, сучьями, найденными неподалеку гнилыми досками. Грузовик Ермакова и автомобиль Юровского тронулись в обратный путь. Был жаркий день, все измучены до предела, с трудом боролись со сном, почти сутки никто ничего не ел.

На следующий день - 18 июля 1918 года - в Уральскую областную ЧК поступили сведения, что весь Верх-Исетск только и говорит о расстреле Николая II и о том, что трупы брошены в заброшенные шахты около деревни Коптяки. Вот-те и конспирация! Не иначе, как кто-то из участников захоронения рассказал под секретом жене, та - кумушке, и пошло по всему уезду.

Вызвали на коллегию ЧК Юровского. Постановили: этой же ночью отправить автомобиль с Юровским и Ермаковым к шахте, вытащить все трупы и сжечь. От Уральской областной ЧК на операцию назначили моего друга члена коллегии Исая Иделевича Родзинского.

Итак, наступила ночь с 18 на 19 июля 1918 года. В полночь грузовик с чекистами Родзинским, Юровским, Ермаковым, матросом Вагановым, матросами и красноармейцами (всего человек шесть или семь) выехал в район заброшенных шахт. В кузове стояли бочки с бензином и ящики с концентрированной серной кислотой в бутылях для обезображивания трупов.

Все, что я расскажу об операции повторного захоронения, я говорю со слов моих друзей: покойного Якова Юровского и ныне здравствующего Исая Родзинского, подробные воспоминания которого должны быть непременно записаны для истории, так как Исай единственный человек, оставшийся в живых из участников этой операции, кто сегодня может опознать место, где похоронены останки Романовых. Также необходимо записать воспоминания моего друга Григория Петровича Никулина, знающего подробности ликвидации великих князей в Алапаевске и великого князя Михаила Александровича Романова - в Перми.

Подъехали к шахте, спустили на веревках двух матросов - Ваганова и еще одного - на дно шахтного ствола, где была небольшая площадка-уступ. Когда все расстрелянные были вытащены веревками за ноги из воды на поверхность и уложены рядком на траве, а чекисты присели отдохнуть, то стало ясным, насколько легкомысленным было первое захоронение. Перед ними лежали готовые “чудотворные мощи”: ледяная вода шахты не только начисто смыла кровь, но и заморозила тела настолько, что они выглядели словно живые - на лицах царя, девушек и женщин даже проступил румянец. Несомненно, Романовы могли в таком отличном состоянии сохраниться в шахтном холодильнике не один месяц, а до падения Екатеринбурга, напоминаю, оставались считанные дни.

Начинало светать. По дороге из деревни Коптяки потянулись первые телеги на Верх-Исетский базар. Высланные заставы из красноармейцев перекрыли дорогу с обоих концов, объясняя крестьянам, что проезд временно закрыт, так как из тюрьмы сбежали преступники, район этот оцеплен войсками и производится прочесывание леса. Подводы заворачивали назад.

Готового плана перехоронения у ребят не было, куда везти трупы, никто не знал, где их прятать - также. Поэтому решили попробовать сжечь хотя бы часть расстрелянных, чтобы число их было меньше одиннадцати. Отобрали тела Николая II, Алексея, царицы, доктора Боткина, облили их бензином и подожгли. Замороженные трупы дымились, смердили, шипели, но никак не горели. Тогда решили останки Романовых где-нибудь закопать. Сложили в кузов грузовика все одиннадцать тел (из них четыре обгорелых), выехали на коптяковскую дорогу и повернули в сторону Верх-Исетска. Недалеко от переезда (по-видимому, через Горно-Уральскую железную дорогу, - на карте место уточнить у И. И. Родзинского) в болотистой низине машина забуксовала в грязи - ни вперед, ни назад. Сколько ни бились - ни с места. От домика железнодорожного сторожа на переезде принесли доски и с трудом вытолкнули грузовик из образовавшейся болотистой ямы. И вдруг кому-то (Я. М. Юровский говорил мне в 1933 году, что - Родзинскому) пришла в голову мысль: а ведь эта яма на самой дороге - идеальная тайная братская могила для последних Романовых!

Углубили яму лопатами до черной торфяной воды. Туда - в болотистую трясину спустили трупы, залили их серной кислотой, забросали землей. Грузовик от переезда привез с десяток старых пропитанных железнодорожных шпал - сделали из них над ямой настил, проехались по нему несколько раз на машине. Шпалы немного вдавились в землю, запачкались, будто бы они и всегда тут лежали.

Так в случайной болотистой яме нашли достойное упокоение последние члены царской династии Романовых, династии, которая тиранила Россию триста пять лет! Новая революционная власть не сделала исключения для коронованных разбойников земли Русской: они похоронены так, как издревле хоронили на Руси разбойников с большой дороги - без креста и надгробного камня, чтобы не останавливали взгляд идущих по этой дороге к новой жизни.

В этот же день через Пермь выехали в Москву к В. И. Ленину и Я. М. Свердлову с докладом о ликвидации Романовых Я. М. Юровский и Г. П. Никулин. Кроме мешка бриллиантов и прочих драгоценностей, они везли все найденные в доме Ипатьева дневники и переписку царской семьи, фотоальбомы пребывания царской семьи в Тобольске (царь был страстный фотолюбитель), а также те два письма красными чернилами, которые были составлены Белобородовым и Войковым для выяснения настроений царской семьи. По мысли Белобородова, теперь эти два документа должны были доказать ВЦИКу существование офицерской организации, поставившей целью похищение царской семьи. Александр опасался, что В. И. Ленин привлечет его к ответственности за самоуправство с расстрелом Романовых без санкции ВЦИКа. Кроме того, Юровский и Никулин должны были лично рассказать Я. М. Свердлову обстановку в Екатеринбурге и те обстоятельства, которые вынудили Уральский областной Совет принять решение о ликвидации Романовых.

Одновременно Белобородов, Сафаров и Голощекин решили объявить о расстреле только одного Николая II, прибавив, что семья увезена и спрятана в надежном месте

Вечером 20 июля 1918 года видел Белобородова, и он рассказал мне, что получил телеграмму от Я. М. Свердлова. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет в заседании 18 июля постановил: считать решение Уральского областного Совета о ликвидации Романовых правильным. Мы обнялись с Александром и поздравили друг друга, - значит, в Москве поняли сложность обстановки, следовательно, Ленин одобрил наши действия. В тот же вечер Филипп Голощекин впервые публично объявил на заседании областного Совета Урала о расстреле Николая II. Ликованию слушателей не было конца, у рабочих поднялось настроение.

Через день или два в екатеринбургских газетах появилось сообщение, что Николай II расстрелян по приговору народа, а царская семья вывезена из города и укрыта в надежном месте. Я не знаю истинных целей такого маневра Белобородова, но предполагаю, что областной Совет Урала не хотел сообщать населению города о расстреле женщин и детей. Возможно, были и какие-то другие соображения, но ни мне, ни Юровскому (с которым я часто виделся в Москве в начале 1930-х годов, и мы с ним много говорили о романовской истории) они не были известны. Так или иначе, это заведомо ложное сообщение в печати породило в народе живущие по сей день слухи о спасении царских детей, бегстве за границу дочери царя Анастасии и прочие легенды.

Так закончилась секретная операция по избавлению России от династии Романовых. Она прошла настолько успешно, что доныне не раскрыта ни тайна дома Ипатьева, ни место захоронения царской семьи.

Юровский Яков Михайлович (19/7/июня 1878 - июнь 1938 г.), родился в Томске семье стекольщика. С 1904 г. принимал участие в революционном движении в Екатеринодаре: хранил и распространял нелегальную литературу, вел пропагандистскую работу среди ремесленников-рабочих. В 1912 г. был арестован и выслан в г.Екатеринбург. В 1915- - 1917 гг. - на военной службе. С первых дней марта 1917 г. вел партийную агитационно-организационную работу в Екатеринбурге.

После Великой Октябрьской социалистической революции являлся членом Военного отдела, председателем следственной комиссии Уральского областного ревтрибунала, товарищем комиссара юстиции Уральской области, членом коллегии областного ЧК. Комендант дома особого назначения (г.Екатеринбург), где содержался Николай П с семьей. С конца 1918 г. работал в Москве, был членом коллегии МЧК, позднее заместителем заведующего административного, отдела Моссовета.

1919г.-председатель Уральской Губернской ЧК; В 1917-1919гг. - член городского и губернского Советов, член бюро горкома ВКП(б). С 1920г. - управляющий оргинструкторским отделом НК РКИ; С 1921г.- руководитель Государственного Хранилища ценностей (Гохрана Наркомфина). С 1924г.- заместитель директрора завода " Богатырь", затем до 1926 г.-заведующий отделом по улучшению госаапарата и заместитель заведующего экономсекцией МКК-РКИ. В 1926-27г. г -член правления механики.

В тридцатых годах в лагеря и на смерть отправлялись один за другим виднейшие партийцы. В 1935 году пришла очередь и его семьи. Красавица Римма, любимица комсомола, была арестована и отправлена в лагерь. Он было бросился за помощью к Голощекину, но и тот ему помочь не смог.
Теперь он должен был доказать: партия - его семья.
И если партии нужна его дочь...
По-прежнему они встречались на квартире Медведева и вспоминали. Все о том же, о расстреле. Больше в их жизни уже ничего не было. Прозаично вспоминали об Апокалипсисе за чашкой чая. И обсуждали, кто все-таки выстрелил первым.
Сын чекиста Медведева: "Однажды Юровский пришел торжествующий - ему привезли вышедшую на Западе книгу, где было черным по белому написано, что это он - Юровский - убил Николая. Он был счастлив..."

В 1938-м, в том же году двадцатилетнего юбилея убийства Царской Семьи и в том же самом июле умирал от мучительной язвы Яков Юровский.
Сын чекиста Медведева: "Отец говорил, что в последнее время у Юровского было плохо с сердцем, сильно переживал за дочь. И не мог ничего сделать. Никак помочь ей не мог".
Да, теория оказалась куда легче практики. А на практике отдать дочь... вот и платил железный комендант и сердцем и язвой. Смертельная язва пожирала его внутренности. И уже зная, что умрет, в тот душный июльский день написал он письмо своим детям.
Окруженный бесконечными мертвецами, с отправленной на муки любимой дочерью, в ожидании гибели ближайших друзей - в страшном 1938 году он пишет своим детям... о прекрасном прошлом, настоящем и будущем.

"Дорогие Женя и Шура! 3 июля по новому стилю мне минет шестьдесят лет. Так сложилось, что я вам почти ничего не рассказывал о себе, особенно о моем детстве и молодости... Сожалею об этом. Римма может вспомнить отдельные эпизоды революции 1905 года: арест, тюрьму, работу в Екатеринбурге. ( Жутковатая фраза! Где тогда могла несчастная Римма вспоминать о годах отца в царской тюрьме? В тюрьме советской, перед которой царская тюрьма ее отца была идиллией, санаторием. - Авт .)
В грозе Октября судьба повернулась ко мне самой светлой стороной... много раз видел я и слышал Ленина, он принял меня, беседовал со мной и как никто другой поддерживал меня в годы моей работы в Гохране. Мне посчастливилось близко знать вернейших учеников и соратников Ильича - Свердлова, Дзержинского, Орджоникидзе. Работать под их руководством, соприкасаться с ними по-семейному...
Судьба меня не обидела: если человек прошел три бури с Лениным и ленинцами, он может считать себя счастливейшим из смертных...
Хотя я смертельно устал от моих болезней, мне все еще кажется, что вместе с вами буду участвовать в будущих грядущих событиях, обнимаю вас, целую Римму, жен ваших и внуков моих. Отец ".

И, читая это предсмертное письмо, я все время вспоминал другое последнее письмо убитого им и его товарищами доктора Боткина. Эти письма - автопортреты двух миров.

Юровский умирал, достигнув цели: в Музее Революции лежала его "Записка", где было рассказано, что это он застрелил последнего царя. В многочисленных книгах, вышедших на Западе, это подтверждалось. Он мог назвать себя "счастливейшим из смертных".

Эдвард Радзинский "Эпилог"

Гордон. Редактирование истории.

Эфир 07.10.2002. Как царское правительство скрывало от собственной Думы операции с золотом? О чем говорили Ленин с Юровским после расстрела царской семьи по материалам сохранившейся в архивах стенограмме? Кто положил начало советской исторической школе, превратившись во всесильного диктатора в области исторической науки? О "двойной бухгалтерии" царского правительства и завещании Ленина историк Юрий Буранов. Юрий Алексеевич Буранов -- доктор исторических наук; основные направления исследований -- анализ капиталистической структуры крупной промышленности России 19--нач. 20 вв. (1861-1917 гг.), роль и место в ней финансового капитала, акционирование промышленности; в 1991 г. проводил археографические и источниковедческие исследования при рассекречивании архивов Ленина, документов следователя Н.А. Соколова по убийству и захоронению царской семьи; в последние годы (2000-2002) работает в Гохране РФ (по договору); направления работы -- создание архивной базы (с экспертной оценкой источников) по истории драгоценностей дома Романовых, дореволюционного золотого запаса России и др.

Отец Александра Яковлевича - Яков Михайлович Юровский, бывший членом Екатеринбургского губчека и комендантом дома Романовых, привел в исполнение приговор Уральского Совета - расстрелял царскую семью и тех, кто верой и правдой служил ей. Значительно позже я узнал, что Уральский Совет лишь выполнил волю Ленина, Свердлова и Дзержинского, не пожелавших засветиться в этом чудовищном злодеянии. Узнал я, что, когда адмирал Колчак занял город, его контрразведка арестовала отца и мать цареубийцы, ушедшего в подполье. Но, убедившись в том, что они совершенно не причастны к делам сына, выпустила стариков на свободу. В этом свете распространявшиеся большевиками слухи о злодеяниях колчаковских банд выглядят, по меньшей мере, не убедительно.

Рассказал мне Алюшинский и о том, как сестру Александра Яковлевича Римму Яковлевну и ее мужа, занимавших крупные партийные посты, репрессировали в 1937 году, а их двоих сыновей взял на воспитание Александр Яковлевич - в то время капитан первого ранга, командир военного корабля. Хотя поступок по тем временам более чем рискованный, он не помешал ему дослужиться до звания инженера контр-адмирала, занять должность заместителя начальника артиллерийского управления Военно-морского флота СССР. В этой должности он прослужил всю войну и первые послевоенные годы. В начале 1952 года Юровского арестовали и бросили на растерзание «тройке». Адмирал держался мужественно. На обвинение в том, что у него в управлении слишком много лиц «некоренной национальности», ответил, что кадры надо подбирать по деловым и политическим соображениям, а не по их национальной принадлежности. Юровского бросили в тюрьму, но ему повезло: только год просидел он в камере-одиночке и вышел на свободу сразу после смерти кремлевского диктатора. Юровского восстановили в звании, вернули все ордена и предложили должность, соответствующую адмиральскому званию. Но он отказался, вышел в отставку и переехал в родной его сердцу Ленинград.

"СКОРБНЫЙ ПУТЬ КОНТР-АДМИРАЛА" Ефим Венгер

http://www.informprostranstvo.ru/N6_2006/vehi_6_2006.html

P . S . - Хроника

Конец июля 1918 - вызов Юровского и Голощекина в Москву.

Март 1919 г. - скоропостижная смерть Якова Свердлова

По вновь открытым данным в Ленина стреляли - Григорий Протопопов и Лидия Коноплева, сотрудники ЧК.

Расстреляны в 1939 г.

Римма Юровская

Автобиография

Юровской Риммы Яковлевны

Римма Юровская 1919 г.

Родилась я в 1898 году 27 сентября в г. Феодосии, Крымской области в семье ремесленника-часового мастера. В ту пору и мать и отец были часовыми мастерами. С 1904 года мы уже жили в Сибири в г. Томске. Отец старый большевик с 1905 г, был арестован, и после освобождения в 1912 г выслан в административную ссылку в г. Свердловск по старому Екатеринбург. Так мы оказались в Екатеринбурге. В Томске я училась в 4-х классной городской школе, а в Екатеринбурге, из-за политической неблагонадежности отца - Якова Михайловича Юровского, меня не принимали учиться и только в 1914-15 г.г. во время войны, когда отца взяли в солдаты, приняли и меня в гимназию, где я проучилась до 1917года. Во время войны я училась и работала в фотографии, помогая матери. Революция застала меня учащейся Екатеринбургской 2-й женской гимназии. Там я начала свою первую революционную работу по борьбе с реакционной частью учащихся и преподавателей, будучи в так называемом «революционном меньшинстве».

4 апреля 197 г. я вступила в РСДРП (б), где уже были активными работниками отец и моя мать- Мария Яковлевна Юровская, член партии с 1917 г. В эти же дни создается юношеская организация при РСДРП (б) Екатеринбургском комитете и меня избирают председателем.

В августе 1917г. при создании «Социалистического Союза Рабочей Молодежи 3-й Интернационал» я избираюсь председателем Союза, а затем на 1-м Областном Съезде Совета в декабре 1917 г. зам. председателя, и потом председателем Уралобкома ССРМ. В марте 1918 г. с «Сотней Молодежи» ухожу на Дутовский фронт в качестве «сестры милосердия» в дружину Ивана Михайловича Малышева участвуя в боях на всем пути Дутовского похода.

Поработав пару месяцев в Областном отделе управления (тогда еще не было платных работников в комсомоле, работали не отрываясь от непосредственной работы), снова ухожу на Чехословацкий фронт. Участвовала в боевых действиях сестрой. Сначала на Златоустовском фронте, а после сдачи Златоуста, на Екатеринбургском, до падения Екатеринбурга. После создания 3-й армии на Колчаковском фронте (?) я работала до января 1919 г. в политотделе 3-й армии в бюро печати (г. Пермь). В 1918г., будучи избранной на 2-м Уральском Областном Съезде РКСМ делегатом на 1-й Всероссийский съезд РКСМ я избираюсь членом ЦК РКСМ. Возвратившись со съезда снова в армию, я по постановлению Уралобкома РКП (б) снова начинаю работать по организации молодежи. Уралобком комсомола переезжает в г. Киров (быв. Вятка) и временно прекращает свою деятельность. Я избираюсь председателем Вятского губкома РКСМ. Красная Армия освобождает Урал, я возвращаюсь в Екатеринбург, где снова избираюсь председателем Уралобкома, еду делегатом на 2-Всеросийский Съезд РКСМ. На 2-м Съезде меня избирают секретарем ЦК ВЛКСМ (?) в 1919г.

Секретарем ЦК я работала до 3-го Съезда ВЛКСМ (?) конец 1920г. С 1920-1921, работаю в Ростове на Дону секретарем Юго-Восточного Бюро ЦК ВЛКСМ. В 1922г. ЦК ВКП (б) посылает меня на учебу в Комвуз им. Свердлова (Москва).

В 1924 г. досрочно была выпущена из Комвуза. И работала в Пропгруппе ЦК партии по работе среди Ленинского призыва в заводах Мотовилихе и Надеждинском на Урале до

1926 г. Начиная с 1926 г. я работаю на руководящей работе в партийных органах: зав. Агитпроп 1-го райкома партии г. Свердловска, инструктор, а затем зав. Орготделом Свердловского окружкома партии до 1930 г. С 1930-1932 г. работала зав.отделом Пермского Горкома партии, с!932-1934 г, зав. отделом 4 –го Райкома партии г. Свердловска.

С 1934-1937г в г. Воронеже сначала секретарем парткома завода им. Ленина, потом секретарем Ворошиловского райкома партии г. Воронежа, будучи членом бюро Воронежского горкома и членом Обкома партии.

В 1937 г. постановлением оргбюро ЦК партии была направлена в Ростов на Дону где работала зав. промышленно-транспортным отделом Ростовского Горкома партии. В марте 1938 г. была репрессирована по ложно-клеветническим показаниям. Была в заключении в 1946г. (?), после чего работала с начала до 1950 г. начальником участка совхоза лагеря. С1950г. в Южном Казахстане экономистом МТС и до 1957 года в совхозе Пахта-Арал. В феврале-марте 1956г полностью реабилитирована и ЦК КПСС восстановлена в партии с прежним стажем.

В настоящее время не работаю - персональный пенсионер союзного значения.

"Мы - молодая гвардия" . Н.Островский, А.Безыменнский, Н.Хлебников, А.Жаров, Р.Юровская

Но кем же на самом деле был Яков Юровский, печально известный комендант Ипатьевского дома? Следователь Соколов, которому в 1919 году поручили вести дело о казни Романовых, характеризует его так:

«Непосредственным руководителем убийства был Яков Юровский. Но он же разработал в деталях и самый план убийства».

И особенно теперь, после обнаружения и публикации его «Записки», Юровский останется в истории как непосредственный исполнитель этого страшного преступления, которое он же и организовал с неслыханной жестокостью.

До революции Юровский был хорошо знаком царской полиции. Его имя фигурирует в документах бывшей , которые находятся в Москве, в фонде Особого отдела департамента полиции:

«Каннскому мещанину Якову Михайлову Юровскому Томским губернатором, в интересах охранения общественного порядка, на основании п. 4 ст. 16 Положения об усиленной охране в виду вредного направления деятельности названного Юровского, воспрещено ему на все время действия указанного положения жительство в пределах Томской губернии с правом избрания Юровским места жительства».

Судя по результатам, распоряжения царской полиции были не так уж жестоки и не так уж действенны, если человеку, явно взятому на учет местными властями, предоставлялась возможность выбирать себе место жительства.

Приведенный выше документ, составленный в жандармском управлении города Томска, снабжен приложением, в котором точнее объясняется «вредное направление деятельности Юровского»: речь идет о донесении секретного агента «Сидорова» по поводу оружия - девяти револьверов, - принадлежавшего местной социал-демократической организации и отданного Юровским перед своим отъездом сестре Пане, тоже партийной активистке.

Юровский был социал-демократом левого толка, а значит, большевиком. Используя терминологию тех времен, он был «профессиональным революционером», но, как мы увидим в дальнейшем, довольно нетипичным. Вступив в партию в 1905 году, он сразу же стал выделяться своей несгибаемой верой, и даже сам Ленин назвал его в свое время «преданнейшим коммунистом». У Юровского накопился солидный «рабочий стаж», так как он в течение многих лет был активным членом подпольной организации.

А вот и другие данные об этом человеке, собранные много лет спустя белогвардейской контрразведкой:

«Яков Мовшев Юровский, 40 лет, еврей, мещанин города Каннска Томской губернии, часовой мастер, содержал электрофотографию в Екатеринбурге и проживал по адресу: 1-я Береговая улица, дом 6».

Как многие другие профессиональные революционеры, и не только евреи, Юровский изменил свое настоящее имя на русский лад: так поступали многие подпольщики, чтобы надежнее укрываться от властей. Отчество у Юровского было не Мовшев, а Хаймович, но для данного документа вполне подходило и первое, лишь бы оно указывало на еврейское происхождение объекта. Подобная тенденциозность была характерна для списков, которые составлялись белогвардейской контрразведкой, и в очередной раз демонстрировала несокрушимую уверенность этой организации в том, что именно евреи - и только евреи - задумали и «сделали» революцию.

Будущий комендант Ипатьевского дома родился в 1878 году, и по-настоящему его звали Яков Хаймович Юровский; и хотя имя и отчество не оставляют сомнения в его национальности, он не был правоверным евреем: дело в том, что в период демократической революции 1905 года он около года прожил в Германии и принял лютеранство. Все то же таинственное пребывание в Берлине помогло ему вернуться на родину чуть ли не богачом. Юровский, предпоследний из восьми детей в семье, сам стал на ноги и перед революцией жил в относительном достатке, занявшись мелкой торговлей.

Всеобщая мобилизация 1914 года не обошла его стороной: Юровский был призван в армию, но ему все же удалось избежать отправки на фронт, так как он поступил на курсы санитаров. Блестяще их окончив, он затем служил в екатеринбургском военном госпитале.

Без сомнения, Юровский с юных лет отличался твердым характером и был сильной личностью; он настолько покорил Кенсорина Архипова - врача, преподававшего на курсах, - что тот взял его под свое покровительство и оказывал всяческое содействие.

А вот личный врач наследника Алексея Владимир Деревенко в своих показаниях, которые он дал в 1919 году в качестве свидетеля, рисует явно отрицательный портрет Юровского:

«В одно из посещений, зашедши в комнату, я увидел сидящего около окна субъекта в черной тужурке, с бородой клинчиком, черной, черные усы и волнистые черные, особенно длинные, зачесанные назад волосы, черными глазами, полным скуластым лицом, чистым, без особенных примет, плотного телосложения, широкие плечи, короткой шеей, голос чистый баритон, медленный, с большим апломбом, с чувством своего достоинства, который вместе со мною и Авдеевым пришли к больному. Осмотревши больного, Юровский, увидев на ноге Наследника опухоль, предложил мне наложить гипсовую повязку и обнаружил этим свое знание медицины».

Следует отметить, что доктору Деревенко было предоставлено право жить на свободе в Екатеринбурге, и ему одному из всей императорской свиты большевики позволили регулярно посещать узников.

В порыве иконоборчества и охваченный жаждой крови, Юровский уничтожил всех Романовых, в том числе и , доктора Боткина и даже слуг, но по неясным тогда причинам пощадил Деревенко. А ведь тот был серьезно скомпрометирован, так как его подозревали в посредничестве между Романовым и неким «белым офицером» во время их вымышленной переписки и, соответственно, в стремлении освободить узников. Это происходило еще до прибытия Юровского в Ипатьевский дом, когда комендантом был Авдеев, человек угрюмый и жестокий.

Сейчас, после появления новых материалов, уже опубликованных, можно с полной уверенностью утверждать, что никогда не существовало никакого «белогвардейского заговора» с целью освободить узников. Как мы говорили ранее, эта знаменитая переписка была сфабрикована для того, чтобы доказать виновность Романовых, ответивших на письма, а затем оправдать их убийство. Юровский, несомненно, знал правду и, оставляя в живых доктора Деревенко, хотел тем самым еще раз продемонстрировать предшественникам свою силу и власть в принятии решений.

Юровского не так уж сильно угнетал царский режим; напротив, судьба даровала ему весьма привилегированное положение, далекое от тех условий, в которых жила значительная часть населения пролетарского происхождения. Для них революция несла с собой свободу и начало светлого будущего. Но когда произошла Февральская революция, Юровский - говоря словами генерала Дитерихса (Дитерихс Михаил Константинович (1874-1937), один из организаторов контрреволюции во время гражданской войны. Был близким соратником адмирала . Умер в эмиграции.) - «оказался первым в рядах недовольных всем и всеми». И далее:

«Развязный в словах и в речи, нахватавшийся за границей поверхностных понятий о социализме, не смущавшийся ложью, наглой, но популярной в то время клеветой…»

Юровскому сразу же удалось проявить себя, возвыситься над толпой, и от госпиталя, в котором он служил, его избрали делегатом в Екатеринбургский Совет: оттуда и началась его карьера политического деятеля.

После октябрьских событий «профессиональный революционер» очень скоро стал знаменитой фигурой среди местных большевиков. Почти одновременно он занимал различные должности: был членом исполкома Уралсовета, комиссаром юстиции Уральской области и комендантом Ипатьевского дома. Он также продолжал быть одним из наиболее видных деятелей областной ЧК, созданной его стараниями, в рядах которой он продолжал активно действовать. У него были и «высокопоставленные» друзья в Москве, в частности Свердлов.

Таким был Юровский в период его назначения комендантом : может быть, не совсем типичным большевиком, но в любом случае человеком, считавшимся преданным делу партии и неутомимым активистом. Ни единый факт из того, что нам известно о его деятельности до убийства Романовых, не дает нам оснований для объяснения столь чудовищной метаморфозы: в ту июльскую ночь 1918 года Юровский превратился в зверя, охваченного темным фанатизмом и обуреваемого жаждой крови.

Янкель Хаимович Юровский... Этот человек больше известен под именем Якова Михайловича Юровского. В историю он вошел как непосредственный руководитель расстрела последнего российского императора Николая II и его семьи.

Император Николай II с семьей. Фото из Интернета

Жил-был самый обычный, заурядных способностей человек. Малограмотный. Из очень бедной семьи. До определенного момента, в его жизни ничего выдающегося не происходило.

Пройдет время, и то ли в силу обстоятельств, то ли случайности судьба совершит резкий поворот. За которым последует путь сначала к славе героя (таким его видели одни), затем к позорному клейму палача-убийцы (таким его видят другие), а потом к почти полному забвению...

Яков Юровский. Фото из Интернета

В 1967 году, на заседании президиума Томского городского общества по охране памятников истории и культуры было рассмотрено предложение рекомендовать горисполкому, назвать одну из томских улиц именем Я. М. Юровского. Основанием явилось обращение группы старых большевиков к Генеральному секретарю ЦК КПСС Л. И. Брежневу о необходимости увековечить память члена партии с 1905 года Якова Юровского. Копия письма-обращения хранится в Государственном архиве Томской области.

Вот его текст:

В письме указывалось, что имя Юровского незаслуженно забыто. Предлагалось, назвать в его честь улицы в Москве, Свердловске (Екатеринбурге) и в Томске. Издать воспоминания и биографию видного революционера. С почестями перенести урну с прахом Юровского из московского колумбария на Новодевичье кладбище и установить надгробье.

В том, уже далеком 1967 году, томские архивисты и историки приступили к выявлению адресов, связанных с жизнью и деятельностью Якова Юровского. В результате изучения документов был составлен список, в который вошли пер. Протопоповский (Пионерский), пер. Белозерский, ул. Магистратская (Р. Люксембург), Большая Королевская (Максима Горького) и др. Ну, а самым известным адресом был и остается дом по ул. Татарской, 6.

Дом по улице Татарская, 6 .

Действительно, в апреле 1912 года именно в этом доме жандармы произвели арест Якова Юровского и двух его товарищей-нелегалов. К обстоятельствам задержания революционеров на явочной квартире мы еще вернемся, а пока можно узнать, как живут современные обитатели почти легендарного дома.

Наберись терпения, читатель! Вместе мы совершим путешествие в мир старого Томска. Так получилось, что историки-краеведы в большей степени изучали подробности присутствия Якова Юровского в нашем городе. Меньший интерес у них вызывали сведения о близких ему людях. А ведь многие факты весьма колоритны, любопытны и позволяют не только понять бытовой уклад еврейской семьи, в которой рос цареубийца, но и особенности некоторых законов Российской империи во второй половине XIX — начале XX веков, которые формировали этот уклад.

Документ из фондов Государственного архива Томской области

5 мая 1897 года в судьбе каинского мещанина Хаима Ицковича Юровского произошло важное событие: с него сняли звание ссыльного, выдали паспорт. После 20 лет, проведенных в Сибири он мог рассчитывать на получение права жить в Томске без ограничений, но при этом постоянно регистрироваться по месту проживания. Хаиму чуть больше сорока лет. Его жена Эстер на три года моложе. В браке у них родилось девять детей. Хаим, как и все домочадцы, исповедует иудаизм, соблюдает религиозные обряды, посещает синагогу на ул. Магистратской (современное название — улица имени Розы Люксембург).

Томская синагога в начале ХХ века. Фото из сети Интернет

В архивных делах можно увидеть сведения, что Хаим Юровский в 1876 году был сослан в Сибирь. За что? За кражу, совершенную в Полтавской губернии, где он до суда и наказания проживал. Отметившись появлением в Каинске (Куйбышев, Новосибирской области), Хаим вскоре перебрался в Томск и стал заниматься стекольным и малярным ремеслом. Иногда ему приходилось торговать на томском толкучем рынке. Супруга, Эстер Моисеевна, воспитывала детей и подрабатывала швеей на дому. Все имущество состояло из убогой домашней и хозяйственной обстановки. Однако, если учитывать будущее благосостояние отпрысков этого семейства, бедность кажется преувеличенной.

Фото из сети Интернет

Продлевая разрешение на беспрепятственное проживание в губернской столице, Хаим Юровский неизменно подчеркивал, «что долгое, беспорочное пребывание в Сибири, занятие честным трудом гарантируют его благонадежность и одобрительное, с точки зрения полиции поведение». Все прошения составлялись не его рукой, а подписывались бумаги от его имени другими людьми.

Документ из фондов Государственного архива Томской области

В 1878 году у Юровских родился сын Янкель, который много позже в своей автобиографии напишет: «По милости царизма я родился в тюрьме». Слишком пафосное, образное и далекое от действительности выражение. Хотя детство и правда было трудным. С раннего возраста мальчик работал. А вот с образованием не сложилось. Курс обучения в начальной школе при синагоге так и не был завершен. Между прочим, вид культового здания, в 70- годы XIX века, сильно отличается от привычного облика Хоральной синагоги отстроенной в начале века ХХ.

Томская синагога на улице Магистратской с литографии художника М.Колосова, 1871 год. Из фондов Томсмкого областного краеведческого музея

В своей автобиографии Яков Юровский упоминает, что на долгое время уезжал из Томска. Жил и работал в Тюмени, в Тобольске и в Екатеринодаре (Краснодар). При этом обстоятельства личной жизни молодого человека — туманны. В 1898, в Феодосии у него появится дочь Римма. В 1904, в Батуми родится первый сын Александр. Матерью детей была Мария Каганер, брак с которой был заключен в этом же году. Возможно, уже в Берлине, где семья Якова окажется неведомым образом и по непонятным делам. В столице Германии Яков Юровский примет лютеранство и в 1905 году вернется в Томск.

Родители Якова Юровского с его женой и сыном . Фото из сети Интернет

Новость об отказе от иудейского вероисповедания станет не единственной причиной конфликтов Якова с родственниками. Он действительно сильно изменился. У него появились большие деньги и собственное дело. На улице Набережная Ушайки, Яков Юровский откроет часовой магазин, фотоателье, а еще освоит и ювелирное дело.

Улица Набережная Ушайки. Современный вид

Младший брат Лейба вспоминал: «В то время, Яков был уже богат. Товар в его магазине стоил тысяч десять. А вот характер у Янкеля — вспыльчивый. Я учился у него часовому делу. Он любил угнетать людей».

На этом месте прервем повествование. Событий в семейной хронике цареубийцы произойдет еще много. Так что, продолжение следует...

Метки: Томск, история Томска, Николай II, Яков Юровский, цареубийца, история царской семьи, ГАТО, ТВ-2

Яков Юровский являлся непосредственным организатором убийства Николая II и его семьи. Никогда Юровский не раскаивался в содеянном, даже гордился. Однако убийство неповинных людей есть убийство, и даже если преступник избегает земного суда, его настигает месть неких высших сил, взявших на себя миссию правосудия. Отвечать придется не только убийце, но и его потомкам, и родственникам. (сайт)

Д ом Ипатьева, в подвале которого был расстрелян последний Российский император Николай Второй вместе с семьей и прислугой.

Дети и внуки

Римма, первый ребенок Юровского, была его любимицей. Как отец, Римма с головой ушла в революцию и успешно продвигалась по партийной линии. В 1935 году она была арестована. Юровский обожал дочь, но "партия не ошибается" - и он пожертвовал дочерью во имя революции.

По воспоминаниям близких Юровский чуть с ума не сошел, когда узнал страшную весть об аресте Риммы, но никогда не предпринимал никаких попыток вытащить ее на свободу или хоть как-то облегчить ее участь. Римма Юровская отбывала срок в Карагандинском лагере, была освобождена в 1946 году, и оставалась на поселении в Южном Казахстане. Только в 1956 году была реабилитирована и смогла вернуться в Ленинград.

Юровский всего этого не застал, арест дочери фактически свел его в могилу: на фоне переживаний у него обострилась язвенная болезнь желудка и в 1938 году он умер.

Следующим в списке жертв можно считать его сына. Контр-адмирал Александр Юровский был арестован в 1952 году. Только смерть Сталина избавила его от страшной участи. Александр Юровский был освобожден в марте 1953 года и отправлен в отставку.

Конечно, сталинский ГУЛАГ - не санаторий, но все же и дочь, и сын Юровского остались живы. У внуков судьбы сложились гораздо печальнее. Внуки падали с крыши сарая, гибли на пожаре, травились грибами и кончали жизнь самоубийством. Девочки умирали в младенчестве. Любимый внук Анатолий, сын Риммы был найден мертвым в автомобиле. Причину смерти установить не удалось.

В результате род Юровского по прямой линии пресекся. Но и побочная ветвь не избежала проклятия.

Любимая племянница

Племянницу, кокетливую Машеньку Яков Юровский просто обожал. В 16 лет Мария влюбилась и сбежала из дома. Спустя год вернулась домой, без мужа, но с ребенком. Любимая племянница Машенька стала для Юровского "непутевой Машкой", он отрекся от нее.

Не она первая, не она последняя, но не у всех брошенных женщин жизнь идет наперекос. У Марии пошла. Впоследствии у Марии было более десятка "мужей", от которых она родила 11 детей. Но выжил только один, первенец Борис, потому что мать отдала его в детдом, где он стал из Юровского Юровских.

Проклятие обошло Бориса, у него родился сын Владимир, который в свою очередь сам стал отцом двоих детей. Сыну и дочери Владимир не рассказывает об их "знаменитом" родственнике, считая того бездушным злодеем. Владимир верит в проклятие и всерьез опасается за будущее своих детей.

Прочие

Решение о расстреле Николая II и его семьи было принято 14 июля Президиумом Уральского Областного Совета. Состав Президиума: Александр Белобородов (председатель), Георгий Сафаров, Филипп Голощекин, Петр Войков, Федор Лукоянов, Яков Юровский. Вот как сложились их судьбы:

Александр Белобородов - арестован в 1936, расстрелян в 1938. Георгий Сафаров - арестован в 1934, расстрелян в 1942. Филипп Голощекин - арестован в 1939, расстрелян в 1941. Петр Войков - в 1927 году в Варшаве был смертельно ранен польским террористом. Федор Лукоянов - не был расстрелян лишь потому, что в 1919 году врачи установили у него нервное заболевание (сказались годы работы в Пермской а потом Уральской ЧК) и поместили в "московский санаторий", где он и умер в 1947 году.

Каждая из описанных судеб не является уникальной. Через Гулаг прошли сотни тысяч людей, многие из которых погибли. Многие пламенные большевики были расстреляны в годы репрессий. Гибли дети в результате несчастных случаев, детская смертность существует и сегодня. Но в комплексе они показывают страшную картину: гибель рода Якова Юровского, организовавшего убийство царской семьи и смерть каждого соучастника преступления.

Ни одно злодейство не остается безнаказанным!