Игрок достоевский главные герои. Игрок - Федор Михайлович Достоевский. Антология жизни и творчества

На мой взгляд, основной особенностью, которая выдаёт предрасположенность главного героя к зависимости, является психологическая зависимость от других людей. Особенно ярка эта зависимость в отношении любимой девушки, Полины, в двухнедельной разлуке с которой он «тосковал как сумасшедший, метался как угорелый, и даже во сне поминутно видел её перед собою». При этом чувства героя противоречивы: «И ещё раз теперь я задавал себе вопрос: люблю ли я её? И ещё раз не сумел на него ответить, то есть, лучше сказать, я опять, в сотый раз ответил себе, что я её ненавижу». Их отношения тесно сопровождаются тревожностью главного героя, он постоянно находится в беспокойстве, думает о Полине, пытается разрешить такое положение дел. Эта фрустрирующая ситуация (ведь Полина постоянно отказывает, но не прогоняет Алексея Ивановича) тянется долго и провоцирует эмоциональную неустойчивость и несдержанность героя. Так, например, он вызывает на беспричинную ссору постороннего человека: «Я был в странном расположении духа; разумеется, я ещё до половины обеда успел задать себе мой обыкновенный и всегдашний вопрос: зачем я валандаюсь c этим генералом и давным-давно не отхожу от них? Изредка я взглядывал на Полину Александровну; она совершенно не примечала меня. Кончилось тем, что я разозлился и решился грубить <…> Мне, главное, хотелось поругаться с французиком», «я не умею дать себе отчёта, что со мной сделалось, в исступлённом ли я состоянии нахожусь, в самом деле, или просто с дороги соскочил и безобразничаю, пока не свяжут. Порой мне кажется, что у меня ум мешается <…>». Ещё одним предиктором к развитию аддикции выступает убеждённость героя в том, что некая высшая сила изменит его судьбу, с которым он идёт играть («я наверное знал и давно уже решил, что из Реддинбурга так не выеду; что-нибудь непременно произойдёт в моей судьбе радикальное и окончательное. Так надо, так и будет»). Фактически можно говорить о наличии цели изменить своё состояние.

Герой начинает играть не случайно. Он решил играть сам и, к тому же, его просит играть для себя Полина. Симптоматично волнение, с которым он впервые входил в игровой зал: «у меня стукало сердце, и я был не хладнокровен». К этому моменту он много читал про рулетку и сформировал некоторые взгляды, в которых сочетается здоровая критичность с неадекватной уже верой в свою избранность и удачу, которая неподвластна общим закономерностям, и необоснованным оптимизмом: «Как ни смешно, что я многого жду для себя от рулетки, но мне кажется, ещё смешнее рутинное мнение, всеми признанное, что глупо и нелепо ожидать чего-нибудь от игры. И почему игра хуже какого-бы то ни было способа добывания денег, например, хоть торговли? Оно правда, что выигрывает из сотни один. Но – какое мне до того дело?». Заметен и сдвиг в области моральных суждений. Дальнейшие рассуждения героя о подлости игры и о единственном «джентельменском» способе играть – не обращая внимания на результат, на деньги, на выигрыш или проигрыш, «но собственно для одной игры», – и после его странное принятие грязи и откровенной корысти, а так же почти неконтролируемое, воспринимаемое как внешняя сила, стремление играть дает основания полагать у него аддикцию на начальной стадии («а между тем мне лично показалось, что всё это и очень стоит весьма пристального наблюдения, особенно для того, кто пришёл не для одного наблюдения, а сам искренне и добросовестно причисляет себя ко всей этой сволочи. Что же касается для моих сокровеннейших нравственных убеждений, то в настоящих рассуждениях моих им, конечно, нет места. Пусть уж это будет так; говорю для очистки совести. Но вот что я замечу: что во всё последнее время мне как-то ужасно противно было прикидывать поступки и мысли мои к какой-бы то ни было нравственной мерке. Другое управляло мною…»). Дополняют картину иррациональные убеждения героя в том, что играть он должен непременно для себя, и то упрямство, с которым он отказывается продолжать играть для Полины: «Мне всё казалось, что, начиная играть для Полины, я подрываю собственное счастье». Вся странность этих взглядов в том, что единственнная причина стараться получить много денег на рулетке ему, бедному человеку, безнадёжно влюблённому в дочь состоятельного генерала – завоевать её внимание. Так не всё ли равно, для кого играть, если ему нужна только Полина? Он сам как-то признаёт это в разговоре: «разумеется, есть цель. <…> Больше ничего, что с деньгами я стану и для Вас другим человеком, а не рабом».
Первая игра оказывается выигрышной, и это производит сильное впечатление на героя: «из десяти фридрихсдорфов у меня появилось вдруг восемьдесят. Мне стало до того невыносимо от какого-то странного ощущения, что я решился уйти». Т.о., он фиксирует интенсивное изменение собственного состояния при пробе. Последовавший далее проигрыш, исключительно из-за азарта, не лишает героя его иррациональных убеждений: «почему именно мой сегодняшний, бестолковый и безобразный проигрыш не оставил во мне никакого сомнения? Я всё-таки вполне уверен, что чуть только я начну играть для себя, то выиграю непременно. <…> Знаю только, что мне надо выиграть, что это тоже единственный мой исход». Положение усугубляется тем, что, вероятно, предрасположенность к зависимости есть и у Полины, которая всё же заствляет его играть за себя, считая такое занятие непристойным для барышни: «у меня была безумная и странная мысль, что я непременно выиграю, здесь, на игорном столе. Почему была эта мысль у меня – не понимаю, но я в неё верила». Отношения с ней, постоянные споры, ссоры, то, как они оба мучают друг друга, создают в жизни Алексея Ивановича нереалистичную атмосферу, он, словно с высокой температурой, бредит одной лишь ею; находясь в специфическом психологическом климате семьи, подверженной внутренним конфликтам и противоречиям, обременённой житейскими сложностями, долгами и кредиторами, постепено теряет адекватную связь с действительностью. Даже то, что он становится ближайшим свидетелем и даже участником разорения на рулетки бабушки, не заставляет его воздержаться от игры. Состояние, в котором он отправляется к рулетке, можно назвать неконтролируемым драйвом: «иногда самая дикая мысль, самая с виду невозможная мысль, до того сильно укрепляется в голове, что её принимаешь за что-то осуществимое.. Мало того: если идея соединяется с сильным, страстным желанием, то, пожалуй, иной раз примешь её наконец за нечто фатальное, необходимое, предназначенное, за нечто такое, что уже не может не быть и не случиться!».
Окончательно зависимость формируется в течение полутора лет после отъёзда Алексея Ивановича из Парижа. Во всяком случае, по приезде в Гомбург он бросается играть, и когда, после многих приключений, связанных с игрой и долгами, вновь оказывается в Гомбурге – налицо уже предпоследняя стадия развития зависимости (или, по другой классификации, стадия отчаяния). Для него не существует более ничего, кроме игры, она съедает всё время и все деньги, объект аддикции – его единственный пламенный мотив, побеждающий не то что здравый смысл, а стремление к выживанию: «есть что-то особенное в ощущении, когда один, на чужой стороне, далеко от родины, от друзей и не зная, что сегодня будешь есть, ставишь последний гульден, самый, самый последний!»; «я, конечно, живу в постоянной тревоге, играю по самой маленькой и чего-то жду, стою по целым дням у игорного стола и наблюдаю игру, даже во сне вижу игру, но при всём этом мне кажется, что я как будто одеревенел, точно загряз в какой-то тине». Очевидно, что он уже совершенно отчуждён от прежних социальных групп и ни с кем не поддерживает отношений (мистера Астлея он встречает случайно, но и тогда шансу восстановить социальные связи, работу, положение в обществе, доже отношения с любимой девушкой он предпочитает игру). Угрызения совести, которыми изобилует повествование, носят характер защиты от увещеваний и попыток вразумить, критичность отсутствует: «Я просто сгубил себя! <…> О самодовольные люди: с каким гордым самодовольством готовы эти болтуны читать свои сентенции! Если б они знали, до какой степени я понимаю всю омерзительность теперешнего моего состояния, то, конечно, уж не повернулся бы у них язык учить меня. Ну, что они могут сказать мне нового, чего я не знаю? И разве в этом дело? Тут дело в том, что – один оборот колеса и всё изменяется, и эти же самые моралисты первые <…> придут с дружескими шутками поздравлять меня». Наконец, Алексей Иванович совершенно не в состоянии контролировать своё стремление играть, и в том самом шансе на «человеческое возрождение» для него главное – отыграться: «Вновь возродиться, воскреснуть. Надо им доказать… Пусть знает Полина, что я ещё могу быть человеком. <…> О, у меня предсувствие, что не может быть иначе! У меня теперь пятнадцать луидоров, а я начинал и с пятнадцатью гульденами! Если начать осторожно..». Как мне кажется, здесь можно говорить о смене одной зависимости на другую, зависимости от других людей зависимостью от азартных игр.

Фазы одного игрового цикла Алексея Ивановича:
После крупного выигрыша и ссоры с Полиной он поддаётся ситуации и уезжает с m-lle Blanche в Париж. В течение трёх недель пребывания там совершенно воздерживался от игры. Правда, мысли об игре не покидают его (так, на вопрос Бланк о дальнейших планах он просто отвечает: «поеду в Гомбург и выиграю ещё сто тысяч франков».) Деньги его совершенно не интересуют, и, когда Бланш тратит весь его выигрыш исключительно на собственные нужды, он не получает от пребывания с ней никакого удовольствия, и эмоциональное напряжение растёт: «К шампанскому я стал прибегать весьма часто, потому что мне было постоянно очень грустно и до крайности скучно. <…> Скучный и унылый, я стал уходить обыкновенно в «***», где регулярно, каждый вечер, напивался и учился канкану», «Дело в том, что я всеми силами желал, чтобы всё это поскорее закончилось». Уезжая из Парижа, он строит планы о том, где он будет играть. При этом объективного мотива для игры нет, нет даже необходимости отыграться. Это показывает, что зависимость к данному моменту, вероятно, находится ещё на начальных стадиях развития (скорее всего, на 2ой): герой отдохнул, всё проанализировал и принимает решение играть легко, без мыслей о проигрыше: «у меня самого оставалось ещё франков пятьсот; <…> так что можно протянуть ещё довольно долгое время, ни о чём не заботясь. Я нарочно засел в этом городишке, чтоб собраться, а главное, жду мистера Астлея. <…> Узнаю обо всём.. а потом – сразу в Гомбург. В Рулетенбург не поеду, разве что на будующий год. Действительно, говорят, дурная примета пробовать два раза счастья за одним и тем же столом, а в Гомбурге самая настоящая игра-то и есть». Реальность этих планов иллюзорна, герою трудно уже контролировать себя, воздействовать на игровой процесс: он проигрывался часто и проигрывался до крайности: «Я действительно тогда поехал в Гомбург, но… я был потом и опять в Рулетенбурге, был и в Спа, был даже и в Бадене, куда я ездил камердинером советника Гинце, мерзавца и бывшего моего здешнего барина. Да, я был и в лакеях, целых девять месяцев! Это было сейчасч после тюрьмы (я ведь сидел и в тюрьме в Рулетенбурге за один здешний долг. Неизвестный человек меня выкупил <…>)». Здесь мы видим уже отчётливо переход на следующую стадию: большие долги, нарушение связей со своей социальной группой (смена социального статуса – учителя на слугу), вероятно, некоторое асоциальное поведение, т.к. герой даже попадает в тюрьму.

Федор Михайлович Достоевский

(Из записок молодого человека)

Наконец я возвратился из моей двухнедельной отлучки. Наши уже три дня как были в Рулетенбурге. Я думал, что они и бог знает как ждут меня, однако ж ошибся. Генерал смотрел чрезвычайно независимо, поговорил со мной свысока и отослал меня к сестре. Было ясно, что они где-нибудь перехватили денег. Мне показалось даже, что генералу несколько совестно глядеть на меня. Марья Филипповна была в чрезвычайных хлопотах и поговорила со мною слегка; деньги, однако ж, приняла, сосчитала и выслушала весь мой рапорт. К обеду ждали Мезенцова, французика и еще какого-то англичанина: как водится, деньги есть, так тотчас и званый обед, по-московски. Полина Александровна, увидев меня, спросила, что я так долго? и, не дождавшись ответа, ушла куда-то. Разумеется, она сделала это нарочно. Нам, однако ж, надо объясниться. Много накопилось.

Мне отвели маленькую комнатку, в четвертом этаже отеля. Здесь известно, что я принадлежу к свите генерала. По всему видно, что они успели-таки дать себя знать. Генерала считают здесь все богатейшим русским вельможей. Еще до обеда он успел, между другими поручениями, дать мне два тысячефранковых билета разменять. Я разменял их в конторе отеля. Теперь на нас будут смотреть, как на миллионеров, по крайней мере целую неделю. Я хотел было взять Мишу и Надю и пойти с ними гулять, но с лестницы меня позвали к генералу; ему заблагорассудилось осведомиться, куда я их поведу. Этот человек решительно не может смотреть мне прямо в глаза; он бы и очень хотел, но я каждый раз отвечаю ему таким пристальным, то есть непочтительным взглядом, что он как будто конфузится. В весьма напыщенной речи, насаживая одну фразу на другую и наконец совсем запутавшись, он дал мне понять, чтоб я гулял с детьми где-нибудь, подальше от воксала, в парке. Наконец он рассердился совсем и круто прибавил:

А то вы, пожалуй, их в воксал, на рулетку, поведете. Вы меня извините, - прибавил он, - но я знаю, вы еще довольно легкомысленны и способны, пожалуй, играть. Во всяком случае, хоть я и не ментор ваш, да и роли такой на себя брать не желаю, но по крайней мере имею право пожелать, чтобы вы, так сказать, меня-то не окомпрометировали…

Да ведь у меня и денег нет, - отвечал я спокойно; - чтобы проиграться, нужно их иметь.

Вы их немедленно получите, - ответил генерал, покраснев немного, порылся у себя в бюро, справился в книжке, и оказалось, что за ним моих денег около ста двадцати рублей.

Как же мы сосчитаемся, - заговорил он, - надо переводить на талеры. Да вот возьмите сто талеров, круглым счетом, - остальное, конечно, не пропадет.

Я молча взял деньги.

Вы, пожалуйста, не обижайтесь моими словами, вы так обидчивы… Если я вам заметил, то я, так сказать, вас предостерег и уж, конечно, имею на то некоторое право…

Возвращаясь пред обедом с детьми домой, я встретил целую кавалькаду. Наши ездили осматривать какие-то развалины. Две превосходные коляски, великолепные лошади. Mademoiselle Blanche в одной коляске с Марьей Филипповной и Полиной; французик, англичанин и наш генерал верхами. Прохожие останавливались и смотрели; эффект был произведен; только генералу несдобровать. Я рассчитал, что с четырьмя тысячами франков, которые я привез, да прибавив сюда то, что они, очевидно, успели перехватить, у них теперь есть семь или восемь тысяч франков; этого слишком мало для m-lle Blanche.

M-lle Blanche стоит тоже в нашем отеле, вместе с матерью; где-то тут же и наш французик. Лакеи называют-его «m-r le comte», мать m-lle Blanche называется «m-me la comtesse»; что ж, может быть, и в самом деле они comte et comtesse.

Я так и знал, что m-r le comte меня не узнает, когда мы соединимся за обедом. Генерал, конечно, и не подумал бы нас знакомить или хоть меня ему отрекомендовать; а m-r le comte сам бывал в России и знает, как невелика птица - то, что они называют outchitel. Он, впрочем, меня очень хорошо знает. Но, признаться, я и к обеду-то явился непрошеным; кажется, генерал позабыл распорядиться, а то бы, наверно, послал меня обедать за table d"hot"ом. Я явился сам, так что генерал посмотрел на меня с неудовольствием. Добрая Марья Филипповна тотчас же указала мне место; но встреча с мистером Астлеем меня выручила, и я поневоле оказался принадлежащим к их обществу.

Этого странного англичанина я встретил сначала в Пруссии, в вагоне, где мы сидели друг против друга, когда я догонял наших; потом я столкнулся с ним, въезжая во Францию, наконец - в Швейцарии; в течение этих двух недель - два раза, и вот теперь я вдруг встретил его уже в Рулетенбурге. Я никогда в жизни не встречал человека более застенчивого; он застенчив до глупости и сам, конечно, знает об этом, потому что он вовсе не глуп. Впрочем, он очень милый и тихий. Я заставил его разговориться при первой встрече в Пруссии. Он объявил мне, что был нынешним летом на Норд-Капе и что весьма хотелось ему быть на Нижегородской ярмарке. Не знаю, как он познакомился с генералом; мне кажется, что он беспредельно влюблен в Полину. Когда она вошла, он вспыхнул, как зарево. Он был очень рад, что за столом я сел с ним рядом, и, кажется, уже считает меня своим закадычным другом.

За столом французик тонировал необыкновенно; он со всеми небрежен и важен. А в Москве, я помню, пускал мыльные пузыри. Он ужасно много говорил о финансах и о русской политике. Генерал иногда осмеливался противоречить, но скромно, единственно настолько, чтобы не уронить окончательно своей важности.

Я был в странном настроении духа; разумеется, я еще до половины обеда успел задать себе мой обыкновенный и всегдашний вопрос: зачем я валандаюсь с этим генералом и давным-давно не отхожу от них? Изредка я взглядывал на Полину Александровну; она совершенно не примечала меня. Кончилось тем, что я разозлился и решился грубить.

Началось тем, что я вдруг, ни с того ни с сего, громко и без спросу ввязался в чужой разговор. Мне, главное, хотелось поругаться с французиком. Я оборотился к генералу и вдруг совершенно громко и отчетливо, и, кажется, перебив его, заметил, что нынешним летом русским почти совсем нельзя обедать в отелях за табльдотами. Генерал устремил на меня удивленный взгляд.

Если вы человек себя уважающий, - пустился я далее, - то непременно напроситесь на ругательства и должны выносить чрезвычайные щелчки. В Париже и на Рейне, даже в Швейцарии, за табльдотами так много полячишек и им сочувствующих французиков, что нет возможности вымолвить сло"ва, если вы только русский.

Я проговорил это по-французски. Генерал смотрел на меня в недоумении, не зная, рассердиться ли ему или только удивиться, что я так забылся.

Значит, вас кто-нибудь и где-нибудь проучил, - сказал французик небрежно и презрительно.

Я в Париже сначала поругался с одним поляком, - ответил я, - потом с одним французским офицером, который поляка поддерживал. А затем уж часть французов перешла на мою сторону, когда я им рассказал, как я хотел плюнуть в кофе монсиньора.

Плюнуть? - спросил генерал с важным недоумением и даже осматриваясь. Французик оглядывал меня недоверчиво.

Точно так-с, - отвечал я. - Так как я целых два дня был убежден, что придется, может быть, отправиться по нашему делу на минутку в Рим, то и пошел в канцелярию посольства святейшего отца в Париже, чтоб визировать паспорт. Там меня встретил аббатик, лет пятидесяти, сухой и с морозом в физиономии, и, выслушав меня вежливо, но чрезвычайно сухо, просил подождать. Я хоть и спешил, но, конечно, сел ждать, вынул «Opinion nationale» и стал читать страшнейшее ругательство против России. Между тем я слышал, как чрез соседнюю комнату кто-то прошел к монсиньору; я видел, как мой аббат раскланивался. Я обратился к нему с прежнею просьбою; он еще суше попросил меня опять подождать. Немного спустя вошел кто-то еще незнакомый, но за делом, - какой-то австриец, его выслушали и тотчас же проводили наверх. Тогда мне стало очень досадно; я встал, подошел к аббату и сказал ему решительно, что так как монсиньор принимает, то может кончить и со мною. Вдруг аббат отшатнулся от меня с необычайным удивлением. Ему просто непонятно стало, каким это образом смеет ничтожный русский равнять себя с гостями монсиньора? Самым нахальным тоном, как бы радуясь, что может меня оскорбить, обмерил он меня с ног до головы и вскричал: «Так неужели ж вы думаете, что монсиньор бросит для вас свой кофе?» Тогда и я закричал, но еще сильнее его: «Так знайте ж, что мне наплевать на кофе вашего монсиньора! Если вы сию же минуту не кончите с моим паспортом, то я пойду к нему самому».

«Как! в то же время, когда у него сидит кардинал!» - закричал аббатик, с ужасом от меня отстраняясь, бросился к дверям и расставил крестом руки, показывая вид, что скорее умрет, чем меня пропустит.

1866 год был одним из сложных в жизни Достоевского. Неустроенная личная жизнь, серьезные финансовые проблемы и недавняя гибель двух близких людей - первой жены Марии Исаевой, с которой он прожил семь лет, и брата - сказывались на эмоциональном состоянии Федора Михайловича.

Писатель остро нуждался в деньгах, и, чтобы несколько умерить пыл кредиторов, подписал контракт с известным предпринимателем тех лет, издателем Федором Стелловским. Условия этого документа иначе как кабальными трудно было назвать. В июньском письме к писательнице Анне Корвин-Круковской он писал:

«…в контракте нашем была статья, по которой я ему обещаю для его издания приготовить роман, не менее 12-ти печатных листов, и если не доставлю к 1 ноября 1866-го года (13 ноября по новому стилю - прим.), то волен он, Стелловский, в продолжении девяти лет издавать даром, и как вздумается, всё что я ни напишу безо всякого мне вознаграждения... ... Все такие контракты подписывают, хоть и смеются, так и я подписал».

Понимая последствия своего отчаянного шага, Достоевский летом начинает делать наброски будущего произведения, составлять план «удовлетворительного романчика», как сам он писал своему другу Александру Милюкову.

«Стелловский беспокоит меня до мучения, даже вижу во сне», - признавался он.

1866 год был одним из сложных в жизни Достоевского. Фото: Commons.wikimedia.org

Несмотря на жесткие временные рамки, работа продвигалась медленно. В начале октября Достоевский еще не приступил к роману. Понимая отчаянность ситуации, Милюков настоятельно советовал ему прибегнуть к услугам стенографа, что в несколько раз ускорило бы процесс. Писатель ухватился за эту идею и попросил профессора стенографии Ольхина прислать ему лучшую свою ученицу. Ею стала 20-летняя Анна Сниткина. Благодаря ей, Достоевский смог выполнить обязательства перед Стелловским и сдать рукопись к нужному сроку.

Роман за 26 дней

В Петербурге, в доме на углу Малой Мещанской и Столярного переулка, писатель стал надиктовывать помощнице сюжет, который она старательно стенографировала.

44-летни писатель и его молодая помощница сделали невозможное - подготовили роман за 26 дней. Фото: Commons.wikimedia.org

44-летний писатель и его молодая помощница сделали невозможное - подготовили роман, существовавший только на черновиках, за 26 дней.

Работа в форсмажорных условиях сблизила писателя и Анну. Вскоре между ними произошел откровенный разговор, который позже привела в своих мемуарах Анна Григорьевна. Он предложил ей представить себя на месте героини, которой в любви признался художник, и спросил, что бы она ответила на это.

«Лицо Федора Михайловича выражало такое смущение, такую сердечную муку, что я, наконец, поняла, что это не просто литературный разговор, и что я нанесу страшный удар его самолюбию и гордости, если дам уклончивый ответ. Я взглянула на столь дорогое мне, взволнованное лицо Федора Михай-ловича и сказала: — Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!», - писала она.

По ее воспоминаниям, чувство, охватившее ее, было похоже на безграничное обожание, безропотное преклонение перед великим талантом другого человека.

«Мечта сделаться спутницей его жизни, разделять его труды, облегчить его жизнь, дать ему счастье — овладела моим воображением, и Федор Михайлович стал моим богом, моим кумиром, и я, кажется, готова была всю жизнь стоять пред ним на коленях».

И она воплотила свою мечту в жизнь, став надежной опорой в жизни писателя. 15 февраля 1867 года в Измайловском Троицком соборе Санкт-Петербурга они обвенчались.

«Аполлинария — больная эгоистка»

Прототипом главной героини романа «Игрок» Полины Александровны стала Аполлинария Суслова, дочь бывшего крепостного, выбившегося в фабриканты.

Молодая девушка была ярой поклонницей творчества Достоевского. По воспоминаниям дочери писателя, однажды Полина отправила ему лиричное письмо с признанием в любви. Писатель был тронут этим обьяснением, между ними завязался роман.

Однако эти отношения были очень непростыми: Аполлинария хотела быть единственной женщиной в его жизни и настаивала, чтобы он расстался со «своей чахоточной женой».

Считается прототипом ряда ключевых женских образов в романах Достоевского. Фото: Commons.wikimedia.org

«Аполлинария — больная эгоистка. Эгоизм и самолюбие в ней колоссальны. Она требует от людей всего, всех совершенств, не прощает ни единого несовершенства в уважении других хороших черт, сама же избавляет себя от самых малейших обязанностей к людям», - как-то писал о ней Федор Михайлович.

После смерти жены в 1864 году он все-таки предложил Полине выйти за него, но она ответила отказом.

Характер непростых отношений с Сусловой он выплеснул на страницы «Игрока», передав мучительность связи Алексея Ивановича и Полины Александровны.

Проклятие азарта

События, описанные в романе, были прочувствованы Достоевским. Ему была знакома страсть азарта, которая полностью владела человеком, заставляя даже совершать неблаговидные поступки.

В 1863 году Достоевский проиграл не только свои деньги, но и средства возлюбленной Аполлинарии Сусловой. Фото: Public Domain

Так, отдыхая в 1863 году в Баден-Бадене, Достоевский проиграл не только свои деньги, но и средства возлюбленной Аполлинарии Сусловой. Годы спустя, путешествуя по Швейцарии со своей второй женой Анной, Достоевский вновь поддался искушению. Выиграв в Бадене в рулетку 4 тысячи франков, он поверил, что возможен шальной выигрыш, который избавит его многих проблем.

В итоге он проиграл все, что мог, даже ювелирные украшения молодой жены.

Анна старалась помогать супругу бороться с этой пагубной страстью, и в 1871 году он навсегда бросил азартные игры.

«Надо мною великое дело свершилось. Исчезла гнусная фантазия, мучившая меня почти десять лет. Я всё мечтал выиграть: мечтал серьёзно, страстно… Теперь всё закончено! Всю жизнь вспоминать это буду и каждый раз тебя, ангела моего, благословлять», - писал Достоевский.

Экранизация

Роман «Игрок» экранизировался много раз. В 1938 году на экранах Германии и Франции появились фильмы режиссера Герхарда Ламперта и Луи Дакена. В 1947 году свое видение представил аргентинец Леон Климовски, а в 1948 году в США снял картину Роберт Сиодмак.

В СССР первый раз картину на этот сюжет снял в 1966 году режиссер Юрий Богатыренко. В 1972 году экранизацию представил Алексей Баталов. Одним из последних фильмов стал «Игрок» немецкого режиссера Себастиана Биньека, представившего картину на суд европейских зрителей в 2007 году.

«Игрок» - третий по счету роман великого русского классика Федора Михайловича Достоевского. Ему предшествовали знаменитые «Униженные и оскорбленные» и «Бедные люди». Роман был опубликован в знаменательном для писателя 1866 году. В этом же году на страницах журнала «Русский вестник» стало печататься легендарное «Преступление и наказание».

Роман «Игрок» называют «историей обыкновенного безумия», «историей азарта», «произведением жестоким до жестокости», «романом об идее-страсти» и о герое, съеденном идеей. Автор рассказывает об игровой зависимости молодого человека, анализируя факторы, которые привели его к рулетке. О подобной проблеме Федор Михайлович знал не понаслышке, ведь к написанию «Игрока» его вдохновил собственный печальный пример.

За три года до публикации «Игрока» Достоевский вместе со своей подругой – 23-летней студенткой Полиной Сусловой – приехал на немецкий курорт Висбаден. Здесь мэтра особенно привлекли местные казино, в которых он успешно просадил все свои деньги и деньги Полины. На фоне игорного угара, в котором пребывал Достоевский, разворачивалась еще и любовная драма. Пока мэтр просиживал за рулеткой, молоденькая барышня увлеклась студентом Сальвадором, что еще больше усугубило психологическое состояние писателя.

Вернувшись домой, Федор Михайлович был вынужден в короткие сроки расплатиться с долгами. Так, нужда и малорадостная перспектива долговой тюрьмы стали катализаторами к написанию очередного шедевра русской литературы.

В качестве места действия Достоевский выбрал вымышленный курорт с говорящим названием Рулетенбург. Именно так сперва и назывался роман, но во время последней редакции название было изменено на «Игрока». Под ним роман и вошел в мировую литературу.

Кстати, во время работы над романом Достоевский сошелся с своей стенографисткой Анной Сниткиной. В 1867 году Анна стала женой писателя. У Сниткиной и Достоевского родилось четверо детей (Софья, Любовь, Федор и Алексей). После висбаденского инцидента Достоевский еще четыре раза ездил в Бад-Хомбург, где в местных казино просаживал крупные суммы денег. И только Анне удалось повлиять на писателя. Он поклялся любимой никогда не играть, и в самом деле больше не садился за игорный стол.

Достоевский «Игрок», краткое содержание

Главный герой романа, он же повествователь, Алексей Иванович - умный, образованный молодой человек 25 лет от роду. Из-за бедности Алексей Иванович вынужден работать учителем в семье генерала Загорянского. Престарелый генерал и сам находится на грани бедности. Он заложил свое имение французскому маркизу Де Грие и живет в ожидании наследства богатой тетушки Антонины Васильевны Тарасичевой, которая, по злой насмешке судьбы, никак не распрощается с жизнью, несмотря на свои 75 и полный букет болезней.

После непродолжительного отпуска Алексей Иванович возвращается в Германию, где Загорский в компании французских псевдоприятелей ведет праздную жизнь на курорте Рулетенбург. Молодому человеку претит тамошнее общество, но он не может покинуть службу у Загорского в силу своей огромной страсти, и имя ей Полина.

Полина Александровна - красавица-дочка Загорского - вот уже несколько лет не выходит из головы Алексея Ивановича. Однако Полина влюблена во француза Де Грие. Как только состояние тетушки перейдет к ее отцу, они смогут сыграть свадьбу. Алексей Иванович же вынужден довольствоваться унизительным положением раба гордой красавицы и лишь надеяться на ее возможное расположение.

У престарелого Загорского также есть страсть - это молоденькая француженка мадемуазель Бланш, особа алчная и безнравственная. Бланш видит в Загорском только перспективу обогащения, но ветхий ловелас слеп, он всецело очарован французской девушкой.

Единственный, к кому Алексей Иванович испытывает уважение, это Астлей - богатый англичанин, также отдыхающий на курорте Рулетенбург. Несмотря на деньги, которых у него в изобилии, Астлей не утратил человеческого обличья. Он честен, справедлив, милосерден и является, пожалуй, единственным положительным персонажем в образной структуре «Игрока».

Бабушка Антонида Васильевна

В первой части романа образ умирающей «бабушки» присутствует незримо. Она - бестелесный мешок с золотом, схороненный на просторах далекой России, ее основная миссия - умереть и открыть путь ко всеобщему счастью. Именно поэтому появление старухи Тарасичевой во второй части вызывает настоящий фурор.

Несмотря на то что родня давно записала ее в мертвецы, Антонида Васильевна умирать не собирается. Пусть ноги Тарасичевой разбил паралич, но ей хватило сил прикатить на своем инвалидном кресле в Германию и показать родственничкам, что списывать со счетов ее еще рано.

Острохарактерная, вспыльчивая, резкая, она беззастенчиво срывает маски с каждого участника этого лживого балагана. Затем бабуленька отправляется в казино и лихо проигрывает в рулетку добрую часть своего состояния. Сопровождает ее при этом Алексей Иванович. Желая отыграться, Антонида Васильевна снова посещает игорный дом и на этот раз спускает практически все. Старушка, однако, не очень тужит по проигранным деньгам. Теперь они, по крайней мере, не достанутся стервятникам, кружащимся над ее могилой. Заняв денег у Астлея, Тарасичева возвращается в свое имение на родине.

Появление бабушки в самом деле срывает маски с героев. Спектакль окончен, занавес. Теперь перед нами не актеры, а реальные люди. И вот маркиз Де Грие уже больше не любит Полину, он отдает ей 50 тысяч с заложенного имения и уезжает восвояси. Мадемуазель Бланш также не интересуется нищим генералом, у нее есть кандидатуры куда более перспективные. И только отношение Алексея Ивановича к Полине никак не изменилось - ему не важно, богата она или бедна. Желая помочь любимой, он садится за рулетку и (о чудо!), выигрывает астрономическую сумму - 200 тысяч франков. Он отдает деньги Полине, но понимает, что его неудержимо тянет обратно, за игорный стол. В ту ночь, когда он выигрывал, бедный учитель чувствовал себя царем и богом, властителем мира, титаном, высшим разумом. Он признавался: «… мною вдруг действительно без всякого вызова самолюбия владела ужасная жажда риску». Так у главного героя появилась новая страсть, которая постепенно вытеснила все остальные мысли и желания, и имя ей - Игра!

В романе «Игрок» препарируются темы игры, денег, успеха и его тайны, гордости, одиночества и силы страсти над человеческой натурой. Главная психологическая тема произведения – вытеснение любви к женщине страстью к игре. Игра настолько сильно завладела Алексеем Ивановичем, что Полина (самое дорогое существо на свете) больше не занимала его мыслей чувств, как прежде. Он не разлюбил ее, но отправил на далекое второе место.

Одержимость учителя видна уже в сцене, когда он приносит Полине первый выигрыш. Находясь наедине с возлюбленной, Алексей Иванович смотрит не нее, а на груды билетов и свертки золота. Полина замечает это, она уязвлена, ведь на самом деле никогда не любила мерзкого Де Грие, ее сердце всегда принадлежало Алексею Ивановичу. Однако гордячка и на этот раз не открывает своих чувств. Чтобы максимально очернить их светлое чувство, она отдается Алексею Ивановичу, а на утро бросает ему в лицо ненавистные деньги.

В своем романе Достоевский изобразил порочное общество безнравственных алчных лицемеров. Они не скрывают своей натуры, для них такое поведение норма: «Зачем деньги, вы спрашиваете? Как зачем? Деньги - все». В начале романа этому обществу противопоставляется Алексей Иванович, человек «смеющий не верить» и восставать на авторитеты. Однако под влиянием гнилого окружения он опускается, «все его жизненные соки, буйство, смелость пошли на рулетку». Он игрок, но не простой игрок. Он поэт, который стыдится своей поэзии и жалко оправдывает ее перед самим собой. Ну, а если отбросить поэзию, то это просто рассказ о том, как человек третий год подряд играет в рулетку.

Анализ произведения

Структурно роман «Игрок» поделен на 17 глав. В роли повествователя выступает 25-летний учитель Алексей Иванович, игрок. В первой главе Алексей Иванович только приезжает на курорт Рулетенбург, главный герой чист, влюблен, непорочен. Последняя глава, она же своеобразный эпилог, представляет нам абсолютно другого героя - это законченный человек, одержимый игрок. Сможет ли он избавиться от зависимости, не известно, но автор оставляет читателю смутное предзнаменование - мы расстаемся с Алексеем Ивановичем накануне игры, он ждет ее с нетерпением, и он счастлив. Для этой чудовищной метаморфозы потребовался 1 год и 8 месяцев, ровно столько времени разделяет первую и последнюю главы романа.

Для понимания структурно-смысловой композиции произведения следует обратить внимание на деление на части. В «Игроке» их три. Первая часть (1-6 главы) - это завязка действия, знакомство с героями, тема Игры здесь фигурирует лишь отдаленно и не касается главного героя. Вторая часть (7-12 главы) - появление «бабуленьки», кардинальная переоценка действующих лиц, сбрасывание масок. На сцену выходит Игра, она притягательная, яркая, азартная, она приносит удовлетворение, заставляет рисковать, она творит чудеса - за ночь одного она делает богачом, а другого нищим. Главный герой вступает в связь с Игрой, он влюблен в нее, как ни в кого в жизни. Третья часть (13-17 главы) - действие стремительно движется к катастрофе. Судьбы героев рушатся, один за другим они покидают сцену, и только Игра остается, теперь у нее главная партия. Она уродлива, губительна, ужасна, она приносит горе и страдание, в ней нельзя победить и отыграться. Главный герой теперь ее раб, и он не видит способа выйти из подчинения.

С момента публикации «Игрока» прошло полтора века. Стоит ли говорить, что его тематика и проблематика не утратила своей актуальности. Секрет прост, о нем говорил еще Булгаков устами своего фантастического кота:

Достоевский умер, - сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.

Протестую! - горячо воскликнул Бегемот. - Достоевский бессмертен.

Федор Михайлович Достоевский «Игрок»: краткое содержание

3.7 (73.33%) 3 votes

Annotation

"Достоевским я зачитывался, даже в очень плохих переводах. Позднее я прочитал его по-французски, на французский его переводили русские, их переводы были гораздо лучше испанских. Я думаю, что для любого писателя в мире русские романисты - основа основ..." (Габриэль Гарсиа Маркес)

Федор Достоевский

Федор Достоевский

Игрок

(Из записок молодого человека)

Глава I

Наконец я возвратился из моей двухнедельной отлучки. Наши уже три дня как были в Рулетенбурге. Я думал, что они и бог знает как ждут меня, однако ж ошибся. Генерал смотрел чрезвычайно независимо, поговорил со мной свысока и отослал меня к сестре. Было ясно, что они где-нибудь перехватили денег. Мне показалось даже, что генералу несколько совестно глядеть на меня. Марья Филипповна была в чрезвычайных хлопотах и поговорила со мною слегка; деньги, однако ж, приняла, сосчитала и выслушала весь мой рапорт. К обеду ждали Мезенцова, французика и еще какого-то англичанина: как водится, деньги есть, так тотчас и званый обед, по-московски. Полина Александровна, увидев меня, спросила, что я так долго? и, не дождавшись ответа, ушла куда-то. Разумеется, она сделала это нарочно. Нам, однако ж, надо объясниться. Много накопилось.

Мне отвели маленькую комнатку, в четвертом этаже отеля. Здесь известно, что я принадлежу к свите генерала. По всему видно, что они успели-таки дать себя знать. Генерала считают здесь все богатейшим русским вельможей. Еще до обеда он успел, между другими поручениями, дать мне два тысячефранковых билета разменять. Я разменял их в конторе отеля. Теперь на нас будут смотреть, как на миллионеров, по крайней мере целую неделю. Я хотел было взять Мишу и Надю и пойти с ними гулять, но с лестницы меня позвали к генералу; ему заблагорассудилось осведомиться, куда я их поведу. Этот человек решительно не может смотреть мне прямо в глаза; он бы и очень хотел, но я каждый раз отвечаю ему таким пристальным, то есть непочтительным взглядом, что он как будто конфузится. В весьма напыщенной речи, насаживая одну фразу на другую и наконец совсем запутавшись, он дал мне понять, чтоб я гулял с детьми где-нибудь, подальше от воксала, в парке. Наконец он рассердился совсем и круто прибавил:

А то вы, пожалуй, их в воксал, на рулетку, поведете. Вы меня извините, - прибавил он, - но я знаю, вы еще довольно легкомысленны и способны, пожалуй, играть. Во всяком случае, хоть я и не ментор ваш, да и роли такой на себя брать не желаю, но по крайней мере имею право пожелать, чтобы вы, так сказать, меня-то не окомпрометировали…

Да ведь у меня и денег нет, - отвечал я спокойно; - чтобы проиграться, нужно их иметь.

Вы их немедленно получите, - ответил генерал, покраснев немного, порылся у себя в бюро, справился в книжке, и оказалось, что за ним моих денег около ста двадцати рублей.

Как же мы сосчитаемся, - заговорил он, - надо переводить на талеры. Да вот возьмите сто талеров, круглым счетом, - остальное, конечно, не пропадет.

Я молча взял деньги.

Вы, пожалуйста, не обижайтесь моими словами, вы так обидчивы… Если я вам заметил, то я, так сказать, вас предостерег и уж, конечно, имею на то некоторое право…

Возвращаясь пред обедом с детьми домой, я встретил целую кавалькаду. Наши ездили осматривать какие-то развалины. Две превосходные коляски, великолепные лошади. Mademoiselle Blanche в одной коляске с Марьей Филипповной и Полиной; французик, англичанин и наш генерал верхами. Прохожие останавливались и смотрели; эффект был произведен; только генералу несдобровать. Я рассчитал, что с четырьмя тысячами франков, которые я привез, да прибавив сюда то, что они, очевидно, успели перехватить, у них теперь есть семь или восемь тысяч франков; этого слишком мало для m-lle Blanche.

M-lle Blanche стоит тоже в нашем отеле, вместе с матерью; где-то тут же и наш французик. Лакеи называют-его «m-r le comte », мать m-lle Blanche называется «m-me la comtesse »; что ж, может быть, и в самом деле они comte et comtesse.

Я так и знал, что m-r le comte меня не узнает, когда мы соединимся за обедом. Генерал, конечно, и не подумал бы нас знакомить или хоть меня ему отрекомендовать; а m-r le comte сам бывал в России и знает, как невелика птица - то, что они называют outchitel. Он, впрочем, меня очень хорошо знает. Но, признаться, я и к обеду-то явился непрошеным; кажется, генерал позабыл распорядиться, а то бы, наверно, послал меня обедать за table d"hot"ом . Я явился сам, так что генерал посмотрел на меня с неудовольствием. Добрая Марья Филипповна тотчас же указала мне место; но встреча с мистером Астлеем меня выручила, и я поневоле оказался принадлежащим к их обществу.

Этого странного англичанина я встретил сначала в Пруссии, в вагоне, где мы сидели друг против друга, когда я догонял наших; потом я столкнулся с ним, въезжая во Францию, наконец - в Швейцарии; в течение этих двух недель - два раза, и вот теперь я вдруг встретил его уже в Рулетенбурге. Я никогда в жизни не встречал человека более застенчивого; он застенчив до глупости и сам, конечно, знает об этом, потому что он вовсе не глуп. Впрочем, он очень милый и тихий. Я заставил его разговориться при первой встрече в Пруссии. Он объявил мне, что был нынешним летом на Норд-Капе и что весьма хотелось ему быть на Нижегородской ярмарке. Не знаю, как он познакомился с генералом; мне кажется, что он беспредельно влюблен в Полину. Когда она вошла, он вспыхнул, как зарево. Он был очень рад, что за столом я сел с ним рядом, и, кажется, уже считает меня своим закадычным другом.

За столом французик тонировал необыкновенно; он со всеми небрежен и важен. А в Москве, я помню, пускал мыльные пузыри. Он ужасно много говорил о финансах и о русской политике. Генерал иногда осмеливался противоречить, но скромно, единственно настолько, чтобы не уронить окончательно своей важности.

Я был в странном настроении духа; разумеется, я еще до половины обеда успел задать себе мой обыкновенный и всегдашний вопрос: зачем я валандаюсь с этим генералом и давным-давно не отхожу от них? Изредка я взглядывал на Полину Александровну; она совершенно не примечала меня. Кончилось тем, что я разозлился и решился грубить.

Началось тем, что я вдруг, ни с того ни с сего, громко и без спросу ввязался в чужой разговор. Мне, главное, хотелось поругаться с французиком. Я оборотился к генералу и вдруг совершенно громко и отчетливо, и, кажется, перебив его, заметил, что нынешним летом русским почти совсем нельзя обедать в отелях за табльдотами. Генерал устремил на меня удивленный взгляд.