Признать то, что очень часто мы мыслим штампами — неприятно, но необходимо. Например, что мы можем сказать о творчестве Ф.М. Достоевского? Школьная программа, в рамках которой было прочитано, скорее всего, только «Преступление и наказание», вырабатывает рефлекс: фамилия Достоевского вызывает в сознании заученные фразы, например, «внутренний конфликт героя», «душевные метания», «реализм», «враждебный окружающий мир», «маленький человек». Возьмите Раскольникова — вот и прекрасный пример душевных метаний, внутреннего конфликта. А то, как Достоевский описывает Петербург? «Пахло известью, пылью, стоячею водой», «громадные, теснящие и давящие дома…» — вот и враждебная окружающая действительность; немудрено в таком городе стать убийцей, верно? Так и дальше можно находить подтверждение тому, что все эти заученные фразы являются истиной; в других наиболее известных произведениях Достоевского — «Братьях Карамазовых», «Идиоте», «Игроке», «Подростке» — те же тяжелые неразрешимые внутренние конфликты, враждебная окружающая реальность. Торжество реализма в творчестве Достоевского, одним словом.

Можно ли после такого серьезного набора терминов заподозрить, что Достоевский написал нечто сентиментальное, немного даже по-детски наивное? Едва ли. Но гений на то и гений, чтобы уметь писать в абсолютно разных направлениях.

Итак, 1848 год — дата написания романа «Белые ночи». Точнее, сентиментального романа, как определил жанр сам автор. Стоит оговориться: принято считать, что «Белые ночи» — повесть, но мы пойдем на поводу у автора и в отдельных случаях будем называть их сентиментальным романом. Даже подзаголовок звучит так: «Из воспоминаний мечтателя» — лишнее указание на сентиментализм. Специфика этого направления заключается в том, что в центре внимания находятся внутренние душевные переживания героев, их чувства и эмоции. Разберемся, что же может быть сентиментального в этом романе Достоевского?

Краткое содержание: о чем произведение «Белые ночи»?

В центре сюжета взаимоотношения двух людей — рассказчика и Настеньки. Они совершенно случайно пересекаются во время ночной прогулки по Петербургу и, как выясняется, являются родственными душами — мечтателями. Они раскрываются друг другу, и девушка делится с ним историей о своем возлюбленном, который уехал на год в Москву, и вот уже сейчас должен вернуться за ней, но все никак не приходит. Рассказчик вызывается помочь ей, передает письмо, ожидает вместе с ней прихода ее возлюбленного, который, в конечном счете, приходит. Все складывается как нельзя лучше, но… Вот с этого «но» и начинается сентиментализм. Герой влюблен в Настеньку и, как не трудно догадаться, безответно. Поэтому большую долю повествования занимает описание его чувств, мыслей и эмоций в кульминационный момент — момент ожидания возлюбленного героини.

Почему Достоевский назвал роман сентиментальным?

Манера описания этих чувств вызывает четкую ассоциацию с другим сентиментальным произведением — «Страданиями юного Вертера» Гете. Впрочем, «Белые ночи» Достоевского и «Вертер» Гете даже в основе сюжета имеют много общего — любовный треугольник, где главный герой оказывается отвергнутым.

Стоит заметить, что в «Белых ночах» писатель не делает переживания героя драматичными — у Вертера Гете внутренние эмоции куда более сложные и импульсивные, они приводят к трагичному финалу — самоубийству. В романе же Ф.М. Достоевского душевные терзания не приводят к трагичному концу; наоборот, рассказчик, даже потерпев любовную неудачу, благодарен судьбе хотя бы за то короткое счастье, которое ему выпало. Получается, герой этого сентиментального романа находится в некоторой гармонии с самим собой. Герой Достоевского в гармонии с самим собой? Непривычно, но это так.

Образ Петербурга в повести «Белые ночи»

Впрочем, жанр сентиментализма в этом романе предопределен не только сюжетом, но и характером персонажей, и манерой повествования. Рассказчик становится воплощением сентиментализма — это заметно с первых строк произведения, когда описывается рутинная жизнь героя, его взаимоотношения с другими людьми и Петербургом. Характерным является то, что он воспринимает свой город как живое существо, всех людей, как своих знакомых. От настроения героя меняется и его восприятие родного края — еще одна характерная черта сентиментализма. Правда, обычно авторы сентиментальных произведений связывают внутренние переживания персонажей с образами природы — примером тому служит уже упомянутый Вертер. Здесь же роль пейзажа выполняет Петербург.

Само описание Петербурга так же совсем не характерно для Достоевского, Петербург «Белых ночей» совсем не такой, как в других его произведениях. Обычно Петербург — воплощение пороков, та самая враждебная окружающая реальность, которой вынуждены противостоять герои. Здесь же город выступает другом рассказчика, его собеседником; рассказчик любит его, наслаждается его весной. Петербург отвечает на внутренние переживания рассказчика, но не становится враждебным. В этом произведении Достоевского проблема внешнего мира полностью отсутствует, что не привычно. Мы ничего не знаем о социальном статусе героев, они и сами не видят причиной своих неудач что-то во внешнем мире. В центре внимания — только внутренний мир.

Языковые особенности в произведении

Так же нельзя не обратить внимания на манеру речи героев — как внутренних монологов, так и диалогов — которая совсем не характерна для героев реалиста-Достоевского. Она полна различных метафор, ей характерен высокий стиль. Предложения длинные, развернутые. Очень много высказываний с ярко выраженной эмоциональной окраской.

Именно благодаря такому характеру речи нам становится понятен образ героев. Они оба тонко чувствуют, бережно относятся к чувствам других. Эмоциональны, очень часто взволнованы. Из их диалогов становится ясно, что они способны обращать внимание на незначительные мелочи, которые становятся для них очень значимыми. В их разговорах много громких фраз, обещаний. Герои достаточно радикальны в вопросах, касающихся чувства, кидаются такими словами как «навсегда», «любовь», «счастье». Их мысли о будущем, любви и дружбе звучат по-детски наивно. Но на то они оба и мечтатели.

Образ Настеньки в романе «Белые ночи»

Так какие же они, эти нетипичные для Достоевского, сентиментальные герои? Настеньку мы видим, конечно, только глазами рассказчика. Рассказчик влюблен в девушку, поэтому он во многом, возможно, идеализирует ее образ. Тем не менее, она так же, как и он, изолирована от внешнего мира, правда, не по собственной воле, а по прихоти бабушки. Такая изоляция, впрочем, и сделала из героини мечтательницу. Например, она, порой, в своих мечтаниях доходила до женитьбы на китайском принце. Девушка чутко относится к переживаниям других и когда она узнает о чувствах рассказчика к ней, то переживает, что могла ранить его чувства какой-нибудь неаккуратной фразой. Настенька ныряет в чувство с головой, ее любовь чистая, непоколебимая, как и у любого мечтателя. Поэтому, когда ее посещают сомнения, придёт ли к ней ее возлюбленный, она так по-детски, так беспомощно пытается отказаться от этих чувств, сменить любовь на ненависть, построить счастье с другим, то есть, с рассказчиком. Такая убежденная наивная влюбленность так же характерна для сентиментализма; это в реализме все может быть сложно и запутанно, как, например, отношения князя Мышкина с Настасьей Филипповной, в сентиментализме же все просто — либо любишь, либо нет.

Образ главного героя (рассказчика) в романе «Белые ночи»

Тип петербургского мечтателя – разновидность лишнего человека, неприспособленного к реалиям и не нужного миру. Очень много схожего имеет он со своей Настенькой. Правда, рассказчик, пожалуй, еще больший мечтатель, чем она. Его отрешенность от мира не вынуждена, как у героини, а «добровольна». Его никто не принуждал к такому отшельническому образу жизни. Он чутко реагирует на эмоции возлюбленной, боится ее ранить или задеть. В момент, когда он понимает, что его любовь безответна, он совсем не испытывает к ней негативных чувств, а так же продолжает нежно любить ее. В его душе не возникает внутреннего конфликта, любить ли Настеньку или нет.

В то же время, нельзя не заметить, что рассказчик не имеет абсолютно никакой связи с внешним миром. Даже Петербург какой-то немного вымышленный у него получается. Героиня же, напротив, как будто бы стремиться вырваться из этого отчуждения. Во многом ее жених становится ее связью с внешним миром.

Темы в романе «Белые ночи»

Одна из центральных тем, конечно же, любовь. Но, что характерно для сентиментализма, это история любви безответной, и, в то же время, возвышенной. Сами герои придают небывалое значение этому своему чувству.

Но, несмотря на то, что сюжет крутится вокруг любовной истории, здесь поднимаются и другие темы, помимо любви. Мечтатели, как сами себя называют Настенька и рассказчик, отличаются от окружающих. Так в романе появляется тема одиночества. Герои страдают от своей изоляции от других людей. Поэтому, возможно, они так легко и сошлись друг с другом. Настя говорит, что у нее была подруга, правда, и та уехала в Псков. Каково же живется молодой девушке в компании одной только бабки? Поэтому ее жених и является спасительной ниточкой из этого мира одиночества. Рассказчик же еще более одинок, чем Настенька. В то же время, он не решается попытаться избежать этого одиночества, даже его знакомство с героиней — всего лишь счастливый случай. Молодой человек одинок настолько, что воображает своим знакомым каждого прохожего, или же, что еще абсурднее, разговаривает с домами. Когда девушка просит его «рассказать свою историю» он ей и признается, что такой мечтатель как он, как будто бы и не живет, его жизнь ничем не заполнена.

Идея «Белых ночей» Достоевского

Наверное, еще и поэтому он так привязывается к Настеньке. Она — его единственный собеседник, его спасение от этого одиночества, привычного ему. Общение с ней, ее привязанность к нему, становятся для героя единственным в этом мире, что имеет значение. Когда же он понимает, что не ему все же достанется любовь Настеньки, он замыкается в себе; город и все, что его окружает, становятся в его глазах как будто бы тусклее и старее. Тускнеет и стареет и он сам. Если бы это был привычный для Достоевского персонаж, пожалуй, за разочарованием последовала бы ненависть к Настеньке. Но он так же продолжает ее любить, чисто и трепетно, желает ей только добра. Или же герой мог бы разочароваться в жизни, как, например, Свидригайлов, совершить самоубийство. Но и этого не происходит — герой говорит о том, что ради этого недолгого счастья и стоило жить. «Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..» В этой фразе и заключается идея произведения . Идея о счастье: в чем оно заключается и как много счастья может требовать один человек за всю свою жизнь? В силу того, что герой Достоевского — сентиментален, он благодарен судьбе и за эти несколько ночей. Вероятно, это те воспоминания, которыми он будет жить всю свою дальнейшую жизнь и будет счастлив, от того, что ему это удалось пережить. Этого ему и будет достаточно.

В чем отличие «Белых ночей» от других произведений Достоевского?

Этот сентиментальный роман Достоевского в силу своего жанра кардинально отличается от его других, более известных произведений. Совсем другой, не враждебный Петербург. Совсем другие герои — чувствительные, простые, любящие, мечтательные. Совсем другой язык — метафоричный, возвышенный. Совсем другой круг проблем и идей: не размышления о проблемах маленького человека, например, или о применении каких-либо философских идей, а об одиночестве мечтателей, мимолетности и ценности человеческого счастья. Этот сентиментальный роман раскрывает нам совсем другого Достоевского; Достоевского не мрачного, а легкого и простого. Но в чем-то этот великий русский автор остается верен себе: даже несмотря на внешнюю легкость и простоту произведения, писатель затрагивает важные философские вопросы. Вопросы о любви и счастье.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Главный герой произведения (его имя автор не называет) – бедный чиновник двадцати шести лет. Он уже восемь лет живет в Петербурге, но так и не завел себе друзей. В свободное время мужчина гуляет по городу и предается мечтаниям, в которых видит себя героем разных романтических историй.

В начале повествования мечтатель испытывает беспричинную тоску, ему кажется, что все его покинули. Он ругает кухарку Матрену за то, что женщина не убрала паутину. Квартира героя кажется ему унылой и холодной.

Мечтатель привык гулять по городу и встречать разных людей. Но теперь все выехали на дачи, а он бродит один по улицам, не находя знакомых лиц. Герой в полной растерянности: все, кого он встречал раньше, словно исчезли.

Правда, за городом его настроение значительно улучшается. Мечтатель радуется весеннему обновлению природы, раскланивается незнакомым людям. Но такие минуты быстро проходят. После приятной прогулки нужно вновь возвращаться в унылый опустевший город.

Как-то поздним вечером герой возвращается домой и на берегу канала встречает девушку, которая плачет, облокотившись на парапет. Он хочет успокоить незнакомку, но не решается к ней подойти. Испугавшись мужчину, девушка уходит прочь. Герой идет следом, жалея о том, что не может найти повод для знакомства. Но тут его выручает случай, к молодой особе пристает пьяный прохожий. Наш герой бросается на выручку и прогоняет хулигана.

Защитник предлагает незнакомке проводить ее домой, на что та соглашается. Мечтатель подробнее рассматривает прелестные черты девушки и ее красивые черные волосы. Он признается, что впервые в жизни познакомился с женщиной. Незнакомка удивлена, но верит своему спасителю. Герой умоляет о новом свидании, и девушка соглашается встретиться завтра на том же месте. Однако незнакомка выдвигает условие – это не будет романтическое свидание, молодой человек не должен в нее влюбляться. Девушка обещает завтра подробнее рассказать о себе и выслушать рассказ мужчины.

Ночь вторая

Мечтатель с большим нетерпением ждет нового свидания. Во время разговора выясняется, что девушку зовут Настенькой. Живет она с бабушкой, которая ослепла и не отпускает ее от себя ни на шаг. Даже пришпиливает булавкой платье девушки к своей одежде. Исполняя желание Настеньки, герой подробно рассказывает о том, что все свободное время проводит в мечтах. Он понимает бесполезность такого существования, бесплодность постоянного пребывания в фантазиях, в то время как мимо проходит настоящая жизнь. Молодому человеку хочется найти родственную душу, кому-нибудь помочь. Но у него никого нет, жизнь проходит одиноко и пусто. Настенька жалеет нового знакомого и говорит, что теперь он не одинок, они друзья. Затем девушка рассказывает свою историю.

История Настеньки

Настеньке сейчас семнадцать лет. Осиротела она еще в детстве, и ее воспитанием занималась бабушка. До пятнадцати лет она нанимала девочке учителей, в том числе и преподавателя французского языка. Однажды Настенька, воспользовавшись тем, что бабушка задремала, приколола к ее одежде платье глухой кухарки Феклы, а сама убежала к подружке. Бабушка проснулась и стала о чем-то спрашивать Феклу, думая, что разговаривает с Настенькой. Кухарка видела, что к ней обращаются, но ответить, естественно, не могла. Она испугалась, отстегнула булавку и убежала. Так обман девушки раскрылся, за что бабушка сильно бранила внучку. После этого случая старуха еще больше стала ограничивать свободу девушки.

Настенька рассказала также, что живут они в небольшом двухэтажном доме. На первом этаже – она, бабушка и Фекла, а мезонин сдается в аренду. Однажды в нем поселился заезжий молодой человек. Новый жилец зашел поговорить с бабушкой о ремонте в своих комнатах, и старуха попросила Настеньку принести счеты. Девушка вскочила, позабыв, что приколота булавкой. Ей стало стыдно перед молодым человеком. Жилец тоже смутился и сразу ушел.

Спустя две недели новый постоялец сообщил девушке, что у него есть много книг. Настенька может брать их, чтобы читать бабушке. Старушка согласилась, при условии, что это будут «нравственные книги». Так Настенька прочитала произведения Пушкина и несколько романов Вальтера Скотта.

Как-то раз девушка случайно встретила квартиранта на лестнице, и между молодыми людьми завязался разговор. Постоялец расспрашивал Настеньку о прочитанных книгах. Через несколько дней он поинтересовался: не скучно ли девушке сидеть все время со старухой? Есть ли у нее подруги? Настенька рассказала, что ее приятельница Маша переехала жить в другой город, а больше подруг нет.

Когда жилец пригласил Настеньку в театр, девушка отказалась, испугавшись гнева бабушки. Молодому человеку не оставалось ничего другого, как пригласить на спектакль и старушку. Так Настенька впервые попала в театр на «Севильского цирюльника». После этого постоялец еще несколько раз приглашал старушку с внучкой в театр. Настенька и сама не заметила, как влюбилась в молодого человека. Она, правда, боялась, что ее любовь не будет взаимной. И опасения эти начали оправдываться.

Вскоре квартирант сообщил, что уезжает по делам в Москву. Настенька была очень расстроена таким известием. Несколько дней она не находила себе места и в последнюю ночь перед отъездом решилась на отчаянный поступок. Девушка собрала в узелок вещи и поднялась в мезонин.

Мужчина явно не ожидал такого визита, был очень подавлен. Настенька же плакала от стыда и отчаяния. Сквозь слезы она клялась в любви молодому человеку, уверяла что не хочет больше жить с бабушкой и готова ехать в Москву. Постоялец долго утешал девушку, объяснял ей, что слишком беден и не может сейчас жениться. Но в итоге пообещал, что вернется и предложит ей руку и сердце. Молодые люди договорились: ровно через год они встретятся на набережной в десять часов вечера. В том месте, где мечтатель впервые повстречал заплаканную девушку. Настенька знала, что ее возлюбленный уже три дня как в городе, но так и не пришел на свидание.

Мечтатель вызвался отнести возлюбленному письмо от девушки. Настенька очень обрадовалась такому предложению. Оказалось, что письмо уже написано, и девушка сама хотела просить героя о таком одолжении. Весточку следовало отнести общим знакомым Настеньки и ее жениха. Перед отъездом молодой человек пообещал, что наведается к ним, как только приедет. Если Настенька пожелает, то может оставить там сообщение.

Ночь третья

Герой отнес письмо по указанному адресу. Настенька очень надеялась, что любимый откликнется на ее послание и придет в назначенное время. Она пригласила мечтателя разделить радость от этой встречи, решила познакомить возлюбленного с новым и единственным своим другом. В приподнятом настроении Настенька строит планы на жизнь. Однако наш герой начинает осознавать, что уже успел полюбить девушку. Ему становится горько оттого, что Настенька воспринимает его лишь как друга.

Ожидание оказывается напрасным – возлюбленный Настеньки так и не пришел. Девушка очень огорчена. Мечтатель утешает ее, убеждает, что тот еще не получил письмо и обязательно придет завтра. Эти слова успокаивают Настеньку, она немного воспрянула духом. Девушка просит своего друга сходить за ответом завтра. Герой, конечно же, соглашается. Однако девушка предупреждает: если завтра будет дождь, она не сможет прийти на встречу и тогда они увидятся послезавтра.

Ночь четвертая

На следующий день был дождь. Несмотря на ненастье, мечтатель все же пришел в условленное место. Настенька, как и ожидалось, не явилось. Герой переживал целый день и с трудом дождался следующего вечера.

Ответа на письмо так и не было. Впрочем, как и самого возлюбленного Настеньки. Решив, что он уже никогда не придет, девушка сильно расстроилась и расплакалась. Мечтатель всячески утешает ее, но тщетно. Настенька объявляет, что все кончено, она больше не любит этого злого человека, который жестоко ее обманул.

После таких слов мечтатель решается признаться Настеньке в любви. Он ожидает, что девушка его прогонит – ведь нарушено условие их дружбы. Но Настенька прощает молодого человека. Она догадывалась о чувствах мечтателя. Девушка уверяет, что если и не любит его сейчас, то скоро полюбит, так как он – замечательный. А прежнего возлюбленного она ненавидит. Он отверг девушку и даже не удостоил ее разговора или короткой записки.

Настенька предлагает герою переехать к ним в пустующий мезонин, и молодой человек соглашается сделать это завтра. Мечтатель и девушка мечтают о том, как поженятся, будут жить вместе с бабушкой, Феклой и Матреной.

Но в это время к паре подошел молодой человек. Настенька узнала в нем своего возлюбленного и бросилась в объятия. Мечтателю ничего не оставалось, как с горечью наблюдать за этой трогательной встречей.

Утро

Утро следующего дня выдалось дождливым. Герой почувствовал сильное недомогание, он разбит и подавлен. Матрена приносит письмо от Настеньки, в котором девушка извиняется, благодарит мечтателя за помощь, любовь и участие. Она пишет, что через неделю выходит замуж. Настенька хочет познакомить героя со своим женихом, чтобы они тоже стали друзьями.

Мечтателю кажется, что мир потемнел. Квартира, несмотря на отсутствие паутины, представляется ему грязной и мрачной, а дальнейшая жизнь совершенно безрадостной. Но герой все же благодарен Настеньке за короткое счастье любить и надеяться, которое она ему подарила.

Сентиментальный роман «Белые ночи» – одно из самых лиричных произведений Достоевского. Проза Федора Михайловича необычайно поэтична, музыкальна, и сегодня она вновь завораживает читателя, чтобы опять где-то на берегу реки Фонтанки встретились Настенька и Мечтатель…

Из серии: Список школьной литературы 7-8 класс

* * *

компанией ЛитРес .

…Иль был он создан для того,

Чтобы побыть хотя мгновенье

В соседстве сердца твоего?..

Ив. Тургенев

Ночь первая

Была чудная ночь, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель. Небо было такое звездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно было спросить себя: неужели же могут жить под таким небом разные сердитые и капризные люди? Это тоже молодой вопрос, любезный читатель, очень молодой, но пошли его вам господь чаще на душу!.. Говоря о капризных и разных сердитых господах, я не мог не припомнить и своего благонравного поведения во весь этот день. С самого утра меня стала мучить какая-то удивительная тоска. Мне вдруг показалось, что меня, одинокого, все покидают и что все от меня отступаются. Оно, конечно, всякий вправе спросить: кто ж эти все? потому что вот уже восемь лет, как я живу в Петербурге и почти ни одного знакомства не умел завести. Но к чему мне знакомства? Мне и без того знаком весь Петербург; вот почему мне и показалось, что меня все покидают, когда весь Петербург поднялся и вдруг уехал на дачу. Мне страшно стало оставаться одному, и целых три дня я бродил по городу в глубокой тоске, решительно не понимая, что2 со мной делается. Пойду ли на Невский, пойду ли в сад, брожу ли по набережной – ни одного лица из тех, кого привык встречать в том же месте в известный час, целый год. Они, конечно, не знают меня, да я-то их знаю. Я коротко их знаю; я почти изучил их физиономии – и любуюсь на них, когда они веселы, и хандрю, когда они затуманятся. Я почти свел дружбу с одним старичком, которого встречаю каждый божий день, в известный час, на Фонтанке. Физиономия такая важная, задумчивая; все шепчет под нос и махает левой рукой, а в правой у него длинная сучковатая трость с золотым набалдашником. Даже он заметил меня и принимает во мне душевное участие. Случись, что я не буду в известный час на том же месте Фонтанки, я уверен, что на него нападет хандра. Вот отчего мы иногда чуть не кланяемся друг с другом, особенно когда оба в хорошем расположении духа. Намедни, когда мы не видались целые два дня и на третий день встретились, мы уже было и схватились за шляпы, да благо опомнились вовремя, опустили руки и с участием прошли друг подле друга. Мне тоже и дома знакомы. Когда я иду, каждый как будто забегает вперед меня на улицу, глядит на меня во все окна и чуть не говорит: «Здравствуйте; как ваше здоровье? и я, слава богу, здоров, а ко мне в мае месяце прибавят этаж». Или: «Как ваше здоровье? а меня завтра в починку». Или: «Я чуть не сгорел и притом испугался» и т. д. Из них у меня есть любимцы, есть короткие приятели; один из них намерен лечиться это лето у архитектора. Нарочно буду заходить каждый день, чтоб не залечили как-нибудь, сохрани его господи!.. Но никогда не забуду истории с одним прехорошеньким светло-розовым домиком. Это был такой миленький каменный домик, так приветливо смотрел на меня, так горделиво смотрел на своих неуклюжих соседей, что мое сердце радовалось, когда мне случалось проходить мимо. Вдруг на прошлой неделе я прохожу по улице, и как посмотрел на приятеля – слышу жалобный крик: «А меня красят в желтую краску!» Злодеи! варвары! они не пощадили ничего: ни колонн, ни карнизов, и мой приятель пожелтел, как канарейка. У меня чуть не разлилась желчь по этому случаю, и я еще до сих пор не в силах был повидаться с изуродованным моим бедняком, которого раскрасили под цвет поднебесной империи.

Итак, вы понимаете, читатель, каким образом я знаком со всем Петербургом.

Я уже сказал, что меня целые три дня мучило беспокойство, покамест я догадался о причине его. И на улице мне было худо (того нет, этого нет, куда делся такой-то?) – да и дома я был сам не свой. Два вечера добивался я: чего недостает мне в моем углу? отчего так неловко было в нем оставаться? – и с недоумением осматривал я свои зеленые, закоптелые стены, потолок, завешанный паутиной, которую с большим успехом разводила Матрена, пересматривал всю свою мебель, осматривал каждый стул, думая, не тут ли беда? (потому что коль у меня хоть один стул стоит не так, как вчера стоял, так я сам не свой) смотрел на окно, и все понапрасну… нисколько не было легче! Я даже вздумал было призвать Матрену и тут же сделал ей отеческий выговор за паутину и вообще за неряшество; но она только посмотрела на меня в удивлении и пошла прочь, не ответив ни слова, так что паутина еще до сих пор благополучно висит на месте. Наконец я только сегодня поутру догадался, в чем дело. Э! да ведь они от меня удирают на дачу! Простите за тривиальное словцо, но мне было не до высокого слога… потому что ведь все, что только ни было в Петербурге, или переехало, или переезжало на дачу; потому что каждый почтенный господин солидной наружности, нанимавший извозчика, на глазах моих тотчас же обращался в почтенного отца семейства, который после обыденных должностных занятий отправляется налегке в недра своей фамилии, на дачу; потому что у каждого прохожего был теперь уже совершенно особый вид, который чуть-чуть не говорил всякому встречному: «Мы, господа, здесь только так, мимоходом, а вот через два часа мы уедем на дачу». Отворялось ли окно, по которому побарабанили сначала тоненькие, белые, как сахар, пальчики, и высовывалась головка хорошенькой девушки, подзывавшей разносчика с горшками цветов, – мне тотчас же, тут же представлялось, что эти цветы только так покупаются, то есть вовсе не для того, чтоб наслаждаться весной и цветами в душной городской квартире, а что вот очень скоро все переедут на дачу и цветы с собою увезут. Мало того, я уже сделал такие успехи в своем новом, особенном роде открытий, что уже мог безошибочно, по одному виду, обозначить, на какой кто даче живет. Обитатели Каменного и Аптекарского островов или Петергофской дороги отличались изученным изяществом приемов, щегольскими летними костюмами и прекрасными экипажами, в которых они приехали в город. Жители Парголова и там, где подальше, с первого взгляда «внушали» своим благоразумием и солидностью; посетитель Крестовского острова отличался невозмутимо-веселым видом. Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших с вожжами в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели, столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и прочим домашним скарбом, на котором, сверх всего этого, зачастую восседала, на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я на тяжело нагруженные домашнею утварью лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, – воза и лодки удесятерялись, усотерялись в глазах моих; казалось, все поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно; мне решительно некуда и незачем было ехать на дачу. Я готов был уйти с каждым возом, уехать с каждым господином почтенной наружности, нанимавшим извозчика; но ни один, решительно никто не пригласил меня; словно забыли меня, словно я для них был и в самом деле чужой!

Я ходил много и долго, так что уже совсем успел, по своему обыкновению, забыть, где я, как вдруг очутился у заставы. Вмиг мне стало весело, и я шагнул за шлагбаум, пошел между засеянных полей и лугов, не слышал усталости, но чувствовал только всем составом своим, что какое-то бремя спадает с души моей. Все проезжие смотрели на меня так приветливо, что решительно чуть не кланялись; все были так рады чему-то, все до одного курили сигары. И я был рад, как еще никогда со мной не случалось. Точно я вдруг очутился в Италии – так сильно поразила природа меня, полубольного горожанина, чуть не задохнувшегося в городских стенах.

Есть что-то неизъяснимо-трогательное в нашей петербургской природе, когда она, с наступлением весны, вдруг выкажет всю мощь свою, все дарованные ей небом силы, опушится, разрядится, упестрится цветами… Как-то невольно напоминает она мне ту девушку, чахлую и хворую, на которую вы смотрите иногда с сожалением, иногда с какою-то сострадательною любовью, иногда же просто не замечаете ее, но которая вдруг, на один миг, как-то нечаянно сделается неизъяснимо, чудно прекрасною, а вы, пораженный, упоенный, невольно спрашиваете себя: какая сила заставила блистать таким огнем эти грустные, задумчивые глаза? что вызвало кровь на эти бледные, похудевшие щеки? что облило страстью эти нежные черты лица? отчего так вздымается эта грудь? что так внезапно вызвало силу, жизнь и красоту на лицо бедной девушки, заставило его заблистать такой улыбкой, оживиться таким сверкающим, искрометным смехом? Вы смотрите кругом, вы кого-то ищете, вы догадываетесь… Но миг проходит, и, может быть, назавтра же вы встретите опять тот же задумчивый и рассеянный взгляд, как и прежде, то же бледное лицо, ту же покорность и робость в движениях и даже раскаяние, даже следы какой-то мертвящей тоски и досады за минутное увлечение… И жаль вам, что так скоро, так безвозвратно завяла мгновенная красота, что так обманчиво и напрасно блеснула она перед вами – жаль оттого, что даже полюбить ее вам не было времени…

А все-таки моя ночь была лучше дня! Вот как это было.

Я пришел назад в город очень поздно, и уже пробило десять часов, когда я стал подходить к квартире. Дорога моя шла по набережной канала, на которой в этот час не встретишь живой души. Правда, я живу в отдаленнейшей части города. Я шел и пел, потому что, когда я счастлив, я непременно мурлыкаю что-нибудь про себя, как и всякий счастливый человек, у которого нет ни друзей, ни добрых знакомых и которому в радостную минуту не с кем разделить свою радость. Вдруг со мной случилось самое неожиданное приключение.

В сторонке, прислонившись к перилам канала, стояла женщина; облокотившись на решетку, она, по-видимому, очень внимательно смотрела на мутную воду канала. Она была одета в премиленькой желтой шляпке и в кокетливой черной мантильке. «Это девушка, и непременно брюнетка», – подумал я. Она, кажется, не слыхала шагов моих, даже не шевельнулась, когда я прошел мимо, затаив дыхание и с сильно забившимся сердцем. «Странно! – подумал я, – верно, она о чем-нибудь очень задумалась», и вдруг я остановился как вкопанный. Мне послышалось глухое рыдание. Да! я не обманулся: девушка плакала, и через минуту еще и еще всхлипывание. Боже мой! У меня сердце сжалось. И как я ни робок с женщинами, но ведь это была такая минута!.. Я воротился, шагнул к ней и непременно бы произнес: «Сударыня!» – если б только не знал, что это восклицание уже тысячу раз произносилось во всех русских великосветских романах. Это одно и остановило меня. Но покамест я приискивал слово, девушка очнулась, оглянулась, спохватилась, потупилась и скользнула мимо меня по набережной. Я тотчас же пошел вслед за ней, но она догадалась, оставила набережную, перешла через улицу и пошла по тротуару. Я не посмел перейти через улицу. Сердце мое трепетало, как у пойманной птички. Вдруг один случай пришел ко мне на помощь.

По той стороне тротуара, недалеко от моей незнакомки, вдруг появился господин во фраке, солидных лет, но нельзя сказать, чтоб солидной походки. Он шел, пошатываясь и осторожно опираясь об стенку. Девушка же шла словно стрелка, торопливо и робко, как вообще ходят все девушки, которые не хотят, чтоб кто-нибудь вызвался провожать их ночью домой, и, конечно, качавшийся господин ни за что не догнал бы ее, если б судьба моя не надоумила его поискать искусственных средств. Вдруг, не сказав никому ни слова, мой господин срывается с места и летит со всех ног, бежит, догоняя мою незнакомку. Она шла как ветер, но колыхавшийся господин настигал, настиг, девушка вскрикнула – и… я благословляю судьбу за превосходную сучковатую палку, которая случилась на этот раз в моей правой руке. Я мигом очутился на той стороне тротуара, мигом незваный господин понял, в чем дело, принял в соображение неотразимый резон, замолчал, отстал и, только когда уже мы были очень далеко, протестовал против меня в довольно энергических терминах. Но до нас едва долетели слова его.

– Дайте мне руку, – сказал я моей незнакомке, – и он не посмеет больше к нам приставать.

Она молча подала мне свою руку, еще дрожавшую от волнения и испуга. О, незваный господин! как я благословлял тебя в эту минуту! Я мельком взглянул на нее: она была премиленькая и брюнетка – я угадал; на ее черных ресницах еще блестели слезинки недавнего испуга или прежнего горя, – не знаю. Но на губах уже сверкала улыбка. Она тоже взглянула на меня украдкой, слегка покраснела и потупилась.

– Вот видите, зачем же вы тогда отогнали меня? Если б я был тут, ничего бы не случилось…

– Но я вас не знала: я думала, что вы тоже…

– А разве вы теперь меня знаете?

– Немножко. Вот, например, отчего вы дрожите?

– О, вы угадали с первого раза! – отвечал я в восторге, что моя девушка умница: это при красоте никогда не мешает. – Да, вы с первого взгляда угадали, с кем имеете дело. Точно, я робок с женщинами, я в волненье, не спорю, не меньше, как были вы минуту назад, когда этот господин испугал вас… Я в каком-то испуге теперь. Точно сон, а я даже и во сне не гадал, что когда-нибудь буду говорить хоть с какой-нибудь женщиной.

– Как? не-уже-ли?

– Да, если рука моя дрожит, то это оттого, что никогда еще ее не обхватывала такая хорошенькая маленькая ручка, как ваша. Я совсем отвык от женщин; то есть я к ним и не привыкал никогда; я ведь один… Я даже не знаю, как говорить с ними. Вот и теперь не знаю – не сказал ли вам какой-нибудь глупости? Скажите мне прямо; предупреждаю вас, я не обидчив…

– Нет, ничего, ничего; напротив. И если уже вы требуете, чтоб я была откровенна, так я вам скажу, что женщинам нравится такая робость; а если вы хотите знать больше, то и мне она тоже нравится, и я не отгоню вас от себя до самого дома.

– Вы сделаете со мной, – начал я, задыхаясь от восторга, – что я тотчас же перестану робеть и тогда – прощай все мои средства!..

– Средства? какие средства, к чему? вот это уж дурно.

– Виноват, не буду, у меня с языка сорвалось; но как же вы хотите, чтоб в такую минуту не было желания…

– Понравиться, что ли?

– Ну да; да будьте, ради бога, будьте добры. Посудите, кто я! Ведь вот уж мне двадцать шесть лет, а я никого никогда не видал. Ну, как же я могу хорошо говорить, ловко и кстати? Вам же будет выгоднее, когда все будет открыто, наружу… Я не умею молчать, когда сердце во мне говорит. Ну, да все равно… Поверите ли, ни одной женщины, никогда, никогда! Никакого знакомства! и только мечтаю каждый день, что наконец-то когда-нибудь я встречу кого-нибудь. Ах, если б вы знали, сколько раз я был влюблен таким образом!..

– Но как же, в кого же?..

– Да ни в кого, в идеал, в ту, которая приснится во сне. Я создаю в мечтах целые романы. О, вы меня не знаете! Правда, нельзя же без того, я встречал двух-трех женщин, но какие они женщины? это все такие хозяйки, что… Но я вас насмешу, я расскажу вам, что несколько раз думал заговорить, так, запросто, с какой-нибудь аристократкой на улице, разумеется, когда она одна; заговорить, конечно, робко, почтительно, страстно; сказать, что погибаю один, чтоб она не отгоняла меня, что нет средства узнать хоть какую-нибудь женщину; внушить ей, что даже в обязанностях женщины не отвергнуть робкой мольбы такого несчастного человека, как я. Что, наконец, и все, чего я требую, состоит в том только, чтоб сказать мне какие-нибудь два слова братские, с участием, не отогнать меня с первого шага, поверить мне на слово, выслушать, что2 я буду говорить, посмеяться надо мной, если угодно, обнадежить меня, сказать мне два слова, только два слова, потом пусть хоть мы с ней никогда не встречаемся!.. Но вы смеетесь… Впрочем, я для того и говорю…

– Не досадуйте; я смеюсь тому, что вы сами себе враг, и если б вы попробовали, то вам и удалось, может быть, хоть бы и на улице дело было; чем проще, тем лучше… Ни одна добрая женщина, если только она не глупа или особенно не сердита на что-нибудь в эту минуту, не решилась бы отослать вас без этих двух слов, которых вы так робко вымаливаете… Впрочем, что я! конечно, приняла бы вас за сумасшедшего. Я ведь судила по себе. Сама-то я много знаю, как люди на свете живут!

– О, благодарю вас, – закричал я, – вы не знаете, что вы для меня теперь сделали!

– Хорошо, хорошо! Но скажите мне, почему вы узнали, что я такая женщина, с которой… ну, которую вы считали достойной… внимания и дружбы… одним словом, не хозяйка, как вы называете. Почему вы решились подойти ко мне?

– Почему? почему? Но вы были одни, тот господин был слишком смел, теперь ночь: согласитесь сами, что это обязанность…

– Нет, нет, еще прежде, там, на той стороне. Ведь вы хотели же подойти ко мне?

– Там, на той стороне? Но я, право, не знаю, как отвечать: я боюсь… Знаете ли, я сегодня был счастлив; я шел, пел; я был за городом; со мной еще никогда не бывало таких счастливых минут. Вы… мне, может быть, показалось… Ну, простите меня, если я напомню: мне показалось, что вы плакали, и я… я не мог слышать это… у меня стеснилось сердце… О боже мой! Ну, да неужели же я не мог потосковать об вас? Неужели же был грех почувствовать к вам братское сострадание?.. Извините, я сказал сострадание… Ну, да, одним словом, неужели я мог вас обидеть тем, что невольно вздумалось мне к вам подойти?..

– Оставьте, довольно, не говорите… – сказала девушка, потупившись и сжав мою руку. – Я сама виновата, что заговорила об этом; но я рада, что не ошиблась в вас… но вот уже я дома; мне нужно сюда в переулок; тут два шага… Прощайте, благодарю вас…

– Так неужели же, неужели мы больше никогда не увидимся?.. Неужели это так и останется?

– Видите ли, – сказала, смеясь, девушка, – вы хотели сначала только двух слов, а теперь… Но, впрочем, я вам ничего не скажу… Может быть, встретимся…

– Я приду сюда завтра, – сказал я. – О, простите меня, я уже требую…

– Да, вы нетерпеливы… вы почти требуете…

– Послушайте, послушайте! – прервал я ее. – Простите, если я вам скажу опять что-нибудь такое… Но вот что: я не могу не прийти сюда завтра. Я мечтатель; у меня так мало действительной жизни, что я такие минуты, как эту, как теперь, считаю так редко, что не могу не повторять этих минут в мечтаньях. Я промечтаю об вас целую ночь, целую неделю, весь год. Я непременно приду сюда завтра, именно сюда, на это же место, именно в этот час, и буду счастлив, припоминая вчерашнее. Уж это место мне мило. У меня уже есть такие два-три места в Петербурге. Я даже один раз заплакал от воспоминанья, как вы… Почем знать, может быть, и вы, тому назад десять минут, плакали от воспоминанья… Но простите меня, я опять забылся; вы, может быть, когда-нибудь были здесь особенно счастливы…

– Хорошо, – сказала девушка, – я, пожалуй, приду сюда завтра, тоже в десять часов. Вижу, что я уже не могу вам запретить… Вот в чем дело, мне нужно быть здесь; не подумайте, чтоб я вам назначала свидание; я предупреждаю вас, мне нужно быть здесь для себя. Но вот… ну, уж я вам прямо скажу: это будет ничего, если и вы придете; во-первых, могут быть опять неприятности, как сегодня, но это в сторону… одним словом, мне просто хотелось бы вас видеть… чтоб сказать вам два слова. Только, видите ли, вы не осудите меня теперь? не подумайте, что я так легко назначаю свидания… Я бы и не назначила, если б… Но пусть это будет моя тайна! Только вперед уговор…

– Уговор! говорите, скажите, скажите все заранее; я на все согласен, на все готов, – вскричал я в восторге, – я отвечаю за себя – буду послушен, почтителен… вы меня знаете…

– Именно оттого, что знаю вас, и приглашаю вас завтра, – сказала, смеясь, девушка. – Я вас совершенно знаю. Но смотрите приходите с условием; во-первых (только будьте добры, исполните, что я попрошу, – видите ли, я говорю откровенно), не влюбляйтесь в меня… Это нельзя, уверяю вас. На дружбу я готова, вот вам рука моя… А влюбиться нельзя, прошу вас!

– Клянусь вам, – закричал я, схватив ее ручку…

– Полноте, не клянитесь, я ведь знаю, вы способны вспыхнуть, как порох. Не осуждайте меня, если я так говорю. Если б вы знали… У меня тоже никого нет, с кем бы мне можно было слово сказать, у кого бы совета спросить. Конечно, не на улице же искать советников, да вы исключение. Я вас так знаю, как будто уже мы двадцать лет были друзьями… Не правда ли, вы не измените?..

– Увидите… только я не знаю, как уж я доживу хотя сутки.

– Спите покрепче; доброй ночи – и помните, что я вам уже вверилась. Но вы так хорошо воскликнули давеча: неужели ж давать отчет в каждом чувстве, даже в братском сочувствии! Знаете ли, это было так хорошо сказано, что у меня тотчас же мелькнула мысль довериться вам…

– Ради бога, но в чем? что?

– До завтра. Пусть это будет покамест тайной. Тем лучше для вас; хоть издали будет на роман похоже. Может быть, я вам завтра же скажу, а может быть, нет… Я еще с вами наперед поговорю, мы познакомимся лучше…

– О, да я вам завтра же все расскажу про себя! Но что это? точно чудо со мной совершается… Где я, боже мой? Ну, скажите, неужели вы недовольны тем, что не рассердились, как бы сделала другая, не отогнали меня в самом начале? Две минуты, и вы сделали меня навсегда счастливым. Да! счастливым; почем знать, может быть, вы меня с собой помирили, разрешили мои сомнения… Может быть, на меня находят такие минуты… Ну, да я вам завтра все расскажу, вы все узнаете, все…

– Хорошо, принимаю; вы и начнете…

– Согласен.

– До свиданья!

– До свиданья!

И мы расстались. Я ходил всю ночь; я не мог решиться воротиться домой. Я был так счастлив… до завтра!

Ночь вторая

– Ну, вот и дожили! – сказала она мне, смеясь и пожимая мне обе руки.

– Я здесь уже два часа; вы не знаете, что было со мной целый день!

– Знаю, знаю… но к делу. Знаете, зачем я пришла? Ведь не вздор болтать, как вчера. Вот что: нам нужно вперед умней поступать. Я обо всем этом вчера долго думала.

– В чем же, в чем быть умнее? С моей стороны, я готов; но, право, в жизнь не случалось со мною ничего умнее, как теперь.

– В самом деле? Во-первых, прошу вас, не жмите так моих рук; во-вторых, объявляю вам, что я об вас сегодня долго раздумывала.

– Ну, и чем же кончилось?

– Чем кончилось? Кончилось тем, что нужно все снова начать, потому что в заключение всего я решила сегодня, что вы еще мне совсем неизвестны, что я вчера поступила, как ребенок, как девочка, и, разумеется, вышло так, что всему виновато мое доброе сердце, то есть я похвалила себя, как и всегда кончается, когда мы начнем свое разбирать. И потому, чтоб поправить ошибку, я решила разузнать об вас самым подробнейшим образом. Но так как разузнавать о вас не у кого, то вы и должны мне сами все рассказать, всю подноготную. Ну, что вы за человек? Поскорее – начинайте же, рассказывайте свою историю.

– Историю! – закричал я, испугавшись, – историю! Но кто вам сказал, что у меня есть моя история? у меня нет истории…

– Так как же вы жили, коль нет истории? – перебила она, смеясь.

– Совершенно без всяких историй! так жил, как у нас говорится, сам по себе, то есть один совершенно, – один, один вполне, – понимаете, что такое один?

– Да как один? То есть вы никого никогда не видали?

– О нет, видеть-то вижу, – а все-таки я один.

– Что же, вы разве не говорите ни с кем?

– В строгом смысле, ни с кем.

– Да кто же вы такой, объяснитесь! Постойте, я догадываюсь: у вас, верно, есть бабушка, как и у меня. Она слепая, и вот уже целую жизнь меня никуда не пускает, так что я почти разучилась совсем говорить. А когда я нашалила тому назад года два, так она видит, что меня не удержишь, взяла призвала меня, да и пришпилила булавкой мое платье к своему – и так мы с тех пор и сидим по целым дням; она чулок вяжет, хоть и слепая; а я подле нее сиди, шей или книжку вслух ей читай – такой странный обычай, что вот уже два года пришпиленная…

– Ах боже мой, какое несчастье! Да нет же, у меня нет такой бабушки.

– А коль нет, так ка2к это вы можете дома сидеть?..

– Послушайте, вы хотите знать, кто я таков?

– Ну да, да!

– В строгом смысле слова?

– В самом строгом смысле слова!

– Извольте, я – тип.

– Тип, тип! какой тип? – закричала девушка, захохотав так, как будто ей целый год не удавалось смеяться. – Да с вами превесело! Смотрите: вот здесь есть скамейка; сядем! Здесь никто не ходит, нас никто не услышит, и – начинайте же вашу историю! потому что, уж вы меня не уверите, у вас есть история, а вы только скрываетесь. Во-первых, что это такое тип?

– Тип? тип – это оригинал, это такой смешной человек! – отвечал я, сам расхохотавшись вслед за ее детским смехом. – Это такой характер. Слушайте: знаете вы, что такое мечтатель?

– Мечтатель! позвольте, да как не знать! я сама мечтатель! Иной раз сидишь подле бабушки и чего-чего в голову не войдет. Ну, вот и начнешь мечтать, да так раздумаешься – ну, просто за китайского принца выхожу… А ведь это в другой раз и хорошо – мечтать! Нет, впрочем, бог знает! Особенно если есть и без этого о чем думать, – прибавила девушка на этот раз довольно серьезно.

Конец ознакомительного фрагмента.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Белые ночи (Ф. М. Достоевский, 1848) предоставлен нашим книжным партнёром -

… Иль был он создан для того,

Чтобы побыть хотя мгновение

В соседстве сердца твоего?...

Ив. Тургеньев

НОЧЬ ПЕРВАЯ

Была чудная ночь, такая ночь, которая разве только и может быть тогда, когда мы молоды, любезный читатель. Небо было такое звездное, такое светлое небо, что, взглянув на него, невольно нужно было спросить себя: неужели же могут жить под таким небом разные сердитые и капризные люди? Это тоже молодой вопрос, любезный читатель, очень молодой, но пошли его вам господь чаще на душу!.. Говоря о капризных и разных сердитых господах, я не мог не припомнить и своего благонравного поведения во весь этот день. С самого утра меня стала мучить какая-то удивительная тоска. Мне вдруг показалось, что меня, одинокого, все покидают и что все от меня отступаются. Оно, конечно, всякий вправе спросить: кто ж эти все? потому что вот уже восемь лет, как я живу в Петербурге, и почти ни одного знакомства не умел завести. Но к чему мне знакомства? Мне и без того знаком весь Петербург; вот почему мне и показалось, что меня все покидают, когда весь Петербург поднялся и вдруг уехал на дачу. Мне страшно стало оставаться одному, и целых три дня я бродил по городу в глубокой тоске, решительно не понимая, что со мной делается. Пойду ли на Невский, пойду ли в сад, брожу ли по набережной - ни одного лица из тех, кого привык встречать в том же месте, в известный час, целый год. Они, конечно, не знают меня, да я-то их знаю. Я коротко их знаю; я почти изучил их физиономии - и любуюсь на них, когда они веселы, и хандрю, когда они затуманятся. Я почти свел дружбу с одним старичком, которого встречаю каждый божий день, в известный час, на Фонтанке. Физиономия такая важная, задумчивая; все шепчет под нос и махает левой рукой, а в правой у него длинная сучковатая трость с золотым набалдашником. Даже он заметил меня и принимает во мне душевное участие. Случись, что я не буду в известный час на том же месте Фонтанки, я уверен, что на него нападет хандра. Вот отчего мы иногда чуть не кланяемся друг с другом, особенно когда оба в хорошем расположении духа. Намедни, когда мы не видались целые два дня и на третий день встретились, мы уже было и схватились за шляпы, да благо опомнились вовремя, опустили руки и с участием прошли друг подле друга. Мне тоже и дома знакомы. Когда я иду, каждый как будто забегает вперед меня на улицу, глядит на меня во все окна и чуть не говорит: «Здравствуйте; как ваше здоровье? и я, слава богу, здоров, а ко мне в мае месяце прибавят этаж». Или: «Как ваше здоровье? а меня завтра в починку». Или: «Я чуть не сгорел и притом испугался» и т. д. Из них у меня есть любимцы, есть короткие приятели; один из них намерен лечиться это лето у архитектора. Нарочно буду заходить каждый день, чтоб не залепили как-нибудь, сохрани его господи!.. Но никогда не забуду истории с одним прехорошеньким светло-розовым домиком. Это был такой миленький каменный домик, так приветливо смотрел на меня, так горделиво смотрел на своих неуклюжих соседей, что мое сердце радовалось, когда мне случалось проходить мимо. Вдруг, на прошлой неделе, я прохожу по улице и, как посмотрел на приятеля - слышу жалобный крик: «А меня красят в желтую краску!» Злодеи! варвары! они не пощадили ничего: ни колонн, ни карнизов, и мой приятель пожелтел, как канарейка. У меня чуть не разлилась желчь по этому случаю, и я еще до сих пор не в силах был повидаться с изуродованным моим бедняком, которого раскрасили под цвет поднебесной империи.

Итак, вы понимаете, читатель, каким образом я знаком со всем Петербургом.

Я уже сказал, что меня целые три дня мучило беспокойство, покамест я догадался о причине его. И на улице мне было худо (того нет, этого нет, куда делся такой-то?) - да и дома я был сам не свой. Два вечера добивался я: чего недостает мне в моем углу? отчего так неловко было в нем оставаться? - и с недоумением осматривал я свои зеленые закоптелые стены, потолок, завешанный паутиной, которую с большим успехом разводила Матрена, пересматривал всю свою мебель, осматривал каждый стул, думая, не тут ли беда? (потому что коль у меня хоть один стул стоит не так, как вчера стоял, так я сам не свой) смотрел за окно, и все понапрасну... нисколько не было легче! Я даже вздумал было призвать Матрену и тут же сделал ей отеческий выговор за паутину и вообще за неряшество; но она только посмотрела на меня в удивлении и пошла прочь, не ответив ни слова, так что паутина еще до сих пор благополучно висит на месте. Наконец я только сегодня поутру догадался, в чем дело. Э! да ведь они от меня удирают на дачу! Простите за тривиальное словцо, но мне было не до высокого слога... потому что ведь все, что только ни было в Петербурге, или переехало, или переезжало на дачу; потому что каждый почтенный господин солидной наружности, нанимавший извозчика, на глаза мои тотчас же обращался в почтенного отца семейства, который после обыденных должностных занятий отправляется налегке в недра своей фамилии, на дачу; потому что у каждого прохожего был теперь уже совершенно особый вид, который чуть-чуть не говорил всякому встречному: «Мы, господа, здесь только так, мимоходом, а вот через два часа мы уедем на дачу». Отворялось ли окно, по которому побарабанили сначала тоненькие, белые, как сахар, пальчики, и высовывалась головка хорошенькой девушки, подзывавшей разносчика с горшками цветов, - мне тотчас же, тут же представлялось, что эти цветы только так покупаются, то есть вовсе не для того, чтоб наслаждаться весной и цветами в душной городской квартире, а что вот очень скоро все переедут на дачу и цветы с собою увезут. Мало того, я уже сделал такие успехи в своем новом, особенном роде открытий, что уже мог безошибочно, по одному виду, обозначить, на какой кто даче живет. Обитатели Каменного и Аптекарского островов или Петергофской дороги отличались изученным изяществом приемов, щегольскими летними костюмами и прекрасными экипажами, в которых они приехали в город. Жители Парголова и там, где подальше, с первого взгляда «внушали» своим благоразумием и солидностью; посетитель Крестовского острова отличался невозмутимо-веселым видом. Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших с возжами в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели, столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и прочим домашним скарбом, на котором, сверх всего этого, зачастую восседала, на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я на тяжело нагруженные домашнею утварью лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, - воза и лодки удесятерялись, усотерялись в глазах моих; казалось, все поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно: мне решительно некуда и незачем было ехать на дачу. Я готов был уйти с каждым возом, уехать с каждым господином почтенной наружности, нанимавшим извозчика; но ни один, решительно никто не пригласил меня; словно забыли меня, словно я для них был и в самом деле чужой!

Достоевского относятся к жанру сентиментального романа. Композиция произведения представляет немалый интерес для исследователей: роман состоит из нескольких новелл, каждая из которых повествует об одной романтической ночи из жизни главного героя.

Завязка

Ночи" Достоевского ведется от лица молодого человека, который сам себя именует "мечтателем". Как и во многих других произведениях великого русского романиста, действие происходит в Санкт-Петербурге: мечтатель живет здесь уже восемь лет, снимает маленькую комнатушку, ходит на службу. У него совсем нет друзей, в свободное время юноша предпочитает одиноко бродить по улицам, вглядываясь в дома. Однажды на набережной он замечает девушку, которую преследует навязчивый господин. Пожалев рыдающую незнакомку, мечтатель прогоняет подвыпившего франта и провожает ее домой.

Система образов

В романе "Белые ночи" Достоевского литературоведы выделяют двух центральных персонажей: повествователя и Настеньку. Это живая, непосредственная и доверчивая девушка, она рассказывает мечтателю немудреную историю своей жизни: после смерти родителей девочка жила со слепой бабушкой, которая так пеклась о ее нравственности, что пришпиливала за юбку булавкой к своему платью. Жизнь обеих женщин изменилась, когда у них поселился постоялец. Настя влюбилась в него, однако он отговорился бедностью и обещал жениться на ней через год, после чего исчез.

Развязка

"Белые ночи" Достоевского заканчиваются в лучших традициях автора "Пятикнижия": мечтатель, выступая в амплуа благородного любовника, вызывается лично передать письмо Настеньки ее коварному возлюбленному, однако тот не отвечает. Молодые люди собираются связать себя узами брака. Однако если бы в финале у героя все было хорошо, это не был бы Достоевский. "Белые ночи" заканчиваются следующим образом: во время прогулки Настя встречает бывшего жильца; оказывается, он никогда не забывал девушку. Влюбленные воссоединяются, а романтические, волшебные ночи мечтателя сменяются хмурым, дождливым утром.

Главный герой

Что же касается образа мечтателя, то о нем следует сказать следующее: одинокий, гордый, тонко чувствующий юноша, способный на глубокие переживания. Он как бы открывает целую галерею подобных персонажей у великого русского романиста.

Образ мечтателя можно считать автобиографичным: за ним скрывается сам Достоевский. "С одной стороны, - декларирует писатель, - выдуманная жизнь уводит от подлинной действительности; однако сколь велика ее творческая ценность. А ведь в конечном итоге только это одно и имеет значение".

"Белые ночи", Достоевский: краткое содержание

Если говорить коротко, то роман представляет собой историю несостоявшейся любви: герой готов все отдать ради любимой девушки, но когда его жертва оказывается ненужной, мечтатель не озлобляется, не проклинает судьбу и окружающих.

Он с улыбкой благословляет Настеньку на ее новую жизнь, любовь юноши оказывается такой же чистой и ясной, как белые ночи. Как и многие ранние произведения Достоевского, "Белые ночи" во многом продолжают традиции сентиментализма.