Спасибо сторона родная. Стихотворение Некрасова Н.А. «Тишина. Николай Алексеевич Некрасов

Всё рожь кругом, как степь живая,
Ни за́мков, ни морей, ни гор…
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
За дальним Средиземным морем,
Под небом ярче твоего,
Искал я примиренья с горем,
И не нашёл я ничего!
Я сам не свой: хандрю, немею,
Не одолев мою судьбу,
Я там погнулся перед нею,
Но ты дохнула - и сумею,
Быть может, выдержать борьбу!
Я твой. Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал,
Не небесам чужой отчизны, -
Я песни родине слагал!
И ныне жадно поверяю
Мечту любимую мою,
И в умиленьи посылаю
Всему привет... Я узнаю́
Суровость рек, всегда готовых
С грозою выдержать войну,
И ровный шум лесов сосновых,
И деревенек тишину,
И нив широкие размеры…
Храм Божий на горе мелькнул
И детски-чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
«Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Ни ей поправить наше горе,
Размы́кать русскую печаль!
Храм воздыханья, храм печали -
Убогий храм земли Твоей:
Тяже́ле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой, любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил -
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной…»
Я внял… Я детски умили́лся…
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетённых, Бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарём.

Пора! За рожью колосистой
Леса сплошные начались,
И сосен аромат смолистый
До нас доходит... «Берегись!»
Уступчив, добродушно смирен,
Мужик торопится свернуть...
Опять пустынно-тих и мирен
Ты, русский путь, знакомый путь!
Прибитая к земле слезами
Рекру́тских жен и матерей,
Пыль не стоит уже столбами
Над бедной родиной моей.
Опять ты сердцу посылаешь
Успокоительные сны,
И вряд ли сам припоминаешь,
Каков ты был во дни войны, -
Когда над Русью безмятежной
Восстал немолчный скрип тележный,
Печальный, как народный стон!
Русь поднялась со всех сторон,
Всё, что имела, отдавала
И на защиту высылала
Со всех просёлочных путей
Своих покорных сыновей.
Войска водили офицеры,
Гремел походный барабан,
Скакали бешено курьеры;
За караваном караван
Тянулся к месту ярой битвы -
Свозили хлеб, сгоняли скот.
Проклятья, стоны и молитвы
Носились в воздухе. Народ
Смотрел довольными глазами
На фуры с пленными врагами,
Откуда рыжих англичан,
Французов с красными ногами
И чалмоносных мусульман
Глядели сумрачные лица...
И, всё мину́ло. всё молчит.
Так мирных лебедей станица,
Внезапно спугнута, летит
И, с криком обогнув равнину
Пустынных, молчаливых вод,
Садится дружно на средину
И осторожнее плывёт…

Свершилось! Мёртвые отпеты,
Живые прекратили плач,
Окровавле́нные ланцеты
Очистил утомлённый врач.
Военный поп, сложив ладони,
Творит молитву небесам.
И севастопольские кони
Пасутся мирно… Слава вам!
Вы были там, где смерть летает,
Вы были в се́чах роковых
И, как вдовец жену меняет,
Меняли всадников лихих.

Война молчит - и жертв не просит,
Народ, стекаясь к алтарям,
Хвалу усердную возносит
Смирившим гро́мы небесам.
Народ-герой! в борьбе суровой
Ты не шатнулся до конца,
Светлее твой венец терновый
Победоносного венца!

Молчит и он… как труп безглавый,
Ещё в крови, ещё дымясь;
Не небеса, ожесточась,
Его снесли огнём и лавой:
Твердыня, избранная славой,
Земному грому поддалась!
Три царства перед ней стояло,
Перед одной… таких громов
Ещё и небо не метало
С нерукотворных облаков!
В ней воздух кровью напоили,
Изрешетили каждый дом
И, вместо камня, намости́ли
Её свинцом и чугуном.
Там по чугунному помосту
И море под стеной течёт.
Носили там людей к погосту,
Как мёртвых пчёл, теряя счёт…
Свершилось! Рухнула твердыня,
Войска ушли… кругом пустыня,
Могилы… Люди в той стране
Ещё не верят тишине,
Но тихо… В каменные раны
Заходят сизые туманы,
И черноморская волна
Уныло в берег славы плещет…
Над всею Русью тишина,
Но - не предшественница сна:
Ей солнце правды в очи блещет,
И думу думает она.

А тройка всё летит стрелой.
Завидев мост полуживой,
Ямщик бывалый, парень русский,
В овраг спускает лошадей
И едет по тропинке узкой
Под самый мост… оно верней!
Лошадки рады: как в подполье,
Прохладно там… Ямщик свистит
И выезжает на приволье
Лугов… родной, любимый вид…
Там зелень ярче изумруда,
Нежнее шёлковых ковров,
И, как серебряные блюда,
На ровной скатерти лугов
Стоят озера… Ночью тёмной
Мы миновали луг поёмный,
И вот уж едем целый день
Между зелёными стена́ми
Густых берёз. Люблю их тень
И путь, усыпанный листами!
Здесь бег коня неслышно тих,
Легко в их сырости приятной,
И веет на́ душу от них
Какой-то глушью благодатной.
Скорей туда - в родную глушь!
Там можно жить, не обижая
Ни Божьих, ни ревижских душ
И труд любимый довершая.
Там стыдно будет унывать
И предаваться грусти праздной,
Где пахарь любит сокращать
Напевом труд однообразный.
Его ли горе не скребёт? -
Он бодр, он за сохой шагает.
Без наслажденья он живёт,
Без сожаленья умирает.
Его примером укрепись,
Сломившийся под игом горя!
За личным счастьем не гонись
И Богу уступай - не споря…

Все рожь кругом, как степь живая,
Ни замков, ни морей, ни гор...
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
За дальним Средиземным морем,
Под небом ярче твоего,
Искал я примиренья с горем,
И не нашел я ничего!
Я там не свой: хандрю, немею,
Не одолев свою судьбу,
Я там погнулся перед нею,
Но ты дохнул - и сумею,
Быть может, выдержать борьбу!

Я твой. Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал,
Не небесам чужой отчизны -
Я песни родине слагал!
И ныне жадно поверяю
Мечту любимую мою
И в умиленье посылаю
Всему привет... Я узнаю
Суровость рек, всегда готовых
С грозою выдержать войну,
И ровный шум лесов сосновых,
И деревенек тишину,
И нив широкие размеры...
Храм божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!
Храм воздыханья, храм печали -
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил -
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной...

Я внял... я детски умилился...
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!

Пора! За рожью колосистой
Леса сплошные начались,
И сосен аромат смолистый
До нас доходит... "Берегись!"
Уступчив, добродушно смирен,
Мужик торопится свернуть...
Опять пустынно-тих и мирен
Ты, русский путь, знакомый путь!
Прибитая к земле слезами
Рекрутских жен и матерей,
Пыль не стоит уже столбами
Над бедной родиной моей.
Опять ты сердцу посылаешь
Успокоительные сны,
И вряд ли сам припоминаешь,
Каков ты был во дни войны,-
Когда над Русью безмятежной
Восстал немолчный скрип тележный,
Печальный, как народный стон!
Русь поднялась со всех сторон,
Все, что имела, отдавала
И на защиту высылала
Со всех проселочных путей
Своих покорных сыновей.
Войска водили офицеры,
Гремел походный барабан,
Скакали бешено курьеры;
За караваном караван
Тянулся к месту ярой битвы -
Свозили хлеб, сгоняли скот.
Проклятья, стоны и молитвы
Носились в воздухе... Народ
Смотрел довольными глазами
На фуры с пленными врагами,
Откуда рыжих англичан,
Французов с красными ногами
И чалмоносных мусульман
Глядели сумрачные лица...
И, все минуло... все молчит...
Так мирных лебедей станица,
Внезапно спугнута, летит
И, с криком обогнув равнину
Пустынных, молчаливых вод,
Садится дружно на средину
И осторожнее плывет...

Свершилось! Мертвые отпеты,
Живые прекратили плач,
Окровавленные ланцеты
Очистил утомленный врач.
Военный поп, сложив ладони,
Творит молитву небесам.
И севастопольские кони
Пасутся мирно... Слава вам!
Вы были там, где смерть летает,
Вы были в сечах роковых
И, как вдовец жену меняет,
Меняли всадников лихих.

Война молчит - и жертв не просит,
Народ, стекаясь к алтарям,
Хвалу усердную возносит
Смирившим громы небесам.
Народ-герой! в борьбе суровой
Ты не шатнулся до конца,
Светлее твой венец терновый
Победоносного венца!

Молчит и он... как труп безглавый,
Еще в крови, еще дымясь;
Не небеса, ожесточась,
Его снесли огнем и лавой:
Твердыня, избранная славой,
Земному грому поддалась!
Три царства перед ней стояло,
Перед одной... таких громов
Еще и небо не метало
С нерукотворных облаков!
В ней воздух кровью напоили,
Изрешетили каждый дом
И, вместо камня, намостили
Ее свинцом и чугуном.
Там по чугунному помосту
И море под стеной течет.
Носили там людей к погосту,
Как мертвых пчел, теряя счет...
Свершилось! Рухнула твердыня,
Войска ушли... кругом пустыня,
Могилы... Люди в той стране
Еще не верят тишине,
Но тихо... В каменные раны
Заходят сизые туманы,
И черноморская волна
Уныло в берег славы плещет...
Над всею Русью тишина,
Но - не предшественница сна:
Ей солнце правды в очи блещет,
И думу думает она.

А тройка все летит стрелой.
Завидев мост полуживой,
Ямщик бывалый, парень русский,
В овраг спускает лошадей
И едет по тропинке узкой
Под самый мост... оно верней!
Лошадки рады: как в подполье,
Прохладно там... Ямщик свистит
И выезжает на приволье
Лугов... родной, любимый вид...
Там зелень ярче изумруда,
Нежнее шелковых ковров,
И, как серебряные блюда,
На ровной скатерти лугов
Стоят озера... Ночью темной
Мы миновали луг поемный,
И вот уж едем целый день
Между зелеными стенами
Густых берез. Люблю их тень
И путь, усыпанный листами!
Здесь бег коня неслышно тих,
Легко в их сырости приятной,
И веет на душу от них
Какой-то глушью благодатной.
Скорей туда - в родную глушь!
Там можно жить, не обижая
Ни божьих, ни ревижских душ
И труд любимый довершая.
Там стыдно будет унывать
И предаваться грусти праздной,
Где пахарь любит сокращать
Напевом труд однообразный.
Его ли горе не скребет?-
Он бодр, он за сохой шагает.
Без наслажденья он живет,
Без сожаленья умирает.
Его примером укрепись,
Сломившийся под игом горя!
За личным счастьем не гонись
И богу уступай - не споря...

Примечания

Печатается по Ст 1879, т. I, с. 243--249.

Впервые опубликовано: С, 1857, No 9 (ценз. разр. - 31 авг. 1857 г.), с 115--122, с подписью: "Н. Некрасов", в составе пяти глав, без ст. 107--114, 149--152, с исправлениями в ст. 14--15, 40, 67, 69, 88, 116--118, 179, внесенными по цензурным и автоцензурным соображениям.

В собрание сочинений впервые включено: Ст 1861, ч. 1, в составе четырех глав, с восстановлением ст. 107--114, с отточиями вместо ст. 115--118, 149--152 и с устранением исправлений, внесенных по цензурным соображениям, в ст. 14--15, 40, 67, 69, 88, 179 (перепечатано: 1-я часть всех последующих прижизненных изданий "Стихотворений"; Ст 1879, т. I, по словам редактора этого издания С. И. Пономарева, "с немногими исправлениями, указанными самим автором" (Ст 1879, т. IV, с. XLIX): ст. 116--118, 147--152 даны в окончательной редакции, исправлен ст. 173).

Беловой автограф главы 3, с датой: "28 дек. 1856. Рим" - ГБЛ (Зап. тетр. No 4, л. 37--38). Авторизованная копия журнального текста - ИР ЛИ (Тетр. Панаевой, л. 2--8). В этой копии глава 4, напечатанная в "Современнике", вычеркнута рукой поэта (как известно, более в текст поэмы не включалась).

Датируется 1856--1857 гг. За исключением главы 3, поэма писалась летом 1857 г. после возвращения Некрасова из-за границы в июне 1857 г.

Глава 3 посвящена окончившейся Крымской войне, защите Севастополя, героизму русского народа, восхищавшему поэта. Недаром сам он хотел ехать в Севастополь. "Хочется ехать в Севастополь,-- сообщает он Тургеневу 30 июня - 1 июля 1855 г. - Ты над этим не смейся. Это желание во мне сильно и серьезно - боюсь, не поздно ли уже будет?". Тогда же в рецензии на брошюру "Осада Севастополя", напечатанной в "Современнике", Некрасов писал: "Несколько времени тому назад корреспондент газеты "Times" сравнивал осаду Севастополя с осадою Трои. Он употребил это сравнение только в смысле продолжительности осады, но мы готовы допустить его в гораздо более обширном смысле, именно в смысле героизма, которым запечатлены деяния защитников Севастополя... Мы решительно утверждаем, что только одна книга в целом мире соответствует величию настоящих событий - и эта книга "Илиада"" (ПСС, т. IX, с. 263--264).

Глава 4 поэмы в первопечатном тексте (см.: Другие редакции и варианты, с. 325--326) включала ряд сочувственных строк о реформах Александра II. Видимо, это было тактическим ходом, а не результатом заблуждений или иллюзий, о чем можно судить по письму Некрасова к И. С. Тургеневу от 25 декабря 1857 г.: "Кстати расскажу тебе быль, из коей ты усмотришь, что благонамеренность всегда пожинает плоды свои. По возвращении из-за границы тиснул я "Тишину" (наполовину исправленную), а спустя месяц мне объявлено было, чтоб я представил свою книгу на 2-е издание".

Цензурное вмешательство привело к существенному искажению ряда строк: вместо "Тяжеле стонов не слыхали" в "Современнике" напечатано "Молитвы жарче не слыхали"; вместо "Проклятья стоны и молитвы" - "Прощанья, стоны и молитвы"; вместо "Ни божьих, ни ревижских душ" - "Безропотно покорных душ". После смерти поэта было найдено следующее написанное им объяснение, касающееся стихов, вызвавших возражения цензуры:

"Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал

Христос снимет
С души оковы

Никакая мирская власть не может наложить оков на душу, равно как и снять их. Здесь разумеются оковы греха, оковы страсти, которые налагает жизнь и человеческие слабости, а разрешить может только бог.

Прибитая к земле слезами
Рекрутских жен и матерей

Что война есть народное бедствие и что после нее остаются сироты, вдовы и матери, лишившиеся детей,-- об этом я не считал неудобным упомянуть в стихах, тем более что это уже относится к прошедшему.

Проклятья, стоны и молитвы
Носились в воздухе...

Проклинали пленные враги, стонали раненые, молились все пораженные бедствием войны. Если зачеркнуть проклятия на том основании, что, может быть, проклинали и свои, то вслед за тем придется зачеркнуть и стоны, потому что, может быть, стонали не от одних ран,-- а затем придется зачеркнуть и молитвы, потому что мало ли о чем можно молиться?

Военный поп

Известно, что после войска самые страдательные лица в войне врач и поп, едва успевающие лечить и отпевать. Потому, упомянув о враче, я упомянул и о попе, служащем при войске,-- в этом смысле употреблено прилагательное военный" (ГБЛ, ф. 195, М5769. 2. 4).

Поэма выражает горячее чувство любви к родине, с особой силой охватившее поэта после возвращения в Россию из Рима, и тесно связана с другими его произведениями середины 1850-х гг., посвященными войне ("Внимая ужасам войны...") и народу ("Несчастные", "В столицах шум...") (см. об этом: Лебедев Ю. В. Н. А. Некрасов и русская поэма 1840--1850-х годов. Ярославль, 1971, с. 104--108, 112--115 и др.). Героем поэмы стал народ как целое. События войны, ожидание перемен привнесли в поэму живое ощущение истории народа и его силы. Л. Н. Толстой в письме Некрасову от И октября 1857 г. называл первую часть поэмы "чудесным самородком" (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Сер. 3. Письма, т 60 М., 1949, с. 225).

"Тишина" была воспринята современниками как новое слово в поэзии Некрасова, но почти сразу же истолкована некоторыми критиками в примирительном духе: "Содержание его (стихотворения "Тишина",-- Ред.), -- писал анонимный рецензент "Сына отечества" (возможно, это был В. Р. Зотов),-- резко противоречит духу его прежних произведений, и мы должны отметить эту перемену в направлении таланта г. Некрасова, конечно весьма приятную для всех, кто желает видеть в поэте истинное смирение, покорность воле провидения вместо тяжелой грусти, недовольства своею судьбою и других прежних свойств его поэзии. Как не порадоваться такой перемене! Г-н Некрасов был за границей и не нашел там ничего, он поехал назад, и вот перед ним:

Храм божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул...

Мы очень рады, что г. Некрасов вывез из-за границы такие похвальные чувства, что в нем

Сердце вещее ликует
И умиляется до дна -

и что он говорит в конце стихотворения:

Сломившийся под игом горя
За личным счастьем не гонись
И богу уступай не споря...

Последний стих нам кажется только неполон. Истинное смирение принуждает уступать и людям" (СО, 1857, No 43, с. 1052). Рецензент "Русской речи" А. С. <А. С. Суворин> писал: "Г-на Некрасова действительно любят у нас, но любят не потому только, что он является грозным сатириком, что ему удается вызвать часто своими стихами чувство негодования в читателе, а потому особенно, что он чувствует жизнь, что он нашел в пей примиряющий элемент <...> Успокоение это вносится в душу поэта чувством любви к родине-матери и к народу <...> И нива просветлеет перед поэтом, станет пышней и красивей, и ласковей замашет лес своими вершинами, и слезы хлынут из глаз, и в умилении посылает он привет и рекам родным, и деревенской тишине, и широким нивам, и божий храм пахнет на него детски чистым чувством веры, и пропадет отрицанье и сомненье. "Войди с открытой головой",-- шепчет ему какой-то голос. И чудные упруго-металлические стихи вырываются у поэта, стихи скорби и любви льются из-под пера его, когда он входит в божий храм и вспоминает о народе, который он так любит, о пароде-герое, который в борьбе суровой не шатнулся до конца, которого венец терновый светлее победоносного венца" (Рус. речь, 1861, No 103--104, с. 805).

Откликаясь на Ст 1861, критика в целом теснее связывала "Тишину" с другими произведениями Некрасова: "Когда мы геройствовали, собирали армии и ополчения, еще более собирали забытые воспоминания о бранной славе двенадцатого года и многие, даже очень многие, поэты и прозаики пустились в воинственные песни псевдонародного содержания,-- г. Некрасов написал следующее маленькое стихотворение, которое нам нравится более всех воинственных стихов:

Внимая ужасам войны<...>

Наконец, еще больше приближаясь к нашему времени, когда после войны, всё, казалось, заговорило и зашевелилось, когда столица наша начала ораторствовать и появились надежды,-- в это время, в 1856 году, г. Некрасов написал следующее превосходное стихотворение "В столицах шум..."" (ОЗ, 1861, No 11--12, отд. II, с. 90.

В том же духе оценивалась "Тишина" в анонимной рецензии на Ст 1861 в журнале "Светоч": "При первом шаге за рубеж своей родины поэт отдается весь ее чарующему влиянию, он весь проникается разлитой повсюду родной по крови жизнью: полной грудью пьет он воздух беспредельно раскинутых перед ним полей и в этом воздухе находит источник обновляющих сил. Вся природа в глазах поэта принимает праздничный вид, всё улыбается ему, всё манит в братские объятия, в святую минуту свидания с милой родиной он забывает, как еще недавно здесь же, полный "мучительных дум", выносил он тяжелое страданье, обливался кровавыми слезами, как еще недавно из его наболевшей груди вырывались болезненные стоны; но всё прощено, всё исчезло... поэт помнит одно, что он на родине, что он видит то, перед чем привык благоговеть, может быть, в далекое, давно минувшее детство. Тот, кто умеет так чувствовать, может, положа руку на сердце, смело сказать, что он любил и любит свою родину!.. Ни в одном произведении своем Некрасов не являл нам таких образов, какие явил он в "Тишине"" (Св, 1862, кн. 1, отд. "Критическое обозрение", с. 104--105).

Тогда же, истолковывая "Тишину" в почвенническом духе, Ап. Григорьев в статье "Стихотворения Н. Некрасова" связывал ее с предшествующей традицией Пушкина и Лермонтова: "Поставьте в параллель с этою искренностью любви к почве первые, робкие, хотя затаенно страстные, признания великого Пушкина в любви к почве в "Онегине" - и вы поймете... конечно не то, что "если б не обстоятельства, то Некрасов был бы выше Пушкина и Лермонтова", а разницу двух эпох литературы. Припомните тоже полусардоническое, язвительное, но тоже страстное признание почве в любви к ней Лермонтова ("Люблю я родину" и проч.) - и потом посмотрите, до какого высокого лиризма идет Некрасов, нимало не смущаясь" (В, 1862, No 7, отд. II,

Стремление рассматривать поэму как попытку примирения с жизнью имело место и в советском литературоведении (см.: Евгеньев-Максимов В. Е. Творческий путь Н. А. Некрасова. М. --Л., 1953, с. 102--103). Иная точка зрения представлена в указанной работе Ю. В. Лебедева (с. 109--111 и др.).

Ст. 40--41 Тяжеле стонов не слыхали Ни римский Петр, ни Колизей! - Собор святого Петра в Риме, главный собор римской католической церкви, выдающийся памятник архитектуры XV--XVII вв. Упоминание всемирно известного римского Колизея, связанного с муками первых христиан, которых там бросали на растерзание диким зверям, и собора святого Петра как места паломничества должно было с особой силой подчеркнуть меру страданий русского народа, приходящего в свой сельский "убогий" храм.

Ст. 93. Французов с красными ногами... - Во время Крымской войны в состав французских войск входили отряды зуавов, комплектовавшиеся в основном из алжирских племен; особенностью их обмундирования были красные шаровары.

Ст. 123. Молчит и он... -- Слово "он" относится к Севастополю.

Ст. 179. ... ни ревижских душ... - Ревизская душа - единица учета мужского населения, подлежавшего обложению подушной податью. Существовала в России с 1718 по 1887 г. Лица, с которых взимались подати, включались в особые учетные списки - "ревизские сказки", и поэтому именовались "ревизскими душами".

Все рожь кругом, как степь живая,

Ни замков, ни морей, ни гор...

Спасибо, сторона родная,

За твой врачующий простор!

За дальним Средиземным морем,

Под небом ярче твоего,

Искал я примиренья с горем,

И не нашел я ничего!

Я там не свой: хандрю, немею,

Не одолев свою судьбу,

Я там погнулся перед нею,

Но ты дохнул - и сумею,

Быть может, выдержать борьбу!

Я твой. Пусть ропот укоризны

За мною по пятам бежал,

Не небесам чужой отчизны -

Я песни родине слагал!

И ныне жадно поверяю

Мечту любимую мою

И в умиленье посылаю

Всему привет... Я узнаю

Суровость рек, всегда готовых

С грозою выдержать войну,

И ровный шум лесов сосновых,

И деревенек тишину,

И нив широкие размеры...

Храм божий на горе мелькнул

И детски чистым чувством веры

Внезапно на душу пахнул.

Нет отрицанья, нет сомненья,

Лови минуту умиленья,

Войди с открытой головой!

Как ни тепло чужое море,

Как ни красна чужая даль,

Не ей поправить наше горе,

Размыкать русскую печаль!

Храм воздыханья, храм печали -

Убогий храм земли твоей:

Тяжеле стонов не слыхали

Ни римский Петр, ни Колизей!

Сюда народ, тобой любимый,

Своей тоски неодолимой

Святое бремя приносил -

И облегченный уходил!

Войди! Христос наложит руки

И снимет волею святой

С души оковы, с сердца муки

И язвы с совести больной...

Я внял... я детски умилился...

И долго я рыдал и бился

О плиты старые челом,

Чтобы простил, чтоб заступился,

Чтоб осенил меня крестом

Бог угнетенных, бог скорбящих,

Бог поколений, предстоящих

Пред этим скудным алтарем!

Пора! За рожью колосистой

Леса сплошные начались,

И сосен аромат смолистый

До нас доходит... "Берегись!"

Уступчив, добродушно смирен,

Мужик торопится свернуть...

Опять пустынно-тих и мирен

Ты, русский путь, знакомый путь!

Прибитая к земле слезами

Рекрутских жен и матерей,

Пыль не стоит уже столбами

Над бедной родиной моей.

Опять ты сердцу посылаешь

Успокоительные сны,

И вряд ли сам припоминаешь,

Каков ты был во дни войны,-

Когда над Русью безмятежной

Восстал немолчный скрип тележный,

Печальный, как народный стон!

Русь поднялась со всех сторон,

Все, что имела, отдавала

И на защиту высылала

Со всех проселочных путей

Своих покорных сыновей.

Войска водили офицеры,

Гремел походный барабан,

Скакали бешено курьеры;

За караваном караван

Тянулся к месту ярой битвы -

Свозили хлеб, сгоняли скот.

Проклятья, стоны и молитвы

Носились в воздухе... Народ

Смотрел довольными глазами

На фуры с пленными врагами,

Откуда рыжих англичан,

Французов с красными ногами

И чалмоносных мусульман

Глядели сумрачные лица...

И, все минуло... все молчит...

Так мирных лебедей станица,

Внезапно спугнута, летит

И, с криком обогнув равнину

Пустынных, молчаливых вод,

Садится дружно на средину

И осторожнее плывет...

Свершилось! Мертвые отпеты,

Живые прекратили плач,

Окровавленные ланцеты

Очистил утомленный врач.

Военный поп, сложив ладони,

Творит молитву небесам.

И севастопольские кони

Пасутся мирно... Слава вам!

Вы были там, где смерть летает,

Вы были в сечах роковых

И, как вдовец жену меняет,

Меняли всадников лихих.

Война молчит - и жертв не просит,

Народ, стекаясь к алтарям,

Хвалу усердную возносит

Смирившим громы небесам.

Народ-герой! в борьбе суровой

Ты не шатнулся до конца,

Светлее твой венец терновый

Победоносного венца!

Молчит и он... как труп безглавый,

Еще в крови, еще дымясь;

Не небеса, ожесточась,

Его снесли огнем и лавой:

Твердыня, избранная славой,

Земному грому поддалась!

Три царства перед ней стояло,

Перед одной... таких громов

Еще и небо не метало

С нерукотворных облаков!

В ней воздух кровью напоили,

Изрешетили каждый дом

И, вместо камня, намостили

Ее свинцом и чугуном.

Там по чугунному помосту

И море под стеной течет.

Носили там людей к погосту,

Как мертвых пчел, теряя счет...

Свершилось! Рухнула твердыня,

Войска ушли... кругом пустыня,

Могилы... Люди в той стране

Еще не верят тишине,

Но тихо... В каменные раны

Заходят сизые туманы,

И черноморская волна

Уныло в берег славы плещет...

Над всею Русью тишина,

Но - не предшественница сна:

Ей солнце правды в очи блещет,

И думу думает она.

А тройка все летит стрелой.

Завидев мост полуживой,

Ямщик бывалый, парень русский,

В овраг спускает лошадей

И едет по тропинке узкой

Под самый мост... оно верней!

Лошадки рады: как в подполье,

Прохладно там... Ямщик свистит

И выезжает на приволье

Лугов... родной, любимый вид...

Там зелень ярче изумруда,

Нежнее шелковых ковров,

И, как серебряные блюда,

На ровной скатерти лугов

Стоят озера... Ночью темной

Мы миновали луг поемный,

И вот уж едем целый день

Между зелеными стенами

Густых берез. Люблю их тень

И путь, усыпанный листами!

Здесь бег коня неслышно тих,

Легко в их сырости приятной,

И веет на душу от них

Какой-то глушью благодатной.

Скорей туда - в родную глушь!

Там можно жить, не обижая

Ни божьих, ни ревижских душ

И труд любимый довершая.

Там стыдно будет унывать

И предаваться грусти праздной,

Где пахарь любит сокращать

Напевом труд однообразный.

Его ли горе не скребет?-

Он бодр, он за сохой шагает.

Без наслажденья он живет,

Без сожаленья умирает.

Его примером укрепись,

Сломившийся под игом горя!

За личным счастьем не гонись

И богу уступай - не споря...

ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ:

Все рожь кругом, как степь живая,
Ни замков, ни морей, ни гор…
Спасибо, сторона родная,
За твой врачующий простор!
За дальним Средиземным морем,
Под небом ярче твоего,
Искал я примиренья с горем,
И не нашел я ничего!
Я там не свой: хандрю, немею,
Не одолев свою судьбу,
Я там погнулся перед нею,
Но ты дохнул — и сумею,
Быть может, выдержать борьбу!

Я твой. Пусть ропот укоризны
За мною по пятам бежал,
Не небесам чужой отчизны —
Я песни родине слагал!
И ныне жадно поверяю
Мечту любимую мою
И в умиленье посылаю
Всему привет… Я узнаю
Суровость рек, всегда готовых
С грозою выдержать войну,
И ровный шум лесов сосновых,
И деревенек тишину,
И нив широкие размеры…
Храм божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!
Храм воздыханья, храм печали —
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни римский Петр, ни Колизей!
Сюда народ, тобой любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил —
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной…

Я внял… я детски умилился…
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарем!

Пора! За рожью колосистой
Леса сплошные начались,
И сосен аромат смолистый
До нас доходит… «Берегись!»
Уступчив, добродушно смирен,
Мужик торопится свернуть…
Опять пустынно-тих и мирен
Ты, русский путь, знакомый путь!
Прибитая к земле слезами
Рекрутских жен и матерей,
Пыль не стоит уже столбами
Над бедной родиной моей.
Опять ты сердцу посылаешь
Успокоительные сны,
И вряд ли сам припоминаешь,
Каков ты был во дни войны,-
Когда над Русью безмятежной
Восстал немолчный скрип тележный,
Печальный, как народный стон!
Русь поднялась со всех сторон,
Все, что имела, отдавала
И на защиту высылала
Со всех проселочных путей
Своих покорных сыновей.
Войска водили офицеры,
Гремел походный барабан,
Скакали бешено курьеры;
За караваном караван
Тянулся к месту ярой битвы —
Свозили хлеб, сгоняли скот.
Проклятья, стоны и молитвы
Носились в воздухе… Народ
Смотрел довольными глазами
На фуры с пленными врагами,
Откуда рыжих англичан,
Французов с красными ногами
И чалмоносных мусульман
Глядели сумрачные лица…
И, все минуло… все молчит…
Так мирных лебедей станица,
Внезапно спугнута, летит
И, с криком обогнув равнину
Пустынных, молчаливых вод,
Садится дружно на средину
И осторожнее плывет…

Свершилось! Мертвые отпеты,
Живые прекратили плач,
Окровавленные ланцеты
Очистил утомленный врач.
Военный поп, сложив ладони,
Творит молитву небесам.
И севастопольские кони
Пасутся мирно… Слава вам!
Вы были там, где смерть летает,
Вы были в сечах роковых
И, как вдовец жену меняет,
Меняли всадников лихих.

Война молчит — и жертв не просит,
Народ, стекаясь к алтарям,
Хвалу усердную возносит
Смирившим громы небесам.
Народ-герой! в борьбе суровой
Ты не шатнулся до конца,
Светлее твой венец терновый
Победоносного венца!

Молчит и он… как труп безглавый,
Еще в крови, еще дымясь;
Не небеса, ожесточась,
Его снесли огнем и лавой:
Твердыня, избранная славой,
Земному грому поддалась!
Три царства перед ней стояло,
Перед одной… таких громов
Еще и небо не метало
С нерукотворных облаков!
В ней воздух кровью напоили,
Изрешетили каждый дом
И, вместо камня, намостили
Ее свинцом и чугуном.
Там по чугунному помосту
И море под стеной течет.
Носили там людей к погосту,
Как мертвых пчел, теряя счет…
Свершилось! Рухнула твердыня,
Войска ушли… кругом пустыня,
Могилы… Люди в той стране
Еще не верят тишине,
Но тихо… В каменные раны
Заходят сизые туманы,
И черноморская волна
Уныло в берег славы плещет…
Над всею Русью тишина,
Но — не предшественница сна:
Ей солнце правды в очи блещет,
И думу думает она.

А тройка все летит стрелой.
Завидев мост полуживой,
Ямщик бывалый, парень русский,
В овраг спускает лошадей
И едет по тропинке узкой
Под самый мост… оно верней!
Лошадки рады: как в подполье,
Прохладно там… Ямщик свистит
И выезжает на приволье
Лугов… родной, любимый вид…
Там зелень ярче изумруда,
Нежнее шелковых ковров,
И, как серебряные блюда,
На ровной скатерти лугов
Стоят озера… Ночью темной
Мы миновали луг поемный,
И вот уж едем целый день
Между зелеными стенами
Густых берез. Люблю их тень
И путь, усыпанный листами!
Здесь бег коня неслышно тих,
Легко в их сырости приятной,
И веет на душу от них
Какой-то глушью благодатной.
Скорей туда — в родную глушь!
Там можно жить, не обижая
Ни божьих, ни ревижских душ
И труд любимый довершая.
Там стыдно будет унывать
И предаваться грусти праздной,
Где пахарь любит сокращать
Напевом труд однообразный.
Его ли горе не скребет?-
Он бодр, он за сохой шагает.
Без наслажденья он живет,
Без сожаленья умирает.
Его примером укрепись,
Сломившийся под игом горя!
За личным счастьем не гонись
И богу уступай — не споря…

Анализ поэмы «Тишина» Некрасова

Произведение «Тишина» Николая Алексеевича Некрасова традиционно считается его первой попыткой охватить поэмой народную тему.

Стихотворение написано в 1857 году. Его автору в эту пору исполнилось 36 лет, он по-прежнему руководит журналом «Современник», в разгаре и развитие отношений с А. Панаевой, однако есть определенные проблемы со здоровьем. Пришлось даже ехать лечиться в Италию. По жанру – эпическая поэма из народной жизни, по размеру – ямб со смешанной рифмовкой, состоит из нескольких частей. Лирический герой – сам автор, обозревающий «сторону родную». Композиция сюжетна. Побывав в чужеземных странах, герой благословляет и благодарит Русь. Смягчается его сатирический, обличительный задор и пафос. «Я твой». Затем умиленный герой видит «убогий храм», вступает под его кров. Пейзажные зарисовки сменяют размышления о «русском пути». Наконец, возникают картины прошедшей Крымской войны, осады Севастополя. Идет стремительная перечислительная градация военного времени: отдавала, высылала, гремел, скакали, свозили. И вот уже везут «пленных врагов». С «красными ногами», кстати, зуавы в шароварах. Итогом становится развернутое сравнение наступившего мира со стаей лебедей. «Народ – герой!» И вновь возносится панегирик силе духа, терпению, смирению. Опять перед глазами разрушительные картины войны. Сильное сравнение: людей, как мертвых пчел. Анафора «свершилось!» звучит по-библейски. «Над всею Русью тишина». В 4 части появляется почти гоголевский образ мчащейся тройки. Ямщик, «русский парень», выезжает на приволье. Вновь пленяет взор природа. «Веет глушью благодатной». Герой прославляет гармонию окружающего мира, высокого предназначения самого простого труда, призывает сбросить с себя иго «грусти праздной», взять пример с пахаря, который с верой, терпением живет и умирает. «Его примером укрепись». Не нужно гнаться за личным счастьем – все равно не угонишься. Не стоит и слишком собою гордиться: Богу уступай, не споря. Поэт испытал чувство ностальгии, примирения с жизнью и собой, а главное – с Богом. Россия «думает думу» и выбирает путь. Эпитеты: любимый вид, густых берез, нерукотворных облаков. Сравнения: ярче изумруда, как в подполье, как вдовец, нежнее ковров, озера, как блюда. Инверсия: рухнула твердыня, отчистил врач. Уменьшительный суффикс: лошадки. Множество восклицаний и вопросов.

Поэма «Тишина» Н. Некрасова – признание в любви к Родине, сострадание народу в его бедах при недавней Крымской кампании.

Рекомендуем почитать

Воинский учет

Десять открытий российских ученых, которые потрясли мир

Болезни

«Правописание суффиксов причастий

Болезни

Секретные фото луны Загадочные объекты на луне

Служба

Книга: Генри Форд. Моя жизнь. Мои достижения. Генри Форд: Моя жизнь, мои достижения

Военный билет

Как отличаются баллы ЕГЭ по регионам: результаты школьников и региональное неравенство

Призыв

Крупнейшие моря Индийский океан биография