Два дня из жизни земного шара анализ
Одоевский Владимир
Два дни в жизни земного шара
Владимир Одоевский
Два дни в жизни земного шара
У графини Б. было много гостей; была полночь, на свечах нагорело, и жар разговоров ослабевал с уменьшающимся светом: уже девушки перетолковали обо всех нарядах к будущему балу, мужчины пересказали друг другу обо всех городских новостях, молодые дамы перебрали по очереди всех своих знакомых, старые предсказали судьбу нескольких свадеб; игроки рассчитались между собой и, присоединившись к обществу, несколько оживили его рассказами о насмешках судьбы, произвели несколько улыбок, несколько вздохов, но скоро и этот предмет истощился. Хозяйка, очень сведущая в светском языке, на котором молчание переводится скукою, употребляла все силы, чтобы расшевелить болтливость усталых гостей своих; но тщетны были бы все ее усилия, если бы нечаянно не взглянула она в окно. К счастью, тогда комета шаталась по звездному небу и заставляла астрономов вычислять, журналистов объявлять, простолюдинов предсказывать, всех вообще толковать о себе. Но никто из всех этих господ не был ей столько обязан, как графиня Б., в это время: в одно мгновение, по милости графини, комета соскочила с горизонта прямо в гостиную, пробралась сквозь неимоверное количество шляп и чепчиков - и была встречена также неимоверным количеством разных толкований, и смешных и печальных. Одни в самом деле боялись, чтобы эта комета не напроказила, другие, смеясь, уверяли, что она предзнаменует такую-то свадьбу, такой-то развод и проч. и проч.
"Шутите, - сказал один из гостей, который век свой проводил в свете, занимаясь астрономией (par originalite) [для оригинальности (фр.)], шутите, а я помню то время, когда один астроном объявил, что кометы могут очень близко подойти к Земле, даже наткнуться на нее, - тогда было совсем не до шуток".
"Ах! Как это страшно! - вскричали дамы. - Ну скажите же, что тогда будет, когда комета наткнется на Землю? Земля упадет вниз?" - проговорили несколько голосов.
"Земля разлетится вдребезги", - сказал светский астроном.
"Ах, боже мой! Стало быть, тогда и будет представление света", сказала одна пожилая дама.
"Утешьтесь, - отвечал астроном, - другие ученые уверяют, что этого быть не может, а что Земля приближается каждые 150 лет на градус к Солнцу и что наконец будет время, когда Земля сгорит от Солнца". "Ах, перестаньте, перестаньте, - вскричали дамы. - Какой ужас!"
Слова астронома обратили всеобщее внимание; тут началися бесконечные споры. Не было несчастий, которым не подвергался в эту минуту шар земной: его и жгли в огне, и топили в воде, и все это подтверждалось, разумеется, не свидетельствами каких-нибудь ученых, а словами покойного дядюшки камергера, покойной штате-дамы тетушки, и проч.
"Послушайте, - наконец сказала хозяйка, - вместо споров пусть каждый из нас напишет об этом свои мысли на бумаге, потом будемте угадывать, кто написал такое и такое мнение".
"Ах, будемте, будемте писать", - вскричали все гости...
"Как прикажете писать? - робко спросил один молодой человек. По-французски или по-русски?"
"Fi donc - mauvais genre! [Фи! - это дурной тон! (фр.)] - сказала хозяйка. - Кто уже ныне пишет по-французски? Messieurs et Mesdames! [Дамы и господа! (фр.)] Надобно писать по-русски".
Подали бумаги; многие тотчас присели к столу, но многие, видя, что дело доходит до чернильниц и до русского языка, шепнули на ухо своим соседям, что им еще надобно сделать несколько визитов, и - исчезли.
Когда было написано, все бумажки были смешаны, и всякий по очереди прочитывал вынутую им бумажку; вот одно из мнений, которое нам показалось более других замечательным и которое мы сообщаем читателям.
Решено; настала гибель земного шара. Астрономы объявили, глас народа подтверждает их мнение; этот глас неумолим, он верно исполняет свои обещания. Комета, доселе невиданная, с быстротою неизмеримою стремится на Землю. Лишь зайдет солнце, вспыхнет зарево страшного _путника_; забыты наслаждения, забыты бедствия, утихли страсти, умолкли желания; нет ни покоя, ни деятельности, ни сна, ни бодрствования; и день и ночь люди всех званий, всех состояний томятся на стогнах, и трепетные, бледные лица освещены багровым пламенем.
Огромные башни обращены в обсерваторию; день и ночь взоры астрономов устремлены на небо; все прибегают к ним, как к богам всемогущим; слова их летят из уст в уста; астрономия сделалась наукою народною; все вычисляют величину кометы, скорость ее движения; жаждут ошибок в вычислениях астрономов и не находят.
"Смотри, смотри, - говорит один, - вчера она была не больше Луны, теперь вдвое... что будет завтра?"
"Завтра набежит на Землю и раздавит нас", - говорит другой...
"Нельзя ли уйти на другую сторону шара?" - говорит третий...
"Нельзя ли построить подставок, оттолкнуть ее машинами? - говорит четвертый. - О чем думает правительство?"
"Нет спасения! - кричит молодой человек, запыхавшись. - Я сейчас из башни - ученые говорят, что, прежде нежели она набежит на Землю, будут бури, землетрясения, и земля загорится"...
"Кто против Божия гнева?" - восклицает старец...
Между тем течет время, с ним возрастают величина кометы и ужас народный; уже видимо растет она; днем закрывает солнце; ночью огненною пучиною висит над Землею; уже безмолвная, страшная уверенность заступила место отчаянию; не слышно ни стона, ни плача; растворены тюрьмы: вырвавшиеся преступники бродят с поникшим челом между толпами; редко, редко общая тишина и бездействие прерываются: то вскрикивает младенец, оставленный без пищи, и снова умолкнет, любуясь страшным небесным зрелищем; то отец обнимает убийцу сына.
Но подует ли ветер, раздастся ли грохот, толпа зашевелится - и уста всех готовятся к вопросу, - но его боятся вымолвить.
В уединенной улице одного европейского города восьмидесятилетний старец у домашнего очага приготовлял себе пищу: вдруг вбегает к нему сын его.
Что ты делаешь, отец мой? - он восклицает.
Что делать мне? - отвечает спокойно старец. - Вы все оставили бегаете по улицам - а я между тем голодаю...
Отец! Время ли теперь думать о пище?
Точно также время, как и всегда...
Но наша гибель...
Будь спокоен; пустой страх пройдет, как и все земные бедствия...
Но разве ты потерял слух и зрение?
Напротив, не только сохранил то и другое, но еще сверх того нечто такое, чего нет у вас: спокойствие духа и силу рассудка; будь спокоен, говорю тебе, - комета явилась нежданно и пропадет так же - и гибель Земли совсем не так близка, как ты думаешь; Земля еще не достигла своей возмужалости, внутреннее чувство меня в том уверяет...
Отец мой! ты во всю жизнь свою верил больше этому чувству или мечтам своим, нежели действительности! Неужели и теперь ты останешься преданным воображению?.. Кто тебе поручится за истину слов твоих?..
Страх, который вижу я на лине твоем и тебе подобных!.. Этот низкий страх несовместим с торжественной минутою кончины...
О ужас! - вскричал юноша. - Отец мой лишился рассудка...
В самое то мгновение страшный гром потряс храмину, сверкнула молния, хлынул дождь, ветер снес крыши домов - народ упал ниц на землю...
Прошла ночь, осветило небо, тихий Зефир осушил землю, орошенную дождем... люди не смели поднять преклоненных глав своих, наконец осмелились, - им уже мнится, что они находятся в образе духов бестелесных... Наконец встают, оглядываются: те же родные места, то же светлое небо, те же люди - невольное движение подняло взоры всех к небу: комета удалялась с горизонта...
Настал общий пир земного шара; нет буйной радости на сем пиру; не слышно громких восклицаний! Давно уже живое веселье претворилось для них в тихое наслаждение, в жизнь обыкновенную; уже давно они переступили через препоны, не допускающие человека быть человеком; уже исчезла память о тех временах, когда грубое вещество посмеивалось усилиям духа, когда нужда уступила необходимости: времена несовершенства и предрассудков давно уже прошли вместе с болезнями человеческими, земля была обиталищем одних царей всемогущих, никто не удивлялся прекрасному пиру природы; все ждали его, ибо давно уже предчувствие оного в виде прелестного призрака являлось воображению избранных. Никто не спрашивал о том друг друга; торжественная дума сияла на всех лицах, и каждый понимал это безмолвное красноречие. Тихо Земля близилась к Солнцу, и непалящий жар, подобный огню вдохновения, по ней распространялся. Еще мгновение - и небесное сделалось земным, земное небесным. Солнце стало Землею и Земля Солнцем... (*)
У графини Б. было много гостей; была полночь, на свечах нагорело, и жар разговоров ослабевал с уменьшающимся светом: уже девушки перетолковали обо всех нарядах к будущему балу, мужчины пересказали друг другу обо всех городских новостях, молодые дамы перебрали по очереди всех своих знакомых, старые предсказали судьбу нескольких свадеб; - игроки рассчитались между собою и, присоединившись к обществу, несколько оживили его рассказами о насмешках судьбы, произвели несколько улыбок, несколько вздохов, но скоро и этот предмет истощился. Хозяйка, очень сведущая в светском языке, на котором молчание переводится скукою, употребляла все силы, чтобы расшевелить болтливость усталых гостей своих; но тщетны были бы все ее усилия, если бы нечаянно не взглянула она в окно. К счастию, тогда комета шаталась по звездному небу и заставляла астрономов вычислять, журналистов объявлять, простолюдинов предсказывать, всех вообще толковать о себе. Но никто из всех этих господ не был ей столько обязан, как графиня Б. в это время: в одно мгновение, по милости графини, комета соскочила с горизонта прямо в гостиную, пробралась сквозь неимоверное количество шляп и чепчиков - и была встречена также неимоверным количеством разных толкований, и смешных и печальных. Одни в самом деле боялись, чтобы эта комета не напроказила, другие, смеясь, уверяли, что она предзнаменует такую-то свадьбу, такой-то развод и проч. и проч.
"Шутите, - сказал один из гостей, который, век свой проводя в свете, занимался астрономиею par originalite, - шутите, а я помню то время, когда один астроном объявил, что кометы могут очень близко подойти к земле, даже наткнуться на нее, - тогда было совсем не до шуток".
"Ах! Как это страшно! - вскричали дамы. - Ну скажите же, что тогда будет, когда комета наткнется на землю? земля упадет вниз?" - проговорили несколько голосов.
"Земля разлетится вдребезги", - сказал светский астроном.
"Ах, Боже мой! Стало быть, тогда и будет представление света", - сказала одна пожилая дама.
"Утешьтесь, - отвечал астроном, - другие ученые уверяют, что этого быть не может, а что земля приближается каждые 150 лет на градус к солнцу и что, наконец, будет время, когда земля сгорит от солнца".
"Ах, перестаньте, перестаньте, - вскричали дамы. - Какой ужас!"
Слова астронома обратили всеобщее внимание; тут началися бесконечные споры. - Не было несчастий, которым не подвергался в эту минуту шар земной: его и жгли в огне, и топили в воде, и все это подтверждалось, разумеется, не свидетельствами каких-нибудь ученых, а словами покойного дядюшки-камергера, покойной штате -дамы тетушки, и проч.
"Послушайте, - наконец сказала хозяйка, - вместо споров пусть каждый из нас напишет об этом свои мысли на бумаге, потом будемте угадывать, кто написал такое и такое мнение".
"Ах, будемте, будемте писать", - вскричали все гости...
"Как прикажете писать? - робко спросил один молодой человек. - По-французски или по-русски?"
"Fi done - mauvais genre! - сказала хозяйка. - Кто уже ныне не пишет по-французски? Messieurs et Mesdames! Надобно писать по-русски".
Подали бумаги; многие тотчас присели к столу, но многие, видя, что дело доходит до чернильниц и до русского языка, шепнули на ухо своим соседям, что им еще надобно сделать несколько визитов, и - исчезли.
Когда было написано, все бумажки были смешаны, и всякий по очереди прочитывал вынутую им бумажку; вот одно из мнений, которое нам показалось более других замечательным и которое мы сообщаем читателям.
Решено; настала гибель земного шара. Астрономы объявили, глас народа подтверждает их мнение; этот глас неумолим, он верно исполняет свои обещания. Комета, доселе невиданная, с быстротою неизмеримою стремится на землю. Лишь зайдет солнце, вспыхнет зарево страшного путника; забыты наслаждения, забыты бедствия, утихли страсти, умолкли желания; нет ни покоя, ни деятельности, ни сна, ни бодрствования; и день и ночь люди всех званий, всех состояний томятся на стогнах, и трепетные, бледные лица освещены багровым пламенем.
Огромные башни обращены в обсерваторию; день и ночь взоры астрономов устремлены на небо; все прибегают к ним, как к богам всемогущим; слова их летят из уст в уста; астрономия сделалася наукою народною; все вычисляют величину кометы, скорость ее движения; жаждут ошибок в вычислениях астрономов и не находят.
"Смотри, смотри, - говорит один, - вчера она была не больше Луны, теперь вдвое... что будет завтра?"...
"Завтра набежит на землю и раздавит нас", - говорит другой...
"Нельзя ли уйти на другую сторону шара?" - говорит третий...
"Нельзя ли построить подставок, оттолкнуть ее машинами? - говорит четвертый. - О чем думает правительство?"...
"Нет спасения! - кричит молодой человек, запыхавшись. - Я сейчас из башни - ученые говорят, что, прежде нежели она набежит на землю, будут бури, землетрясения, и земля загорится"...
"Кто против Божия гнева?" - восклицает старец...
Между тем течет время, с ним возрастают величина кометы и ужас народный; уже видимо растет она; днем закрывает солнце; ночью огненною пучиною висит над землею; уже безмолвная, страшная уверенность заступила место отчаяния; не слышно ни стона, ни плача; растворены тюрьмы: вырвавшиеся преступники бродят с поникшим челом между толпами; редко, редко общая тишина и бездействие прерываются: то вскрикивает младенец, оставленный без пищи, и снова умолкнет, любуясь страшным небесным зрелищем; то отец обнимает убийцу сына.
Но подует ли ветер, раздастся ли грохот, толпа зашевелится - и уста всех готовятся к вопросу, - но его боятся вымолвить.
В уединенной улице одного европейского города восьмидесятилетний старец у домашнего очага приготовлял себе пищу: вдруг вбегает к нему сын его.
"Что ты делаешь, отец мой?" - он восклицает.
Что делать мне? - отвечает спокойно старец. - Вы все оставили - бегаете по улицам - а я между тем голодаю...
"Отец! Время ли теперь думать о пище?"
Точно так же время, как и всегда... "Но наша гибель"...
Будь спокоен; пустой страх пройдет, как и все земные бедствия...
"Но разве ты потерял слух и зрение?"
Напротив, не только сохранил то и другое, но еще сверх того нечто такое, чего нет у вас: - спокойствие духа и силу рассудка; - будь спокоен, говорю тебе, - комета явилась нежданно и пропадет так же - и гибель земли совсем не так близка, как ты думаешь; земля еще не достигла своей возмужалости... внутреннее чувство меня в том уверяет...
"Отец мой! ты во всю жизнь свою верил больше этому чувству или мечтам своим, нежели действительности! Неужели и теперь ты останешься преданным воображению?.. Кто тебе поручится за истину слов твоих?..
Страх, который вижу я на лице твоем и тебе подобных!.. Этот низкий страх несовместим с торжественною минутою кончины...
"О ужас! - вскричал юноша. - Отец мой лишился рассудка"...
В самое то мгновение страшный гром потряс храмину, сверкнула молния, хлынул дождь, ветер снес крыши домов: - народ упал ниц на землю...
Прошла ночь, солнце осветило небо, тихий Зефир осушал землю, орошенную дождем... люди не смели поднять преклоненных глав своих, наконец, осмелились, - им уже мнится, что они находятся в образе духов бестелесных... Наконец встают, оглядываются: - те же родные места, то же светлое небо, те же люди. - Невольное движение подняло взоры всех к небу: - комета удалялась с горизонта...
Настал общий пир земного шара; нет буйной радости на сем пиру; не слышно громких восклицаний! Давно уже люди отвыкли от ударов грусти, давно уже живое веселье претворилось для них в тихое наслаждение, в жизнь обыкновенную; уже давно они переступили чрез препоны, не допускавшие человека быть человеком; уже исчезла память о тех временах, когда грубое вещество посмеивалось усилиям духа, когда нужда уступила необходимости: времена несовершенства и предрассудков давно уже прешли вместе с болезнями человеческими, земля была обиталищем одних царей всемогущих, никто не удивлялся прекрасному пиру природы; все ждали его, ибо давно уже предчувствие оного в виде прелестного призрака являлось воображению избранных. Никто не спрашивал о том друг друга; торжественная дума сияла на всех лицах, и каждый понимал это безмолвное красноречие. Тихо земля близилась к солнцу, и непалящий жар, подобный огню вдохновения, по ней распространялся. Еще мгновение - и небесное сделалось земным, земное небесным. Солнце стало землею и земля солнцем...
Владимир Фёдорович Одоевский, князь (1803-1869) - русский писатель, философ, музыковед и музыкальный критик, общественный деятель. Член-учредитель Русского географического общества.
Владимир Одоевский
Два дни в жизни земного шара
У графини Б. было много гостей; была полночь, на свечах нагорело, и жар разговоров ослабевал с уменьшающимся светом: уже девушки перетолковали обо всех нарядах к будущему балу, мужчины пересказали друг другу обо всех городских новостях, молодые дамы перебрали по очереди всех своих знакомых, старые предсказали судьбу нескольких свадеб; игроки рассчитались между собой и, присоединившись к обществу, несколько оживили его рассказами о насмешках судьбы, произвели несколько улыбок, несколько вздохов, но скоро и этот предмет истощился. Хозяйка, очень сведущая в светском языке, на котором молчание переводится скукою, употребляла все силы, чтобы расшевелить болтливость усталых гостей своих; но тщетны были бы все ее усилия, если бы нечаянно не взглянула она в окно. К счастью, тогда комета шаталась по звездному небу и заставляла астрономов вычислять, журналистов объявлять, простолюдинов предсказывать, всех вообще толковать о себе. Но никто из всех этих господ не был ей столько обязан, как графиня Б., в это время: в одно мгновение, по милости графини, комета соскочила с горизонта прямо в гостиную, пробралась сквозь неимоверное количество шляп и чепчиков - и была встречена также неимоверным количеством разных толкований, и смешных и печальных. Одни в самом деле боялись, чтобы эта комета не напроказила, другие, смеясь, уверяли, что она предзнаменует такую-то свадьбу, такой-то развод и проч. и проч.
"Шутите, - сказал один из гостей, который век свой проводил в свете, занимаясь астрономией (par originalite) [для оригинальности (фр.)], шутите, а я помню то время, когда один астроном объявил, что кометы могут очень близко подойти к Земле, даже наткнуться на нее, - тогда было совсем не до шуток".
"Ах! Как это страшно! - вскричали дамы. - Ну скажите же, что тогда будет, когда комета наткнется на Землю? Земля упадет вниз?" - проговорили несколько голосов.
"Земля разлетится вдребезги", - сказал светский астроном.
"Ах, боже мой! Стало быть, тогда и будет представление света", сказала одна пожилая дама.
"Утешьтесь, - отвечал астроном, - другие ученые уверяют, что этого быть не может, а что Земля приближается каждые 150 лет на градус к Солнцу и что наконец будет время, когда Земля сгорит от Солнца". "Ах, перестаньте, перестаньте, - вскричали дамы. - Какой ужас!"
Слова астронома обратили всеобщее внимание; тут началися бесконечные споры. Не было несчастий, которым не подвергался в эту минуту шар земной: его и жгли в огне, и топили в воде, и все это подтверждалось, разумеется, не свидетельствами каких-нибудь ученых, а словами покойного дядюшки камергера, покойной штате-дамы тетушки, и проч.
"Послушайте, - наконец сказала хозяйка, - вместо споров пусть каждый из нас напишет об этом свои мысли на бумаге, потом будемте угадывать, кто написал такое и такое мнение".
"Ах, будемте, будемте писать", - вскричали все гости...
"Как прикажете писать? - робко спросил один молодой человек. По-французски или по-русски?"
"Fi donc - mauvais genre! [Фи! - это дурной тон! (фр.)] - сказала хозяйка. - Кто уже ныне пишет по-французски? Messieurs et Mesdames! [Дамы и господа! (фр.)] Надобно писать по-русски".
Подали бумаги; многие тотчас присели к столу, но многие, видя, что дело доходит до чернильниц и до русского языка, шепнули на ухо своим соседям, что им еще надобно сделать несколько визитов, и - исчезли.
Когда было написано, все бумажки были смешаны, и всякий по очереди прочитывал вынутую им бумажку; вот одно из мнений, которое нам показалось более других замечательным и которое мы сообщаем читателям.
Решено; настала гибель земного шара. Астрономы объявили, глас народа подтверждает их мнение; этот глас неумолим, он верно исполняет свои обещания. Комета, доселе невиданная, с быстротою неизмеримою стремится на Землю. Лишь зайдет солнце, вспыхнет зарево страшного _путника_; забыты наслаждения, забыты бедствия, утихли страсти, умолкли желания; нет ни покоя, ни деятельности, ни сна, ни бодрствования; и день и ночь люди всех званий, всех состояний томятся на стогнах, и трепетные, бледные лица освещены багровым пламенем.
Огромные башни обращены в обсерваторию; день и ночь взоры астрономов устремлены на небо; все прибегают к ним, как к богам всемогущим; слова их летят из уст в уста; астрономия сделалась наукою народною; все вычисляют величину кометы, скорость ее движения; жаждут ошибок в вычислениях астрономов и не находят.
"Смотри, смотри, - говорит один, - вчера она была не больше Луны, теперь вдвое... что будет завтра?"
"Завтра набежит на Землю и раздавит нас", - говорит другой...
"Нельзя ли уйти на другую сторону шара?" - говорит третий...
"Нельзя ли построить подставок, оттолкнуть ее машинами? - говорит четвертый. - О чем думает правительство?"
"Нет спасения! - кричит молодой человек, запыхавшись. - Я сейчас из башни - ученые говорят, что, прежде нежели она набежит на Землю, будут бури, землетрясения, и земля загорится"...
"Кто против Божия гнева?" - восклицает старец...
Между тем течет время, с ним возрастают величина кометы и ужас народный; уже видимо растет она; днем закрывает солнце; ночью огненною пучиною висит над Землею; уже безмолвная, страшная уверенность заступила место отчаянию; не слышно ни стона, ни плача; растворены тюрьмы: вырвавшиеся преступники бродят с поникшим челом между толпами; редко, редко общая тишина и бездействие прерываются: то вскрикивает младенец, оставленный без пищи, и снова умолкнет, любуясь страшным небесным зрелищем; то отец обнимает убийцу сына.
Но подует ли ветер, раздастся ли грохот, толпа зашевелится - и уста всех готовятся к вопросу, - но его боятся вымолвить.
В уединенной улице одного европейского города восьмидесятилетний старец у домашнего очага приготовлял себе пищу: вдруг вбегает к нему сын его.
Что ты делаешь, отец мой? - он восклицает.
Что делать мне? - отвечает спокойно старец. - Вы все оставили бегаете по улицам - а я между тем голодаю...
Отец! Время ли теперь думать о пище?
Точно также время, как и всегда...
Но наша гибель...
Будь спокоен; пустой страх пройдет, как и все земные бедствия...
Но разве ты потерял слух и зрение?
Напротив, не только сохранил то и другое, но еще сверх того нечто такое, чего нет у вас: спокойствие духа и силу рассудка; будь спокоен, говорю тебе, - комета явилась нежданно и пропадет так же - и гибель Земли совсем не так близка, как ты думаешь; Земля еще не достигла своей возмужалости, внутреннее чувство меня в том уверяет...
Отец мой! ты во всю жизнь свою верил больше этому чувству или мечтам своим, нежели действительности! Неужели и теперь ты останешься преданным воображению?.. Кто тебе поручится за истину слов твоих?..
Страх, который вижу я на лине твоем и тебе подобных!.. Этот низкий страх несовместим с торжественной минутою кончины...
О ужас! - вскричал юноша. - Отец мой лишился рассудка...
В самое то мгновение страшный гром потряс храмину, сверкнула молния, хлынул дождь, ветер снес крыши домов - народ упал ниц на землю...
Прошла ночь, осветило небо, тихий Зефир осушил землю, орошенную дождем... люди не смели поднять преклоненных глав своих, наконец осмелились, - им уже мнится, что они находятся в образе духов бестелесных... Наконец встают, оглядываются: те же родные места, то же светлое небо, те же люди - невольное движение подняло взоры всех к небу: комета удалялась с горизонта...
Настал общий пир земного шара; нет буйной радости на сем пиру; не слышно громких восклицаний! Давно уже живое веселье претворилось для них в тихое наслаждение, в жизнь обыкновенную; уже давно они переступили через препоны, не допускающие человека быть человеком; уже исчезла память о тех временах, когда грубое вещество посмеивалось усилиям духа, когда нужда уступила необходимости: времена несовершенства и предрассудков давно уже прошли вместе с болезнями человеческими, земля была обиталищем одних царей всемогущих, никто не удивлялся прекрасному пиру природы; все ждали его, ибо давно уже предчувствие оного в виде прелестного призрака являлось воображению избранных. Никто не спрашивал о том друг друга; торжественная дума сияла на всех лицах, и каждый понимал это безмолвное красноречие. Тихо Земля близилась к Солнцу, и непалящий жар, подобный огню вдохновения, по ней распространялся. Еще мгновение - и небесное сделалось земным, земное небесным. Солнце стало Землею и Земля Солнцем... (*)
сообщить о неприемлемом содержимомТекущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Владимир Федорович Одоевский
Два дни в жизни земного шара
У графини Б. было много гостей; была полночь, на свечах нагорело, и жар разговоров ослабевал с уменьшающимся светом: уже девушки перетолковали обо всех нарядах к будущему балу, мужчины пересказали друг другу обо всех городских новостях, молодые дамы перебрали по очереди всех своих знакомых, старые предсказали судьбу нескольких свадеб; игроки рассчитались между собой и, присоединившись к обществу, несколько оживили его рассказами о насмешках судьбы, произвели несколько улыбок, несколько вздохов, но скоро и этот предмет истощился. Хозяйка, очень сведущая в светском языке, на котором молчание переводится скукою, употребляла все силы, чтобы расшевелить болтливость усталых гостей своих; но тщетны были бы все ее усилия, если бы нечаянно не взглянула она в окно. К счастью, тогда комета шаталась по звездному небу и заставляла астрономов вычислять, журналистов объявлять, простолюдинов предсказывать, всех вообще толковать о себе. Но никто из всех этих господ не был ей столько обязан, как графиня Б., в это время: в одно мгновение, по милости графини, комета соскочила с горизонта прямо в гостиную, пробралась сквозь неимоверное количество шляп и чепчиков – и была встречена также неимоверным количеством разных толкований, и смешных и печальных. Одни в самом деле боялись, чтобы эта комета не напроказила, другие, смеясь, уверяли, что она предзнаменует такую-то свадьбу, такой-то развод и проч. и проч.
«Шутите, – сказал один из гостей, который век свой проводил в свете, занимаясь астрономией (par originalite) , – шутите, а я помню то время, когда один астроном объявил, что кометы могут очень близко подойти к Земле, даже наткнуться на нее, – тогда было совсем не до шуток».
«Ах! Как это страшно! – вскричали дамы. – Ну скажите же, что тогда будет, когда комета наткнется на Землю? Земля упадет вниз?» – проговорили несколько голосов.
«Земля разлетится вдребезги», – сказал светский астроном.
«Ах, боже мой! Стало быть, тогда и будет представление света», – сказала одна пожилая дама.
«Утешьтесь, – отвечал астроном, – другие ученые уверяют, что этого быть не может, а что Земля приближается каждые 150 лет на градус к Солнцу и что наконец будет время, когда Земля сгорит от Солнца». «Ах, перестаньте, перестаньте, – вскричали дамы. – Какой ужас!»
Слова астронома обратили всеобщее внимание; тут началися бесконечные споры. Не было несчастий, которым не подвергался в эту минуту шар земной: его и жгли в огне, и топили в воде, и все это подтверждалось, разумеется, не свидетельствами каких-нибудь ученых, а словами покойного дядюшки – камергера, покойной штате-дамы тетушки, и проч.
«Послушайте, – наконец сказала хозяйка, – вместо споров пусть каждый из нас напишет об этом свои мысли на бумаге, потом будемте угадывать, кто написал такое и такое мнение».
«Ах, будемте, будемте писать», – вскричали все гости…
«Как прикажете писать? – робко спросил один молодой человек. – По-французски или по-русски?»
«Fi donc – mauvais genre! – сказала хозяйка. – Кто уже ныне пишет по-французски? Messieurs et Mesdames! Надобно писать по-русски».
Подали бумаги; многие тотчас присели к столу, но многие, видя, что дело доходит до чернильниц и до русского языка, шепнули на ухо своим соседям, что им еще надобно сделать несколько визитов, и – исчезли.
Когда было написано, все бумажки были смешаны, и всякий по очереди прочитывал вынутую им бумажку; вот одно из мнений, которое нам показалось более других замечательным и которое мы сообщаем читателям.
Решено; настала гибель земного шара. Астрономы объявили, глас народа подтверждает их мнение; этот глас неумолим, он верно исполняет свои обещания. Комета, доселе невиданная, с быстротою неизмеримою стремится на Землю. Лишь зайдет солнце, вспыхнет зарево страшного _путника_; забыты наслаждения, забыты бедствия, утихли страсти, умолкли желания; нет ни покоя, ни деятельности, ни сна, ни бодрствования; и день и ночь люди всех званий, всех состояний томятся на стогнах, и трепетные, бледные лица освещены багровым пламенем.
Огромные башни обращены в обсерваторию; день и ночь взоры астрономов устремлены на небо; все прибегают к ним, как к богам всемогущим; слова их летят из уст в уста; астрономия сделалась наукою народною; все вычисляют величину кометы, скорость ее движения; жаждут ошибок в вычислениях астрономов и не находят.
«Смотри, смотри, – говорит один, – вчера она была не больше Луны, теперь вдвое… что будет завтра?»
«Завтра набежит на Землю и раздавит нас», – говорит другой…
«Нельзя ли уйти на другую сторону шара?» – говорит третий…
«Нельзя ли построить подставок, оттолкнуть ее машинами? – говорит четвертый. – О чем думает правительство?»
«Нет спасения! – кричит молодой человек, запыхавшись. – Я сейчас из башни – ученые говорят, что, прежде нежели она набежит на Землю, будут бури, землетрясения, и земля загорится»…
«Кто против Божия гнева?» – восклицает старец…
Между тем течет время, с ним возрастают величина кометы и ужас народный; уже видимо растет она; днем закрывает солнце; ночью огненною пучиною висит над Землею; уже безмолвная, страшная уверенность заступила место отчаянию; не слышно ни стона, ни плача; растворены тюрьмы: вырвавшиеся преступники бродят с поникшим челом между толпами; редко, редко общая тишина и бездействие прерываются: то вскрикивает младенец, оставленный без пищи, и снова умолкнет, любуясь страшным небесным зрелищем; то отец обнимает убийцу сына.
Но подует ли ветер, раздастся ли грохот, толпа зашевелится – и уста всех готовятся к вопросу, – но его боятся вымолвить.
В уединенной улице одного европейского города восьмидесятилетний старец у домашнего очага приготовлял себе пищу: вдруг вбегает к нему сын его.
– Что ты делаешь, отец мой? – он восклицает.
– Что делать мне? – отвечает спокойно старец. – Вы все оставили – бегаете по улицам – а я между тем голодаю…
– Отец! Время ли теперь думать о пище?
– Точно также время, как и всегда…
– Но наша гибель…
– Будь спокоен; пустой страх пройдет, как и все земные бедствия…
– Но разве ты потерял слух и зрение?
– Напротив, не только сохранил то и другое, но еще сверх того нечто такое, чего нет у вас: спокойствие духа и силу рассудка; будь спокоен, говорю тебе, – комета явилась нежданно и пропадет так же – и гибель Земли совсем не так близка, как ты думаешь; Земля еще не достигла своей возмужалости, внутреннее чувство меня в том уверяет…
– Отец мой! ты во всю жизнь свою верил больше этому чувству или мечтам своим, нежели действительности! Неужели и теперь ты останешься преданным воображению?.. Кто тебе поручится за истину слов твоих?..
– Страх, который вижу я на лине твоем и тебе подобных!.. Этот низкий страх несовместим с торжественной минутою кончины…
– О ужас! – вскричал юноша. – Отец мой лишился рассудка…
В самое то мгновение страшный гром потряс храмину, сверкнула молния, хлынул дождь, ветер снес крыши домов – народ упал ниц на землю…
Прошла ночь, осветило небо, тихий Зефир осушил землю, орошенную дождем… люди не смели поднять преклоненных глав своих, наконец осмелились, – им уже мнится, что они находятся в образе духов бестелесных… Наконец встают, оглядываются: те же родные места, то же светлое небо, те же люди – невольное движение подняло взоры всех к небу: комета удалялась с горизонта…
Настал общий пир земного шара; нет буйной радости на сем пиру; не слышно громких восклицаний! Давно уже живое веселье претворилось для них в тихое наслаждение, в жизнь обыкновенную; уже давно они переступили через препоны, не допускающие человека быть человеком; уже исчезла память о тех временах, когда грубое вещество посмеивалось усилиям духа, когда нужда уступила необходимости: времена несовершенства и предрассудков давно уже прошли вместе с болезнями человеческими, земля была обиталищем одних царей всемогущих, никто не удивлялся прекрасному пиру природы; все ждали его, ибо давно уже предчувствие оного в виде прелестного, по ней распространялся. Еще мгновение – и небесное сделалось земным, земное небесным. Солнце стало Землею и Земля Солнцем… призрака являлось воображению избранных. Никто не спрашивал о том друг друга; торжественная дума сияла на всех лицах, и каждый понимал это безмолвное красноречие. Тихо Земля близилась к Солнцу, и непалящий жар, подобный огню вдохновения.