Общее представление об образе мира. Психология образа а.н. леонтьева. Выдержка из текста

Шпинарская Е.Н.

Образ античного мира в картинах Н. Пуссена

Где искать, если все-таки искать, вечную и абсолютную красоту? – В Античности, так учили философы еще со времен Возрождения. Однако, хорошо известно, что период, именуемый Античностью, охватывает около двух (если не трех) тысяч лет. Классика начинается с V века до нашей эры, а последние античные мыслители доживали свой век в VI столетии нашей эры. И монолитная, цветущая, оптимистичная цельность огромной эпохи оказывается в известном смысле идеализацией, мифом, в котором отразились гуманистические идеалы новоевропейского просветительства. Но сознание снова и снова обращается вспять в поисках утраченного времени, в надежде возвратиться к младенческой безгрешности, изначальной чистоте человеческого первородства. Думами овладевает ностальгия по давно минувшим векам.

Как привлекательна эллинская цивилизация V века до нашей эры. Век Перикла, здоровой и жизнеутверждающей классики. В науке его называют «эпохой независимости» (Ф. Зелинский), «классической эпохой» (Р. Виппер). Он единодушно воспринимается как время повсеместного благоденствия, общественно-культурной активности греков, время утверждения и щедрого раскрытия их духовно-этической самобытности. Характеристика его как «эпохи расцвета» (Г. Гельмонт), высшего осуществления культурного призвания греков стала культурологической аксиомой. Однако реальная греческая классика в своей сущности амбивалентна и полна внутренних тревог. «Античная Греция, словно живой парадокс, служит как бы наглядным примером того, насколько сложно познание цивилизации», – считает А. Боннар. Эллинская история говорит о том, что за ее внешне-лицевым благополучием никогда не исчезали бродильные, разлагающие силы, которые даже в самые светлые часы ее цветения подтачивали строящееся здание. Русский исследователь ранних античных древностей Вяч. Иванов был прав, когда навал это время – вопреки его доступности и ясности – «еще недостаточно раскрытой эпохой».

Характерны противоречия и в творчестве великих античных поэтов. Вспомним о том, что Гомер, автор «Илиады» и «Одиссеи», вместе с развитием мифологии как мышления, подорвал религиозную функцию мифа. Е.М. Мелетинский пишет, что когда из мифа «изымается священная информация о мифических маршрутах тотемных предков… усиливается внимание к «семейным» отношениям тотемных предков, их ссорам и дракам, ко всякого рода авантюрным моментам», неизбежно происходит десакрализация мифа. Далее. Овидий. Он еще дальше Гомера продвинулся в художественно-литературной трактовке мифа. Его прославленные «Метаморфозы» – яркий пример эпической поэмы, которая включает в себя множество легенд (по преимуществу греческих) о превращениях богов и людей в животных, растения, камни, реки, созвездия. Но если для доисторического грека религиозно-мифологическое мировоззрение было идеологией, жизненно-нормативной ценностью, формирующей его поведение и сознание, то Гомер и Овидий превращают миф в объект литературного творчества, религиозное его начало сводят к эстетике, мифологию низводят до эпоса. У Гомера и Овидия происходит метаморфоза с мифологией: она превращается в эпос. Уже поэты и мудрецы Греции подметили, что вместе с мифом было утрачено нечто настолько важное и необходимое для жизни грека, чего не могут заменить ни эпос, ни лирика, ни драматургия, ни философия. Такова цена, заплаченная за желание «постичь окружающий мир, узнать, из чего он сделан и как он сделан, и, разгадав его законы, научиться управлять ими».

В то же время «цивилизация греков сопрягает мир и человека», через борьбу и битву соединяет в гармонии, и такой подход делает Античность настолько богатой идеями и всевозможными превращениями, и настолько яркой, что сознание всех последующих европейских эпох не может обойтись без овладения ее культурой.

Обращение к Античности – одна из важнейших черт в искусстве Ренессанса. Уже сам термин подразумевает именно возрождение античности. В XV веке прочно установилось мнение, что античность – это великое прошлое, которое закончилось, и на смену ему пришли средние века. «Media aetas» (средний век) сменил «santa vetustas» (святую старину).

Влияние античной эстетики на теорию и практику ренессансного искусства необычайно важно. Альберти пытался применить по отношению к произведению живописи категории классической риторики: вымысел (inventione), композицию (compositione), ввел почерпнутое также у античных авторов понятие «convenienza» или «concinnitas», что лучше всего можно объяснить словом «гармония». Из стремления к системе и требования гармонии отдельных частей выросла наука о пропорциях человеческого тела и идеальной соразмерности. Художники высокого Возрождения почувствовали в произведениях Фидия и Поликлета, в трактатах Витрувия возможность синтеза лучшего, что дает натура, и, более того, восприняли пример Античности как призыв к созданию идеального духовно и физически образа. Поиски этого образа привели к возникновению лозунга «превзойти натуру» («superare la natura»). Альберти в «Десяти книгах о зодчестве» пишет: «Признаюсь тебе: если древним, имевшим в изобилии у кого учиться и кому подражать, было не так трудно подняться до познания этих высших искусств, которые даются нам ныне с такими усилиями, то имена наши заслуживают тем большего признания, что мы без всяких наставников и без всяких образцов создаем искусства и науки неслыханные и невиданные».

Античность и ее переживание Возрождением осмысляется следующими столетиями. Классицизм находит воплощение своих общественных и культурных идеалов опять же в Древней Греции и республиканском Риме. Новые художественные идеи возникают в результате переработки идей давно существующих и практикуемых. Именно обращение к античному искусству, к образам и приемам классики и породило сам термин «классицизм». Значение античного искусства как непререкаемого образца составляет основу последовательно разработанной доктрины классицизма, действующей в живописи, литературе и драматургии.

Правда, как и внутри образцового периода, как мы вкратце упомянули выше, с античностью при ее осмыслении классицизмом (и Возрождением) происходят значительные метаморфозы. Поэтические образы древности – Медея, Геракл, Гораций, Германик предстают в классицизме как олицетворение присущим им издревле страстей, неизменных и очищенных от всего, что было отпечатком их «варварского века». Неотделимость поэтического видения от рационального умозрения выражается в тщательном отборе «идеальных моделей» и «идеальных страстей», причем насыщенных высокой общественной или моральной идеей. Таким образом, с классическими образами происходят превращения, к тому же превращения благодаря культу разума, появившемуся не без влияния античного толкования эстетики через математику. Мировоззрение классицизма возвеличивает аналитический подход к Прекрасному, разум из «одного из» становится основным критерием прекрасного. Тема природы – высшее воплощение разумности. Так считает классицизм, и, как в случае с античными персонажами эпоса, не допускает в искусство природы «варварской», необработанной. В результате пейзаж, например, в живописи преобразован в идеально продуманную композицию, полностью исключающую случайности и нюансы реальной местности. В классицизме проведена своеобразная реконструкция жизни, причем во всех ее проявлениях, противопоставлены несовершенству действительности идеалы порядка и суровой дисциплины, с помощью которых должны преодолеваться трагические коллизии реального бытия.

Самым популярным источником для экспериментов с античными сюжетами и образами в классицизме были «Метаморфозы» Овидия. Обращение к поэме было совершенно в духе гуманистической культуры XVII столетия. Трудно назвать другое литературное произведение, которое оказало бы такое влияние на изобразительное искусство этого времени. Эстетическое творчество, являясь частью духовной, разумной деятельности человека, вводя в свою сферу «материал жизни», очищало его от всего несущественного. Так считали представители классицизма. Овидий подтолкнул их к этой идее: он мастерски упускал в сюжетах мифов все то, что с его точки зрения несущественно.

Трудно перечислить имена всех художников, черпавших сюжеты и вдохновение в поэме. Мы остановимся на одном из них. Это Никола Пуссен (1594-1665).

Пуссен известен как глава французской классицистической живописи XVII века, но сначала хотелось бы представить его как восторженного читателя Овидия, пронесшего любовь к «Метаморфозам» через всю жизнь, а затем как создателя своего, удивительно притягательного образа античного мира. Пуссена можно условно отнести к третьему поколению, чье творчество было инспирировано античностью.

Сохранившееся произведения Пуссена раннего парижского периода иллюстрируют «Метаморфозы» Овидия и «Энеиду» Вергилия. Из «Метаморфоз» художник выбирает сюжеты о закономерностях природных превращений. Предполагают, что на Пуссена оказали влияние более ранние иллюстрации к Овидию из издания «Ланжелье» 1619 года. Однако для Пуссена характерно более вдумчивое отношение к тексту. Он ищет большую выразительность драматического действия, вводит недостающие в тексте, по его мнению, фигуры. В рисунках «Фетида и Ахилл», «Превращение Акида в речного бога» множество фигур, каждая из которых выражает какое-то одно чувство. Вместе эти фигуры образуют многообразную эмоциональную картину. Выявляется алфавит живописца – раскрытие драматического события через состояние его участников, воплощенное в позе и жесте. Такого же плана рисунки «Адониса» и «Похищение Европы».

Метаморфозы по Овидию и Пуссену – это новая жизнь, обретшая новое значение. Процесс превращения всегда очень богат событиями: они быстро сменяют друг друга и имеют огромное количество свидетелей. Работы Пуссена на сюжеты «Метаморфоз» очень точно передают эти качества Овидиевой поэмы. Они тоже богаты персонажами и событиями. Характерным примером может служить картина «Царство Флоры» (около 1631).

Она представляет собой многофигурную композицию, имеющую ясный, размеренный, буквально музыкальный ритм. Подчиняясь этому ритму, в картине живут многочисленные герои Овидия. Можно сказать, что Пуссен доводит до предела насыщенность древнеримского текста – «Царство Флоры» вмещает в себя героев сразу нескольких глав. Причем каждый персонаж полноценно рассказывает свою историю. Здесь и гибель Аякса, бросающегося на меч, и Клития, влюбленная в Аполлона, и Эхо, и любующийся собственным отражением Нарцисс, и Адонис, и Гиацинт. Все они дали после своей смерти жизнь различным цветам, украсившим благоуханное царство Флоры. Она изображена в центре полотна – изящная и грациозная, осыпающая землю цветами.

Рассмотрим еще одну картину, точнее два ее варианта, как довольно резкий переход от восприятия античности «по Овидию» к античности «по Пуссену». Сюжет довольно необычный: пастухи неожиданно обнаруживают гробницу с надписью «И я был в Аркадии…» Счастливая Аркадия могла бы служить отличным фоном для бесконечно сменяющих друг друга персонажей Овидия, но оказывается отправной точкой для размышлений о смысле жизни. Пуссен заставляет замолчать шум голосов и событий, чтобы услышать, наконец, что-то большее. Поэтому вполне закономерно воспринимается уменьшение персонажей во втором варианте «Аркадских пастухов» (1650). А альтернативой людскому шумному окружению становится молчаливая и величавая природа. Ей начинает уделяться все большее внимание.

Для Пуссена природа – олицетворение высшей гармонии бытия. Человек утратил свое главенствующее положение, он воспринимается только как одно из многих порождений природы, законам которой вынужден подчиняться. Как замечает В.Н. Прокофьев, исследователь французского изобразительного искусства XVII века и творчества Пуссена в частности: «теперь сюжет – человеческое действие – уходит вглубь природного целого», имея в виду антикизированную пейзажную живопись Пуссена после 1643 года. Пуссеновские пейзажи проникнуты ощущением грандиозности и величия мира. Громоздящиеся скалы, купы пышных деревьев, кристально прозрачные озера, прохладные родники, текущие среди камней и тенистых кустов, соединяются в пластически ясной, целостной композиции, основанной на чередовании пространственных планов, каждый из которых расположен параллельно плоскости холста. Колористическая гамма очень сдержанна, чаще всего строится на сочетании холодных синих и голубоватых тонов неба и воды и теплых коричневато-серых тонов почвы и скал.

В каждом пейзаже создается свой неповторимый образ: «Пейзаж с Полифемом» (1649), «Пейзаж с Геркулесом и Какусом» (1649), «Похороны Фокиона» (после 1648), пейзажный цикл «Четыре времени года».

Одна из вершин в творчестве Никола Пуссена – картина «Пейзаж с Полифемом».

От зрителя, остановившегося перед картиной, требуется внимание и настойчивость. Работа называется «Пейзаж с Полифемом», но даже чтобы увидеть Полифема, должно потрудиться. Могучая фигура циклопа является как бы продолжением горы, на которой он сидит и играет на дудочке. Фигура располагается в центре полотна, но на дальнем плане.

Вспомним легенду о Полифеме: ужасный, страшный, жестокий циклоп Полифем влюбился в нимфу Галатею. Галатея же любила прекрасного юношу Акида, и страсть чудовища была для нее отвратительна. Однажды Полифем выследил их и забросал Акида каменными глыбами. Акид превратился в речного бога, а Галатея потом пересказывает слова циклопа, обращенные к ней:

Ты, Галатея, белей лепестков белоснежной лигустры,

Вешних цветущих лугов и выше ольхи длинноствольной,

Ты, светлей хрусталя, молодого игривей козленка!

Глаже тех раковин ты, что весь век обтираются морем;

Зимнего солнца милей, отрадней, чем летние тени;

Горных платанов стройней, деревьев щедрее плодовых;

Льдинки прозрачнее ты; винограда поспевшего слаще.

Мягче творога ты, лебяжьего легче ты пуха…

Поистине удивительна такая нежность слов в устах Полифема. «Жестокий и ужасный» Полифем становится «влюбленным» – с циклопом произошли необычайные метаморфозы. Раньше главным его развлечением было швырять камни в подходящие к острову корабли, теперь это игра на свирели. Полифем с помощью Пуссена стал вечно играющим музыку. Музыка прекрасна и гармонична, связана с природой. Прихотливая игра контура облаков над Полифемом – сама музыка, льющаяся из свирели циклопа. Музыка и облака превращаются друг в друга, перевоплощаются в гармоничное начало природы. Метаморфозы – понятие, которым можно истолковать все в картине. Метаморфозы самых разнообразных явлений находятся в любви и согласии между собой.

Любовь – главный ключ к картине. В свою очередь картина является своеобразным способом помочь природе обрести устойчивое и умиротворенное состояние любви и красоты. Это качество изначально присуще природе, но часто исчезает за суетностью и чрезмерной деятельностью человека. Пуссен же исключает суету и оставляет возможность природе быть как бы наедине с собой.

Античность выступает здесь как одна из метаморфоз природы и человечества. Опять превращения и опять любовь. Одно из другого и наоборот: любовь из превращения и превращения из-за любви. Примеров великое множество. В мифах это истории об Аполлоне и Дафне, Зевсе и Ио, Зевсе и Европе, Посейдоне и Деметре. Этот список можно продолжать очень долго. Главная метаморфоза любви – человек становится человеком. И если рассматривать «Пейзаж с Полифемом» как произведение, в котором «душа Пуссена выразилась наиболее цельно и полно» (А. Н. Бенуа), то становится ясным, почему для картины выбирается миф о Полифеме: человеком становится чудище. Хотя аналоги такого рода событию есть и в более ранних литературных произведениях. В поэме о Гильгамеше, которая на тысячу с лишним лет старше «Метаморфоз», есть история об Энкиду, который жил раньше среди диких зверей, но, полюбив Шахмат, стал совсем другим, стал человеком. Эпос говорит о нем: «Стал он умней, разуменьем глубже».

Вернемся к Овидию:

Клином, длинен и остер, далеко выдвигается в море

Мыс, с обоих боков омываем морскою волною.

Дикий циклоп на него забрался и сел посередке.

Влезли следом за ним без призора бродящие овцы.

После того как у ног положил он сосну, что служила

Палкой пастушьей ему и годилась бы смело на мачту

Взял он перстами свирель, из сотни скрепленную дудок,

И услыхали его деревенские посвисты горы,

И услыхали ручьи…

Пуссен очень точно воспроизводит в живописи строчки поэмы. Гора, служащая ложем Полифему, помещена в центр картины. Сам Полифем почти сливается с грубой массой горы, уподобленной курящемуся вулкану. Любопытно, что в тексте «Метаморфоз» есть указание на вулкан. Полифем восклицает:

Я пламенею, во мне нестерпимый огонь взбушевался, -

Словно в груди я ношу всю Этну со всей ее мощью,

Перенесенной в меня!

Дальше передвигаясь взглядом по картине, отмечаешь идеальную продуманность композиции. Она подчеркнуто статична. Используется множество приемов: строгое чередование вертикалей и горизонталей, параллельных границам холста. Потом симметрия: очертания скалы слева повторяются в силуэте дерева справа, а гора с Полифемом посередине образует правильный треугольник. Это иллюстрирует глубокое почтение Пуссена перед античным искусством, его знание о вере древних в ближайшее родство симметрии и гармонии, воплощающих идею красоты.

В пространстве холста можно выделить четыре плана. Первому соответствуют фигуры речного божества, нимф и сатиров; второму – люди, возделывающие поле; третьему – скалистый берег моря с Полифемом на одной из вершин; четвертому – море и город на побережье. Первый план сопоставляется с третьим, второй с четвертым. Пуссен верен идее гармонии во всем: не нарушая перспективного строя и соблюдая условия, заданные темой (Полифем должен намного превышать всех размерами), живописец связывает персонажи отношением соизмеримости. Отсюда одномасштабность фигур первого плана и Полифема. На первом плане представлены различные олицетворения природы: речное божество, богини лесов дриады, нимфы, сатиры, на третьем Полифем – воплощение природной стихии.

Сама природная стихия статична. Она написана очень тщательно подобранными цветами, превосходно согласованными между собой. Отдельного разговора заслуживает тон: главенствует темная, почти не разбиваемая светом моделировка изображения, что очень сильно контрастирует со светлым текстом «Метаморфоз» и очень светлым я ярким по колориту «Царством Флоры». Опять же через «Аркадских пастухов» идет «потемнение» пуссеновских пейзажей. Более или менее устойчивая, статичная гармония оказывается возможной при неярком освещении. С помощью тона и цвета среда в картине почти поглощает персонажей.

Темный тон ассоциируется с вечностью, но также с черной пустотой хаоса. Многие исследователи творчества Пуссена замечают, что «счастливая утопия Пуссена далеко не безмятежна». Что же все-таки несет в себе картина – гармонию или ее противоположность?

«Пейзаж с Полифемом» был написан в Риме, под голубым и ярким небом, рядом с пестрой и шумной красотой итальянских улиц. Альтернативой видимому живому окружению стал «Пейзаж…», в котором создан идеальный, но замкнутый мир.

Даже если попытаться продолжить его за рамки картины, окажется, что он замыкается в чудную панораму. Или постепенно переходит в свое собственное зеркальное отражение. Неужели столь очаровательный пейзаж не в состоянии обратиться хотя бы на миг в реальность, одаривающую нас гармонией? Есть ли выход на «грешную землю»? С правого края картины за пышным деревом виднеется море, а еще дальше – город. Это самое светлое место в картине. Люди, занятые своими делами на втором плане «Пейзажа…» видимо, пришли оттуда.

Но мы, зрители, находимся с этой стороны, и до города, населенного людьми, надо еще добраться взглядом. Там, видимо, очень хорошо, солнце и вода дарят спокойствие и радость. В картине очень много изображений воды. Может быть, именно она и является заветным ключом, открывающим путь от земного мира к миру идеальному.

В середине композиции есть озера и величавая река, на переднем плане тщательно выписан прозрачный ручей, омывающий камешки, кувшин с водой.

Внимательно, неторопливо разглядывая картину, невольно начинаешь чувствовать прохладу воды, подглядывать вместе с сатирами за нимфами и дриадами, и почти оказываешься в этом идеальном мире, пока не встретишь неожиданное препятствие. Это мудрец (фигуру в картине В.Н. Прокофьев называет мудрецом, С.М. Даниэль – богом реки) в лавровом венке. Он спокойно наблюдает за происходящим, призывает присоединиться к созерцанию пейзажа, но одновременно является сторожем гармонии. Прежде чем, пойти дальше, зрителю нужно заслужить его доверие, в отличие от персонажей картины, которым, как участникам гармонии, разрешается все. Люди и другие обитатели картины, занимающиеся своими делами, не внемлют завораживающей музыке. Ее слышат мудрец, сам Полифем и, пожалуй, величественная природа. Мы же, приближаясь к Полифему, встречаем там все меньше и меньше персонажей. Полифема еще долго никто и ничто не будет интересовать, вот его и оставили в покое наедине со своей музыкой.

Пуссен создал свой собственный образ античного мира, если не сказать совсем другой, особенный мир. Симметрия и гармония, строгое подчинение композиции замыслу художника, основанного на классицистическом каноне, находятся на самой границе живого мира. Еще немного и возобладание одной только догматической правильности приведет к омертвлению персонажей. Они и сейчас чрезвычайно самодостаточны: им не нужны зрители, не нужны соседи по картине, вплоть до опасности ненужности самим себе. В.Н. Прокофьев отмечает такую же ситуацию в знаменитом автопортрете Пуссена (1650): «величественная неприступность монолитной фигуры художника-мыслителя готова обернуться одиночеством, жесткая математическая организация пространства сковывает ее, как бы впаивая навечно в недвижную кристаллическую структуру».

Тщательно высчитанная и самодостаточная гармония обречена на бездеятельность, и, как следствие, уничтожение. Интересно наблюдать, что неподготовленный зритель редко когда остановится у исследуемого нами эрмитажного шедевра: слишком темно, слишком правильно, чересчур трудоемко для восприятия.

Возможна ли гармония в самодостаточности? Возможен ли диалог, процесс общения с математически выверенной композицией?

Вспомним о том, что одной из основных функций искусства является общение. Следовательно, цвет, свет, найденное с их помощью спокойствие нужны для того, чтобы передать зрителю ощущение гармонии. Художник использует все доступные ему средства, даже несколько «перегружает» классицизмом, чтобы напомнить о целостности бытия, величавости и красоте природы. Царящее в «Пейзаже с Полифемом» Прекрасное одаривает чуткого зрителя своим светом, если он найдет в себе силы вырваться из суетности повседневного мира и посвятит себя созерцанию. «Прошлое становится здесь активной воспитующей силой, а история впервые – главным орудием воздействия на настоящие ради будущего», – замечает В.Н. Прокофьев о роли античности в творчестве Пуссена (причем выделяет особо, что даже библейская «Священная история» именно у Пуссена выступает как история античная).

Вспомним об Афродите. По Эмпедоклу Афродита есть символ объединяющего начала. Она дарит миру состояние «досточтимой гармонии», которое и изображено в «Пейзаже с Полифемом». Это точка неподвижности в самом конце пути наверх. В ней, в этой точке, уже по Аристотелю, царит покой. Тревоги и страсти чувственно воспринимаемого мира в ней затихают, и бытие замирает в блаженном, безмятежно-царственном оцепенении. Вселенная, равная сама себе, остается наедине с собой: ее недра уже не терзают ни муки рождения, ни муки умирания. Она как бы отдыхает после перенесенных испытаний, преодолев в себе раздвоение и множественность. Это самый счастливый, «звездный» час вселенской жизни: все вещи объяты первородным равенством, примерены в «единорождающем лоне».

Эти мысли о спокойствии и гармонии рождены древнегреческими философами, Эмпедоклом и Аристотелем, но в значительной мере характеризуют «Пейзаж с Полифемом», написанный французским художником XVII века. В противоположность насыщенным движением и страстью «Метаморфозам» Овидия, с иллюстрирования которых началось общение с античностью Н. Пуссена.

Античность сделала из Пуссена страстного поклонника, вызвала к жизни его творчество. Но насколько античность в своей сущности была амбивалента, настолько и ее переживание Пуссеном имеет в себе несколько вариантов, от «Царства Флоры» через «Аркадских пастухов» к «Пейзажу с Полифемом».

Остановился Н. Пуссен на таком понимании античности, которое более всего отразилось в его пейзажах, где главным действующим лицом стала Природа, а способом ее существования – гармония.

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Византийская культура автора Каждан Александр Петрович

Из книги Избранные труды. Теория и история культуры автора Кнабе Георгий Степанович

«Анналы» Тацита и конец античного Рима До тех пор пока деятельная ответственность гражданина перед своим государством была не просто воспоминанием и не просто иллюзией, а именно общественным идеалом, живым в сознании многих, нерушимая верность ему оставалась хоть и не

Из книги Кино Японии автора Сато Тадао

Глава 10 Эпоха перелома. Исчерпание античного компонента национальной культуры Мы неоднократно убеждались в том, что непреходящая роль античного наследия в культуре последующих веков как в Западной Европе, так и в России основывалась на некоторых определяющих чертах

Из книги Повседневная жизнь англичан в эпоху Шекспира автора Бартон Элизабет

3. Игра глаз в картинах Одзу и Нарусэ В предыдущей части мы видели, как Одзу избегает показывать персонажей лицом к лицу, предпочитая, чтобы они смотрели в одном направлении. Может быть, это было вызвано и его пристрастием к симметричным фигурам, статичной композиции и

Из книги Социальные коммуникации автора Адамьянц Тамара Завеновна

Из книги Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии автора Банников Константин Леонардович

§ 6. Коммуникативные интенции в «картинах мира» разных интерпретационных групп аудитории При взаимодействии с окружающей средой, в том числе информационной, в сознании человека складываются индивидуальные, только ему присущие представления о действительности

Из книги Риторика и истоки европейской литературной традиции автора Аверинцев Сергей Сергеевич

Из книги Искусство жить на сцене автора Демидов Николай Васильевич

Античная риторика и судьбы античного рационализма У слов - своя судьба. Поистине примечательно постоянство, с которым термины определенного ряда тяготеют к негативному переосмыслению. Над этим фактом стоит задуматься.Самым первым в европейской традиции обозначением

Из книги Опыты по эстетике классических эпох. [Статьи и эссе] автора Киле Петр

Образ внешний и образ внутренний Одного актера такой резко характерный текст толкнет на то, что он, почувствовав себя Ваней-мясником, очень мало изменится внешне: у него не появится ничего от деревенского парня старого времени; он изменится, главным образом, внутренне -

Из книги Язык и человек [К проблеме мотивированности языковой системы] автора Шелякин Михаил Алексеевич

Тайна античного миросозерцания Задумывались ли вы, почему миросозерцание древних греков, сияющее и поныне, как свет из-за горизонта, сохраняет свою удивительную привлекательность и чудесную животворную силу, что проявило себя в расцвете искусств и мысли в эпоху

Из книги Мифы и правда о женщинах автора Первушина Елена Владимировна

7.3. Отражение в семантической системе языка антропосубъектного уподобления реалий внутреннего мира реалиям внешнего мира На отражение в семантической системе языка этого типа атропоцентризма обратили внимание А.А. Потебня и М.М. Покровский. Так, А.А. Потебня заметил, что

Из книги Москвичи и москвички. Истории старого города автора Бирюкова Татьяна Захаровна

Из книги Повести. Очерки. Воспоминания автора Верещагин Василий Васильевич

Из книги Художественная культура русского зарубежья, 1917–1939 [Сборник статей] автора Коллектив авторов

Наполеон I в России в картинах В. В. Верещагина ПредисловиеИзучение жизни и деятельности такого вершителя судеб своего времени, каким был Наполеон I, представляет большой интерес, - говорю об изучении разностороннем, исключающем поклонение легенде. Обыкновенно

Из книги Образ России в современном мире и другие сюжеты автора Земсков Валерий Борисович

Из книги автора

Образ В данном случае имеется в виду не то общее значение понятия, которое применяется как общая характеристика имагологической деятельности (образ России, образ Франции и т. п.), но образ в конкретном поэтологическом значении – образы, которые создаются литературой,

В 1979 году была опубликована статья А.Н. Леонтьева «Психология образа» , в которой автор ввел понятие «образ мира», имеющее сегодня очень большой описательный потенциал для всех направлений психологии . Понятие было введено для обобщения эмпирических данных, накопленных при исследованиях восприятия. Как понятие «образ» является интегрирующим для описания процесса восприятия, так понятие «образ мира» является интегрирующим для описания всей познавательной деятельности.

Для адекватного восприятия предмета необходимо и восприятие всего мира в целом, и «вписанность» воспринимаемого предмета (в широком смысле слова) в образ мира в целом. Анализируя тексты А.Н. Леонтьева, можно выделить следующие свойства образа мира:

1) образ мира «предзадан» конкретному акту восприятия;

2) объединяет индивидуальный и социальный опыт;

3) образ мира наполняет воспринимаемый предмет значением, то есть обуславливает переход от сенсорных модальностей к амодальному миру. Значение А.Н. Леонтьев назвал пятым квазиизмерением (кроме пространства– времени) образа мира.

В наших работах экспериментально доказано, что субъективное значение событий, предметов, и действий с ними структурирует (и порождает) образ мира совсем не аналогично структурации метрических пространств, аффективно «стягивает и растягивает» пространство и время, расставляет акценты значимости, нарушает их последовательность и инверсирует. Также как две точки, далеко отстоящие на плоском листе, могут соприкоснуться, если сложить лист в трехмерном пространстве, далеко отстоящие по временным и пространственным координатам предметы, события и действия могут соприкасаться по значению, оказаться «до», хотя и произошли «после» по координатам пространства-времени. Это возможно потому, что «пространство и время образа мира» субъективны.

Порождающие функции образа мира обеспечивают построение многих субъективных «вариантов реальности». Механизмом порождения и выбора возможного (прогноза) является не только и не столько логическое размышление, сколько «семантика возможных миров», направляемая ядерным слоем (целемотивационным комплексом) образа мира.

Для дальнейшего использования приведем пять составленных нами ранее определений понятия «образ мира» :

1. Образ мира (как структура) – интегральная система значений человека. Образ мира построен на основе выделения значимого (существенного, функционального) для системы реализуемых субъектом деятельностей). Образ мира, презентируя познанные связи предметного мира, определяет, в свою очередь, восприятие мира.



2. Образ мира (как процесс) – интегральный идеальный продукт сознания, получаемый путем постоянной трансформации чувственной ткани сознания в значения.

3. Образ мира – индивидуализированная культурно-историческая основой восприятия.

4. Образ мира – индивидуальная прогностическая модель мира.

5. Образ мира – интегрированный образ всех образов.

А.Н. Леонтьев и многие его последователи описывали двухслойную модель образа мира (рис. 1), которую можно представить в виде двух концентрических окружностей: центральная – ядро образа мира (амодальные, структуры), периферийная (чувственное оформление) – картина мира.

Рис. 1. Двухслойная модель образа мира

Ввиду трудностей операционализации исследования образа мира на основе двухслойной модели была в наших работах использована трехслойная модель – в виде трех концентрических окружностей: ядерный внутренний слой (амодальный целемотивационный комплекс), средний семантический слой и внешний слой – перцептивный мир (рис. 2).

Рис. 2. Трехслойная модель образа мира

Перцептивный мир является наиболее подвижным и изменчивым слоем образа мира. Образы актуального восприятия являются составляющими перцептивного мира. Перцептивный мир модален, но он является одновременно и представлением (отношение, предвидение и достраивание образа предмета на основе прогностической функции образа мира в целом), регулируемым более глубокими слоями . Перцептивный мир осознается как множество упорядоченных в пространстве и времени движущихся объектов (в том числе и свое тело) и отношение к ним. Возможно, что собственное тело задает одну из ведущих систем пространственно-временных координат.



Семантический слой является переходным между поверхностными и ядерными структурами. Семантический мир не амодален, но, в отличие от перцептивного мира, целостен. На уровне семантического слоя Е.Ю. Артемьева выделяет собственно смыслы как отношения субъекта к объектам перцептивного мира. Эта целостность определяется уже осмысленностью, означенностью семантического мира.

Глубинный слой (ядерный) амодален. Его структуры образуются в процессе переработки «семантического слоя», однако для рассуждения о «языке» этого слоя образа мира и о его структуре данных пока недостаточно. Составляющими ядерного слоя являются личностные смыслы. В трехслойной модели ядерный слой характеризуется авторами как целемотивационный комплекс, в который включается не только мотивация, но наиболее обобщенные принципы, критерии отношения, ценности.

Развивая трехслойную модель образа мира , можно предположить, что перцептивный мир имеет области перцепции и апперцепции (зоны ясного сознания по Г. Лейбницу), аналогичные вундтовским зонам. Термин «области апперцепции», а не «зоны апперцепции» выбран нами не случайно. В этом термине подчеркивается и преемственность идей Лейбница и Вундта, и различие в содержательном наполнении термина. В отличие от В. Вундта сегодня можно указать не на ассоциативные и произвольные, а на мотивационные, целевые и антиципирующие детерминанты выделения областей апперцепции . Кроме того, учитывая доказанное С.Д. Смирновым положение о том, что восприятие является субъективной деятельностью, можно сказать, что выделение областей апперцепции детерминировано не только актуальной стимуляцией, но и всем предыдущим опытом субъекта, направляется целями действий практической деятельности и, конечно, детерминантами собственно познавательной деятельности. Области апперцепции вовсе не являются сплошными, как это было у Вундта. Например, в экспериментах У. Найссера четко показано, что при восприятии двух наложенных видеоизображений испытуемые легко выделяют по заданию любое из них, что обусловлено антиципирующим влиянием прогностических функций образа мира.

Аналогичные области существуют и в глубоких слоях образа мира. Возможно, что психологическим механизмом изменений перцептивного мира, а за ним – более глубоких слоев является именно динамика актуализации областей апперцепции, содержание которых в свою очередь определяется мотивом (предметом) деятельности человека. Части перцептивного мира, которые наиболее часто находятся в областях интенсивной перцепции, то есть связаны с предметом деятельности, являются наиболее хорошо структурированными и развитыми. Если представить модель трехслойной структуры образа мира как сферу, в центре которой находятся ядерные структуры, средним слоем является семантический слой, а внешним – перцептивный мир, то профессиональная функциональная подструктура моделируется как конус, растущий вершиной из центра такой сферы (рис. 3).

Рис. 3. Функциональная (деятельностная) апперцептивная подсистема образа мира

Устойчивые деятельностные функциональные подсистемы образа мира формируются в любой деятельности, но особенно явно «проявлены» при изучении профессиональной деятельности: профессионал часто демонстрирует, что он «видит», «слышит», «чувствует» особенности своей предметной области (стук двигателя, стыки обоев, оттенки цвета или звука, неровности поверхности и пр.) лучше непрофессионалов вовсе не потому, что у него лучше развиты органы чувств, а потому, что определенным образом «настроена» функциональная апперцептивная система образа мира.

Профессиональное отношение к предметам и средствам профессиональной деятельности Е.Ю. Артемьева назвала миром профессии. В основе предлагаемой Е.А. Климовым многоплановой структуры образа мира профессионала лежит тезис о том, что профессиональная деятельность – один из факторов типизации индивидуальных образов мира: 1. Образы окрестного мира у представителей разнотипных профессий существенно отличаются. 2. Социум квантуется на различные объекты по-разному в описаниях профессий разных типов. 3. Существуют специфические различия в картине предметной отнесенности гнозиса разнотипных профессионалов. 4. Разные профессионалы живут в разных субъективных мирах (выделено мною – В.С.).

Е.А. Климов предложил следующую структуру образа мира профессионала (табл. 1):

Таблица 1: Структура образа мира профессионала

Седьмой план является наиболее динамичным в обычных условиях, первый – наименее. Образ мира профессионала состоит из вполне определенных системных целостностей, распад которых приводит к утрате профессиональной полезности представлений.

Как известно, психология и психофизиология восприятия харак­теризуются, пожалуй, наибольшим числом исследований и публикаций, необозримо огромным количеством накопленных фактов. Исследования ведутся на самых разных уровнях: морфофизиологическом, психофизи­ческом, психологическом, теоретико-познавательном, клеточном, феноме­нологическом («фенографическом» - К. Хольцкамп) 2 , на уровне микро-и макроанализа. Изучаются филогенез, онтогенез восприятия, его функци­ональное развитие и процессы его восстановления. Используются самые разнообразные конкретные методы, процедуры, индикаторы. Получили распространение разные подходы и интерпретации: физикалистские, ки­бернетические, логико-математические, «модельные». Описано множество явлений, в том числе совершенно поразительных, остающихся необъяс-ненными.

Но вот что знаменательно, по признанию самых авторитетных иссле­дователей, сейчас не существует никакой убедительной теории восприятия, способной охватить накопленные знания, наметить концептуальную систему, отвечающую требованиям диалектико-материалистической методологии.

В психологии восприятия, по существу, в неявной форме сохраняют­ся физиологический идеализм, параллелизм и эпифеноменализм, субъек­тивный сенсуализм, вульгарный механицизм. Не ослабевает, а усиливает­ся влияние неопозитивизма. Особенно большую опасность для психологии представляет редукционизм, разрушающий сам предмет психологической науки. В результате в работах, претендующих на широкий охват пробле­мы, торжествует откровенная эклектика. Жалкое состояние теории вос­приятия при богатстве накопленных конкретных знаний свидетельствует

1 Леонтьев AM. Избранные психологические произведения: В 2 т. М.: Педагогика,
1983. Т. И. С. 251-261.

2 См. Holzkamp К. Sinnliehe Erkenntnis: Historischen Upsprung und gesellschaftliche
Function der Wahrnehmung. Frankfurt/Main, 1963.


Леонтьев А,Н. Образ мира

О том, что сейчас создалась острая необходимость пересмотреть то прин­ципиальное направление, в котором движутся исследования.

Конечно, все советские авторы исходят из фундаментальных поло­жений марксизма, таких, как признание первичности материи и вторич-ности духа, сознания, психики; из положения о том, что ощущения и вос­приятия являются отражением объективной реальности, функцией мозга. Но речь идет о другом: о воплощении этих положений в конкретном их содержании, в практике исследовательской психологической работы; об их творческом развитии в самой, образно говоря, плоти исследований воспри­ятия. А это требует коренного преобразования самой постановки проблемы психологии восприятия и отказа от ряда мнимых постулатов, которые по инерции в ней сохраняются. О возможности такого преобразования про­блемы восприятия в психологии и будет идти речь.



Общее положение, которое я попытаюсь сегодня защищать, состоит в том, что проблема восприятия должна быть поставлена и разрабаты­ваться как проблема психологии образа мира. (Замечу, кстати, что тео­рия отражения по-немецки Bildtheorie, т.е, теория образа.) Марксизм так и ставит вопрос: «...ощущение, восприятие, представление и вообще созна­ние человека, - писал Ленин, - принимается за образ объективной ре­альности» 1 .

Ленин сформулировал и чрезвычайно важную мысль о принципиаль­ном пути, по которому должен идти последовательно материалистический анализ проблемы. Это путь от внешнего объективного мира к ощущению, восприятию, образу. Противоположный же путь, подчеркивает Ленин, есть путь, неизбежно ведущий к идеализму 2 .

Это значит, что всякая вещь первично положена объективно - в объективных связях предметного мира; что она - вторично - полагает себя также и в субъективности, чувственности человека, и в человеческом сознании (в своих идеальных формах). Из этого нужно исходить и в пси­хологическом исследовании образа, процессов его порождения и функци­онирования.

Животные, человек живут в предметном мире, который с самого на­чала выступает как четырехмерный: трехмерное пространство и время (движение), которое представляет собой «объективно реальные формы бытия» 3 .

Это положение отнюдь не должно оставаться для психологии толь­ко общефилософской предпосылкой, якобы прямо не затрагивающей кон-J кретно-психологическое исследование восприятия, понимание его меха-

1 Ленин В.И. Полы, собр. соч. Т. 18. С. 282-283

2 См. там же. С. 52.

3 Там же. С. 181.


532 Тема

Низмов. Напротив, оно заставляет многое видеть иначе, не так, как это сложилось в рамках буржуазной психологии. Это относится и к понима­нию развития органов чувств в ходе биологической эволюции.

Из приведенного марксистского положения вытекает, что жизнь жи­вотных с самого начала протекает в четырехмерном предметном мире, что приспособление животных происходит как приспособление к связям, на­полняющим мир вещей, их изменениям во времени, их движению; что, со­ответственно, эволюция органов чувств отражает развитие приспособления к четырехмерности мира, т.е. обеспечивает ориентировку в мире, как он есть, а не в отдельных его элементах.

Я говорю это к тому, что только при таком подходе могут быть ос­мыслены многие факты, которые ускользают из зоопсихологии, потому что они не укладываются в традиционные, по сути атомарные, схемы. К числу такого рода фактов относится, например, парадоксально раннее появление в эволюции животных восприятия пространства и оценка рас­стояний. То же относится к восприятию движений, изменений во време­ни - восприятию, так сказать, непрерывности через прерывность. Но, разумеется, касаться этих вопросов подробнее я не буду. Это разговор осо­бый, узкоспециальный.

Обращаясь к человеку, к сознанию человека, я должен ввести еще одно понятие - понятие о пятом квазиизмерении, в котором открывает­ся человеку объективный мир. Это - смысловое поле, система значений.

Введение этого понятия требует более подробного разъяснения.

Факт состоит в том, что когда я воспринимаю предмет, то я восприни­маю его не только в его пространственных измерениях и во времени, но и в его значении. Когда, например, я бросаю взгляд на ручные часы, то я, строго говоря, не имею образа отдельных признаков этого предмета, их суммы, их «ассоциативного набора». На этом, кстати сказать, и основана критика ас­социативных теорий восприятия. Недостаточно также сказать, что у меня возникает прежде всего картина их формы, как на этом настаивают геш­тальтпсихологи. Я воспринимаю не форму, а предмету который есть часы.

Конечно, при наличии соответствующей перцептивной задачи я могу выделить и осознать их форму, отдельные их признаки - элементы, их связи. В противном случае хотя все это и входит в фактуру образа, в его чувственную ткань, но фактура эта может свертываться, стушевываться, замещаться, не разрушая, не искажая предметности образа.

Высказанный мной тезис доказывается множеством фактов, как по­лученных в экспериментах, так и известных из повседневной жизни. Для психологов, занимающихся восприятием, нет надобности перечислять эти факты. Замечу только, что особенно ярко они выступают в образах-пред­ставлениях.

Традиционная интерпретация состоит здесь в приписывании само­му восприятию таких свойств, как осмысленность или категориальность.


Леонтьев А,Н. Образ мира

Что же касается объяснения этих свойств восприятия, то они, как об этом правильно говорит Р.Грегори 1 , в лучшем случае остаются в границах те­ории Г.Гельмгольца. Замечу сразу, что глубоко скрытая опасность состо­ит здесь в логической необходимости апеллировать в конечном счете к врожденным категориям.

Защищаемая мной общая идея может быть выражена в двух поло­жениях. Первое заключается в том, что свойства осмысленности, катего-риальности суть характеристики сознательного образа мира, не имманент­ные самому образу, его сознанию. Они, эти характеристики, выражают объективность, раскрытую совокупной общественной практикой, идеализи­рованной в системе значений, которые каждый отдельный индивид находит как ъвне-его-существующееъ - воспринимаемое, усваиваемое - и поэтому так же, как то, что входит в его образ мира.

Выражу это иначе: значения выступают не как то, что лежит перед вещами, а как то, что лежит за обликом вещей - в познанных объективных связях предметного мира, в различных системах, в которых они только и су­ществуют, только и раскрывают свои свойства. Значения, таким образом, не­сут в себе особую мерность. Это мерность внутрисистемных связей объек­тивного предметного мира. Она и есть пятое квазиизмерение его!

Подведем итоги.

Защищаемый мной тезис заключается з том, что в психологии про­блема восприятия должна ставиться как проблема построения в сознании индивида многомерного образа мира, образа реальности. Что, иначе гово­ря, психология образа (восприятия) есть конкретно-научное знание о том, как в процессе своей деятельности индивиды строят образ мира - мира, в котором они живут, действуют, который они сами переделывают и час­тично создают; это - знание также о том, как функционирует образ мира, опосредствуя их деятельность в объективно реальном мире.

Здесь я должен прервать себя некоторыми иллюстрирующими от­ступлениями. Мне припоминается спор одного из наших философов с Ж.Пиаже, когда он приезжал к нам.

У вас получается, - говорил этот философ, обращаясь к Пиаже, -
что ребенок, субъект вообще, строит с помощью системы операций мир. Как
же можно стоять на такой точке зрения? Это идеализм.

Я вовсе не стою на этой точке зрения, - отвечал Ж.Пиаже, - в
этой проблеме мои взгляды совпадают с марксизмом, и совершенно непра­
вильно считать меня идеалистом!

Но как же в таком случае вы утверждаете, что для ребенка мир
таков, каким строит его логика?

Четкого ответа на этот вопрос Ж. Пиаже так и не дал. Ответ, однако, существует, и очень простой. Мы действительно стро­им, но не Мир, а Образ, активно «вычерпывая» его, как я обычно говорю,

1 См. Грегори Р. Разумный глаз. М., 1972.


534 Тема 7. Человек как субъект познания

Из объективной реальности. Процесс восприятия и есть процесс, средство этого «вычерпывания», причем главное состоит не в том, как, с помощью каких средств протекает этот процесс, а в том, что получается в результа­те этого процесса. Я отвечаю: образ объективного мира, объективной ре­альности. Образ более адекватный или менее адекватный, более полный или менее полный... иногда даже ложный...

Позвольте мне сделать еще одно, совсем уже другого рода отступление.

Дело в том, что понимание восприятия как процесса, посредством которого строится образ многомерного мира, каждым его звеном, актом, моментом, каждым сенсорным механизмом вступает в противоречие с неизбежным аналитизмом научного психологического и психофизиоло­гического исследования, с неизбежными абстракциями лабораторного эк­сперимента.

Мы выделяем и исследуем восприятие удаленности, различение форм, константность цвета, кажущееся движение и т.д. и т.п. Тщательными экс­периментами и точнейшими измерениями мы как бы сверлим глубокие, но узкие колодцы, проникающие в недра перцепции. Правда, нам не часто удается проложить «ходы сообщения» между ними, но мы продолжаем и продолжаем это сверление колодцев и вычерпываем из них огромное ко­личество информации - полезной, а также малополезной и даже вовсе бес­полезной. В результате в психологии образовались сейчас целые террико­ны непонятных фактов, которые маскируют подлинный научный рельеф проблем восприятия.

Само собой разумеется, что этим я вовсе не отрицаю необходимости и даже неизбежности аналитического изучения, выделения тех или иных частных процессов и даже отдельных перцептивных явлений в целях их исследования in vitro. Без этого просто не обойтись! Моя мысль совсем в другом, а именно в том, что, изолируя в эксперименте изучаемый процесс, мы имеем дело с некоторой абстракцией, следовательно, сразу же встает проблема возвращения к целостному предмету изучения в его реальной природе, происхождении и специфическом функционировании.

Применительно к исследованию восприятия это есть возвращение к построению в сознании индивида образа внешнего многомерного мира, мира как он есть, в котором мы живем, в котором мы действуем, но в котором наши абстракции сами по себе не «обитают», как не обитает^например, в нем столь подробно изученное и тщательно изморенное «фи-движение"» 1 .

Здесь я снова вынужден сделать отступление.

Многие десятки лет исследования в психологии восприятия имели дело по преимуществу с восприятием двухмерных объектов - линий, гео­метрических фигур, вообще изображений на плоскости. На этой почве воз­никло и главное направление в психологии образа - гештальтпсихология.

1 См. Грегори Р. Глаз и мозг. М., 1970. С. 124-125


Леонтьев А.Н. Образ мира

Сначала было выделено как особое «качество формы» - Gestalt-qualitat; потом в целостности формы увидели ключ к решению пробле­мы образа. Были сформулированы закон «хорошей формы», закон пре-гнантности, закон фигуры и фона.

Эта психологическая теория, порожденная исследованием плоских изображений, сама оказалась «плоской». По существу, она закрыла воз­можность движения «реальный мир - психический гештальт», как и дви­жения «психический гештальт - мозг». Содержательные процессы оказались подмененными отношениями проективности, изоморфизма. В.Келер издает книгу «Физические гештальты» 1 (кажется, впервые о них писал К.Гольдш-тейн), а К.Коффка уже прямо заявляет, что решение контраверзы духа и материи, психики и мозга состоит в том, что первичным является третье и это третье есть Gestalt - форма. Далеко не лучшее решение предлагается и в лейпцигском варианте гештальтпсихологии: форма есть субъективная априорная категория.

А как интерпретируется в гештальтпсихологии восприятие трехмер­ных вещей? Ответ прост: он заключается в переносе на восприятие трех­мерных вещей законов восприятия проекций на плоскости. Вещи трех­мерного мира, таким образом, выступают как замкнутые плоскостями. Главным законом поля восприятия является закон «фигуры и фона». Но это вовсе не закон восприятия, а феномен восприятия двухмерной фигу­ры на двухмерном фоне. Он относится не к восприятию вещей трехмер­ного мира, а к некоторой их абстракции, которая есть их контур 2 . В ре­альном же мире определенность целостной вещи выступает через ее связи с другими вещами, а не посредством ее «оконтуривания 3 .

Иными словами, своими абстракциями гешталъттеория подмени­ла понятие объективного мира понятием поля.

В психологии понадобились годы, чтобы их экспериментально разъе­динить и противопоставить. Кажется, лучше всего это сначала проделал Дж.Гибсон, который нашел способ видеть окружающие предметы, окружа­ющую обстановку как состоящую из плоскостей, но тогда эта обстановка стала призрачной, потеряла для наблюдателя свою реальность. Удалось субъективно создать именно «поле», оно оказалось, однако, заселенным призраками. Так в психологии восприятия возникло очень важное раз­личение: «видимого поля» и «видимого мира» 4 .

В последние годы, в частности в исследованиях, проведенных на ка­федре общей психологии, это различение получило принципиальное теоре-

1 Kdhler W. Die physischen Gestalten in Ruhe und stationaren Zustand. Brounschweig, 1920.

2 Или, если хотите, плоскость.

3 Т.е. операции выделения и видения формы.

4 См. Gibson J.J. The Perception of the Visual World. L.; N.Y., 1950.


536 Тема 7. Человек как субъект познания

Тическое освещение, а несовпадение проекционной картины с предметным образом - достаточно убедительное экспериментальное 1 обоснование 2 .

Я остановился на гештальттеории восприятия, потому что в ней осо­бенно отчетливо сказываются результаты сведения образа предметного мира к отдельным феноменам, отношениям, характеристикам, абстраги­рованным из реального процесса его порождения в сознании человека, процесса, взятого в его полноте. Нужно, следовательно, вернуться к этому процессу, необходимость которого лежит в жизни человека, в развитии его деятельности в объективно многомерном мире. Отправным пунктом для этого должен стать сам мир, а не субъективные феномены, им вызы­ваемые.

Здесь я подхожу к труднейшему, можно сказать, критическому пун­кту опробываемого мною хода мысли.

Я хочу сразу же высказать этот пункт в форме тезиса категорично­го, сознательно опуская все необходимые оговорки.

Тезис этот состоит в том, что мир в его отдаленности от субъекта амодален. Речь идет, разумеется, о том значении термина «модальность», какое он имеет в психофизике, психофизиологии и психологии, когда мы, например, говорим о форме предмета, данной в зрительной или в тактиль­ной модальности или в модальностях вместе.

Выдвигая этот тезис, я исхожу из очень простого и, на мой взгляд, совершенно оправданного различения свойств двоякого рода.

Один - это такие свойства неодушевленных вещей, которые обна­руживаются во взаимодействиях с вещами же (с «другими» вещами), т.е. во взаимодействии «объект-объект». Некоторые же свойства обнару­живаются во взаимодействии с вещами особого рода - с живыми чувст­вующими организмами, т.е. во взаимодействии «объект-субъект». Они обнаруживаются в специфических эффектах, зависящих от свойств ре­ципирующих органов субъекта. В этом смысле они являются модальны­ми, т.е. субъективными.

Гладкость поверхности предмета во взаимодействии «объект-объект» обнаруживает себя, скажем, в физическом явлении уменьшения трения. При ощупывании рукой - в модальном явлении осязательного ощущения гладкости. То же свойство поверхности выступает в зритель­ной модальности.

Итак, факт состоит в том, что одно и то же свойство - в данном слу­чае физическое свойство тела - вызывает, воздействуя на человека, совер-

1 Удалось найти и некоторые объективные индикаторы, расчленяющие видимое поле
и предметы, картину предмета. Ведь образ предмета обладает такой характеристикой,
как измеряемая константность, т.е. коэффициент константности. А ведь как только
ускользает предметный мир, трансформируясь в поле, так поле это обнаруживает
аконстантность. Значит, можно измерением расчленить предметы поля и предметы мира.

2 ЛогвиненкоАД., Столик В.В. Исследование восприятия в условиях инверсии поля
зрения // Эргономика. Труды ВНИИТЭ. 1973. Вып. 6.


Леонтьев А.И. Образ мира

Шенно разные по модальности впечатления. Ведь «блескость» не похожа на «гладкость», а «матовость» - на «шероховатость». Поэтому сенсорным модальностям нельзя дать «постоянную прописку» во внешнем предмет­ном мире. Я подчеркиваю, внешнему потому что человек, со всеми своими ощущениями, сам тоже принадлежит объективному миру, тоже есть вещь среди вещей.

У Энгельса есть одна примечательная мысль о том, что свойства, о которых мы узнаем посредством зрения, слуха, обоняния и т.д., не абсолют­но различны; что наше я вбирает в себя различные чувственные впечатле­ния, объединяя их в целое как «совместные» (курсив Энгельса!) свойства. «Объяснить эти различные, доступные лишь разным органам чувств свой­ства... и является задачей науки...» 1 .

Прошло 120 лет. И наконец, в 60-х гг., если я не ошибаюсь, идея сли­тия в человеке этих «совместных», как их назвал Энгельс, расщепляющих­ся органами чувств свойств превратилась в экспериментально установ­ленный факт.

Я имею в виду исследование И.Рока 2 .

В его опытах испытуемым показывали квадрат из твердой пластмас­сы через уменьшающую линзу. «Испытуемый брал квадрат пальцами сни­зу, через кусок материи, так что он не мог видеть свою руку, иначе он мог бы понять, что смотрит через уменьшающую линзу... Мы... просили его сооб­щить свое впечатление о величине квадрата... Некоторых испытуемых мы просили как можно точнее нарисовать квадрат соответствующей величины, что требует участия как зрения, так и осязания. Другие должны были выб­рать квадрат равной величины из серии квадратов, предъявляемых только зрительно, а третьи - из серии квадратов, величину которых можно было определять только на ощупь...

У испытуемых возникало определенное целостное впечатление о ве­личине квадрата... Воспринимаемая величина квадрата... была примерно такой же, как и в контрольном опыте с одним лишь зрительным восприя­тием».

Итак, предметный мир, взятый как система только «объектно-объектных» связей (т.е. мир без животных, до животных и человека), амодален. Только при возникновении субъектно-объектных связей, взаи­модействий возникают многоразличные и к тому же меняющиеся от вида к виду 3 модальности.

Вот почему, как только мы отвлекаемся от субъектно-объектных взаимодействий, сенсорные модальности выпадают из наших описаний реальности.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 548.

2 См. Рок И., Харрис Ч. Зрение и осязание // Восприятие. Механизмы и модели. М.,
1974. С. 276-279.

3 Я и имею в виду зоологический вид.


538 Тема 7. Человек как субъект познания

Из двойственности связей, взаимодействий «0-0» и «OS», при усло­вии их сосуществования, и происходит всем известная двойственность ха­рактеристик: например, такой-то участок спектра электромагнитных волн и, допустим, красный свет. При этом не нужно только упускать, что та и другая характеристика выражает «физическое отношение между физичес­кими вещами» 1 .

Дальнейший естественно возникающий вопрос - это вопрос о при­роде, происхождении сенсорных модальностей, об их эволюции, развитии, о необходимости, неслучайности их меняющихся «наборов» и разных, го­воря термином Энгельса, «совместностей» отражаемых в них свойств. Это не исследованная (или почти не исследованная) проблема науки. Что же является ключевым подходом (положением) для адекватного решения этой проблемы? Здесь я должен повторить свою главную мысль: в психо­логии она должна решаться как проблема филогенетического развития образа мира, поскольку:

(1) необходима «ориентировочная основа» поведения, а это образ,

(2) тот или иной образ жизни создает необходимость соответствующе­
го ориентирующего, управляющего, опосредствующего образа его в предмет­
ном мире.

Короче. Нужно исходить не из сравнительной анатомии и физиоло­гии, а из экологии в ее отношении к морфологии органов чувств и т.п. Энгельс пишет: «Что является светом и что - несветом, зависит от того, ночное это животное или дневное» 2 .

Особо стоит вопрос о «совмещениях»,

1. Совмещенность (модальностей) становится, но по отношению к
чувствам, образу; она есть его условие 3 . (Как предмет - «узел свойств»,
так образ - «узел модальных ощущений».)

2. Совмещенность выражает пространственность вещей как фор­
му существования их).

3. Но она выражает и существование их во времени, поэтому образ
принципиально есть продукт не только симультанного, но и сукцессивно-

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 62.

2 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.20. С. 603.

3 Б.М. Величковский обратил мое внимание на одно исследование, относящееся к раннему
младенческому возрасту: Aronson £., Rosenbloom S. Space perception in early infancy:
perception within a common auditory visual space // Science. 1972. V. 172. P.1161-1163.
В одном из экспериментов изучалась реакция новорожденного на наклоняющуюся и
говорящую мать. Факт состоит в том, что если звук идет с одной стороны, а лицо матери
находится с другой, то реакция отсутствует. Подобные данные, как психологические, так и
биологические, позволяют говорить о восприятии как процессе становления образа. Мы не
можем начинать с элементов восприятия, потому что становление образа предполагает
совместность. Одно свойство не может характеризовать предмет. Предмет - это «узел
свойств». Картина, образ мира возникает, когда свойства «завязываются узлом», с этого
начинается развитие. Сначала возникает отношение совместности, а затем расщепляемости
совместного с другими свойствами.


Леонтьев А.Н. Образ мира

го совмещения, слития 1 . Характернейшее явление совмещения точек об­зора - детские рисунки!

Общий вывод: всякое актуальное воздействие вписывается в образ мира, т.е. в некоторое «целое» 2 .

Когда я говорю о том, что всякое актуальное, т.е. сейчас воздейству­ющее на перцептирующие системы, свойство «вписывается» в образ мира, то это не пустое, а очень содержательное положение; это значит, что:

(1) граница предмета устанавливается на предмете, т.е. отделение
его происходит не на чувствилище, а на пересечениях зрительных осей.
Поэтому при использовании зонда происходит сдвиг чувствилища 3 . Это
значит, что не существует объективации ощущений, восприятиш За кри­
тикой «объективации», т.е. отнесения вторичных признаков к реальному
миру, лежит критика субъективно-идеалистических концепций. Иначе
говоря, я стою на том, что не восприятие полагает себя в предмете, а
предмет - через деятельность - полагает себя в образе. Восприятие
и есть его «субъективное полагание» . (Полагание для субъекта!);

(2) вписывание в образ мира выражает также то, что предмет не
складывается из «сторон»; он выступает для нас как единое непрерывное;
прерывность есть лишь его момент*. Возникает явление «ядра» предме­
та. Это явление и выражает предметность восприятия. Процессы вос­
приятия подчиняются этому ядру. Психологическое доказательство: а) в
гениальном наблюдении Г. Гельмгольца: «не все, что дано в ощущении,
входит в "образ представления"» (равносильно падению субъективного
идеализма в стиле Иоганнеса Мюллера); б) в явлении прибавок к псевдо-
скопическому образу (я вижу грани, идущие от подвешенной в простран­
стве плоскости) и в опытах с инверсией, с адаптацией к оптически иска­
женному миру.

До сих пор я касался характеристик образа мира, общих для живот­ных и человека. Но процесс порождения картины мира, как и сама кар­тина мира, ее характеристики качественно меняются, когда мы переходим к человеку.

1 Никто из нас, вставая из-за письменного стола, не отодвинет стул так, чтобы он
ударился о книжную витрину, если знает, что витрина находится за этим стулом. Мир
сзади меня присутствует в картине мира, но отсутствует в актуальном зрительном мире.
От того, что у нас нет панорамного зрения, панорамная картина мира не исчезает, она
просто иначе выступает.

2 См. Uexkull V., Kriszat G. Streifziige durch die Umwelten von Tieren und Menschen.
Berlin, 1934.

3 При ощупывании зондом некоего объекта чувствилище перемещается с руки на
кончик зонда. Чувствительность там... Я могу перестать ощупывать зондом этот предмет
чуть-чуть продвинуть руку по зонду. И тогда чувствилище возвращается на пальцы, а
кончик зонда теряет свою чувствительность.

4 «Эффект туннеля»: когда нечто прерывает свое движение и, как следствие своего
воздействия, оно не прерывает своего бытия для меня.


540 Тема 7. Человек как субъект познания

У человека мир приобретает в образе пятое квазиизмерение. Оно ни в коем случае не есть субъективно приписываемое миру! Это переход через чувственность за границы чувственности, через сенсорные модаль­ности к амодальному миру. Предметный мир выступает в значении, т.е. картина мира наполняется значениями.

Углубление познания требует снятия модальностей и состоит в таком снятии, поэтому наука не говорит языком модальностей, этот язык в ней изгоняется. В картину мира входят невидимые свойства предметов: а) амо-дальные - открываемые промышленностью, экспериментом, мышлением; б) «сверхчувственные» - функциональные свойства, качества, такие, как «стоимость*, которые в субстрате объекта не содержатся. Они-то и представ­лены в значениях!

Здесь особенно важно подчеркнуть, что природа значения не только не в теле знака, но и не в формальных знаковых операциях, не в операци­ях значения. Она - во всей совокупности человеческой практики, кото­рая в своих идеализированных формах входит в картину мира.

Иначе это можно сказать так: знания, мышление не отделены от процесса формирования чувственного образа мира, а входят в него, при­бавляясь к чувственности. [Знания входят, наука - нет!]

Некоторые общие выводы.

1. Становление образа мира у человека есть его переход за пределы
«непосредственно чувственной картинки». Образ не картинка!

2. Чувственность, чувственные модальности все более «обезразличива-
ются». Образ мира слепоглухого не другой, чем образ мира зрячеслышаще-
го у а создан из другого строительного материала, из материала других мо­
дальностей, соткан из другой чувственной ткани. Поэтому он сохраняет
свою симультанность, и это - проблема для исследования!

3. «Обезличивание» модальности - это совсем не то же самое, что
безличность знака по отношению к значению.

Сенсорные модальности ни в коем случае не кодируют реальность. Они несут ее в себе 1 . Поэтому-то распадение чувственности (ее перверзии) порождает психологическую ирреальность мира, явления его «исчезания». Это известно, доказано.

4. Чувственные модальности образуют обязательную фактуру обра­
за мира. Но фактура образа неравнозначна самому образу! Так в живопи­
си за мазками масла просвечивает предмет. Когда я смотрю на изображен­
ный предмет - не вижу мазков, и vice versa! Фактура, материал снимается
образом, а не уничтожается в нем.

1 Я всегда с огорчением читаю на страницах психологической современной литера­туры такие высказывания, как «кодирование в таких-то ощущениях». Что это значит? Условно переданное? Отношения нет. Оно устанавливается, нами накладывается. Не надо кодирования! Не годится понятие!


Леонтьев А.Н. Образ мира

В образ, картину мира входит не изображение, а изображенное (изоб-раженность, отраженность открывает только рефлексия, и это важно!).

Итак, включенность живых организмов, системы процессов их орга­нов, их мозга в предметный, предметно-дискретный мир приводит к тому, что система этих процессов наделяется содержанием, отличным от их собственного содержания, содержанием, принадлежащим самому предмет­ному миру.

Проблема такого «наделения» порождает предмет психологической науки!

Леонтьев А.Н. ОБРАЗ МИРА
Избр. психолог. произведения, М.: Педагогика, 1983, с. 251-261.
Как известно, психология и психофизиология восприятия характеризуются, пожалуй, наибольшим числом исследований и публикаций, необозримо огромным количеством накопленных фактов. Исследования ведутся на самых разных уровнях: морфофизиологическом, психофизическом, психологическом, теоретико-познавательном, клеточном, феноменологическом ("фонографическом" – К. Хольцкамп) (Holzkamp K. Sinnlliehe Егkеnntnis: Нistorischen Upsprung und gesellschaftliche Function der Wahrnehmung. Frankfurt/ Маin, 1963.), на уровне микро- и макроанализа. Изучаются филогенез, онтогенез восприятия, его функциональное развитие и процессы его восстановления. Используются самые разнообразные конкретные методы, процедуры, индикаторы. Получили распространение разные подходы и интерпретации: физикалистские, кибернетические, логико-математические, "модельные". Описано множество явлений, в том числе совершенно поразительных, остающихся необъясненными.

Но вот что знаменательно, по признанию самых авторитетных исследователей, сейчас не существует никакой убедительной теории восприятия, способной охватить накопленные знания, наметить концептуальную систему. Жалкое состояние теории восприятия при богатстве накопленных конкретных знаний свидетельствует о том, что сейчас создалась острая необходимость пересмотреть то принципиальное направление, в котором движутся исследования.

Общее положение, которое я попытаюсь сегодня защищать, состоит в том, что проблема восприятия должна быть поставлена и разрабатываться как проблема психологии образа мира. (Замечу, кстати, что теория отражения по-немецки Вildtheorie, т.е. теория образа.)

Это значит, что всякая вещь первично положена объективно – в объективных связях предметного мира; что она – вторично – полагает себя также и в субъективности, чувственности человека, и в человеческом сознании (в своих идеальных формах). Из этого нужно исходить и в психологическом исследовании образа, процессов его порождения и функционирования.

Животные, человек живут в предметном мире, который с самого начала выступает как четырехмерный: трехмерное пространство и время (движение). Приспособление животных происходит как приспособление к связям, наполняющим мир вещей, их изменениям во времени, их движению; что, соответственно, эволюция органов чувств отражает развитие приспособления к четырехмерности мира, т.е. обеспечивает ориентировку в мире, как он есть, а не в отдельных его элементах.

Я говорю это к тому, что только при таком подходе могут быть осмыслены многие факты, которые ускользают из зоопсихологии, потому что они не укладываются в традиционные, по сути атомарные, схемы. К числу такого рода фактов относится, например, парадоксально раннее появление в эволюции животных восприятия пространства и оценка расстояний. То же относится к восприятию движений, изменений во времени – восприятию, так сказать, непрерывности через прерывность. Но, разумеется, касаться этих вопросов подробнее я не буду. Это разговор особый, узкоспециальный.

Обращаясь к сознанию человека, я должен ввести еще одно понятие – понятие о пятом квазиизмерении, в котором открывается человеку объективный мир. Это – смысловое поле, система значений.

Введение этого понятия требует более подробного разъяснения. Факт состоит в том, что когда я воспринимаю предмет, то я воспринимаю его не только в его пространственных измерениях и во времени, но и в его значении. Когда, например, я бросаю взгляд на ручные часы, то я, строго говоря, не имею образа отдельных признаков этого предмета, их суммы, их «ассоциативного набора». На этом, кстати сказать, и основана критика ассоциативных теорий восприятия. Недостаточно также сказать, что у меня возникает картина их формы, как на этом настаивают гештальтпсихологи. Я воспринимаю не форму, а предмет, который есть часы.

Конечно, при наличии соответствующей перцептивной задачи я могу выделить и осознать их форму, отдельные их признаки – элементы, их связи. В противном случае хотя все это и входит в фактуру образа, в его чувственную ткань, но фактура эта может свертываться, стушевываться, замещаться, не разрушая, не искажая предметности образа. Высказанный мной тезис доказывается множеством фактов, как полученных в экспериментах, так и известных из повседневной жизни. Для психологов, занимающихся восприятием, нет надобности перечислять эти факты. Замечу только, что особенно ярко они выступают в образах-представлениях.

Традиционная интерпретация состоит здесь в приписывании самому восприятию таких свойств, как осмысленность или категориальность. Что же касается объяснения этих свойств восприятия, то они, как об этом правильно говорит Р. Грегори (Грегори Р. Разумный глаз. М., 1972.), в лучшем случае остаются в границах теории Г. Гельмгольца.

Защищаемая мной общая идея может быть выражена в следующих положениях. Свойства осмысленности, категориальности суть характеристики сознательного образа мира, не имманентные самому образу . Выражу это иначе: значения выступают не как то, что лежит перед вещами, а как то, что лежит за обликом вещей – в познанных объективных связях предметного мира, в различных системах, в которых они только и существуют, только и раскрывают свои свойства. Значения, таким образом, несут в себе особую мерность. Это мерность внутрисистемных связей объективного предметного мира. Она и есть пятое квазиизмерение его.
^ Подведем итоги

Защищаемый мной тезис заключается в том, что в психологии проблема восприятия должна ставиться как проблема построения в сознании индивида многомерного образа мира, образа реальности. Что, иначе говоря, психология образа (восприятия) есть конкретно-научное знание о том, как в процессе своей деятельности индивиды строят образ мира – мира, в котором они живут, действуют, который они сами переделывают и частично создают. Это – знание также о том, как функционирует образ мира, опосредствуя их деятельность в реальном мире.

Здесь я должен прервать себя некоторыми иллюстрирующими отступлениями. Мне припоминается спор одного из наших философов с Ж. Пиаже, когда он приезжал к нам.

– У вас получается, – говорил этот философ, обращаясь к Пиаже, – что ребенок, субъект вообще, строит с помощью системы операций мир. Как же можно стоять на такой точке зрения? Это идеализм.

– Я вовсе не стою на этой точке зрения, – отвечал Ж. Пиаже, – в этой проблеме мои взгляды совпадают с марксизмом, и совершенно неправильно считать меня идеалистом!

– Но как же в таком случае вы утверждаете, что для ребенка мир таков, каким строит его логика?

Четкого ответа на этот вопрос Ж. Пиаже так и не дал.

Ответ, однако, существует, и очень простой. Мы действительно строим, но не Мир, а Образ, активно "вычерпывая" его, как я обычно говорю, из объективной реальности. Процесс восприятия и есть процесс, средство этого "вычерпывания", причем главное состоит не в том, как, с помощью каких средств протекает этот процесс, а в том, что получается в результате этого процесса. Я отвечаю: образ объективного мира, объективной реальности. Образ более адекватный или менее адекватный, более полный или менее полный... иногда даже ложный...

Позвольте мне сделать еще одно, совсем уже другого рода отступление.

Дело в том, что понимание восприятия как процесса, посредством которого строится образ многомерного мира, каждым его звеном, актом, моментом, каждым сенсорным механизмом вступает в противоречие с неизбежным аналитизмом научного психологического и психофизиологического исследования, с неизбежными абстракциями лабораторного эксперимента.

Мы выделяем и исследуем восприятие удаленности, различение форм, константность цвета, кажущееся движение и т.д. и т.п. Тщательными экспериментами и точнейшими измерениями мы как бы сверлим глубокие, но узкие колодцы, проникающие в недра перцепции. Правда, нам не часто удается проложить "ходы сообщения" между ними, но мы продолжаем и продолжаем это сверление колодцев и вычерпываем из них огромное количество информации – полезной, а также малополезной и даже вовсе бесполезной. В результате в психологии образовались сейчас целые терриконы непонятных фактов, которые маскируют подлинный научный рельеф проблем восприятия.

Само собой разумеется, что этим я вовсе не отрицаю необходимости и даже неизбежности аналитического изучения, выделения тех или иных частных процессов и даже отдельных перцептивных явлений в целях их, исследования in vitro. Без этого просто не обойтись! Моя мысль совсем в другом, а именно в том, что, изолируя в эксперименте изучаемый процесс, мы имеем дело с некоторой абстракцией, следовательно, сразу же встает проблема возвращения к целостному предмету изучения в его реальной природе, происхождении и специфическом функционировании.

Применительно к исследованию восприятия это есть возвращение к построению в сознании индивида образа внешнего многомерного мира, мира как он есть, в котором мы живем, в котором мы действуем, но в котором наши абстракции сами по себе не "обитают", как не обитает, например, в нем столь подробно изученное и тщательно измеренное "фи-движение" (Грегори Р. Глаз и мозг. М., 1970, с. 124 – 125).

Здесь я подхожу к труднейшему, можно сказать, критическому пункту опробываемого мною хода мысли.

Я хочу сразу же высказать этот пункт в форме тезиса категоричного, сознательно опуская все необходимые оговорки.

Тезис этот состоит в том, что мир в его отделенности от субъекта амодален. Речь идет, разумеется, о том значении термина "модальность", какое он имеет в психофизике, психофизиологии и психологии, когда мы, например, говорим о форме предмета, данной в зрительной или в тактильной модальности или в модальностях вместе.

Выдвигая этот тезис, я исхожу из очень простого и, на мой взгляд, совершенно оправданного различения свойств двоякого рода.

Один – это такие свойства неодушевленных вещей, которые обнаруживаются во взаимодействиях с вещами же (с "другими" вещами), т. е. во взаимодействии "объект – объект". Некоторые же свойства обнаруживаются во взаимодействии с вещами особого рода – с живыми чувствующими организмами, т.е. во взаимодействии "объект-субъект". Они обнаруживаются в специфических эффектах, зависящих от свойств реципирующих органов субъекта. В этом смысле они являются модальными, т.е. субъективными.

Гладкость поверхности предмета во взаимодействии "объект – объект" обнаруживает себя, скажем, в физическом явлении уменьшения трения. При ощупывании рукой – в модальном явлении осязательного ощущения гладкости. То же свойство поверхности выступает в зрительной модальности.

Итак, факт состоит в том, что одно и то же свойство – в данном случае физическое свойство тела – вызывает, воздействуя на человека, совершенно разные по модальности впечатления. Ведь "блескость" не похожа на "гладкость", а "матовость" – на "шероховатость". Поэтому сенсорным модальностям нельзя дать "постоянную прописку" во внешнем предметном мире. Я подчеркиваю, внешнем, потому что человек, со всеми своими ощущениями, сам тоже принадлежит объективному миру, тоже есть вещь среди вещей.

Свойства, о которых мы узнаем посредством зрения, слуха, обоняния и т.д., не абсолютно различны; наше я вбирает в себя различные чувственные впечатления, объединяя их в целое как "совместные" свойства. Эта идея превратилась в экспериментально установленный факт. Я имею в виду исследование И. Рока (Рок И., Харрис Ч. Зрение и осязание. – В кн.: Восприятие. Механизмы и модели. М., 1974, с. 276-279.).

В его опытах испытуемым показывали квадрат из твердой пластмассы через уменьшающую линзу. "Испытуемый брал квадрат пальцами снизу, через кусок материи, так что он не мог видеть свою руку, иначе он мог бы понять, что смотрит через уменьшающую линзу... Мы... просили его сообщить свое впечатление о величине квадрата... Некоторых испытуемых мы просили как можно точнее нарисовать квадрат соответствующей величины, что требует участия как зрения, так и осязания. Другие должны были выбрать квадрат равной величины из серии квадратов, предъявляемых только зрительно, а третьи – из серии квадратов, величину которых можно было определять только на ощупь...

У испытуемых возникало определенное целостное впечатление о величине квадрата... Воспринимаемая величина квадрата... была примерно такой же, как и в контрольном опыте с одним лишь зрительным восприятием".

Итак, предметный мир, взятый как система только "объектно-объектных" связей (т.е. мир до животных и человека), амодален. Только при возникновении субъектно-объектных связей, взаимодействий возникают многоразличные и к тому же меняющиеся от вида к виду (Я и имею в виду биологический вид.) модальности.

Вот почему, как только мы отвлекаемся от субъектно-объектных взаимодействий, сенсорные модальности выпадают из наших описаний реальности…

Образ принципиально есть продукт не только симультанного, но и сукцессивного совмещения, слития. Никто из нас, вставая из-за письменного стола, не отодвинет стул так, чтобы он ударился о книжную витрину, если знает, что витрина находится за этим стулом. Мир сзади меня присутствует в картине мира, но отсутствует в актуальном зрительном мире.
^ Некоторые общие выводы

1. Становление образа мира у человека есть его переход за пределы "непосредственно чувственной картинки". Образ не картинка!

2. Чувственность, чувственные модальности все более "обезразличиваются". Образ мира слепоглухого не другой, чем образ мира зрячеслышащего, а создан из другого строительного материала, из материала других модальностей, соткан из другой чувственной ткани. Поэтому он сохраняет свою симультанность, и это – проблема для исследования!

4. Чувственные модальности образуют обязательную фактуру образа мира. Но фактура образа неравнозначна самому образу! Так в живописи за мазками масла просвечивает предмет. Когда я смотрю на изображенный предмет – не вижу мазков, и vice versa! Фактура, материал снимается образом, а не уничтожается в нем.

В образ, картину мира входит не изображение, а изображенное (изображенность, отраженность открывает только рефлексия, и это важно!).

2

1 Лесосибирский педагогический институт - филиал ФГАОУ ВПО "Сибирский федеральный университет"

2 ФГБОУ ВО «Сибирский государственный технологический университет» - Лесосибирский филиал

В статье проведен теоретический анализ исследований категории «образ мира» в работах отечественных психологов. Показано, что термин, впервые использованный в работе А.Н. Леонтьева, изучается в рамках разных гуманитарных наук, где наполняется различным смысловым содержанием. Сопоставляя понятия «образ мира», «картина мира», «многомерный образ мира», авторы выделяют характеристики образа мира: целостность, чувственность, процессуальность, социальную и природную детерминированность. По мнению авторов,в современной отечественной психологии наиболее привлекательным является подход, предложенный В.Е. Клочко в рамках системной антропологической психологии, где человек, понимаемый как открытая психологическая система, включает в себя образ мира (субъективная компонента), образ жизни (деятельностная компонента) и непосредственно действительность – многомерный жизненный мир человека. В этом случае многомерный образ мира человека выступает как динамический системный конструкт, объединяющий субъективно-объективное восприятие и характеризующееся единым пространством и временем.

системная антропологическая психология.

многомерный образ мира

психология

образ мира

1. Артемьева Е.Ю. Психология субъективной семантики. – Изд-во ЛКИ, 2007.

3. Клочко В.Е. Самоорганизация в психологических системах: проблемы становления ментального пространства личности (введение в трансспективный анализ). – Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 2005.

4. Клочко В.Е. Становление многомерного мира человека как сущность онтогенеза // Сибирский психологический журнал. – 1998. – С.7-15.

5. Клочко Ю.В. Ригидность в структуре готовности человека к изменению образа жизни: дис. … канд.психол.наук. – Барнаул, 2002.

6. Краснорядцева О.М. Особенности профессионального мышления в условиях психодиагностической деятельности. – Изд-во БГПУ, 1998.

7. Леонтьев А.Н. Психология образа // Вестник Московского университета. Сер. 14. Психология. – 1979. – №2. – С.3-13.

8. Мазлумян В.С. Картина мира и Образ мира?! // Мир психологии. – 2009. – №4. – С.100-109.

9. Матис Д.В. Реконструкция динамики образа мира человека средствами психоисторического анализа: дис. … канд.психол.наук. – Барнаул, 2004.

10. Медведев Д.А. Образ мира как внутренний фактор развития личности студента педагогического вуза: дис. … канд.психол.наук. – Ставрополь, 1999.

11. Серкин В.П. Пять определений понятия «образ мира» // Вестник МГУ. Сер. 14. Психология. – 2006. – №1. – С.11-19.

12. Смирнов С.Д. Психология образа: проблема активности психического отражения. – М.: МГУ, 1985.

13. Тхостов А.Ш. Топология субъекта // Вестник Московского университета. Сер. 14. Психология. – 1994. – №2. – С.3-13.

Термин, впервые использованный А.Н. Леонтьевым в 1975 г., характеризует образ мира как мир, в котором «люди живут, действуют, переделывают и частично создают», а становление образа мира есть «переход за пределы непосредственно чувственной картинки». Анализируя проблему восприятия, ученый выделяет помимо измерений пространства и времени пятое квазиизмерение - внутрисистемные связи объективного предметного мира, когда «картина мира наполняется значениями» и делает образ мира субъективным . Именно с развитием данного явления А.Н. Леонтьев связывал «одну из главных точек роста» общепсихологической теории деятельности.

Понятие «образ мира» используется в самых разных науках - философии, социологии, культурологии, лингвистике, в каждой из которых приобретает дополнительные оттенки значения и часто взаимозаменяется синонимичными понятиями: «картина мира», «схема реальности», «модель универсума», «когнитивная карта». Разработка проблемы «образа мира» затрагивает широкий пласт философских и психологических исследований, и проекция этой проблемы встречается в трудах многих отечественных ученых. В той или иной степени на становление феномена «образ мира» оказали влияние работы М.М. Бахтина, А.В. Брушлинского, Э.В. Галажинского, Л.Н. Гумилева, В.Е. Клочко, О.М. Краснорядцевой, М.К. Мамардашвили, Г.А. Берулава, В.П. Зинченко, С.Д. Смирнова и др.

Несформированность представлений об исследуемом феномене подтверждается еще и тем фактом, что в психологических словарях встречаются разные толкования образа мира: целостная, многоуровневая система представлений человека о мире, других людях, о себе и своей деятельности; интегрированная система общих представлений человека о мире, других людях и о себе, схема реальности в координатах пространства и времени, охватываемая системой социально сформированных значений и др. Однако авторы сходятся во мнении, отмечая первичность образа мира относительно любого конкретного образа, другими словами, любой образ, появляющийся у человека, обусловлен образом мира уже сформированным в его (человека) сознании.

В ряде исследований, посвященных анализу категории образ мира, данное явление рассматривается через призму - «представлений мира» В.В. Петухова, типологии жизненных миров Ф.Е. Василюка, субъективного опыта Е.Ю. Артемьевой, «картины мира» Н.Н. Королевой, «картины мироустройства» Ю.А. Аксеновой и др.

Е.Ю. Артемьева рассматривает образ мира как образование, регулирующее всю психическую деятельность субъекта, а свойством которого является аккумуляция предыстории деятельности (Артемьева, 30). По мнению автора, должна существовать структура, способная быть регулятором и строительным материалом для образа мира, в роли которой выступает структура субъективного опыта. В данном контексте ученый выделяет поверхностный слой («перцептивный мир»), семантический («картина мира»), слой амодальных структур (собственно образ мира) . Отметим, что в дальнейшем уровневая структура образа мира анализируется в работах Ф.В. Бассина, В.В. Петухова, В.В. Столина, О.В. Ткаченко и др.

С.Д. Смирнов считает, что образ мира - это целостное образование познавательной сферы личности, выполняющее функцию исходного пункта и результата любого познавательного акта, уточняя, что образ мира «нельзя отождествлять с чувственной картинкой». Ученый отмечает основные характеристики образа мира: амодальность, целостность, многоуровневость, эмоционально-личностная осмысленность, вторичность.

С.Д. Смирнов выделяет следующие характеристики образа мира:

1. Образ мира не складывается из образов отдельных явлений и предметов, а с самого начала развивается и функционирует как некоторое целое.

2. Образ мира в функциональном плане предшествует актуальной стимуляции и вызываемым ею чувственным впечатлениям.

3. Взаимодействие образа мира и стимульных воздействий строится не по принципу переработки, модификации вызванных стимулом чувственных впечатлений с последующей привязкой созданного из сенсорного материала образа к предсуществующему образу мира, а путем апробации или модификации (уточнения, детализации, исправления или даже существенной перестройки) образа мира

4. Главный вклад в построение образа предмета или ситуации вносит образ мира в целом, а не набор стимульных воздействий.

5. Движение от образов мира навстречу стимуляции извне является модусом его существования и носит, условно говоря, спонтанный характер. Этот процесс обеспечивает постоянное апробирование образа мира чувственными данными, подтверждение его адекватности. При нарушении возможностей такого апробирования образ мира начинает разрушаться.

6. Можно говорить о непрерывном процессуальном характере движения от «субъекта на мир», которое прерывается лишь с потерей сознания. Отличие развиваемого здесь подхода состоит в том, что образ мира генерирует познавательные гипотезы не только в ответ на познавательную задачу, а постоянно.

7. Не субъект прибавляет нечто к стимулу, а стимул и вызванные им впечатления служат «прибавкой» к познавательной гипотезе, превращая ее в чувственно переживаемый образ.

8. Если в качестве главной составляющей нашего познавательного образа выступает познавательная гипотеза, формируемая на основе широкого контекста образа мира в целом, то из этого следует, что сама эта гипотеза на уровне чувственного познания должна формулироваться на языке чувственных впечатлений .

9. Важнейшей характеристикой образа мира, обеспечивающей ему возможность функционирования в качестве активного начала отражательного процесса, является его деятельностная и социальная природа.

В.С. Мазлумян, анализируя соотношение понятий «образ мира» и «картина мира», отмечает, что образ мира - это индивидуальное эмотивно-смысловое преломление социальной Картины мира в сознании отдельного человека. Более того, образ мира - не простая совокупность знаний, а отражение индивидуальных оттенков чувств и настроений личности, образующее основу для ориентации человека в мире и в его поведении .

Д.А. Медведев в понятие «образ мира» вкладывает три неразрывные компоненты: образ Я, образ Другого, обобщенный образ предметного мира, где все составляющие содержатся в сознании человека на логическом и образно-эмоциональном уровнях и регулируют восприятие субъектом окружающей действительности, а также его поведение и деятельность. При этом человек вглядывается в окружающий мир, который под его исследовательским или просто наблюдающим взглядом «здесь и сейчас» порождает новое .

В современной психологии детальный анализ развития представлений о сущности феномена «образ мира» сделан в работах В.П. Серкина, определившего образ мира как побудительную и ориентировочную подсистемы всей системы деятельностей субъекта. Ученый, опираясь на рассуждения А.Н. Леонтьева, выделяет следующие характеристики образа мира:

1. Образ мира построен на основе выделения опыта, значимого для системы реализуемых субъектом деятельностей.

2. Создание образа мира становится возможным в процессе трансформации чувственной ткани сознания в значения («означивание»).

3. Образ мира есть план внутренней деятельности субъекта, т.е. интегральная индивидуальная система значений человека.

4. Образ мира есть индивидуализированная культурно-историческая основа восприятия.

5. Образ мира - субъективная прогностическая модель будущего .

По мнению А.Ш. Тхостова, образ мира - это фантом мира, который выступает единственно возможным способом приспособления к миру, вместе с тем образ мира невозможно оценивать вне контекста, на фоне которого актуализируются познавательные гипотезы субъекта, структурируются объекты и в результате создается единственно возможная реальность человека .

Наиболее привлекательным для нашего исследования является подход, предложенный В.Е. Клочко в рамках системной антропологической психологии, где человек, понимаемый как открытая психологическая система, включает в себя образ мира (субъективная компонента), образ жизни (деятельностная компонента) и непосредственно действительность - многомерный жизненный мир человека. По мнению автора, развитие заключается в расширении и увеличении мерности образа мира, а значит, обретении им новых координат. Особо стоит отметить понятие «многомерный мир человека», что в понимании ученого является основой многомерного образа мира. В.Е. Клочко пишет: «любой образ, в том числе и образ мира, ... является результатом отражения. Многомерный образ мира, следовательно, может быть только результатом отражения многомерного мира» , т.е. бытие человека больше и глубже, чем объективированная действительность, чем то, что может уместиться в рамки знания.

Таким образом, новые измерения добавляются не к субъективному образу, а существуют в мире человека изначально. Подобная трактовка сближает идеи В.Е. Клочко с А.Н. Леонтьевым, который называл производной от многомерности «пятого квазиизмерения» - систему значений, однако, у В.Е. Клочко при развитии мира человека добавляются еще измерения смыслов и ценностей. Похожие идеи встречаются в работах И.Б. Ханиной, для которой многомерность образа мира определяется самой деятельностью. Другими словами, специфика и вариабельность видов деятельности (игровой, учебной, учебно-профессиональной и т.д.) детерминирует появление и развитие разных мерностей образа мира. При этом человек как система не может развиваться во всех направлениях сразу, он должен избрать ту сетевую основу, которая подходит ему для определенных целей, оптимальна по своей внутренней соотнесенности, соизмеренности, что свидетельствует об избирательности психического отражения .

О.М. Краснорядцева, анализируя понятие «образ мира» и рассуждая о происхождении его многомерности, отмечает, что именно мышление и восприятие выполняют функции, образующие эту многомерность. По мнению автора, восприятие приводит к построению образа мира, а мышление направлено на его созидание, на производство мерностей, на приведение его в систему. При этом восприятие объективирует внешнее и вписывает его в образ мира, а мышление проецирует Я человека, его сущностные силы и возможности в открывшийся ему предметный мир. Таким образом, можно говорить об образе многомерного мира и самом многомерном мире как двух полюсах единой системы, которая упорядочена с помощью восприятия и мышления .

Таким образом, многомерный образ мира человека выступает как динамический системный конструкт, объединяющий субъективно-объективное восприятие и характеризующийся единым пространством и временем.

В ряде диссертационных исследований развиваются идеи В.Е. Клочко о становлении образа мира человека. Так, в работе Д.В. Матиса не только выявлены психологические механизмы реконструкции образа мира и образа жизни (социализация, адаптация, язык, религия, народная педагогика), но и определено, что формирование образа мира у различных народов имеет свои особенности, обусловленные традиционным социокультурным пространством, и детерминировано всем ходом исторического развития этноса. Автор считает, что формирование образа мира происходит поэтапно, путем трансформации в него культуры, при этом с момента рождения постепенно происходит расширение его мерности, а в подростковом возрасте изменения образа мира приобретают качественный характер .

Н.А. Долгих отмечает своеобразие образа мира как центральной категории художественного образования, что позволяет говорить о возможности формирования образа мира в условиях и средствами художественного образования .

Ю.В. Клочко в диссертационном исследовании показывает, что в структуре образа мира можно выделить три составляющих:

1. Перцептивный слой, включающий в себя пространственные категории и время и характеризующийся множеством упорядоченных объектов, движущихся относительно субъекта; специфика этого слоя - представленность в виде различных модальностей;

2. Семантический слой, представленный в виде многомерных отношений, наличием значений и качеств предметов, их характеристики; модальности присутствуют и разделяются семантически;

3. Амодальный слой, характеризующийся целостностью и неразделенностью .

Таким образом, рассмотренные концепции позволяют охарактеризовать образ мира как целостную многоуровневую конструкцию, которая включает представления человека о себе, о других людях, о мире в целом и о своей деятельности в нем, при этом целостность образа мира является результатом отражения объективного и субъективного образов. Большинство исследователей делают акцент на роли восприятия, делающего возможным создание целостного видения мира.


Рецензенты:

Логинова И.О., д.псх.н., профессор, заведующий кафедрой психологии и педагогики с курсом медицинской психологии, психотерапии и педагогики ПО, декан факультета клинической психологии ГБОУ ВПО КрасГМУ им. проф. В.Ф.Войно-Ясенецкого Минздрава России, г. Красноярск;

Игнатова В.В., д.п.н., профессор, зав.кафедрой психологии и педагогики ФГБОУ ВО «Сибирский государственный технологический университет», г.Красноярск.

Библиографическая ссылка

Казакова Т.В., Басалаева Н.В., Захарова Т.В., Лукин Ю.Л., Луговская Т.В., Соколова Е.В., Семенова Н.И. ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ИССЛЕДОВАНИЙ ОБРАЗА МИРА В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ПСИХОЛОГИИ // Современные проблемы науки и образования. – 2015. – № 2-2.;
URL: http://science-education.ru/ru/article/view?id=22768 (дата обращения: 01.02.2020). Предлагаем вашему вниманию журналы, издающиеся в издательстве «Академия Естествознания»
Рекомендуем почитать