День из ивана денисовича читать. Солженицын «Один день Ивана Денисовича» – история создания и публикации
23 июня 1941 года, на второй день после начала Великой Отечественной войны, Иван Денисович, герой повести, ушел на фронт. Ушел крестьянин из деревни Темгенево, остались дома жена и две дочки. Был еще сыночек, но умер. В феврале 1942 года на Северо-Западном фронте попал в окружение. Красная Армия бросила своих солдат, они пропадали с голоду, слабли. До того дошло, что ели копыта павших лошадей...
Иван оказался в плену у немцев, ухитрился бежать. Пятеро измученных пленных выбрались к своим. Вот только «свои» автоматчики двоих уложили на месте, а третий умер от ран. Двоих оставшихся сдали в НКВД. Следствие было недолгим - Иван Денисович тут же оказался в советском концлагере. Во времена сталинских репрессий каждый, кто побывал в плену у немцев, автоматически причислялся к шпионам. И попробуй отпираться, попробуй не подпиши - расстреляют, а так - поживешь немного еще.
Восемь лет отсидел Иван Денисович Шухов в Усть-Ижме, сидит девятый год в Сибири, на каторге. Зубов уж половины нет, голова бритая, борода длинная - каторжник!
В лагере каждая деталь важна для сохранения жизни. Автор подробно описывает одежду заключенного: бушлат, подпоясанный веревочкой, поверх телогрейки, валенки, под валенками - две пары портянок (старые и поновей). На ватных брюках чуть выше колена пришит грязный лоскут с лагерным номером.
Строго говоря, действие в повести происходит в течение одного дня. Но за этот день мы можем увидеть, что происходило на сталинской каторге.
Главное в лагере - это не умереть с голоду, добыть себе еду. Разве заключенных не кормят? Основная пища - мерзкая баланда (похлебка) из мелкой рыбки и мерзлой капусты. Можно постараться и добыть себе лишнюю пайку хлеба или еще одну миску той же баланды.
Некоторые ухитряются получать посылки, например Цезарь Маркович. Некогда он собирался быть режиссером, да не успел еще и первой картины снять, как взяли и посадили. Это красивый человек восточного типа - не то грек, не то еврей. Усы у него густые, черные - в лагере не сбрили, потому что такая фотография прилагается к делу. Цезарь все еще живет воспоминаниями о прошлом, ощущает себя деятелем культуры. С интеллигентными людьми ведет разговоры про режиссеров кино и театра, про «политическую идею» как оправдание тирании. Может вслух ругать Сталина - «батьку усатого», из чего Шухов делает вывод, что на каторге больше свободы, чем в Усть-Ижме: никто не стучит, срока не добавляет. Цезарь довольно практичен: из своих посылок он умеет «сунуть в рот, кому надо». Вот и пристроился «придурком» (на легкой работе) - помощником нормировщика. Жадным его не назовешь - получив посылку, делится и табаком, и продуктами, особенно за оказанную услугу.
Шухову, крестьянину, этот интеллигент кажется ничего не понимающим в жизни: посылку нужно не оставлять в бараке, а скорей тащить в камеру хранения - ведь свои же «товарищи» разворуют. Иван Денисович устерег добро Цезаря - и тот перед ним в долгу не остался.
Особенно щедро интеллигент делится едой с соседом «по тумбочке» - Кавторангом, морским капитаном второго ранга Буйновским. Морской офицер, ходивший и Северным морским путем, .и вокруг Европы, однажды как офицер связи сопровождал английского адмирала. Англичанин высоко оценил профессионализм русского капитана и прислал ему как-то после войны подарок на память, из чего НКВД сделал закономерный вывод: Кавторанг - английский шпион!
В лагере этот благородный офицер недавно, поэтому все еще верит в справедливость и Конституцию: «Вы права не имеете людей на морозе раздевать!» Привыкший командовать, Буйновский тем не менее не уклоняется от работы. Заключенные этого человека уважают.
А вот кого не уважают, так это бывшего конторского начальника Фетюкова - тот не умеет ничего делать, разве что носилки таскать, помощи ему из дому никакой - жена от него отказалась и тут же замуж вышла.
Фетюков привык есть от пуза и не стесняется «шакалить», то есть попрошайничать. В нем абсолютно нет чувства собственного достоинства, поэтому его и презирают, а иногда и бьют. Отпора Фетюков дать не может - «утрется, заплачет и пойдет». По-крестьянски мудрый Шухов делает вывод, что такому на зоне не выжить: «Не умеет себя поставить» . А сохранять достоинство необходимо даже из простых жизненных соображений - опустившийся человек теряет волю к жизни и не может дотянуть до конца срока.
Шухов посылок из дому не получает - деревня голодает. Он старается растянуть пайку разумно: так, чтобы не ощущать голода в течение дня. Не стесняется и «закосить» лишний кусок от лагерного начальства.
Каторжане работают в этот день на строительстве дома. Шухов от дела не отлынивает. По результатам работы бригадир Андрей Прокофьевич Тюрин (тоже заключенный, раскулаченный) выписывает «процентовку», а это лишняя пайка хлеба, в зоне же «двести грамм жизнью правят». Работа помогает наполнить день смыслом, не маяться от подъема до отбоя. Радость физического труда поддерживает особенно такие натуры, как крестьянин Шухов. Иван Денисович - лучший в бригаде мастер. Он умеет распределить свои силы так, чтобы не перенапрягаться, но и не бессовестно отлынивать. Старательно и даже азартно работая, Шухов радуется еще и тому, что ему удалось спрятать от охранников обломок пилы - из него умельцы сделают миниатюрные ножички, а их уже можно будет обменивать на табак и,хлеб.
«Заначенные» (спрятанные) вещи постоянно подвергаются риску быть обнаруженными - охрана регулярно проводит «шмоны» (обыски). Обмануть лагерное начальство - это важная задача, которая пробуждает своеобразный азарт.
Удивительная «заначка» у Алеши-баптиста - это посаженный за веру сектант, очень чистый и светлый, всегда умытый. В записную книжку он переписал половину Евангелия и хитро засовывает свое сокровище в щель в стене - ни один «шмон» еще не нашел этого свидетельства преступления. Сел Алеша за веру - и в вере укрепился. При всяком удобном случае агитирует: «Молиться надо о духовном: чтоб Господь с нашего сердца накипь злую снимал».
Так что не только о хлебе насущном заботятся на каторге - есть тут и религиозные и политические споры, разговоры об искусстве...
Однако здоровая крестьянская натура Ивана Денисовича Шухова прежде всего заставляет подбить такие итоги уходящего (по его мнению, удачного) дня: «в карцер не посадили, на Соцгородок (в голое поле в трескучие морозы) работать не послали, кусок ножовки заначил и на шмоне с ней не попался, в обед удалось получить лишнюю порцию каши (закосить), у Цезаря подработал. Табачку купил...»
Вот такой - почти счастливый - лагерный день.
И таких «счастливых дней» - три тысячи пятьсот шестьдесят четыре.
Рассказ «Один день Ивана Денисовича» Солженицын задумал, когда был зимой 1950-1951 гг. в Экибазстузском лагере. Он решил описать все годы заключения одним днём, «и это будет всё». Первоначальное название рассказа – лагерный номер писателя.
Рассказ, который назывался «Щ-854. Один день одного зэка», написан в 1951 г. в Рязани. Там Солженицын работал учителем физики и астрономии. Рассказ был напечатан в 1962 г. в журнале «Новый мир» № 11 по ходатайству самого Хрущёва, дважды выходил отдельными книжками. Это первое напечатанное произведение Солженицына, принесшее ему славу. С 1971 г. издания рассказа уничтожались по негласной инструкции ЦК партии.
Солженицын получил множество писем от бывших заключённых. На этом материале он писал «Архипелаг ГУЛАГ», назвав «Один день Ивана Денисовича» пьедесталом к нему.
Главный герой Иван Денисович не имеет прототипа. Его характер и повадки напоминают солдата Шухова, который воевал в Великую Отечественную войну в батарее Солженицына. Но Шухов никогда не сидел. Герой – собирательный образ множества виденных Солженицыным заключённых и воплощение опыта самого Солженицына. Остальные герои рассказа написаны «с натуры», их прототипы имеют такие же биографии. Образ капитана Буйновского также собирательный.
Ахматова считала, что это произведение должен прочитать и выучить наизусть каждый человек в СССР.
Литературное направление и жанр
Солженицын назвал «Один день...» рассказом, но при печати в «Новом мире» жанр определили как повесть. Действительно, по объёму произведение может считаться повестью, но ни время действия, ни количество героев не соответствуют этому жанру. С другой стороны, в бараках сидят представители всех национальностей и слоёв населения СССР. Так что страна представляется местом заключения, «тюрьмой народов». А это обобщение позволяет назвать произведение повестью.
Литературное направление рассказа – реализм, не считая упомянутого модернистского обобщения. Как ясно из названия, показан один день заключённого. Это типичный герой, обобщённый образ не только заключённого, но и вообще советского человека, выживающего, несвободного.
Рассказ Солженицына самим фактом своего существования уничтожил стройную концепцию социалистического реализма.
Проблематика
Для советских людей рассказ открыл запретную тему – жизнь миллионов людей, попавших в лагеря. Рассказ как будто разоблачал культ личности Сталина, но имя Сталина один раз Солженицын упомянул по настоянию редактора «Нового мира» Твардовского. Для Солженицына, когда-то преданного коммуниста, попавшего в заключение за то, что в письме к другу ругал «Пахана» (Сталина), это произведение – разоблачение всего советского строя и общества.
В рассказе поднимается множество философских и этических проблем: свобода и достоинство человека, справедливость наказания, проблема взаимоотношений между людьми.
Солженицын обращаетс к традиционной для русской литературы проблеме маленького человека. Цель многочисленных советских лагерей – всех людей сделать маленькими, винтиками большого механизма. Кто маленьким стать не может, должен погибнуть. Рассказ обобщённо изображает всю страну как большой лагерный барак. Сам Солженицын говорил: «Мне виделся советский режим, а не Сталин один». Так понимали произведение читатели. Это быстро поняли и власти и объявили рассказ вне закона.
Сюжет и композиция
Солженицын задался целью описать один день, с раннего утра и до позднего вечера, обычного человека, ничем не примечательного заключённого. Через рассуждения или воспоминания Ивана Денисовича читатель узнаёт мельчайшие подробности жизни зэков, некоторые факты биографии главного героя и его окружения и причины, по которым герои попали в лагерь.
Этот день Иван Денисович считает почти счастливым. Лакшин замечал, что это сильный художественный ход, потому что читатель сам домысливает, каким может быть самый несчастный день. Маршак отметил, что это повесть не о лагере, а о человеке.
Герои рассказа
Шухов – крестьянин, солдат. Он попал в лагерь по обычной причине. Он честно воевал на фронте, но оказался в плену, из которого бежал. Этого было достаточно для обвинения.
Шухов – носитель народной крестьянской психологии. Его черты характера типичны для русского простого человека. Он добрый, но не лишён лукавства, выносливый и жизнестойкий, способен к любой работе руками, прекрасный мастер. Шухову странно сидеть в чистой комнате и целых 5 минут ничего не делать. Чуковский назвал его родным братом Василия Тёркина.
Солженицын умышленно не сделал героя интеллигентом или несправедливо пострадавшим офицером, коммунистом. Это должен был быть «средний солдат ГУЛАГа, на которого всё сыплется».
Лагерь и советская власть в рассказе описываются глазами Шухова и приобретают черты творца и его творения, но творец этот – враг человека. Человек в лагере противостоит всему. Например, силам природы: 37 градусов Шухова противостоят 27 градусам мороза.
У лагеря своя история, мифология. Иван Денисович вспоминает, как у него отобрали ботинки, выдав валенки (чтобы не было двух пар обуви), как, чтобы мучить людей, велели собирать хлеб в чемоданы (и нужно было помечать свой кусок). Время в этом хронотопе тоже течёт по своим законам, потому что в этом лагере ни у кого не было конца срока. В этом контексте иронично звучит утверждение, что человек в лагере дороже золота, потому что вместо потерянного зэка надзиратель добавит свою голову. Таким образом, количество людей в этом мифологическом мире не уменьшается.
Время тоже не принадлежит заключённым, потому что лагерник живёт для себя только 20 минут в день:10 минут за завтраком, по 5 за обедом и ужином.
В лагере особые законы, по которым человек человеку волк (недаром фамилия начальника режима лейтенанта Волковой). Для этого сурового мира даны свои критерии жизни и справедливости. Им учит Шухова его первый бригадир. Он говорит, что в лагере «закон – тайга», и учит, что погибает тот, кто лижет миски, надеется на санчасть и стучит «куму» (чекисту) на других. Но, если вдуматься, это законы человеческого общежития: нельзя унижаться, притворяться и предавать ближнего.
Всем героям рассказа автор глазами Шухова уделяет равное внимание. И все они ведут себя достойно. Солженицын восхищается баптистом Алёшкой, который не оставляет молитву и так искусно прячет в щель в стене книжечку, в которой переписано пол-Евангелия, что её до сих пор не нашли при обыске. Симпатичны писателю западные украинцы, бандеровцы, которые тоже молятся перед едой. Иван Денисович сочувствует Гопчику, мальчишке, которого посадили за то, что носил бандеровцам в лес молоко.
Бригадир Тюрин описан почти с любовью. Он – «сын ГУЛАГа, сидящий второй срок. Он заботится о своих подопечных, а бригадир – это всё в лагере.
Не теряют достоинства в любых обстоятельствах бывший кинорежиссёр Цезарь Маркович, бывший капитан второго ранга Буйновский, бывший бандеровец Павел.
Солженицын вместе со своим героем осуждает Пантелеева, который остаётся в лагере, чтобы стучать на кого-то, утратившего человеческий облик Фетюкова, который лижет миски и выпрашивает окурки.
Художественное своеобразие рассказа
В рассказе сняты языковые табу. Страна познакомилась с жаргоном заключённых (зэк, шмон, шерстить, качать права). В конце рассказа прилагался словарик для тех, кто имел счастье таких слов не узнать.
Рассказ написан от третьего лица, читатель видит Ивана Денисовича со стороны, весь его длинный день проходит перед глазами. Но при этом всё происходящее Солженицын описывает словами и мыслями Ивана Денисовича, человека из народа, крестьянина. Он выживает хитростью, изворотливостью. Так возникают особые лагерные афоризмы: работа – палка о двух концах; для людей давай качество, а для начальника – показуху; надо стараться. чтобы надзиратель тебя не видел в одиночку, а только в толпе.
Все произведения школьной программы по литературе в кратком изложении. 5-11 класс Пантелеева Е. В.
«Один день Ивана Денисовича» (Рассказ) Пересказ
«Один день Ивана Денисовича»
(Рассказ)
Пересказ
Описывается, как началось утро очередного дня для главного героя. Глазами Шухова, наблюдающего за пробуждением лагеря, показана жизнь заключенных, их повседневные заботы и беды. Читатель бегло узнает о законах «лагерной этики» и правилах науки выживания за колючей проволокой, которые были усвоены Иваном Денисовичем с первых же дней пребывания здесь. Несмотря на раннее пробуждение, Шухов из-за плохого самочувствия не встал по подъему и за это получил наказание. Охранник (Татарин) пожалел Ивана Денисовича, поручив тому всего лишь прибрать в надзирательской. Шухов во время уборки слушает разговоры надзирателей, узнает об их проблемах.
После уборки Шухов спешит вместе со всеми в столовую: не столько из-за голода, сколько из-за боязни опоздать и по этой причине быть наказанным. Автор подробно рассказывает, как заключенные приступили к завтраку. Много места уделено описанию лагерной баланды, что позволяет глубже вникнуть в тонкости здешней жизни и в психологию людей, попавших в этот мир. Еда - это то время, не считая сна, когда лагерник «живет для себя». О нравственных качествах людей здесь нередко судят по тому, кто как относится к чужой пище - баланде и пайке.
После завтрака Шухов направляется в санчасть, таясь от надзирателей и жалея, что не успел прикупить самосада у соседа из седьмого барака. Однако нездоровье вынуждает забыть обо всем остальном и идти к фельдшеру со слабой надеждой на то, что сегодня освободят от работ. Вновь автором показывается разрушающее влияние лагерных условий на личность: сейчас Шухов с большим удовольствием бы «поболел», тогда как во время войны он недолеченным поспешил из медсанчасти на фронт. «Теплый зяблого разве когда поймет»: фельдшер (который на самом деле вовсе и не был фельдшером, а просто выбился в помощники здешнему врачу) велел Шухову не искать неприятностей, а возвращаться к работе.
Вернувшись в барак, Иван Денисович получил припрятанную для него помощником бригадира пайку и принялся думать, как лучше поступить с хлебом. Наконец Шухов решил, что нужно пайку разделить пополам, но ни одну из половинок не есть, а успеть до развода спрятать каждую в укромное место - одну в матрас, другую в потайной кармашек. Шухов управился вовремя и вместе со всей бригадой покинул барак по окрику нарядчика.
Всего полчаса вне стен барака - а Шухов уже в гуще повседневных лагерных дел. Иван Денисович успел обновить номерок на одежде, получить «недокурок» у однобри-гадника Цезаря, стать свидетелем того, как у заключенных отбирают личные предметы одежды, пройти через предзонник и наконец оказаться за воротами лагеря. Здесь все служит застывшим свидетельством труда заключенных: деревообделочный завод, жилые бараки, новый клуб - все это построено заключенными для тех, кто на свободе («вольных»). В пути Шухов, чтобы отвлечься от «несвободных», «лагерных» мыслей, думает о переписке с женой и неприятно удивляется тому, как изменилась жизнь на воле. Там, в деревне, оказывается, тоже неволя: молодежь бежит в город, малочисленные мужики, вернувшиеся с фронта, на своей земле работать не хотят. Иван Денисович плохо представляет, чем займется в родной деревне после освобождения и как будет тянуть семью, если «прямую дорогу людям загородили».
За такими мыслями Шухов вместе с бригадой добрался до строительного объекта, где заключенных ждала работа: кого щиты сборных домов, кого начатая кирпичная кладка и т. д. Иван Денисович с любопытством изучает лица вокруг себя, словно заново узнавая однобригадников. С особым вниманием он присматривается к бригадиру, который для заключенных на работах - первое лицо. От личных качеств бригадира зависит многое. Шухову повезло с бригадиром Тюриным: он всегда готов прикрыть своих людей перед лагерным начальством, лишь бы те исправно выполняли задания и слушались его. Перед тем как получить задание, заключенные стараются улучить момент, чтобы отдохнуть, побыть наедине с собой, пообщаться с друзьями. Шухов, пользуясь временным затишьем, съел припрятанную в кармашке половинку пайки.
Как ни тянулась задержка перед работами, все же вскоре появился бригадир Тюрин и дал всем задание, включая и Шухова. Ивана Денисовича он направил вместе с латышом Кильдигсом утеплять машинный зал в одной из соседних построек (теплоэлектроцентраль), который предполагалось использовать как растворную и обогревалку сразу. Для утепления латыш предложил использовать припрятанный им толь, а Шухов, согласившись, придумал, как незаметно пронести рулон толя в растворную. Эта сценка рисует новые несправедливости лагерной жизни: здесь что ни сделай, как ни старайся выполнить задание - все равно окажешься кругом виноват! Всегда приходится бояться зуботычин от начальства, которое не дает ни положенных материалов, ни положенного инструмента на работы. И между тем ухитрялись заключенные сделать большое дело: вместе с их приходом заброшенная и никому не нужная ТЭЦ как бы проснулась.
Шухов между дел приметил, как бригадир, раздав задания, покинул заключенных и отправился «процентовку закрывать», т. е. отчитываться перед лагерным начальством о проделанной работе. Если удастся убедить, что его - 104-я - бригада постаралась на славу, тогда каждый заключенный получит вечером лишние 200 граммов пайки. «Двести грамм жизнью правят», недаром на них Беломорканал строился. А работа тем временем закипела, Шухов и иные (кавторанг) уже и забыли о своем желании полежать, вздремнуть: «сказано делать - значит, делай!», поэтому и относятся они к заданию со всей серьезностью. Хотя есть и такие («фитили»), которые норовят отлынить, перевалить свое дело на других. Но таких в 104-й бригаде мало. За работой и время быстрее идет: забывший о своем недомогании Шухов и не заметил, как настал обед.
Во время обеденного перерыва, пока не позвали в столовую, Шухов и другие работники сели отдохнуть и обогреться у печки. За разговорами заключенных раскрывается «долагерная» история Ивана Денисовича и его друзей. Выясняется, что многие из них, включая главного героя, попали сюда после того, как чудом уцелели в фашистском плену. Установка советской власти на то, что «в плен попадают только предатели», сломала жизнь многим героям войны. Кому-то из германских пленников повезло при проверке, а кто-то оказался в числе врагов у себя же в стране. Некоторых из однобригадников Шухова отправили в сталинские лагеря прямиком из концентрационных лагерей Гитлера. Самого Ивана Денисовича в контрразведке побоями вынудили признаться в шпионаже в пользу Германии, за что и дали срок. Шухов тяжело переживает несправедливость власти: те, кто воевал, - за решеткой, а те, кто от фрицев в лесу укрывался, - на воле.
И вновь автор рассказывает о жалкой лагерной пище, подчеркивая вместе с тем саму важность трапезы для всех заключенных. В подробностях сообщается, как готовится лагерная каша, сколько кому достается. Повар ведет счет мисок и норовит обмануть, а иногда и взаправду ошибается - тогда подозревает в обмане заключенных, которые хитростью хотят получить двойную порцию. Когда обнаружилась лишняя порция каши, помбригадира велел Шухову отнести миску Цезарю в контору. Там он стал свидетелем «опасного» разговора об искусстве: старый «двадцатилетник» доказывал Цезарю, что настоящее искусство должно быть не просто красивым - оно должно пробуждать в душе добрые чувства.
Вернувшись на объект, Шухов узнал радостную новость: бригадир «хорошо процентовку закрыл», а это означает, что теперь пять дней подряд бригаде будут хорошие пайки давать. Иван Денисович вместе со всей бригадой, собравшейся как большая семья, слушает рассказ бригадира о молодости и о том, как попал в лагеря, потому что «сын кулака». Удивлялся Шухов тому, что рассказывал Тюрин о своих злоключениях без жалости, словно о малознакомом человеке. Выслушав историю бригадира, заключенные как-то послушно и даже радостно принялись за работу. Задание было выполнено досрочно, и бригада раньше времени стала возвращаться в лагерь.
Заключенные стараются вернуться с объекта побыстрее, потому что по лагерным законам кто первым пришел - тот и хозяин. Задерживает конвой: не могут точно посчитать вернувшихся. Во время пересчета «по пять» Шухов затевает с кавторгангом разговор о месяце, раскрывающий приверженность Ивана Денисовича народным верованиям, которые умиляют читателя своей наивностью, хотя и кажутся дикостью (особенно из-за критики знающего астрономию капитана). Между тем охранники подняли переполох из-за того, что в 32-й бригаде недосчитали человека - шпиона-молдаванина. Наконец его нашли к радости остальных, которые уже успели порядком продрогнуть на морозе. Охрана подгоняет, иных проверяет - нет ли ножей, требует отдать собранную щепу, чтобы самим потом печку растопить и погреться. На вахте уже Шухов вспомнил про ножовку, случайно найденную на ТЭЦ, которую захватил с собой, чтоб сделать портновский ножичек. Пришлось с запозданием думать, как ее пронести мимо охраны. Иван Денисович упрятал ножовку в варежку, и старый надзиратель ничего не заподозрил.
Когда Шухов благополучно оказался внутри лагеря, он заспешил занять очередь у посылочной, где заключенные получали передачки с воли. Ивану Денисовичу, как он считал, повезло: перед ним было всего 15 человек, а это значило, что стоять придется до отбоя в ожидании, пока начальство «шмонает» посылки. Шухов ждал посылки не для себя, а для однобригадников. Сам он настрого запретил жене присылать что-нибудь с воли: нельзя отрывать от детей, да и бестолково это, так как здесь все равно «ополовинят».
Между тем наступило время ужина, и Шухов с остальными заключенными поспешил в столовую. Здесь ему едва удалось пробиться сквозь толпу к своим однобригадникам: иначе остался бы без еды. Автор вновь возвращается к рассказу о порядках на лагерной кухне, о нечестности и наглости поваров.
После ужина, пока оставалось немного времени перед отбоем, Шухов сбегал к латышу за самосадом и отнес пайку Цезарю в надежде, что тот с ним поделится, так как Денис Иванович занял для Цезаря очередь за посылкой. Шухов не обманулся: вся пайка досталась ему. Шухов радуется - повезло ему сегодня. А вот кавторангу не повезло: этого забирают в карцер на 10 суток за то, что назвал одного из охранников «несоветским человеком». А тем временем началась вечерняя проверка. Иван Денисович «прикрывал» Цезаря, чтобы у него охранники или же другие заключенные (кто на руку нечист) не растащили посылку.
Шухов радуется тому, как день прошел: ел много, работал споро, людям помог, не разболелся, хоть с утра и неможилось. Да и начальство не обижало. Иван Денисович поблагодарил Бога. Сосед по бараку Алешка-баптист, услышав это, завел разговор о том, что нельзя душу сдерживать, если она желает с Богом общаться: надо молитвы каждый день читать. Шухов возразил, что молитвы - казенный язык, язык начальников и бюрократов. Не может крестьянский сын так говорить, да и Бог на эти мольбы ничего не ответит. Поспорив с баптистом, Шухов остался при своем.
Из книги Каменный пояс, 1977 автора Корчагин Геннадий ЛьвовичМАРИЯ КЛЕНОВА ПЕРВЫЙ ДЕНЬ Рассказ Нет, Раису Васильевну это нисколько не затруднит. Только она не совсем уверена, устроит ли редакцию то, что думалось написать. А ей хотелось бы вспомнить самый первый день на элеваторе. Это было пятнадцать лет назад.К удивлению Раисы
Из книги Все произведения школьной программы по литературе в кратком изложении. 5-11 класс автора Пантелеева Е. В.«Станционный смотритель» (Повесть из цикла «Повести покойного Ивана Петровича Белкина») Пересказ Основные действующие лица:Рассказчик - мелкий чиновник.Самсон Вырин - станционный смотритель.Дуня - его дочь.Минский - гусар.Лекарь-немец.Ванька - мальчик, проводивший
Из книги автора«Муму» (Рассказ) Пересказ В Москве жила старая барыня, вдова, которую оставили все. Среди ее челяди выделялся один мужчина - богатырь, одаренный необычайной слой, но немой, служил он у барыни дворником. Звали этого богатыря Герасим. Привезли его к барыне из деревни.
Из книги автора«Кавказский пленник» (Рассказ) Пересказ IНа Кавказе служит офицером барин по имени Жилин. Ему приходит письмо от матери, в котором она пишет, что хочет повидаться с сыном перед смертью и, кроме того, нашла ему хорошую невесту. Тот решает ехать к матери.В ту пору на Кавказе
Из книги автора«Толстый и тонкий» (Рассказ) Пересказ На вокзале Николаевской железной дороги встретились два приятеля. Один толстый - Миша, а другой тонкий - Порфирий. Порфирий был с женой, сыном и кучей сумок, узлов и котомок. Друзья обрадовались встрече. Порфирий начал представлять
Из книги автора«Анна на шее» (Рассказ) Пересказ Основные действующие лица:Анна.Модест Алексеич - муж Ани.Петр Леонтьич - отец Ани.Петя и Андрюша - младшие братья Ани.Артынов - владелец дачного поселка, богач.Свадьба Ани и Модеста Алексеича проходит скромно. Чиновнику пятидесяти двух
Из книги автора«Макар Чудра» (Рассказ) Пересказ С моря дул прохладный осенний ветер. У моря перед костром сидел Макар Чудра, старый цыган, и его собеседник. Он сторожил свой табор, который раскинулся недалеко.Не обращая внимания на холодный ветер, он полулежал с распахнутым чекменем,
Из книги автора«Антоновские яблоки» (Рассказ) Пересказ Глава IРанняя осень приносит много работ мещанам-садоводам. Те нанимают мужиков - главным образом для сбора яблок, запах которых наполняет усадьбы. В праздничные дни мещане ведут бойкую торговлю - продают свой урожай белоголовым
Из книги автора«Господин из Сан-Франциско» (Рассказ) Пересказ Некий американский миллионер, имени которого никто не запомнил и которого поэтому автор называет «господином из Сан-Франциско», совершает путешествие на роскошном, напоминающем золотой чертог пароходе «Атлантида» в
Из книги автора«Цифры» (Рассказ) Пересказ Глава IНебольшое вступление, дающее краткое представление о содержании рассказа. Автор делится своими мыслями о детях и детстве, сетует на то, как трудно при воспитании детей быть рассудительным и «очень, очень умным дядей». Писатель как бы
Из книги автора«Косцы» (Рассказ) Пересказ У кромки молодого березового леса автор с попутчиком застают за работой косцов. Они привлекают внимание писателя своим благообразным видом, своей опрятностью и трудолюбием. Эти люди были беззаботны и дружны, что показывало их упоение от своего
Из книги автора«Гранатовый браслет» (Рассказ) Пересказ Главная героиня повести - Вера Николаевна Шеина, жена предводителя дворянства - приятно проводила время в компании сестры Анны у себя на приморской даче, ожидая скорого праздника - именин. На именины собралось не много гостей,
Из книги автора«Матренин двор» (Рассказ) Пересказ Рассказ открывает своеобразное предисловие. Это небольшое сугубо автобиографическое повествование о том, как автор после смягчения режима в 1956 г. (после XX съезда) уехал из Казахстана обратно в Россию. В поисках работы учителем
Из книги автора«Васюткино озеро» (Рассказ) Пересказ Это озеро не отыщешь ни на какой карте. Его нашел тринадцатилетний мальчишка и показал другим.Осенние дожди испортили воду, и поэтому бригаде рыбаков Григория Афанасьевича Щадрина пришлось уйти далеко в низовья Енисея. Потянулись
Из книги автора«Конь с розовой гривой» (Рассказ) Пересказ Автор начинает рассказ кратким повествованием о деревне своего детства и о растившей его бабушке. При этом он уделяет много внимания ее привычкам и особенностям поведения, тем самым показывая любовь старушки к внуку. Также это
Из книги автора«Уроки французкого» (Рассказ) Пересказ Главный герой этого рассказа - маленький мальчик, который жил с матерью в деревне, но из-за того, что там не было средней школы, мать отправила его учиться в райцентр. Мальчик трудно переживал разлуку с матерью, но понимал, что ему
Александр Солженицын
Один день Ивана Денисовича
Эта редакция является истинной и окончательной.
Никакие прижизненные издания её не отменяют.
А. Солженицын Апрель 1968 г.
В пять часов утра, как всегда, пробило подъем - молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.
Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два - на зоне, один - внутри лагеря.
И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки - выносить.
Шухов никогда не просыпал подъема, всегда вставал по нему - до развода было часа полтора времени своего, не казенного, и кто знает лагерную жизнь, всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптеркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку - тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное - если в миске что осталось, не удержишься, начнешь миски лизать. А Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира Кузёмина - старый был лагерный волк, сидел к девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет и своему пополнению, привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:
Здесь, ребята, закон - тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать.
Насчет кума - это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их - на чужой крови.
Всегда Шухов по подъему вставал, а сегодня не встал. Еще с вечера ему было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон чудилось - то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Все не хотелось, чтобы утро.
Но утро пришло своим чередом.
Да и где тут угреешься - на окне наледи наметано, и на стенах вдоль стыка с потолком по всему бараку - здоровый барак! - паутинка белая. Иней.
Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе ступни вместе. Он не видел, но по звукам все понимал, что делалось в бараке и в их бригадном углу. Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли одну из восьмиведерных параш. Считается, инвалид, легкая работа, а ну-ка, поди вынеси, не пролья! Вот в 75-й бригаде хлопнули об пол связку валенок из сушилки. А вот - и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить). Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир сейчас в хлеборезку пойдет, а бригадир - в штабной барак, к нарядчикам.
Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, - Шухов вспомнил: сегодня судьба решается - хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект «Соцбытгородок». А Соцбытгородок тот - поле голое, в увалах снежных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать - чтоб не убежать. А потом строить.
Там, верное дело, месяц погреться негде будет - ни конурки. И костра не разведешь - чем топить? Вкалывай на совесть - одно спасение.
Бригадир озабочен, уладить идет. Какую-нибудь другую бригаду, нерасторопную, заместо себя туда толкануть. Конечно, с пустыми руками не договоришься. Полкило сала старшему нарядчику понести. А то и килограмм.
Испыток не убыток, не попробовать ли в санчасти косануть, от работы на денек освободиться? Ну прямо все тело разнимает.
И еще - кто из надзирателей сегодня дежурит?
Дежурит - вспомнил: Полтора Ивана, худой да долгий сержант черноокий. Первый раз глянешь - прямо страшно, а узнали его - из всех дежурняков покладистей: ни в карцер не сажает, ни к начальнику режима не таскает. Так что полежать можно, аж пока в столовую девятый барак.
Вагонка затряслась и закачалась. Вставали сразу двое: наверху - сосед Шухова баптист Алешка, а внизу - Буйновский, капитан второго ранга бывший, кавторанг.
Старики дневальные, вынеся обе параши, забранились, кому идти за кипятком. Бранились привязчиво, как бабы. Электросварщик из 20-й бригады рявкнул:
Эй, фитили! - и запустил в них валенком. - Помирю!
Валенок глухо стукнулся об столб. Замолчали.
В соседней бригаде чуть буркотел помбригадир:
Василь Федорыч! В продстоле передернули, гады: было девятисоток четыре, а стало три только. Кому ж недодать?
Он тихо это сказал, но уж, конечно, вся та бригада слышала и затаилась: от кого-то вечером кусочек отрежут.
А Шухов лежал и лежал на спрессовавшихся опилках своего матрасика. Хотя бы уж одна сторона брала - или забило бы в ознобе, или ломота прошла. А то ни то ни сё.
Пока баптист шептал молитвы, с ветерка вернулся Буйновский и объявил никому, но как бы злорадно:
Ну, держись, краснофлотцы! Тридцать градусов верных!
И Шухов решился - идти в санчасть.
И тут же чья-то имеющая власть рука сдернула с него телогрейку и одеяло. Шухов скинул бушлат с лица, приподнялся. Под ним, равняясь головой с верхней нарой вагонки, стоял худой Татарин.
Значит, дежурил не в очередь он и прокрался тихо.
Ще - восемьсот пятьдесят четыре! - прочел Татарин с белой латки на спине черного бушлата. - Трое суток кондея с выводом!
И едва только раздался его особый сдавленный голос, как во всем полутемном бараке, где лампочка горела не каждая, где на полусотне клопяных вагонок спало двести человек, сразу заворочались и стали поспешно одеваться все, кто еще не встал.
За что, гражданин начальник? - придавая своему голосу больше жалости, чем испытывал, спросил Шухов.
С выводом на работу - это еще полкарцера, и горячее дадут, и задумываться некогда. Полный карцер - это когда без вывода.
Эта редакция является истинной и окончательной.
Никакие прижизненные издания ее не отменяют.
В пять часов утра, как всегда, пробило подъем – молотком об рельс у штабного барака. Перерывистый звон слабо прошел сквозь стекла, намерзшие в два пальца, и скоро затих: холодно было, и надзирателю неохота была долго рукой махать.
Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше, была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два – на зоне, один – внутри лагеря.
И барака что-то не шли отпирать, и не слыхать было, чтобы дневальные брали бочку парашную на палки – выносить.
Шухов никогда не просыпал подъема, всегда вставал по нему – до развода было часа полтора времени своего, не казенного, и кто знает лагерную жизнь, всегда может подработать: шить кому-нибудь из старой подкладки чехол на рукавички; богатому бригаднику подать сухие валенки прямо на койку, чтоб ему босиком не топтаться вкруг кучи, не выбирать; или пробежать по каптеркам, где кому надо услужить, подмести или поднести что-нибудь; или идти в столовую собирать миски со столов и сносить их горками в посудомойку – тоже накормят, но там охотников много, отбою нет, а главное – если в миске что осталось, не удержишься, начнешь миски лизать. А Шухову крепко запомнились слова его первого бригадира Куземина – старый был лагерный волк, сидел к девятьсот сорок третьему году уже двенадцать лет и своему пополнению, привезенному с фронта, как-то на голой просеке у костра сказал:
– Здесь, ребята, закон – тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать.
Насчет кума – это, конечно, он загнул. Те-то себя сберегают. Только береженье их – на чужой крови.
Всегда Шухов по подъему вставал, а сегодня не встал. Еще с вечера ему было не по себе, не то знобило, не то ломало. И ночью не угрелся. Сквозь сон чудилось – то вроде совсем заболел, то отходил маленько. Все не хотелось, чтобы утро.
Но утро пришло своим чередом.
Да и где тут угреешься – на окне наледи наметано, и на стенах вдоль стыка с потолком по всему бараку – здоровый барак! – паутинка белая. Иней.
Шухов не вставал. Он лежал на верху вагонки, с головой накрывшись одеялом и бушлатом, а в телогрейку, в один подвернутый рукав, сунув обе ступни вместе. Он не видел, но по звукам все понимал, что делалось в бараке и в их бригадном углу. Вот, тяжело ступая по коридору, дневальные понесли одну из восьмиведерных параш. Считается, инвалид, легкая работа, а ну-ка, поди вынеси, не пролья! Вот в 75-й бригаде хлопнули об пол связку валенок из сушилки. А вот – и в нашей (и наша была сегодня очередь валенки сушить). Бригадир и помбригадир обуваются молча, а вагонка их скрипит. Помбригадир сейчас в хлеборезку пойдет, а бригадир – в штабной барак, к нарядчикам.
Да не просто к нарядчикам, как каждый день ходит, – Шухов вспомнил: сегодня судьба решается – хотят их 104-ю бригаду фугануть со строительства мастерских на новый объект «Соцбытгородок». А Соцбытгородок тот – поле голое, в увалах снежных, и прежде чем что там делать, надо ямы копать, столбы ставить и колючую проволоку от себя самих натягивать – чтоб не убежать. А потом строить.
Там, верное дело, месяц погреться негде будет – ни конурки. И костра не разведешь – чем топить? Вкалывай на совесть – одно спасение.
Бригадир озабочен, уладить идет. Какую-нибудь другую бригаду, нерасторопную, заместо себя туда толкануть. Конечно, с пустыми руками не договоришься. Полкило сала старшему нарядчику понести. А то и килограмм.
Испыток не убыток, не попробовать ли в санчасти косануть, от работы на денек освободиться? Ну прямо все тело разнимает.
И еще – кто из надзирателей сегодня дежурит?
Дежурит – вспомнил: Полтора Ивана, худой да долгий сержант черноокий. Первый раз глянешь – прямо страшно, а узнали его – из всех дежурняков покладистей: ни в карцер не сажает, ни к начальнику режима не таскает. Так что полежать можно, аж пока в столовую девятый барак.
Вагонка затряслась и закачалась. Вставали сразу двое: наверху – сосед Шухова баптист Алешка, а внизу – Буйновский, капитан второго ранга бывший, кавторанг.
Старики дневальные, вынеся обе параши, забранились, кому идти за кипятком. Бранились привязчиво, как бабы. Электросварщик из 20-й бригады рявкнул:
– Эй, фитили! – и запустил в них валенком. – Помирю!
Валенок глухо стукнулся об столб. Замолчали.
В соседней бригаде чуть буркотел помбригадир:
– Василь Федорыч! В продстоле передернули, гады: было девятисоток четыре, а стало три только. Кому ж недодать?
Он тихо это сказал, но уж, конечно, вся та бригада слышала и затаилась: от кого-то вечером кусочек отрежут.
А Шухов лежал и лежал на спрессовавшихся опилках своего матрасика. Хотя бы уж одна сторона брала – или забило бы в ознобе, или ломота прошла. А то ни то ни се.
Пока баптист шептал молитвы, с ветерка вернулся Буйновский и объявил никому, но как бы злорадно:
– Ну, держись, краснофлотцы! Тридцать градусов верных!
И Шухов решился – идти в санчасть.
И тут же чья-то имеющая власть рука сдернула с него телогрейку и одеяло. Шухов скинул бушлат с лица, приподнялся. Под ним, равняясь головой с верхней нарой вагонки, стоял худой Татарин.
Значит, дежурил не в очередь он и прокрался тихо.
– Ще – восемьсот пятьдесят четыре! – прочел Татарин с белой латки на спине черного бушлата. – Трое суток кондея с выводом!
И едва только раздался его особый сдавленный голос, как во всем полутемном бараке, где лампочка горела не каждая, где на полусотне клопяных вагонок спало двести человек, сразу заворочались и стали поспешно одеваться все, кто еще не встал.