Николай васильевич гоголь. Записки сумасшедшего, главный герой, сюжет, история создания
Октября 3.
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера». Проклятая цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги – господи боже мой, да скорее Страшный суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, – не выдаст, седой черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: «Это», говорит, «докторский подарок»; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно: «Одолжите ножичка починить перышко», – а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы . Да, признаюсь, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент.
Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик. На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: «Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки». Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. «Но ему незачем в магазин, – я подумал, – верно, это его дочка». Я прижался к стенке. Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами… Господи, боже мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору. Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок: «Здравствуй, Меджи!» Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: «Грех тебе, Меджи!» Что за черт! я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. «Эге!» сказал я сам себе: «да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается». – «Нет, Фидель, ты напрасно думаешь», – я видел сам, что произнесла Меджи: «я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна». Ах ты ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более удивился, когда Меджи сказала: «Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не принес письма моего!» Да чтоб я не получил жалованъя! Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин. Оно, конечно, некоторые и купчики-конторщики и даже крепостной народ дописывает иногда; но их писание большею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога.
Это меня удивило. Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал. «Пойду-ка я», сказал я сам себе: «за этой собачонкою и узнаю, что она и что такое думает».
Я развернул свой зонтик и отправился за двумя дамами. Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. «Этот дом я знаю», сказал я сам себе. «Это дом Зверкова». Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников – как собак, один на другом сидит. Там есть и у меня один приятель, который хорошо играет на трубе. Дамы взошли в пятый этаж. «Хорошо», подумал я: «теперь не пойду, а замечу место и при первом случае не премину воспользоваться».
План пересказа
I. Чиновник собирается в департамент.
2. Первые признаки сумасшествия: по пути он слышит разговор двух собачек.
2. Воспоминания чиновника о встрече с директором департамента и его дочерью.
3. Поприщин находит письма собачек Фиделя и Меджи и читает их.
4. Он окончательно сходит с ума. Через три недели появляется в департаменте, где всех пугает.
5. Герой воображает себя королем Испании. Оказывается в сумасшедшем доме.
Пересказ
Повествование ведется от первого лица, в виде дневника чиновника.
Октября 3. В этот день случилось необыкновенное приключение. Я встал и поспешил одеться. Мне совсем не хотелось идти в департамент, потому что начальник при виде меня сделает кислую мину и скажет: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой?»
Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда увидеться с казначеем и выпросить хоть сколько-нибудь из жалованья. Надев старую шинель и взяв зонтик, я отправился под проливным дождем на службу. Тут я увидел подъехавшую к магазину карету. Это была карета директора. Из кареты выпорхнула его дочка. Ее собачонка Меджи осталась на улице. И тут я услышал, что с Меджи кто-то поздоровался. Это была другая собачонка, шедшая за дамами. Собаки стали разговаривать, из разговора я понял, что они даже переписываются между собой. Я был очень удивлен: «с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал».
Октября 4. Нарочно пришел пораньше в кабинет директора, перечинил все перья. «Наш директор должен быть очень умный человек. Весь кабинет его уставлен шкафами с книгами. Государственный человек». В половине второго случилось происшествие. В кабинет директора вошла его дочь София: «Платье на ней было белое, как лебедь... а как глянула: солнце, ей-богу, солнце!» Софи уронила платок, я бросился со всех ног, поднял его. «Святые, какой платок! тончайший, батистовый -амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством». Она поблагодарила, слегка усмехнулась и ушла.
Вечером, закутавшись в шинель, ходил к подъезду ее превосходительства, чтобы посмотреть, не выйдет ли. Но нет, не выходила.
Ноября 6. Взбесил начальник отделения. Подозвал меня и начал: «Что ты делаешь? Ведь ты волочишься за директорскою дочерью! Ну, посмотри на себя, подумай только, что ты? ведь ты нуль, более ничего». Да я плюю на него!.. Я дворянин... Мне еще сорок два года... Что ж ты себе забрал в голову, что, кроме тебя, уже нет вовсе порядочного человека? Дай-ка мне фрак, сшитый по моде, да повяжи я себе такой же, как ты, галстук, -тебе тогда не стать мне и в подметки. Достатков нет - вот беда.
Ноября 8. Был в театре. Очень смеялся. Очень забавные пьесы пишут ныне сочинители. Когда пела одна актриса, вспомнил о той: «...эх, канальство!., ничего, ничего... молчание».
Ноября 9. В департаменте будто бы не заметили моего прихода. Опять проходил мимо директорской квартиры, но никого не было. После обеда лежал на кровати.
Ноября 11. Сегодня сидел в кабинете директора, починил двадцать три пера и мечтал: «Хотелось бы мне рассмотреть поближе жизнь этих господ, что они делают в своем кругу, - вот что бы мне хотелось узнать». Хотелось бы мне заглянуть в будуар дочки директора, в спальню...» Сегодня пришла мысль перехватить переписку тех двух собачонок. Однажды я даже подозвал к себе Меджи, попросил рассказать, что знает про барышню, но та будто бы не слышала. Завтра допрошу Фидель и перехвачу письма, которые писала к ней Меджи.
Ноября 12. В два часа пополудни отправился к Фидель, чтобы допросить. Позвонил в дверь, вышла девочка, сказал, что нужно поговорить с ее собачонкой, но схватить ее не удалось. Увидел в углу лукошко. Подошел к нему, перерыл и вытащил связку маленьких бумаг. Бросился бежать. Девчонка приняла меня за сумасшедшего.
Ноября 13. Из переписки собачек герой узнает, что его директор честолюбец, поскольку переживал, дадут ему ленточку или не дадут, что Софи ездила на бал и приехала уже под утро, бледная и утомленная. Далее он выясняет, что к Софи приходил молодой камер-юнкер Теплов, она была очень взволнована и радостна. Они очень долго болтали, обсуждая общих знакомых. Чиновник читает и о себе: он, с точки зрения собачки, «урод, совершенная черепаха в мешке», Софи не может удержаться от смеха, когда смотрит на него. Еще Меджи пишет, что камер-юнкер теперь бывает у них каждый день, Софи влюблена, а папа весел, потому что непременно хочет видеть дочь замужем за генералом, или за камер-юнкером, или за военным полковником.
Наш герой взбешен, раздосадован. Возмущается тем, что, как только найдешь себе «бедное богатство», все достается либо камер-юнкерам, либо генералам. Очень желает сделаться генералом, чтобы «сказать им, что плюю на вас обоих». Изорвал в клочки все письма.
Декабря 3. Размышляет о том, отчего он титулярный советник? «Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь титулярным советником? Может быть, я сам не знаю, кто я таков». Мечтает стать генералом, чтобы посмотреть, что тогда скажут красавица и ее папа.
Декабря 5. Все утро читал газеты. Узнал, что в Испании престол упразднен, какая-то донна должна взойти на престол. Говорят, что у них нет короля. Предполагает, что король есть, только он где-нибудь скрывается.
Декабря 8. Хотел идти в департамент, но всякие размышления удержали. Весь день был рассеян, лежал на кровати и рассуждал о делах Испании.
Год 2000 апреля 43 числа. Торжествует: «В Испании есть король. Он отыскался. Этот король я». Объявил об этом Марфе, та чуть не умерла со страху. В департамент не пошел: «Черт с ним! Нет, приятели, теперь не заманите меня; я не стану переписывать гадких бумаг ваших!»
Мартобря 86 числа. Между днем и ночью. Приходил экзекутор с работы по поводу трехнедельного отсутствия в департаменте. Пришел для шутки в департамент, ни на кого не глядя, не извиняясь, сел на свое место, никого не замечал. Перед ним положили какие-то бумаги, но он и пальцем не притронулся.
Все засуетились, сказали, что директор идет. Многие побежали показать себя; все застегнули пуговицы, но он оставался неподвижен: «Что за директор! чтобы я встал перед ним — никогда! Какой он директор? Он пробка, а не директор».
Ему подсунули бумагу расписаться, а он на самом главном месте, где должен подписываться директор, черкнул: «Фердинанд VIII». Вокруг воцарилось молчание, но наш герой сделал знак, что не нужно никакого подданичества, и вышел.
Затем пошел в директорскую квартиру, проник к Софии и испугал ее. Заявил, что он испанский король, их ожидает большое счастье, и никто не посмеет им помешать. Потом вышел и думал о том, что женщина - это коварное существо и влюблена она в черта.
Никоторого числа. День был без числа. Ходил тайно по Невскому проспекту. Видел проезжающего государя императора. Все сняли шапки, и он вместе с ними. Решил не открываться при всех, что он испанский король, а сначала представиться ко двору. Для этого заперся в комнате и начал делать из нового вицмундира королевскую мантию. Изрезал весь вицмундир ножницами.
Числа не помню. Месяца тоже не было. Было черт знает что такое. «Мантия готова». Ожидает депутатов из Испании с часу на час.
Мадрид. Февруарий тринадцатый. Увозят в психиатрическую больницу, но он думает, что это прибыли депутаты из Испании, и он оказался в этой стране. Его бьют палками, а он считает, что это рыцарский обычай. Описывается бред сумасшедшего: «Китай и Испания — это одно и то же; Луна делается в Гамбурге; мы не видим своих носов, потому что они живут на Луне; нужно спасать Луну, потому что Земля хочет сесть на нее» и пр.
Январь того же года, случившийся после февраля. Не может понять, что это за земля в Испании. Побрили голову несмотря на то, что сопротивлялся. Лили на голову холодную воду. Вероятно, попал в руки инквизиции. «Англичанин большой политик. Он везде юлит. Это уже известно всему свету, что когда Англия нюхает табак, то Франция чихает».
Число 25. Великий инквизитор вошел в комнату. Наш герой спрятался под стул. Тот стал звать: «Поприщин!» - я ни слова. Потом: «Аксентий Иванов! титулярный советник! дворянин!.. Фердинанд VIII, король испанский!» Поприщин хотел высунуть голову, но передумал, побоявшись, что опять будут лить холодную воду на голову. Выгнали из-под стула палкою, которая очень больно бьется.
Число 34, Месяца Февраль года 349. «Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! Что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня?.. Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится передо мною... Матушка, спаси своего бедного сына! урони слезинку на его бедную головушку! посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своего бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! Матушка! пожалей о своем бедном дитятке!.. А знаете ли, что у алжирского дея под самым носом шишка?»
В 1835 году в Санкт-Петербурге вышел сборник «Арабески», в котором была напечатана повесть Николая Гоголя «Клочки из записок сумасшедшего». Она была написана под влиянием цикла Владимира Одоевского «Дом сумасшедших». Позже Гоголь поменял название произведения и включил его в «Петербургские повести».
Первоначально Николай Васильевич собирался создать комедийную пьесу из жизни чиновников. Об этом говорят сохранившиеся наброски. Но затем писатель изменил замысел и выбрал форму дневника мелкого чиновника Аксентия Ивановича Поприщина. О всех событиях в повести мы узнаем только из записей этого человека.
Главному герою сорок два года, но семьей до сих пор не обзавелся. Поприщин имеет чин титулярного советника, как и другой известный гоголевский персонаж – Акакий Акакиевич Башмачкин . Основные служебные обязанности чиновника заключаются в очинке перьев для директора департамента.
Поприщин постоянно нуждается в деньгах и надеется выпросить у казначея небольшую сумму в счет жалования, стыдится своей старой шинели из плохого сукна. Аксентий Иванович сокрушается, что не имеет тех доходов, которые есть у чиновников в губернских ведомствах, где предлагают взятки. Раздражает его и начальник отделения, который постоянно делает замечания.
Дворянское происхождение Поприщина является предметом его гордости. Аксентий Иванович считает, что только дворяне могут писать правильно, у остальных «писание большею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога» . Поначалу Аксентий Иванович восхищается директором: «Да, не нашему брату чета! Государственный человек» . А влюбленность в его дочь Софи вносит в дневник лирическую нотку. Но полностью признаться в нахлынувших чувствах Поприщин не может даже себе.
Досуг типичного мелкого служащего сводится к лежанию на диване, чтению журнала «Северная пчела» и посещению театра. Казалось бы, в его поведении нет ничего странного. Но уже первые записи в дневнике дают повод усомниться в психическом здоровье автора. Начальник обвиняет Поприщина в глупых ошибках, которые сильно запутывают дело. Кроме того, Аксентий Иванович в последнее время начинает слышать и видеть то, чего никто не видит и не слышит.
Психическое расстройство главного героя прогрессирует. Поприщин разговаривает с собаками Меджи и Фидель, читает их переписку, из которой узнает о предстоящей свадьбе Софи. Ее избранником стал молодой камер-юнкер Теплов. После этой новости настроение Поприщина резко меняется. Он впадает в отчаяние и возмущается несправедливостью жизни, в которой все лучшее достается генералам и камер-юнкерам. Герой с горечью восклицает: «Отчего я титулярный советник?» Теперь директор не вызывает у чиновника восхищения. Поприщин называет его масоном и сравнивает с глупой пробкой. Титулярный советник хочется стать генералом, чтобы отомстить всем обидчикам.
Поприщин полностью погружается в мир своих фантазий, перестает ходить на работу. Ему вдруг становятся интересны проблемы с испанским престолом, на который никак не могут найти претендента. Несчастный воображает себя испанским королем и всем объявляет об этом. Даже шьет себе из парадного мундира королевскую мантию. В итоге Поприщина помещают в психиатрическую клинику, которую он воспринимает в соответствии со своим больным воображением.
Интересно, что специалисты высоко оценили достоверность, с которой Гоголь описал развитие болезни Поприщина, хотя сам писатель не стремился к точным медицинским формулировкам. Зависть и уязвленное самолюбие, маниакальное желание занять в свете высокое положение приводят героя повести к паранойе.
Парадоксально, но развитие болезни расширяет сознание Поприщина, поднимает его к значительным духовным высотам. Считая себя королем Испании, герой оказывается гуманным и справедливым правителем. Он с королевским достоинством и христианским терпением принимает мучения, которым его подвергают в лечебнице. Изменение представления о пространстве и времени не только свидетельствует о спутанном сознании, но и о мудром понимании скоротечности бытия, главенстве жизненных законов.
Под видом бреда сумасшедшего писатель показал духовное убожество и нравственную пустоту чиновничьей среды. Многие высказывания о царящих там порядках были довольно смелыми и в первых изданиях изъяты цензурой. Богатый канцеляризмами язык, описание внешности и поведения служащих департамента взяты из личного опыта службы самого Гоголя.
Фамилия героя была выбрана Николаем Васильевичем преднамеренно. Поиски своего поприща, места в жизни, попытка вырваться из порочного круга приводят чиновника в сумасшедший дом. Завершает произведение отчаянный крик о помощи и трогательное обращение к матери.
- «Записки сумасшедшего», краткое содержание повести Гоголя
- «Портрет», анализ повести Гоголя, сочинение
Октября 3.
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно, и когда Мавра принесла мне вычищенные сапоги, я спросил, который час. Услышавши, что уже давно било десять, я поспешил поскорее одеться. Признаюсь, я бы совсем не пошел в департамент, зная заранее, какую кислую мину сделает наш начальник отделения. Он уже давно мне говорит: «Что это у тебя, братец, в голове всегда ералаш такой? Ты иной раз метаешься как угорелый, дело подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет, в титуле поставишь маленькую букву, не выставишь ни числа, ни номера». Проклятая цапля! он, верно, завидует, что я сижу в директорском кабинете и очиниваю перья для его превосходительства. Словом, я не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с казначеем и авось-либо выпросить у этого жида хоть сколько-нибудь из жалованья вперед. Вот еще создание! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги – господи боже мой, да скорее Страшный суд придет. Проси, хоть тресни, хоть будь в разнужде, – не выдаст, седой черт. А на квартире собственная кухарка бьет его по щекам. Это всему свету известно. Я не понимаю выгод служить в департаменте. Никаких совершенно ресурсов. Вот в губернском правлении, гражданских и казенных палатах совсем другое дело: там, смотришь, иной прижался в самом уголку и пописывает. Фрачишка на нем гадкий, рожа такая, что плюнуть хочется, а посмотри ты, какую он дачу нанимает! Фарфоровой вызолоченной чашки и не неси к нему: «Это», говорит, «докторский подарок»; а ему давай пару рысаков, или дрожки, или бобер рублей в триста. С виду такой тихенький, говорит так деликатно: «Одолжите ножичка починить перышко», – а там обчистит так, что только одну рубашку оставит на просителе. Правда, у нас зато служба благородная, чистота во всем такая, какой вовеки не видеть губернскому правлению: столы из красного дерева, и все начальники на вы . Да, признаюсь, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент.
Я надел старую шинель и взял зонтик, потому что шел проливной дождик. На улицах не было никого; одни только бабы, накрывшись полами платья, да русские купцы под зонтиками, да курьеры попадались мне на глаза. Из благородных только наш брат чиновник попался мне. Я увидел его на перекрестке. Я, как увидел его, тотчас сказал себе: «Эге! нет, голубчик, ты не в департамент идешь, ты спешишь вон за тою, что бежит впереди, и глядишь на ее ножки». Что это за бестия наш брат чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру: пройди какая-нибудь в шляпке, непременно зацепит. Когда я думал это, увидел подъехавшую карету к магазину, мимо которого я проходил. Я сейчас узнал ее: это была карета нашего директора. «Но ему незачем в магазин, – я подумал, – верно, это его дочка». Я прижался к стенке. Лакей отворил дверцы, и она выпорхнула из кареты, как птичка. Как взглянула она направо и налево, как мелькнула своими бровями и глазами… Господи, боже мой! пропал я, пропал совсем. И зачем ей выезжать в такую дождевую пору. Утверждай теперь, что у женщин не велика страсть до всех этих тряпок. Она не узнала меня, да и я сам нарочно старался закутаться как можно более, потому что на мне была шинель очень запачканная и притом старого фасона. Теперь плащи носят с длинными воротниками, а на мне были коротенькие, один на другом; да и сукно совсем не дегатированное. Собачонка ее, не успевши вскочить в дверь магазина, осталась на улице. Я знаю эту собачонку. Ее зовут Меджи. Не успел я пробыть минуту, как вдруг слышу тоненький голосок: «Здравствуй, Меджи!» Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: «Грех тебе, Меджи!» Что за черт! я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. «Эге!» сказал я сам себе: «да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается». – «Нет, Фидель, ты напрасно думаешь», – я видел сам, что произнесла Меджи: «я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна». Ах ты ж, собачонка! Признаюсь, я очень удивился, услышав ее говорящею по-человечески. Но после, когда я сообразил все это хорошенько, то тогда же перестал удивляться. Действительно, на свете уже случилось множество подобных примеров. Говорят, в Англии выплыла рыба, которая сказала два слова на таком странном языке, что ученые уже три года стараются определить и еще до сих пор ничего не открыли. Я читал тоже в газетах о двух коровах, которые пришли в лавку и спросили себе фунт чаю. Но, признаюсь, я гораздо более удивился, когда Меджи сказала: «Я писала к тебе, Фидель; верно, Полкан не принес письма моего!» Да чтоб я не получил жалованъя! Я еще в жизни не слыхивал, чтобы собака могла писать. Правильно писать может только дворянин. Оно, конечно, некоторые и купчики-конторщики и даже крепостной народ дописывает иногда; но их писание большею частью механическое: ни запятых, ни точек, ни слога.
Это меня удивило. Признаюсь, с недавнего времени я начинаю иногда слышать и видеть такие вещи, которых никто еще не видывал и не слыхивал. «Пойду-ка я», сказал я сам себе: «за этой собачонкою и узнаю, что она и что такое думает».
Я развернул свой зонтик и отправился за двумя дамами. Перешли в Гороховую, поворотили в Мещанскую, оттуда в Столярную, наконец к Кокушкину мосту и остановились перед большим домом. «Этот дом я знаю», сказал я сам себе. «Это дом Зверкова». Эка машина! Какого в нем народа не живет: сколько кухарок, сколько приезжих! а нашей братьи чиновников – как собак, один на другом сидит. Там есть и у меня один приятель, который хорошо играет на трубе. Дамы взошли в пятый этаж. «Хорошо», подумал я: «теперь не пойду, а замечу место и при первом случае не премину воспользоваться».
Октября 4.
Сегодня середа, и потому я был у нашего начальника в кабинете. Я нарочно пришел пораньше и, засевши, перечинил все перья. Наш директор должен быть очень умный человек. Весь кабинет его уставлен шкафами с книгами. Я читал название некоторых: все ученость, такая ученость, что нашему брату и приступа нет: все или на французском, или на немецком. А посмотреть в лицо ему: фу, какая важность сияет в глазах! Я еще никогда не слышал, чтобы он сказал лишнее слово. Только разве, когда подашь бумаги, спросит: «Каково на дворе?» – «Сыро, ваше превосходительство!» Да, не нашему брату чета! Государственный человек. Я замечаю, однако же, что он меня особенно любит. Если бы и дочка… эх, канальство!.. Ничего, ничего, молчание! Читал «Пчелку». Эка глупый народ французы! Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-богу, их всех, да и перепорол розгами! Там же читал очень приятное изображение бала, описанное курским помещиком. Курские помещики хорошо пишут. После этого заметил я, что уже било половину первого, а наш не выходил из своей спальни. Но около половины второго случилось происшествие, которого никакое перо не опишет. Отворилась дверь, я думал, что директор, и вскочил со стула с бумагами; но это была она, она сама! Святители, как она была одета! платье на ней было белое, как лебедь: фу, какое пышное! а как глянула: солнце, ей-богу, солнце! Она поклонилась и сказала: «Папа здесь не было?» Ах, ай, ай! какой голос! Канарейка, право, канарейка! «Ваше превосходительство, – хотел я было сказать, – не прикажите казнить, а если уже хотите казнить, то казните вашею генеральскою ручкою». Да, черт возьми, как-то язык не поворотился, и я сказал только: «Никак нет-с». Она поглядела на меня, на книги и уронила платок. Я кинулся со всех ног, подскользнулся на проклятом паркете и чуть-чуть не расклеил носа, однако ж удержался и достал платок. Святые, какой платок! тончайший, батистовый – амбра, совершенная амбра! так и дышит от него генеральством. Она поблагодарила и чуть-чуть усмехнулась, так что сахарные губки ее почти не тронулись, и после этого ушла. Я еще час сидел, как вдруг пришел лакей и сказал: «Ступайте, Аксентий Иванович, домой, барин уже уехал из дому». Я терпеть не могу лакейского круга: всегда развалится в передней, и хоть бы головою потрудился кивнуть. Этого мало: один раз одна из этих бестий вздумала меня, не вставая с места, потчевать табачком. Да знаешь ли ты, глупый холоп, что я чиновник, я благородного происхождения. Однако ж я взял шляпу и надел сам на себя шинель, потому что эти господа никогда не подадут, и вышел. Дома большею частию лежал на кровати. Потом переписал очень хорошие стишки: «Душеньки часок не видя, Думал, год уж не видал; Жизнь мою возненавидя, Льзя ли жить мне, я сказал». Должно быть, Пушкина сочинение. Ввечеру, закутавшись в шинель, ходил к подъезду ее превосходительства и поджидал долго, не выйдет ли сесть в карету, чтобы посмотреть еще разик, – но нет, не выходила.