Летописи, архивы и археология против «официальной истории». «Новгородский погром. Новгородский погром: одна из самых мрачных страниц российской истории

В более чем тысячелетней истории Великого Новгорода известно немало драматических страниц и крутых поворотов. Однако события зимы 1570 года повергли в ужас даже подданных царя Ивана Грозного, уже успевших натерпеться от него злодеяний. «Опричный разгром» второго по значению города Русского государства во многом стал роковым для судьбы уникальной новгородской культуры и навсегда остался, пожалуй, самым трагическим эпизодом этого мрачного царствования.

В обстоятельствах той трагедии очень многое остается неясным, а порой и просто загадочным. Крутой нрав, вспыльчивость и жестокость Ивана IV хорошо известны. В борьбе с подлинными и мифическими врагами он не останавливался ни перед чем. Но никогда ни до, ни после той зимы его гнев не обращался без разбора почти на все социальные слои огромной территории, какой была в XVI веке новгородская земля. К великому сожалению историков, опричные архивы Ивана Грозного, в том числе и многочисленные следственные дела «об изменах», не сохранились.

До наших дней дошли лишь названия некоторых из них. Вот как выглядит заголовок новгородского дела из Описи Посольского приказа: «Статейной список из сыскного из изменного дела… на ноугородцкого архиепискупа на Пимина и на новогородцких дьяков, и на подъячих, и на гостей, и на владычних приказных, и на детей боярских… о здаче Великаго Новагорода и Пскова, что архиепископ Пимин хотел с ними Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси хотели злым умышлением извести, а на государство посадити князя Владимира Андреевича».

Судя по этому пространному названию, больше похожему на обвинительное заключение, в Новгороде составился грандиозный заговор, в который оказалась вовлечена чуть ли не вся без исключения городская элита — сотни человек, причем злоумышленники ставили перед собой сразу две необычайно масштабные и не очень совместимые одна с другой цели! Чем же было «новгородское дело»: плодом больного воображения царя, удобным поводом для расправы с политическими противниками? А может быть, какой-то заговор действительно существовал?

Конец Новгородской республики

Новгород был настолько не похож на Москву, что некоторые историки считали возможным говорить об особой, «северной русской народности», или, выражаясь более современно, — «цивилизации», развивавшейся параллельно той, что существовала в Северо-Восточной Руси. Уже к XIII веку новгородская аристократия сумела победить в упорной борьбе с княжеской властью. В результате на огромной территории, от Кольского полуострова до Урала, сложилось политическое устройство, получившее у историков название «феодальной республики». Во главе ее стоял новгородский архиепископ, чьи полномочия серьезно ограничивались городской верхушкой — Советом господ. Немалую роль играло и знаменитое вече — та самая демократическая «вольница», которая была столь любима многими писателями и историками, видевшими в ней альтернативу московскому самодержавию.

К XV веку Новгород стал наиболее экономически и культурно развитой частью русских земель. Значение города было в то время столь велико, что многие иностранные географические руководства утверждали, что именно он, а не Москва является «главным городом» Руси. При этом Новгород никогда не владел собственным сильным войском. Не имея ни ресурсов, ни потребности в территориальном расширении, «республика» неминуемо должна была оказаться между жерновами экспансионистских устремлений агрессивных и стремительно растущих соседей — Москвы и Литвы. В 1471 году властный и решительный московский великий князь Иван III, дед Ивана Грозного, разгромил новгородское ополчение в битве на реке Шелонь. Новгородцы вынуждены были присягнуть на верность великому князю.

А спустя еще семь лет вечевой колокол был торжественно снят и увезен в Москву, а древние порядки упразднены. Отныне Новгородом управляли московские наместники. Великий князь обещал «не вступаться» в земли новгородской знати, но слова своего, разумеется, не сдержал. Тысячи новгородских дворян и купцов были репрессированы, лишены своих владений, перешедших в казну, и переселены в центрально-русские уезды. На освободившиеся земли переселялись московские служилые люди, дворы в Новгороде получали и крупные московские купцы («гости»), взявшие в свои руки наиболее прибыльные отрасли городской экономики. Кроме того, Иван III постарался превратить Новгород в настоящую крепость по подобию Москвы. Именно по его повелению в городе был построен прекрасно сохранившийся до наших дней Детинец из красного кирпича.

Стало ли присоединение к Москве благом для Новгорода — вопрос сложный. Но в жизни Московского государства покорение соседа-конкурента, безусловно, сыграло очень значительную роль. Обосновавшиеся здесь помещики составили наиболее боеспособную часть дворянского войска — тяжеловооруженную конницу («кованую рать»). Не будь Новгород частью Московского государства, и Иван Грозный не смог бы и помышлять об активной политике на западных рубежах Руси.

Поддержка местного дворянства стала для него особенно важной во время Ливонской войны. Поначалу очень удачная (русским полкам удалось быстро разгромить Ливонский орден, занять значительную часть Прибалтики, взять Полоцк), к середине 1560-х годов война превратилась в затяжную череду относительных успехов и поражений в борьбе с Литвой и ее союзником — Крымом. В разгар войны, в 1565 году, царь принял необычное решение о разделении страны на две части — «земщину» и «опричнину». Впрочем, начавшиеся конфискации, ссылки и казни уже через полтора года были приостановлены — Иван IV явно нуждался в том, чтобы «земщина» поддержала продолжение войны и приняла на себя грандиозные расходы по ее ведению. На спешно созванном Соборе представители русской элиты (среди которых было немало новгородцев) заявили, что они «на его государево дело готовы».

Заручившись поддержкой подданных и нового союзника — шведского короля Эрика XIV, Иван Васильевич осенью 1567 года во главе огромного войска выступил в поход на Ригу. Однако в этот решительный момент царь получил некие известия, не только заставившие его отменить поход и вернуться в Москву, но и спровоцировавшие новый виток репрессий. Именно с этого момента опричный террор приобрел наиболее устрашающие, разнузданные формы, нарастая как снежный ком. Спустя два года после его начала лавина накрыла Новгород.

В поисках врагов

Для историков, занимающихся эпохой Ивана Грозного, нет, пожалуй, проблемы более дискуссионной, чем смысл опричнины. В попытках найти ей рациональное объяснение высказывались самые различные суждения. По укоренившейся в массовом сознании версии, опричнина имела цель сломить сопротивление боярской аристократии, якобы препятствовавшей в своекорыстных интересах консолидации страны. Именно борьбой с боярской «изменой» объяснял свою политику сам Иван Грозный. Только вот ни опричным следователям, ни историкам так и не удалось обнаружить никаких сколько-нибудь достоверных свидетельств о заговорах, хотя бы немного соответствовавших по своим масштабам репрессиям. Да, был глухой ропот в среде элиты, недовольной нежеланием царя считаться с неписаными нормами обращения со своими подданными, были и высокопоставленные перебежчики на сторону врага (самым известным из них стал князь Андрей Курбский). И все же террор был скорее причиной недовольства, чем его следствием. Да и затронул он не только аристократию, большинство представителей которой, к слову сказать, были совершенно лояльными слугами царя.

Но если опричнина не была ответом на реальную «измену», то, может быть, она стала средством пресечения самой возможности оппозиции политике самодержца со стороны элиты? Такое объяснение кажется более основательным. Известный историк Р.Г. Скрынников провел в свое время интересную параллель между опричниной и политикой массовых переселений местных элит, которую использовали предки Ивана Грозного на вновь присоединенных к Москве территориях — в Смоленске, и особенно Новгороде. Следуя примеру отца и деда, многочисленными конфискациями и опалами царь прежде всего разрушал прочные, вековые социальные связи — родственные, «клановые», — которые сплачивали русское общество (как и любое традиционное общество), делали его устойчивым и не поддающимся легкому манипулированию. Эту-то вязкую среду, способную уступать грубому давлению, не разрушаясь, и готовую в любой момент ощетиниться в ответ на агрессию, видимо, и не выносил царь Иван, как не терпел ее гораздо позже и Петр I. И не зря репрессиям подвергались не «бояре» вообще — уничтожались целые кланы от возглавлявших их столпов аристократии до слуг, холопов, а порой даже зависимых крестьян! Если же уничтожение не считалось необходимым, они перетасовывались, как колода карт, ведь власти, которая претендует на неограниченность, гораздо проще иметь дело с отдельными людьми, чем с сообществами. За то же самое, при всей своей внешней благочестивости, не любил царь и церковь — еще более стойкий и неуправляемый организм.

Постоянно присутствовал в действиях Ивана Грозного еще один, не всегда понятный современному человеку смысл — сакрально-символический. Жертвы террора подвергались не механическому уничтожению, но прежде всего символическому поруганию. Целью было не банальное физическое убийство (ведь для религиозного сознания средневекового человека смерть тела отнюдь не являлась настолько важной, как для большинства современных людей), а уничтожение личности в более глубоком, социальном и, может быть, даже душевном смысле.

Отсюда эти кажущиеся избыточными ритуалы, которые сопровождали репрессии. Вот как, например, описывали очевидцы казнь одного из видных государственных деятелей, боярина Ивана Петровича Федорова-Челяднина. Иван Грозный приказал ему облечься в царские одежды и сесть на трон. Затем, преклонив перед ним колени, царь сказал: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московским и занять мое место: вот ты ныне великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал». После этого он сам убил боярина кинжалом, а труп «протащили за ноги по всему кремлю к городу, и он брошен был на середине площади, являя жалкое зрелище для всех». Запрет хоронить тело казненного, конечно, имел цель нанести ущерб его душе.

Эта карнавальная, то есть языческая, по сути, стихия, в которую погрузился царь Иван вместе со своим окружением, отнюдь не была фарсом или сумасбродством — она была устрашающе серьезна. Ярким ее проявлением стало устройство опричного двора в Александровской слободе по подобию монастыря. «Рано поутру царь с фонарем на руке лез на колокольню, — пишет Р.Г. Скрынников, — где его ждал «пономарь» Малюта Скуратов. Они трезвонили в колокола, созывая прочих «иноков» в церковь. На «братьев», не явившихся на молебен к четырем часам утра, царь-игумен накладывал епитимью. Служба продолжалась с небольшим перерывом от четырех до десяти часов. Иван с сыновьями усердно молился и пел в церковном хоре. Из церкви все отправлялись в трапезную. Каждый имел при себе ложку и блюдо. Пока братья питались, игумен смиренно стоял подле них». Уподобляясь духовному наставнику, царь получал возможность добавить к своим полномочиям «самодержца», и без того пронизанным сакральным смыслом, право «духовного наставничества». Вероятно, хотя это может показаться диким, что, перемещаясь из трапезной в застенок, он считал пытки и казни лишь закономерным проявлением такого мудрого наставничества.

Пытаясь подойти к действиям Ивана Грозного со своими, рационалистическими мерками, историки редко придают должное значение его мироощущению, в котором и без того непривычная для нас ментальность другой эпохи была отягощена личными психологическими проблемами. В результате в их трудах появляются очень умозрительные конструкции, согласно которым Иван Грозный боролся, скажем, с остатками «удельной децентрализации» или с «экономической независимостью церкви». Да, наверное, такие интерпретации не лишены смысла. Однако как бледны они по сравнению с реальностью!

Но вернемся к драматическим событиям 1567 года. Считается, что подозрения царя, которые заставили его прервать поход на Ригу, были вызваны сведениями о якобы сложившемся в среде недовольных опричниной «земских» бояр заговоре. Целью его было то ли выдать царя польскому королю Сигизмунду III, то ли возвести на трон двоюродного брата царя и единственного, помимо сыновей Ивана, законного претендента — князя Владимира Андреевича Старицкого. Именно такое двойное обвинение было, как мы уже знаем, предъявлено позже и новгородцам.

Польский монарх действительно пытался склонить некоторых московских бояр к измене, направляя им письма, оказавшиеся в руках царя. И без того мнительному и подверженному мании преследования Ивану Васильевичу недоставало лишь последнего толчка. Им стало некое вынужденное признание, которое уже во время похода царь выслушал от своего брата. О его содержании мы можем только догадываться. Простая логика говорит, что если бы Владимир Старицкий действительно имел серьезные поползновения на трон, он вряд ли стал бы откровенничать с царем. В реальности заговора заставляет усомниться и тот факт, что Владимир Андреевич поначалу не подвергся никакому наказанию и лишь был удален подальше от Москвы.

Первая волна репрессий обрушилась на московские боярские кланы. В 1568 году без всякого суда и следствия были убиты сотни человек. Поднявший голос против казней московский митрополит Филипп (Колычев) был низложен и заточен в одном из тверских монастырей. Однако массовые расправы лишь подстегнули подозрительность царя. Под жестокими пытками подозреваемые готовы были оговорить и себя, и кого угодно еще. Круг подозреваемых расширялся: в него попали уже некоторые приближенные к царю опричники. Усугубили положение неожиданная сдача литовцам неприступной крепости Изборск и, как ни странно, свержение с престола союзника Москвы шведского короля Эрика XIV. Внутренняя политика полубезумного Эрика очень сильно напоминала действия царя Ивана: те же жестокие репрессии, тот же страх перед собственными подданными. Опасаясь их мятежа, король просил русских послов помочь ему бежать в Московию. Но не успел. В сентябре 1568 года братья при поддержке жителей Стокгольма низложили Эрика и заточили его в крепость. Аналогии напрашивались сами собой, и судьба Владимира Старицкого была окончательно решена. Он был вызван в Александровскую слободу, обвинен по наскоро сфабрикованному делу в попытке отравления царя и убит вместе с женой и девятилетней дочерью (всех их заставили выпить яд). А вскоре по первому зимнему пути спешно собранная опричная армия (6—7 тысяч человек) двинулась из Слободы в поход на Новгород.

Кровавая расправа

Почему в сознании царя угроза со стороны брата соединилась с идеей о новгородском отступничестве? Старицкие князья имели прочные и давние связи с новгородским дворянством. Но одно это вряд ли могло стать поводом к столь серьезным мерам. Существует также версия о сфабрикованной «изменнической грамоте», под которой были подделаны подписи архиепископа новгородского Пимена и некоторых бояр и которая была представлена царю неким доносчиком. Как считал известный советский историк А.А. Зимин, Новгород действительно представлял опасность для царя «и как крупный феодальный центр, и как союзник старицкого князя, и как потенциальный сторонник Литвы, и как крупнейшая цитадель сильной воинствующей церкви». Не доверял царь, по словам Зимина, и новгородскому дворянству. Все эти положения выглядят очень зыбко. Никаких данных о выступлениях новгородцев ни в пользу Литвы, ни в поддержку Владимира Старицкого источники не содержат. Новгородская церковь была ко времени разгрома под полным контролем Москвы, а архиепископ Пимен являлся одним из самых лояльных царю иерархов. И уж совсем непонятно, как Новгород, в котором задолго до того было уничтожено местное боярство и крупное землевладение, Новгород мелких и средних поместий, можно считать «крупным феодальным центром».

По основательному мнению другого историка, Б.Н. Флори, новгородским дворянам и купцам завоевательная политика Ивана Грозного в Ливонии могла только импонировать: они получали земли, доступ к международной торговле, возможность проявить себя — и все это не где-нибудь в далеких степях, а рядом с родными местами.

Оснований для недовольства тоже было немного: ведь предшествовавшие репрессии новгородскую землю почти не затрагивали. Но именно поэтому она могла восприниматься царем как громадное «непаханое поле», где измена может безнаказанно пускать корни. Новгородчина была для него чужим и угрожающим пространством, настоятельно требующим символического покорения. Не случайно опричный поход на Новгород больше был похож на самую настоящую завоевательную экспедицию. Реальная вина тех или иных новгородцев в таких условиях большого значения не имела. Положение усугублялось извечной взаимной подозрительностью московских властителей по отношению к городу, всегда доставлявшему им немало хлопот.

О событиях, произошедших в Новгороде той зимой, известно немало благодаря местным летописям, а также свидетельствам иностранцев, находившихся на опричной службе. Поход готовился и начинался в глубокой тайне. Все дороги были перекрыты под предлогом эпидемии чумы. Опричное войско двигалось через Клин, Тверь, Медное и Торжок. По дороге опричники расправились с несколькими сотнями псковичей, незадолго до того выселенных из родного города, с пленными литовцами и татарами. 23 декабря 1569 года в монастыре под Тверью Малюта Скуратов задушил опального митрополита Филиппа.

2 января 1570 года передовой отряд опричников оцепил Новгород, занял городские монастыри, опечатав монастырскую казну. Сотни игуменов, старцев и священников были посажены под арест. 6 января в город прибыл царь, остановившийся на Торговой стороне, на Городище, где во времена Новгородской республики жили князья. Через два дня Иван Васильевич отправился в знаменитый собор Святой Софии. На мосту через Волхов его торжественно встретил со свитой архиепископ Пимен. Царь демонстративно не принял благословения иерарха и громогласно обвинил новгородцев в измене.

Не обращая внимания на всеобщую растерянность и испуг, он отстоял службу в храме. Однако после нее, едва начался торжественный обед, царь «возопи гласом великим яростию… и тотчас повеле архиепископлю казну и весь двор его и келии пограбити, и бояр его и слух переимати». Из кафедрального собора были вывезены все реликвии, иконы и утварь, а самого архиепископа подвергли уже знакомому нам ритуалу символического, карнавального поругания. «Тебе не подобает быть епископом, — заявил ему Иван Грозный, — а скорее скоморохом, поэтому я хочу дать тебе в супружество жену». По его приказу привели кобылу. «Получи вот эту жену, — продолжал царь, — влезай на нее сейчас, оседлай, отправляйся в Москву и запиши свое имя в списке скоморохов». Сидя на кобыле задом наперед, с гуслями или волынкой в руках архиепископ был отконвоирован в столицу.

На следующий день на Городище началась продолжавшаяся много дней расправа. Взрослых и детей пытали, привязывали к саням, волокли на «великий Волховский мост» и бросали в реку. Тех, кому удалось выплыть, заталкивали под лед палками. Репрессии обрушились прежде всего на окружение архиепископа, «приказных» (местных чиновников), богатых купцов, их родных и близких. По мнению Б.Н. Флори, такая необычная казнь была связана с представлениями о воде как о стихии, где властвуют враждебные человеку силы. Царь символически направлял вероотступников (ведь новгородцам инкриминировалась связь с католиками) прямиком в ад. Такая интерпретация подтверждается рассказом немца Шлихтинга. Одного из купцов, Федора Сыркова (представителя богатейшей династии, некогда переселенной Иваном III из Москвы), царь велел привязать к веревке и окунать в холодную воду до тех пор, пока он не расскажет, где хранит свои сокровища. Когда купца в очередной раз подняли и Иван Грозный с обычной издевкой спросил его, что он видел под водой, Сырков ответил, что был в аду и видел там место, приготовленное для царя. Обвинение вернулось к обвинителю.

Опричный разгром завершился ритуальным уничтожением имущества новгородцев, торговых запасов, лавок, продовольствия. «Были снесены все новые постройки, — пишет участник погрома немец-опричник Штаден, — было иссечено все красивое: ворота, лестницы, окна». Царь «в житницах хлеб всякой стоячей в скирдах… повеле огнем сожигати и скот их всякой и лошеди и коровы повеле посекати». Сжигалось все, что нельзя было увезти. Мелкие отряды опричников отправились мародерствовать по окрестностям. На купцов и духовенство была наложена громадная контрибуция, которую опричники в буквальном смысле слова выбивали из жертв в течение года. Символическое «покорение» города совсем не мешало вполне практическому пополнению не только карманов опричников, но и отощавшей государственной казны.

Историки до сих пор спорят о количестве жертв погрома. Называются самые разные цифры — от полутора до сорока тысяч человек. Минимальное число погибших зафиксировано в так называемом «Синодике опальных». Этот документ представляет собой составленный в конце жизни царя, вдруг озаботившегося спасением своей души, поминальный список всех казненных и просто убитых, который был основан на утраченных опричных архивах. «По Малютине скаске, — гласит Синодик, — новгородцев отделал тысящу четыреста девяносто человек, [и] ис пищали отделано 15 человек». Иначе говоря, Малюта Скуратов, возглавлявший «розыскные мероприятия», насчитал именно столько безымянных казненных. Кроме того, в Синодике названы сотни убитых, чьи имена известны. На самом деле погибших, конечно, было гораздо больше. Едва ли их кто-то и считал.

Но самое страшное началось в городе потом. На 1569—1570 годы пришелся страшный неурожай. Тотальное же истребление немногочисленных припасов привело к ужасному голоду, от которого погибло намного больше людей, чем от рук опричников. В Новгороде широко распространилось людоедство. Довершила дело эпидемия чумы, начавшаяся на Руси до погрома, а в Новгород пришедшая уже после него. Помешать ее распространению не смогли даже жесточайшие карантинные меры, принятые властями.

Однако еще до этого «очищенный» от измены город был сочтен достойным для присоединения к опричнине и даже для превращения его в очередную царскую резиденцию. Правда, столь высокой чести удостоилась только половина Новгорода — а именно Торговая сторона, Софийская же осталась в «земщине». Строительство новой резиденции началось со свойственным царю размахом. На Торговой стороне были сломаны 227 дворов, и начался подвоз материалов для сооружения большой крепости.

В 1571—1572 годах, когда крымский хан Девлет-Гирей сначала безнаказанно сжег Москву, а затем, в следующем году, был с большим трудом отброшен русскими полками на подступах к ней, царь счел за благо оказаться подальше от опасности. В декабре 1571 года он прибыл в Новгород. А вслед за ним в город прибыл огромный обоз с государственной казной — 450 возов золота и серебра. Сокровища были размещены в подвалах церквей Никольской, Св. Жен-Мироносиц и Параскевы Пятницы на Ярославовом Дворище и круглосуточно охранялись караулом в 500 стрельцов.

По отношению к новгородцам царь в это время всячески демонстрировал свое расположение. Он объезжал ограбленные им же монастыри и храмы, усердно молился и даже организовал показательную казнь некоторых опричников, отправленных с камнями на шее все в тот же Волхов. Ближайшие сподвижники Ивана Грозного поспешили обзавестись в Новгородской земле богатыми поместьями.

Однако новой столицей Новгород так и не стал. Последнее десятилетие жизни Ивана Васильевича (а умер он в 1584 году) прошло в каком-то страшном угаре, и в его действиях ощущалось все меньше осмысленности и даже простой последовательности. Вероятно, можно утверждать, что именно новгородское «дело», совпав с нашествием татар, голодом и эпидемией, поразившими всю страну, окончательно надломило психику царя. Новгород же так никогда и не сумел оправиться от погрома и последовавших за ним бедствий, последним из которых стала многолетняя шведская оккупация этой древней русской земли в период Смуты. По окончании же Смутного времени на восстановление края потребовались многие десятилетия. Однако прежний вольный дух, по-видимому, царивший в Новгороде еще в середине XVI века, ушел безвозвратно.

Игорь Христофоров, кандидат исторических наук

Детинец — Новгородский кремль

О происхождении этого названия нет единого мнения. По одной из версий, оно пошло от живших на территории Кремля дружинников князя, именуемых «отроками» или «детьми».

Территория расположенного на берегу Волхова Детинца имеет форму неправильного овала, вытянутого с севера на юг. Площадь составляет 12,1 га, протяженность стен — 1 385 м, толщина — 3,3 м, высота — около 11 м.

Как и другие города Древней Руси, Новгород был деревянным даже в эпоху своего расцвета. «Каменный город» велел заложить князь Ярослав в 1044 году. Однако крепостные стены, сохранившиеся до наших дней (хотя и частично перестроенные), были возведены в 1484—1490 годах по велению Ивана III: строить «град камен детинец, на старой основе».

Многие века сердцем Детинца и символом Новгорода является Софийский собор. В древности выражение «умереть за святую Софию» означало сложить голову, защищая родной город. Отсюда, получив благословение, уходили на ратные подвиги княжеские дружины.

Тринадцатиглавый деревянный храм был построен в Детинце в год крещения Руси. В 1045 году сын Ярослава Мудрого Владимир начал строительство каменного собора с пятью куполами, что послужило началом традиционного пятиглавия русских церквей. В настоящее время у собора шесть куполов. Шестой венчает башню, пристроенную позже к юго-западной части храма. Архиепископ Лука освятил собор во имя Святой Софии Премудрости Божьей 14 сентября 1052 года.

До 30-х годов XII века храм был символом могущества князя. Позже собор стал главным храмом вечевой республики. В нем хранили городскую казну, принимали послов, заключали торговые и военные союзы. Первоначальные формы Софийского собора сохранились до нашего времени. Правда, в древности он был несколько выше — за прошедшие века культурный слой закрыл нижнюю часть здания более чем на 2 метра. Высота храма — 38 м, ширина с севера на юг — 40 м, длина — 35 м.

Чтобы представить, как выглядел собор до ХII века, на восточной стороне здания оставлены неоштукатуренные фрагменты стен. Впервые храм был оштукатурен в 1156 году. В 1408-м был покрыт позолотой центральный купол. Свинцовый голубь на кресте центрального купола — символ Святого духа. Старинная легенда гласит: «Как слетит голубь с креста, тут и Новгороду конец». Когда заходишь в храм, взор невольно устремляется вверх, к своду купола, где обычно находится изображение Вседержителя (греч. Пантократор). В Софии этого изображения нет — во время Второй мировой войны прямым попаданием бомбы уникальная фреска была уничтожена. До наших дней сохранилась лишь легенда о ее создании. По канону, в куполе Спасителя рисовали с раскрытыми в благословляющем жесте ладонями. Но мастера никак не могли закончить работу — наутро правая рука Христа была сжата в кулак. Фреску перестали исправлять после того, как иконописцы услышали голос свыше: «Напишите Меня со сжатой рукой, ибо Я, в сей руке Моей, Великий Новгород держу, а когда моя рука распростится, тогда будет городу сему скончание».

Новгородский погром

Через год пришел черед и Пимену стать опальным. Царь Иван получил донос, что Новгород собирается изменить. Этому доносу очень хотелось поверить. Ведь в Новгороде сам воздух был пронизан воспоминаниями о былой независимости. Да и в политической структуре города сохранялись следы его прежнего самостоятельного положения. Донос, вероятно, исходил от близкого к старицкому двору новгородского помещика Петра Ивановича Волынского.

Обвинения, выдвинутые против новгородцев, были крайне нелепы, ибо противоречили друг другу. “Изменники”, оказывается, хотели царя Ивана “злым умышлением извести, а на государство посадити князя Володимера Ондреевича”, Новгород же и Псков “отдати литовскому королю”. Никто не спрашивал, какое дело будет заговорщикам до того, кто сядет на русский престол, если они станут подданными короля, и зачем им переходить под чужеземную власть, если они “изведут” царя Ивана и посадят на престол любезного им князя Владимира? Но отсутствие логики в таких случаях обычно не смущает.

Первой жертвой пал Владимир Андреевич. В конце сентября 1569 года Грозный вызвал его к себе. Старицкий князь приехал с женой и младшей дочерью. Один из царских поваров дал показания, что Владимир Андреевич подкупал его, чтобы отравить царя. Иван приказал брату, его жене и дочери выпить заранее приготовленную отраву. (Повара-лжесвидетеля, знавшего слишком много, казнили меньше чем через год.) В те же дни в далеком Горицком монастыре были убиты мать удельного князя княгиня Ефросинья с двенадцатью монахинями. По одним сведениям, их утопили в Шексне, по другим - удушили дымом в судной избе.

Через два месяца, в конце ноября - начале декабря, опричное войско вышло в поход. Целью боевой операции была не защита отечества, не война против иностранного государства, а разгром русского города - Новгорода. Впрочем, не только его.

Вот опричники подошли к Твери, первому крупному городу на пути к Новгороду. Здесь был учинен страшный погром: убили несколько тысяч человек. Царь Иван хотел обеспечить внезапность своего появления в Новгороде, а потому передовому отряду во главе с Василием Григорьевичем Зюзиным было поручено уничтожать все живое на своем пути. Сотни людей погибли в Клину и Вышнем Волочке. В Торжке истребили всех находившихся там пленных немцев, поляков и татар.

Но в Твери была проведена еще одна акция. Неподалеку от города жил в заточении бывший митрополит Филипп. Вероятно, в голове у царя возник хитрый план. Ведь главным обвинителем Филиппа был новгородский архиепископ Пимен, а теперь острие опричного удара направлено против самого Пимена. Неужели же Филипп не порадуется гибели своего врага? Если же поход на Новгород благословит сам Филипп, пострадавший за то, что осуждал жестокости опричнины, то общественное мнение, конечно, будет считать справедливой расправу с новгородцами. Деликатное поручение договориться g филиппом царь возложил на Малюту Скуратова.

Именно тогда начинает восходить звезда этого будущего временщика царя Ивана. Пройдет немного времени, и его будут уже называть думным дворянином Григорием Лукьяновичем Бельским.

Запись в синодике Ивана Грозного о поминании убитых

Нет, это не было пусть и запоздалым, но хотя бы раскаянием. Дело в другом. Многие, если не большинство, погибших от рук опричников не исповедовались перед смертью, не каялись в грехах и не получали их отпущения. Вместе с тем считалось, что за грехи человека, погибшего без покаяния, на том свете должен расплачиваться не только сам грешник, но и тот, по чьей вине покойный не смог исповедаться. Царь Иван, религиозный, как и все люди средневековья, спасал себя.

Но когда взялись за составление синодика, со времени многих казней прошел не один год, а то и не один десяток лет, многие погибли безымянными. Поэтому в синодике немало пропусков, часто вместо имен встречаются простые указания на место казней и количество погибших с прибавлением мрачной формулы: “...а имена их ты сам веси (знаешь. - В. К. ), господи”.

Над изучением синодиков плодотворно работал С.Б. Веселовский. Его труд был успешно продолжен Р.Г. Скрынниковым, который установил, что имена жертв записаны в Синодике не в беспорядке: как правило, вместе называются казненные по одному делу. Еще Веселовский показал, что главным источником для составления синодика послужили отчеты палачей и убийц. Есть в синодике и запись о новгородском погроме:

“По Малютинские ноугородцкие посылки (посылка - поручение, задание. - В. К. ) отделано скончавшихся православных христиан тысяща четыреста девятьдесять человек, да из пищалей стрелянием пятнадцать человек, им же имена сам ты, господи, веси”.

На этом основании Р.Г. Скрынников сделал вывод, что жертв было гораздо меньше. К числу 1505, имеющемуся в синодике, он прибавил поименно названных новгородцев и заключил, что в синодике перечислено 2170 - 2180 жертв новгородского погрома. Далее исследователь справедливо отметил, что донесения не могли быть полны, что многие действовали “независимо от распоряжений Скуратова” и допускает возможность, что погибло три-четыре тысячи человек.

Однако все это рассуждение основано на допущении, что Малюта Скуратов был главным распорядителем новгородского погрома. А между тем доказательств этого предположения у нас нет. Более того, маловероятно, чтобы в присутствии самого царя и его сына карательными акциями распоряжался только или хотя бы главным образом Малюта. Если это так, то 1505 человек - это цифра из отчета только одного из нескольких карательных отрядов. 10 - 15 тысяч жертв остается наиболее вероятной цифрой.

Погром состоял не только из убийств, хотя они естественно более всего действуют на чувства не только современников событий, но и на наши. Это был широкомасштабный, тщательно организованный грабеж. У всех новгородских монастырей и церквей было конфисковано имущество.

Монахи и священники не хотели отдавать церковные ценности. Тогда их ставили на “правеж” - принудительное взыскание долгов или недоимок по налогам. Состоял он в том, что должника ежедневно в течение двух часов били палками по ногам. Некоторые священники выдержали целый год “правежа”, многие погибли, забитые насмерть. Из Новгорода вывезли иконы и драгоценности. Даже церковные двери.

Существует легенда (скорее всего - только легенда), что как-то в первые послевоенные годы Новгородский музей обратился в Александровский музей Владимирской области с просьбой вернуть ценный экспонат, взятый на временное хранение царем Иваном IV. Речь шла о выдающемся памятнике русского средневекового прикладного искусства - знаменитых Васильевских вратах 1336 года работы мастера Ипатия из Новгородского Софийского собора. Сегодня их можно видеть в Успенском соборе в Александрове.

Считавшийся главой новгородских “изменников” архиепископ Пимен остался в живых, но царь вдоволь поиздевался над этим в недавнем прошлом беспрекословным исполнителем его воли. Рассказывают, что Грозный приказал переодеть архиепископа в скоморошью одежду и заявил ему, что, поскольку он теперь не архиерей, а скоморох, ему нужна жена. Привели кобылу. “Получи вот эту жену, влезай на нее сейчас”, - сказал царь Иван Пимену. Архиепископа привязали к лошади, дали в руки гусли и под конвоем отправили в Москву. По дороге он был обязан играть на гуслях. Откровенно говоря, Пимен - одна из немногих жертв царя Ивана, не вызывающих сочувствия: очень уж рьяно он в свое время добивался осуждения митрополита Филиппа. Из Москвы Пимена отправили в ссылку в Веневский монастырь, где он и умер через год с небольшим.

Погром не ограничился городом, а перекинулся в его близкие и далекие окрестности, в Новгородскую землю. Свое участие в этих деяниях описал один из опричников - Генрих Штаден. К числу положительных качеств его записок как источника относится то, что их автор настолько лишен морали, что не стыдится никаких, самых мерзких своих поступков, не пытается как-то себя приукрасить. Отсюда редкая достоверность его воспоминаний.

По словам Штадена, когда он узнал, что царь Иван все награбленное свозит к себе и не собирается ни с кем делиться, то решил создать свой собственный отряд. Слуги Штадена ловили по дорогам людей и расспрашивали, “где - по монастырям, церквам или подворьям - можно было бы забрать денег и добра, и особенно добрых коней”. Тех, кто “не хотел добром отвечать”, пытали. Штаден описывает, как он грабил одну усадьбу:

“Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей”.

В другом же месте, в одном из посадов Штаден, по его словам, “не обижал никого. Я отдыхал”. Свой рассказ опричник завершает хвастливой фразой: “Когда я выехал с великим князем, у меня была одна лошадь, вернулся же я с 49-ью, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра”.

Участие в походе на Новгород принесло Штадену не только обогащение:

“Тогда-то великий князь и сказал мне: «Отныне ты будешь называться - Андрей Володимирович». Частица «-вич» означает благородный титул... В этой стране всякий иноземец занимает лучшее место, если он в течение известного времени умеет держать себя согласно с местными обычаями”.

Тот же Штаден пишет, что опричники вывозили крестьян из вотчин и поместий земских “насильством и не по сроку”, то есть не в Юрьев день (26 ноября), когда крестьяне имели право менять своих владельцев. Естественно, такие вывозы должны были в первую очередь происходить из Новгородской земли. У нас есть тому и документальное подтверждение. Сохранились описания разоренных сел и деревень Новгородской земли. Там можно, например, прочитать, что крестьян из одного села вывезли люди Демида Ивановича Черемисинова. А это был опричник, который приезжал в Новгород за награбленной казной.

Новгородский погром произвел страшное впечатление на всю страну. Нет ни одного летописца ,

Розыск продолжается

Из Пскова царь вернулся в Александрову слободу, и там начался “розыск” по делу о “новгородской измене”. Результаты этого следствия стали известны летом 1570 года.

В число обвиняемых попали многие из руководителей опричнины. Сами предававшие казням других, они теперь тоже попали в жернова страшной мельницы террора, которую строили вместе с царем Иваном. В связях с новогородцами были обвинены отец и сын Басмановы - Алексей Данилович и Федор Алексеевич. Алексея считали, как уже отмечалось выше, одним из инициаторов опричнины. Опытный воевода, участник многих сражений, он был вместе с тем фактическим главой опричнины. Федор был кравчим (высокая придворная должность) царя, его любимцем. Ходили слухи, что Федор и Иван IV состояли в противоестественных сношениях, что князь Дмитрий Федорович Овчинин, казненный по жалобе Басманова, поплатился жизнью как раз за то, что осмелился попрекнуть Федора Басманова “нечестным деянием, которое тот обычно творил с тираном”.

Трудно сказать, так ли все было на самом деле. Но знаменательно, что во всех рассказах о “делах” первых лет опричнины упоминаются Басмановы. Именно они, например, натравливали царя на казанского архиепископа Германа Полева, распоряжались низложением митрополита Филиппа. Недаром Курбский так характеризует отца и сына Басмановых: Федор - “маньяк и губитель свой и Святорусские земли”, Алексей - “воев демонских воевода”. Оба они были казнены. Курбский рассказывает (обычно он был хорошо информирован и старался точно излагать факты), что Федор по царскому приказу казнил своего отца, а потом погиб и сам.

Другая жертва - князь Афанасий Иванович Вяземский был настолько близким к царю человеком, что только из его рук Иван принимал лекарство, опасаясь, что другие могут его отравить. В опричной пародии на монастырь Вяземский был келарем - второе лицо после игумена. А игуменом-то был сам царь! Но стоило одному из подчиненных Вяземскому опричников - Григорию Дмитриевичу Ловчикову донести на своего начальника, будто он предупредил новгородцев о походе царя Ивана, как Вяземский был арестован и забит насмерть палками. Впрочем, примерно через полгода был казнен и Ловчиков.

Погиб князь Михаиле Темрюкович Черкасский. К тому времени уже умерла его сестра царица Мария Темрюковна. Ходили темные слухи, что она была отравлена царем. Кто знает, так ли это, но, во всяком случае, после ее смерти царь стал подозревать служивших в России черкесов, что они обвинят царя в смерти своей родственницы и будут мстить. Таубе и Крузе рассказывают, что сначала царь приказал казнить юную жену Михаила Темрюковича (всего 16-ти лет) с полугодовалым сыном и положить их трупы во дворе князя. Самого же князя назначили командовать войсками, направленными держать оборону на случай набега крымского хана. Там князя Михаила и казнили.

Правда, русским дипломатам в Крыму была дана инструкция отрицать эту казнь, а объяснять, что Михайло Темрюкович “ехал из полку в полк и изгиб безвестно. И ныне ведома про него нет, где изгиб”. Но царь лицемерил, он прекрасно знал, “где изгиб” этот лихой опричник: сам включил его имя в синодик опальных. А ведь и Михаиле Темрюкович был до опалы и казни одним из самых близких к царю людей, фактически возглавлял опричную Боярскую думу, участвовал в казнях. О нем впоследствии говорили, что он “был человек великой и временной (временщик. - В. К. ) и управы было на него добиться немочно”. Казнь Михаила Темрюковича плохо сказалась на связях России с Кавказом: отец казненного временщика кабардинский князь ТемрюкАйдарович, союзник и даже до некоторой степени вассал Ивана IV, после гибели сына вступил в союз со злейшим врагом России (и до того времени своим противником) крымским ханом Девлет-Гиреем.

25 июля 1570 года на Красной площади в Москве состоялись массовые казни. Следственное дело и приговор не сохранились, но еще в 1626 году они были целы. В составленной тогда описи царского архива можно прочитать краткое описание этого дела. Архивисты начала XVII века, бесхитростно перелагая документы, сообщают, что

“в том деле с пыток многие про ту измену на новгородцкого архиепископа Пимина и на его советников и на себя говорили, и в том деле многие кажнены смертью, розными казнми, и иные разосланы по тюрмам... Да туто ж список, ково казнити смертью, и какою казнью, и ково отпустити... Да тут ж и приговор государя царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии и царевича Ивана о тех изменниках, ково казнить смертью, и как государь царь и великий князь Иван Васильевичь и царевич Иван Иванович выезжали в Китай-город на полое место

Запечатлелись эти казни и в народной памяти. Так, видимо, на рубеже XVI - XVII веков возникла Повесть о Харитоне Белоулине, рассказывающая, как “на Пожаре,

«Не так страшен царь, как его Малюта», - говорили на Руси после того, как армия опричников совершила поход на Великий Новгород. Царь Иван Грозный лично возглавил этот поход, который обернулся для жителей Новгорода кровавым кошмаром. По разным данным, погибло от 2.000 до 40.000 человек. Опричники не жалели ни женщин, ни детей, говорят источники.

Почему это произошло?

На дворе 1569 год. В стране уже несколько лет действует опричнина. Иван Грозный подозревает своего двоюродного брата князя Владимира Старицкого в заговоре. Дело в том, что Владимир Старицкий занимал особое место в русском государстве. Он был одним из последних удельных князей в стране, то есть Владимир самостоятельно управлял своими землями в городе Старица (Тверская область) как во времена феодальной раздробленности.

Еще в марте 1553 года, когда Иван Грозный тяжело заболел, именно во Владимире Старицком бояре видели будущего государя. А это не могло понравиться царю, который видел в ближних своих врагов.

На Старицкого поступали доносы, и в 1569 году он был казнён вместе со многими членами своей семьи. Но Иван Грозный не успокоился. Он чувствовал в государственном заговоре Старицкого еще и «руку» новгородской знати. Совсем скоро царь получил донос, где говорилось, что новгородцы вообще желали уйти под покровительство поляков и литовцев. Это и стало поводом для начала похода.

Ужасы похода

Войско опричников, а их было около 15.000 человек, направлялось к Новгороду через Тверь и Торжок. Попутно в этих городах опричники устроили массовые убийства и грабежи. Как минимум, 1.000 человек погибло. 23 декабря Малюта Скуратов убил опального митрополита Филиппа II в Отрочьем монастыре. Филипп не только выступал против царской политики опричнины, но и отказался благословить Грозного на карательный поход.

Митрополит Филипп отказывается благословить Ивана Грозного на новгородский поход

2 января 1570 года боевые отряды окружили город, сотни священников были посажены под арест, монастыри взяты под полный контроль. Через четыре дня сюда приехал уже сам царь. Он отстоял службу в Софийском соборе и потом приказал начать репрессии: «и тотчас повеле архиепископлю казну и весь двор его и келии пограбити, и бояр его и слух переимати».

Из кафедрального Софийского собора вывезли все реликвии и иконы. В один день лишился всего новгородский архиепископ Пимен, который надеялся до последнего, что все решится мирным путем. Примечательно, что Пимен был верным сторонником царя и помогал ему в разоблачении непокорного Филиппа.

Но и его Иван Грозный публично обвинил в заговоре и обозвал скоморохом. А для большего унижения архиепископа раздели, привязали к лошади, которую назвали его женой, и водили в таком виде.

Резня в Новгороде и Пскове

Итак, после глумления над Пименом опричники стали мародерствовать во всем городе и его посадких окрестностях. По записям летописей, каратели никого не жалели, взрослых и детей пытали, избивали, а потом сбрасывали прямо в реку Волхов. Если кто выживал, то того заталкивали под лёд палками.

Прежде всего, пострадали купцы - их имущество отбирали, сжигали все, что было невозможно увезти. Казни продолжались до середины февраля. Но и это было еще не все. После Новгорода царь отправился в Псков, где также происходили повсеместные казни и грабежи.

После ухода опричников в Новгороде начались бедствия. Так как Иван Грозный уничтожил все продовольственные запасы, жители страдали от страшного голода из-за последовавшего неурожая. Людоедство стало обыеднностью. К тому же, в Новгород пришла чума, которая убила многих людей. После этого погрома часть города вошла в состав царской опричнины, а некоторых опричников показательно казнили.

В январе 1570 года к Новгороду явилось многотысячное войско. Это были не шведы, не литовцы, не ливонцы — к городу подошли опричники Ивана IV. Может быть, горожане и догадывались, что ничего хорошего появление целой армии (около 15 тысяч человек) не предвещает. Но едва ли кто мог предположить, что погром будет таким ужасающим…

Опричники и стрельцы окружили Новгород, так то покинуть его было невозможно. Первым дело расправились с архиепископом Пименом, несколькими боярами и дьяками. Но как выяснилось, это было только начало. Сначала опричники громили только дома бояр, богатых купцов и дьяков. Но спустя несколько дней погрому подвергся и посад. Убивали при этом всех подряд, от мала до велика…

Только Новгородом бесчинства опричников не ограничились. По мнению историков, царские отряды основательно разорили округу в радиусе 200-300 километров от города. В довершение всего, в Новгороде и его окрестностях началась страшный голод. Все запасы продовольствия были изъяты "царевыми слугами", которые "истребляли измену". А поскольку Новгород и так сильно зависел от подвоза продуктов питания, то понятно, что запасы и так были не слишком велики.

Счет погибших шел на тысячи — специалисты до сих пор не могут сойтись во мнении, сколько же людей тогда погибло. Называют цифры от 4 до 30 тысяч человек.

Еще один момент — до сих пор нет полной ясности, в чем же причина столь беспримерной жестокости Ивана Грозного к жителям одного из городов его же собственного государства.

Формально, поход на Новгород начался спустя месяц после разоблачения "заговора" удельного князя Владимира Андреевича Старицкого. Какой-то бродяга по имени Петр донес царю, что новгородцы хотели возвести на престол князя Владимира. При этом в том же доносе сообщалось, что Новгород готов перейти под власть польского короля. Несовместимость двух этих действий ни Ивана Васильевича, ни его окружение не смутила.

Можно, конечно, предполагать, что царь помнил о прошлом Новгорода, вольного города, который столетиями отражал попытки предков московского царя установить над городом контроль. Но к моменту похода Новгород уже почти сотню лет находился в составе Московского государства. Тот же архиепископ Пимен до явления опричников в Новгород зарекомендовал себя как горячий сторонник царя. И даже помог Ивану Васильевичу в расправе над впавшим в немилость митрополитом Филиппом. Который, к слову, отказался благословить новгородский поход царя, за что был убит Малютой Скуратовым.

Но вот в чем совершенно можно быть уверенным, так это в том, что как средство запугивания собственных подданных разгром Новгорода свою роль сыграл. Об активном сопротивлении действиям царя и до этого речи не шло, а после событий зимы 1570 года и подавно. Кто-то, конечно, бежал в соседние страны, в основном Польшу и Литву и в основном люди знатные. Но таких было очень мало.

«Зима 1569—1570 — войско опричников, лично возглавлявшееся Иваном Грозным, выступило в поход на Новгород, поводом к которому послужил донос и подозрения в измене. Были разграблены все города по дороге от Москвы до Новгорода, по пути Малюта Скуратов лично задушил в тверском Отроческом монастыре митрополита Филиппа. Число жертв в Новгороде было по разным источникам современников от 27 тысяч до 700 тысяч человек… В Новгороде разгром длился 6 недель, людей тысячами пытали и топили в Волхове…. Город был разграблен. Имущество церквей, монастырей и купцов было конфисковано». (Википедия)

Вот что найдет неискушенный читатель о времени правления первого православного царя, помазанника Божьего, при котором Московское княжество стало Россией. О царе, победившем грозных врагов на востоке (Казанское, Астраханское, Сибирское ханства), отбившем у Отоманской порты и Крымского ханства желание разорять Московию; уничтожившем воинственный Ливонский орден на западе; стремившемся укорениться на Балтике и даже создать флот - о этом царе первое что он прочтет: тиран, самодур, уничтожавший собственный народ, многоженец, садист и прочие ужасы.

И первое на что укажут - это разорение Новгорода в 1570м году. И не просто разорение, а убийство десятков тысяч и даже сотен тысяч (даже вплоть до младенцев) ни в чем не повинных горожан.

Православному христианину, любящему отчизну и желающему гордиться своей историей следовало бы знать, откуда идет такая информация, и можно ли ей доверять. Как говорит юриспруденция: хочешь распутать преступление - ищи мотив, и тех, кому это выгодно. Давайте и мы попытаемся хоть немного разобраться в истории.

Какова же была причина для такого ужасного истребления населения Новгорода и окрестных городов? Как отмечает большинство хронографов, цель: «Помешать заговорщикам оторвать Псков и Новгород от Русского государства» (Флоря Б.Н. «Иван Грозный»)

«… осенью 1569 года царь получил сведения о новом.. опасном заговоре…. На этот раз в нашем распоряжении имеются уже не сообщения иностранцев, а запись о подлинном следственном деле в Описи архива Посольского приказа 1626 года: «Статейной список из сыскного из изменного дела... на наугороцкого (новгородского. — Б.Ф.) архиепискупа на Пимена и на новогородцких дьяков, и на подьячих, и на гостей, и на владычних приказных, и на детей боярских... о здаче Великого Новагорода и Пскова, что архиепископ Пимин хотел с ними Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси хотели злым умышленьем извести, а на государство посадити князя Владимира Андреевича». Речь шла не о тайном сговоре группы представителей знати, а о масштабном заговоре, в который оказались вовлечены и вся приказная администрация, управлявшая Новгородской землей, и социальные верхи ее населения (гости — богатые купцы, и дети боярские), и сам глава Новгородской епархии — архиепископ Пимен со своим двором. (Епископы на Руси издавна имели свои большие земельные владения и своих военных вассалов, которые управляли их землями).» Флоря Б.Н. «Иван Грозный»

«О причине этого похода Владимир Варенцов и Геннадий Коваленко пишут в «Хронике „бунташного века“»: «Поводом к походу опричников на Новгород послужила сдача литовцам в январе 1569 г. русского пограничного города Изборска, являвшегося одной из наиболее неприступных крепостей России того времени... … по распоряжению царя наиболее неблагонадежные лица псковского и новгородского посадов были выселены. Из Пскова выселено 500 семей, а из Новгорода — 150….Еще большее недоверие к новгородцам проявилось после раскрытия опричниками в октябре 1569 г. заговора в земщине в пользу двоюродного брата царя — князя Владимира Старицкого...Поиск заговорщиков, связанных с новгородцами, привел к одному из видных представителей государственного аппарата управления — земскому боярину В[асилию] Д[митриевичу] Данилову, возглавлявшему Пушкарский приказ…В. Д. Данилов под пытками сознался в измене. Обвинение... сводилось к тому, что заговорщики хотели „Новгород и Псков отдати литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича хотели злым умышленьем извести“» (А. Шарымов «Предыстория Санкт-Петербурга» книга 1. Разд 1 (http://gorchev.lib.ru/ik/Predystoriya%20SPb_1703god/B1_Razdel_1/1_1_22.html)

Итак, первое: у погрома был мотив и весьма серьезный. Северо-восточные земли зарождающегося Российского государства, еще недавно бывшие отдельными независимыми княжествами (присоединены дедом Иоанна IV) могли быть потеряны для России, и перейти в подчинение Литовского королевства в результате «масштабного заговора, в который оказались вовлечены и вся приказная администрация, управлявшая Новгородской землей, и социальные верхи ее населения (гости — богатые купцы, и дети боярские), и сам глава Новгородской епархии — архиепископ Пимен» Готовился по сути политический переворот, или если совсем на современный лад - «цветная революция», как вариант предполагавшая свержение действующего правителя и (или) уход в подданство Литвы.

Если бы он удался, то Россия лишилась бы почти трети территории, выхода к Балтике, и получила бы враждебные города в непосредственной близости к жизненным центрам, откуда бы Литва без сомнения продолжила вести военные действия.

Как видим, угроза была не шуточная. И можно сказать - смертельная для воюющего на два фронта молодого государства. Напомним, что с юга постоянно нападали крымско-турецкие войска, на западе шла война с Литвой, Польшей, а на северо-западе периодически отбивали нападения Шведов.

Теперь давайте посмотрим, что пишут хронографы о событиях этих дней:

«Передовые отряды опричного войска подошли к Новгороду 2 января 1570 года и сразу окружили его, «кабы ни един человек из града не убежал». 6 января прибыл сам царь и стал укрепленным лагерем на Городище, там, где жили князья во времена независимости Новгорода. 8 января, в воскресенье, царь направился к обедне в храм Святой Софии. На «Волховском мосту великом» его встречал архиепископ Пимен со всем новгородским духовенством. По обычаю, архиепископ хотел благословить царя, но царь не принял благословения и « повелел» архиепископу идти в храм и служить литургию . После обедни архиепископ пригласил царя в свои палаты «хлеба ясти». Однако, как только начался обед, царь «возопи гласом великим яростию к своим князем и боярам... и тотчас повеле архиепископлю казну и весь двор его и келий пограбити, и бояр его и слуг переимати и за приставы отдати до своего государева указа, а самого владыку, ограбив, повеле за сторожа единаго отдати и крепко стрещи» (стеречь). …Из Новгорода Пимена повезли в Москву … На созванном в Москве церковном соборе Пимен был лишен сана . Он был заточен в Никольский монастырь в Веневе…

Таубе и Крузе впоследствии с некоторым удивлением писали: царь велел в Слободе «во искупление своих грехов построить две большие каменные церкви и наполнить их знаменитыми иконами, колоколами и другим, так что у всех составилось мнение, и он сам так думал, что ему прощены все грехи Господом Богом». Дворяне — протестанты — не понимали логики действий и размышлений царя. Для них новгородский заговор был актом политической измены, попыткой перехода под власть иного государя. Иначе выглядело дело с точки зрения царя: это был прежде всего акт отступничества от веры, попытка перехода под власть правителя «латинян» и еретиков, у которых от христианства осталось только имя. Изъять святыни из рук людей, осквернивших себя замыслами отделения от «святой земли» и общением с еретиками, и взять их под собственную защиту было с точки зрения царя в высшей степени богоугодным поступком. (По книге: Б. Н. Флоря. Иван Грозный)

Пока мы видим логику в действиях власти. Мятежные области оцеплены войсками. И видим, что царь прежде встречается с изменниками - возможно даже общается с ними, и присутствует на Литургии, которую ведет мятежный архиепископ, позже отстраненный и лишенный сана.

А вот дальше начинаются по мнению современных историков такие ужасы, которые не вяжутся не только со званием Православного царя, а вообще не походят на действия здравомыслящего человека. Все это крайне удивительно, особенно для тех, кто знает историю и богобоязенность, набожность и милосердный характер Иоанна IV неоднократно прощавшего своих врагов. Прежде чем привести «свидетельства» мы должны сказать, что благодаря историософу Карамзину с XIX века сложилось мнение считать, что царь Иоанн IV до 1560 года был добрым и милующим, а после стал почему-то злобным и неуправляемым. Мы же склонны думать, что такого «преображения» попросту не было, и историков ввели в заблуждение «свидетельские показания» которых, как оказывается на поверку до нас дошли единицы. Прежде всего это некая «Повесть о разгроме Новгорода Иваном Грозным», текст которой попал в том или ином виде в большинство летописей. Вот что читаем на сайте института русской литературы РАН «Повесть… была широко распространена в древнерусской письменности. С. А. Морозов зафиксировал свыше 80 списков разных ее редакций в составе летописных сводов, исторических сборников, в Латухинской Степенной книге» (http://www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4564)

Там же на сайте можно подробно изучить метаморфозы, которые приключились с этим источником «свидетельских показаний», как он стал кочевать из летописи в летопись. С каждой новой редакцией приобретая все большую достоверность в глазах современников. А между тем, важно то, что по мнению историков

«цифры в десятки тысяч убитых - преувеличение», «Повесть писалась новгородцем осуждающим царя», и «По-видимому, в Новгороде после похода Ивана Грозного возникло предание, стремящееся отвести от новгородцев подозрение в измене ». Кроме того, сама повесть была написана в 80-90х гг XVI века - через 10-20 лет после событий, и могла писаться «как очевидцем, так и с чьих-то слов».

Кроме «Повести..» написанной людьми, заинтересованными отвести от новгородцев подозрение в измене, и возможно стремившимся опорочить царя, мы имеем набор показаний иностранцев, которые, как увидим далее, часто просто ссылаются на неких «достойных доверия» новгородцев, рисуя с их слов такие ужасы, что просто волосы встают дыбом. Притом, зачастую показания иностранных «свидетелей» изобилуют грубейшими неточностями (хронологическими, географическими и проч.) откуда видно, что это пересказ с чужих слов.

Теперь почитаем, что нам преподносят сегодня как правду:

9 января на Городище начался суд над арестованными и другими людьми, заподозренными в измене. «Царь и великий князь сед на судище и повеле приводити из Великаго Новагорода владычних бояр, и служилых детей боярских, и гостей, и всяких городцких и приказных людей, и жены, и дети, и повеле перед собою люте мучити». После пыток царь приказывал «телеса их некою составною мудростию огненною поджигати, иже именуется пожар ». Затем осужденных привязывали за руки и за ноги к саням, волокли от Городища на «великий Волховский мост» и бросали в реку. Дело происходило зимой, когда Волхов был покрыт льдом, и его, очевидно, пришлось специально разбивать . Такой выбор способа казни вызывает удивление. Правда, в вечевом Новгороде именно так казнили преступников, но вряд ли Иван IV ставил своей целью возродить новгородские обычаи » (По книге: Б. Н. Флоря. Иван Грозный)

Вот на этом моменте хотелось бы остановиться подробнее. Сравнение описаний событий связанных с мостом и рекой у разных «очевидцев» оказывается весьма показательным, для оценки степени их достоверности и объективности. Из данного описания видно, что повествование, на которое опирается историк, составлялось, новгородцем, для которого обычным был способ казни, практиковавшейся в «вечевом Новгороде»: волочить преступника на мост и сбрасывать в воду. А вот для московита Иоанна IV такой способ казни несколько странен (не говоря уже о вере и набожности царя, перед началом «опустошения Новгорода», велевшего опальному архиерею, прежде всего, служить Литургию). Согласитесь, проще было бы тут же на Городище казнить, а не «волочить из Городища на великий Волховский мост», чтобы утопить (Городище расположено в 2 км от центра современного Новгорода, а по свидетельству И. Таубе и Э. Крузе в четверти пути" от Новгорода).

Плюс надо учитывать, что дело происходит в январе и река должна быть покрыта толстым слоем льда, который «очевидно, пришлось специально разбивать». Если вместе с ИРЛИ РАН предположить, что «Повесть…» писалась с желанием отвести от новгородцев подозрение в измене, то этот момент становится понятен.

Странность казни пытаются объяснить по-разному. Так, если Иоанн IV не ставил себе целью «возродить новгородские обычаи» тогда зачем такие сложности? Вот одно из предположений из той же книги:

«А. Л. Юрганов указал на отразившееся во многих русских фольклорных текстах устойчивое представление о связи ада, преисподней с пропастью, дном рек. Отсюда делается вывод о том, что казни новгородцев имели символический характер: вероотступников прямо посылали в ад» (Б. Н. Флоря. Иван Грозный)).

Однако, образы и мифы имеют тенденцию обрастать новыми подробностями. И вот уже читаем:

«Людей кололи ножами, рубили топорами, заливали на морозе водой. Их связывали веревками и десятками сбрасывали с Волховского моста в реку. По реке на лодках ездили опричники и добивали выплывших баграми и топорам » («Хроники „бунташного века“» В.Варенцов и Г. Коваленко)

Напомним что дело должно было происходить в январе. И лед на реке как предположили ранее «вероятно пришлось разбить», чтобы затем можно было плавать на лодках и добивать баграми и топорами десятки казненных, которых приволокли из Городища, находящегося «в четверти пути от Новгорода».

Символизм «посылания в ад» оборачивается каким-то чрезвычайно сложным способом казни. Если конечно предполагать, что так все на самом деле и происходило.

Теперь приведем «свидетельства» иностранцев. Будем выделять места связанные с Новгородским мостом через реку Волхов.Якоб Ульфельдт, «Путешествие в Россию», 1578 г.: «Лет 9 тому назад, если не ошибаюсь, у великого князя возникло некое подозрение на своего единоутробного брата - подозрение в том, что тот задумал ему навредить и строит козни. Было ли это так - знает Бог. Итак, он вызвал его к себе [и] поднес ему яд. После того как тот выпил его, он заболел и умер. Затем [великий князь] отобрал 300 опричников, предоставив им власть над жизнью и смертью людей, а также над всем имуществом, домами и домашним скарбом. Они обошли все пространство между Москвой и Псковом [и] сравняли с землей великое множество домов; по своему усмотрению убивали мужчин, женщин и детей, грабили купцов, уничтожали рыбные пруды, а рыбу сжигали [и] вообще все настолько расстроили и разорили, что страшно об этом [даже и] говорить, а не то что видеть… При этом в то же самое время царь созвал в Новгород большое количество людей, словно намеревался обсудить с ними неотложные дела. Когда они туда прибыли, он приказал всех их согнать на мост недалеко от города - тот, который мы видели каждый день. Собрав их, он [велел] сбросить их в текущую там реку. Были убиты и задушены многие тысячи людей, которых он подозревал из-за брата, [еще] раньше устраненного им с помощью яда, - [подозревал в том,] что они якобы были на его стороне. И что более всего удивительно, [так это то], что утонуло такое множество людей, что вышеупомянутая река заполнилась трупами сверх всякого человеческого ожидания и была настолько ими запружена, что не могла течь по своему прежнему руслу, но разлилась по зеленеющим лугам и плодородным полям и все затопила своей водой. Хотя это и кажется маловероятным и далеким от истины, однако все это в действительности так и было, как я узнал в России от людей, достойных доверия, то есть от тех, которые до сих пор живут в Новгороде под властью Московита. Иначе я, что называется, не стал бы писать об этом…» (Якоб Ульфельдт. Путешествие в Россию. М., 2002).Про «зеленеющие луга» в январе писал явно не очевидец. К тому же путешественник прямо говорит, что узнал это от людей, до сих пор живущих в Новгороде. То есть не был очевидцем, а передает чужое мнение. И в его повествовании логика не нарушается - людей не судят на Городище, а сразу загоняют на мост (несколько тысяч) чтобы задушить (!) и утопить. Но путешественник не знает, что была зима, и река была покрыта льдом.

«Хотя это кажется маловероятным», но Якоб Ульфельдт поверил людям, которые «живут в Новгороде», и вероятно прилагают массу усилий для убеждения окружающих в достоверности того, что «кажется... далеким от истины».

Продолжим речную тему:

Иоганн Таубе и Элерт Крузе, «Послание к Готхарду Кеттлеру, герцогу Курляндскому и Семигальскому», 1572 г. Когда он достиг известного города Новгорода, остановился он в четверти пути от него в монастыре, называемом Городище, и приказал обложить город и все улицы, а на следующий день поймать всех знатных новгородцев…. Имеются также определенные и достоверные сведения, что он приказал убить 12.000 именитых людей, мужчин и храбрых женщин. Что касается до безвестных бедных ремесленников и простого народа, то было их больше 15.000. Большая знаменитая река Волга, которая в два раза больше, чем Прегель под Кенигсбергом, была так наполнена мертвыми телами, что окрасилась в этом месте в цвет крови и должна была остановиться у мостов…. Кровожадный тиран, пробыв 6 недель в Новгороде, опустошив город и близлежащие окрестности более, чем на 150 немецких миль кругом, так что ничего не осталось .. (показательно оканчивается это повествование)… На основании всего вышеизложенного, разумные люди поймут, что с Божьей милостью и помощью можно завоевать Русское государство и нет причин бояться таких бедных, раздетых, бессильных людей …(Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе // Русский исторический журнал. Книга 8. 1922). Напомним, и то, что Иоанн IV был в Великом Новгороде, который стоит на реке Волхов. На Волге находится другой город - Нижний Новгород, отношения к повествованию не имеющий. Складывается впечатление, что автор повествования при написании посмотрел на карту, и просто… перепутал города.

Или вот еще одно описание «бесчинств тирана» в Новгороде на Волге, созвучное с предыдущим своей показательной ошибкой в названии реки (или города)

«Истинно правдивое описание», 1571 г.: Потом великий князь двинулся дальше к Новгороду (это большой торговый город) и ограбил все села и деревни и убил много людей. Затем за неделю до начала поста он внезапно напал на Новгород и учинил большую беду грабежом и убийствами. Не было ни одного дома, где бы они не переломали и не разбили ворота, двери и окна. Это были постыдные и жалкие деяния. Стрельцы принуждали к блуду благородных и честных женщин и девиц и насиловали их позорным образом. Потом они взяли примерно несколько сотен женщин и девиц, раздели их донага и привели их на приготовленное место, выстланное досками. И их ставили по пятьдесят человек на это место совсем обнаженными. И когда великий князь ходил туда, он их спрашивал, что они сделали. И так эта аудиенция продолжалась, пока они не замерзали. Потом тех людей для потехи и удовольствия бросали в воду, которая еще не совсем замерзла и топили их. Потом они захватили несколько тысяч пленников, связав мужчин и женщин вместе за руки и привязав детишек на грудь матерям, бросали их всех вместе ско-пом в огромную реку, под названием Волга, которая там имеет глубину 8 фаденов (около 14-16 м). Из-за этого река ото дна до верху была совсем заполнена, течение реки задер-жалось и пришлось заталкивать мертвые тела под лед, чтобы течение унесло их прочь. («Истинно правдивое описание» // Отечественная история. 1999. № 1).Следующий «очевидец»:Альберт Шлихтинг, «Краткое сказание о характере и жестоком правлении Московского тирана Васильевича», нач. 70-х гг. XVI в.: Обычным родом казни у него был тогда следующий: он приказывал оградить частоколом обширное место, поручал привести туда огромную толпу знатных лиц и купцов, которых знал за выдающихся, садился на коня с копьем в руке и, пришпорив коня, пронзал копьем отдельных лиц, а сын его смотрел на эту забаву и одинаково занимался тою же игрой. Когда конь уставал, тиран сам, “усталый, но не насыщенный”, возвысив голос, кричал убийцам из опричнины, чтобы убивали без разбора всех и рассекали на куски. Те, унося оттуда куски, бросали их в реку. Был придуман и другой способ казни: множество людей получало приказ выйти на воду, скованную льдом, и тиран приказывал обрубать топорами весь лед кругом; и затем этот лед, придавленный тяжестью людей, опускал их всех в глубину…. дома горожан были спалены огнем. Таким образом этот старый город славян, местопребывание князей новгородских, можно видеть уничтоженным и сравненным с землей …(Новое известие о времени Ивана Грозного. Л., 1934). Царь и царевич (вероятно Федор Иоаннович, ставший после царем и получивший прозвище «блаженный на троне» за свой тихий и богобоязненный нрав) на конях в загоне с копьями в руках убивают знатных горожан, а потом кусками их тел вероятно и была запружена то ли Волга, то ли Волхов… так что вышла из берегов. Как говорится, без комментариев.

Рассказ бывшего опричника - немца Генриа Штадена, «Записки о Московии», 70-е гг. XVI в.:

Целых шесть недель без перерыва длились ужас и несчастье в этом городе! Все лавки и палатки, в которых можно было предполагать [наличность] денег или товару, были опечатаны. Великий князь неизменно каждый день лично бывал в застенке (Peinhofe oder Haus). Ни в городе, ни в монастырях ничего не должно было оставаться; все, что воинские люди не могли увезти с собой, то кидалось в воду или сжигалось. Если кто-нибудь из земских пытался вытащить что-либо из воды, того вешали. Затем были казнены все пленные иноземцы; большую часть их составляли поляки с их женами и детьми и те из русских, которые поженились на чужой стороне. Были снесены все высокие постройки; было иссечено все красивое: ворота, лестницы, окна. Опричники увели также несколько тысяч посадских девушек. Некоторые из земских переодевались опричниками и причиняли великий вред и озорство; таких выслеживали и убивали. (Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного. М., 1925)В этом рассказе, вероятно участника событий - опричника Штадена - мы видим, что в воду сбрасывались далеко не трупы, а вещи, товары и прочий конфискат. И показан не геноцид населения, как это описывали выше, но разорение торговых мест, монастырского имущества, и домов богатых горожан (снесены все высокие здания, посечено все красивое: ворота, лестницы, окна). При этом казни иноземцев - учитывая пограничный характер территории, и причину конфликта (заговор высших кругов с целью перейти в подданство Литвы) - объясняются искоренением заговора и логикой военного времени. В то время как другие "свидетели" рисуют безумство тирана убивающего своих подданных чуть ли не ради забавы и «насыщения».

Анализируя вышеприведенные отрывки, складывается впечатление, что у авторов было желание перещеголять других повествователей в описании ужасов. И так, как большая часть текстов предназначалась для читателя западного, имевшего о «Московии» самые туманные представления, то в фантазиях не ограничивались. Были ли это фантазии авторов, или пересказчиков, с чьих слов писались эти «свидетельства», не суть важно. Важно, что историки и потомки восприняли басни за правду, и приводят их в качестве «свидетельств» очевидцев.

Если же взять новгородскую «Повесть…», то к ней тоже должно относиться критически. Ведь время ее написания Институт русской литературы РАН предположительно относит к 80-90 гг XVI столетия - т.е. она писалась через 10-20 лет после событий. Составитель, не является нейтральным, и имеет желание обелить Новгород - отвести от новгородцев подозрение в измене. Поэтому может искажать факты или гиперболизировать события. В этой связи нужно крайне серьезно отнестись к ремарке путешественника Якоба Ульфельдта, описавшего страшные ужасы со слов неких новгородцев "это и кажется маловероятным и далеким от истины, однако все это в действительности так и было, как я узнал в России от людей, достойных доверия, то есть от тех, которые до сих пор живут в Новгороде под властью Московита ". И как видим, для иностранного путешественника они "достойны доверия" только потому, что живут в Новгороде или называются современниками тех событий.Таким образом, становится понятно, что через 8-10 лет после описанных событий, в Новгороде были люди крайне заинтересованные в распространении преувеличенной и откровено ложной информации. И, вероятно, многие из иностранцев, оставивших "свидетельства", были введены в заблуждение этими мифотворцами, и передавали своим соотечественникам то, что слышали от "людей, которые до сих пор живут в Новгороде "... Опять же важно понимать, что во время "погрома" никого из иностранцев, чьи мнения мы приводили выше, кроме опричника Г. Штадена, там скорее всего не было. И. Таубе и Э. Крузе, в своем "Послании..." тоже ссылаются на некие "достоверные сведения" об убийстве десятков тысяч людей. Возможно, что эти сведения ими почерпнуты в той же самой Новгородской "Повести..." или от людей, ее составивших.

Таким образом, мы имеем перед собой сообщения предположительно четырех видов:

Откровенно ложные или хорошо сдобренные фантазией автора или пересказчика («Истинно правдивое описание», А. Шлихтинг)

- переданные с чужих слов (Якоб Ульфельдт, возможно Иоганн Таубе и Элерт Крузе),

- предвзятые и имеющие намерение исказить суть (новгородская «Повесть…»)

- документы и свидетельства очевидцев (вероятно «Синодики опальных», и возможно Г. Штаден)

Как уже ранее было сказано, синодики говорят о 1490 казненных в Новгороде, однако, и в достоверности этого документа высказываются сомнения (см. мнение дореволюционного историка Белова Е.А. http://www.hrono.info/libris/pdf/belov_ivan4.pdf), Рассказ Г. Штадена выделяется из всех. Он как бывший опричник, видевший систему изнутри, знал не только факты, но и отчасти их мотивы, хотя не все ему могло быть известно, и не все поступки русских он мог понимать, оставаясь до конца чужаком в «этой стране», что видно из следующих фраз его автобиографического монолога: «В этой стране всякий иноземец занимает лучшее место, если он в течение известного времени умеет держать себя согласно с местными обычаями…» «Спустя некоторое время бросил я все, уехал в Рыбную Слободу и выстроил там мельницу. Но тщательно обдумывал, как бы уйти из этой страны…» (Генрих Штаден. О Москве Ивана Грозного. М., 1925).

Таким образом мы имеем в наличии крайне мало материала, чтобы составить объективную картину происходившего. И есть необходимость подвергать сомнению большую часть «свидетельств». Поэтому в случае с историей Руси второй половины XVI века, все «свидетельства» надо «делить на десять», то есть, относиться крайне критически.

Мы должны больше уделять внимания косвенным фактам, молчаливо свидетельствующим о характере и истории того времени.

Так одним из подобных косвенных опровержений «мифа об истреблении Новгородцев», может служить следующий факт: После уничтожения Москвы пожаром 1571 года, когда возникла угроза захвата столицы 120 тысячной ордой объединенных турецко-татарских войск, шедших в 1572м году на Москву, Иоанн IV перевозит в Новгород семью и ВСЮ казну тогдашней Руси. Это через два года после «Новгородского погрома»!

«В начале февраля 1572 года в Нов-город прибыли обозы с царской казной в лубяных коробах на 450 санях. Казну поместили в подвалы церквей Чудотворца Николая, Пятницы и Жен-мироносиц под круглосуточной охраной стрельцов -"на всякую мощь по 500 человек в смену". Обычной нормой нагрузки подводы было летом - 20 пудов, зи-мой - 25 пудов. Общий вес доставленной в Новгород казны составлял около 10000 пудов. Потом царь направился в Москву на разряд полков и назначение воевод для отражения предстоящего нападения татар». (А.Р. Андреев «Неизвестное Бородино. Молодинская битва 1572 года. Сражение русского войска под началом князей Воротынского и Хворостинина с войском крымского хана Девлет Гирея под Серпуховом» Документальная хроника XVI века, М. 1997). http://www.hrono.ru/libris/lib_a/andeev08ar.htmlКрайне интересный факт. Особенно если учесть, что всего два года назад, здесь якобы было поголовное истребление мирного населения. Царь решается оставить всю казну Руси, в церковных подвалах под охраной каких-то «500 человек в смену» и уезжает. Давайте подумаем, был ли он сумасшедшим, чтобы так понадеяться на город где якобы тысячами топил подо льдом женщин, матерей с детьми и т.п. Нелишне будет напомнить, что Новгородцы даже во времена Орды, однажды уничтожили хорошо вооруженную охрану ордынских «послов» (более тысячи человек) и самих послов, расценив их присутствие как угрозу для Новгорода. Это произошло в 1374 году (еще до Куликовой битвы), когда ханов боялись и князья возили дань, и получали право на княжение. И этот свободолюбивый народ, присоединенный к Московии дедом Иоанна IV, стерпел бы «убийцу», «тирана» и «злодея» в своей земле? Пусть раньше якобы имело место неожиданное нападение. Сейчас же русский царь привез семью, казну и оставил, вероятно, не более тысячи тех самых опричников. Ответ один - нет, не стерпел бы.

И Иоанн IV будучи умным стратегом и расчетливым политиком, не поступил бы так опрометчиво. Скорее всего, он перевез бы казну в любой другой город - только не в Новгород. Хотя бы даже в тот же Псков, откуда его якобы прогнал юродивый (?), и где по причине этого опричные войска не натворили таких дел, как в Новгороде.

Однако ничего подобного. Иоанн IV Васильевич, как ни в чем не бывало привозит казну (читай золотовалютный резерв страны) на 450 санях и оставляет ее как у своих друзей почти без охраны (в подвалах церквей, которые якобы разорял. При охране в одного человека на 25 пудов золота (500 человек на 450 саней)). Правда А.Р. Андреев, пишет в тоне, характерном для большинства хроникеров того периода, что Иоанн «хотел отсидеться в Новгороде», вероятно, ставя ему в вину, что царь не руководил непосредственно военной операцией, как при взятии Казани. Хотя царь вскорости «направился в Москву на разряд полков и назначение воевод для отражения предстоящего нападения татар». Таким образом, в Новгороде остается семья Иоанна IV и казна Московского царства, при охране ничтожного в общем-то гарнизона. И не в каком-то закрытом со всех сторон каменном кремле, а в городе, где два года назад были «снесены все высокие постройки». В конце мая он снова вернулся в Новгород, где «в преддверии сражения, томясь ожиданием написал завещание - духовную грамоту».

Неправда ли, странный выбор города для того «чтобы отсидеться» - без войск (которые все были брошены на южные рубежи) с семьей и казной. По сути, Иоанн IV временно перенес столицу в Новгород. И это после 1570 го года! Вернее после того, что о нем написано!

На сайте посвященном Великому Новгороду, читаем о том, что при Иоанне IV произошли значительные изменения в городе и районе. Строились и расширялись улицы, возводились новые укрепления, возникла третья оборонительная стена. Правда там же присутствует «обязательное» в таких случаях упоминание о тяжести содержания Государева двора, и о «новгородском погроме» - как же без этого. «Царский двор в Новгороде находился около церкви Никиты, которая была перестроена по приказу Ивана Грозного еще в 1555—1556 годах. Очевидно, тогда же построили и каменный дворец для царя, который с юго-запада примыкал к церкви Никиты…. Царь и его семья оставались в Новгороде до 6 августа 1572 года. По-видимому, уже к тому времени Иван Грозный решил построить в Новгороде Большой царский двор и оттуда управлять опричниками. Земли и поместья опальных новгородских бояр и купцов были переданы во владение опричникам. Большой царский двор было решено строить на месте древнего Ярославова дворища. Летопись свидетельствует,что в 1571 году обмерили площадь Ярославова дворища, а 15 июня 1572 года «заложил государь избы ставити на споем дворе, на Дворищи». Очевидно, прежде строили вспомогательные деревянные постройки. Из писцовых новгородских книг и по изображению на иконе «Знамение» VIII века известно, что под Большой государев двор была отведена часть Торговой стороны Новгорода вдоль Волхова…. В годы царствования Ивана Грозного в Новгороде и крае произошли большие перемены. В городе, как подтвердили археологические исследования, расширяли улицы, реконструировали оборонительные сооружения. В 80-х годах XVI века в связи с широким распространением огнестрельного оружия были построены новые деревоземляные крепости в Новгороде, Старой Руссе и Ладоге. Укрепления имели не только рвы и земляные валы, но и так называемые «выводные быки» — предшественники бастионов, которые обеспечивали оборону не только по фронту, но и с флангов. Так, в 1583 году в Новгороде возникла третья оборонительная линия — малый земляной город, защищавший каменный детинец» (http://www.vnovgorod.info/oprichnik.html)Так было или нет разорение Новгорода? Мы можем делать только предположения. Прежде всего, мы видим, что в исторической памяти о времени Иоанна IV довлеет миф о его кровавости и деспотизме, и отсюда все другие мифы - в том числе о «разорении Новгорода» с многотысячными жертвами. Описания отдельных «свидетелей» рисуют картины едва ли не нашествие язычников, убивавших ради забавы многими тысячами беззащитных и неповинных горожан. При этом или вообще не объясняются мотивы кровавых убийц, или эти мотивы ничтожны или бессмысленны (клевета, желание пополнить казну, опричнина - просто как нечто само по себе кровавое и ужасное) и т.п.

Мотивом к походу на мятежные пограничные области стало известие о желании верхнего эшелона власти двух областей осуществить государственный переворот или уйти в подданство соседствующей Литвы. В заговор была втянута вся приказная администрация, управляющая Новгородской землей, и социальные верхи населения, во главе с архиепископом. Нужны были решительные действия, чтобы предотвратить потерю земель, за которые проливали кровь русские воины; земель, которые были жизненно необходимы государству - как ворота к Балтике. Иоанн IV Васильевич, искоренил мятеж верхов по законам военного времени. Ведь Русь тогда воевала на несколько фронтов: с Крымско-турецкими войсками на юге, Ливонией, Польшей на западе, Швецией на северо-западе и внутренними врагами в лице предателей, стремившихся растянуть страну снова на удельные княжества.

Можно спорить, было ли оправданным казнить пленных иноземцев («большую часть их составляли поляки с их женами и детьми и те из русских, которые поженились на чужой стороне» ), и разорять лавки торговцев, следовало ли трогать имущество монастырей, и сносить высокие строения, «посекать все красивое» (ворота, лестницы, окна)… Но факт остается фактом, Псковская и Новгородская области не были отторгнуты от Царства Московского. В противном случае, если бы заговор удался, это сделало проблематичным не только выход к Балтике, но и само дальнейшее существование зарождающейся Руси. Более того, можно полагать, что злоба на царя и желчь, изливавшаяся долгое время потом в написании пасквилей и басен, была у верхушки, но не у горожан. Иначе бы всего через два года глава государства с семей и казной не смог бы укрываться за стенами Новгорода.

Значит, действия царя были, в общем и целом, справедливыми - в том числе и с точки зрения самих горожан. Можно предположить, что «снося высокие строения» и «посекая красивое» воины Иоанна IV карали местных «олигархов» и разоряли места их проживания - выдававшиеся на общем фоне. Вероятно, это же «неправедное» имущество конфисковывалось или топилось в реке. Далее, Г. Штаден показывает, что под видом опричников действовали и переодетые земские, желавшие грабить. Но таких выявляли и убивали. В общем практика не новая.

Если бы имело место несправедливое по народным понятиям разграбление народа Новгородского, или тем более истребление неповинных людей тысячами и десятками тысяч, то это бы вызвало восстания. И конечно, через два года, когда еще были свежи в памяти «несправедливости» - царь не смог бы организовать в Новгороде свою временную столицу практически без войск, и жить более полугода на обеспечении Новгородцев.