Эдуард Багрицкий родился в Одессе 3 ноября 1895 года на улице Базарной, 40. В книге раввината о родившихся фамилия отца указана “Дзюбан”, позднее в документах встречается “Дзюбин”. Эдуардом ребенка назвала мать, увлекавшаяся польскими романами. С детства он много читал, увлекался не только поэзией, но и биологией, одна из любимых книг – “Жизнь животных” Брема. Семья была среднего достатка, один год Эдуард учился в училище Святого Павла, затем в реальном училище Жуковского. Позднее Багрицкий вспоминал, что ненавидел точные науки, но был любимцем учителя словесности. Хорошо рисовал, по воспоминаниям одноклассников, большая часть рукописного журнала в училище была заполнена его стихами, рисунками и карикатурами.

Первая публикация в альманахе “Аккорды” 1914 г., стихи подписаны “Дэзи” и “Э.Д.”. Летом 1914 г. на вечере молодых поэтов он впервые выступает под псевдонимом “Багрицкий”. По легенде, два друга-поэта Натан Шор и Эдуард Дзюбин разыграли два цвета – фиолетовый и багряный, которые и стали их литературными псевдонимами. Критика особо отметила выступление двух талантливых молодых поэтов – Фиолетова и Багрицкого. С тех пор он постоянно участвует в литературных вечерах, и, наряду с Фиолетовым, считается самым талантливым из молодых поэтов. Ранние стихи Багрицкого явно носили влияние Н. Гумилева. Багрицкий был участником поэтических альманахов “Серебряные трубы”, “Авто в облаках”, “Седьмое покрывало” и “Чудо в пустыне” (1915-1917 гг.), несколько стихотворений опубликовал под псевдонимом “Нина Воскресенская”.

Вместе с Фиолетовым зимой-весной 1917 г. служил в милиции, но вскоре ушел оттуда. Воспоминания об одной из облав позднее легли в основу поэмы “Февраль”. Одна из самых загадочных страниц биографии – участие летом 1917 г. в персидской экспедиции генерала Баратова (был то ли делопроизводителем, то ли землемером).

По воспоминаниям, вопреки большому количеству романтических стихотворений о море, плохо переносил качку, вышел в море на яхте единственный раз в 1918 году.

Багрицкий участвовал практически во всех литературных объединениях: выступал на “Средах” в Литературно-Артистическом клубе, был членом “Студенческого Литературно-художественного кружка” и “Зеленой лампы” в 1917-1919 гг. Он легко импровизировал, безукоризненно владел поэтической формой – мог на спор за пять минут написать сонет на заданную тему.

Вопреки поздним воспоминаниям, к политике был совершенно равнодушен, увлекаясь скорее карнавальной стороной Гражданской войны. Багрицкий был инструктором в Особом партизанском отряде им. ВЦИК в 1919 г., работал в ЮгРОСТА в 1920 г.

Обладая феноменальной памятью и знаниями русской и европейской поэзии (и классической и современной), он стал лидером оставшихся в Одессе после 1920 г. поэтов. Активно участвовал в литературных кружках “Коллектив поэтов”, “Хлам”, “Мебос” в 1920-21 гг. Багрицкий был душой литературной организации “Потоки Октября” (1922-25), которая возникла как пролетарская, а стала школой поэзии. Большинство участников благодаря урокам Багрицкого впоследствии стали переводчиками.

Эдуард Багрицкий с сыном Севой

Багрицкий женился на Лидии Густавовне Суок, старшей из трех сестер. В 1922 г. родился сын Всеволод.

Историю женитьбы и быт семьи – увлечение птицами и полную неприспособленность к бытовой стороне жизни – иронически описал В. Катаев в рассказе “Бездельник Эдуард”. Стихи Багрицкого публиковались в журнале “Силуэты”, в газетах “Известия Одесского губкома”, “Моряке”.

После публичного спора с Маяковским Багрицкого перестали печатать в одесской прессе. Семья жила в ужасающей нищете, для того, чтобы купить Багрицкому приличную одежду, одесские поэты устроили вечер в его пользу.

С детства поэт болел астмой, приступы которой снимал не только курением специального порошка, но и чтением стихов нараспев.

Багрицкий перебрался в Москву в 1925 г., последним из одесских литераторов, снимал комнату в подмосковном Кунцево. Его стихи мгновенно завоевали Москву, печатались на страницах журналов “Новый мир”, “Молодая гвардия”, “Красная новь”. После переезда в Москву на смену птицам приходят рыбы – он серьезно увлекается разведением аквариумных рыб, и съемные квартиры украшают огромные аквариумы.

Э. Багрицкий, В. Катаев , Я. Бельский. 1925 г.

В 1928 г. выходит первая книга “Юго-запад”, большая часть стихов из которой написана и впервые опубликована в Одессе: “Тиль Уленшпигель”, “Арбуз”, “Осень”. В книгу вошли поэма “Дума про Опанаса”, главный герой которой – махновец, и наиболее известное стихотворение “Контрабандисты”. В 1932 г. вышли сразу две книги – “Победители” и “Последняя ночь”. Притом, что он был очень плодовитым автором, к отбору стихов для книг относился очень строго – в них вошло меньше трети всего написанного.

“Песня про четыре ветра” из поэмы “Дума про Опанаса”, читает Эдуард Багрицкий

Багрицкий занимался и переводами украинских, белорусских, татарских, еврейских, французских, английских, американских, турецких и польских поэтов. Шотландцы-слависты считают его перевод стихотворения Бернса “Джон Ячменное зерно” более соответствующим духу оригинала, чем перевод С. Маршака.

По мотивам поэмы “Дума про Опанаса” Багрицкий написал либретто одноименной оперы. Последняя поэма “Февраль” осталась незавершенной, Э. Багрицкий умер от воспаления легких 16 февраля 1934 года.

По названию книги стихов Багрицкого “Юго-запад” получила название одесская литературная школа 1920-х гг.

На доме, где родился Э.Г. Багрицкий – ул. Базарная, 40, – установлена мемориальная доска.

Имя Эдуарда Багрицкого присвоено одной из одесских библиотек на улице Преображенской, 35-а. Именем Э.Г. Багрицкого названа улица в Малиновском районе.

В честь 120-летия со дня рождения Эдуарда Багрицкого в рамках празднования Дня города имя поэта увековечено на Аллее Звезд Одессы.

24 сентября 2015 года в Одессе на фасаде здания по улице Дальницкой, 3 состоялось торжественное открытие мемориальной доски поэту Эдуарду Багрицкому и его сыну Всеволоду Багрицкому.

Алена Яворская,
заместитель директора по научной работе
Одесского литературного музея

Тогда Багрицкий лежал в больнице, перед смертью, в последнюю свою ночь, он сказал сиделке: "Какое у вас лицо хорошее,- у вас, видимо, было хорошее детство, а я вспоминаю свое детство и не могу вспомнить ни одного хорошего дня".

Эдуард Георгиевич Дзюбин (литературный псевдоним - Багрицкий) родился 3 ноября (по новому стилю) 1895 года в Одессе, в мещанской еврейской семье на Базарной улице, где "все навыворот, все как не надо". Родители любили его, хотели сделать из него коммивояжера, страхового агента или приказчика - он убегал из ремесленного, а затем землемерного училища на море. Но Эдуард так и не научился плавать: мальчиком (а потом и взрослым!) он был физически немощным, ибо с девятилетнего возраста и до смерти в тридцать девять лет страдал жестокой бронхиальной астмой.

Тридцать лет прожил поэт в любимой своей Одессе, и море было его неутоленной жаждой жить, быть здоровым, молодым:

Так бей же по жилам,

Кидайся в края,

Бездомная молодость,

Ярость моя!

Чтоб звездами сыпалась

Кровь человечья,

Чтоб выстрелом рваться

Вселенной навстречу.

Чтоб волн запевал

Оголтелый народ,

Чтоб злобная песня

Коверкала рот,-

И петь, задыхаясь,

На страшном просторе:

Ай, Черное море,

Хорошее море!..

Но это напишется в 1927 году, а за десять с лишним лет до этого молодой поэт жил в условном и книжном мире, в котором были и Александр Грин , и Тиль Уленшпигель, и Летучий Голландец, и экзотические стихи раннего Багрицкого о корсарах и римских полководцах, сделанные "под Гумилева". "Этот туман,- как сказал мне однажды покойный харьковский писатель Рафаил Моисеевич Брусиловский, приятель Багрицкого по молодости,- рассеивался слишком долго, и только в 1924 году, когда появились стихи о Пушкине и "Арбуз", все поняли: в литературу пришел большой поэт".

К Пушкину Багрицкий и его близкие друзья относились благоговейно: "Когда мы проходили мимо дома, где жил Пушкин,- вспоминает Валентин Катаев ,- мы молча снимали шапки". В 1924 году, к 125-летию со дня рождения Пушкина, поэт закончил маленький пушкинский цикл: "Пушкин" (1923), "Одесса" (1923), "О Пушкине" (1924). Последнее стихотворение цикла - наиболее художественное:

И Пушкин падает в голубоватый

Колючий снег. Он знает - здесь конец...

Недаром в кровь его влетел крылатый,

Безжалостный и жалящий свинец.

Кровь на рубахе... Полость меховая

Откинута. Полозья дребезжат.

Леса и снег и скука путевая,

Возок уносится назад, назад.

Он дремлет, Пушкин. Вспоминает снова

То, что влюбленному забыть нельзя,-

Рассыпанные кудри Гончаровой

И тихие медовые глаза.

В. Катаев дает свое пояснение последним двум строчкам, рисующим портрет Натальи Николаевны: "Судя по портретам, у нее были хорошо причесанные волосы а-ля директуар, а глаза были отнюдь не тихие медовые, а черносмородинные... А рассыпанные кудри и медовые глаза были у той единственной, которую так страстно полюбил птицелов (Багрицкий - Р.Б.) и которая так грубо и открыто изменила ему с полупьяным офицером".

Приведу полемическую по отношению к Багрицкому строку Марины Цветаевой из "Стихов о Пушкине" (I), размышляющей о том, как воплощается в поэзии образ великого поэта:

Пушкин - в роли пулемета!

Сравните:

И в свисте пуль, за песней пулеметной,

Я вдохновенно Пушкина читал!

("О Пушкине")

Не хотела Марина Цветаева , чтобы Пушкина политизировали и связывали с темой братоубийственной гражданской войны...

Стихотворение "Арбуз", не принятое "опытным" литсотрудником одесской газеты "Моряк" (мол, сезон арбузов еще не наступил!), обычно включали в сборники типа "Лирика моря" или "Стихи о любви". Да, там от первой до последней строки развернут образ бушующего моря, а финал стихотворения - лирически-любовный:

Кавун с нарисованным сердцем берет

Любимая мною казачка...

И некому здесь надоумить ее,

Что в руки взяла она сердце мое!..

Главная же суть стихотворения в ином: Багрицкий, как и некоторые поэты 20-х годов (Н. Асеев, М.Светлов, В.Сосюра и др.), не принял новую экономическую политику (нэп), увидел в ней не утверждение естественных рыночных отношений, а измену делу революции:

Мы втянуты в дикую карусель.

И море топочет как рынок,

На мель нас кидает,

Нас гонит на мель

Последняя наша путина.

"Как рынок" - только в стихах, связанных с неприятием нэпа, могло появиться такое сравнение! Приведу также строки из "Стихов о соловье и поэте" (1925), полные сетований на то, что из жизни уходит подлинная романтика:

Наш рокот, наш посвист

Распродан с лотка...

Долгие годы думаю над двумя вопросами. Почему в стихах Багрицкого середины 20-х годов так настойчиво повторяется тема бездомности, неприкаянности, одиночества? Почему в 1926 году, когда Сталин уже почти "задушил" нэп, Багрицкий в стихотворении "От черного хлеба и верной жены..." без каких-либо иносказаний и условностей выражает свое недовольство действительностью?

Как спелые звезды, летим наугад...

Над нами гремят трубачи молодые,

Над нами восходят созвездья чужие,

Над нами чужие знамена шумят...

Вряд ли здесь отражены только антинэповские настроения. Я думаю, что поэт, стремясь идти в ногу со временем, не понимал, куда идет время...

Э. Багрицкий был классическим бедняком (хотя у него всегда жил какой-нибудь нахлебник!): не в чем было выйти на улицу, и жена сшила ему из своей старой-престарой юбки штаны-галифе; денег в семье не было, в одесской газете "Моряк" с поэтом расплачивались черным кубанским табаком, ячневой кашей и соленой камсой. На Молдаванке поэт жил с семьей (сыну Севе шел уже пятый год) в постройке, похожей скорее на сарай; на полу стояло корыто: крыша вечно протекала.

Близкие Багрицкому прозаики и поэты "одесской школы" (В. Катаев, Ю.Олеша, И.Ильф, Е.Петров, Л.Славин, С.Кирсанов, В.Инбер и др.) в самом начале 20-х годов уже покинули Одессу, и в конце 1925 года Валентин Катаев приехал из Москвы специально за Багрицким: "Собирай вещи, Эдя, я купил для тебя билет". Катаев в своей интереснейшей книге о литературной жизни 20-х годов "Алмазный мой венец" назвал Багрицкого, автора стихотворений "Птицелов", "Голуби", большого любителя и знатока птиц, "птицеловом": "Я и глазом не успел моргнуть, как имя птицелова громко прозвучало на московском Парнасе". И тогда "птицелов" послал телеграмму feme: "Собирай барахло Хапай Севку Катись Москву". Багрицкий долго уверял телеграфистку, что иначе в Одессе не поймут...

Поселились Багрицкие в Кунцево, под Москвой, где снимали половину избы без самых элементарных удобств, особенно необходимых больному человеку. В этой избе в первой половине 1926 года и была написана поэма "Дума про Опанаса".

Сколько гонений претерпела эта поэма в сталинские годы: в редакционной статье "Литературной газеты" (30 июля 1949 года) "За идейную чистоту советской поэзии" поэма Багрицкого была расценена как клевета на украинский народ, а через несколько лет, в период "борьбы с космополитизмом", критик А.Тарасенков объявил "Думу про Опанаса" сионистским произведением.

Сегодня мы имеем возможность по-новому взглянуть на "исхлестанные" произведения былых лет. Конечно же, Багрицкий был человеком своей эпохи, он не только не противостоял, как, скажем, Пастернак, Ахматова или Мандельштам, коммунистическим догмам, но и защищал их. Ни один пионерский или комсомольский сбор не обходился когда-то без фрагмента из поэмы "Смерть пионерки":

Нас водила молодость

В сабельный поход,

Нас бросала молодость

На кронштадтский лед.

Боевые лошади

Уносили нас,

На широкой площади

Убивали нас.

Вдумаемся в эти и в далее следующие строки: "Но в крови горячечной /Подымались мы..."; "Чтоб земля суровая /Кровью истекла...". Но зачем же надо было в годы гражданской войны лить кровь, убивать друг друга и в этом братоубийственном кошмаре укреплять мужество... "сталью и свинцом"?!

В "Разговоре с комсомольцем Н.Дементьевым"* (Н. И.Дементьев (1907-1935) - талантливый поэт 20-30-х годов, отказавшийся стать осведомителем НКВД и, затравленный, издерганный вконец, покончивший жизнь самоубийством) (1927) тема гибели в жестоком бою поднята Багрицким до романтических высот:

Проклюют навылет,

Поддадут коленом,

Голову намылят

Лошадиной пеной...

Степь заместо простыни:

Натянули - раз!

Добротными саблями

Побреют нас...

Покачнусь, порубан,

Растянусь в траве,-

Привалюся чубом

К русой голове...

А нужно ли было воспевать - пусть и талантливо! - кровавую мясорубку гражданской войны?

Нет, не хотел воевать (было бы за что!) украинский хлебороб Опанас, силой мобилизованный в продотряд Иосифа Когана, не хотел он убивать своего бывшего командира, уже будучи в махновском отряде ("Он грустит, как с перепоя, /Убивать не хочет"), его мучают страшные видения: "Одного не позабуду, /Как скончался Коган..." (шолоховского Григория Мелехова тоже мучили черные воспоминания о зарубленных им матросах!). Мирного труда жаждал Опанас ("Не хочу махать винтовкой, / Хочу на работу!") - не получилось.

В полтысячи строк своей поэмы Багрицкий вложил содержание, достаточное для романа, описал трагедию украинского крестьянина, обманутого всеми режимами, создал величественный и трагический образ замученной классовыми раздорами Украины:

Тополей седая стая,

Воздух тополиный...

Украина, мать родная,

Песня-Украина!..

Багрицкий говорил о своей поэме: "Мне хотелось написать ее стилем украинских народных песен, как писал Тарас Шевченко . Для этого я использовал ритм его "Гайдамаков". "Об украинско-шевченковских традициях в поэме говорят не только ритм, но и эпиграф из "Гайдамаков", и постоянные, в духе шевченковских поэм, неоднократные обращения автора к Опанасу, к Украине, и "коломыйковый" стих Шевченко с его разностопным хореем, и украинизмы ("жито", "ненька", "катюга", "каганец", "хлопец").

Думаю, что будущие исследователи литературы еще напишут о влиянии на Багрицкого большой поэмы Ильи Сельвинского "Улялаевщина" (об этом не написано ни одной фразы) - ученые чаще писали о художественных отзвуках "Слова о полку Игореве" в поэме Багрицкого.

Природа в "Думе про Опанаса", как и в "Слове...", является участником событий: украинская степь и небесные светила, степные птицы и звери, солнце и ночная тьма передают настроения людей и драматизм происходящих событий:

Прыщут стрелами зарницы,

Мгла ползет в ухабы,

Брешут рыжие лисицы

На чумацкий табор.

...............................

Див судит полночным криком

Гибель Приднестровью.

Интересны в поэме повторы ("Украина! Мать родная!/ Жито молодое!")*, особенно повторы видоизменяемые, связанные с драматическими поворотами в судьбе Опанаса:

Опанасе, наша доля

Туманом повита...

.........................

Опанасе, наша доля

Развеяна в поле!...

...........................

Песенный строй "Думы...", постоянные эпитеты ("жито молодое", "горючие кости") в сочетании с яркими, оригинальными эпитетами (например, "сахарное утро"), обилие разговорных элементов, подобранные к месту просторечия - я перечислил только часть художественных особенностей произведения Багрицкого.

Эдуард Багрицкий был блистательным переводчиком Роберта Бернса, Томаса Гуда и Вальтера Скотта, Джо Хилла и Назыма Хикмета, Миколы Бажана и Владимира Сосюры.

Любил он в поэзии и в жизни мажор, о чем говорит один случай, описанный Константином Паустовским в "Золотой розе" и свидетельствующий о том, что Багрицкий не любил Семена Надсона, в стихах которого (причина этому - неизлечимая болезнь, погубившая талантливого поэта в двадцать пять лет) преобладали минор, усталость, надрыв.

Паустовский и Багрицкий сидели в кафе, когда в нем появился известный в Одессе нищий, не просивший, а нахально требовавший у людей деньги. Багрицкий встал и пошел на старика, не спуская с него глаз и с дрожью в голосе, со слезой, с трагическим надрывом читая надсоновские строки:

Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,

Кто б ты ни был, не падай душою!

Нищий осекся. Глаза его побелели. Он начал отступать, опрокинул стул, задрожал от страха и пустился наутек.

Багрицкий вернулся к Паустовскому и на полном серьезе сказал: "Вот видите, даже одесские нищие не выдерживают Надсона!"

А каким было главное "хобби" Эдуарда Багрицкого? Отвечу: птицы и рыбы, которым посвящено немало стихотворений и строк. Некоторые рыбоводы считали поэзию Багрицкого блажью, оправдание находили лишь в плане приобретения средств для покупки рыбы. Среди натуралистов-профессионалов он считался знатоком высокого класса, ихтиологи обращались к нему за консультациями.

Об эрудиции Багрицкого ходили легенды, его феноменальная память хранила тысячи поэтических строк, остроумие поэта не знало пределов, доброта его согрела не одного поэта 20-30-х годов. Одним из первых Багрицкий отметил талант молодых А.Твардовского, Дм. Кедрина, Я.Смелякова. К нему буквально ломились начинающие поэты с просьбой выслушать и оценить их стихи. Покой ему даже не снился.

Багрицкий вывешивал объявления ("Никого дома нет!"), говорил по телефону женским голосом - ничего не помогало. Сидя "по-турецки" на диванчике, тесно прислонив грузное тело к столу, он попыхивал стеклянной трубкой, в которой клокотал спасительный астматол, и слушал, слушал тех, чей поэтический взлет он уже не увидит...

У Багрицкого никогда не было страха перед смертью. В "Тиле Уленшпигеле" были строки, похожие на автоэпитафию:

Здесь лежит спокойно

Веселый странник, плакать не умевший.

Прохожий! Если дороги тебе

Природа, ветер, песни и свобода,

Скажу ему: "Спокойно спи, товарищ,

Довольно пел ты, выспаться пора!"

Поэт был отрешен от земных благ, чужд погони за славой и наградами. С чувством пел песню на стихи Беранже "Мой старый фрак":

Пускай иной хлопочет для отлички

Взять орденок - за ним не лезу я:

Два-три цветка блестят в твоей петличке.

Мой старый друг, не покидай меня!

Боготворил Багрицкий Пушкина, восторгался Маяковским, с упоением читал асеевских "Синих гусар", в "Разговоре с комсомольцем Н.Дементьевым" засвидетельствовал и другие свои литературные симпатии:

А в походной сумке -

Спички и табак,

Сельвинский,

Пастернак...

Если Тихонова власти всячески поддерживали, к Сельвинскому относились настороженно, к Пастернаку - враждебно, то имидж Багрицкого как советского поэта выдерживался властями неукоснительно. В 1930 году Багрицкий, как и Маяковский с Луговским, был принят в РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей) и осчастливлен - после кунцевского сирого жилья - двумя комнатами в новом писательском доме в проезде МХАТа. Но ничего подобного "Арбузу", стихам о Пушкине и "Думе про Опанаса" в последний период своей жизни (1930-1934) он уже не написал. Вышедшая в 1932 году (советско-коммунистическая от начала до конца!) поэтическая трилогия ("Последняя ночь", "Человек из предместья", "Смерть пионерки") славы Багрицкому не прибавила.

16 февраля 1934 года, заболев в четвертый раз воспалением легких, Багрицкий скончался. За гробом поэта с шашками наголо шел эскадрон молодых кавалеристов. Мне видится в этой трагически-торжественной картине нечто символическое: Багрицкий был трепетно влюблен в бойцов; лошади, сабли, комбриги, трубы - вот что всегда волновало поэта, любившего музыку, кавалерийские марши и досадливо снимавшего радионаушники, если в них начинал звучать какой-нибудь сентиментальный романс. "От него - умирающего - шел ток жизни" (И. Бабель).

Часто начинал разговор словами: "Вот увидите, в будущую войну...". И Севу, сына своего, готовил к войне, закалял его по-спартански: в двенадцать лет мальчик владел огнестрельным оружием, переплывал Москву-реку, в четырнадцать лет ходил на лыжах босиком.

Всеволод Багрицкий (ему отец посвятил "Папиросный коробок", "Всеволод", "Разговор с сыном") мог бы стать профессиональным поэтом, его ожидало счастье в любви, невестой его была Елена - та, что станет через годы женой академика А.Д.Сахарова. А военный журналист и поэт Всеволод Багрицкий, не проживший полных двадцати лет, погиб 26 февраля 1942 года. Мама о смерти сына узнала в лагере, где она находилась с осени 1937 года.

На сосне, рядом с могилой Всеволода в небольшой лесной деревушке Дубовик Ленинградской области, скульптор Вучетич, работавший с погибшим в редакции фронтовой газеты "Отвага", вырезал несколько измененное четверостишие Марины Цветаевой, которое Багрицкий-младший очень любил и часто повторял:

Я вечности не приемлю,

Зачем меня погребли?

Мне так не хотелось в землю

С родимой моей земли.

Вот и оборвалась могучая ветвь и распускавшаяся веточка, но зарубки на древе нашей поэзии остались. Навечно.

Эдуард Багрицкий

Эдуард Багицкий.
Фото с сайта www.vestnik.com

Багрицкий (Дзюбин, или Дзюбан) Эдуард Георгиевич (1895/1934) - советский поэт. Для его поэзии характерны мотивы романтизации революции, навеянные поэтикой «южного акмеизма». Багрицкий считается одним из основоположников советской поэзии. Наиболее известными являются поэтические сборники: «Юго-Запад», «Победители» и «Последняя ночь». Также перу Багрицкого принадлежит незавершенная поэма «Февраль», посвященная осмыслению роли российского еврейства в революции 1917 года.

Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 26.

Багрицкий (настоящая фамилия - Дзюбин) Эдуард Георгиевич (22.10-1895, Одесса - 16.2.1934, Москва), поэт. Сын мещанина. Во время Гражданской войны служил в Особом партизанском отряде имени ВЦИК (1919), а затем в органах ЧК. Стал широко известен в 1920- 30-е гг. Своими поэмами, самая известная - "Дума про Опанаса" (1926) восхвалял революционную борьбу. Позже его поэма подверглась критике, а Багрицкий официальная критика упрекала в "недостаточном понимании движущих сил социалистической революции". В 1930-х гг. главной темой его творчества стало разоблачение мещанина - "врага революции". Признан классиком "революционного романтизма".

Использованы материалы из кн.: Залесский К.А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. Москва, Вече, 2000

Багрицкий (настоящая фамилия - Дзюбин) Эдуард Георгиевич (1895-1934), поэт, переводчик.

Родился 22 октября (3 ноября н.с.) в Одессе в мещанской семье. Учился в реальном училище, затем на землемерных курсах.

С 1915 Багрицкий начинает печататься в одесских альманахах "Серебряные трубы", "Авто в облаках" и др. Ранние стихи свидетельствуют о влиянии модернистской поэзии. Октябрьскую революцию молодой поэт встречает восторженно, становится ее певцом. Во время гражданской войны был бойцом Особого партизанского отряда, писал агитстихи, воззвания, листовки.

В 1918-25 публикуется в одесских газетах и сатирических журналах, сотрудничает как поэт и художник в ЮГРОСТА. В эти годы пишет лирические стихотворения и поэмы ("Птицелов", "Трактир", "Голуби", "Осень", "Фронтовик", "Арбуз").

В 1925 переезжает в Москву, через год создает поэму "Дума про Опанаса" о судьбе крестьянина, изменившего делу революции.

В 1926 входит в литературную группу "Перевал", но вскоре, порвав с ней, примыкает к "Литературному центру конструктивистов". Эти метания заканчиваются в 1930 вступлением в РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей). В 1932 выходит сборник стихов "Победители", прославляющий трудовую романтику первой пятилетки. В следующий сборник "Последняя ночь" вошли поэмы "Человек предместья", "Смерть пионерки", рисующие борьбу молодого поколения против старого, отживающего мира. Последняя поэма "Февраль" (1933-34) была опубликована посмертно, в 1936.

Багрицкий выступал также как переводчик стихов Купалы, Бажана, Бернса, Рембо. Совместно с Н. Дементьевым перевел на русский язык книгу стихов турецкого поэта Назыма Хикмета.

Использованы материалы кн.: Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000.

Писатель XX века

Багрицкий Эдуард Георгиевич (настоящее имя Эдуард Годелевич Дзюбин) - поэт.

Принадлежит к одесской литературной школе. Первые поэтические опыты Багрицкого относятся ко времени учебы в реальном училище Жуковского (1910-12), печататься стал в 1915 в одесских газетах и журналах, поэтических альм, молодых писателей «Серебряные трубы», «Седьмое покрывало», «Авто в облаках», «Чудо в пустыне» и др. Страстно увлекался поэзией Серебряного века, подражая и одновременно пародируя многих своих учителей: Н.Гумилева, В.Иванова, М.Кузмина, А.Блока и др. Позже пришло увлечение футуристами и В.Маяковским. Под псевдонимом Нина Воскресенская Багрицкий публикует в альманахе «Авто в облаках» урбанистические стих. «Дерибасовская ночь» и «Порт», в чем-то напоминающие «Адище города» Маяковского, но пародийно-игровые, а не трагические. В «Гимне Маяковскому» противопоставляются два типа поэтов: «один - живет Современностью городов», «бешено лающих на солнце», другой - эстет, «изнеженный на пуховиках столетий», «ненавидящий Современность, ищущий забвения в математике и истории». Несмотря на нарочито торжественную «гимновую» (как у Маяковского) интонацию и иронию в изображении двух поэтов-антагонистов, Багрицкий почтительно уступает дорогу Маяковскому, «вселенскому спортсмену в оранжевом костюме». Молодой Б. утверждает уход от современности как свое поэтическое кредо. Но традиционного для романтиков конфликта с действительностью пока нет. Он спрятан, подразумевается в преувеличенной красочности и пышности описаний, в подчеркнутой книжности тем, образов, сюжетов и жанров («Креолка», «Рудокоп», газелла «В твоем алькове спят цветы» и др.), в столкновении и совмещении разных стилистических систем. Некоторым исследователям творчества Багрицкого казалось, что его дореволюционная поэзия была чисто подражательной. «Он пел с чужого голоса»,- считал И.Беспалов (Статьи о литературе. М., 1959. С.161). Это не совсем так, ибо Багрицкий постоянно искал свою интонацию, темы, образы.

Революцию Багрицкий принял романтически, как мощную стихийную силу, которая преобразит и обновит мир; политические взгляды его были наивными. В автобиографической заметке поэт скажет, что «мечтать на берегу продолжал до 1917 года».

Осенью 1917 Багрицкий ушел добровольцем на персидский фронт в экспедицию генерала Баратова, в 1918 вернулся в Одессу и вновь с головой окунулся в литературную жизнь: читал лекции о поэзии, вел кружки, сотрудничал в газете «Стихи я писал сугубо сюжетные - события мало волновали меня. Я старался пройти мимо них» (Советские писатели: Автобиографии. М., 1966. Т.3. С.34-35). Он писал о тиграх, Летучем Голландце, совсем не отражая явлений действительности. Даже в Красной Армии (1919), сочиняя стихи к плакатам, Багрицкий только «служил времени», «еще не понимал прелести использования собственной биографии». Ему казалось, что русская поэзия должна вернуться к «Слову о полку Игореве», к народному эпосу, к языку В.Даля. Работая в ЮГРОСТе (1920), поэт понемногу «научился понимать стихи», писать проще и доходчивее. «Я был культурником, лектором, газетчиком - всем, чем угодно, лишь бы услышать голос времени и по мере сил вогнать его в свои стихи» (Там же). «Служебные» агитационные стихи, как правило, посвящались календарным датам и юбилеям и строились по принципу противопоставления «вчера» и «сегодня». Следуя в решении современной темы за пролеткультовцами и Маяковским, Багрицкий все же пытался найти свою образность, романтическую интонацию в стих, на историческую тему: «Знаки», «Чертовы куклы» и др. Он широко использовал традиции русского и украинского эпоса в создании образа России. В стихах о гражданской войне поэт опирался на собственный опыт, но выступал от имени массы («Фронт»), предельно укрупняя каждую деталь, превращал ее в эмблему революции, в поэтический плакат («Матрос огромный в огне и грохоте стоит»). Готовя к печати свой первый сборник, Багрицкий не включил в него ни одного агитационного стих.

Багрицкий предельно эмоционально передает свое восприятие мира, в котором, как в эпоху Возрождения, царят гармония и красота. В стих, и поэтических циклах 1918-25 появляются ключевые образы романтического мира Багрицкий: образ мира-птицы и мира-трактира, с ними связан один из любимых героев поэта - Тиль Уленшпигель и постоянный лейтмотив: «Я Тиля Уленшпигеля пою!» Открывает этот ряд стих. «Птицелов» (в сборнике «Юго-Запад» датировано 1918): «И пред ним, зеленый снизу, / Голубой и синий сверху, / Мир встает огромной птицей, / Свищет, щелкает, звенит» (Стихотворения и поэмы. С.49). «Дело» птицелова Диделя - «песни петь и птиц ловить», но не на продажу, а для ощущения всей полноты бытия и счастья. Песня птиц сопровождает все творчество Багрицкого. Критики 1920-30-х видели в образе птицелова «яркий пример отставания художественной идеологии от политической» (Горелов А. Бесстрашие художника. Л., 1938. С.65-66). В цикле об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке (1918-28) Багрицкий подчеркивает в герое прежде всего черты певца, поэта, а не воина, в дружбе его с Ламме - раблезианскую полноту жизни, содружество духа и плоти. В красочных натюрмортах южного базара воспевается мир еды, дары моря и земли как неотъемлемая часть природы. В кризисный период творчества Багрицкого в конце 1920-х еда будет восприниматься как принадлежность старого мира, враждебного и агрессивного, поэтому антиэстетического. «Меня еда арканом окружила, / Она встает эпической угрозой,/ И круг ее неразрушим и страшен, / Испарина подернула ее». К фламандскому циклу о Тиле Уленшпигеле близки поэмы «Трактир» и «Харчевня». Последняя потеряна еще в рукописи в 1922, от нее остались названия двух отрывков - «Ода бифштексу» и «Труба победы» - да несколько песен «английских моряков». Багрицкий утверждал, что первым его произведением о современности была поэма «Трактир» (1919-21). В ней прозаической повседневности, бытовой тине, домашнему сытому уюту противопоставляется жажда свободы и поэтической независимости. Сюжет поэмы театрализован и условно романтичен: голодный поэт просит Бога дать ему сытую, спокойную жизнь как награду за талант и муки, и Бог-Трактирщик приглашает певца на небо - «в Заезжий двор - Спокойствие сердец». В трех редакциях «Трактира» в зависимости от времени меняются интонация, краски - от спокойно-созерцательных до устрашающе гиперболизированных в изображении Трактира и судьбы певца. В первых двух редакциях певец смиряется и принимает «награду» в виде сытой жизни, отказывается от своего таланта. В ред. 1933-34 финал поэмы уже иной: поэт просит, требует у Трактирщика-Бога отпустить его на землю.

Почти 5 лет проработал Багрицкий в одесской газете «Моряк», в ней публиковались многие агитационные стихи, песни, традиционные для фольклора моряков. Багрицкий был уверен, что его герои - моряки, скитальцы, рыбаки, контрабандисты, таинственные капитаны, бродяги - близки новому читателю, нужны ему. Романтическое «Сказание о море, матросах и Летучем Голландце» (1922) утверждало силу творческого воображения, родственную стихии моря.

В 1924-25 в «морских стихах» Багрицкий появляется образ лирического героя, наделенного автобиографическими чертами («Осень», «Возвращение», «Арбуз», позже - «Контрабандисты»). Поэт показывает природную сущность поэзии: «Свежий ветер закипает брагой, / Сердце ударяет о ребро... / Обернется парусом бумага, / Укрепится мачтою перо». Лирический герой баллады «Арбуз» (1925) ощущает себя частицей морской бури и воспринимает гибель как награду за «веселую жизнь»: «Сквозь волны - навылет! / Сквозь дождь - наугад / В свистящем гонимые мыле, / Мы рыщем на ощупь... Навзрыд и не в лад / Храпят полотняные крылья» (Стихотворения и поэмы. С.65). Еще более страстно утверждается идеал буйной и бездомной свободы в стих. «Контрабандисты» (1927): «Так бей же по жилам, / Кидайся в края, / Бездомная молодость, / Ярость моя! / Чтоб звездами сыпалась / Кровь человечья, / Чтоб выстрелом рваться / Вселенной навстречу!» (Стихотворения и поэмы. С.68). Поэт не выбирает, что лучше - быть пограничником или контрабандистом: просто в романтическом пространстве бурного моря сталкиваются два типа отношения к жизни - безграничная свобода, даже своеволие, и долг, служба.

Одесский период творчества Багрицкого завершался «стихами о поэте и романтике», построенными как диспут, спор, разговор с современниками. Лирический герой защищает права романтики, призвав на помощь «июльские ночи» и «войска соловьев». В «Стихах о соловье и поэте» (1925; в ред. сб. «Юго-Запад» 1928) романтический конфликт приобретает трагические черты: на базаре за 10 рублей поэт покупает соловья, песня которого взвешена и расценена в рублях. Сам романтик, гонимый миром базара, чувствует себя «товаром» в мире купли-продажи.

Осенью 1925 Багрицкий окончательно переехал в Москву. Он вступил в «Перевал», затем в Литературный центр конструктивистов (ЛЦК), наконец, в начале 1930 вместе с В.Маяковским был принят в РАПП, не являясь правоверным сторонником и защитником взглядов ни одной из этих групп. Б. по-прежнему был безбытен и бездомен, жил с женой и сыном Всеволодом в подмосковном местечке Кунцево, где снимал комнаты, затем получил квартиру в Москве и обставил ее не мебелью, он наполнил свой дом птицами и рыбами, всякой живностью. Его охотно печатают многих журналах: «Красная новь», «Новый мир», «Молодая гвардия», газете «Комсомольская правда», «Пионерская правда» и др. Вокруг поэта много молодежи, он ведет кружки, создает свой «поэтический факультет» на дому, по праву становится общепризнанным мэтром поэзии.

В 1928 вышел первый сборник Багрицкого - «Юго-Запад», в который вошли тщательно отобранные 18 стих. Начинался сборник «Юго-Запад» с книжных романтических стихов о Диделе-птицелове, Тиле Уленшпигеле, с вольных интерпретаций баллад и песен Т.Гуда, В.Скотта, Р.Бернса, прославлявших свободную стихию, затем Багрицкий обращается к «московскому материалу», к суровой действительности, которая требует от романтика отказа от своеволия и стихийности, решительной переделки «попутчика». В кризисный момент жизни - на пороге сна и яви, на грани между жизнью и болезнью, даже смертью, ночью - все кажется враждебным, несущим гибель: «И я пробегаю сквозь строй без конца / В поляны, в леса, в бездорожье... / И каждая палка хочет мясца, / И каждая палка пляшет по коже... / И ночь за окном, как шпицрутенов свист» (Стихотворения и поэмы. С. 105). Переломным, кульминационным произведением сборник «Юго-Запад» стала поэма «Дума про Опанаса» (1926), о которой Багрицкий говорил: «В ней я описал то, что видел на Украине во время Гражданской войны... Мне хотелось написать ее стилем украинских народных песен, как писал Тарас Шевченко. Для этого я использовал ритм его "Гайдамаков". Мне хотелось показать в ней историю крестьянина, оторвавшегося от своего класса и попавшего к махновцам. Рассказать о нем и о его гибели» (Стихотворения и поэмы. С.519). С официальной точки зрения, герой Багрицкого Опанас - предатель, он убийца комиссара Когана. Поэт делает его трагическим героем песенно-былинной думы. Он задумывается над трагедией человека земли, который не хотел «махать винтовкой», мечтал о доме, работе, не хотел убивать, но вынужден был стать убийцей. Главное в герое - его выбор, единоборство с трагической долей, диктатом Истории. Утверждается в поэме новое правило жизни: «Погибнуть, как надо!», как погиб комиссар Коган. В стихах, заключающих сборник, начинает звучать тема вины романтика перед эпохой и тема болезни, «бледной немочи», которая мешает ему встать рядом с «работниками страны». «Мы ржавые листья / На ржавых дубах... Чуть ветер, / Чуть север - И мы облетаем. / Чей путь мы собою теперь устилаем? / Чьи ноги по ржавчине нашей пройдут?» (Стихотворения и поэмы. С.93). Выход из кризиса поэт пытался найти в приобщении к «молодым трубачам» эпохи и в безоговорочном принятии требований времени.

В каждом стихотворении второго сборника Багрицкого «Победители» (1932) утверждается трудная, но достойная победа человека над собственным мещанским происхождением («Происхождение»), над угрожающим миром базара и царством еды («Встреча»), над стихийными законами природы («Романс карпу», «Ода», «Стансы» и др.), над скоростью («Можайское шоссе (Автобус)»), над своей книжной романтикой, внутренними сомнениями и «болезнью» («Вмешательство поэта», «ТБЦ» и др.). Но победа над собой достигается трудно, с кровью и муками, «линяет» поэт-романтик, «как петух здоровый»: «Приходит время зрелости суровой. / Я пух теряю, как петух здоровый. / Разносит время пестрые клочки. / Неумолимо, с болью напряженья, / Вылазят кровянистые стручки, / Колючие ошметки и крючки - / Начало будущего оперенья». (Стихотворения и поэмы. С.124). В трагическом стихотворении «ТБЦ» победить болезнь, неуверенность в себе помогает Дзержинский, являющийся, как в балладе, в больном видении героя-романтика. Он призывает, приказывает смирить себя, безоговорочно подчиниться требованиям «века-часового»: «Но если он скажет: "Солги",- солги, / Но если он скажет: "Убей",- убей... / О мать революция! Не легка / Трехгранная откровенность штыка» (Стихотворения и поэмы. С.126-127). Как в финале «Думы про Опанаса», звучит в словах «железного Феликса» суровый постулат эпохи, отлитый в четкую формулу: «Умри, побеждая, как умер я». (Стихотворения и поэмы. С.127). Завершается сборник «Победители» поэмой «Веселые нищие» (на основе перевода поэмы Р.Бернса), в которой вновь утверждается идеал бродяги-певца, который, «как дрозд», веселится, поет, «зубами блестит»: «Королевским законам / Нам голов не свернуть!» (Стихотворения и поэмы. С. 133).

Третий прижизненный сборник Багрицкого «Последняя ночь» вышел тоже в 1932, в него вошли три лирические поэмы социально-философского плана. Смысловой и образный лейтмотив сборника связан с песней птиц и темой «последней ночи». Багрицкий изображает последнюю романтическую ночь старого мира. Обреченная на гибель, «последняя ночь» мира уводит за собой беззаботное счастье поколения «печальных детей», брошенных историей в войну. Предельно лаконично изображена в нескольких строчках апокалипсическая картина гибели мира: «Деревни скончались. / Потоптан хлеб. / И вечером - прямо в пыль / Планеты стекают в крови густой / Да смутно трубит горнист» (Стихотворения и поэмы. С.142-143). Мотив вселенской гибели сменяется суровым утверждением жизни, новое поколение, как кажется лирическому герою, сделало правильный выбор: «Мы навык воинов приобрели. / Терпенье и меткость глаз. / Уменье хитрить, уменье молчать, / Уменье смотреть в глаза» (Стихотворения и поэмы. С.143). И хотя трагедия преодолена и поэт ощущает себя прочно стоящим на земле, завершается поэма темой смерти. Гибель «последней ночи» всегда связана в поэмах Багрицкого с гибелью человека. Так, во второй поэме «Человек предместья» хозяин добротного дома обречен временем на гибель. Страшна его последняя ночь, т.к. против него ополчается не только время, врывающееся непогодой в его дом, но и собственная дочь, «стриженая, в угластом / Пионерском галстуке».

В «Смерти пионерки», третьей поэме сборника, Багрицкий написал о конкретной судьбе пионерки Вали Дыко, дочери «человека предместья», который сдавал поэту и его семье комнаты в Кунцеве.

Героической романтикой овеяна последняя ночь умирающей девочки, которая перед смертью отказалась от протянутого матерью «крестильного крестика», от мира своего родного дома ради верности новому времени, в котором нет места ни Богу, ни родителям, ни личному. Поэт видит в смерти пионерки поступок, равный героическим подвигам бойцов. Пионерка Валя умерла, «как надо», «побеждая» и через свою смерть утверждая новые идеалы: «Чтоб земля суровая / Кровью истекла, / Чтобы юность новая / Из костей взошла...» (Стихотворения и поэмы. С.153). В поэме «Смерть пионерки» много риторики, характерной для поэзии 1930-х. Оправдание «крови горячечной», пропитавшей землю, Багрицкий искал в счастье молодого поколения: сына, его товарищей, молодых поэтов и др. («Разговор с сыном», «Всеволоду», «Соболиный след» и др.). В незаконченной поэме «Февраль» поэт вновь обращается к памяти, к теме своей юности и любви.

Багрицкий умер от астматического воспаления легких, не дожив до сорока лет. За его гробом следовал эскадрон кавалеристов.

Н.Н.Кякшто

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 147-151.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Собрание сочинений: в 2 т. М., 1938. Т.1;

Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1964. (Б-ка поэта. Б. серия);

Советские писатели: Автобиографии. М., 1966. Т. 3.

Литература:

Альманах. Эдуард Багрицкий. М., 1936;

Эдуард Багрицкий: Воспоминания современников. М., 1973;

Гринберг И. Эдуард Багрицкий: Творческий портрет. Л., 1940;

Любарева Е. Эдуард Багрицкий: Жизнь и творчество. М., 1964;

Рождественская И. Поэзия Эдуарда Багрицкого. Л., 1967.

Багрицкий Эдуард Георгиевич (настоящие имя и фамилия Эдуард Годелевич Дзюбин) (1895-1934), поэт.

Родился 3 ноября 1895 г. в Одессе. Начал печататься с 1915 г. в одесских альманахах под псевдонимами Некто Вася, Нина Воскресенская, Рабкор Горцев.

В 1918 г. воевал в составе русских войск на Персидском фронте, с 1919 г. - боец-доброволец Особого партизанского отряда имени ВЦИК при Первой конной армии С. М. Будённого. Тогда Багрицкий писал агитационные стихи, воззвания, листовки.

После Гражданской войны вернулся в Одессу и сотрудничал в газетах «Облава», «Яблочко», «Перо в бок». В лирических стихах и поэмах этого времени («Птицелов», «Тиль Уленшпигель», «Трактир», «Арбуз» и др.) он воспевал свободолюбивых и мужественных героев. В 1925 г. старый друг Багрицкого В. П. Катаев вызывает его в Москву, и поэт сразу оказывается своим в московских литературных кругах.

В 1926 г. вышла поэма Багрицкого «Дума про Опанаса» о гражданской войне на Украине. Её тема - судьба крестьянина; написана поэма под влиянием творчества Т. Г. Шевченко. В 1928 г. поэт выпустил сборник стихов «Юго-Запад», в 1932-м - сборник «Победители». Стихи проникнуты пафосом строительства нового мира. Багрицкий безоговорочно советский поэт, он воспевает революционные ценности, отрицает «мещанство», религию, старый уклад жизни. Но его бунтарство - не заказное, а искреннее. Герой Багрицкого всегда сильная личность; пишет поэт эмоционально, мир в его стихах - конкретно-чувственный, эпитеты сочны и многокрасочны.

В сборник «Последняя ночь» (1932 г.) вошла знаменитая поэма «Смерть пионерки», а также поэмы «Последняя ночь» и «Человек предместья». Багрицкий работал и как переводчик - вместе с Николаем Дементьевым он впервые перевёл на русский язык стихи турецкого писателя и поэта Назыма Хикмета. Умер 16 февраля 1934 г. в Москве от туберкулёза. Жена Лидия в конце 30-х гг. была репрессирована, сын Всеволод погиб на фронте во время Великой Отечественной войны.

Багрицкий Эдуард Георгиевич
Родился: 22 октября (3 ноября) 1895 года.
Умер: 16 февраля 1934 года.

Биография

Эдуард Георгиевич Багрицкий (настоящая фамилия - Дзю́бин, Дзюбан; 22 октября (3 ноября) 1895, Одесса - 16 февраля 1934, Москва) - русский поэт, переводчик и драматург.

Эдуард Багрицкий родился в Одессе в еврейской семье. Его отец, Годель Мошкович (Моисеевич) Дзюбан (Дзюбин, 1858-1919), служил приказчиком в магазине готового платья; мать, Ита Абрамовна (Осиповна) Дзюбина (урождённая Шапиро, 1871-1939), была домохозяйкой. В 1905-1910 годах учился Одесском училище Св. Павла, в 1910-1912 годах - в Одесском реальном училище Жуковского на Херсонской улице (участвовал в качестве оформителя в издании рукописного журнала «Дни нашей жизни»), в 1913-1915 годах - в землемерной школе. В 1914 году работал редактором в одесском отделении Петербургского телеграфного агентства (ПТА).

Первые стихи были напечатаны в 1913 и 1914 годах в альманахе «Аккорды» (№ 1-2, под псевдонимом «Эдуард Д.»). С 1915 года под псевдонимом « Эдуард Багрицкий », «Деси» и женской маской «Нина Воскресенская» начал публиковать в одесских литературных альманахах «Авто в облаках» (1915), «Серебряные трубы» (1915), в коллективном сборнике «Чудо в пустыне» (1917), в газете «Южная мысль» неоромантические стихи, отмеченные подражанием Н. Гумилеву, Р. Л. Стивенсону, В. Маяковскому. Вскоре стал одной из самых заметных фигур в группе молодых одесских литераторов, впоследствии ставших крупными советскими писателями (Юрий Олеша, Илья Ильф, Валентин Катаев, Лев Славин, Семён Кирсанов, Вера Инбер). Багрицкий любил декламировать собственные стихи перед молодёжной публикой:

Его руки с напряженными бицепсами были полусогнуты, как у борца, косой пробор растрепался, и волосы упали на низкий лоб, бодлеровские глаза мрачно смотрели из-под бровей, зловеще перекошенный рот при слове «смеясь» обнаруживал отсутствие переднего зуба. Он выглядел силачом, атлетом. Даже небольшой шрам на его мускулисто напряженной щеке - след детского пореза осколком оконного стекла - воспринимался как зарубцевавшаяся рана от удара пиратской шпаги. Впоследствии я узнал, что с детства он страдает бронхиальной астмой и вся его как бы гладиаторская внешность - не что иное как не без труда давшаяся поза.
- В. Катаев. «Алмазный мой венец».

Весной-летом 1917 года работал в милиции. С октября 1917 года служил в качестве делопроизводителя 25-го врачебно-писательного отряда Всероссийского союза помощи больным и раненым участвовал в персидской экспедиции генерала Баратова; вернулся в Одессу в начале февраля 1918 года. В апреле 1919 года, во время Гражданской войны, добровольцем вступил в Красную Армию, служил в Особом партизанском отряде ВЦИКа, после его переформирования - в должности инструктора политотдела в Отдельной стрелковой бригаде, писал агитационные стихи. В июне 1919 года вернулся в Одессу, где вместе с Валентином Катаевым и Юрием Олешей работал в Бюро украинской печати (БУП). С мая 1920 года как поэт и художник работал в ЮгРОСТА (Южное бюро Украинского отделения Российского телеграфного агентства), вместе с Ю. Олешей, В. Нарбутом, С. Бондариным, В. Катаевым; был автором многих плакатов, листовок и подписей к ним (всего сохранилось около 420 графических работ поэта с 1911 по 1934 годы). Публиковался в одесских газетах и юмористических журналах под псевдонимами «Некто Вася», «Нина Воскресенская», «Рабкор Горцев».

В августе 1923 года по инициативе своего друга Я. М. Бельского приехал в город Николаев, работал секретарем редакции газеты «Красный Николаев» (совр. «Южная правда»), печатал в этой газете стихи. Выступал на поэтических вечерах, организованных редакцией. В октябре того же года вернулся в Одессу.

В 1925 году Багрицкий с подачи Катаева переехал в Москву, где стал членом литературной группы «Перевал», через год примкнул к конструктивистам. В 1928 году у него вышел сборник стихов «Юго-запад». Второй сборник, «Победители», появился в 1932 году. В 1930 году поэт вступил в РАПП. Жил в Москве в знаменитом «Доме писательского кооператива» (Камергерский переулок, 2).

С начала 1930 года у Багрицкого обострилась бронхиальная астма - болезнь, от которой он страдал с детства. Он умер 16 февраля 1934 года в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Семья

Жена (с декабря 1920 года) - Лидия Густавовна Суок, была репрессирована в 1937 (вернулась из заключения в 1956 году).
Сын - поэт Всеволод Багрицкий, погиб на фронте в 1942 году.

Творчество

Романтические яркие стихи Багрицкого до сих пор звучат в песнях. Книги его переиздаются. Творчество поэта вызывает споры и в начале 21-го столетия.

В поэме Багрицкого «Дума про Опанаса» показано трагическое противоборство украинского деревенского парня Опанаса, который мечтает о тихой крестьянской жизни на своей вольной Украине, и комиссара-еврея Иосифа Когана, отстаивающего «высшую» истину мировой революции.

В июле 1949 года, во время идеологических кампаний (по «борьбе с космополитизмом» и др.), в украинской «Літературной газеты» поэма была раскритикована за «буржуазно-националистические тенденции». «Тенденции», по мнению авторов редакционной статьи, проявились в «искажении исторической правды» и ошибочных обобщениях в изображении роли украинского народа, показанного исключительно в образе Опанаса, дезертира и бандита, неспособного бороться за свое светлое будущее. Следует отметить, что статья украинской «Літературной газеты», в первую очередь, была направлена против литературных критиков В. Азадова, С. Голованивского, Л. Первомайского, а не умершего к тому времени Э. Багрицкого. Вольный перевод статья был опубликован в «Литературной газете» от 30 июля 1949 года.

Блистательный мастер, одаренный редкой чувственной впечатлительностью, Багрицкий принял революцию, и его романтическая поэзия воспевала строительство нового мира. При этом Багрицкий мучительно пытался понять для себя жестокость революционной идеологии и приход тоталитаризма. В написанном в 1929 году стихотворении «ТВС» явившийся больному и отчаявшемуся автору умерший Феликс Дзержинский говорит ему про наступающий век: «Но если он скажет: „Солги“ - солги. Но если он скажет: „Убей“ - убей». М. Кузмин писал об этом стихотворении как о чём-то «смутном и подспудном», что свидетельствует о завуалированном смысле этого стихотворения как протеста против складывающегося к тому времени сталинского карательного режима. О своем поколении он совсем не «по-комсомольски» писал: «Мы ржавые листья на ржавых дубах».

Немало споров до сих пор вызывает опубликованная после смерти поэта поэма Багрицкого «Февраль». Это, своего рода, исповедь еврейского юноши, участника революции. Антисемитски настроенные публицисты не раз писали, что герой «Февраля», насилующий проститутку - свою гимназическую любовь, совершает, в её лице, насилие над всей Россией, - в качестве мести за позор «бездомных предков». Но обычно приводимый вариант поэмы составляет лишь примерно её треть. Это поэма о еврее-гимназисте, ставшем мужчиной во время первой мировой войны и революции. При этом «рыжеволосая» красавица, оказавшаяся проституткой, выглядит подозрительно не по-русски, и банда, которую арестовывает герой «Февраля», по крайней мере, на две трети состоит из евреев: «Семка Рабинович, Петька Камбала и Моня Бриллиантщик».

Свободолюбие Багрицкого ярче всего выразилось в писавшемся на протяжении всей жизни цикле стихотворений, посвященных Тилю Уленшпигелю, так называемом «фламандском цикле». Его друг, писатель Исаак Бабель, погибший в сталинских лагерях, писал о нём как о «фламандце», да ещё «плотояднейшем из фламандцев», а также, что в светлом будущем все будут «состоять из одесситов, умных, верных и веселых, похожих на Багрицкого».

Творчество Багрицкого оказало влияние на целую плеяду поэтов. «Мне ужасно нравился в молодости Багрицкий», - признавался Иосиф Бродский, включивший его в список самых близких поэтов. В честь Багрицкого названа одна из московских улиц.

Наиболее известные произведения

1918, 1926 - «Птицелов»
1918, 1922, 1926 - «Тиль Уленшпигель»
1926 - «Дума про Опанаса»
1927 - «Контрабандисты». Положено на музыку Леонидом Утёсовым, Виктором Берковским и другими бардами.
1927 - «От чёрного хлеба и верной жены» (стихотворение)
1929 - «ТВС»
1932 - «Смерть пионерки»
1932 - «Последняя ночь»

Издания

Юго-запад. М.-Л., «ЗиФ», МСМXXVIII, тир. 3000 экз. 2-ое изд. - 1930.
Победители. М.-Л., ГИХЛ, 1932. тир. 6000 экз.
Последняя ночь. М., «Федерация», 1932, тир. 5200 экз.
Избранные стихи. М., «Федерация», 1932, тир. 5000 экз.
Собр. соч. в 2 томах, т. 1, под ред. И. Уткина. [Вступ. ст. Ю. Севрука], М., 1938., тир. 15 000 экз.
Избранное. М.. «Сов. писатель», 1948.
Стихотворения, [Вступ. ст. и подгот. текста Вс. Азарова, грав. Е. Бургункера], М.-Л., ГИХЛ, 1956.
Стихотворения. «Сов. писатель», 1956. (Библиотека поэта. Малая серия.)
Стихотворения и поэмы. [Вступ. ст. И. Гринберга], М., 1958;
Стихотворения и поэмы, [Вступ. ст. Е. П. Любаревой], М.-Л., 1964 (Библиотека поэта. Большая серия).
Стихотворения и поэмы. [Вступ. статья И.Волгина], М., «Правда», 1984 г., тир. 200 000.
Багрицкий Э. Избранное. М., 1987.
Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Сост. Глеб Морев. [Вступ. ст. М. Д. Шраера]. Новая библиотека поэта: Малая серия. СПб., 2000.

В кино

Запись стихотворения А. Блока «Шаги Командора» в исполнении Эдуарда Багрицкого звучит в фильме Олега Тепцова «Господин оформитель».
В фильме «Дикая собака динго» (1962) главная героиня читает «Смерть пионерки» на предновогоднем школьном представлении, вместо заявленной басни «Стол и стул»

Литература

Беспалов И. Поэзия Эдуарда Багрицкого. - В кн.: Беспалов И. Статьи о литературе. М., 1959
Лежнев А. Эдуард Багрицкий. - В кн.: Лежнев А. Статьи о литературе. М., 1987
Адамович Г. Эдуард Багрицкий и советская поэзия. - В кн.: Адамович Г. С того берега. М., 1996
Эдуард Багрицкий. Альманах под Ред. В. Нарбута, М., 1936;
Эдуард Багрицкий. Воспоминания современников. М.,1973;
Гринберг И. И., Эдуард Багрицкий, Л., 1940;
Антокольский П., Эдуард Багрицкий, в книге Поэты и время. Статьи, М., 1957;
Бондарин С., Эдуард Багрицкий, «Новый мир», 1961, No 4;
Любарева Е. П., Эдуард Багрицкий. Жизнь и творчество, М., 1964;
Рождественская И. С., Поэзия Эдуарда Багрицкого, Л., 1967.
Shrayer, Maxim D. Russian Poet/Soviet Jew: The Legacy of Eduard Bagritskii. Lanham: Rowman & Littlefield, 2000.
Шраер, М. Д. (Shrayer, Maxim D). Легенда и судьба Эдуарда Багрицкого. Пер. с англ. А. Е. Барзаха. - В кн: Эдуард Багрицкий. Стихотворения и поэмы. Сост. Глеб Морев. Новая библиотека поэта: Малая серия. СПб., 2000, стр. 237-274.
P. Barenboim, B. Meshcheryakov, Flanders in Moscow and Odessa: Poet Eduard Bagritskii as the Till Ulenshpiegel of Russian Literature ISBN 978-5-98856-115-6.
Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. - М. : РИК «Культура», 1996. - XVIII, 491, с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8.
Никонов В. А. Эдуард Багрицкий. - Ульяновск: Стрежень, Отделение Всесоюз. Объедин. Раб.-Кр. Пис. «Перевал», 1928. - 31 с. - 150 экз.
Таганрог в литературе / Сост. И. М. Бондаренко. - Таганрог: Лукоморье, 2007. - 369 с. - ISBN 978-5-902450-11-5.