Литературная характеристика александра невского. Князь александр ярославич невский. Биография князя Александра Невского. Кратко

С греческого («язычник» – соответствует греческому eqnikV). Этимология как русского «язычество», так и соответствующих слов в других европейских языках (gentile, pagan, восходящие к латинским корням, nation – в современном английском переводе Библии – все происходят от слов со значением «род», «народ», «племя») указывает на то, что в собственном смысле слова «язычники» – это, прежде всего «другие», «языцы», говорящие на языках, звучащих непонятно. Латинское слово paganus в первоначальном смысле – сельский, простонародный. Это сближает понятие «язычник» с другими обозначениями чужака, например, звукоподражательным «варвар» или русским «немец», исходный смысл которого тот же – «не говорящий по-нашему».

Типологически «язычник» в Библии характеризуется в первую очередь как «идолопоклонник», что косвенно способствует пониманию «язычества» как синонима многобожия. Последнее, однако, не совсем оправданно уже потому, что определение многобожия является более узким, чем определение иноверчества (есть этнографические описания племен, не выработавших еще понятия богов). Кроме того, в религиях, восходящих к Пятикнижию (иудаизм, христианство, ислам) строгость соблюдения запрета идолопоклонства неодинакова в разных их изводах. Можно усмотреть политеистический пережиток, например, в культе святых в христианстве. В реальной истории не только представители различных религий, но и приверженцы различных течений внутри одной религии были склонны именовать оппонентов «язычниками». Например, раскольники в России говорили, что прикосновение несториан «поганит посуду» (русское «поганить» собственно и происходит от латинского paganus). Христиане зачастую аттестовали язычниками мусульман и иудаистов (см. также РАСКОЛ).

Если не принимать притязаний религий откровения на то, что их священные тексты получены непосредственно от божества, приходится признать наиболее правдоподобным представление о происхождении их от предшествовавших племенных, народных, то есть, в собственном смысле языческих верований. Именно на это указывает множество пережитков (например, табу), обнаруживаемых в «культурных» религиозных системах. Язычество оказывается не только внешним, но и внутренним явлением развитой религии (с этим обыкновенно и борются все великие религиозные реформаторы), любая религия, вероятно, восходит к своему архаическому предшественнику, который и может быть назван словом «язычество». Возможно, именно этим объясняется претензия современных адептов неоязычества на универсальность, природный характер их системы верований и обрядов, происходящих, по их утверждению, из «естественной религиозности человека». Вероятно, наиболее правильным будет считать, что употребление термина «язычество» всегда подразумевает отнесение какого-либо явления к слою культуры, более древнему, чем рассматриваемый в качестве «нормы», а потому полагаемому сразу и «диким» и «таинственным» или устаревшим. В таком случае научное исследование язычества с необходимостью оказывается археологией знания или генеалогическим исследованием системы взглядов. Поэтому претензия на «изначальность» или «естественность» того или иного мировоззрения (противопоставляемого позднейшим, «искусственным», «чужеродным» искажениям) всегда может и должна быть подвергнута проверке на наличие в этом мировоззрении пережитков, исходная форма которых может рассматриваться по отношению к этому мировоззрению как «язычество».

Исследование язычества должно начинаться с ретроспективного анализа противостоящих ему религий и реконструкции (на основе интерпретации обнаруживаемых пережитков) генетически предшествующей формы верований. Разумеется, такое исследование предполагает внешнюю, критическую по отношению к наличным верованиям, позицию. И остановлено оно может быть только на том пункте, где дальнейшее разыскание сколько-нибудь достоверных сведений представляется невозможным. Поэтому не только описание языческих верований на основе сохранившихся источников, например, мифа, эпоса и сказки, должно быть признано неудовлетворительным, но и реконструкции, возводящие древнейшую систему верований к неким общим принципам психологического или лингвистического толка, подлежат дальнейшему анализу с привлечением всех известных результатов этнографических исследований.

В свете сказанного приходится настаивать на критическом отношении к обширной литературе, описывающей «язычество». Древнейшие описания «варварских верований и обрядов» относятся еще к античности. Античные авторы предпринимали попытки упорядочивания и своей, то есть культурной мифологии, представляющей собой противоречивую смесь исторически и географически разнородных элементов. Классические описания «язычества» скандинавских или славянских народов оставлены христианскими и мусульманскими авторами. Миссионерская деятельность породила как эмпирические исследования своего объекта, так и теоретические работы, обосновывающие полемику с иноверцами. Сочинения, описывающие язычество древней Греции и Рима, появляются в эпоху Возрождения в связи с высокой оценкой античности как культурного образца. Наконец, достижения лингвистики, психологии и этнографические исследования в новейшие времена основательно подтолкнули изучение этого вопроса.

Теории религии, развивающиеся с 19 в., помимо систематизации и классификации верований, осуществляют и попытки синтетических реконструкций, возводящих многообразие религиозных форм мировосприятия к какому-либо основополагающему принципу, представленному в свойствах психики, языка или социальной действительности.

Представители мифологической школы (например, немецкий индолог и лингвистМ.Мюллер) были склонны рассматривать любое предание и любой ритуал как метафору одного из основополагающих объяснительных мифов, прежде всего – солнечного (солярного) мифа. Все описания циклически умирающего и возрождающегося героя толковались мифологической школой как метафорическое описание суточного и годичного солнечных циклов. Чрезвычайная древность мегалитических сооружений с неоспоримой привязкой их элементов к значимым астрономическим событиям годичного цикла, а также отмечаемая в исторические времена распространенность обрядов поклонения солнцу и мифов о солнце, может служить основанием этого подхода. Однако универсальная простота такой интерпретации позволяет, как убедительно показал английский этнограф Э.Тайлор (1832–1917), рассматривать даже историю реального исторического лица, например, Юлия Цезаря или Фернандо Кортеса, в качестве фрагментов подобного мифа.

Сторонники лингвистического подхода (например, российский филолог О.М.Фрейденберг (1890–1955)) видели во всяком мифологическом мотиве стертую метафору (например, мотив ненасытного обжорства рассматривался как метафора «всепоглощающей смерти»).

При психологической трактовке языческих верований их исходной формой признавался анимизм , то есть вера, склонная обнаруживать за всяким процессом одушевленную личность, осуществлением воли которой и оказывается этот процесс. В этом случае появление представлений о душе реконструируется следующим образом: осмысляя такие явления, как смерть, болезнь, сновидение, галлюцинацию, человек древнейших времен приходит к идее некоей сущности, внешнее сходной c человеком и способной, отделяясь от тела, легко перемещаться. Эта сущность становится персонажем чужих или субъектом собственных сновидений человека, может обеспечивать эффект «второго зрения» при галлюцинациях, и, являясь причиной очевидного различия между мертвым и живым, приводить своими отлучками к временной (в болезни) или окончательной (в смерти) утрате человеком качеств живого. Постоянно наблюдаемая в мифе связь понятия души с такими понятиями, как тень, сердце, отражение, дыхание, указывает на то, что во многих языках одно и то же слово обозначают сразу несколько понятий из следующего ряда: «душа», «дыхание», «сердце», «жизнь», «тень» «образ». Однако, абстрагирование признака явления с последующим олицетворением его в виде «духа» представляется достаточно сложной мыслительной процедурой и едва ли может считаться «естественной».

Структуралистский подход (во многом базирующийся на марксизме) предлагал интерпретацию происхождения древнейших верований, основанную на анализе структуры деятельности сообществ доисторической эпохи (). Так, если в работах по язычеству встречается определение вида: «…изначально это земледельческий бог, затем – царь мертвых…», для структуралиста (например, В.Проппа) это явно ложная интерпретация. Очевидно, что никакой персонаж сколь угодно древней истории не может быть «изначально земледельческим богом» как потому, что земледелие не является изначальным человеческим занятием, так и потому, что бог не является изначальным элементом системы верований. В исследованиях, вскрывающих структурное единство типичных фольклорных и мифологических мотивов с этнографическими данными, удается реконструировать в качестве древнейшей подосновы всякой системы верований тотемизм . Последний представляет собой веру в единство социальной группы, обусловленное общностью предка, в качестве которого выступает определенное животное (реже – растение или предмет неживой природы). Прототипом системы обрядов в этом случае выступают обряды инициации , приобщающие новое поколение к своему тотему через представленное в символическом виде поглощение будущего члена сообщества тотемным предком, мучительную процедуру преобразования и извержение в качестве нового существа. Новизна при этом включает и получение нового имени, и модификацию тела (татуировки, шрамы, ритуальное обрезание или дефлорацию), и приобретение новых знаний (объяснительные мифы , магические приемы охоты).

Характерной чертой этой стадии развития религиозных представлений является система запретов (табу ), прежде всего – на убийство животного, являющегося тотемным предком. Причем этот запрет периодически нарушается в рамках специального ритуала. Табу – слово полинезийское по происхождению. Оно значит сразу и «священный» и «запретный», «нечистый». Ближайшим его аналогом является понятие сакрального в первоначальном этимологически точном употреблении. Это запрет без основания. Для противоположности табу в Полинезии употребляется слово со значением «обычный». Табу могут быть лица, предметы, места, состояния. Примечательно, что нарушивший табу человек сам становится «табу», то есть свойство табу способно передаваться как инфекция.

В рамках деятельностного подхода весь комплекс инициационных обрядов может рассматриваться как средство обеспечения эффективности основного вида деятельности (охоты) через приобщение нового члена племени к миру животных. В более поздние времена процедура ритуального «пожирания» посвящаемого, приводящая к его преображению и оставляющая видимые телесные следы, относится уже не ко всякому достигающему взрослого состояния члену сообщества, но только к лицу, наделенному особой функцией (шаману , герою мифа, и т.д.). Пищеварительный цикл естественным образом может мыслиться по аналогии с репродуктивным циклом (в обоих циклах наблюдается сходная последовательность: «поглощение-преобразование-извержение» в одном и «оплодотворение-вынашивание-рождение» – в другом). Тогда наиболее общим циклическим процессом становится именно круг рождение-смерть-рождение. Например, умирая, член тотема волка становится живым волком, а умирающий волк превращается в живого члена соответствующего тотема. В результате постепенно вырабатывается культ мертвых. Отделяясь от первоначальной прагматической цели инициации при смене форм производства (при переходе к скотоводству и земледелию), он приводит сначала к специализации функции посвящения, например, процесса возникновения двойственной фигуры царя-жреца, следы чего обнаруживаются еще в системе шаманизма , а затем и к образованию пантеонов богов.

Однако появление первоначальных проторелигиозных структур социальности, например, таких как тотемизм или система табу, в свою очередь нуждается в объяснении. Попытки такого объяснения предпринимались различными течениями психоанализа . У З.Фрейда система табу (прежде всего, предписаний экзогамии ) возводится к прототипическому историческому событию – убийству отца первобытной орды изгнанниками – половозрелыми сыновьями с целью завладеть женщинами. Необходимость предотвратить междоусобную вражду вкупе с процессом вытеснения чувства вины приводит к установлению запрета на инцест (расширяемого до экзогамных правил) и введению заместительной жертвы – животного, становящегося тотемным предком. Механизм становления первоначал социальности описывается по аналогии с механизмами развития неврозов. К.Г.Юнг , исходя из разработанной им психологической типологии, видел в богах и других концептуальных элементах религиозного сознания проявление архетипических (изначальных, врожденных) структур коллективного бессознательного : «Все мифологизированные естественные процессы, такие как лето и зима, новолуние, дождливое время года и т.п. не столько аллегория самих объективных явлений, сколько символические выражения внутренней и бессознательной драмы души».

Одной из универсальных черт языческих верований является убежденность в возможности магического воздействия. Б.Малиновский вообще полагает, что «наиболее типичная и самая развитая мифология в первобытных обществах – это мифология магии». Д.Фрейзер различает симпатическую и контагиозную магию. Первая исходит из предположения, что действие, направленное на подобие объекта, вызывает аналогичные изменения в самом объекте (сюда относятся, например, манипуляции с изображениями, куклами, и т.д.). Вторая основывается на вере в то, что все, имевшее соприкосновение с каким-либо объектом, продолжает сохранять с ним связь и после разделения. В таком случае, воздействуя на нечто, принадлежавшее прежде объекту магических манипуляций, будь то вещь, или, например, обрезки ногтей, предполагают добиться сходного воздействия и на сам объект. Весьма вероятно, что в основе многих гигиенических предписаний лежит желание человека оградить себя от магических опасностей. Крайним проявлением магической точки зрения является фетишизм. Слово фетиш (от латинского factitius – волшебный, чудодейственный) первоначально применялось для обозначения «чудодейственных» объектов христианского культа (например реликвий), позднее термин стал использоваться в отношении описанной впервые в Африке, но распространенной у многих племен по всему миру веры в сверхъестественную силу, воплощенную в материальных предметах (перья, камни, куски дерева, и т.д.). Фетишистские культы сохранялись и у цивилизованных народов до недавнего времени. Так, поклонение простым камням на севере Ирландии обнаруживается еще во второй половине 19 в. Согласно Тайлору, фетишизм представляет собой вариант анимистического взгляда, предполагающего одушевленность материального предмета. Примечательно, что у более цивилизованных народов в качестве фетишей чаще выступают уже не простые естественные объекты, но орудия труда (топор, ножницы, чернильница, плуг, и т.д.).

Рационалистическое объяснение подобных убеждений ссылается на правила действия человеческого разума по принципам ассоциации по сходству и по смежности (см. также КАЗАНСКАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ШКОЛА). Однако позднейшие интерпретации принимают в расчет уже и точку зрения психоанализа. Так, например, Малиновский пишет, что «магия призвана соединить неутолимость человеческих желаний со своенравной игрой случая», и функция магии «заключается в ритуализации человеческого оптимизма, в поддержании веры в победу надежды над отчаянием». Таким образом, Малиновский видит в магии проявление естественной реакции на эмоциональный всплеск, переживаемый человеком, столкнувшимся с необеспеченным желанием: «туземец не только изображает свою победу над врагом, но вкладывает в это действие страсть желания этой победы». Согласно этой психоаналитической трактовке, «функция магии заключается в ритуализации человеческого оптимизма, в поддержании веры в победу надежды над отчаянием».

Однако следы древних верований доступны не только этнографу, изучающему жизнь удаленных от цивилизации племен. Наблюдать такие следы («пережитки), сохранившиеся в виде суеверных обрядов, игровых действий и т.п., можно повсеместно.

Почему мы говорим чихнувшему «будь здоров»? Почему прикрываем зевок ладонью? Искать эстетические или медицинские обоснования было бы излишне. Ведь при пении приходится открывать рот, не озабочиваясь вопросом красоты открывающегося при этом зрелища. Внезапное чихание считается (пусть наполовину в шутку) свидетельством истинности перед тем сказанного. Общим основанием для этих двух обычаев является скорее момент непреднамеренности действия при зевке или чихании. А такое действие первобытным анимистическим сознанием понимается как вдохновленное тем или иным духом. Тем более, когда действие связано с процессом дыхания. То есть чихание должно быть понято как момент вхождения или исхождения доброго или злого духа. А поскольку развитие болезни приписывается именно враждебному действию духа, вполне естественно использовать при чихании словесную формулу благодарности за пожелание выздоровления, или формулу просьбы о предотвращении болезни. Примечательно, что все мыслимые комбинации (добрый или злой дух, входящий в тело или выходящий из него, начало или окончание болезни) описаны этнографами как местные обычаи.

Следует ли считать игры (например, детские – с выбрасыванием кубика, то есть собственно «метанием жребия»), бытовые обычаи (вроде того, что предписывает впускать в новое жилище первым кошку), загадки (например, метафорически описывающие части человеческого тела как части Вселенной), пословицы и т.д. считать «языческими»? Если да, то усилия религии отделиться от «языческого» изначально обречены на неудачу в силу непрерывности человеческого опыта, являющегося «языческим» в той мере, в какой он укоренен в старине. То есть неверно говорить, будто «религия» как культурная форма противостоит «язычеству» как другой культурной форме. Можно говорить только о культурной тенденции, об устремленности к более актуальной и более организованной форме, имеющей, однако, в качестве своей материи во многом те же самые теоретические построения и практические навыки.

И тем более неоправданны претензии современного «неоязычества» противопоставить себя как культурную форму (т.е. как набор знаний, верований, норм и приемов) религии. Языческая подоплека любой культурной религии оказывается и более обширной, и менее дифференцированной, и хуже согласованной областью, чем собственно религия. Любое построение ценностно-нормативной системы на базе этого материала, претендуя быть «реконструкцией» естественных автохтонных верований, противостоящей «навязанной» и «чужеродной» вере, окажется при ближайшем рассмотрении анахронической конструкцией. То есть снова и снова будет воспроизводиться логическая структура современной религии, но с использованием набора архаических имен и понятий, произвольность и ограниченность выбора которых непременно повлечет за собой исключение большей части обширного поля «язычества» в рассмотренном выше широком смысле слова, а значит и воспроизводство «язычества» в узком смысле слова, противостоящего вновь предлагаемой религии.

Сергей Гурко

Язычество – это религия или комплекс религий, являющихся не христианскими. Однако и к исламу, и к иудаизму они отношения не имели. Просто термин был предложен христианами. Обычно язычеством называют любую политеистическую религию. Само название «язычество» появилось гораздо позже. А само верование возникло еще до новой эры. Тогда у человека не было никаких знаний, кроме тех, которые он мог наблюдать в природе. Все происходящие явления объяснялись божественными силами. Трудно вспомнить, какие народы не были язычниками. Почти все жившее тогда население прошло этот этап развития верований, религиозных взглядов. И лишь через несколько столетий с начала новой эры язычество сменилось современными мировыми религиями.

Спорным и интересным остается вопрос, является ли язычество религией. Здесь мнения разделяются. Кто-то считает язычество совокупностью множества политеистических религий. Кто-то говорит, что это первая в мире религия. Для третьих язычество включает в себя не только понятие религии, но и других сторон человеческой жизни. Нам ближе именно эта точка зрения. Но для простоты будем говорить, что язычество – религия.

Язычество, имея общие черты и базовые понятия, отличалось у разных народов. Поэтому мы и говорим о язычестве славянском, о язычестве римском, скандинавском и другом. Что было между ними общего?

Язычество – это древняя религия славян. Однако религия – это понятие слишком узкое, как уже было сказано. Ведь язычество для наших предков было целой системой мировоззрения, своеобразной культурой со своими особенностями. Религия славянское язычество появилось и достигло своего развития, самостоятельности на заре первого тысячелетия новой эры. До этого была общая религия для всех индоевропейских племен.

Славянская религия (язычество) была сочетанием следующих основных черт:

Как и все языческие религии, славянское язычество было политеистичным. Для кого термины политеизм и язычество – это одно и то же, синонимы. Однако это не совсем так. Язычество – это более масштабное, всеобъемлющее понятие. Это не только вера во многих богов.

Но вернемся к славянскому многобожию. Каждый из «участников» языческого пантеона был ответственным за то или иное природное явление или сторону жизни человека. Например, Перун – бог грома, Лада – богиня любви и так далее. Каждый бог представлялся в определенном образе, с характерной для него внешностью и атрибутикой.

Для чего нужны были боги язычникам? Они, на самом деле, были своеобразными представителями природы, высших сил. Богам не поклонялись, богов славили. Славяне не просили у них прощения. У них просили хорошего урожая, здоровья, успехов на войне, в любви. Причем просить нужно было у соответствующего божества. Для самых почитаемых и важных сооружали языческие храмы – капища, святилища. В них проводились подобия богослужений. А вот посредниками между богами и людьми были волхвы, жрецы. Они обладали необычайной мудростью. Также богам приносили жертвы, или требы. Не стоит думать, что жертвы были человеческими и кровавыми. Совсем нет. В дар богам приносили еду, зерно, цветы. В честь богов устраивали праздники.

Представление о существующем мире у славян было своеобразным. Единым Творцом считался бог Род. Именно он создал три мира. Правь – Высший мир, божественный, мир мудрости и законов. Навь – мир прошлого, мир основ. Явь – мир, в котором живут люди, настоящий, реальный, видимый. Все они преследуют цель продолжения рода, постоянного совершенствования.

Исчезновение язычества

В самом начале новой эры, когда происходило глобальное освоение земель, все племена современной Европы и Азии были языческими. Однако некоторое время спустя (примерно к восьмому веку) язычество стало постепенно вытесняться. Народы примыкали к христианству, исламу, иудаизму.

А почему язычество вытеснялось мировыми религиями? На то было несколько причин:

Оно становилось слишком примитивным для развивающихся народов. Люди начинали понимать многие природные явления. То есть теперь объяснить существование простейших природных явлений нельзя было тем, что «бог разозлился» или «духи захотели». Ведь становились известны и понятны реальные физические субстраты всех происходящих явлений.
Племена стали образовывать государства. А в любом государстве всегда есть некое социальное расслоение. Для язычества же все люди были равны перед природой. Так появлялись противоречия между действительностью и религией.
Язычество как религия не подходило и для государственной власти. Оно не подчинялось единому правителю, монарху.
Необходима была монотеистическая религия. А мировые как раз были такими.

Вот почему был сделан выбор между язычеством и мировыми религиями в пользу последних. Наибольшее распространение, конечно, получило христианство. Конечно, переход от язычества к другим религиям происходил достаточно длительно, иногда очень тяжело. Особенно интересен феномен двоеверия, существовавший в начале второго тысячелетия в Киевской Руси.

Однако мы не можем сказать, что язычество полностью исчезло из нашей жизни. Это отнюдь не так. Не многие знают, что даже после укрепление христианской религии на Руси, языческие традиции, обычаи, приметы продолжают существовать и ныне. Поэтому иногда говорят, что мировые религии, пришедшие на смену языческим, были вынуждены частично соединиться с ними.

Язычество Древней Руси - система дохристианских представлений о мире и человеке у древних восточных славян, официальная и доминирующая религия в Древнерусском государстве до Крещения Руси в 988 году. Вплоть до середины XIII века, несмотря на усилия правящей элиты, продолжало исповедоваться значительной частью населения Руси. После полного вытеснения христианством языческие традиции и верования продолжали оказывать значительное влияние на русскую культуру, традиции и жизненный уклад, что сохраняется по сей день.

Пантеон богов

Верования древних славян уходили корнями в религиозные воззрения древних индоевропейцев, из числа которых славяне выделились во II-I тысячелетии до н. э. Постепенно трансформируясь и усложняясь, перенимая черты других культур, прежде всего ираноязычных (скифы, сарматы, аланы), система языческих верований дошла до IX-X столетий.

В Лаврентьевской летописи упоминается, что в киевском языческом пантеоне, поставленном князем Владимиром в 980 году «на холме за теремным двором», присутствовали идолы богов Перуна, Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симаргла (Семаргла) и Мокоши. Перун был верховным богом-громовержцем, славянским аналогом Зевса и Тора. Он считался покровителем княжеского рода, ему поклонялись в первую очередь в княжеско-дружинной среде. Хорс играл роль бога-солнца. Исследователи спорят о происхождении его имени, возможно, оно пришло к славянам от хазар или скифов и сарматов. Дажьбога, который тоже олицетворял солнце, некоторые специалисты отождествляют с Хорсом, полагая, что это два имени одного и того же бога. Стрибог был богом ветра, Семаргл, как полагают некоторые учёные, - богом растительности, земли и подземного царства. Единственной богиней в пантеоне Владимира была Мокошь, покровительница ремёсел и плодородия. «Богам Владимира» посвящён огромный массив противоречивой научной литературы: специалисты предлагают множество вариантов истолкования имён языческих божеств, рассуждают об их племенной привязке и ищут аналоги в германских, балтских, иранских, угро-финских, тюркских культах. Есть мнение, что сказание о «богах Владимира» и вовсе является поздней вставкой с известными по разным упоминаниям именами языческих идолов. Так или иначе, археологические раскопки показали - напротив княжеского двора на Старокиевской горе действительно стояло славянское капище.

Из тех славянских богов, которые не упоминаются в Лаврентьевской летописи, исследователи выделяют бога огня Сварога, особенно почитавшегося крестьянами, богиню весны и бракосочетания Ладу, а также Волоса (Велеса), бога-покровителя скотоводства. Трёх этих богов, а также Мокошь, Перуна и Дажьбога-Хорса выдающийся учёный Б. А. Рыбаков «опознал» на изображениях с каменного идола X века, в 1848 году обнаруженного в реке Збруч (современная Украина) и поэтому вошедшего в историю как «Збручский идол». Примечательно, что у разных славянских племён преобладали культы разных божеств.

Низшие божества

При достаточно бедном пантеоне богов у язычников Древней Руси была многогранная низшая сфера мифологии, что нехарактерно для большинства языческих религий. Одни низшие существа олицетворяли природу и природные явления (леший, водяной, полевой), другие были связаны с домом и хозяйством (домовой, банник), третьи - наделялись демоническими свойствами (ведьмы, вештицы, моры, колдуны, чернокнижники, а также черти и бесы). Главной ведьмой в языческой мифологии славян была Баба Яга, неизменными атрибутами которой являлись избушка на курьих ножках, костяная нога, ступа и помело. Баба Яга олицетворяла неупокоившуюся душу, ей приносили кровавые жертвы, чтобы задобрить колдунью. Своего рода «двойником» Бабы Яги было Лихо Одноглазое. Заметную роль в славянской мифологии играли и русалки. Считалось, что это утопленницы, способные заманить человека в болото и защекотать до смерти. К женским персонажам относились также богинки - умершие при родах женщины, охотящиеся на рожениц и похищающие или подменяющие младенцев, - и кикиморы, живущие за печкой или сараем и вредящие домочадцам. После принятия христианства и усвоения его широкими слоями населения Руси прежде безобидные существа, отождествлявшие природные явления, такие как леший и водяной, приобрели демоническую сущность.

Антураж и атрибуты языческого культа. Волхвы

Фольклорные данные позволяют сказать, что главными объектами культа древних славян-язычников были столб, который молящиеся обнимали, и печь, которую они целовали. Характерным древнеславянским обрядом была масленица, сопровождавшаяся катанием огненного колеса, сожжением чучела зимы, кулачными боями и ряженными. Места для молений старались выбирать на возвышенностях - холмах и горах. Там же сжигались чучела зимы и проводились обряды заклинания весны. В равнинных местностях обряды проводили на лугах. К разряду культовых мест относились также священные рощи («рошения») и священные деревья («древеса»). Особо почитаемыми деревьями были берёза и дуб, символ бога Перуна, а также деревья, расположенные вблизи родников и источников.

Календарные праздники и обряды древних славян-язычников имели сельскохозяйственную подоплёку, многие из них к тому же были связаны с культом предков. Считалось, что именно предки, покоящиеся в земле, благословляют будущий урожай, поэтому для обеспечения плодородия древние славяне стремились задобрить покойных родных: на Масленицу их поминали блинами, им посвящали разнообразные соревнования.

Местами поклонений древних славян идолам были открытые святилища - капища. В центре капища стоял идол. Эти скульптурные изображения божеств, довольно примитивные по исполнению, могли быть как деревянными, так и каменными. Ярким примером идола древних славян служит вышеупомянутый «Збручский идол». Капища были огорожены, внутри разводился костёр. Существует мнение, что в Северо-Западной Руси роль святилищ могли играть сопки - насыпи над захоронениями.

Древнерусские языческие жрецы - особая категория лиц, обслуживающих религиозную сферу - назывались волхвами. В IX-X столетиях на Руси сложилась влиятельная прослойка волхвов. Под их руководством проводились обряды, ими сохранялась мифология и разрабатывалась символика. Даже простому волхву надо было знать и помнить все обряды, ритуальные песни, заговоры, уметь вычислять календарные сроки магических действий, знать целебные свойства трав. После крещения Руси волхвы стали постепенно терять влияние, однако этот процесс не был быстрым: с одной стороны, летописи фиксировали случаи «избиения» волхвов, с другой - даже спустя сто лет после крещения Руси происходили ситуации, когда в противостоянии с князем или епископом волхвов поддерживали целые города. Так было, например, в 1071 году в Новгороде.

Вытеснение язычества на Руси христианством

Своего рода религиозный дуализм установился на Руси задолго до Владимира. В христианизации Руси была заинтересована Византия, где считалось, что любой народ, принявший христианскую веру из рук императора и константинопольского патриарха, автоматически становится вассалом империи. Контакты Руси с Византией способствовали проникновению христианства в русскую среду. На Русь был послан митрополит Михаил, крестивший, по преданию, киевского князя Аскольда. Христианство было популярно среди дружинников и купеческой прослойки при Игоре и Олеге, а княгиня Ольга и вовсе сама стала христианкой во время визита в Константинополь в 950-х годах. В период самостоятельного правления князя Святослава, с первой половины 960-х годов по 972 год, христианство стало гонимой религией, поскольку Святослав был убеждённым язычником.

По летописной легенде, крещению Владимира предшествовал осознанный выбор им веры. Князь и его окружение якобы выслушали миссионеров-представителей разных конфессий: булгар-мусульман, «немцев из Рима», хазарских иудеев и «философа-грека из Византии». Тогда Владимир разослал в разные страны своих соратников, чтобы те посмотрели и узнали, какая вера лучше, и те, возвратившись, сказали - нет веры лучше греческой. На деле, как полагают исследователи, принятие христианства было во многом продиктовано прагматическими соображениями: новая вера должна была обеспечить религиозно-идеологическое подкрепление государственности и власти киевских князей.

Крещение Владимира стало лишь отправной точкой для христианизации всей Руси: тысячелетнее язычество медленно отступало под натиском духовенства, и сам процесс растянулся на многие десятилетия. При Владимире крестились только княжеские семья и дружина, в чьих рядах и до 988 года было немало адептов христианства. Основная масса населения оставалась языческой в XI веке, да и в начале XII века, как писал один из сводчиков, вятичи ещё «творили» языческие обряды. Археологические находки показывают, что языческие обряды и празднества и прикладное искусство с языческой символикой в большей или меньшей степени котировались у жителей древнерусских городов вплоть до середины XIII века, не говоря уже о деревнях, где христианизация протекала гораздо медленнее. В полной мере отождествляли себя с христианством только представители третьего поколения после крещения Руси, жившие в эпоху Ярослава Мудрого.

Несмотря на многочисленные запреты, языческие черты проникли в православную традицию и укоренились в системе русских традиций и обычаев. К самым известным примерам относятся празднуемые и ныне Масленица, Иван Купала, Святки, Чистый четверг, проводы зимы. Огромные костры над могилами - пережитки языческих трупосожжений - в некоторых местностях фиксировались вплоть до конца XIX века. Из языческих времён в современность перекочевали многие календарные обряды и сельскохозяйственные приметы, огромный пласт фольклора.

традиционное обозначение нетеистических религий по их противоположности к теизму. В современной науке чаще употребляют термин «политеизм» («многобожие»); язычество – огромный комплекс первобытных верований, воззрений и обрядов, сложившийся в незапамятные времена и ставший той основой, на которой позже сформировались основные мировые религии. Он существовал у всех народов мира, но в разное время уступил место более развитым религиозным системам. Однако, те или иные его следы сохранились в различных областях человеческой культуры до наших дней. обозначение нетеистических религиозных верований по признаку их противоположности теизму. Выработанный теологией термин «Я.» не может быть точным и недвусмысленным термином научного религиеведения; в отличие от близкого ему по содержанию современного термина политеизм, четко относящегося к определенным религиям, «Я.» - обозначение динамической тенденции, окрашивающей различные религии в большей или меньшей степени. Я. живет и внутри самих теистических религий - не только как «пережиток», но и как идея, как ненавистный или «соблазнительный» образ непреодоленного прошлого, который дожидается кризиса официальной веры, чтобы обрести новую жизнь. Т. о., не будучи однозначным термином, слово «Я.» заключает в себе богатое культурно-символическое содержание, подлежащее описательному раскрытию. Русское слово «Я.» происходит от славянского «языцы», т. е. народы, аналогичного по смыслу древнееврейскому слову goyim, которое обозначает «народы», исключая еврейской народ. Как и греческое fidpfkxpoc; («варвар»), goyim означает «иноземцы», но если древние греки отождествили свою национальность с идеей культуры, и «варвар» стало означать того, кто стоит за порогом культуры, то иудеи отождествили свою национальность с идеей теистической религии, и «язычник» стало означать того, кто стоит за порогом этой религии. Когда в мире оказываются уже не одна, а три теистических религии - иудаизм, христианство и ислам, - они, несмотря на острую взаимную борьбу, не теряют ощущения своей совместной вычлененное™ из стихии Я.- срв. в исламе понятие «ахль аль-китаб», т. е. «людей Писания», людей библейской веры, к которым мусульманин должен относиться лучше, чем к идолопоклонникам. Характерно также, например, что ислам, как до него ветхозаветный иудаизм (в лице т. н. Девтероисайи), практически исключает из понятия Я. зороастризм, что соответствует супранату-ралистическим и предмонотеистическим тенденциям этой религии (христианское предание о трех волхвах также делает магов, т. е. зороастрийцев-митраистов, причастными Боговедению). Сильное тяготение к теизму ощущается в языческих религиях древнего Ближнего Востока (Египта и особенно Месопотамии, Сирии и Финикии), притом не столько в мифологической стороне этих религий, которая остается многобожной, сколько в структуре религиозного чувства. Специфические комбинации языческих и теистических тенденций можно наблюдать в религиях Индии и Дальнего Востока. Наиболее последовательное проявление принципа Я. может быть прослежено в греко-римской религии классического периода, из которой мы и будем исходить как из общезначимой модели Я. Структура Я. В отличие от теизма, ставящего над природой трансцендентную личность Бога, Я. есть религия самодовлеющего космоса. Все специфически человеческое, все социальное, личностное или «духовное» для Я. в принципе приравнено к природному и составляет лишь его магическую эманацию. Пророческое вдохновение Пифии возникает из природных испарений, будто бы исходивших из расщелины, и само мыслится столь же стихийным и вещественным. Этика Я. - это не этика свободного личностного выбора, а этика космического равновесия сил. Греческий поэт VI в. до и. э. Солон называет спокойное море «справедливейшим», а Гераклит замечает: «Солнце не перейдет своей меры, иначе его бы настигли Эринии, помощницы Правды». Характерная для Я. «зависть богов», настигающая всякое сверхобычное счастье, составляет квинтэссенцию этой неличностной этики: чтобы спасти равновесие, боги должны пресекать возможность избытка сил в каком-либо месте природного и человеческого космоса. Человек не должен сходить со своей звездной орбиты, «переходить свою меру». Астральный порядок как идеал морального порядка был столь же безусловным для Я., сколь и неприемлемым для раннего христианства: «То, на что ссылаются стоики в обоснование божественности небесных тел, - замечает христианский полемист начала VI в. Лактанций Фирмиан, - доказывает как раз обратное..., - именно потому, что светила не могут сойти с предустановленных орбит, обнаруживается, что они не боги: будь они богами, можно было бы наблюдать, как они движутся то туда, то сюда, как живые существа на земле, которые идут куда хотят, ибо их волевые акты свободны» (Instit. Divinae. II, 5). Идеал теизма - трансцендентный миру смысл, идея Я. - имманентная ему мера. Соответственно этому определяется и языческое представление о Боге. Из вещности, несвободы и ограниченности Божества вытекает необходимость многобожия. Боги выявляют в себе высшие потенции природы, и всякая сила, с которой сталкивается человек, будь она доброй или злой, «возвышенной» или «низменной», предполагает непременное соответствие в божественном мире. Так, поскольку в бытии есть не только осмысленная и разумная воинственность, но и слепая воинская ярость, то и на греческом Олимпе есть не только Афина Паллада, но и Арей; поскольку в бытии есть не только эротическое влечение полов, но и чисто биологическая энергия сексуального акта, в мире богов есть не только Афродита и Эрос, но и Приап. Всякое иное мышление показалось бы Я. неправдивым, неверно ориентирующим человека в мире. Сократ вступил в конфликт с народным греческим Я., поставив вопрос о том, каковы должны быть боги, вместо того, чтобы принять их, каковы они есть. Языческое благочестие состоит в том, чтобы воздавать каждому из богов то, что ему причитается, с оглядкой на права остальных богов и ни в коем случае не нарушая меру. Если преобладающее настроение теизма выявляется в слезах, то господствующее настроение Я. есть космический юмор. О Христе предание сообщает, что Он иногда плакал, но никогда не смеялся; напротив, боги Гомера наиболее полно выражают свою сущность в знаменитом «гомерическом» смехе (Илиада, 1, ст. 599-600). «Мифы говорят, - поясняет Прокл, - что плачут боги не вечно, смеются же непрестанно, ибо слезы их относятся к попечению о вещах смертных и бренных, и порой есть, а порой их нет, смех же их знаменует целокупиую и вечно пребывающую полноту вселенского действования... Смех мы отнесем к роду богов, а слезы - к состоянию людей и животных» (Procli Diadochi in Platonis Rem publicam comment, ed. G. Kroll, v. I, p. 127-28). Я. понимает бытие в его человеческих и божественных планах как бесцельно прекрасную игру природы с живыми игрушками (срв. Плотин, Эннеады, III, 2, 15). Боги обозначаются в греко-римском Я. как «бессмертные». Но это не означает, что они воплощают абсолютное начало жизни, исключающее смерть. Все они более или менее причастны смерти: характерно, что в Греции показывали могилы Зевса (на Крите), Аполлона и Диониса (в Дельфах) и других богов (см. А. Захаров, Могилы Богов в Греции и на Востоке, «Гермес», 1913, № 17-19, с. 443-47,470-75 и 497-503). Не говоря уже об умирающих и воскресающих богах типа Таммуза, Осириса, Аттиса, Адониса, все языческие боги в той или иной мере несут в себе т. и. «хтоническое» начало, связанное с идеей могилы и пола, тления и произрастания, и постольку включают в себя принцип смерти. Но, в отличие от смерти «смертного», смерть языческого бога не является необратимой, она снимается в круговороте времен и поэтому всегда оказывается ненастоящей: в ней нет обусловленности и предпосылок для абсолютного личностного выбора. Бог не может умереть раз и навсегда и поэтому не может окончательно определить себя перед лицом смерти, вечное возвращение жизни и смерти удерживает его в пределах космической двусмысленности. Языческие боги подобны природе, которая осуществляет свое бессмертие через ежечасное умирание всего индивидуального в анонимной жизни рода. В своей множественности они не суть «ипостаси», т. е. субстанциальные личности, а представляют собой воплощения, лики безымянной стихии («Ночи», «Хаоса», «Единого»). Они взаимозаменимы, легко переходят друг в друга (светлый Зевс и темный Аид как двойники, Зевс сам может именоваться «Темным» и «Подземным», определенное тождество между Зевсом и его сыном Дионисом-Загреем (в орфическом мифе), Артемида как двойник Персефоны у Эсхила и т. д. - см. Павсаний, Описание Эллады, т. 2, М., 1940, кн. 8, гл. 37, 6, с. 284). Диалектика единства и множественности предстает в Я. как двойничество и оборотничество, как принципиальная неразличениость личности и того, что лежит за ее пределами, во всезачинающем и всепоглощающем лоне природного бытия. Эта недифференцированность и характеризует сущность Я. Сергей Аверинцев. София-Логос. Словарь

Отличное определение

Неполное определение ↓