Крупнейшим географом России XVIII века был Михаил Васильевич Ломоносов (1711–1765) - первый русский ученый-естествоиспытатель мирового значения. Возглавляемый им с 1758 года Географический департамент Академии наук являлся основным организатором естественнонаучных исследований на огромной территории Российской империи. По инициативе М. В. Ломоносова были составлены "Географические запросы", которые содержали, подобно анкетам В. Н. Татищева, такие пункты: "Где есть знатные и высокие горы? Каких где больше зверей и птиц водится? Каких родов хлеба сеют больше, плодовито ли выходят? Какого больше скота содержат? У обывателей какие есть промыслы? В каких ремеслах народ больше упражняется? Какие где по городам или по селам фабрики, или рудные заводы? Где есть усолья, сколько солеварен? По великим рекам и по берегам и островам морей и знатных озер где есть оброчные рыбные ловли и какие рыбы больше ловятся?.." (1).

Ломоносов разработал план работы астрономо-географических экспедиций на территории России. В 1764 году, незадолго до своей смерти, ученый составил "примерную инструкцию" для участников таких экспедиций. По замыслу Ломоносова необходимо было создать три экспедиционных отряда, каждому из которых достанется маршрут в 6000 верст. Экспедиция должны были выполнять астрономические определения широт и долгот. В инструкции Ломоносова для путешественников ставились и другие задачи: "Проезжая от места к месту, записывать натуру мест, т. е. лесистые они, или полевые, или гористые и прочее…", "Будучи в городах, где наблюдения чинить должно, описывать все, что требуется в географических запросах, разосланных по всему государству…", "Всего путешествия содержать повседневный верный журнал"(2).

Замысел М. В. Ломоносова осуществился через несколько лет после его смерти, когда по указу Екатерины II была организована академическая экспедиция 1768–1774 годов. В составе экспедиции создается пять отрядов: два "астраханских" и три "оренбургских", "Астраханские" отряды возглавляли молодые натуралисты С. Г. Гмелин и И. А. Гюльденштедт. Руководителями "оренбургских" отрядов назначаются П. С. Паллас, И. И. Лепехин и И. П. Фальк. Главная цель экспедиции состояла в выявлении, описании и изучении природных ресурсов, необходимых для дальнейшего хозяйственного развития России.

Астраханская и особенно Оренбургская губернии представляли значительный интерес для правительственных кругов. Ведь всего за несколько десятилетий до этого было осуществлено добровольное присоединение к России казахских земель (1731 г.) и организована оренбургская экспедиция И. К. Кирилова (1734 г.).

Путешественники получили от Академии наук путевые планы и инструкции. Программа работы экспедиций была проникнута идеями Ломоносова и его пониманием государственного значения географических исследований России.

В состав экспедиционных отрядов вошли академики, адъюнкты и студенты Академии, рисовальщики, чучельщики, стрелки. Почти все участники экспедиции были очень молоды. Руководителям "оренбургских" отрядов И. И. Лепехину было 28, а П. С. Палласу - 27 лет. Среди их помощников преобладали юноши от 15 до 17 лет, многие из которых позднее стали крупными учеными.

Весной 1768 года все приготовления были закончены, а в июне обозы "астраханских" и "оренбургских" отрядов один за другим вышли из Петербурга и отправились в далекий путь.

2

Выдающуюся роль в академических экспедициях 1768–1774 годов сыграл Петр Симон Паллас (1741–1811). Он родился в Берлине. Учился в Германии, Голландии, Англии и уже в 60-х годах XVIII столетия приобрел европейскую известность как крупный ученый-натуралист. В 1767 году по приглашению Академии П. С. Паллас приехал в Россию и вскоре был назначен начальником первого "оренбургского" отряда академической экспедиции.

Ни одно экспедиционное академическое мероприятие до этого не готовилось столь тщательно, как экспедиция 1768–1774 годов. Паллас с глубоким знанием дела разработал "Путевой план" экспедиции. Кроме того, за год пребывания в России он изучил русский язык настолько глубоко, что мог самостоятельно пользоваться русскими источниками.

21 июня 1768 года Паллас отправился в путь. Осенью того же года он въехал в пределы Оренбургской губернии, побывал в селе Спасском близ Бугульмы - имении Петра Ивановича Рычкова, от которого получил много ценных советов. Зиму 1768–1769 года путешественник провел в Симбирске (ныне Ульяновск).

К детальному изучению природы Оренбургского края Паллас приступил в июне 1769 года. Его путь лежал вдоль Самарской укрепленной линии на Оренбург. Паллас не мог остаться равнодушным к природе Оренбуржья. О Бузулукской крепости он пишет: "Ее можно представить себе приятнейшей страной: ибо во многих местах находится лес сосновый, осиновый, березовый, также есть излюбленные травами холмы и сенокосные луга"(3).

Паллас описывает Елшанскую, Бузулукскую, Тоцкую, Сорчинскую, Новосергиевскую и другие крепости Самарской линии. Сообщаемые им сведения имеют большое историческое значение.

Но особенно ценны наблюдения Палласа за животным миром края. Так, он пишет о широком распространении в Западном Оренбуржье медведей, "которые имеют берлоги в оброслых кустарником долинах". Приводятся данные о местах обитания бобров, выдр, кабанов, лосей, барсуков в окрестностях Бузулукской и Тоцкой крепостей. Повсеместно он отмечает "множество журавлей и диких серых гусей с детенышами"(4).

Паллас дал одно из первых описаний сайгаков, которые кочевали в то время в Оренбуржье большими стадами и переходили на правобережье реки Самары. Множество сайгаков было увидено им в июне 1769 года возле Новосергиевской крепости и в степях между Платовским редутом и Переволоцкой крепостью. "Сайгаки здесь людей не боялись", - заключает Паллас.

Очень интересны сообщения о тарпанах - малорослых диких лошадях, обитавших в прошлом в русских степях. Так, весной 1769 года жеребенок тарпана был пойман у Тоцкой крепости. Большие стада тарпанов отмечены Палласом в степях по верховьям Бузулука, Чагана и Иртека, на территории современных Курманаевского, Первомайского, Ташлинского и Сорочинского районов.

Следуя через Татищеву и Чернореченскую крепости, 1 июля 1769 года П. С. Паллас приехал в Оренбург, который он именует "главным пристанищем" "азиатского торгу".

Из Оренбурга Паллас совершил поездку к Илецкой Соли" куда прибыл 4 июля 1769 года. Исследователь дает подробное описание соляного рудника и приводит план-карту Илецкой Соли. Затем 9 июля отправляется к Орской крепости. По пути он описывает крепости и редут, природные достопримечательности. 13 июля прибыл в Орск, ознакомился с городом, побывал на Яшмовой горе.

А 21 июля ученый уже снова в Оренбурге и затем держит путь вниз по Уралу, к Каспийскому морю.

Паллас подробно описывает свой маршрут по правобережью Урала, характеризует окрестности Нижнеозерской и Рассыпной крепостей, Илецкого городка (с. Илек), Кинделинского и Иртекского форпостов. Опытный глаз натуралиста ничего не оставляет незамеченным. Паллас отмечает выходы мела у Чесноковки, находит редкие растения в заросших балках у Рассыпной, описывает песчаные барханы за Иртеком, "на которых растет дикий овес" и "достойная удивления курчавая степная малина", то есть кузьмичева трава, или эфедра.

Дальнейший путь Палласа пролегает вдоль реки Урал. Он делает большие остановки в Уральске и крепости Калмыковой. Здесь он изучал рыбные промыслы яицких казаков, которые затем подробно описал в своих "Путешествиях…".

Паллас отметил, что лов рыбы на Яике проходил четыре раза в году. Первый - самый важный - в январе, когда ловили преимущественно осетра и белугу баграми на ятовях или в зимовальных ямах. Второй лов приходился на май. В это время казаки сетями с лодок ловили севрюгу. Осетров и белуг, попавшихся в сети в мае, отпускали обратно в реку. В октябре следовала осенняя плавня, а в декабре велся лов местной рыбы на зимовалах для домашнего пользования. Рыбные промыслы яицких казаков строго регулировались местными законами и обычаями. Нарушители правил рыболовства строго наказывались.

Из крепости Калмыковой Паллас совершает небольшие поездки на Богырдай и к Индерскому озеру. 24 августа 1769 года он добрался до Гурьева. Отсюда путешественник сделал небольшую экскурсию в дельту Урала и на каспийское взморье. Здесь он обратил внимание на колебания уровня Каспийского моря в зависимости от климатических условий.

31 августа экспедиция Палласа оставляет Гурьев и возвращается назад той же дорогой вверх по Уралу. Не доезжая до Оренбурга, у крепости Чернореченской он свернул на Каргалу, проехал Сакмарский городок, Имангулово на Салмыше, Тугустемир, Стерлитамак и проследовал далее до Уфы. Зиму 1769–1770 года Паллас провел в Башкирии. В феврале 1770 года он посылает из Уфы студента Никиту Соколова с чучельщиком "весновать" в Гурьев для изучения яицких степей и каспийского рыболовства. Соколов собрал много дополнительных сведений о природе прикаспийского края, побывал в Рын-песках и привез Палласу в Челябинск множество интересных растений и животных, среди которых были еще не известные науке виды.

На пути в Челябинск экспедиция Палласа впервые пересекла горы Южного Урала примерно по параллели 55° северной широты. Обобщая свои наблюдения в Уральских горах, Паллас затем создал свою теорию образования горных хребтов. Он впервые обратил внимание на меридиональную зональность в строении Урала.

В 1771–1772 годах Паллас вместе со своими спутниками путешествует по Западной Сибири, Алтаю и доходит до Забайкалья. Весной 1773 года, совершая обратный путь, он вновь оказывается в бассейне Урала.

10 мая Паллас обследует местность у речки Иртек, протекающей по Общему Сырту и впадающей в Урал против села Бурлин Уральской области. "По ту сторону Иртека, - пишет Паллас, - степь вдруг переменяется в сухую, голую и исполненную полынью покрытыми солончаками"(5).

С берегов Иртека Паллас направляется вниз по Уралу через Январцевский форпост (ныне с. Январцево Уральской области) в город Уральск. Из Уральска он посылает в Индерские горы студента В. Зуева.

24 мая 1773 года экспедиция Палласа двинулась в степь на юго-запад от реки Урал через низовья Кушума к Камыш-Самарским озерам. В результате были получены первые достоверные сведения о Кушуме и особенностях его гидрологического режима.

После Кушума экспедиция Палласа пересекает Рын-пески и 8 июня достигает берегов Волги у Ахтубы. Путешествия вдоль Волги приводят ученого к окончательным выводам об естественноисторическом развитии края, которые он подробно излагает в своем путевом дневнике под заголовком "Древние берега Каспийского моря"(6).

Летом 1774 года, собрав богатейший географический материал, Паллас вернулся в Петербург.

Последующие 20 лет Паллас живет в российской столице. Результаты экспедиции были им опубликованы в трехтомном труде "Путешествия по разным провинциям Российского государства", изданном в 1773–1778 годах. Во время экспедиций путешественник собрал обширные естественноисторические коллекции, составившие основу музеев Петербургской Академии наук и Берлинского университета.

Паллас открыл и описал много новых видов млекопитающих, птиц, рыб, насекомых. Исследовал останки буйвола, волосатого носорога и мамонта, обитавших в доледниковый период в северных широтах Евразии. Ему принадлежит фундаментальный труд "Флора России".

Благодаря своим трудам Паллас достиг большого научного авторитета, материального достатка и высокого чина статского советника. Но он мечтает уехать из Петербурга поближе к богатой природе южных широт и весной 1794 года переезжает вместе с семьей в Крым. Здесь он прожил около 15 лет и завершил работу над капитальным трудом "Российско-Азиатская зоогеография", изучал флору, фауну, геологию, историю и хозяйство Крымского полуострова.

3

В 1810 году, продав все крымские имения, Паллас возвратился на родину в Берлин, где и умер год спустя.

Научные труды П. С. Палласа получили высокую оценку еще при его жизни. Результаты исследований ученого публиковались в Германии, Англии, Франции, Голландии, Италии. С годами вклад ученого в естествознание стал оцениваться еще выше, поскольку его гениальные догадки и предположения стали подкрепляться достоверными научными данными. Говоря о заслугах П. С. Палласа, другой известный исследователь природы оренбургских степей Н. А. Северцов писал: "Нет отрасли естественных наук, в которой Паллас не проложил бы нового пути, не оставил бы гениального образца для последовавших за ним последователей… Он подал пример неслыханной до него точности в научной обработке собранных им материалов. По своей многосторонности Паллас напоминает энциклопедических ученых древности и средних веков; по точности - это ученый современный, а не XVIII века". Оценка Северцова остается верной и в наши дни.

Изучая особенности ландшафтов края, Паллас пришел к важным физико-географическим выводам. Он установил границу между черноземными степями и солончаковыми полупустынями, отметил резкие различия ландшафтов высоких водоразделов и долин рек. Так, спускаясь с возвышенных мест Общего Сырта, Паллас отметил, что черноземная степь с обычной флорой заменяется солонцеватыми почвами на сухой желтоватой глине.

Большинство природных особенностей Прикаспийской низменности Паллас объяснял ее недавним морским происхождением. Он считал, что уровень Каспия ныне находится ниже уровня Мирового океана, но в прошлые времена волны Каспийского бассейна доходили до подножья Общего Сырта и Ергеней. Широкое распространение солонцов, солончаков и соленых озер, а также исключительную равнинность рельефа и обилие песков в Западном Казахстане ученый связывал с постепенным усыханием древнего моря(7).

Приводя доказательства в пользу своей гипотезы, Паллас очерчивает древние берега Каспийского моря и наносит их на карту. Затем ученый устанавливает родство рыб и моллюсков Каспия и Черного моря и развивает гипотезу о связи древнего Каспийского моря через Манычскую ложбину с Азовским и Черным морями. Последующее осушение Манычского пролива Паллас связывает с понижением уровня Черного моря в результате его соединения через Босфорский пролив со Средиземным морем.

Гипотеза Палласа о путях формирования бассейнов Аральского, Каспийского и Черного морей во многом подтвердилась в советское время. Геологическими исследованиями установлено, что "Каспийское море отделилось от Черного еще в конце третичного периода, а Прикаспийская низменность (Эмбенское плато и северное Приаралье оставались сушей) трижды покрывалась водами Каспия в эпоху четвертичного оледенения (Бакинская, Хазарская и Хвалынская трансгрессии). В этих трансгрессиях происходили периодические соединения через Маныч Каспийского и Черного морей" 8.

Паллас основательно изучил район Индерских гор. Существование в этих горах карста он объяснял выщелачиванием (растворением) соленосных и гипсоносных отложений. Исследователь первым сообщил о распространении близ Индера горючих сланцев, которые были вторично открыты в 20-х годах нынешнего столетия.

Обращает на себя внимание и то, что из всех участников академических экспедиций только Паллас отметил обилие комаров в степи в дали от водоемов.

Труды Палласа не были лишены научного предвидения. При первом же знакомстве с природой Оренбургского края Паллас высказывает предположение о возможности разведения здесь винограда, а ведь тогда и обыкновенной яблони не было в крае. Он писал: "Все вверх по реке Самаре простирающиеся и гористой ея берег составляющие холмы имеют столь хорошую и отчасти столь способную землю, что к насаждению винограда не можно найти лучшей страны в Российской империи, и конечно бы удалось развести виноградные сады, если бы искусные в таком деле садовники сделали опыт с виноградом, который удобно растет на иловатой земле"(9).

Такие искусные садовники нашлись и в наши дни, и неслучайно под Оренбургом создан опорный пункт Института виноградарства, способствующий широкому распространению культуры "северного винограда".

О полезных ископаемых края Паллас сделал лишь краткие замечания (о проявлениях медных руд, выходах нефти в Заволжье, илецкой, индерской и эльтонской соли, орской яшме, залежах мела, горючих сланцах и т. д.), но он предсказал широчайшую перспективу для последующих исследований: "…в Оренбургской губернии много интересных открытий обещают пустынные степи за рекой Яиком… Более чем вероятно, что пустынная и гористая местность, оставшаяся в промежутках между дорогами… таит в себе бесконечно много интересных открытий по минералогии и скрывает предназначенные будущим векам богатства…"

Эти робкие намеки Палласа на природные богатства края подтвердились крупнейшими открытиями XX века, когда были разведаны эмбенская и мангышлакская нефть, актюбинские фосфориты, оренбургский газ, южноуральские металлические руды.

4. Иван Иванович Лепехин

Руководителем второго оренбургского отряда академических экспедиций был назначен 28-летний доктор медицины Иван Иванович Лепехин (1740–1802) - один из талантливых воспитанников Академии наук, ученик М. В. Ломоносова и С. П. Крашенинникова. Он поступил в академическую гимназию в 1751 году. В указе о новом ученике говорилось: "От роду ему десять лет, не из дворян, солдатский сын, грамоте российской и писать обучен…"(10). В 1760–1762 годах Лепехин учился в университете при Академии, в 1762–1767 - в Страсбургском университете, где получил степень доктора медицины. В 1768 году он был избран адъюнктом Академии наук, а через три года стал академиком. В отряд И. И. Лепехина были включены три гимназиста. Н. Озерецковский, Т. Мальгин и А. Лебедев, а также рисовальщик, чучельщик и стрелок. Лучшим учеником и помощником Лепехина был 18-летний Николай Озерецковский, ставший впоследствии академиком.

Перед тем как начать свои исследования в Оренбургском крае, И. И. Лепехин посетил П. И. Рычкова в его имении Спасском с тем, чтобы воспользоваться его советами и консультациями. Лепехин прибыл в Спасское 5 сентября 1768 года и пробыл здесь четыре дня. Эту встречу путешественник описал затем в своих "Дневных записках…", представляя Рычкова как "мужа, отменными любопытными упражнениями у нас знаменитого". Советы Рычкова и его "Топография Оренбургской губернии" сослужили Лепехину, как и Палласу, добрую службу в исследованиях края.

Отряд Лепехина появился в казахстанских степях в августе 1769 года. Путешественники из Астрахани отправили свой обоз морем в Гурьев, а сами начали переход от Волги до Яика из Красного Яра, расположенного выше Астрахани. Этот очень трудный переход выразительно описан в "Дневных записках…" Лепехина: "Глазам нашим представлялося неизмеримое поле и никем не обитаемая пустыня. Сообщество наше состояло только из трех человек, а охранителями служили четыре вооруженных казака. Не имея на степи торной дороги… уподоблялися мореплавателям, которые по компасу управляют свой корабль, ибо и нам компас в туманное время служил вожатым. Тут мы научилися познавать истинную нужду в дороге. Очаг наш составляла выкопанная в земле яма, дрова наши были конский и коровий иссохший помет, который мы не с меньшим по степени собирали рачением, как всякую необходимо нужную вещь; притом малолюдство наше заставляло нас ночную держать стражу и всегда оседланных иметь лошадей…"(11).

Через 10 дней отряд Лепехина вышел к Яику у поселка Яман-Кала (ныне с. Яманхалинка Гурьевской области). Отсюда путешественники спустились вниз к Гурьеву-городку. Этот десятидневный переход принес отряду большие лишения. Нужно отметить, что Паллас, продвигавшийся в это же время в прикаспийские пустыни с севера, отказывался "за неимением воды от поездки к Усенским соленым озерам и к находящемуся далеко в степи… оброслому тростником озеру, Камышсамара называемому…" и смог посетить глубинные районы западно - казахстанских пустынь лишь через несколько лет.

"Мы с трудом могли дотащиться до Яика и омыть просольные наши губы пресною водой". Но далее Лепехин заключает: "…сколь томна для нас была Яицкая степь, столь приятно ее воспоминовение" (12).

Лепехин отмечает главную особенность природы Северного Прикаспия: "Самая большая отменность сей степи состоит в изобилии соли, которая, так сказать, по всей степи рассеяна" (13). Он ведет учет всех соленых озер, встреченных на маршруте, отмечает наличие линз пресных грунтовых вод. При этом Лепехин высказывает свои предположения о происхождении пресных и соленых грунтовых вод. По его мнению, пресные грунтовые воды, которые встречаются в южной части Прикаспийской низменности, образовались за счет устьев разливов рек Большой и Малой Узени, берущих начало на севере в степной зоне. Соленые воды, считал Лепехин, получаются при просачивании последних через засоленные толщи грунта, а, напротив, засоленные грунтовые воды, после прохождения через песчаные и иловатые места, могут вновь опресниться.(14) Это предположение Лепехина разделяет большинство современных ученых.

Описанию "Яицкой степи" Лепехин уделяет более 20 страниц: он отмечает птиц, встреченных путешественниками, характеризует растительный покров, приводит перечень растений, при этом обращает внимание на то, что одни из них растут по песчаным лощинам, другие скрепляют своими корнями бугристые пески, третьи занимают луговые впадины. Ученый заключает, "что вся степь по множеству соляных озер и солонцов гордится соляными травами". Лепехин описывает насекомых, змей, ящериц и других животных пустынь Прикаспия. Восторженно пишет путешественник о сайгаках, тогда мало известных европейской науке: "Самое приятнейшее позорище" (зрелище. - А. Ч.) представляли глазам нашим сайгаки… которые неисчислимыми табунами прибегали к морским проранам для утоления жажды. Сие степное и борзое животное так легко бегает, что трудно, думаю, его нагнать и самой лучшей борзой собаке. Всего смешнее смотреть, когда они от ружейного выстрела рассыпаются по степи и представляют изрядный балет. Они, в это время уже друг друга боятся и чем ближе одна к другой прибегает, тем передняя сугубый делает скок. Я никогда их не видал лежащих, но всегда в беспрестанном движении" (15).

Есть в "Дневных записках…" Лепехина и многие другие данные о природе прикаспийских степей и пустынь. Но все же в исследовании Западного Казахстана приоритет принадлежит Палласу. Дело в том, что маршруты путешественников вдоль Урала во многом - совпадали. Они посещали одни и те же объекты, опрашивали одних и тех же людей. Паллас несколько опережал Лепехина в темпе передвижения и поэтому последний сокращает свои наблюдения в крае и стремится к полной независимости работы своего отряда с тем, чтобы не дублировать маршрут Палласа и избежать недоразумений. 23 августа 1769 года отряд Лепехина покидает Гурьев-городок, совершает 800-километровый переход вдоль Урала до Оренбурга. Однако подробного описания маршрута мы в "Дневных записках…" не находим, а вместо них читаем такую запись: "Хотя я от Гурьева-городка до Оренбурга около 800 верст отъехал и имел перед глазами многие как естественные, так и гражданские редкости, однако упоминать о них за излишнее почитаю; ибо они все в двоекратный проезд г. профессора Палласа по достоинству их довольно описаны, где мне ничего не остается сказать, что бы ученым пером помянутого г. профессора Палласа не было замечено" (16).

Дальнейший маршрут отряда Лепехина проходил по Южному Уралу. Зиму 1769–1770 года он провел в городе Табынске на реке Белой южнее Уфы. Отсюда он проложил интереснейший маршрут вдоль реки Белой, а затем через верховья Яика на Средний Урал и север Европейской России. Лепехин передвигался значительно медленнее Палласа. Это позволяло ему детально осматривать и" описывать посещенные объекты. Свои путешествия И. И. Лепехин описал в четырех томах "Дневных записок", вышедших в 1771–1780 и 1805 годах.

В 1783 году И. И. Лепехин стал непременным секретарем Российской Академии наук. Ему принадлежат прогрессивные научные идеи о постоянных изменениях земной поверхности, об изменениях свойств животных и растений под воздействием внешней среды, о причинах образования пещер и др.

5

Определенный вклад в изучение природы Оренбургского края внес отряд академической экспедиции, который возглавлял Иоганн Петер Фальк (1727–1774). Он был приглашен в Россию Академией наук из Швеции по рекомендации Карла Линнея.

Его отряд путешествовал по России около шести лет. Болезнь помешала Фальку своевременно систематизировать накопленные материалы. В 1774 году в припадке болезни Фальк застрелился в Казани, оставив после своей кончины груду бумаг, которые впоследствии обработали его спутники И. И. Георги и X. Барданес.

Летом 1770 года отряд Фалька пересек Волго-Уральские междуречья по маршруту Сарепта (близ современного Волгограда) - Рын-Пески, Камыш-Самарские разливы - низовья Большого и Малого Узеней - Уральск. Дальнейший путь отряда до Оренбурга проходил вдоль Урала. Здесь его отряд зазимовал. В 1771–1772 годах отряд Фалька посетил Южный Урал, Северный и Восточный Казахстан. Им написан краткий географический очерк Ишимской степи, где содержатся сведения о рельефе, геологии, почвах и растительности окрестностей Петропавловска.

Отряд Фалька затем побывал в горных районах Джунгарского Алатау и Северного Тянь-Шаня. В "Известиях о Киргизской и Зюнгарской степи"(17) Фалька, опубликованных после его смерти X. Барданесом в 1825 году, содержатся разнообразные сведения о природе Восточного Казахстана.

Основные результаты исследований отряда Фалька были подготовлены к печати И. И. Георги и изданы в "Полном собрании сочинений ученых путешествий по России…"(18) в 1824 году.

В описании природы Оренбургского края Фальк, в целом, не пошел дальше "Топографии" Рычкова, которую обстоятельно изучил, будучи несколько месяцев в Оренбурге.

Спутник Фалька Георги в 1773 году по пути из Уфы в Иргиз вновь посетил Уральск и описал степи северо-западной части современной Уральской области в бассейнах рек Деркула, Чалыклы и Иргиза. Главная заслуга Георги заключается в том, что он отредактировал записки Фалька и составил карту маршрутов всех академических экспедиций.

В работах других участников академических экспедиций содержатся лишь отрывочные данные о природе Западного Казахстана и Южного Урала. Так, в Орске и Гурьеве проводил метеорологические и астрономические наблюдения X. Л. Эйлер, сын знаменитого швейцарского физика и математика. X. Л. Эйлер составил первую рукописную карту реки Урал.

Западные и южные районы Оренбургской губернии посетил астраханский отряд академической экспедиции С. Г. Гмелина (1745–1774). Он обследовал в 1769 году часть Рын-Песков, а в 1772–1773 годах совершил плавание вдоль восточных берегов Каспийского моря. С. Г. Гмелин осматривал Мангышлак (мыс Тюбкараган) и собрал там коллекции. Но при возвращении из экспедиции С. Г. Гмелин был захвачен в плен около Дербента местным ханом и умер спустя полгода.

Мы уже упоминали, что П. И. Рычков направил для работы в отряде Палласа своего сына Николая, имевшего в то время чин капитана. Николай Рычков (1746–1784) в 1769–1770 совершил несколько самостоятельных путешествий по Заволжью и Приуралью, описанных им в труде под названием "Журнал или дневные записки путешествия капитана Рычкова по разным провинциям Российского государства, 1769 и 1770 гг.".

Этот объемистый труд (в нем 322 страницы) напоминает по своему содержанию подобные работы П. С. Палласа и И. И. Лепехина. В нем подробно описывается маршрут путешествия, отмечены особенности рельефа, растительности и животного мира, содержатся подробные данные о городах и заводах, собран богатый этнографический и археологический материал. Сведения, содержащиеся в дневнике Николая Рычкова, представляют ныне большой историко-географический интерес, так как дают возможность сравнить лесистость, состав животного мира края во второй половине XVIII века с современным.

Н. Рычков устанавливает важную закономерность строения речных долин Приуралья, отмечая их неравносклонность. По его наблюдениям, "все реки, выходящие вершинами своими с полуденной (южной. - А. Ч.) страны Оренбургской губернии и стремящиеся на полночь (север. - А. Ч.), протекают большею частью подле гор. Берега, на восток лежащие, бывают обыкновенно исполнены крутыми и притом лесистыми горами, а те, кои лежат на западную сторону, суть пология и ровные места так, что воды, весной разливающиеся, наводняя оные, производят тут приятные луга" (19). Причины этого явления, вызванного вращением Земли, были установлены в 1857 году российским ученым Карлом Бэром, а в пределах Оренбургского края подробно изучены в начале XX века С. С. Неуструевым.

В апреле 1771 года Николай Рычков вместе со своим братом Андреем участвует в походе в казахскую степь по маршруту Орск - горы Улутау (запад современной Джезказганской области) - /крепость Усть-Уйская (на слиянии рек Уй и Тобол). Это путешествие длилось около двух месяцев и состояло из непрерывных изнурительных переходов. Свои наблюдения во время похода Николай Рычков описал в "Дневных записках путешествия капитана Рычкова в Киргиз-Кайсацкой степи", изданных в 1772 году, объемом в 102 страницы.

Путь отряда проходил из Орска на юго-восток, к рекам Иргиз и Улькаяк (см. рис. 4). Н. Рычков отмечает полное безлесие и сухость тургайских степей. В записках путешественника содержится немало сведений о горных породах и полезных ископаемых края. В бассейне реки Камышлы он обнаруживает золото и мощные залежи мрамора, который, по его словам, "не уступает белому мрамору, находящемуся в Италии в горах тоя земли"(20). Н. Рычков описывает месторождение гипса в горах Улутау.

Интересные сведения собрал ученый о реках и озерах Тургайской равнины, впервые отметив характерные черты речной сети этого края. Любопытно описание реки Иргиз, которая "достойна примечания в рассуждении течения своего; ибо она по большей части течет так же озерами, как и река Камышла, коя, инде скрываясь в землю, составляет источники, подобные озерам. Такого свойства почти все реки, находящиеся в сей части степи" (21).

Во время своего тургайского путешествия, несмотря на быстроту передвижения, Рычков успевает проводить наблюдения за растительностью и животным миром. Он отмечает обилие кабанов в пойме реки Ори, видит "величие стада сайгаков" вблизи реки Кайраклы.

Примечательно сообщение Н. Рычкова о том, что к северу от реки Улькаяк в Аракарагайском бору обитало "множество медведей и лисиц". Оно интересно тем, что ныне в бассейнах Улькаяка, Иргиза и Тургая сосновые боры отсутствуют, сохранилось лишь название одной из речки - "Карагай" - сосна. Еще более удивительно обитание в этих краях в прошлом медведей. Правда, следует уточнить, какой именно Аракарагайский бор имел в виду Н. Рычков. Крупный лесной массив с таким названием сейчас известен к востоку от г. Кустаная.

Труды Николая Рычкова по своему научному уровню практически не уступают известным сочинениям Палласа и Лепехина, хотя он и не имел специального естественного образования. Это может быть объяснено не только его личными способностями, но и влиянием отца, Петра Ивановича Рычкова.

К сожалению, научная деятельность Н. П. Рычкова закончилась в 1771 году. Он был назначен главным директором Ах-тубских шелковых заводов близ Астрахани и до конца своей жизни больше не возвращался к исследовательской работе.

6

Академические экспедиции 1768–1774 годов выяснили, что к востоку от средней и нижней Волги и к юго-востоку от Уральских гор расстилается обширная пустынно-степная равнина, принадлежащая бессточным бассейнам Каспийского и Аральского морей. Путешественники обнаружили здесь бесчисленное количество озер разной величины и установили резкое отличие природы этого края от природы Европейской России. Всех исследователей поражала перемена ландшафта. Вместо густотравных степей с тучными черноземами они увидели обширные глинистые солонцово-солончаковые полупустыни с редкой растительностью, острова песчаных барханов в дельтах древних рек. Путешественники отметили обилие соли в почвах и водах края. Они обратили внимание, что большая часть озер и даже некоторые реки имеют соленую или горько-соленую воду. Из Приуральских степей и прикаспийских полупустынь путешественники вывезли огромное количество ранее неизвестных растений и животных. Но, оценив своеобразие степной природы, никто из участников академических отрядов не составил общего географического очерка края, какой дал П. И. Рычков, и никто, кроме Палласа, не установил общие закономерности формирования местных ландшафтов.

Долгое время после окончания работ академических экспедиций в Оренбургском крае не предпринималось сколько-нибудь значительных географических исследований. Лишь спустя полвека, в начале двадцатых годов XIX столетия, начался новый этап оживленных исследований природы края, связанный с деятельностью Э. А. Эверсманна, Г. С. Карелина, А. И. Левшина и других естествоиспытателей.

1

Рассматриваются и анализируются результаты первых академических научных экспедиций 1768‒1774 гг., положивших начало всестороннему изучению природы Кавказа, включая и его териофауну. Постепенно накапливаемые знания о природе Кавказа впоследствии становились мощным средством подчинения России его природных и социальных ресурсов. Чрезвычайно важными в этом отношении являются начальные этапы проникновения русских ученых-натуралистов и путешественников в изучаемый регион, когда их деятельность была сопряжена с немалыми опасностями. С использованием историко-биологических методов получены научные результаты, свидетельствующие об их весомости, достоверности и полезности для дальнейших исследований. В статье приведены исчерпывающие ссылки на работы других ученых, определяющие место данной статьи среди других работ.

академические экспедиции

териофауна

териологические исследования Кавказа

1. Cuvier G. Historie des sciences naturelles, depuis leur origine jusqua nos jours, chez tous les peoples connus, professee an College de France par George Cuvier, complete, redigee, annotee et publiee par M. Magdeleine de Saint-Agy. – Paris, 1841. – Vol. 3. – 230 p.

2. АРАН, ф. 3, оп. 23, № 6.

3. Вавилов С.И. Академия наук СССР и развитие отечественной науки // Вестник АН СССР. – 1949. – № 2. – С. 40-41.

4. Ефремов Ю.К. Петр Симон Паллас (1741-1811) // Творцы отечественной науки. Географы. – М., 1996. – С. 69-82.

5. Колчинский Э.И., Сытин А.К., Смагина Т.И. Естественная история в России. – СПб., 2004. – 241 с.

6. Цагарели А.А. Грамоты и другие исторические документы XVIII столетия, относящиеся к Грузии. – СПб., 1891. – Т. 1.

7. Шишкин В.С. Академик В.Е. Соколов и история териологии. // Сб. Института проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова РАН. – М., 2000.

8. Шишкин В.С. Зарождение, развитие и преемственность академической зоологии в России // Зоол. журн. – 1999. – Т. 78, Вып. 12. – С. 1381-1395.

9. Шишкин В.С. История отечественной зоологии // Сб. Института проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова РАН. – М., 1999.

10. Шишкин В.С. Федор Карлович Лоренц. – М.: Моск. орнитологи Изд. МГУ, 1999. – С. 308‒321.

11. Щербакова А.А. История ботаники в России до 60-х гг. XIX века (додарвиновский период). – Новосибирск, 1979. – 368 с.

Большой вклад в развитие российской биологии, в частности, териологии, внёс русский царь-реформатор Пётр I, интересовавшийся зоологией и собиравший разнообразные коллекции животных. Увлёкшись в юности, особенно во время путешествий по Европе, зоологическими коллекциями, содержавшими, кроме прочих экспонатов, образцы млекопитающих, Пётр I заложил экспедиционные исследования природных ресурсов России ещё до основания Академии наук.

Именно по этой причине многие отрасли биологии начали формироваться в России во времена Петра I, в 1724 году основавшего Академию наук в Санкт-Петербурге, что, по мнению научной общественности, стало поворотным пунктом в развитии многих биологических дисциплин в России, в том числе и териологии. Причём, несмотря на то, что разнообразные сведения о жизни млекопитающих, их промысле и использовании в народном хозяйстве накапливались задолго до создания академии, потребовались значительные преобразования государственного устройства, обеспечившие возникновение особого научного центра .

По мнению Э.И. Колчинского (1999), создание Академии наук в Санкт-Петербурге стало важным элементом коренных преобразований страны, проводимых в начале XVIII в., которые диктовались потребностями роста промышленности, транспорта, торговли, повышения культуры народа, укрепления Российского государства и его внешнеполитических позиций. Потребность в открытии и изучении новых территорий, исследование их природных ресурсов, животного и растительного мира явились прямым следствием возросшего могущества России, прочно ставшей в середине XVIII в. на путь товарного производства.

В XVIII в. о природных богатствах России, в особенности, на северо-востоке и юге, было мало информации, в связи с чем изучение этих богатств было главной задачей русских ученых-натуралистов того времени. Как правило, они, совершая экспедиции, собирали не только зоологические и ботанические коллекции, но и минералы, изучали жизнь народов исследуемых территорий, записывали фольклор. Сформировался тип натуралиста широкого профиля, не только хорошо владеющего материалом биологических наук, но и нередко прекрасно знающего физику, химию, геологию, географию и этнографию. Подобная разносторонность объясняется тем, что объем накопленных человечеством знаний по различным отраслям наук был еще небольшим даже в сравнении со второй полови-
ной XIX в.

Во второй половине XVIII в. биологические дисциплины, и в особенности образование в России, находились под сильным зарубежным влиянием. В академии в составе экспедиционных отрядов, в сфере высшего образования все еще доминировали ученые, приглашаемые из-за рубежа. При этом общеизвестно, что многие из них ревностно служили пригласившей их стране. Российский книжный фонд пополнялся за счет поступления трудов иностранных авторов. И именно эти вышеупомянутые зарубежные, преимущественно немецкие ученые, явились «основателями» российской биологии, своим энтузиазмом буквально «заразившие» молодых россиян, как правило, выходцев из низших слоев, получивших благодаря таланту и непрерывному труду естественно-научное образование и ставших авторами первых на русском языке работ о фауне Российской империи. Уникальность российского опыта заключалась в том, что обучение и выполнение первых научных исследований, как правило, осуществлялось параллельно, что способствовало быстрому росту творческого потенциала первых российских естествоиспытателей.

Общий прогресс в развитии науки оказывал влияние на мировоззрение, на общую культуру, на более совершенное понимание места человека в мире и его взаимоотношения с природным окружением. Идеи всеобщей закономерности, которой подчинены явления природы и общественной жизни на основе приоритетов природы, развивал Ш.Л. де Монтескье. Ж. Бюффон пытался понять законы развития природных процессов, роли человека в культурном преобразовании природы. Значительное влияние на развитие биологии оказали идеи планетарного развития, о причинных связях между явлениями природы, между природой и человеческим обществом И. Канта. Все эти, а также другие события и научные достижения оказывали влияние на развитие биологических дисциплин в России.

Необходимо отметить, что обстановка того времени - непрекращающиеся войны, враждебность местных правителей к России - создавала тяжелые условия для экспедиционной деятельности ученых. Особенно опасной была обстановка на Кавказе, где и после присоединения к России, местные князьки и ханы нередко не складывали оружия. В связи с этим проводившиеся в этих условиях экспедиции требовали от ученых немалого мужества. Приходилось думать о защите от всевозможных нападений, поэтому научные экспедиции нередко сопровождались вооруженным военным кон-
воем . Вступление на престол Екатерины II произошло в тот период времени, когда положение России в Предкавказье и на Северном Кавказе нуждалось в радикальном упрочнении. К моменту начала войны России с Турцией русская сторона была готова включить Кавказ в общий план военных действий против турок с тем, чтобы отвлечь турецкие войска от европейского театра войны. Помимо этого, ставилась задача противодействовать турецкой агитации среди мусульманского населения Предкавказья и Северного Кавказа. С началом войны против Турции совпало известие о том, что Академия наук снарядила на Кавказ две экспедиции под руководством И.А. Гюльденштедта и С.Г. Гмелина .

Характер осуществленных во второй половине XVIII в. географических и биологических открытий и исследований приобретает несколько иную окраску, по сравнению с предыдущими периодами. На первый план выдвигаются задачи более глубокого изучения страны и ее природных ресурсов в связи с их хозяйственным использованием и конкретным раскрытием взаимоотношений между отдельными компонентами природы и их общих связей. Характер маршрутных экспедиций был подчинен именно этим задачам. Появляются зачатки нового типа экспедиций, сочетающие в себе маршрутные исследования со стационарными. Изучение территорий приобретает комплексный характер. Особенно ярко эти тенденции проявились во время так называемых Академических экспедиций 1768‒1774 гг., маршрутами которых были охвачены районы почти всей Европейской России и Кавказа, а также обширные пространства Сибири и проходившие как по малоизученным, недавно присоединенным к России, так и по известным территориям. Особенно ценными с научной точки зрения оказались сведения о природе, естественных богатствах, способах хозяйствования, экономике новоприобретаемых земель различных регионов Кавказа, в то время еще не входивших в состав России.

Программа экспедиций была чрезвычайно обширной, - можно сказать, всеобъемлющей. В частности, участникам Астраханских экспедиций, созданных для изучения природных богатств Юга Российской империи, инструкцией предписывалось изучение края в естественно-историческом отношении, с собиранием коллекций по ботанике, зоологии, минералогии: «...испытатели натуры должны возможное прилагать старание для распространения их наук и для приращения ими натурального кабинета, дабы все достопамятные вещи, которые будут иметь случай видеть, как, например, звери, птицы, рыбы, насекомые, растения и выкапываемые из земли вещи, кои достойны примечания и токмо некоторым местам свойственны, ...кои способно сюда отправить можно, обстоятельно были описаны» . Инструкцией было тщательно предусмотрено ведение путевых дневников, своевременное отправление в Академию рапортов и отчетов, а также говорится о расходовании средств, отпущенных на экспедицию.

Особое значение для науки тогда имели фаунистические исследования на территориях, слабо затронутых человеческой деятельностью. Впоследствии, собранные во время экспедиций материалы позволили лучше понять роль антропогенных факторов в видообразовании и эволюции биосферы . Сделанные учеными описания множества видов животных и растений, а также местностей, урочищ, населенных пунктов, черт хозяйства и быта никогда не потеряют ценности именно в силу своей подробности и достоверности. Это своего рода эталоны для измерения перемен, произошедших за последующие эпохи не только в природе, но и в людях. Словно предвидя это, П.С. Паллас объяснял подробнейшие записи так: «Многие вещи, которые могут теперь показаться незначительными, со временем у наших потомков могут приобрести большое значение» .

Не случайно, в середине XIX в. Ж. Кювье писал, что «эти русские экспедиции принесли намного больше пользы для науки, чем английские и французские» . К их деятельности с полным правом можно отнести слова С.И. Вавилова: «Почти все, что было достигнуто в области науки и образования в России в XVIII в., непосредственно или косвенно, исходило из Петербургской Академии наук» . Таким образом, труды ученых XVIII в. не только положили начало систематическому занятию зоологией, ботаникой, картографией, естественной историей, анатомией, физиологией и эмбриологией, но и в значительной степени предопределили будущее развитие отечественного естествознания.

Путевые заметки участников Академических экспедиций предоставляют обширные материалы для истории изучения природных ресурсов во второй половине XVIII в., в частности, животного мира Предкавказья и Северного Кавказа. Рассмотрение их маршрутных описаний, материалов наблюдений за млекопитающими во время путешествий дает возможность показать некоторые особенности их представлений о териофауне исследуемых местностей Кавказского региона.

Рецензент ‒

Мишвелов Е.Г., д.б.н., профессор, профессор кафедры экологии и природопользования Ставропольского государственного университета, г. Ставрополь.

Работа поступила в редакцию 07.02.2011.

Библиографическая ссылка

Хе В.Х. АКАДЕМИЧЕСКИЕ ЭКСПЕДИЦИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII в. В ЮЖНЫЕ ОБЛАСТИ РОССИИ И НА КАВКАЗ И ИХ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ РАЗВИТИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ТЕРИОЛОГИИ // Фундаментальные исследования. – 2011. – № 10-1. – С. 190-192;
URL: http://fundamental-research.ru/ru/article/view?id=28704 (дата обращения: 27.03.2019). Предлагаем вашему вниманию журналы, издающиеся в издательстве «Академия Естествознания»

На протяжении XVIII века Санкт-Петербургская де сиянс Академия Наук направила в Сибирь несколько больших экспедиций. Самые значительные из них – экспедиция Даниила Готлиба Мессершмидта (1719-1727 годы); Первая Камчатская экспедиция (1725-1732) и Вторая Камчатская экспедиция (1733-1743). Экспедиция Академии Наук П.С. Палласа (1768-1774) охватывала Поволжье Новороссию, Урал и казачьи области

Задачу экспедиций можно определить как энциклопедическую и цивилизаторскую. Масштаб поставленных задач оказался таков, что ни одному из участников этих экспедиций не удалось полностью опубликовать привезенные коллекции и материалы.

«В круг вопросов, которыми он [Мессершмидт – А.Б.] должен был заниматься, входили: описание сибирских народов и исследование их языков, изучение географии, естественной истории, медицины, памятников древности и «прочих достопримечательностей» края»1.

Экспедиции сосредоточили в Петербурге колоссальные естественно-исторические и этнографические коллекции, картографические материалы, геодезические вычисления, филологические записи, в том числе по сибирским языкам и истории народов Сибири.

Изучение этих коллекций оказало большое влияние на развитие науки в России2, в том числе на развитие географии3.

Объем привезенного материала оказался таков, что исследователи физически не успевали осмыслить его, описать, пустить в научный оборот. Мессершмидт, по его собственный словам, «не описал и половины»4 привезенных коллекций.

Из 12 известных работ Миллера, он не успел закончить три самые фундаментальные, в том числе «Общую географию Сибири».

Пример самого полного осмысления результатов путешествия дает работа П.С. Палласа, одна из книг которого представляла не только академический интерес5. Возможно, сыграла роль более долгая жизнь этого выдающегося ученого.

Цель была – изучить природу и хозяйство России, чтобы помочь правительству освоить ее, в том числе отдаленные области, и привести их к цивилизации.

В середине XVIII цивилизация – тогда говорили «просвещение» – проникла разве что в Петербург, начала изменять Москву и крупные губернские города. Но основная территория России XVIII столетия оставалась мало исследованной.

Сибирь вообще была известна не больше, чем Амазония. Ходили слухи о впадении в спячку ее жителей, об одноногих и мохнатых людях и так далее. Даже в книгу коммодора Дж. Перри вошли сведения про изобилующие бегемотами воды реки Лены. Коммодор перепутал бивни моржей и клыки бегемотов что поделать… и сделал чересчур далеко идущие выводы, рассказывал чуть ли не о виденных им своими глазами бегемотах.

Но даже в густо населенных и хозяйственно освоенных Поволжье и на Северном Кавказе экспедиция П.С. Палласа шла по совершенно неизученной территории. Она описывала «с нуля» геологическое строение, животный и растительный мир, природные богатства, горную промышленность, сельское хозяйство и образ жизни населения. Стиль этих описаний мало отличается от описаний Индии или Китая британскими исследователями, или Западной Африки французами.

Материалы, полученные экспедициями Академии наук, сыграли гораздо большую роль в развитие всей европейской науки, чем часто принято полагать. Не только Европа шла в глубины России, но и глубинная Россия изменяла европейскую науку.

В качестве примера – исследование знаменитого метеорита «палласово железо», Метеорит найден местным кузнецом Медведевым в 1749 году, и привезен Петром Симоном Палласом в 1772 году в Петербург.

Именно после исследования «палласова железа» и других космических объектов в Петербурге выдающийся немецкий ученый Эрнст Флоренс Хладни из старинного города Виттенберг разработал свою теорию происхождения метеоритов и их возгорания в плотных слоях атмосферы. Он издал свою книгу, посвященную этому вопросу, в Риге в 1794 году.

Напомню: в это самое время французская Академия Наук устами Мирабо вещала, что «с неба никогда не падают камни, потому что на небе нет камней». Книгу Э.Ф. Хладни перевели на французский только в 1827 году, когда французы слегка пришли в норму.

Трудно найти лучший пример того, как полезна интернациональная наука, объединившая в Санкт-Петербургской Академии наук людей разных народов, и давшая им колоссальные возможности. И какой невероятный вред проистекает от «борьбы за прогресс», «борьба с предрассудками простого народа», лозунгов «раздавите гадину» и прочего опасного сюрреализма.

Не будем идеализировать нравы Петербургской Академии Наук. Но вот национальные проблемы, говоря мягко, сильно преувеличены. Немецкие ученые реально выступали учителями россиян, что хорошо видно уже на примере самого М. Ломоносова: Михаил Васильевич стал адъюнктом Академии Наук после того, как проучился пять лет в Германии (1736-1741) у физика и философа Вольфа и химика и металлурга И. Генкеля.

Можно за уши притянуть «русофобию» к некоторым высказываниям Иоганна Георга Гмелина, писавшем о «скотской тупости» проводников-казаков в Сибири и о «свинских нравах» в грязных избах русских туземцев Урала и Сибири.

Характерно, что книга Гмелина до сих пор не переведена на русский язык1, – русские на нее обижаются. Еще более характерно, что никто никогда не пытался опровергнуть содержащихся в ней фактов.

Но и Гмелин никогда не пытался мешать русским продвигаться по службе, и не считал русских сотрудников экспедиции чем-либо ниже и хуже немцев.

Одна из причин, по которой труд П.С. Палласа «Флора России» первоначально вышел на латинском, а не немецком языке – попытка сделать книгу одинаково доступной для ученых обоих национальностей.

На примере Академических экспедиций как раз очень легко проследить, как русские имена мелькают все чаще, а немецкие – все реже. Если в начале-середине XVIII века осмысление накопленных материалов оставалось в основном прерогативой немцев; русские чаще были руками, а не головой экспедиции, то в самом конце XVIII столетия это уже не так.

Интересно, что убедительные доказательства существования пролива между Азией и Америкой были получены как раз русскими; Беринг, чье имя носит пролив сегодня, проплыл между Азией и Америкой, не заметив. А в 1732 году одновременно видели берега Азии и Америки и даже наносили их на карту подштурман Иван Федоров и геодезист Михаил Гвоздев. П.С. Паллас отмечал это обстоятельство, причем с явным удовольствием. Видимо, русские казались ему удачными учениками

Классические обвинения в «норманизме» Байера и Миллера лишены каких-либо оснований. Книга Миллера по истории Сибири до сих пор служит образцом академического исследования. В ней нет ни единого неуважительного слова о русском народе и русской истории1.

Утверждения о несамодостаточности русской истории, ущербности русских или их зависимости от «германского гения» в трудах Байера и Миллера отсутствуют. В сущности, эти высказывания приписал им Ломоносов, и с целью политической. Борьба с «норманизмом» стала козырной картой, позволившей Ломоносову сделать карьеру в первые годы правления Елизаветы Петровны. Став борцом против дискриминации русских, М.В. Ломоносов получил прямой допуск в царский дворец и смог распределять средства Академии, определяя, чьи исследования достойны финансирования, а чьи – нет.

Приходится сделать вывод: немцы в качестве врагов и выдумки про «норманизм» понадобились Ломоносову, ученику немцев и мужу немки для того, чтобы укрепить свои позиции в Академии Наук.

История экспедиция Петербургской Академии Наук в глубины России и в Сибирь показывает нам не противостояние немцев и русских, а два совсем других противостояния:

1. Русские и немецкие ученые испытывали на себе сильное и недоброжелательное внимание Франции.

Жозеф Никола Делиль, член Петербургской АН в 1726-1747 годах, позволил себе поступок, совершенно немыслимый для немецкого ученого: в 1739-1740 он заведовал Географическим департаментом АН, и сознательно затягивал составление «Атласа Российского», который вышел в 1745 году, после отстранения Делиля.

Одновременно Ж.Н. Делиль тайно отправил во Францию ряд карт и материалов Камчатских экспедиций, и без согласия АН опубликовал эти карты. Причем приписал все открытия и составление карт выдуманному им испанскому адмиралу де Фонта. Пусть будет чья угодно заслуга, только бы не россиян!

Делиль совершенно справедливо был лишен пенсии, назначенной после ухода из Академии в 1747 году, но книга-то его вышла…

Что до самого Атласа, то передам слово великому математику Леонарду Эйлер, в это время русскому академику: «многие карты атласа не токмо гораздо исправнее всех прежних русских карт, но еще и многие немецкие карты далеко превосходят». И: «кроме Франции ни одной земли нет, которая бы лучшие карты имела»2.

Вероятно, ревность к работе такого класса и побудила Делиля к совершению явного преступления.

2. Петербургские ученые сталкивались в Сибири с местной «туземной» культурой – причем в одинаковой степени с русской и с инородческой.

Часто в справочниках и сочинениях исследователей получается примерно так, что само по себе появление русских означало включение местных культур или азиатских территорий в круг европейской цивилизации. Практически же русское население Сибири в XVIII веке оставалось носителем локальной московитской цивилизации3, – несколько более высокой, чем местные культуры, но все же сильно уступавшей культурам европейских народов.

Во всяком случае, крестьянское и промысловое населения Сибири не проводило ее научного исследования. Знания русских о минеральных богатствах Сибири, ее животном и растительном мире могли быть весьма обширными – как и у местных народов. Но сведения эти были, конечно же, совершенно бессистемными, и никак не были связаны с достижениями европейской науки.

Карты, порой довольно точные, не были снабжены сеткой меридианов и параллелей, и содержали грубые ошибки во всех деталях, кроме необходимых для составителя и пользователя. За пределами известных речных путей, разведанных волоков и освоенных земель лежала terra incognita, где русские не появлялись никогда, или проходили раз в десятилетие.

Столетием раньше, в середине-конце XVII века точно так же ученые немцы из университетов изучали север и восток собственной страны, Пруссию и Померанию. Немцы, обитавшие в этих краях, отвоеванных у славян в XIII-XIV веках, вели образ жизни людей аграрно-традиционного общества. Науки и городского образа жизни они не знали. Немецкие ученые изучали природу своей страны, наносили на карту географические пункты, составляли словари местных диалектов немецкого языка, вычленяя в них славянские слова, собирали сказки и легенды.

Об этой работе ученых Германии XVII века участники Великой экспедиции не могли не знать. И немецкий, и русский ученый вполне мог осмысливать свою работу в Сибири, как продолжение такого рода деятельности, уже на территории другой страны и другого государства.

Местное русское население не всегда хорошо встречало экспедиции, а сами они весьма по-разному отзывались о местном населении и местных обычаях1.

И для русских жителей, и для туземцев Сибири участники экспедиций были «большими начальниками из Петербурга», а сами экспедиции – какой-то непонятной для простого человека инспекцией. Начальству принято дарить подарки. Сначала Даниил Готлиб Мессершмидт отказывался от подарков, но уже весной 1720 года, перед приездом в Красноярск, понял прелесть такой поддержки населения: ведь его экспедиция располагала лишь самыми незначительными средствами.

Под конец пути Мессершмидт вел себя очень непринужденно: составлял список того, что хотел бы получить в качестве подарка. В списки он включал гвозди, ножи, муку, соль, копченое и соленое мясо, чистое полотно и так далее. То есть фактически под названием «подарки» облагал местное население своеобразным налогом. Впрочем, обе стороны обычно оставались довольны. Мессершмидту даже жаловались на местное начальство и просили принять меры.

Примерно так же поступали И. Стеллер, Д.Л. Овцын, С.П. Крашенинников, С. И. Челюскин. Вообще все члены экспедиций вовсе не считали себя ровней местному населению. В их поведении ясно видна одна и та же тенденция, независимо от их национальности.

Приехав в Енисейск, Даниил Мессершмидт даже не зашел к местному губернатору. Когда же губернатор, вопреки всякому представлению о должном, первым нанес ему визит, Даниил Готлиб не нашел времени его принять – писал дневник, разбирал коллекции.

Но точно так же и Харитон Прокопьевич Лаптев не явился к якутскому воеводе, а потом ругал его «драконом» и «аспидом», требуя предоставить экспедиции лодки.

И. Стеллер велел городскому голове Нерчинска держать свечку над столом, где были разложены коллекции: хотел закончить работу.

С.П. Крашенинников побил палкой наказного атамана за «дерзость».

В глазах тогдашнего русского общества поведение «экспедишников» выглядело как высокомерие и зазнайство (впрочем, простительное и даже естественное для начальства).

Но может быть и другое объяснение: судя по всему, члены экспедиций последовательно осмысливали самих себя как носители позитивного знания и прогресса, а своим научным занятиям придавали исключительное значение.

Сибиряки же, и вообще жители глубинной России, независимо от национальности, были для них туземцами, которых с одной стороны необходимо цивилизовать, с другой – допустимо всячески обижать и даже поколачивать, если того требуют интересы дела.

Фактически сталкивались не иноземцы и русские, и не жители столицы с провинциалами, а люди двух разных цивилизаций. Европейцы из Петербурга, немцы и русские в одинаковой степени, проявляли как снобизм колонизаторов, так и пафос цивилизаторов. Одновременно европейцы продолжали разборки между собой (история с Делилем). Население же России – и тоже независимо от национальности – выступало в роли туземцев, подлежащих перевоспитанию, «исправлению», и просвещению.

При этом Санкт-Петербург выступал в роли цивилизационного центра, а Россия – в роли его периферии. Из Петербурга шли импульсы развития, в Петербурге замыкались информационные цепочки, сосредоточивались основные интеллектуальные силы.

Эта работа коллективного «цивилизатора» не пропала даром. В XIX веке, особенно во второй его половине, провинциальная Россия уже не воспринимала себя как пассивный объект импульсов из Петербурга. Выросли провинциальные научные школы, которые институализировались вокруг местных музеев и университетов. В Европейской России этот процесс начался еще в начале XIX столетия открытием Казанского (1804) и Киевского (1834) университетов и Ришельёвского лицея в Одессе (1817).

В Сибири до открытия университетов дошло только в ХХ веке.

«Культура России 18 века» - XVIII – нач. Чертёж А.К. Нартова для постройки здания. 44 ствольная мортирная батарея. Авторская программа спецкурса. Живопись Театр и музыка Культура и быт Марийского края в XVIII веке. Содержание разработки. Страницы книги «Театрум махинарум». Раздел 3. Формирование русской национальной культуры (сер.

«Русская культура XVIII века» - Открытие Смольного института благородных девиц в Петербурге (1764). Родился в семье мелкого торговца. Архитектура России XVIII в. Скульпторы: Б. Растрелли, Ф.И. Шубин, М.И. Козловский, Э. Фальконе. Школьная реформа в России (80-е годы XVIII в.). Кулибин Иван Петрович (1735 - 1818) - русский механик-самоучка.

«Россия XVIII век» - Особой популярностью пользовались танцевальные жанры. Социальный состав учащихся в общеобразовательных школах был чрезвычайно пестрым. Петровская эпоха положила начало развитию светской музыки нового типа. Духовные семинарии и школы. В России же в среднем училось лишь два человека из тысячи. Архитектура.

«Театр 18 века» - Драматургия и театр эпохи просвещения. «Мария Стюарт». Томас Гейнсборо Неоконченный портрет дочерей художника Ок. 1759. К концу века театр стал подлинным катализатором национальных чувств. Томас Гейнсборо Портрет Уильяма и Элизабет Хэллет 1785. Придворный театр в веймаре руководитель - гёте. Театр в Англии становится объектом борьбы за нравственность.

«Мода XVIII века» - Придворные дамы носили низко декольтированные приталенные платья на каркасной основе (корсет и фижмы). Преобразования Петра I совпали с господством французской моды в Европе. Ф.Рокотов И.Аргунов Портрет Маркиной Л.А. Портрет Шереметьевой В.П. На плечи надевалась кружевная мантия из серебряных нитей.

«Русская культура 18 века» - А. П. Антропов. Ф. И. Шубин. Андрей Никифорович Воронихин. Классицизм. А.П.Струйской. 3. Для культуры XVIII века характерным был стиль… а). Основание Санкт-Петербурга. «Зимний дворец». И. П. Аргунов. Тенденции к демократизации. Скульптура. В.Баженов. 2. В.Боровиковский написал портрет… а). В.В.Растрелли.

Всего в теме 31 презентация

АКАДЕМИЧЕСКИЕ ЭКСПЕДИЦИИ, в России и СССР научные экспедиции, организованные Академией Наук с целью изучения территории страны, её природных богатств, населения, исторических памятников и тому подобное.

Первоначально Академия Наук участвовала в снаряжении научных экспедиций наряду с другими ведомствами, такими были Камчатские экспедиции - 1-я (1725-30 годы) и 2-я (Великая Северная, 1733-43 годы), осуществлённые под руководством В. И. Беринга (до 1741 года). В их ходе доказано существование пролива между Азией и Америкой (получил название Берингов пролив), собраны материалы о флоре, фауне, рельефе, природных условиях Сибири, а также о её населении, быте, нравах, культурных традициях и прочем (например, И.Э. Фишером и Ж. Делилем). С помощью собранных во время путешествия источников Г. Ф. Миллер написал «Историю Сибири» (опубликовано в 1750 году).

Собственно академические экспедиции впервые организованы в 1768-74 годах: пять так называемый физических экспедиций работали по общей программе, изучали природу различных регионов России, хозяйство, быт, культуру населения. Ими исследованы реки Волга, Дон, Урал и Терек, с помощью научных методов изучены большая часть Восточно-Европейской равнины и европейско-азиатской пограничной полосы. Полученные данные систематизированы в трудах П. С. Палласа («Путешествие по разным провинциям Российской империи», часть 1-3, 1773-88 годы), И. И. Лепёхина («Дневные записки путешествия...», часть 1-4, 1771-1805 годы), академика С. Г. Гмелина («Путешествие по России для исследования трёх царств естества», часть 1-3, 1771-85 годы), Н. Я. Озерецковского («Путешествие академика Н. Озерецковского по озёрам Ладожскому, Онежскому и вокруг Ильменя», 1812 год) и других. В последней четверти 18 века в ходе академических экспедиций проведены физические исследования Валдайской возвышенности и Олонецких гор (руководитель Э. Г. Лаксман, 1778 год), обследована территория между реками Западный Буг и Днестр, уточнены границы Российской империи (В. Ф. Зуев, 1781 год), определены точные координаты наиболее крупных городов полуострова Крым [Ф. О. Чёрный (Черной), 1785 год]. На основе сведений, полученных академическими экспедициями, составлены «Генеральная карта Российской империи, по новейшим наблюдениям и известиям сочинённая» (1776 год), «Новая карта Российской империи, разделённая на наместничества» (1786 год) и «Атлас Российской империи» (1796 год).

В 19 веке академические экспедиции стали более специализированными, Академия Наук продолжала также сотрудничать в организации экспедиций с другими ведомствами (например, в 1803-06 годах участвовала в разработке планов и снаряжении кругосветной экспедиции Морского министерства под командованием И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского). В 1804 году во время академической экспедиции В. М. Севергина и А. И. Шерера на северо-запад России и в Финляндию собрана обширная минералогическая коллекция. В 1805-09 годах экспедиция М. И. Адамса исследовала палеонтологические памятники Сибири. В 1806-15 годах В. К. Вишневский осуществил астрономические экспедиции, благодаря которым уточнены координаты свыше 300 населённых пунктов страны. В 1821-27 годах Е. Е. Кёлер исследовал археологические памятники Крыма. В конце 1820-х годов А. Я. Купфер и Э. Х. Ленц определяли высоты вершин гор Кавказа. В 1838-49 годах М. А. Кастрен исследовал языки и этнографию финно-угорских, самодийских и тунгусо-маньчжурских народов во время поездок по Сибири.

Основная роль в организации научных экспедиций стала переходить к возникавшим с 1830-40-х годах новым учреждениям, например, Петербургской археографической комиссии (смотри Археографические комиссии), Русскому географическому обществу и другим; в их работе участвовали и члены Академии Наук.

К середине 19 века собственная экспедиционная деятельность Академии Наук стала менее активной (в штате Академии Наук были упразднены должности географа и навигатора). Представители Академии Наук участвовали в экспедициях - сибирской К. И. Максимовича (1859-64 годы), на юг России Ф. Ф. Брандта (1860-е годы). В 1899-1901 годах изучался остров Шпицберген; в 1900-02 годах экспедицией Э. В. Толля осуществлялся поиск Земли Санникова в Северном Ледовитом океане. В начале 20 века академик С. Ф. Ольденбург организовал археолого-лингвистические экспедиции по изучению Туркестана. В 1910-1912 годах В. И. Вернадский занимался исследованием месторождений радиоактивных руд в Сибири, на Урале и Кавказе.

С начала 20 века экспедиционная активность Академии Наук вновь возросла. Увеличилось число археологических и этнографических экспедиций. Полным и систематическим учётом природных ресурсов стала заниматься образованная в 1915 году при Академии Наук Комиссия по изучению естественных производительных сил России (КЕПС). После Октябрьской революции 1917 года она и созданные на её базе научно-исследовательские институты стали центрами экспедиционных исследований Академии Наук. В 1920 году под руководством А. Е. Ферсмана начаты исследования Кольского полуострова, приведшие к созданию промышленного центра по разработке апатитонефелиновых залежей. В конце 1920-х годов комплексные учреждения Академии Наук (КЕПС, Комиссия экспедиционных исследований, Комиссия по изучению отдельных республик) слились в единую организацию - Совет по изучению производительных сил СССР (СОПС).

Академическими экспедициями в Киргизии были найдены новые месторождения свинца, олова, молибдена и вольфрама. В 1936 году для наблюдения солнечного затмения образованы 26 астрономических и геофизических экспедиций. Экспедиции по изучению стратосферы исследовали вопросы, связанные с космическими лучами, состоянием атмосферы, физиологией человека на больших высотах (1937 год). В 1939 году Академия Наук приступила к всестороннему, рассчитанному на несколько лет изучению Урала (прервано в 1941 году). В середине и во 2-й половине 20 века важное значение в комплексном изучении Мирового океана (геология, геофизика, гидрометеорология, биология и другие) имели экспедиции Академии Наук на специально оборудованных научно-исследовательских судах (например, «Витязь», «Академик Курчатов»), в том числе с использованием глубоководных подводных аппаратов. Одной из главных тенденций в истории академических экспедиций во 2-й половине 20 века стало приближение научных баз Академии Наук к изучаемой территории. Учёные Академии Наук стали участвовать в экспедициях учебных заведений (например, Новгородская археологическая экспедиция МГУ и Института археологии Академии Наук, начальник В. Л. Янин). В 1960-1970-е годы работали археографические экспедиции Пушкинского Дома, в ходе которых обнаружены коллекции памятников древнерусской литературы (Усть-Цилемское новое собрание, Пинежеское, Северодвинское и другие книжные собрания). Собственные экспедиции организовывались Институтом географии.

Лит.: Материалы для истории Императорской Академии наук. СПб., 1885-1900. Т. 1-10;

Гнучева В. Ф. Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX вв. // Труды Архива Академии Наук СССР. М.; Л., 1940. Вып. 4; Князев Г. А. Краткий очерк истории Академии наук СССР. 1725-1945. М.; Л., 1945; Берг Л. С. Очерки по истории русских географических открытий. М.; Л., 1949; Лебедев Д. М., Есаков В. А. Русские географические открытия и исследования с древнейших времен до 1917 г. М., 1971.