Стрелецкие бунты. Стрелецкий бунт: wiki: Факты о России

Стрелецкий бунт 1682 года (еще в истории известен как Хованщина) - бунт московских стрельцов в начале царствования .

1682 год, 27 апреля — в возрасте 20 лет скончался царь Федор Алексеевич. Его преемником мог стать или Иван, или Петр. На престол общим согласием всех чинов Московского государства взошел 10-ти летний Петр, рожденный от второй супруги царя Алексея Михайловича, Натальи Кирилловны Нарышкиной. 14-ти летний Иван, сын царя от первой его жены, из рода Милославских.

С воцарением Петра при дворе началось усиление Нарышкиных. Это не могло устраивать другую придворную партию - Милославских, во главе которых стояли царевна Софья и ее фаворит Иван Михайлович Милославский. Нашлась и сила, которая могла бы им помочь - стрельцы.

Положение стрелецких войск

На стрелецких полках лежало обеспечение порядка, и выполнение карательной службы. Два полка были на особом режиме и пользовались особенными привилегиями - сопровождали государя в поездках в монастыри, принимали участие во всякого рода церемониях. Стрельцы размещались семьями в стрелецких слободах Москвы. Служба была пожизненной, а то жалование которое получали от казны - скудным. Потому стрельцы, обремененные семьями, вынуждены были изыскивать дополнительные доходы. Те кто был менее обеспечен промышляли ремеслом, состоятельные совершали торговые сделки.

Стрельцы решили воспользоваться вступлением на престол нового царя и 30 апреля 1682 г. обратились к правительству с жалобой на полковника Семена Грибоедова, чинившего им «налоги и обиды и всякие тесноты».

Трон занимал 10-ти летний ребенок, за спиной которого находилась мать - женщина, по отзыву Б.И.Куракина, абсолютно не искушенная в политике: «Сия принцесса доброго темпераменту, добродетельного, токмо не была ни прилежна и ни искусна в делах, и ума легкого». Наталья Кирилловна, не располагавшая опытными советниками и находившаяся в растерянности, удовлетворила все требования стрельцов. Грибоедов был не только отстранен от должности полковника, но и подвернут наказанию батогами; с него велено было взыскать, согласно росписи, поданной стрельцами, присвоенные им деньги и уплатить стрельцам за все выполненные ими работы; его вотчины попадали под конфискацию.

Предпосылки бунта

Одна уступка повлекла за собой другие. Тем же днем правительство вынуждено было удовлетворить требования стрельцов остальных 19-ти полков.

Стрельцы поняли, что они являются хозяевами положения. Мы не знаем, кому в лагере Милославских пришла в голова мысль в борьбе с Нарышкиными опереться на стрельцов: то ли опытному интригану Ивану Михайловичу, то ли коварной и честолюбивой Софье Алексеевне, мечтавшей водрузить на свою голову царскую корону. Как бы там ни было, но Милославские и Софья смогли направить гнев стрельцов в нужное для себя русло. Впрочем, осуществлению их замыслов объективно помогла сама Наталья Кирилловна, совершившая в первые дни правления ряд значительных промахов.

По обычаю того времени, родственники царицы получали пожалования чинами и вотчинами. 27 апреля 5 братьев Натальи Кирилловны (Иван, Афанасий, Лев, Мартемьян, Федор) были пожалованы в спальники. Прошло только 5 дней, как было сказано новое пожалование, вызвавшее наибольшие пересуды: 22-х летнего спальника Ивана Кирилловича объявили боярином, минуя чины думного дворянина и окольничего. Заговорщики же умело смогли использовать ошибки правительства, всячески возбуждая гнев у стрельцов. «Видите, как лезут Нарышкины в гору? Им теперь все нипочем».

Итак, Наталья Кирилловна подверглась натиску с двух сторон: стрельцов и притязавших на царский престол Милославских. Она не могла надеяться на мудрость новоиспеченных спальников и боярина Ивана Кирилловича: и братья, и отец Кирилл Полиевктович не отличались ни умом, ни проницательностью, ни политическим опытом. Единственная надежда Нарышкиных - Артамон Сергеевич Матвеев, воспитатель Натальи Кирилловны, который устроил ее брак с царем Алексеем Михайловичем.

Матвеев проявлял способности в делах не только матримониальных, но и государственных: в последние годы царствования царя Алексея Михайловича он был первым министром и фактическим руководил правительством. Но после смерти царя был отправлен Милославскими в заточение в Пустозерск. Артамону Матвееву возвратили боярство и отрядили чиновника, стольника Алмазова, пригласить его немедля в Москву.

Подготовка бунта

В Москве Матвеев появился только вечером 12 мая. По приезду ему оказали еще одну милость - возвратили все конфискованные вотчины. Если Наталья Кирилловна с нетерпением ожидала приезда Матвеева и практически бездействовала, то Милославские и Софья развили бурную деятельность и, по образному выражению СМ. Соловьева, «кипятили заговор», ночами в дом к Милославским приезжали представители стрелецких полков, а от покоев Софьи разъезжали по слободам ее эмиссары, которые не жалели ни вина, ни денег на подкупы стрельцов.

Боярин Иван Михайлович Милославский нашел себе помощников - родственника Александра Ивановича Милославского, человека «злодейственного и самого грубияна», двух племянников, Ивана и Петра Андреевичей Толстых, «в уме зело острых и великого пронырства и мрачного зла исполненных», как описывал их молодой Матвеев, оставивший записки о событиях тех времен. Из стрелецких начальников привлекли подполковника Ивана Цыклера, «кормового иноземца», и Ивана Озерова, из низшего новогородского дворянства. Между рядовыми стрельцами выбрали человек 10 поверенных. Посредницей стала казачка Федора Семенова, которая переносила вести от царевны к Ивану Милославскому, от того - в стрелецкие слободы, из слобод - к Софье.

Начало бунта

Царица Наталья Кирилловна показывает стрельцам, что царевич Иван невредимый

Приезд в столицу Матвеева нисколько не смогло укрепить позиций нарышкинской «партии». Может быть, Матвеев не оценил меры опасности, нависшей над Нарышкиными. Какие ответные меры замышлял Матвеев, неизвестно. По крайней мере, до полудня 15 мая не было предпринято что-либо в отношении стрельцов. А в полдень уже было поздно - по зову набата, с развернутыми знаменами к Кремлю выдвигались вооруженные стрелецкие полки. Пока Матвеев докладывал об этом царице и размышлял, стоит ли закрывать кремлевские ворота и принимать меры для безопасности царской семьи, стрельцы с барабанным боем ворвались в Кремль.

Поводом для неожиданного появления стрельцов в Кремле явились слухи о том, что Нарышкины «извели» царевича Ивана. Их распускали активные сторонники Софьи и Милославских. Старший из Толстых разъезжал по стрелецким слободам и возмущал стрельцов слухами. Он грозил новыми несправедливостями и предсказывал перемены к худшему. Стрельцам внушали, что их ждут казни, а поэтому наступило время проявить силу.

Узнав причину волнений стрельцов, царица Наталья вместе с патриархом и боярами вышла на Красное крыльцо с царевичами Иваном и Петром. Внизу бушевало разгневанное войско.

После того как обман был обнаружен, среди стрельцов наступило минутное оцепенение, сменившееся новым взрывом их негодования. Несколько стрельцов взобрались по лестнице на крыльцо и начали расспрашивать Ивана, подлинный ли он царевич. Казалось бы, что, убедившись в добром здравии царевича, стрельцы должны были разойтись по домам. Но в том-то и дело, что вопрос о царевиче являлся только предлогом для появления стрельцов в Кремле. Лица, руководившие стрельцами и направлявшие их недовольство против Нарышкиных, подбросили им список «изменников-бояр», которые подлежали уничтожению.

Разгулу страстей помогли руководители Стрелецкого приказа отец и сын Долгорукие - бояре Юрий Алексеевич и Михаил Юрьевич. В тот самый момент, когда в толпе стрельцов раздались вопли о выдаче «изменников-бояр», Михаил Долгорукий обратился к ним с грубостью победителя: «Ступайте по домам, здесь вам делать нечего, полно буянить. Все дело разберется без вас!»

Стрельцы пришли в ярость. Некоторые из них взобрались на крыльцо, схватили Михаила Долгорукого и сбросили на копья своих товарищей, стоявших внизу. На копья полетели тела других бояр и «изменников», оказавшихся в списке. Среди них - бояре А.С.Матвеев и И.М.Языков, стольник Федор Петрович Салтыков, убитый по ошибке вместо брата царицы Ивана Кирилловича другой ее брат, Афанасий Кириллович, думный дьяк Ларион Иванов и др. Стрельцы глумились над убитыми - волокли трупы по земле, выкрикивая: «Вот боярин Артамон Сергеевич, вот Долгорукий, вот думный едет, дайте дорогу!»

Не угомонились стрельцы и на другой день. 16 мая они востребовали на расправу Ивана Кирилловича Нарышкина. Царевна Софья сказала мачехе: «Брату твоему не отбыть от стрельцов; не погибать же нам всем из-за него». Царица вынуждена была пожертвовать братом. Того вначале отвели в застенок Константиновской башни, где подвергли пытке, добиваясь признания в измене. Несмотря на то что Иван Кириллович выдержал пытку, стрельцы вывели жертву на Красную площадь и изрубили на куски. Вслед за Иваном Кирилловичем казнили царского доктора немца Даниила фон Гадена, обвиненного в отравлении царя Федора. От него также пытками добивались признания в злодеянии и не смогли получить желаемых результатов.

Руководители заговора хотели, чтобы род Нарышкиных был полностью изведен, и они подсказали стрельцам предъявить царице Наталье Кирилловне новые требования. 18 мая в челобитной на имя Петра они пожелали, чтобы его дед, Кирилл Полиевктович, был пострижен в монахи, а еще спустя два дня новая «просьба», звучавшая как ультиматум, выслать из Москвы оставшихся в живых Нарышкиных. «Просьбы» стрельцов тотчас были удовлетворены: всех родственников разослали в дальние края - на Терек и Яик, в Пустозерск держали путь Мартемьян и Лев Кирилловичи.

В результате майских событий Нарышкины были или перебиты, или сосланы. Милославские и Софья стремились теперь закрепить победу юридически. На сцене снова появляются стрельцы. 23 мая в очередной челобитной они начали требовать, чтобы страной управляли оба брата, а 26 мая - чтобы первым царем считался старший из них, Иван Алексеевич. Патриарх совершил в Успенском соборе торжественное молебствие о двух нареченных царях. Бояре и дьяки, державшие сторону Петра, присягнули поневоле второму царю, опасаясь возобновления страшных явлений 15 мая.

Стрельцы вытаскивают из дворца Ивана Нарышкина. Пока Петр I утешает мать, царевна Софья наблюдает.

Еще спустя неделю стрельцы объявили через своего начальника, князя Хованского, чтобы царевна Софья Алексеевна взяла на себя управление государством по причине малолетства братьев. Она согласилась, и тотчас во все города полетели известительные грамоты с примером из римской истории, где по кончине императора Феодосия в малолетство сыновей его, Аркадия и Гонория, управляла империей их сестра Пульхерия.

Казалось, Софья смогла достичь желанной цели. Между тем стрельцы вышли из-под влияния Софьи и Милославских. Хозяевами положения в Москве стали стрельцы во главе с новым руководителем Стрелецкого приказа Иваном Андреевичем Хованским. Он так умело лавировал, потакая стрельцам и обнадеживая Софью, что летом 1682 г. олицетворял власть в столице.

1682 год, 20 августа — Софья покинула Москву, прихватив с собой обоих царевичей, и отправилась в сопровождении свиты в Коломенское. Столь решительная мера привела надворную пехоту в смятение, и в Коломенское направилась депутация, цель которой - убедить Софью и ее окружение в ложности слухов, «будто у них, у надворные пехоты, учинилось смятение и на бояр, и на ближних людей злой умысел».

Софья, пока еще не уверенная в своих силах, решила не обострять отношений со стрельцами и дала им уклончивый ответ. В указе, врученном представителям надворной пехоты, говорилось: «…им, великим государям, про их умысел, также и про тайные по полку в полк пересылки неведомо», поход в Коломенское предпринят «по своему государскому изволению», аналогичные походы бывали и ранее. Софье надо было выиграть время для мобилизации сил, способных противостоять мятежным стрельцам. Такой силой было дворянское ополчение. От имени царей она и обратилась к дворянам с призывом срочно собираться у стен Троице-Сергиева монастыря.

Сама Софья добиралась к Троице кружным путем, через Звенигород, куда прибыла 6 сентября. В Савво-Сторожевском монастыре ей была организована торжественная встреча. Из Звенигорода царский кортеж повернул в сторону Троицы, с продолжительной остановкой в селе Воздвиженском, откуда Софья и решила нанести стрельцам сокрушительный удар. Она смогла успешно осуществить коварный план.

Под предлогом торжественной встречи сына украинского гетмана Ивана Самойловича Софья от имени царей предложила боярским чинам, а также стольникам, стряпчим и дворянам московским прибыть в Воздвиженское к 18 сентября. «А которые бояре и окольничие и думные люди в отпуску, и им из деревень своих быть к ним, великим государям, в поход всем к тому же числу». Указ о явке в Воздвиженское получил и Иван Андреевич Хованский, при этом настоящая цель вызова князя маскировалась возлагаемой на него обязанностью обеспечить явку бояр и прочих служилых людей, чтобы их «было немалолюдно».

Конец бунта

Эти грамоты рассылались 14 сентября, а через три дня боярину Михаилу Ивановичу Лыкову было велено возглавить отряд стрельцов, стряпчих, жильцов и прочих, чтобы «князя Ивана Хованского и сына ево князя Андрея взять в дороге. и привезти в село Воздвиженское». Боярин Лыков в точности выполнил указ царей: И.А. Хованского изловили под селом Пушкином, а сына его - в собственной деревне.

Приглашением правящей верхушки в Воздвиженское Софья обезглавила стрелецкое движение, лишив его Хованского.

Как только Хованских доставили в Воздвиженское, тут же состоялся суд. В роли судей выступили наличные члены Боярской думы. Они без следствия приговорили отца и сына к смертной казни. Приговор был немедля приведен в исполнение «в селе Воздвиженском на площади у большой Московской дороги».

Казнь Хованских не сняла напряженности в Москве. Софья и оба царя все еще находились в опасности из-за одного просчета царевны - она оставила на свободе младшего сына князя Ивана Андреевича, также носившего имя Иван, и племянника князя Ивану Ивановичу удалось бежать в Москву, где он ночью пытался поднять стрельцов на новое выступление уверениями, «будто отец его, князь Иван, и брат его, князь Андрей, казнены напрасно и без розыску».

Стрельцы были обеспокоены не столько казнью отца и сына Хованских, сколько слухом о боярах, которые идут к Москве избивать их, стрельцов. Потому агитация сына и племянника казненного И.А. Хованского на первых порах имела успех.

18 сентября в полки надворной пехоты был отправлен увещевательный указ, чтобы стрельцы не верили «прелестным и лукавым словам» родственников казненных и проявили благоразумие. Указ заверял стрельцов, что царского гнева на них нет и они могут «безо всякого сумнительства и опасения» положиться на царскую милость.

Убедившись в безопасности пребывания в Москве, Софья решила вернуться в столицу. 2 ноября правивший Москвой боярин Головин получил указ о подготовке к торжественной встрече царей и Софьи.

Участники бунта получили сравнительно мягкие наказания: только немногие из них были казнены, значительная часть их оказалась на свободе. Софья и Милославские не были заинтересованы в раздувании дела - это принесло бы им сплошные неприятности, потому как только подтвердило бы их явную причастность к бунту. Софья и Милославские благоразумно решили остаться в тени. После усмирения стрелецкого бунта, наступило семилетнее правление Софьи.

Бороды были сбриты, первые приветственные чаши за благополучное возвращение царя выпиты, и улыбка стерлась с лица Петра. Теперь ему предстояло заняться куда более мрачным делом: настала пора окончательно рассчитаться со стрельцами.

С тех пор, как низвергли Софью, бывшие привилегированные части старомосковского войска подвергались преднамеренным унижениям. В потешных баталиях Петра в Преображенском стрелецкие полки всегда представляли «неприятеля» и были обречены на поражение. Позднее, в настоящих сражениях под стенами Азова, стрельцы понесли тяжелые потери. Их возмущало, что их к тому же заставляют рыть землю на строительстве укреплений, как будто они холопы. Стрельцам невмоготу было подчиняться командам чужестранных офицеров, и они роптали при виде молодого царя, послушно и охотно идущего на поводу у иноземцев, лопочущих на непонятных наречиях.

Недовольство стрельцов политикой Петра I

К несчастью для стрельцов, два Азовских похода убедительно показали Петру, насколько они уступают в дисциплине и боевых качествах его собственным полкам нового строя, и он объявил о намерении реформировать армию по западному образцу. После взятия Азова вместе с царем в Москву для триумфального вступления в столицу и чествования вернулись новые полки, а стрельцов оставили позади - отстраивать укрепления и стоять гарнизоном в покоренном городе. Ничего подобного прежде не случалось, ведь традиционным местопребыванием стрельцов в мирное время была Москва, где они несли караул в Кремле, где жили их жены и семьи и где служивые с выгодой приторговывали на стороне. Сейчас же некоторые из них были оторваны от дома уже почти два года, и это тоже делалось неспроста. Петр и его правительство хотели, чтобы в столице находилось как можно меньше стрельцов, и лучшим способом держать их подальше считали постоянную службу на дальних рубежах. Так, когда вдруг понадобилось усилить русские части на польской границе, власти распорядились направить туда 2000 стрельцов из полков азовского гарнизона. В Азове их собирались заменить стрельцами, оставшимися в Москве, а гвардейские и другие полки нового строя разместить в столице для охраны правительства. Стрельцы выступили к польской границе, но их недовольство росло. Они были вне себя оттого, что предстояло идти пешком сотни верст из одного глухого сторожевого пункта в другой, а еще сильнее они злились на то, что им не позволили пройти через Москву и повидаться с семьями. По пути некоторые стрельцы дезертировали и объявились в столице, чтобы подать челобитные с жалобой на задержку жалованья и с просьбой оставить их в Москве. Челобитные были отклонены, а стрельцам велели немедленно возвращаться в полки и пригрозили наказанием. Челобитчики присоединились к своим товарищам и рассказали, как их встретили. Они принесли с собой столичные новости и уличные пересуды, большей частью касавшиеся Петра и его длительной отлучки на Запад. Еще и до отъезда царя его тяга к иностранцам и привычка раздавать иноземным офицерам высокие государственные и армейские должности сильно раздражали стрельцов. Новые слухи подлили масла в огонь. К тому же поговаривали, что Петр вконец онемечился, отрекся от православной веры, а может, и умер.

Стрельцы возбужденно обсуждали все это между собой, и их личные обиды вырастали в общее недовольство политикой Петра: отечество и веру губят враги, а царь уже вовсе не царь! Настоящему царю полагалось восседать на троне в Кремле, быть недоступным, являться народу только по великим праздникам, в порфире, усыпанной драгоценными каменьями. А этот верзила целыми ночами орал и пил с плотниками и иностранцами в Немецкой слободе, на торжественных процессиях плелся в хвосте у чужаков, которых понаделал генералами и адмиралами. Нет, не мог он быть настоящим царем! Если он и вправду сын Алексея, в чем многие сомневались, значит, его околдовали, и припадки падучей доказывали, что он - дьявольское отродье. Когда все это перебродило в их сознании, стрельцы поняли, в чем их долг: сбросить этого подмененного, ненастоящего царя и восстановить добрые старые обычаи. Как раз в этот момент из Москвы прибыл новый указ: полкам рассредоточиться по мелким гарнизонам от Москвы до польско-литовской границы, а дезертиров, недавно являвшихся в столицу, арестовать и сослать. Этот указ стал последней каплей. Две тысячи стрельцов постановили идти на Москву. 9 июня, после обеда, в австрийском посольстве в Москве Корб, вновь назначенный секретарь посольства, записал: «Сегодня впервые разнеслась смутная молва о мятеже стрельцов и возбудила всеобщий ужас». На памяти еще был бунт шестнадцатилетней давности, и теперь, боясь повторения бойни, все кто мог спасались из столицы.

В наступившей панике правительство, оставленное царем, собралось, чтобы договориться, как противостоять опасности. Никто не знал, много ли бунтовщиков и далеко ли они от города. Московскими полками командовал боярин Алексей Шеин, а плечом к плечу с ним, как и под Азовом, стоял старый шотландец, генерал Патрик Гордон. Шеин согласился принять на себя ответственность за подавление бунта, но потребовал от членов Боярской думы единодушного письменного одобрения своих действий, заверенного их собственноручными подписями или приложением печатей. Бояре отказались - вероятно, опасаясь, что в случае победы стрельцов эти подписи станут их смертным приговором. Тем не менее, они единодушно постановили преградить стрельцам доступ в Москву, чтобы восстание не разгорелось сильнее. Решили собрать все сохранившие верность войска, какие удастся, и направить навстречу стрельцам, пока они не подошли к городу. Два гвардейских полка, Преображенский и Семеновский, получили приказ за час подготовиться к выступлению. Дабы в зародыше удушить искры бунта, которые могли перекинуться и на эти полки, в указе говорилось, что каждый, кто откажется пойти против изменников, сам будет объявлен изменником. Гордон отправился в полки вдохновлять солдат и внушать им, что нет более славного и благородного дела, чем биться за спасение государя и государства от предателей. Четырехтысячный отряд был поставлен под ружье и выступил из города на запад. Впереди ехали Шеин и Гордон, а главное, с ними был артиллерийский офицер из Австрии, полковник Граге, и двадцать пять полевых пушек.

Бой Преображенского и Семеновского полков против стрельцов

Столкновение произошло в тридцати пяти милях к северо-западу от Москвы, вблизи знаменитого Новоиерусалимского монастыря патриарха Никона. Преимущество в численности, в эффективности командования, в артиллерии - то есть во всем - было на стороне правительственных войск, и даже время им благоприятствовало. Подойди стрельцы часом раньше, они успели бы занять неприступный монастырь и продержаться в осаде, до тех пор, пока у осаждавших не ослабел бы боевой дух, а тогда, возможно, бунтовщикам удалось бы привлечь часть из них на свою сторону. Обнесенная стенами крепость послужила бы стрельцам тактической опорой. Теперь же противники сошлись на открытой холмистой местности.

Неподалеку от монастыря протекала речка. Шеин и Гордон заняли позиции на ее возвышенном восточном берегу, перекрыв дорогу к Москве. Вскоре показались длинные колонны стрельцов с пищалями и бердышами, и головные отряды начали переходить речку вброд. Гордон, желая выяснить, нельзя ли покончить дело миром, спустился с берега поговорить с бунтовщиками. Когда первые из стрельцов ступили на сушу, он, на правах старого солдата, посоветовал им встать на ночлег в удобном месте на противоположном берегу, так как близилась ночь и дойти до Москвы засветло они бы все равно не успели. А завтра утром, отдохнув, решили бы, что делать дальше. Усталые стрельцы заколебались. Они не ожидали, что драться придется еще перед Москвой, и теперь, увидав, что против них подняли правительственные части, послушались Гордона и принялись устраиваться на ночлег. Представитель стрельцов, десятник Зорин, вручил Гордону незаконченную челобитную с жалобой:

Сказано им служить в городах погодно, а в том же году, будучи под Азовом умышлением еретика иноземца Францка Лефорта, чтобы благочестию великое препятие учинить, чин их московских стрельцов подвел он, Францко, под стену безвременно и, поставя в самых нужных к крови местах, побито их множество; его же умышлением, делан подкоп под их шанцы и тем подкопом он их же побил человек с 300 и больше.

Были там и другие жалобы, например, на то, что стрельцы слышали, будто в Москву едут немцы сбрить всем бороды и заставить прилюдно курить табак к поношению православия. Пока Гордон вел переговоры с бунтовщиками, войска Шеина потихоньку окапывались на возвышенном восточном берегу, а Граге размещал на этой высоте свои пушки, дулами нацеленные вниз, через речку, на стрельцов. Когда на другой день рассвело, Гордон, довольный занятой позицией, для укрепления которой не пожеле-ли усилий, опять спустился для переговоров со стрельцами. Те требовали, чтобы их челобитную зачитали правительственным войскам. Гордон отказался, ибо это был по сути дела призыв к оружию против царя Петра и приговор его ближайшим друзьям, в первую очередь, Лефорту. И тогда Гордон заговорил о милосердии Петра. Он убеждал стрельцов мирно вернуться назад, на гарнизонную службу, так как бунт не мог привести ни к чему хорошему. Он обещал, что если они представят свои требования мирно, с подобающими выражениями преданности, то он проследит, чтобы они получили возмещение за свои обиды и помилование за проявленное неповиновение. Но Гордон потерпел неудачу. «Я истощил все свое красноречие, но напрасно», - писал он. Стрельцы сказали только, что не вернутся на свои посты, «пока им не позволят поцелоьать жен, оставшихся в Москве, и не выдадут всех денег, которые задолжали».

Гордон доложил обо всем Шеину, в третий и последний раз вернулся к стрельцам и повторил свое прежнее предложение - выплатить им жалованье и даровать прощение. Но к этому времени стрельцов охватила тревога и нетерпение. Они пригрозили Гордону - своему бывшему командиру, но все-таки иностранцу, - чтобы он убирался подобру-поздорову, а не то получит пулю за все свои старания. Стрельцы кричали, что не признают над собой никаких хозяев и ничьим приказам подчиняться не станут, что в гарнизоны они не вернутся и требуют пропустить их к Москве, а если путь им преградят, то они проложат его клинками. Разъяренный Гордон вернулся к Шеину, и войска изготовились к бою. Стрельцы на западном берегу тоже построились в ряды, встали на колени и помолились перед боем. На обоих берегах речушки русские солдаты осеняли себя крестным знамением, готовясь поднять оружие друг на друга.

Окончательная победа Петра I над стрельцами, начало расследования

Первые выстрелы раздались по команде Шеина. Пушки рявкнули и окутались дымом, но урона никому не причинили. Полковник Граге стрелял холостыми - Шеин надеялся, что эта демонстрация силы напугает стрельцов и заставит покориться. Но холостой залп принес обратный результат. Услышав грохот выстрела, но не увидев потерь в своих рядах, стрельцы расхрабрились и сочли, что перевес на их стороне. Они ударили в барабаны, развернули знамена и двинулись через реку. Тут Шеин с Гордоном приказали Граге применить свои пушки всерьез. Снова прогремел залп, и в ряды стрельцов со свистом полетели снаряды. Снова и снова стреляли все двадцать пять пушек - прямой наводкой в людскую массу. Ядра градом сыпались на стрельцов, отрывая головы, руки, ноги.

Через час все было кончено. Пушки еще палили, когда стрельцы, спасаясь от огня, легли на землю и запросили пощады. Их противники прокричали, чтобы те бросали оружие. Стрельцы поспешно подчинились, но артиллерийский обстрел все не стихал. Гордон рассудил, что если пушки замолчат, стрельцы опять могут осмелеть и пойдут в атаку прежде, чем их удастся толком разоружить. Вконец запуганные и присмиревшие стрельцы позволили себя заковать и связать - угрозы они больше не представляли.

Шеин был беспощаден с закованными в железа мятежниками. Он велел приступить к расследованию мятежа прямо на месте, на поле битвы, где в цепях, под охраной солдат, собрали всех бунтовщиков. Он хотел знать причину, подстрекателей и цели выступления. Все до единого допрошенные им стрельцы признавали собственное участие в мятеже и соглашались, что заслужили смерть. Но так же, без единого исключения, все они отказались сообщить хоть что-нибудь о своих целях или указать на кого-нибудь из товарищей как на вдохновителей или зачинщиков. Поэтому там же, в живописных окрестностях Нового Иерусалима, Шеин велел пытать бунтовщиков. Кнут и огонь сделали свое дело, и наконец одного стрельца заставили говорить. Признав, что и он, и все его сотоварищи достойны смерти, он сознался, что если бы бунт закончился победой, они собирались сначала разгромить и сжечь Немецкую слободу, перерезать всех ее обитателей, а затем вступить в Москву, покончить со всеми, кто окажет сопротивление, схватить главных царевых бояр - одних убить, других сослать. Затем предполагалось объявить народу, что царь, уехавший за границу по злобному наущению иноземцев, умер на Западе, и что до совершеннолетия сына Петра, царевича Алексея, вновь будет призвана на регентство царевна Софья. Служить же Софье советником и опорой станет Василий Голицын, которого вернут из ссылки.

Возможно, это была правда, а быть может, Шеин просто вынудил стрельца сказать под пыткой то, что ему хотелось услышать. Так или иначе, он был удовлетворен, и на основе этого признания приказал палачам приступать к делу. Гордон возражал - не для того, чтобы спасти обреченных людей, а чтобы сохранить их для более тщательного расследования в будущем. Предвидя, что Петр, вернувшись, станет изо всех сил докапываться до самого дна, он отговаривал Шеина. Но Шеин был командиром и утверждал, что немедленная расправа необходима в назидание остальным стрельцам, да и всему народу. Пусть знают, как поступают с предателями. Сто тридцать человек казнили на месте, а остальных, почти 1900 человек, в цепях привели в Москву. Там их передали Ромодановскому, который распределил арестантов по темницам окрестных монастырей и крепостей дожидаться возвращения государя.

Петру, мчавшемуся домой из Вены, по дороге сообщили о легкой победе над стрельцами и заверили его, что ни один не ушел от расплаты. Но хотя восстание задушили быстро, да оно всерьез и не угрожало трону, царь был глубоко обеспокоен. Едва прошла тревога и притупилась горечь унижения оттого, что стоило ему уехать, его собственная армия взбунтовалась, Петр призадумался - в точности, .как и предвидел Гордон, - глубоко ли уходят корни мятежа и кто из высокопоставленных особ может оказаться причастным к нему. Петр сомневался, чтобы стрельцы выступили самостоятельно. Их требования, их обвинения против его друзей, против него самого и его образа жизни казались слишком обдуманными для простых солдат. Но кто их подстрекал? По чьему наущению?

Никто из его бояр и чиновников не мог дать вразумительного ответа. Доносили, что стрельцы под пыткой проявляют стойкость и невозможно добиться от них никаких сведений. Охваченный гневом, полный подозрений Петр приказал солдатам гвардейских полков собрать пленных стрельцов изо всех темниц вокруг Москвы и свезти их в Преображенское. Петр твердо вознамерился выяснить в ходе дознания, или розыска, не взошло ли вновь семя Милославских, как он писал Ромодановскому. И неважно - оказалось бы восстание стрельцов мощным, разветвленным заговором с целью его свержения или нет, царь все равно решил покончить со всеми своими «злокозненными» врагами. С самого его детства стрельцы противостояли и угрожали ему - поубивали его друзей и родственников, поддерживали посягательства узурпаторши Софьи и в дальнейшем продолжали злоумышлять против него. Всего за две недели до отъезда царя в Европу раскрылся заговор стрелецкого полковника Цыклера. Теперь стрельцы снова поносили и его друзей-иностранцев, и его самого, и даже выступили на Москву, чтобы сокрушить правительство. Все это Петру порядком надоело: вечная тревога и угроза, наглые притязания стрельцов на особые привилегии и право воевать, когда и где им захочется, притом что солдаты они были никудышные - словом, ему надоело терпеть этот пережиток средневековья в новом, изменившемся мире. Так или иначе, пора было раз и навсегда от них избавиться.

Виды пыток во времена Петра I

Розыск означал допрос под пыткой. Пытка в петровской России применялась с тремя целями: чтобы заставить человека говорить; в качестве наказания, даже если никакой информации не требовалось; наконец, в качестве прелюдии к смертной казни или ради усугубления мук преступника. В ходу было три главных способа пытки - батогами, кнутом и огнем. Батоги - небольшие прутья или палки примерно в палец толщиной, которыми, как правило, били виновных в небольших проступках. Жертва лежала на полу лицом вниз, с оголенной спиной и вытянутыми руками и ногами. Наказуемого секли по голой спине сразу двое, причем один становился на колени или садился прямо ему на руки и голову, а другой - на ноги. Сидя лицом друг к другу, они по очереди ритмично взмахивали батогами, «били размеренно, как кузнецы по наковальне, пока их палки не разлетались в куски, а тогда брали новые, и так пока им не прикажут остановиться». Если ненароком слишком много батогов назначали ослабленному человеку, это могло привести к смерти, хотя такое случалось нечасто.

Более суровое наказание, кнутом, применялось в России издавна как способ причинить жестокую боль. Кнут представлял собой широкий и жесткий кожаный бич длиною около трех с половиной футов*. Удар кнута рвал кожу на обнаженной спине жертвы, а попадая снова и снова.по тому же месту, мог вырвать мясо до костей. Строгость наказания определялась количеством ударов; обычно назначали от пятнадцати до двадцати пяти - большее число часто приводило к смерти.

* Около 107 см.

Порка кнутом требовала мастерства. Палач, по свидетельству Джона Перри, обрушивал на жертву «столько ударов по голой спине, сколько присуждали судьи, - отступая на шаг, а затем прыгая вперед при каждом ударе, который наносится с такой силой, что всякий раз брызжет кровь и остается рубец толщиной в палец. Эти заплечных дел мастера, как их называют русские, отличаются такой точностью в работе, что редко бьют дважды по одному и тому же месту, но кладут удары по всей длине и ширине спины, один к одному, с большой сноровкой, начиная от плеч и вниз, до пояса штанов наказуемого».

Обычно жертву для порки кнутом привязывали к спине другого человека, частенько - какого-нибудь крепкого парня, которого выбирал палач из числа зрителей. Руки несчастного перекидывали через плечи этого человека, а ноги привязывали к его коленям. Затем один из подручных заплечного мастера хватал жертву за волосы и отдергивал его голову отводя ее от размеренных ударов кнута, которые падали на распластанную, вздымающуюся при каждом ударе спину.

При желании можно было применять кнут еще более мучительным способом. Руки пытаемого скручивали за спиной, к запястьям привязывали длинную веревку, которую перекидывали через ветку дерева или балку над головой. Когда веревку тянули вниз, жертву тащило вверх за руки, ужасающим образом выворачивая их из плечевых суставов. Чтобы уж наверняка вывихнуть руки, к ногам несчастного иногда привязывали тяжелое бревно или другой груз. Страдания жертвы и так были невыносимы, а тут палач еще принимался молотить по вывернутой спине, нанося положенное число ударов, после чего человека опускали на землю и руки вправляли на место. Бывали случаи, что эту пытку повторяли с недельным перерывом до тех пор, пока человек не сознавался.

Пытка огнем применялась часто, иногда сама по себе, иногда в сочетании с другими мучениями. Простейший ее вид сводился к тому, что человеку «связывают руки и ноги, прикрепляют его к шесту, как к вертелу, и поджаривают обнаженную спину над огнем и при этом допрашивают и призывают сознаться». Иногда человека, только что выпоротого кнутом, снимали с дыбы и привязывали к такому шесту, так что спина его перед поджариванием уже была превращена кнутом в кровавое месиво. Или жертву, все еще висящую на дыбе после порки кнутом и истекающую кровью, пытали, прижигая спину каленым железом.

Наказания и Казни в Петровское время

Казни в России в целом напоминали те, что практиковались в других странах. Преступников сжигали, вешали или рубили им головы. Жгли на костре из бревен, уложенных поверх соломы. При отсечении головы от приговоренного требовалось положить голову на плаху и подставить шею под топор или меч. Эту легкую, мгновенную смерть иногда делали более мучительной, отрубая сначала руки и ноги. Подобные казни были делом до того обыкновенным, что, как писал один голландский путешественник, «если в одном конце города кого-то казнят, в другом об этом нередко даже не знают». Фальшивомонетчиков наказывали, расплавляя их же монеты и заливая расплавленный металл им в горло. Насильников кастрировали.

Публичными пытками и казнями нельзя было в XVII веке удивить ни одного европейца, но все-таки в России иностранцев неизменно поражало то стоическое, непреодолимое упорство, с которым большинство русских переносило эти ужасные мучения. Они терпели чудовищную боль, но не выдавали товарищей, а когда их приговаривали к смерти, смиренно и спокойно шли на виселицу или на плаху. Один наблюдатель видел в Астрахани, как в полчаса обезглавили тридцать мятежников. Никто не шумел и не роптал. Приговоренные просто подходили к плахе и клали головы в лужу крови, оставленную их предшественниками. Ни у одного даже не были связаны за спиной руки.

Эта неимоверная стойкость и способность терпеть боль изумляла не только иностранцев, но и самого Петра. Однажды глубоко потрясенный царь подошел к человеку, перенесшему четыре испытания кнутом и огнем, и спросил, как же он мог выдержать такую страшную боль. Тот охотно разговорился и открыл Петру, что существует пыточное общество, членом которого он состоит. Он объяснил, что до первой пытки туда никого не принимают и что продвижение на более высокие ступени в этом обществе зависит от способности выносить все более страшные пытки. Кнут для этих странных людей был мелочью. «Самая жгучая боль, - объяснил он Петру, - когда в ухо засовывают раскаленный уголь; а еще когда на обритую голову потихоньку, по капельке, падает сверху студеная вода».

Не менее удивительно, и даже трогательно, что иногда тех же русских, которые были способны выстоять под огнем и кнутом и умереть, не раскрыв рта, можно было сломить добротой. Это и произошло с человеком, рассказавшим Петру о пыточном обществе. Он не произнес ни слова, хотя его пытали четырежды. Петр, видя, что болью его не проймешь, - подошел и поцеловал его со словами: «Для меня не тайна, что ты знаешь о заговоре против меня. Ты уже довольно наказан. Теперь сознайся по собственной воле, из любви, которой ты мне обязан как своему государю. И я клянусь Господом, сделавшим меня царем, не только совершенно простить тебя, но и в знак особой милости произвести тебя в полковники». Этот неожиданный поворот дела так взволновал и растрогал узника, что он обнял царя и проговорил: «Вот это для меня величайшая пытка. Иначе ты бы не заставил меня заговорить». Он обо всем рассказал Петру, и тот сдержал слово, простил его и сделал полковником*.

* Этот эпизод не вошел в русский перевод сочинения Корба (СПб. ,1906) и вызывает большие сомнения с точки зрения достоверности. - Ред.

XVII век, как и все предыдущие и последующие столетия, был невероятно жестоким. Во всех странах применялись пытки за самые различные провинности и особенно за преступления против коронованных особ и государства. Обычно, поскольку монарх и был олицетворением государства, любое посягательство на его персону, от убийства до самого умеренного недовольства его правлением, расценивалось как государственная измена и соответственно каралось. А вообще, человек мог подвергнуться пытке и казни только за то, что посещал не ту церковь или обчистил чьи-то карманы.

По всей Европе на любого, кто задевал личность или достоинство короля, обрушивалась вся тяжесть закона. В 1613 году во Франции убийцу Генриха IV разорвали на куски четверкой лошадей на площади Отель-де-Виль на глазах у огромной толпы парижан, которые привели детей и захватили с собой корзинки с завтраками. Шестидесятилетнему французу вырвали язык и отправили на галеры за то, что он непочтительно отозвался о Короле-Солнце. Рядовым преступникам во Франции рубили головы, сжигали их заживо или ломали им руки и ноги на колесе. Путешественники по Италии жаловались на выставленные для публичного обозрения виселицы: «Мы видим вдоль дороги столько трупов, что путешествие становится неприятным». В Англии к преступникам применялась «казнь суровая и жестокая»: на грудь жертвы клали доску и ставили на нее гирю за гирей, пока наказуемый не испускал дух. За государственную измену в Англии карали повешением, потрошением и четвертованием. В 1660 году Сэмюэл Пипе записал в дневнике: «Я ходил на Чаринг-Кросс, смотрел, как там вешают, выпускают внутренности и четвертуют генерал-майора Харрисона. При этом он выглядел так бодро, как только возможно в подобном положении. Наконец с ним покончили и показали его голову и сердце народу - раздались громкие ликующие крики».

Однако жестокое воздаяние полагалось не только за политические преступления. В Англии во времена Петра сжигали ведьм, и даже столетие спустя их все еще казнили - вешали. В 1692 году, за шесть лет до стрелецкого бунта, за колдовство повесили двадцать молодых женщин и двух собак в Салеме, штат Массачусетс. Почти весь XVIII век англичан казнили за кражу пяти шиллингов и вешали женщин за хищение носового платка. На королевском флоте за нарушение дисциплины секли кошками -девятихвостками (плетьми), и эти порки, нередко приводившие к смерти, отменили только в 1881 году.

Все это говорится здесь, чтобы представить общую картину. Немногие из нас, людей XX века, станут лицемерно изумляться варварству былых времен. Государства по-прежнему казнят предателей, по-прежнему происходят и пытки, и массовые казни как в военное, так и в мирное время, причем, благодаря современным техническим достижениям, они стали изощреннее и эффективнее. Уже в наше время власти более чем шестидесяти стран, в том числе Германии, России, Франции, Великобритании, США, Японии, Вьетнама, Кореи, Филиппин, Венгрии, Испании, Турции, Греции, Бразилии, Чили, Уругвая, Парагвая, Ирана, Ирака, Уганды и Индонезии пытали людей от имени государства. Немногие века могут похвастаться более дьявольским изобретением, чем Освенцим. Еще недавно в советских психиатрических клиниках политических диссидентов пытали разрушительными медикаментами, созданными чтобы сломить сопротивление и привести к распаду личности. Только современная техника сделала возможным такое зрелище, как казнь через повешение четырнадцати евреев в Багдаде, на площади Свободы, перед полумиллионной толпой... К услугам же тех, кто не мог там присутствовать - крупные планы раскачивающихся тел, часами показываемые по иракскому телевидению.

В петровское время, как и в наше, пытки совершались ради получения информации, а публичные казни - чтобы нагнать страху на потенциальных преступников. Оттого, что ни в чем не повинные люди под пытками возводили на себя напраслину, чтобы избежать мучений, пытки не исчезли с лица земли, так же как казни преступников не заставили исчезнуть преступность. Бесспорно, государство вправе защищаться от нарушителей закона и, по всей вероятности, даже обязано устрашением предотвращать возможные непорядка, но насколько глубоко должно государство или общество погрязнуть в репрессиях и жестокости, прежде чем поймет, что цель давно уже не оправдывает средств? Этот вопрос так же стар, как политическая теория, и здесь мы его, конечно, не разрешим. Но когда мы говорим о Петре, нам следует об этом помнить.

По царскому указанию князь Ромодановский доставил всех захваченных в плен изменников в Преображенское, где приготовил для них четырнадцать пыточных камер. Шесть дней в неделю (по воскресеньям был выходной), неделю за неделей, допрашивали на этом пыточном конвейере всех уцелевших пленников, 1714 человек. Половину сентября и почти весь октябрь стрельцов секли кнутами и жгли огнем. Тем, кто признавал одно обвинение, тут же предъявляли другое и заново допрашивали. Как только один из бунтовщиков выдавал какие-нибудь новые сведения, всех уже допрошенных по этому поводу заново волокли для повторного расследования. Людей, доведенных пытками до полного изнеможения или потери рассудка, передавали докторам, чтобы лечением привести их в готовность к новым истязаниям.

Стрелец Колпаков, один из руководителей заговора, после порки кнутом, с сожженной спиной, лишился дара речи и потерял сознание. Испугавшись, что он умрет раньше времени, Ромодановский поручил его заботам личного лекаря Петра, доктора Карбонари. Как только больной пришел в себя и достаточно окреп, его опять взяли на допрос. Еще один офицер, потерявший способность говорить, также попал на излечение к доктору Карбонари. Доктор по недосмотру забыл острый нож в камере, где занимался этим пациентом. Тот, не желая, чтобы его жизнь, все равно уже конченную, продлили на новые муки, схватил нож и попытался перерезать себе горло. Но он до того ослабел, что не смог нанести достаточно глубокой раны - бессильная рука опустилась, и он впал в беспамятство. Его нашли, подлечили и вернули в пыточную камеру.

Все ближайшие друзья и соратники Петра участвовали в этой бойне - это даже рассматривалось как знак особого царского доверия. Поэтому к пыткам были призваны такие люди, как Ромодановский, Борис Голицын, Шеин, Стрешнев, Петр Прозоровский, Михаил Черкасский, Владимир Долгорукий, Иван Троекуров, Юрий Щербатов и старый наставник Петра, Никита Зотов. Петр рассчитывал, что если заговор успел распространиться и в нем были замешаны бояре, то верные сподвижники выявят измену и ничего от царя не утаят. Сам Петр, отравленный подозрительностью и злобой, тоже участвовал в розыске, а иногда, орудуя своей тяжелой тростью с ручкой из слоновой кости, лично допрашивал тех, кого считал главными зачинщиками. Однако нелегко было сломить стрельцов, и сама их выносливость нередко приводила царя в ярость. Бот что писал об этом Корб:

Подвергали пытке одного соучастника в мятеже. Вопли, которые он испускал в то время, как его привязывали к виселице, подавали надежду, что мучения заставят его сказать правду, но вышло совсем иначе: сначала веревка начала раздирать ему тело так, что члены его с ужасным треском разрывались в своих суставах, после дали ему тридцать ударов кнутом, но он все молчал, как будто от жестокой боли замирало и чувствие, естественное человеку. Всем казалось, что этот страдалец, изнемогши от излишних истязаний, утратил способность испускать стоны и слова, и потому отвязали его от виселицы и сейчас же спросили: «Знает ли он кто там был?». И точно к удивлению присутствующих он назвал по имени всех соумышленников. Но когда дошло вновь до допроса об измене, он опять совершенно онемел и хотя, по приказанию царя, жгли его у огня целую четверть часа, но он все-таки не прервал молчания. Преступное упорство изменника так раздражало царя, что он изо всей силы ударил его палкой, которую держал в руках, чтобы яростно чрез то прекратить его упорное молчание и добыть у него голоса и слов. Вырвавшиеся при этом с бешенством у царя слова: «Признайся, скотина, признайся!» - ясно показали всем, как он был страшно раздражен.

Попытки Петра I скрыть расправу над стрельцами

Хотя допросы предполагалось вести тайно, вся Москва знала, что творится нечто ужасное. Тем не менее Петру очень хотелось скрыть расправу над стрельцами, особенно от иностранцев. Он понимал, какое впечатление произведет эта волна террора на европейские дворы, где он только что побывал, и пытался спрятать свои пыточные камеры от глаз и ушей европейцев. Однако ходившие в городе слухи порождали у всех острейшее любопытство. Группа иностранных дипломатов отправилась верхом в Преображенское в расчете что-нибудь разузнать. Проехав мимо трех домов, из которых доносились ужасные стоны и вой, они остановились и спешились возле четвертого дома, откуда слышались еще более жуткие вопли. Войдя, дипломаты увидели царя, Льва Нарышкина и Ром ода но веко но и страшно перепугались. Они попятились, а Нарышкин спросил, кто они такие и зачем приехали, а потом гневно велел ехать к дому Ромодановского, где с ними разберутся. Дипломаты, поспешно садясь на лошадей, отказались подчиниться и заявили Нарышкину, что если ему угодно поговорить с ними, он может прибыть для этого в посольство. Появились русские солдаты, и один гвардейский офицер попробовал стащить с седла кого-то из иностранцев. Тут непрошенные гости отчаянно пришпорили лошадей и ускакали, счастливо миновав солдат, уже бежавших им наперерез.

Наконец слухи о пытках достигли такого накала, что патриарх вызвался ехать к царю и просить пощады для несчастных. Он вошел с иконой Пресвятой Богородицы в руках, напомнил Петру о том, что человек слаб и к оступившимся надо проявлять милосердие. Петр, недовольный вмешательством духовных властей в мирские дела, ответил ему в сильном волнении: «Зачем пришел ты сюда с иконою? По какому долгу твоего звания ты здесь явился? Убирайся отсюда живее, отнеси икону туда, где должно ее хранить с подобающей ей честью! Знай, что я чту Бога и почитаю Пресвятую Богородицу, может быть, более, чем ты. Но мой верховный сан и долг перед Господом повелевают мне охранять народ и карать в глазах всех злодеяния, клонящиеся к его погибели». Петр сказал еще, что в этом деле справедливость и суровость идут рука об руку, так как зараза глубоко поразила общество, и истребить ее можно лишь огнем и железом: Москва будет спасена не набожностью, а жестокостью*. Волна царского гнева захлестнула всех без исключения. Священников, уличенных в том, что они молились за мятежников, приговаривали к казни. Жена какого-то мелкого подьячего, проходя мимо виселиц, стоявших перед Кремлем, проговорила, увидев повешенных: «Кто знает, виноваты ли вы, или нет?». Ее услышали и донесли, что она сочувствует осужденным изменникам.

* Патриарх поступал так согласно древнейшей православной традиции просить-печаловаться за казнимых. Отказать ему в такой просьбе считалось в древности невозможным. То, что Петр отчитал патриарха как мальчишку, а тот в ответ промолчал, говорит о происшедшем к тому времени коренном изменении соотношения сил в пользу светской власти, о превосходстве государственной морали над общечеловеческой, христианской..

И женщину и ее мужа арестовали и допросили. Им удалось доказать, что произнесенные слова лишь выражали жалость ко всем страждущим, и тем избежать смерти, но из Москвы их все же выслали.

Жалкие, вырванные под пытками признания корчащихся от боли, кричащих и стонущих, едва ли отвечающих за свои слова людей, позволили Петру узнать ненамного больше, чем уже установил Шеин: стрельцы собирались захватить столицу, сжечь Немецкую слободу, перебить бояр и призвать Софью на царство. При ее отказе они намечали обратиться к восьмилетнему царевичу Алексею, а последняя надежда возлагалась на бывшего любовника Софьи, князя Василия Голицына, «ибо он всегда был к нам милостив». Петр удостоверился, что ни один из бояр или значительных представителей власти и дворянства причастен к делу стрельцов не был, однако главные вопросы остались без ответа: существовал ли заговор против его жизни и власти? А главное, знала ли Софья о готовящемся восстании и поощряла ли его?

Петр всегда с подозрением относился к сестре и не мог поверить, что она не плетет против него непрестанных интриг. Чтобы проверить эти подозрения, допросили некоторое число женщин, в том числе стрелецких жен и всю Софьину женскую прислугу. Двух сенных девушек отвели в пыточные камеры, раздели по пояс. Одной уже успели нанести несколько ударов кнутом, когда вошел Петр. Он заметил, что она беременна, и посему освободил ее от дальнейших пыток. Впрочем, это не помешало приговорить обеих женщин к смерти. Один стрелец, Васька Алексеев, под пыткой объявил, что в стрелецкий лагерь были, якобы от Софьи, присланы два письма и читаны вслух солдатам. Эти письма будто бы содержали призывы к стрельцам поскорее выступить на Москву, захватить Кремль и призвать царевну на трон. По одному сообщению, письма тайком вынесли из Софьиных комнат в караваях, которые Софья послала старухам-нищенкам. Были и другие письма, не столь возмутительные, от Марфы, Софьиной сестры, к царевне, с сообщением что стрельцы идут на Москву. Петр сам поехал в Новодевичий монастырь допрашивать Софью. О пытках речи быть не могло; рассказывали, что он не знал, как быть: то ли вместе с сестрой разрыдаться над судьбой, сделавшей их врагами, то ли пригрозить ей смертью, напомнив об участи Марии Стюарт, которую Елизавета I отправила на эшафот. Софья отрицала, что когда-либо писала к стрельцам. На его предположение, что, может, она намекала им на возможность привести ее к власти, царевна просто ответила, что для этого им не требовалось ее писем - они и так, поди, не забыли, что она семь лет правила страной. В общем, Петр ничего от Софьи не узнал. Он сохранил сестре жизнь, но решил содержать ее в более строгой изоляции. Ее заставили постричься и принять монашеский обет под именем монахини Сусанны. Царь велел ей постоянно жить в Новодевичьем монастыре, где ее караулила сотня солдат, и ни с кем не встречаться. Так прожила она еще шесть лет и в 1704 году умерла сорока семи лет от роду. Ее сестры Марфа и Екатерина Милославские (как и Софья - сводные сестры Петра) были признаны невиновными, но Марфу тоже сослали в монастырь до конца ее дней.

Казни стельцов

Первые казни приговоренных стрельцов состоялись в Преображенском 10 октября. За казармами круто уходило вверх голое поле, и там, на вершине холма, поставили виселицы. Между местом казни и толпой зрителей, которые расталкивали друг друга и вытягивали шеи, чтобы лучше видеть, выстроился гвардейский полк. Стрельцов, многие из которых уже не могли идти сами, доставили на телегах, тянувшихся длинной вереницей. Приговоренные сидели на телегах по двое, спина к спине, и у каждого в руках горела свеча. Почти все они ехали в молчании, но их жены и дети, бежавшие рядом, оглашали окрестности плачем и жалобными причитаниями. Когда телеги перебрались через ручеек, отделявший виселицы от толпы, рыдания и крики перешли в громкий, всеобщий вопль.

Все телеги прибыли к месту казни, и Петр, в зеленом польском камзоле, подаренном Августом, появился с боярами возле экипажей, из которых за происходящим наблюдали послы империи Габсбургов, Польши и Дании. Когда читали приговор, Петр кричал толпе, призывая всех слушать внимательнее. Затем виновные в колодах, чтоб не сбежали, пошли к виселицам. Каждый старался взобраться на помост самостоятельно, но кое-кому пришлось помогать. Наверху они крестились на все четыре стороны и надевали на головы мешки. Некоторые сами сунули головы в петлю и бросились вниз с помоста в надежде сломать себе шею и найти быструю смерть. И вообще, стрельцы встречали смерть очень спокойно, один за другим, без особенной печали на лицах. Штатные палачи не могли справиться с такой огромной работой, поэтому Петр велел нескольким офицерам помочь им. Тем вечером, по сообщению Корба, Петр поехал ужинать к генералу Гордону. Он сидел в мрачном молчании и только раз упомянул упрямую враждебность казненных.

Это жуткое зрелище стало первым в череде множества подобных сцен той осени и зимы. Каждые несколько дней казнили по несколько десятков человек. Двести стрельцов повесили на городских стенах, на балках, просунутых в бойницы, по двое на каждой. У всех городских ворот висели на виселицах по шесть тел в назидание въезжающим, напоминая, к чему ведет измена. 11 октября на Красной площади повесили 144 человека - на бревнах, вставленных между зубцами кремлевской стены. Сто девять других обезглавили топорами и мечами в Преображенском над заранее вырытой общей могилой. Трех братьев из числа самых злостных бунтовщиков казнили на Красной площади - двоих изломали на колесе и оставили на медленную смерть, а третьему у них на глазах отрубили голову. Оба переживших его брата горько сетовали на несправедливость - их брату досталась завидно легкая и быстрая смерть. Некоторым выпали особенные унижения. Для полковых священников, подстрекавших стрельцов, соорудили особую виселицу в форме креста перед храмом Василия Блаженного. Вешал их придворный шут, наряженный попом. Чтобы самым недвусмысленным образом продемонстрировать связь между стрельцами и Софьей, 196 мятежников повесили на больших виселицах возле Новодевичьего монастыря, где томилась царевна. А троих, предполагаемых зачинщиков, вздернули прямо за окном Софьиной кельи, причем в руку одного из них вложили бумагу с челобитной стрельцов о призвании Софьи на царство. До самого конца зимы они раскачивались перед ней так близко, что можно было из окна до них дотронуться.

Казнили не всех солдат четырех восставших полков. Пяти сотням стрельцов, не достигшим двадцати лет, Петр смягчил приговор, заменив казнь клеймением правой щеки и ссылкой. Другим отрубали носы и уши и оставляли жить с этими страшными отметинами. На протяжении всего царствования Петра безносые, безухие, клейменные, живые свидетельства царского гнева и одновременно - царской милости, бродили по окраинам его владений. Корб доносил в своих сообщениях, что ослепленный жаждой отмщения Петр заставил некоторых своих любимцев работать палачами. Так, 27 октября в Преобра-енское вызвали бояр, входивших в совет, который выносил приговоры стрельцам, и приказали самим осуществить казнь. К каждому боярину подвели по стрельцу, выдали топор, и велели рубить голову. У некоторых, когда они брали топоры, тряслись руки, поэтому примеривались они плохо и рубили недостаточно сильно. Один боярин ударил слишком низко и попал бедняге посередине спины, едва не разрубив его пополам. Несчастный извивался и кричал, исходя кровью, а боярин никак не мог справиться со своим делом.

Но двое сумели отличиться в этой кровавой работе. Князь Ромодановский, уже прославившийся своей беспощадностью в пыточных камерах, самолично обезглавил, согласно сообщению Корба, четверых стрельцов. Неумолимая свирепость Ромодановского, «жестокостью превосходившего всех остальных», коренилась, вероятно, в гибели его отца от рук стрельцов в 1682 году. Молодой фаворит царя, Александр Меншиков, стремившийся угодить Петру, хвастался потом, что отрубил двадцать голов. Отказались только иностранцы из приближенных Петра, говоря, что в их странах не принято, чтобы люди их ранга выступали в роли палача. Петр, по словам Корба, наблюдал за всей процедурой из седла, и досадливо морщился при виде бледного, дрожащего боярина, который страшился взять в руки топор. Кроме того, Корб утверждает, что Петр сам казнил несколько стрельцов: в день казни в Преображенском секретарь австрийского посла стоял рядом с одним немецким майором, служившим в петровской армии. Майор оставил Корба на месте, а сам протолкался сквозь толпу и, вернувшись, рассказал, что видел, как царь собственноручно обезглавил пятерых стрельцов. Позднее той же осенью Корб записал: «Говорят всюду, что сегодня его Царское величество вновь казнил нескольких государственных преступников». Большинство историков на Западе и в России как дореволюционные, так и советские не признают истинности этих основанных на слухах свидетельств. Но читатель, уже увидевший в характере Петра чрезмерную жестокость и неистовость, без труда представит себе, как царь орудует топором палача. Охваченный гневом, Петр и в самом деле впадал в неистовство, а бунтовщики его разъярили, снова с оружием в руках ополчившись на его трон. Безнравственным для него было предательство, а не кара за него. Те же, кто не желает верить, что Петр сделался палачом, могут утешиться тем, что ни Корб, ни его австрийские сослуживцы не видели описанных эпизодов собственными глазами, так что их показания не имели бы силы в современном суде.

Но если в этом вопросе и могут быть сомнения, то их не остается, когда речь идет об ответственности Петра за массовые истязания и казни или о присутствии его в пыточных камерах, где с людей сдирали кожу и жгли их огнем. Нам это кажется чудовищным зверством

Петру представлялось необходимостью. Он был возмущен и разгневан и хотел сам услышать правду. По словам Корба, «царь до того не доверяет боярам... что опасается допустить их хотя малейшее участие в производстве малейшего следствия. Поэтому сам он составляет вопросы, сам допрашивает преступников». К тому же Петр всегда без колебаний участвовал в тех предприятиях, которыми командовал, - и на поле боя, и на палубе корабля, и в пыточном застенке. Он распорядился расследовать действия стрельцов и разделаться с ними, и не в его характере было спокойно дожидаться, пока кто-то доложит ему, что приказ исполнен.

Влияние пыток на общественное мнение о Петре I

И все-таки Петр не был садистом. Он вовсе не наслаждался зрелищем человеческих страданий - не травил же он, к примеру, людей медведями просто для потехи, как делал Иван Грозный. Он пытал ради практических нужд государства, с целью получения необходимой информации и казнил в наказание за предательство. Для него это были естественные, общепринятые, даже нравственные поступки. И немногие из его русских и европейских современников в XVII веке взялись бы оспаривать подобные взгляды. В тот момент русской истории большее значение имела не моральная сторона петровских действий, а их результат. Сокрушение стрельцов внушило русским людям веру в жесткую, неумолимую волю Петра и продемонстрировало его железную решимость не допускать ни малейшего сопротивления своей власти. С тех пор народ понял, что остается только покориться царю, несмотря на его западные костюмы и склонности. Ведь под западной одеждой билось сердце подлинного московского властителя. Это тоже входило в намерения Петра. Он уничтожил стрельцов, не только чтобы рассчитаться с ними или разоблачить один конкретный заговор, но и для устрашения подданных - чтобы заставить их подчиняться. Урок, каленым железом выжженный на телах стрельцов, заставляет нас сегодня в ужасе отшатываться, но он же стал неколебимым фундаментом петровской власти. Он позволил царю провести реформы и -на благо ли, на беду - до основания потрясти устои русского общества.

Новости из России ужаснули Европу, откуда Петр так недавно вернулся и где надеялся создать новое представление о своей стране. Даже общепринятое мнение о том, что монарх не-может прощать измены, было сметено потоком сообщений о размахе пыток и казней в Преображенском. Этим как будто подтверждалось, что правы были те, кто считал Московию безнадежно варварской страной, а ее правителя - жестоким восточным деспотом. В Англии епископ Вернет припомнил свою оценку Петра: «Доколе он будет бичом этой страны и ее соседей? Одному Богу известно».

Петр отдавал себе отчет в том, как Запад воспримет его деяния, о чем свидетельствуют его попытки скрыть если не казни, то хотя бы истязания от находившихся в Москве иностранных дипломатов. Впоследствии царя взбесила публикация в Вене дневника Корба (он вышел на латыни, но для царя его перевели на русский язык). Возник серьезный дипломатический кризис, и императору Леопольду I пришлось согласиться на уничтожение всех нераспроданных экземпляров. Даже за теми книгами, что успели разойтись, охотились царские агенты, пытаясь их перекупить.

Пока четыре взбунтовавшихся стрелецких полка подвергались наказанию, остальные стрельцы, в том числе шесть полков, недавно посланных из Москвы служить в азовском гарнизоне, стали проявлять опасное беспокойство и угрожали соединиться с донскими казаками и выступить на Москву. «В Москве - бояре, в Азове - немцы, в воде - черти, а в земле черви» - так они выражали недовольство окружающим миром. Затем, когда стало известно о полном разгроме их товарищей, стрельцы раздумали выходить из подчинения и остались на своих постах.

Но несмотря на успех крутых мер, Петр чувствовал, что больше вообще не может выносить существования стрельцов. После кровавой расправы ненависть оставшихся в живых должна была лишь усилиться, и в стране опять мог вспыхнуть бунт. Из 2000 восставших стрельцов казнено было около 1200. Их вдов с детьми изгнали из Москвы, и жителям страны запретили помогать им; разрешалось только брать их в дворовые в отдаленных поместьях. Следующей весной Петр расформировал оставшиеся шестнадцать стрелецких полков. Их московские дома и земельные наделы конфисковали, а самих стрельцов выслали в Сибирь и другие отдаленные места, чтобы они стали простыми крестьянами. Им навсегда запретили брать в руки оружие и наказали местным воеводам ни под каким видом не привлекать их к военной службе. Позднее, когда Северная война со Швецией потребовала непрестанных пополнений живой силы, Петр пересмотрел это решение и собрал под строжайшим надзором несколько полков из бывших стрельцов. Но в 1708 году, после последнего бунта стрельцов, стоявших в Астрахани, эти войска были окончательно запрещены.

Итак, наконец-то Петр разделался с буйными, притязавшими на власть старомосковскими солдатами-лавочниками, которые были кошмаром его детства и юности. Теперь стрельцов смели, а с ними - единственное серьезное вооруженное противостояние его политике и главное препятствие на пути реформы армии. Им на смену пришло его собственное создание - организованные на современный лад, дееспособные гвардейские полки, прошедшие западное обучение, воспитанные в верности начинаниям Петра. Но, по иронии судьбы, офицеры русской гвардии, набиравшиеся почти исключительно из семейств дворян-землевладельцев, в недалеком будущем станут играть ту политическую роль, на которую тщетно претендовали стрельцы. Если венценосец, подобно Петру, обладал могучей волей, они были смиренны и послушны. Но когда на престоле оказывалась женщина (а так было четырежды за сто лет после смерти Петра), или ребенок (как случалось дважды), или во времена междуцарствий - в отсутствие монарха, когда преемственность власти была под сомнением, - тут-то гвардейцы и начинали «помогать» выбрать правителя. Если бы стрельцы дожили до этих времен, они могли бы позволить себе криво усмехнуться над таким поворотом событий. Впрочем, навряд ли, ведь если бы дух Петра наблюдал за ними, они бы на всякий случай придержали языки.



Дата публикации 28.01.2015

В пору моего детства в 60-х годах прошлого века в небольшой деревушке Протасы Шабалинского района находилась начальная школа. В здании школы располагался один пустующий класс. Здесь было холодно и немного страшно от картин, навевающих ужас. Почему-то особенно запомнилась одна из репродукций , именуемая "Утро стрелецкой казни".

Нет ничего удивительного: картины известных художников долгие годы Министерство образования включало в приложения учебников по истории. Репродукции в то время можно было увидеть в различного рода художественных альбомах и небольших календарях.

До сегодняшнего дня образ Государя – реформатора вызывает у людей противоречивые мнения. Историки - масоны утверждают, что Петр Первый в дикой необразованной России огнем и мечом прививал цивилизацию. Сознание россиян будоражат картины подавления стрелецкого бунта. Надо сказать, что все кровавые события, происходящие в России, трактуются таким образом, что они были совершены во имя интересов страны. Но так ли это? Или интересы страны – это просто прикрытие для властных особ для сохранения собственной власти?

Об истории стрелецкого бунта

Победа над турками после завершения Азовского похода была героической историей всей русской армии. Однако все лавры от победы достались "потешным" полкам Государя. С почетом они возвращались в Москву с полей боевых сражений, пройдя через триумфальные ворота. Стрелецкие полки, благодаря которым была одержана победа, продолжали в разгромленном Азове нести военную службу. Они занимались восстановлением городских укреплений, вели строительную работу, несли дозорную службу.

Среди стрельцов стал возникать ропот из-за того, что пришло распоряжение командования перевести четыре полка в г. Великие Луки. Необходимо было заняться укреплением западной границы. Стрельцы денежного довольствия не получали. Тягловых лошадей катастрофически не хватало. Командование дало приказ стрельцам тащить на себе пушки.

Всe эти проблемы вызвали неудовольствие у служивых людей.

В марте 1698 г. они решили в Москве найти правду-матушку. Для этой цели 175 солдат из пресловутых четырех полков оставили расположение гарнизона и отправились в столицу.

Государь Петр Первый находился в этот период времени в Англии. Стрельцов никто не соизволил принять во дворце. И тогда, как к последней своей надежде, служивые обратились за помощью к царевне Софье. Царевна решить проблему солдат не смогла просто в силу своих возможностей. Факт обращения стрельцов послужил в дальнейшем их грозному обвинению! Якобы имел место быть заговор царевны и стрельцов, цель которого была свержение с престола Петра Первого.

Несолоно хлебавши, воины вернулись на оставленные ранее позиции.

Стрельцы были жителями столицы. В Москве проживали их семьи, родители, жены, дети. Они не были бунтарями, просто хотели добиться элементарной справедливости – получить положенное жалование и вернуться домой после войны. Для осуществления этой цели они решили направить своих представителей, дабы просить о государевой милости. Драматическое событие произошло 18 июня 1698 года. Представителей стрелков у Новоиерусалимского монастыря поджидали дворянское кавалерийское ополчение и «потешные» полки в количестве 2300 человек. Руководил этой грозной силой А. С. Шеин и П. Гордон. Стрельцы шли не с войной, а с миром. Воеводу Алексея Семеновича они считали за "своего". Это был боевой товарищ, участник азовских походов. Генералиссимус Шеин был, по свидетельствам историков, первым генералиссимусом русской армии.

Совсем неожиданно для просителей оказался обстрел артиллерии со стороны «потешных». Кавалерия разбегавшихся стрельцов согнала в одну кучу. Суд состоялся прямо в поле. Шеин и Ромодановский вели дознание. 57 стрельцов было повешено. Им предъявили обвинение в возникшей смуте и отказе подчиняться требованиям полковых командиров.

Продолжение истории

В 1698 году в конце августа вернулся из-за границы царь. В тот период времени Петр Первый прославился тем, что принялся с особым рвением брить боярам бороды. Когда это занятие государю наскучило, он вспомнил о стрельцах и решил их проучить.

Сохранились свидетельства этой истории в воспоминаниях Патрика Гордона, который был участником тех далеких трагических событий в русской истории.

Свита надеялась, что пьяный Петр, протрезвившись, забудет о своих угрозах по отношению к стрелцам. Но всё оказалось иначе. Царь явился в хозяйство Преображенского приказа, в обязанность которого входило сыск неугодных власти людей по всей стране. Эти-то служивые люди и получили грозный приказ Петра Первого. Он приказал немедля соорудить 14 пыточных камер. В непосредственном подчинении Ромодановского находилось 10 человек, которых можно окрестить "заплечных дел мастера". В Преображенском для быстроты дознания сформировали следственный конвейер: в одной пыточной камере велся допрос с составлением протокола. В другой камере раздавались мучительные крики стрельцов от жесточайших пыток.

Петр Первый самолично вел допрос сестры Софьи. Царевну подвергли мучительной пытке. Её пороли кнутом и вздернули на дыбу. Наверное, не все наши современники имеют представление о том, а что собой представляло это орудие пыток?

Патрик Гордон в своих воспоминаниях делится о жестокосердности "великого" Государя. Царевна Софья во время пыток вела себя с царским достоинством, ни единым словом не оклеветала стрельцов.

Царь заключил непокорную сестру навечно в монастырь. Отправил Петр в заточение и другую сестру - Царевну Марфу. Вся её вина заключалась в том, что она была на стороне Софьи. Сестры были разлучены. Софья находилась в Москве, а Марфа коротала своё заключение во Владимире.

"Великий сыск"

В сентябре начался "великий сыск". Это значит, московских стрельцов стали повально арестовывать. За неделю в результате облав удалось арестовать приблизительно 4 тыс. человек. Всем им была уготована трагическая участь "на конвейере" в Преображенском приказе.

Стрельцы не чувствовали за собой никакой вины и не хотели себя понапрасну оговаривать. Их мучили в застенках пыточных камер: жгли тело раскаленными щипцами, вздергивали на дыбу, секли с животным остервенением кнутами.

Достаточно было совершить нескольких рывков на дыбе и 10 - 15 ударов кнутом, как человека буквально выводили из строя. Происходил разрыв сухожилий, наступал болевой шок. У пожилых стрельцов возникал инсульт или инфаркт. Палачи в этом случае прекращали пытки, так как уже физически невозможно было пытать полутруп, который уже никак не мог реагировать на болевые воздействия.

Пытки были столь изощренными, что некоторые стрельцы оговаривали себя, лишь бы прекратились мучения. Они сознавались во всех смертных грехах, что ненавидят иноземцев и мечтают свергнуть с престола царя.

Среди стрельцов попадались особо стойкие воины, которые не желали себя оговаривать. Их подвергали пытке до семи раз, т.е. пытали столько, пока не умерщвляли свою жертву, но так и не получив слова покаяния. Этот факт особенно приводил в неистовство царя, что он не может даже под пытками сломить дух воина.

О чем гласила официальная версия? Стрелки желали возвести на российский престол царевну Софью, Петра же Первого свергнуть. Иностранцев выгнать из Москвы, немецкую слободу сжечь.

Кровавый шлейф расплат

Первая казнь состоялась 30 сентября 1698 г. Колонну истерзанных после пыток стрельцов, состоящую из 200 человек, вывели из Преображенского приказа. Их доставили на Лобное место в Москве. Петр Первый, обезумевший от все дозволенной власти, приказал отрубать головы жертвам прямо на проезжей дороге.

Пятерых мужчин, наобум выхваченных из строя осужденных, обезглавили тут же. Потоки крови, отрубленные головы, ужас застыл в глазах подданных…

Петр Первый на Лобном месте сам решил позабавиться. И на глазах народа, словно на поле боя, отрубал безжалостно головы стрельцам. Головы рубил, как капусту… И это ужасно… Закрадывается мысль, что наследник российского престола был психически больным человеком…

Не отрубленных голов было много, на помощь государю пришла свита. От расправы, по свидетельству историков, отказались иностранные подданные, не желая вызывать к себе ненависть простого народа.

Следующая массовая казнь осужденных состоялась 11 октября 1698 г. На лобное место было привезено две корабельные сосны. 50 мучеников укладывали на бревна свои шеи. Палач быстрее исполнял свою грязную работу, только летели головы одна за другой, нескончаемым потоком крови заливая мостовую… В этот день подверглись казни 144 человека. Пьяный монарх и на этот раз с удовольствием махал своим топором. Умаявшись, велел на подмогу выкликать из толпы народа желающих. И находились помощники… Это было жуткое зрелище! Грандиозное шоу! Народу бесплатно наливалась водка! А как же – праздник…

Наряду с палачами, царем рубили головы стрельцам и люди из простонародья. Петр Первый как бы желал разделить свой грех с народом. Красная площадь обагрялась кровью, лилась рекой водка, пьяный народ заверял царя в любви и преданности.

Казнено около 800 человек. Шоу продолжается!

Осенью 1698 г. в столице выпал первый снег. По приказу Петра Первого осужденных везли к Лобному месту в черных санях. Жертвы сидели по два человека в повозке. В руках горели зажженные свечи.

17 октября 1698 г. предали казни 109 человек. В последующий день отрубили головы у 65 стрельцов, 19 октября - у 106.

К счастью царь уехал в Воронеж. Стрельцов оставили в покое.

Вернувшись в столицу в январе 1699 года, царь продолжил свой беспредел, проявив при этом определенную изобретательность. В январе - феврале 1699 года 215 стрельцов повесили на стене. Виселицы были установлены вокруг Новодевичьего монастыря в Москве. И не случайно, именно в этом монастыре находилась царевна Софья. Казненные до самой весны болтались на виселицах, внушая подданным царя страх и неподдельный ужас!

В общей сложности с сентября 1698 года по февраль 1699 года подверглось казни 1182 стрельца, свыше 600 человек отправили на поселение в Сибирь. 2000 человек послали служить в отдаленные стрелецкие полки.

Эта история наглядно показывает, на какие народные жертвы могут пойти правители ради сохранения собственной власти.

Династический кризис

Противоборство боярских кланов и вмешательство военных частей в государственную политику в 1682 году после смерти молодого царя Фёдора Алексеевича привело к династическому кризису . Престол должен был перейти к одному из братьев Фёдора: 16-летнему Ивану - сыну покойной царицы Марии Ильиничны (в девичестве Милославской), или 10-летнему Петру - сыну вдовствующей царицы Натальи Кирилловны (в девичестве Нарышкиной). В усилившей своё влияние Боярской думе были представлены две конкурирующие партии: сторонники Милославских и сторонники Нарышкиных .

На провозглашение царём одного из братьев повлиял патриарх Иоаким " , поддержав Нарышкиных и объявив Петра Алексеевича будущим правителем. Для Милославских избрание Петра могло означать утрату властных перспектив. Царевна Софья Алексеевна , сестра Петра по отцу, воспользовавшись недовольством стрельцов задержкой жалования и произволом начальства и опираясь на клан Милославских и бояр (в том числе князей Василия Голицына и Ивана Хованского), приняла деятельное участие в стрелецком бунте 1682 года , также известном как Хованщина .

В результате этого бунта в Москве утвердились Милославские , а Софья была объявлена регентшей при слабом здоровьем Иване и малолетнем Петре. Он вместе с матерью Натальей Нарышкиной перебрался в Преображенское , загородную резиденцию покойного царя Алексея Михайловича . Управление царевне помогал осуществлять её сподвижник, глава Стрелецкого приказа Фёдор Шакловитый . Правление Софьи Алексеевны при номинальном царствовании Петра I и Ивана V длилось семь лет, до 1689 года . Брак Петра с Евдокией Лопухиной 27 января 1689 года лишил Софью права законной опеки над младшим братом, и царевна была отстранена от власти.

Положение царевны Софьи до начала бунта

После отрешения от власти в 1689 царевна Софья Алексеевна жила до окончания стрелецкого бунта в Новодевичьем монастыре, занимая со своими прислужницами несколько келий, окна которых выходили на сквер на Девичье поле. У монастырских ворот стояли караулы из 100 солдат Преображенского и Семеновского полков под командованием одного подполковника и двух капитанов. При ней находились кормилица вдова Марфа Вяземская, две казначеи и девять постельниц. По распоряжению Ромодановского сестрам Софьи разрешалось передавать ей еду и разные вещи через их служанку.

Поездка царя в Европу

Управление государством на время своего отсутствия царь доверил главе Посольского приказа боярину Льву Кирилловичу Нарышкину (родному дяде Петра), главе приказа Казанского дворца князю Борису Алексеевичу Голицыну и главе Приказа большой казны и Приказа большого прихода князю Петру Ивановичу Прозорскому, предоставив им право принимать решения в военных, судебных и дипломатических («посольских») делах при достижении общего согласия. Они могли высочайшими указами предписывать воеводам полковым и областным, призвать военных («ратных») людей на службу, управлять перемещением войск, выносить решения по административным («тяжебным») и уголовным делам, не исключая государственных преступлений. Обеспечение безопасности Москвы поручалась ближнему стольнику князю Федору Юрьевичу Рамодановскому, командующему солдатскими полками Преображенского и Семеновского полков .

Положение стрелецких войск

Стрелецкое войско состояло из пехотных частей и представляло собой первую в России регулярную армию , сформированную в середине XVI века . Московские стрельцы были особыми воинами царской рати, которые находились на привилегированном положении. . Московские стрельцы селились в особых слободах , главным образом в Замоскворечье , и были весьма зажиточной категорией населения. Кроме получения жалования, они имели право заниматься промыслами и торговлей, не неся посадских повинностей. Военные преобразования Петра I были направлены на лишение стрельцов былых привилегий. .

Участие московских стрельцов в Азовских походах

В июне 1697 года стрельцы вышли из Азова . Часть из них от устья реки Дон до Воронежа, откуда тянули по рекам 200 бударов с пушечной и оружейной казной. До воронежской крепости стрельцы добрались через десять недель. Другая часть стрельцов из Азова была направлена в Валуйки сухопутным путем. После получения в августе от царя распоряжения направить стрельцов в новгородские полки воеводы князя М. Г. Ромодановского, стрельцам срочно были доставлены грамоты, в которых было написано: «чтоб оне шли скоро и нигде не мешкали». В пути часть стрельцов направляли «по вестям» (после поступления тревожных сообщений) в Змиев , Изюм, Царев-Борисов и Маяк. В конце сентября 1697 года в Воронеж и Валуйки поступил новый приказ, согласно которому стрельцы должны, не входя в Москву, выдвинуться к границе с Речью Посполитой в Ржеву Пустую и Великие Луки . Во время похода к назначенным местам стрельцов плохо снабжали деньгами и продовольствием. Поэтому были случаи, когда некоторые стрельцы просили милостыню на пропитание, за что их жестоко наказывали битьем батогами. Другие стрельцы «оскудали и одолжали неоплатно». Прибыв к месту назначения, стрельцы обнаружили, что условия для их зимовки созданы не были. На одном дворе должны были жить 100-150 стрельцов. 10 алтын и 4 деньги , выданных им на месяц, из-за высокой цены на хлеб хватило на две недели.

Долгая разлука стрельцов с семьями была нарушением традиции , согласно которой стрельцы служили вдали Москвы только летом, а на зиму возвращались в столицу. Все это вызвало недовольство среди стрельцов, особенно, в 4 полках Фёдора Колзакова, Ивана Чёрного, Афанасия Чубарова, Тихона Гундертмарка, которые были оставлены сначала в Азове, а после смены их были отправлены в Москву. Новый поход для стрельцов был очень тяжёлым. Они самостоятельно тянули по рекам суда и везли пушки. В то время государственная казна была истощена, и жалование стрельцам выплачивалось нерегулярно, несмотря на то, что службу требовалось нести качественно и практически без отдыха. В Москве стрельцы из Разряда получили царский приказ - в столице не задерживаться, сразу направляться к границе в Великие Луки . Через некоторое время стрельцы получили и другой приказ, согласно которому их до места назначения должны были сопроводить подьячие из Разряда.

Многие стрельцы тяготились дальней и долгой службой . Они почти три года не могли вернуться в Москву, оставив там семьи и промыслы. Особое недовольство стрельцов вызывало назначение иностранных офицеров на высшие военные должности . Как пишет советский историк Виктор Буганов , «оснований для недовольства у стрельцов, как и в 1682 году, накопилось более чем достаточно. Это - тяготы походов, большие потери во время осад и штурмов азовских укреплений, недоверие со стороны командиров, в том числе иностранцев, голод, холод и другие лишения, крайняя недостаточность жалования, оторванность от семей, от своих промыслов, являвшихся серьёзным подспорьем для прокормления». Тем не менее признаков бунта среди стрельцов не было до окончания великого поста 1698 года.

По устоявшемуся порядку, служба московских стрельцов в приграничных крепостях (городовая, осадная служба) продолжалась один год, по истечении которого их возвращали в Москву. Исключение составляла Астрахань , служба в которой за дальностью дороги составляла два года. Бывали случаи, когда стрельцов не возвращали в Москву в течение и более длительного срока . Но не бывало, чтобы стрельцов пересылали с одной границы на другую и проводили мимо Москвы, не позволив повидаться с семьями. Сильное возмущение стрельцов вызвала новость, что и на третий год их не возвратят в Москву, а переведут в Торопец . Особенно ропот и недовольство зрели в 4 стрелецких полках, находящихся в Великих Луках .

Ход бунта

Начало

В марте 1698 года в Москве появились 175 стрельцов , дезертировавших из указанных ранее четырёх полков, находящихся в Великих Луках, и пятого «сборного» полка П. Головнина , состоявшего из стрельцов московских полков, направленного в Великие Луки в корпус Ф. П. Ромадановского , а потом в Брянск для сопровождения хлебных запасов. На вопросы московских властей стрельцы отвечали , что «их братья стрельцы с службы от бескормицы идут многие», и указывали, что были посланы в Москву с челобитной о выдаче им жалования. Беглые стрельцы также собирались идти к главе Стрелецкого приказа боярину И. Б. Троекурову для того, чтобы спросить его, действительно ли плата стрельцам была уменьшена по распоряжению боярина Т. Н. Стрешнева. Ф. П. Ромодановский в письме к Петру писал, что стрельцы били челом в Стрелецком приказе «винами своими о побеге своем и побежали де ани от таго, что хлеб дорок». Из сохранившегося письма Ромодановского понятно, что просьбы стрельцов о выплате жалований были удовлетворены, им было выплачено 1 рубль 20 алтын каждому. После этого стрельцам было велено покинуть Москву 3 апреля.

Стрельцы укрылись в слободах и оттуда установили связь с царевной Софьей Алексеевной, находившейся в заточении в Новодевичьем монастыре . 4 апреля 1698 года против стрельцов были посланы солдаты Семёновского полка , которые при содействии посадских людей заставили беглых стрельцов покинуть столицу. Прибывшие из Москвы «стрельцы-скороходы» подговаривали стрелецкие полки к восстанию. Среди стрельцов стали зачитывать два написанных царевной Софьей письма, призывавших полки к бунту и свержению Петра. Подлинность писем так и не была установлена. В войсках распространялись также слухи о том, что Пётр «онемечился», отрёкся от православной веры или вовсе умер в Европе .

В конце мая четыре стрелецких полка были переведены из Великих Лук в Торопец , где находилась резиденция воеводы Михаила Ромодановского . В ответ на отказ стрельцов выдать беглецов Ромодановский распорядился вывести из Торопца дворцовое войско и расставить его на московской дороге в боевом порядке. 6 июня все стрелецкие полки сошлись на реке Двине . В тот же день пятидесятник Чубарова полка Артемий Маслов прочитал в присутствии всех полков письмо Софьи Алексеевны, призывавшее идти на Москву. 9 июня Иоганн Корб , немецкий дипломат, пребывавший в Москве, записал: «Сегодня впервые разнеслась смутная молва о мятеже стрельцов и возбудила всеобщий ужас» .

В начале июня 1698 года стрельцы направились к Москве, сместив полковых начальников и избрав по четыре выборных в каждом полку. Фёдор Ромодановский писал в письме Петру за границу, что 11 июня в Разрядный приказ в Москве явились четыре капитана из четырёх восставших стрелецких полков. Как только сошлись вместе четыре полка, так отобрали у полковников знамёна, пушки, подъёмных лошадей, денежную казну, денщиков и караульщиков и «слушать их ни в чём не стали». В ответ царь кратко постановил - «сей огнь угасить немочьно» . Восставшие (около 2200 человек) смогли дойти только до Воскресенского Новоиерусалимского монастыря на реке Истре , находящегося в 40 км от Москвы, где встретились с правительственными войсками .

Правительство направило против стрельцов Преображенский , Семёновский , Лефортовский и Бутырский полки (около четырёх тысяч человек) и дворянскую конницу под командованием Алексея Шеина , генерала Патрика Гордона и генерал-поручика князя Ивана Кольцова-Мосальского .

Бой у Новоиерусалимского монастыря

В бою у Новоиерусалимского монастыря на стороне правительственных войск принимали участие:

Расследование и казни стрельцов

Расследование и сыск по стрелецкому бунту можно разделить на несколько этапов. Первое следствие и казни были проведены незамедлительно в июне 1698 года в Воскресенском монастыре . По возвращении Петра был издан указ о новом розыске по делу стрелецкого восстания. Допросы, пытки и казни продолжались в течение 1699 и 1700 годов .

Возвратившийся из-за границы 25 августа Пётр I был не удовлетворён розыском , произведённым Алексеем Шеиным и Фёдором Ромодановским. Особенно царю не понравилось, что были быстро казнены непосредственные организаторы . C конца сентября 1698 года (по новому стилю) более 1700 оставшихся в живых стрельцов , участвовавших в бунте, стали привозить к Москве. Размещали из в окрестных селах и монастырях. 17 сентября стрельцов начали пытать в 14 «застенках» в Преображенском. 17 сентября , в день именин Софьи, началось новое следствие . Жены, сестры, родственники стрельцов, служанки царевны Софьи также были подвергнуты допросам и пыткам. Пётр был убеждён в виновности царских сестёр и самолично участвовал в допросе Софьи. Однако она свою вину не признала, и компрометирующее письмо найдено не было.

Мятежную царевну заточили в Новодевичьем монастыре , где она и скончалась в 1704 году. Палаты Софьи и Евдокии Лопухиной , первой жены Петра I, также помещенной в монастырь, сохранились до наших дней . Среди старообрядцев существует предание, что царевне удалось бежать из заточения вместе с 12 стрельцами и скрыться на Волге . В старообрядческом скиту Шарпан есть захоронение «схимницы Прасковьи» в окружении 12 безымянных могил. Согласно легенде, это и есть могилы Софьи и её сторонников. Однако научных обоснований этой легенды не существует .

По одной из версий, Петр решил придать казни стрельцов устрашающей торжественности и велел вывозить осуждённых в чёрных санях, увитых чёрными лентами. Стрельцы должны были сидеть в санях по двое, а в руках держать зажжённые свечи. Лошади тоже должны были быть чёрными, а возницы - одеты в чёрные тулупы. Нельзя сказать с достоверностью, было ли это на самом деле, однако на полотне «Утро стрелецкой казни » Василий Суриков именно так изобразил стрельца .

Стрелецким жёнам и детям было предписано покинуть Москву. Запрещено было давать им работу или милостыню, вследствие чего члены стрелецких семей были обречены на голодную смерть . Дворовые места стрельцов в Москве были розданы или проданы Стрелецким приказом . В числе новых владельцев земель были видные государственные деятели петровского времени: Александр Меншиков , фельдмаршал Борис Шереметев , граф Фёдор Головин . Ряд стрелецких хозяйств был передан различным приказным и канцелярским служителям. Некоторое количество земель получили служащие гвардейских полков. Среди покупателей стрелецких участков были и купцы, ремесленники, священнослужители и даже сторожа .

Следствие и казни продолжались до 1707 года и завершились казнью Артемия Маслова, одного из руководителей восстания, который летом 1698 года зачитывал (настоящее или подложное) послание к стрельцам царевны Софьи. В конце XVII - начале XVIII веков 16 провинциальных стрелецких полков, не участвовавших в восстании, были расформированы, а стрельцы были разжалованы в простые солдаты, с семьями высланы из Москвы в другие города и записаны в посадские.

Снова потом происходили пытки, мучили, между прочим, разных стрелецких жен, а с 11 октября до 21 в Москве ежедневно были казни; четверым на Красной площади ломали руки и ноги колесами, другим рубили головы; большинство вешали. Так погибло 772 человека, из них 17 октября 109 человекам отрубили головы в Преображенском селе. Этим занимались, по приказанию царя, бояре и думные люди, а сам царь, сидя на лошади, смотрел на это зрелище. В разные дни под Новодевичьим монастырем повесили 195 человек прямо перед кельями царевны Софьи, а троим из них, висевшим под самыми окнами, дали в руки бумагу в виде челобитных. Последние казни над стрельцами совершены были в феврале 1699 года.

По сведениям российского историка Сергея Соловьева , казни происходили следующим образом :

30 сентября была первая казнь: стрельцов, числом 201 человек, повезли из Преображенского в телегах к Покровским воротам; в каждой телеге сидело по двое и держали в руке по зажженной свече; за телегами бежали жены, матери, дети со страшными криками. У Покровских ворот в присутствии самого царя прочитана была сказка: «В распросе и с пыток все сказали, что было придтить к Москве, и на Москве, учиня бунт, бояр побить и Немецкую слободу разорить, и немцев побить, и чернь возмутить, всеми четыре полки ведали и умышляли. И за то ваше воровство указал великий государь казнить смертию». По прочтении сказки осужденных развезли вершить на указные места; но пятерым, сказано в деле, отсечены головы в Преображенском; свидетели достоверные объясняют нам эту странность: сам Петр собственноручно отрубил головы этим пятерым стрельцам.

Эта казнь резко отличается от предыдущих; она совершена весьма различным способом и почти невероятным: 330 человек за раз, выведенные вместе под роковой удар топора, облили всю долину хотя и русской, но преступной кровью; эта громадная казнь могла быть исполнена потому только, что все бояре , сенаторы царства, думные и дьяки , бывшие членами совета, собравшегося по случаю стрелецкого мятежа, по царскому повелению были призваны в Преображенское, где и должны были взяться за работу палачей . Каждый из них наносил удар неверный, потому что рука дрожала при исполнении непривычного дела; из всех бояр, крайне неловких палачей, один боярин отличился особенно неудачным ударом: не попав по шее осужденного, боярин ударил его по спине; стрелец, разрубленный таким образом почти на две части, претерпел бы невыносимые муки, если бы Алексашка, ловко действуя топором, не поспешил отрубить несчастному голову.

Только в феврале 1699 года трупы были похоронены в 3 верстах от Москвы рядом с дорогами . По приказу царя у могил были поставлены четырёхгранные столбы из камня, к каждой стороне которых была прикреплена железная доска с описанием преступлений стрельцов. По некоторым сведениям, столбы стояли и в 10-е годы XVIII века.

Последствия бунта

Историография стрелецкого бунта

В работах историков дореволюционного и советского периодов московские стрелецкие полки представлены как «отсталые» войска, «утратившие боеспособность». «Отсталость» войск старого образца обыкновенно определяется через сравнение с реформированной и «прогрессивной» петровской армией. В качестве ещё одного критерия негативной оценки стрелецких войск выделяют факт их участия в политических кризисах конца XVII века .

Дореволюционная историография

Уже в работах авторов первой четверти XVIII века встречаются резко негативные характеристики стрелецких выступлений, в том числе бунта 1698 года. Стрельцы изображаются как орудие Софьи в борьбе за власть. В составленном бароном Гюйссеном «Журнале государя Петра I» стрельцы «по своеволию» сравниваются с древнеримскими преторианцами и турецкими янычарами .

Стрелецкие войска не выступали объектом серьёзных исторических исследований до появления работы Сергея Соловьева «История России с древнейших времен ». В своём труде историк также придерживается позиции о неизбежности и необходимости петровских реформ. Стрелецкое войско появляется в повествовании лишь в контексте истории политического кризиса в России, который был преодолён гением Петра. Историк представил уничижительное отношение к стрельцам, следуя оценкам источников, в особенности «Дневника» Патрика Гордона .

В настоящее время исследователи существенно пересматривают историю стрелецких бунтов, а также роль и участие стрельцов в политической жизни XVII века .

В литературе и искусстве

Примечания

1. , с. 363-367
2. , с. 406
3. Костомаров Н. И. История России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Глава 13. Царевна Софья (неопр.) . ГПНТБ СО РАН. Проверено 30 июня 2017.
4. , с. 252-291
5. , с. 155-157
6. , с. 489-490
7. , с. 22
8. , с. 11
9. , с. 15
10. , с. 45
11. Александр Лаврентьев. Стрелецкие бунты (видео) (неопр.) . Постнаука (5 марта 2015). Проверено 30 июня 2017.
12. , с. 139
13. , с. 297
14. , с. 365
15. , с. 152-153
16. , с. 115
17. , с. 365-366
18. , с. 315
19. , с. 113

История знает немало примеров, когда в результате переворотов, устроенных военными, страны резко меняли свой внешне- и внутреннеполитический курс. Путчи и попытки захватить власть, опираясь на армию, случались и в России. Одной из них стал стрелецкий бунт 1698 года. Его причинам, участникам и их дальнейшей судьбе посвящена эта статья.

Предыстория стрелецкого бунта 1698 года

В 1682 году умер бездетным царь Федор Алексеевич. Самыми вероятными претендентами на трон были его младшие братья — слабый здоровьем 16-летний Иван и 10-летний Петр. У обоих царевичей была мощная поддержка в лице их родственников Милославских и Нарышкиных. Кроме того, за Ивана была его родная сестра, царевна Софья, имевшая влияние на бояр, а Петра хотел видеть на троне патриарх Иоаким. Последний объявил мальчика царем, что не понравилось Милославским. Тогда они вместе с Софьей спровоцировали стрелецкий бунт, впоследствии названный Хованщиной.

Жертвами восстания стали брат царицы Натальи и другие родственники, а ее отец (дед Петра Первого) был насильно пострижен в монахи. Утихомирить стрельцов удалось, лишь выплатив им всю задолженность по жалованию и согласившись на то, чтобы Петр правил вместе с братом Иваном, а до их совершеннолетия функции регента исполняла Софья.

Положение стрельцов к концу 17 века

Чтобы понять причины стрелецкого бунта 1698 года, следует познакомиться с положением этой категории служивых людей.

В середине 16 века в России была сформирована первая регулярная армия. Она состояла из стрелецких пеших частей. Особо привилегированными были московские стрельцы, на которых часто опирались придворные политические партии.

Столичные стрельцы селились в замоскворецких слободах и считались зажиточной категорией населения. Они не только получали неплохое жалование, но и имели право заниматься торговлей и промыслами, не обременяя себя так называемыми посадскими повинностями.

Азовские походы

Истоки стрелецкого бунта 1698 года следует искать в событиях, которые происходили за тысячи верст от Москвы несколькими годами ранее. Как известно, в последние годы своего регентства вела войну против Османской империи, атакуя преимущественно крымских татар. После ее заточения в монастырь Петр Первый решил продолжить борьбу за выход к Черному морю. С этой целью он отправил к Азову войска, включая 12 стрелецких полков. Они поступили под командование Патрика Гордона и что вызвало недовольство у москвичей. Стрельцы считали, что офицеры-иноземцы специально посылают их в самые опасные участки линии фронта. В некоторой степени их жалобы были обоснованы, так как соратники Петра действительно оберегали Семеновский и Преображенские полки, которые были любимыми детищами царя.

Стрелецкий бунт 1698: предпосылки

После взятия Азова «москвичам» не разрешили вернуться в столицу, поручив им нести гарнизонную службу в крепости. На остальных стрельцов возложили обязанности по восстановлению поврежденных и строительству новых бастионов, а также по отражению вторжений турок. Такое положение сохранялось вплоть до 1697 года, когда полкам под командованием Ф. Колзакова, И. Черного, А. Чубарова и Т. Гундертмарка было предписано отправиться в Великие Луки, чтобы охранять польско-литовскую границу. Недовольство стрельцов подогревалось еще и тем, что им давно не выплачивалось жалование, а дисциплинарные требования становились строже день ото дня. Многих беспокоила и оторванность от семей, тем более что из столицы приходили неутешительные вести. В частности, в письмах из дома сообщалось, что жены, дети и родители бедствуют, так как не в состоянии заниматься промыслами без участия мужчин, а высланных денег не хватает даже на пропитание.

Начало восстания

В 1697-м Петр Первый отбыл в Европу с Великим посольством. Управлять страной на время своего отсутствия молодой государь назначил князя-кесаря Федора Ромодановского. Весной 1698 года в Москву прибыли 175 стрельцов, дезертировавших из частей, дислоцированных на литовской границе. Они сообщили, что пришли просить о выплате жалования, так как их товарищи страдают от «бескормицы». Эта просьба была удовлетворена, о чем было сообщено царю в письме, которое написал Ромодановский.

Тем не менее стрельцы не спешили уезжать, мотивируя это тем, что ждут, когда просохнут дороги. Их пытались выдворить и даже арестовать. Однако москвичи не дали «своих» в обиду. Тогда стрельцы укрылись в Замоскворецкой слободе и послали связных к царевне Софье, заточенной в Новодевичий монастырь.

В начале апреля при содействии посадских людей смог обратить бунтарей в бегство и заставить их покинуть столицу.

Наступление на Москву

Участники стрелецкого бунта 1698 года, добравшиеся до своих полков, стали вести агитацию и подбивать товарищей идти на столицу. Они читали им письма, якобы написанные Софьей, и распространяли слухи о том, что Петр отказался о православия и даже умер на чужбине.

В конце мая 4 стрелецких полка перевели из Великих Лук в Торопец. Там их встретил воевода Михаил Ромодановский, который потребовал выдать зачинщиков смуты. Стрельцы отказались и решили идти на Москву.

В начале лета Петру доложили о восстании, и он приказал немедленно расправиться с бунтарями. В памяти молодого царя были свежи воспоминания детства о том, как на его глазах стрельцы растерзали родню его матери, поэтому он не собирался никого щадить.

Взбунтовавшиеся полки в количестве около 2200 человек дошли до стен Воскресенского расположенного на берегу реки Истра, в 40 км от Москвы. Там их уже поджидали правительственные войска.

Сражение

Царские воеводы, несмотря на свое превосходство в вооружении и количестве живой силы, предприняли несколько попыток закончить дело миром.

В частности, за несколько часов до начала схватки Патрик Гордон отправился к мятежникам, пытаясь уговорить их не идти в столицу. Однако они твердили, что обязательно должны хотя бы ненадолго повидаться с семьями, с которыми были разлучены в течение нескольких лет.

После того как Гордон понял, что мирным путем дела не решить, он дал залп из 25 орудий. Вся баталия длилась около часа, так как после третьего залпа из пушек бунтари сдались. Так завершился стрелецкий бунт 1698 года.

Казни

В подавлении бунта, кроме Гордона, принимали участие петровские полководцы Алексей Шеин, Иван Кольцов-Мосальский и Аникита Репнин.

После ареста бунтарей следствие вел Федор Ромодановский. Ему помогал Шеин. Через некоторое время к ним присоединился Петр Первый, вернувшийся из Европы.

Все зачинщики были казнены. Некоторым отрубал головы сам царь.

Теперь вы знаете, кто участвовал в подавлении стрелецкого бунта 1698 года и что вызвало недовольство московских ратников.