Период правления лжедмитрия 2. Тушинский вор (Лжедмитрий II)
Наверняка многим еще со школьных лет запомнилось словосочетание «Тушинский вор». То, что под этим прозвищем подразумевался Лжедмитрий 2, большинство узнало из уроков по отечественной истории.
Биография самозванца
До сих пор не известно ни настоящего имени, ни происхождения этой загадочной личности. Существуют лишь крайне осторожные и практически безосновательные предположения о том, кем в реальности был Лжедмитрий 2. Биография самозванца представляет собой «белое пятно». Согласно одной из версий он являлся сыном попа. Другой источник сообщает нам, что Лжедмитрий 2 имел еврейские корни, уходящие в захудалую провинцию, однако достоверные сведения отсутствуют. Говоря о такой личности, как Лжедмитрий 2 кратко, можно утверждать с уверенностью: авантюризм, который присущ любому русскому человеку, а также подверженность чужому влиянию сыграли в его судьбе пагубную роль.
Появился самозванец летом 1607 года в Стародубе. Вся его недолгая жизнь проходила в локальных стычках и войнах. Стратегия Лжедмитрия 2 основывалась на версии о том, что его предшественник выжил после восстания в Москве. Несмотря на хитрость, он оказался менее удачлив. Правление Лжедмитрия 2 так и не состоялось, так как ему не удалось добраться до столицы, чтобы короноваться. Основная его надежда была на войска Ивана Болотникова. Самозванец верил, что они помогут захватить Москву, однако существенной помощи Болотников оказать не смог.
Политика
В копилке побед Лжедмитрия 2 числились лишь локальные кратковременные триумфы. Вызывает удивление тот факт, что он вообще смог поставить под свои знамена даже незначительные силы. Путь по своей лестнице к цели он начал с похода на белорусские города - Пропойск и Стародуб. Проявив смелость, самозванец представился Димитрием Иоанновичем. За короткий промежуток времени ему удалось завоевать доверие большого количества людей и собрать в свое окружение воинов из казначейства, а также мятежников Ивана Болотникова. Под руководством этого сомнительного субъекта получившаяся группировка выдвинулась по направлению к Брянску, а потом на Тулу. Первые триумфы вдохновили войско. Во время осады столицы половина местной знати переметнулась к Лжедмитрию 2, который претендовал на российский трон. Одержав победу над Василием Шуйским, самозванец потерпел поражение возле Химок на Пресне. Тем не менее ему удалось организовать лагерь в подмосковном Тушино. Здесь сформировалась местная начали действовать свои распорядки и приказы. Лжедмитрий 2 контролировал территории севернее Москвы, ему покорились такие крупные города, как Владимир, Суздаль, Ростов. После захвата последнего отряды привезли в Тушино пленного митрополита Филарета Романова, где провозгласили его патриархом. Значительную поддержку оказало народное волнение, подкрепленное недовольством властью бояр и Василия Шуйского.
Укрепление позиции
Между тем в погоне за властью и легкой наживой в июле 1608 г. в Тушино прибыла Марина Мнишек, являвшаяся официальной вдовой Лжедмитрия 1. По условиям договора перемирия с поляками она была отпущена на волю.
Воспользовавшись случаем, в «тушинском воре» женщина признала своего мужа, который якобы чудом спасся. Разумеется, данный факт лишний раз подтвердил лживый статус самозванца в глазах окружающих. Впоследствии пара тайно обвенчалась, и у них родился сын.
Власть польских интервентов
В стране был окончательно установлен режим безвластия. В тушинском дворе разделяли и властвовали поляки. Именно в их руках было управление, они корректировали действия своей марионетки: политика Лжедмитрия 2 была полностью подконтрольна полякам. Пользуясь этим, поляки охотно грабили и разоряли простых крестьян. Бесконечные разбойные налеты стали нарываться на вооруженные ответы горожан и крестьян.
В период с сентября 1608 года по январь 1610 года отряды Польши и Литвы держали в осаде Троице-Сергиев монастырь. Несмотря на трудную обстановку, защитникам монастыря удалось отразить все вражеские атаки и отстоять святыню.
Польские интервенты в 1609 году предприняли попытку захватить Смоленск, однако она не увенчалась успехом. Также не удалось посадить на русский трон своего королевича - Владислава.
Бесславный конец
Благодаря усилиям замечательного военачальника и превосходного стратега - Скопина-Шуйского М.В. планы Лжедмитрия 2 расстроились. В 1609 году тушинский лагерь окончательно распался. Собранный сброд не желал кому-либо подчиняться, всем лишь хотелось легкой наживы. Лжедмитрий 2 не нашел другого выхода, как бежать в Калугу. Но и там ему не нашлось спасения: смерть нашла самозванца в Калужской области, где он был застрелен своим же служилым - Урусовым П.
Между тем, участь Ивана Болотникова, поддержавшего Лжедмитрия 2, была не менее печальной. Он был сперва ослеплен, а затем убит ударом дубины по голове. Бездыханное тело Болотникова было сброшено в прорубь.
Хронология
Таким образом, если анализировать путь, который прошел Лжедмитрий 2, кратко, можно выделить несколько основных этапов:
1607 год - появление самозванца, представившегося выжившим Лжедмитрием 1;
1608 год - образование собственной армии из остатков войск разных мастей;
11 мая 1608 года - разгром правительственных войск под руководством Шуйского, образование тушинского лагеря, захват новых земель;
1609 год - появление в лагере раздоров, ослабление позиций Лжедмитрия 2;
1610 год - роспуск тушинского лагеря, бегство Лжедмитрия 2 в Калугу;
Место расположения останков Лжедмитрия 2 не известно, однако существует мнение, что они находятся в одной из Калужских церквей.
– самозванец, известный также под именем «Тушинского вора». Неизвестного, по некоторым сведениям, еврейского происхождения. Скитаясь в начале Смутного времени по Белоруссии и Северской земле, он в Стародубе выдавал себя за одного из бояр Нагих. Между тем среди стародубцев пошли слухи, что в их городе находится спасшийся царевич Дмитрий. Распространитель этих слухов, А. Рукин, указал на мнимого Нагого, назвав его Дмитрием. Тот принял самозванство (1607), и к нему в Стародуб стали стекаться военные отряды искателей грабежа и приключений. К 3000 разного сброда, сплотившегося вокруг Лжедмитрия II, присоединился Меховецкий с украинской вольницей. Нового самозванца признал и атаман донских казаков Заруцкий . Лжедмитрий II со своими шайками взял города Карачев, Брянск, Козельск и Орел, где к нему примкнули большие польские и литовско-русские отряды вольницы, а также князь Рожинский. Силы царя Василия Шуйского были разбиты 11 мая 1608. Лжедмитрий поспешно двинулся к Москве и 1 июня 1608 расположился у села Тушино, в 12 верстах от неё. Возвращавшаяся из русского плена жена первого самозванца, Марина Мнишек согласилась признать, что Лжедмитрий II действительно есть спасшийся Лжедмитрий I и была увезена в Тушинский лагерь .
Там сосредоточилось до 18.000 конницы и 2000 польской пехоты, до 30.000 запорожцев и до 15.000 донских казаков. Главная сила Тушинского вора была в казачестве, которое стремилось к ниспровержению прежних порядков и к установлению по всей России казацкой вольницы. Лжедмитрий II поддерживал эти планы. Он объявил о захвате боярских имений и раздаче этих земель всем, кто их захватывал и т. д. Постепенно ему начали подчиняться разные города: сперва пограничные с Литвой (Невель, Великие Луки, Псков), затем – ближайшие к Москве (Переяславль-Залеский, Суздаль, Углич, Ростов), а после – северные, и восточные (Ярославль, Владимир, Шуя, Балахна, Гороховец, Муром, Арзамас, Шацк, Кострома, Вологда, Кашин и многие другие). Захваченный в Ростове митрополит Филарет (постриженный при Борисе Годунове боярин Фёдор Никитич Романов, родоначальник будущей династии) был привезён в Тушино и объявлен там патриархом.
С. Иванов. Лагерь Лжедмитрия II в Тушино
Казалось, что Лжедмитрий II вскоре займёт Москву, откуда к нему стали бежать многочисленные знатные «перелёты». Однако вскоре его положение изменилось. Приступ тушинцев к столице окончился неудачей. Сидевший там царь Василий Шуйский заключил договор со шведами и получил от них помощь. Осада сторонником Лжедмитрия II, Сапегой, Троицкой Лавры тоже кончилась неудачей. Многие, особенно отдаленные, города начали отлагаться от дела Лжедмитрия. Начало похода на Россию польского короля Сигизмунда III, объявившего себя прямым соперником «Вора» и прибывшего под Смоленск осенью 1609, отвлек из Тушинского лагеря большинство поляков. В стане Лжедмитрия II начались раздоры и несогласия. В самом конце 1609 года Вор бежал в Калугу, за ним бежала и Марина. Тушинский лагерь распался.
Прибытие Лжедмитрия II в Калугу после бегства из Тушина. Художник Н. Дмитриев-Оренбургский
С появлением в 1607 году второго российского самозванца, принявшего имя царя Дмитрия Ивановича, началась полномасштабная гражданская война, охватившая весь центр страны, поставившая Россию на грань гибели и приведшая к иноземному вторжению.
На портретах XVII века Лжедмитрий II изображался как Лжедмитрий I, что, конечно же, отнюдь не случайно, поскольку новый, второй самозванец выдавал себя уже не за царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного, якобы спасшегося когда-то в Угличе, а за «царя Дмитрия» (Григория Отрепьева), 30 июля 1605 года венчанного на царство и якобы чудом избежавшего смерти 17 мая 1606 года (многие уверяли, что тогда вместо царя был убит его двойник).
Вероятно, внешне Лжедмитрий II действительно был похож на предшественника. Что же касается всего остального, то второй самозванец представлял собой полную противоположность Григорию Отрепьеву. Русский историк Сергей Платонов отмечал, что Лжедмитрий I в самом деле был руководителем поднятого им движения. «Вор же [Лжедмитрий II], - подчеркивал исследователь, - вышел на свое дело из пропойской тюрьмы и объявил себя царем под страхом побоев и пытки. Не он руководил толпами своих сторонников и подданных, а, напротив, они его влекли за собою в стихийном брожении, мотивом которого был не интерес претендента, а собственные интересы его отрядов».
Один из многих
Первые известия о Лжедмитрии II датируются зимой 1607 года, когда в Литве обнаружился претендент на имя чудесным образом спасшегося царя Дмитрия. Этот самозванец был тогда одним из многих, кто выдавал себя за царственную особу. Среди терских казаков появились «царевич Петр Федорович» (якобы сын царя Федора, то есть внук Ивана Грозного) и «царевич Иван-Август» (якобы сын Ивана Грозного от брака с Анной Колтовской). Первый проливал кровь на юге России, а затем соединился с воеводой «царя Дмитрия» Иваном Болотниковым в Туле. Второй действовал в Нижнем Поволжье, где ему покорилась Астрахань. Вслед за ними показался еще один «внук» Грозного, «сын» царевича Ивана Ивановича - «царевич Лаврентий». В казачьих станицах самозванцы росли как грибы: явились «дети» царя Федора Ивановича - «царевичи» Симеон, Савелий, Василий, Клементий, Ерошка, Гаврилка, Мартынка.
В мае 1607 года Лжедмитрий II перешел русско-польский рубеж, объявился в Стародубе и был признан местными жителями. Его войско пополнялось настолько медленно, что только в сентябре он смог во главе отрядов польских наемников, казаков и русских воров (ворами в то время именовали различных преступников, в том числе и политических - мятежников) двинуться на помощь Лжепетру и Болотникову. Самозванец 8 октября разбил под Козельском царского воеводу князя Василия Федоровича Мосальского, 16-го захватил Белев, но, узнав о том, что царь Василий Шуйский взял охваченную смутой Тулу и пленил Болотникова и Лжепетра, бежал из-под Белева к Карачеву.
Однако вместо того чтобы направить свое войско против нового вора, царь Василий распустил его, а полководцы мятежной армии тем временем заставили Лжедмитрия II повернуть на Брянск. Город был осажден, но воевода Мосальский, посланный Брянску на выручку, воодушевил свой отряд: 15 декабря 1607 года воины, форсировав ледяную Десну вплавь, соединились с гарнизоном. Совместными усилиями Брянск удалось отстоять. Мятежники же никуда не исчезли: они собирались у Орла и Кром - тогда, видимо, и родилась пословица «Орел да Кромы - первые воры». К самозванцу стекались и уцелевшие защитники Тулы, и профессиональные вояки - шляхтичи и казаки, и новые отряды со всех «украин».
Весной 1608 года армия Лжедмитрия II двинулась на Москву. Во главе войск самозванца встал литовский гетман князь Роман Ружинский. 30 апреля - 1 мая (битва продолжалась два дня) под Белевом были разгромлены полки, которыми командовал брат царя, князь Дмитрий Иванович Шуйский. Уже в июне Лжедмитрий появился под Москвой и расположился станом в селе Тушино. По названию своей резиденции он и получил запоминающееся имя Тушинского вора.
Второй Лжедмитрий
Происхождение его окутано легендой. Среди современников бытовало несколько версий. Воевода Лжедмитрия II князь Дмитрий Мосальский Горбатый «сказывал с пытки», что самозванец «с Москвы с Арбату из Законюшев попов сын Митька». Другой его бывший сторонник - сын боярский Афанасий Цыплятев - на допросе говорил, что «царевича Дмитрея называют литвином, Ондрея Курбского сыном». «Московский летописец» и келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий (в миру Аверкий Палицын) считали его выходцем из семьи стародубских детей боярских Веревкиных (Веревкины были одними из первых, кто еще в Стародубе признал в самозванце государя и смутил горожан).
Свое расследование относительно личности Лжедмитрия II провели и иезуиты. Они полагали, что имя убитого в 1606 году царя принял крещеный еврей Богданко. Он был учителем в Шклове, затем перебрался в Могилев, где прислуживал попу: «а имел на собе одеянье плохое, кожух плохий, шлык баряный [баранью шапку], в лете в том ходил». За некие проступки шкловскому учителю грозила тюрьма. В этот момент его и заприметил участник похода Лжедмитрия I на Москву поляк М. Меховский. Последний, вероятнее всего, появился в Белоруссии неслучайно. По заданию вождей мятежа против Василия Шуйского - Болотникова, князя Григория Петровича Шаховского и Лжепетра - он разыскивал подходящего человека на роль воскресшего царя Дмитрия. Оборванный учитель, на его взгляд, внешне походил на Лжедмитрия I. Но бродяга испугался сделанного ему предложения и бежал в Пропойск, где был пойман. Тут, оказавшись перед выбором - понести наказание или объявить себя московским царем, он и согласился на последнее.
Войско польское
После разгрома гетманом Станиславом Жолкевским шляхетского рокоша (мятежа) Зебжидовского войско Тушинского вора пополнилось большим числом польских наемников. Одним из наиболее удачливых воевод нового самозванца стал полковник Александр Лисовский. В его отряды лисовчиков набирали всех, без различия звания и национальности, интерес представляли лишь боевые качества воинов.
Были у Лжедмитрия II и те, кто воевал с высочайшего позволения короля Сигизмунда III, стремясь отомстить московитам за гибель и плен польских рыцарей во время восстания против Лжедмитрия I. Так, явился к Вору полковник Ян Петр Сапега с 8-тысячным отрядом. Среди выходцев из Речи Посполитой было немало не только поляков и литовцев, но и жителей белорусских земель, исповедовавших православие.
Тушинский лагерь представлял собой собрание людей разных национальностей (русские, поляки, литовцы, донские, запорожские и волжские казаки, татары), объединенных под знаменами нового самозванца ненавистью к Шуйскому и стремлением к наживе. Стан Лжедмитрия II, включавший деревянные строения и шатры, был хорошо укреплен и защищен с западной стороны рвом и валом, а с других сторон реками Москвой и Сходней.
Подступив к Москве, самозванец попытался с ходу ее взять, но натолкнулся на упорное сопротивление царского войска. Бои шли в западном направлении от столицы, на речке Ходынке неподалеку от Тушина. Тогда воеводы Лжедмитрия II решили блокировать город, перекрыв все дороги, по которым шло его снабжение и сообщение с окраинами. С этого момента тушинцы предпринимали регулярные походы на север и северо-восток, в замосковные города, стремясь отрезать Василия Шуйского от традиционно его поддерживавших Поморья, Среднего Поволжья, Перми и Сибири.
«Перелетные птицы»
С появлением Лжедмитрия II у стен столицы начался длительный период жестокой междоусобицы. Страна оказалась расколотой на два враждебных лагеря. И в Москве, и в Тушине сидели царь и царица (в лагерь Вора его соратники доставили Марину Мнишек и ее отца, и вдова первого самозванца согласилась играть роль супруги второго) и патриарх (сюда привезли захваченного в Ростове митрополита Филарета (Романова), которого и нарекли патриархом Московским). У обоих царей были Боярская дума, приказы, войска, оба жаловали своим сторонникам поместья и мобилизовали ратных людей.
«Воровская» Боярская дума была достаточно представительной и состояла из различного рода оппозиционеров. Ее главой стал «боярин» (этот сан он получил от Лжедмитрия II) князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. При московском дворе он был всего лишь стольником и перебежал к самозванцу одним из первых, прямо во время боя («с дела»). Значительную силу в этой думе представляли родственники «патриарха» Филарета - боярин Михаил Глебович Салтыков, князья Роман Федорович Троекуров, Алексей Юрьевич Сицкий, Дмитрий Мамстрюкович Черкасский; служили Лжедмитрию II и любимцы его предшественника - князь Василий Михайлович Рубец Мосальский и другие Мосальские, князь Григорий Петрович Шаховской, дворянин Михаил Андреевич Молчанов, а также дьяки Иван Тарасьевич Грамотин и Петр Алексеевич Третьяков.
Многие перебегали от самозванца к Василию Шуйскому и обратно, получая за новые измены все новые и новые пожалования. Автор сочинения о Смуте Авраамий (Палицын) метко именовал их «перелетами». По его словам, бывало и так, что днем дворяне пировали в «царствующем граде», а «по веселии» одни отправлялись в царские палаты, а другие «в тушинские таборы перескакаху». Уровень нравственного падения современников, которые «царем же играху яко детищем», совершая многочисленные клятвопреступления, ужасал Палицына.
При этом наибольшей властью в лагере самозванца пользовались отнюдь не он сам и не Боярская дума, а главнокомандующий Роман Ружинский и другие полководцы из Речи Посполитой. С весны 1608 года поляки и литовцы назначались воеводами в подвластные Лжедмитрию II; обычно было по двое воевод - русский и иноземец.
Перелом в отношениях между тушинским режимом и подконтрольными ему районами Замосковья и Поморья произошел с появлением в воровском стане литовского магната Яна Петра Сапеги с наемниками инфляндской армии (эти солдаты воевали за короля Сигизмунда III в Прибалтике, но, недовольные задержками в выплате жалованья, они двинулись искать счастья на востоке). После жарких споров между Ружинским и Сапегой был произведен раздел. Ружинский остался в Тушине и контролировал южные и западные земли, а Сапега встал лагерем под Троице-Сергиевым монастырем и взялся распространять власть самозванца в Замосковье, Поморье и Новгородской земле.
На севере России тушинцы действовали еще наглее, чем на западе и юге: они беззастенчиво обирали население; польские и литовские полки и роты, разделив дворцовые волости и села на «приставства», под видом сбора налогов и кормов занимались грабежами. В обычное время сборщики с каждой сохи (единица податного налогообложения) получали 20 рублей; тушинцы же выбивали по 80 рублей с сохи. Сохранились многочисленные челобитные на имя Лжедмитрия II и Яна Сапеги крестьян, посадских и землевладельцев с жалобами на бесчинства войск. «Приезжают к нам ратные люди литовские, и татары, и русские люди, бьют нас и мучат и животы грабят. Пожалуй нас, сирот твоих, вели нам дать приставов!» - отчаянно взывали крестьяне.
Особый интерес для грабителей представляли старинные русские города, центры епархий, в которых находились епископская казна и сокровищница. Так, в октябре 1608 года сапежинцы разграбили Ростов, захватив там в плен, как уже говорилось, митрополита Филарета. Жители были «присечены», город выжжен, а митрополита после издевательств и поругания привезли в Тушино. Были захвачены или добровольно «целовали крест Вору» Суздаль, Переяславль-Залесский, Ярославль, Юрьев-Польской, Углич, Владимир, Вологда, Кострома, Галич, Муром, Касимов, Шацк, Алатырь, Арзамас, Рязань, Псков… В Нижнем Новгороде отбивалось от тушинцев и восставших народов Поволжья ополчение во главе с князем Александром Андреевичем Репниным и Андреем Семеновичем Алябьевым. Держались Шуйского Переяславль-Рязанский (Рязань), где сидел лидер рязанского дворянства Прокопий Петрович Ляпунов, Смоленск, в котором воеводствовал боярин Михаил Борисович Шеин, Казань и Великий Новгород.
В Нижнем Поволжье воевал с «воровскими людьми» - русскими тушинцами, а также татарами, чувашами, мари - боярин Федор Иванович Шереметев. Осенью 1608 года он двинулся вверх по Волге, собирая по дороге верные царю Василию силы, в том числе привлекая на свою сторону потомков ливонских немцев, сосланных Иваном Грозным.
Шведская помощь
Царь Василий Шуйский посылал из Москвы против тушинцев отдельные отряды. Их важнейшей задачей было обеспечение подвоза в столицу продовольствия. Когда под Коломной - одним из немногих городов, сохранявших верность Шуйскому, - появились мятежники, царь отправил против них стольника князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Тот разбил их в селе Высоцком, что в 30 верстах от Коломны, и «языков многих захватил, и многую у них казну и запасы отнял».
Однако такие успехи были нечастыми. И Василий Иванович Шуйский, понимая, что не в силах справиться с самозванцем в одиночку, решил прибегнуть к иностранной военной помощи - к Швеции. Выбор в качестве союзника короля Карла IX был не случайным. Карл IX являлся дядей и врагом короля польского Сигизмунда III - в свое время он даже отнял у племянника шведский престол. В условиях, когда Сигизмунд III с каждым годом все активнее вмешивался в русские дела, негласно поддерживая обоих Лжедмитриев и польско-литовские отряды, шастающие по России, неизбежность войны с Речью Посполитой становилась очевидной. Василий Шуйский стремился, опережая события, заручиться помощью северного соседа.
Другой Шуйский
В Великий Новгород для переговоров со шведами был послан князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Молодой (ему было всего 22 года) родственник царя к тому времени уже успел прославиться победами над отрядами Болотникова. В отличие от большинства аристократов той поры Скопин-Шуйский свой боярский чин действительно заслужил, проявив себя как талантливый и смелый военачальник. В ситуации, когда царские воеводы терпели одно поражение за другим и беспомощно отступали, победы князя имели огромное моральное значение.
Он провел успешные переговоры. Ему удалось привлечь на службу царю наемную армию в 12 тысяч шведов, немцев, шотландцев и других выходцев из Западной Европы, и собрать в северных областях русское ополчение в 3 тысячи человек. Иноземной частью армии Скопина-Шуйского командовал шведский граф Якоб Понтус Делагарди. 10 мая 1609 года князь Михаил Васильевич двинулся из Новгорода «на очищение Московского государства».
Весной того года север России был охвачен восстанием против Тушинского вора. Земские отряды нападали на тушинцев, убивали и изгоняли их. Совместно с ними действовали и воеводы Скопина-Шуйского, однако освобождение северных земель затянулось на несколько месяцев. Зато войско князя пополнялось отрядами местного ополчения. В обстановке хаоса и разрухи, воцарившейся при Василии Шуйском, местные сообщества («земские миры») сами начали организовывать оборону и защищаться от хищных разбойников, грабивших русские земли под знаменами царя Дмитрия. Постепенно эти отряды сливались в крупные соединения, пока, наконец, северное ополчение не примкнуло к армии Скопина-Шуйского.
Летом князь в нескольких боях разбил главные силы Лжедмитрия II, но дальнейшее продвижение к Москве задержалось из-за трений со шведскими наемниками, потребовавшими исполнения условий заключенного договора, и в частности передачи Швеции русской крепости Корела. Лишь в октябре 1609 года, после новых побед над тушинцами Яном Сапегой и Александром Зборовским, Михаил Скопин-Шуйский обосновался в Александровой слободе, где возник своеобразный штаб освободительного движения. В ноябре с князем соединился боярин Шереметев, двигавшийся из-под Астрахани с ратью из «низовых городов» (то есть городов Нижней и Средней Волги) и по пути разгромивший восстание народов Поволжья и взявший приступом отчаянно сопротивлявшийся город Касимов (в начале августа 1609 года). Именно тогда Сапега, опасаясь наступающего русского войска Скопина-Шуйского, снял осаду с Троице-Сергиева монастыря.
Пока князь Михаил Васильевич наводил порядок на севере страны и воевал с тушинцами в Верхнем Поволжье, в Москве было неспокойно. Предательство и мятеж проникли уже и в сам царствующий град, вера в правительство, верность царю ослабели. Беспрестанное кровопролитие многих подвигло к мысли о смене несчастливого Василия IV.
В феврале 1609 года князь Роман Гагарин, сын известного опричника Тимофей Грязной, рязанский дворянин Григорий Сунбулов «и иные многие» выступили против государя и стали убеждать бояр низложить Василия Шуйского. Впрочем, их призывы поддержал только князь Василий Васильевич Голицын. «Шум» поднялся на Лобном месте, куда мятежники привели патриарха, но Гермоген твердо держал сторону Шуйского. Сам царь не побоялся появиться перед бунтовщиками, и они отступились. Участники неудачной попытки переворота и сочувствовавшие им - 300 человек - перебежали в Тушино.
Вскоре был открыт и новый заговор. На одного из ближайших к Василию IV бояр - Ивана Федоровича Крюка Колычева - поступил донос, что он замышляет убить царя в Вербное воскресенье 9 апреля. Разгневанный Василий Шуйский приказал пытать Колычева и его сообщников, а затем казнить их на Пожаре (Красной площади). Но и после этого против государя не раз поднималось возмущение.
«Вот идет мой соперник!»
12 марта 1610 года Скопин-Шуйский во главе войска вступил в Москву и был встречен ликующим народом. Но среди торжествующей толпы был один человек, сердце которого переполняли злоба и ненависть. «Князь Дмитрий Шуйский, стоя на валу и издали завидев Скопина, воскликнул: "Вот идет мой соперник!"» - повествует современник этих событий голландец Элиас Геркман. У брата царя Дмитрия Ивановича Шуйского были основания опасаться молодого воеводы: в случае смерти бездетного государя он должен был занять трон, но огромная популярность Скопина-Шуйского внушала ему страх, что народ провозгласит наследником, а затем и царем князя Михаила Васильевича. Некоторые источники свидетельствуют, что и сам Василий IV побаивался стремительно набиравшего известность и политический вес Скопина-Шуйского.
Наиболее подробно излагает дальнейшие трагические события «Писание о преставлении и погребении князя Скопина-Шуйского», согласно которому на крестинах княжича Алексея Воротынского крестная мать - «злодеянница» княгиня Екатерина Шуйская (жена князя Дмитрия Ивановича Шуйского и дочь опричника Малюты Скуратова) - поднесла своему куму Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому чашу с ядом. Молодой полководец проболел несколько дней и скончался 23 апреля 1610 года. С плачем и криками толпы народа проводили тело князя на погребение в царскую усыпальницу - Архангельский собор в Московском Кремле. Царя, и прежде не пользовавшегося особой любовью, со смертью Скопина-Шуйского стали ненавидеть как виновника его гибели.
Между тем Лжедмитрий II, как и Василий IV в Москве, давно уже чувствовал себя неуютно в своей «столице» - Тушине. Еще в сентябре 1609 года Сигизмунд III объявил войну России и осадил Смоленск. Среди поляков, окружавших самозванца, возник план передать Тушинского вора в руки короля, а самим выступить на его стороне и добыть ему или его сыну Владиславу московскую корону. Поляки и некоторые русские тушинцы начали переговоры с Сигизмундом III, результатом которых стал договор тушинских бояр с королем (4 февраля 1610 года) о призвании на московский престол королевича Владислава.
Калужский двор
В декабре 1609 года самозванец был посажен под домашний арест, но сумел бежать из Тушина в Калугу, где вновь привлек к себе множество сторонников (казаков, русских и часть поляков) и откуда повел войну уже с двумя государями: московским царем Василием Шуйским и польским королем Сигизмундом. Тушинский стан опустел: сторонники короля - боярин Салтыков, князь Рубец Мосальский, князь Юрий Дмитриевич Хворостинин, дворянин Молчанов, дьяк Грамотин и другие - уехали к нему под Смоленск, а сторонники самозванца - в Калугу.
В калужский период своей авантюры Лжедмитрий II был наиболее самостоятелен в предпринимаемых действиях. Убедившись в вероломстве польских наемников, он взывал уже к русским людям, стращая их стремлением Сигизмунда III захватить Россию и установить здесь католичество. Этот призыв нашел отклик у многих. Калужане с радостью приняли самозванца. Чуть позже в Калугу пробралась и Марина Мнишек, очутившаяся после бегства Вора из Тушина в Дмитрове у гетмана Яна Сапеги.
Тушинский лагерь распался, однако к 1610 году новый нарыв образовался в Калуге. Теперь самозванец агитировал против короля и поляков, но его патриотизм был продиктован прежде всего эгоистическими соображениями. На самом деле он был не уверен в своих силах и искал помощи у Сапеги, боялся покушений и потому окружил себя охраной из немцев и татар. В Калужском лагере царила атмосфера подозрительности и жестокости. По ложному доносу Лжедмитрий II приказал казнить Альберта Скотницкого, бывшего ранее капитаном стражи Лжедмитрия I и калужским воеводой Болотникова, и обрушил свой гнев на всех немцев. В конце концов безмерная жестокость и погубила его.
Осенью 1610 года из королевского лагеря под Смоленском в Калугу прибыл касимовский хан Ураз-Мухаммед. Касимов был верной опорой первоначально Болотникова, а затем и Лжедмитрия II, поэтому самозванец принял его с почетом. Однако получив донос о злых намерениях хана, Тушинский вор заманил его на охоту, где тот был убит. По сообщению эпитафии Ураз-Мухаммеда, произошло это 22 ноября.
Но самозванец ненадолго пережил касимовского хана. Начальник охраны Лжедмитрия II ногайский князь Петр Урусов решил отомстить ему за смерть хана. Была у Урусова и другая причина для мести: ранее Тушинский вор велел казнить окольничего Ивана Ивановича Годунова, приходившегося свойственником князю. 11 декабря 1610 года самозванец выехал в санях на прогулку. В версте от Калуги Петр Урусов приблизился к саням и выстрелил в него из ружья, а затем отсек ему саблей голову. Совершив убийство, татары, составлявшие охрану Лжедмитрия II, ускакали в Крым. Весть о смерти самозванца принес в лагерь сопровождавший его в поездке шут Петр Кошелев. Калужане похоронили «царя Дмитрия» в Троицкой церкви. А через несколько дней Марина Мнишек родила сына, которого крестили по православному обряду и нарекли Иваном в честь его мнимого деда. Остатки армии Лжедмитрия II принесли присягу новорожденному «царевичу».
Смерть Лжедмитрия II имела огромное значение, предопределив дальнейшее развитие событий. Движение, направленное против поляков и русских изменников, смогло освободиться от авантюристического элемента, связанного с личностью самозваного претендента на престол. Теперь основными лозунгами противников польского владычества стали изгнание иноземцев и созыв Земского собора для выборов нового законного царя (к тому времени Василий Шуйский был низложен - 17 июля 1610 года). Лица, ранее поддерживавшие поляков из страха перед самозванцем, стали переходить на сторону их противников. Вместе с тем анархические элементы потеряли свою главную опору: лишившись идеи службы «законному царю», они превратились в обыкновенных разбойников. Сын Марины Мнишек и Лжедмитрия II Иван, получивший в Москве прозвище Воренок, был слишком мал, чтобы стать вождем движения. Согласно «Новому летописцу», сторонники самозванца в Калуге отказались присягнуть королевичу Владиславу и объявили, что принесут присягу тому царю, который «будет на Московском государстве».
Лжедмитрий II («Тушинский вор») (1572-1610) - самозванец неизвестного происхождения. С 1607 выдавал себя за якобы спасшегося царя Дмитрия (Лжедмитрия I). В 1608-09 создал Тушинский лагерь под Москвой, откуда безуспешно пытался захватить столицу. С началом открытой польской интервенции бежал в Калугу, где был убит.
Вместо погибшего Лжедмитрия I шляхетско-панская Польша выдвинула нового авантюриста, известного под именем Лжедмитрия II. В июле 1607 года самозванец, выдававший себя за царевича Дмитрия, якобы спасшегося в 1606 году, появился в пограничном городе Стародубе. Он прибыл из Речи Посполитой, где до того сидел в тюрьме.
В сентябре 1607 года, когда Тула ещё оборонялась против войск Василия Шуйского, Лжедмитрий II с отрядом польских шляхтичей двинулся из Слародуба к верховьям Оки. Падение Тулы в октябре 1607 года заставило Лжедмитрия II бежать в район Севска (Комарицкую волость). Отсюда он вновь стал продвигаться к северу и в начале 1608 года задержался в Орле, где стал собирать войска.
В течение зимы и лета 1607-1608 гг. вокруг Лжедмитрия II собрались значительные польско-литовские отряды. Родственник литовскою канцлера Льва Сапеги - Ян Сапега с разрешения короля открыто собирал войска для нового похода. Польское правительство, стремясь избавиться от участников шляхетского восстания - «рокошан», давало им возможность уйти в пределы Русского государства. Так в армии Лжедмитрия II оказался один из участников «рокота», Лисовский. За крупными польскими панами - князьями Рожинским, Вишневецким (бывший покровитель Лжедмитрия I) и другими тянулись мелкие польские и литовские шляхтичи и всякие авантюристы. Помимо основного польско-литовского военною ядра к Лжедмитрию II стали присоединяться те, кто продолжал борьбу с правительством Шуйского. В Чернигово-Северских городах к нему примкнули мелкие служилые люди, потом подошли отряды казаков, ещё позже присоединились остатки разбитых отрядов Болотникова, в том числе атаман Заруцкий, ставший предводителем казачьих отрядов. Разбив весной 1608 г. царские войска под Волховом, отряды Лжедмитрия II 1 июня подошли к Москве и начали её осаду. Главная ставка интервентов была устроена в 12 км от Москвы, в селе Тушине. Поэтому за Лжецмитрием II утвердилось прозвище «тушинский вор». Вскоре в Тушинском лагере оказалась Марина Мнишек, «признавшая» в новом самозванце своего покойного мужа Лжедмитрия I. В лагерь стали поодиночке и целыми группами вливаться московские служилые люди, а также отдельные представители боярских родов, недовольные Василием Шуйским, - Трубецкие, Романовы и другие. В Тушине образовался свой царский двор, боярская дума. Фактическая же власть в Тушинском лагере принадлежала «комиссии децемвиров», состоявшей из 10 польских шляхтичей. Римско-католическая церковь внимательно следила за тем, что происходило в России, в надежде использовать Лжедмитрия II для своих целей. Боярско-дворянская группа в Тушинском лагере численно увеличивалась. Крестьяне же и холопы, приставшие к Лжедмитрию II после разгрома восстания Болотникова, наоборот, отходили от него. Политика властей Тушинскою лагеря и действия польских отрядов показали трудовому населению подлинное лицо тушинскою «царика», который являлся игрушкой в руках польской знати и части московских бояр, связавшей свою судьбу с интервентами. Не будучи в силах овладеть Москвой, тушинцы приступили к её блокаде. Они принялись расширять район своих операций. В первое время население некоторых городов, выступавшее против боярского правительства Шуйского, добровольно переходило на строну Лжедмитрия II. Очень скоро дальнейшее расширение территории стало возможно лишь путём вооружённого захвата городов. Особенно привлекал тушинцев ряд богатых северных и волжских городов: Ростов, Суздаль, Владимир, Ярославль, Вологда и другие города. К осени 1608 года они захватили и разграбили 22 города. Правительство Шуйского, неспособное возглавить борьбу с интервентами, всё более и более теряло влияние в стране. Именно в этот период в ряде районов (Псков, Поволжье Поморье, Западная Сибирь) развернулась борьба против крепостнического угнетения и олицетворявшего его правительства Шуйского. Тушинцы подвергали ограблению не только захваченные города, с не меньшим усердием они грабили крестьян. Лжедмитрий II раздавал сельские местности и города своим приверженцам, подвергавшим население полному разорению. Перед русским народом раскрывалась действительная роль польского авантюриста Лжедмитрия II. На насилия тушинцев горожане и крестьяне уже в конце 1608 года ответили стихийно поднявшейся народной войной.
Летом 1609 Речь Посполитая начала военные действия против России. Её войска вступили на русские земли, и первым городом на пути польских войск оказался Смоленск. Город, в котором тогда насчитывалось 80 тысяч жителей, оборонял 5,4-тысячный гарнизон во главе с воеводой Михаилом Шеиным. Перед приходом поляков Шеин велел выжечь посад, и его население также укрылось за стенами Смолеска. Укрылись в Смоленске и окрестные крестьяне, увеличив тем самым население города до 110 тысяч человек. Гетман Станислав Жолкевский, непосредственно руководивший польской армией, после обсуждения на военном совете способов овладения крепостью вынужден был доложить королю, что армия не располагает необходимыми для этого силами и средствами, предложил Сигизмунду III ограничиться блокадой Смоленска, а главными силам идти на Москву. Король же, решив во что бы то ни стало овладеть Смоленском, отклонил это предложение. Выполняя его волю, гетман приказал начать штурм. Штурм начался 27 сентября 1609 года. Во время ночной атаки польские минеры подкрались к Авраамиевским воротам и взорвали их петардой. Но воины гарнизона огнем орудий отбили ринувшуюся в пролом пехоту. Зимой поляки пытались делать подкопы. Но они не удались, поскольку смоляне имели при стенах в земле подслухи. Смоленские минеры докопались до польской галереи и взорвали ее. В подземных боях 16 и 27 января смоляне выбили поляков из галерей, а затем взорвали подкопы. Поражение в минной войне лишило польские войска надежды на быстрый успех. Стойкая оборона Смоленска сковывала главные силы интервентов, не давая им возможности двинуться на Москву. Это позволило М. В. Скопину-Шуйскому одержать ряд побед, очистить от врага обширные области на северо-западе страны, ликвидировать Тушинский лагерь Лжедмитрия II и в марте 1610 года освободить от осады Москву. Однако летом 1610 года ситуация резко изменилась в пользу польской стороны. После жестокого поражения идущих на помощь Смоленску русских войск под Клушино 24 июня 1610 года Сигизмунду уже ничто не мешало направить все усилия на взятие крепости. В июле в польский лагерь была подвезена осадная артиллерия, и поляки возобновили обстрел города. 19 июля, после того как орудийный огонь пробил брешь в стене, осаждавшие пошли на приступ, но штурм был отбит. 20 июля штурм возобновился, но вновь потерпел неудачу. 11 августа Сигизмунд предпринял еще одну попытку. Потеряв свыше тысячи человек, поляки и на этот раз были вынуждены отступить. Тем временем боярское правительство в ночь на 21 сентября 1610 года впустило поляков в Москву, свершив тем самым акт национальной измены. Положение обороняющихся еще более ухудшилось. Тем не менее, штурм, произведенный 21 ноября также закончился для поляков неудачей. После понесенных потерь Сигизмунд не стал больше рисковать и перешел к осаде. Переговоры с целью склонить горожан к капитуляции в сентябре 1610 года и марте 1611 не принесли желаемых результатов. Однако силы обороняющихся таяли, и к лету 1611 года в городе осталось в живых лишь 8 тысяч человек, а число способных держать оружие составило 200 человек. Именно в этот момент в лагерь в полякам перебежал предатель Дедешин. Он рассказал о бедственном положении гарнизона и указал наиболее слабое место обороны в западной части крепостной стены. Вечером 2 июня вражеские войска заняли исходное положение для последнего решающего штурма. Ровно в полночь, соблюдая тишину, враг двинулся вперед. В районе Авраамиевских ворот ему удалось незаметно взобраться по штурмовым лестницам на стену и ворваться в крепость. В это время немецкие наемники попытались проникнуть в крепость через брешь, пробитую накануне в стене. Но здесь дорогу им преградили несколько десятков русских воинов во главе с воеводой М. Б. Шеиным. В ожесточенной схватке почти все они пали смертью храбрых. Лишь несколько человек, в том числе и раненный в бою воевода, оказались в плену. Взорвав часть крепостной стены в том месте, где указал предатель, противник ворвался в город и с запада. На улицах пылающего города завязалась яростная борьба. Силы были явно неравны. К утру враг овладел Смоленском. Последние его защитники отступили на Соборную горку, где возвышался величественный Успенский собор. В его подвалах хранились пороховые запасы крепости. В стенах собора укрылись до 3000 горожан. Когда все защищавшие Соборную горку пали в неравном бою, и озверевшие ландскнехты ворвались в собор, раздался мощный взрыв. Под дымящимися руинами вместе с врагами погибли находившиеся там и не пожелавшие сдаться в плен смоляне. Эти безвестные русские патриоты предпочли смерть неволе. Так после 20-месячной героической обороны, исчерпав до конца свои оборонительные возможности, Смоленск пал. В ходе обороны погиб весь гарнизон крепости. Из тех 110 тысяч человек, что находились в городе к началу осады, в живых не осталось практически никого.Однако поляки не знали, что не только народ, но и сама Земля имеет историческую память, и когда через 330 лет на смоленскую землю были приведены пленные поляки, память Земли проснулась - потомки тех, кто жёг и топтал Смоленщину нашли свою смерть именно здесь. Но этих жертв оказалось недостаточно, чтобы искупить прежние злодеяния, и спустя еще семь десятилетий верхушка польской элиты разбилась о Смоленскую землю.
В отчаянном положении буйные братья Ляпуновы вновь решили свергнуть Василия Шуйского. Этот замысел одобряли агенты Лжедмитрия II, которые сулили одновременно низложить и своего Вора, чтобы потом примириться с москвичами и всей русской землёй выбрать общего царя. 17 июля 1610 толпа народа во главе с Захаром Ляпуновым ворвалась во дворец и потребовала, чтобы Василий Шуйский «положил царский посох». Василий отказался. Заговорщики тогда вышли на улицу и созвали народ, который вынес общий приговор бить челом Шуйскому, чтобы он сошёл с престола. Желанию всей Москвы царь Василий уже не мог противиться. Свергнутый Шуйский выехал с женой из Кремля. На следующий день пришла весть, что люди Лжедмитрия обманули москвичей и не желают отрекаться от своего «царя». Ляпуновы, тем не менее, спешили закрепить совершившийся в Москве переворот. 19 июля их люди пришли к Шуйскому и насильно постригли его в монахи.
Власть в Москве перешла к «Семибоярщине», которая, не поладив с Лжедмитрием, вступила в переговоры с уже подошедшим к городу гетманом Жолкевским. Бояре согласились передать русский престол сыну короля Сигизмунда, Владиславу. Жители города принесли Владиславу присягу, Семибоярщина допустила в Москву польский гарнизон. Устроив дела к выгоде поляков, Жолкевский поехал к продолжавшему осаждать Смоленск королю. Он привёз из Москвы (30 октября) пленниками в лагерь Сигизмунда Василия Шуйского и его братьев. Представленный королю Шуйский держался довольно гордо, говоря, что попал в плен не по причине побед поляков, а от измены своих бояр.
По благословению и по совету святейшаго Ермогена патриарха Московскаго и всея Русии [и освященного собора и по приговору всех служилых людей Ф. И. Мстиславский с боярами заключил договор с представителями короля и Речи Посполитой на следующих условиях]:
Великий государь Жигимонт король пожалует, даст на Владимерское и на Московское и на все великия государства Российскаго царствия сына своего королевича Владислава Жигимонтовича.
И государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу, колико государь придет в царствующий град Москву, венчатись на Владимерское и на Московское государство и на все великия и славныя государства Российскаго царствия царским венцем и диадимою от святейшаго Ермогена патриарха Московскаго и всея Русии и ото всего освященнаго собору греческия веры по прежнему чину и достоянию, как прежние великие государи цари Московские венчались.
А будучи государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу на Российском государстве, церкви Божия на Москве и по всем городам и по селам в Московском государстве и во всем Российском царствии чтити и украшати во всем по прежнему обычаю и от разоренья ото всякаго оберегати.
И святым Божиим иконам и пречистыя Богородицы и всем святым и чудотворным мощем поклонятися и почитати. И святительскому и священническому чину и всем православным христианам быть в православной христианской вере греческаго закона по-прежнему.
И римския веры и иных розных вер костелов и всяких иных вер молебных храмов в Московском государстве и по городам и по селам нигде не ставити. А что говорил гетман по королевскому ответу, чтоб в царствующем граде Москве хотя б один римской костел быта мог для людей польских и литовских, которые при государе королевиче мешкати будут, о том государю королевичу с патриархом, и со всем духовным чином, и с бояры, и со всеми думными людьми говорити.
А христианския нашия православныя веры греческаго закона ничем не рушати и не безчестити. И иных никаких вер не вводити, чтоб наша святая православная вера греческаго закона имела свою целость и красоту по прежнему.
И Российскаго государства людей православных христиан от греческия веры в римскую и ни в которую иную силою и нужею и иными никакими мерами не отводити.
И жидом в Российское во все государство с торгом и никоторыми иными делы не въезжати.
Цельбоносные гробы и мощи святых государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу имети в великой чести.
А святейшаго Ермогена патриарха Московскаго и всея Русии, также и митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов, попов и дьяконов, и священнических и иноческих чинов, и весь освященный собор христианския нашия православныя веры греческаго закона чтити и беречи во всем.
И в духовныя во всякия святительския дела не вступатися. И иных вер, опричь греческия веры, в духовной чин не поставляти.
А что дано церквам Божиим и в монастыри вотчин или угодей, и что шло при прежних царех ружнаго хлеба, и денег, и всяких угодей - и того данья всех прежних государей московских, и боярскаго, и всяких людей данья у церквей Божиих и у монастырей не отъимати, бытн всему по прежнему, ни в чем не нарушаючи.
И церковных всяких и монастырских чинов ни в чем не рушити. И ружные всякие оброки церковные и монастырские, которые преж сего давано из государския казны - то все давати по прежнему из государския казны.
И милости ради великаго Бога к церквам и к монастырем всякаго даяния прибавливати.
Боярам, и окольничим, и дворянам, и дьякам думным, и чашникам, и стольникам, и стряпчим, и дьякам, и приказным всяким людем во всех приказех у всяких государственных у земских расправных дел, и по городам воеводам, и дьякам, и всяким приказным людем, и всяким чинам быти по прежнему, как повелось в Московском государстве при прежних великих государех.
А польским и литовским людем на Москве ни у каких у земских расправных дел, и по городам в воеводах и в приказных людех не быти, и в наместничество и в староство городов польским и литовским людем не давати.
[Поляков и литовцев своей свиты Владислав мог жаловать деньгами и поместьями. Русских служилых людей - от бояр до пушкарей - он должен был иметь] всех по достоинству в чести, и в жалованьи, и в милости... прежних обычаев и чинов, которые были в Московском государстве, не переменяти, и московских княженетских и боярских родов приезжими иноземцы в отечестве [родовитости] и в чести не теснити и не понижати.
<Владислав обязывался сохранять за владельцами прежние поместья, вотчины и казенные оклады и изменять их лишь по совету с Думой, как и юридические нормы; важные судебные решения, особенно смертные приговоры, новый царь мог выносить только вместе с боярским судом.
Между Россией и Речью Посполитой предполагался мир и военный союз. Запрещалось мстить за погибших с обеих сторон при свержении Лжедмитрия I, без выкупа возвращались все пленные. Прежними оставались налоги и торговые правила. Обоюдно укреплялось крепостное право.>
Торговым и пашенным крестьянам в Литву с Руси и из Литвы на Русь выходу не быти, также и на Руси промеж себя христианам выходу не быти. Боярам, и дворянам, и всем чинам держати крепостных людей по прежнему обычаю, по крепостям...
<О казаках должны были принять особое решение - быть им или не быть. От иноземцев и «воров» очищались все территории Российского государства, «как были до нынешния Смуты». Королю выплачивалась контрибуция. Лжедмитрия II следовало «изымати или убити», Марину Мнишек вернуть в Польшу.>
А гетману Станиславу Станиславовичу (Жолкевскому) в город Москву польских, и литовских, и неметских, и всяких ратных людей, которые с ним и которые с Яном Сапегою, без повеления бояр и без дела не впущать...
А про Смоленск гетману бита челом и отписати к великому государю Жигимонту королю, чтоб король по Смоленску бита не велел и тесноты б городу никакия учинити не велел.
А о крещеньи, чтоб государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу пожаловати креститися в нашу православную христианскую веру греческаго закона и быта в нашей православной христианской греческой вере, и о иных недоговорных статьях и о всяких делех [послать посольство к Сигизмунду и Владиславу].
Первый источник - Карамзин Николай Михайлович и его работа "История государства Российского" Том 12, глава 4. Таким образом, случилось первое нарушение договора, по коему надлежало Гетману отступить к Можайску. Употребили лукавство. Опасаясь непостоянства Россиян и желая скорее иметь все в руках своих, Гетман склонил не только Михаила Салтыкова с Тушинскими изменниками, но и Мстиславского, и других Бояр легкоумных, хотя и честных, требовать вступления Ляхов в Москву для усмирения мятежной черни, будто бы готовой призвать Лжедимитрия. Не слушали ни Патриарха, ни Вельмож благоразумнейших, еще ревностных к Государственной независимости. Впустили иноземцев ночью; велели им свернуть знамена, идти безмолвно в тишине пустых улиц, - и жители на рассвете увидели себя как бы пленниками между воинами Королевскими: изумились, негодовали, однако ж успокоились, веря торжественному объявлению Думы, что Ляхи будут у них не господствовать, а служить: хранить жизнь и достояние Владиславовых подданных. Сии мнимые хранители заняли все укрепления, башни, ворота в Кремле, Китае и Белом городе; овладели пушками и снарядами, расположились в палатах Царских и в лучших домах целыми дружинами для безопасности.
Часть третья
Московское разорение
Глава первая
Гибель калужского «вора»
В числе сторонников «вора» [Лжедмитрия II ] был касимовский царь. Он пристал к нему еще во время стоянки его под Тушином. Когда «вор» должен был бежать из-под Москвы, касимовский царь отъехал от него, приехал к Жолкевскому и вместе с гетманом отправился под Смоленск. Сын его с матерью и с бабкой оставался с «вором» и уехал с ним в Калугу. Прожив несколько недель под Смоленском, царь стосковался по семье и отправился в Калугу, с намерением отвлечь сына от «вора». Ему самому понравился прием у поляков. Приехавши в Калугу, отец притворялся перед «вором» и показывал вид, будто предан ему по-прежнему; но сын подружился с «вором» искренно и передал ему, что отец обманывает его и в самом деле приехал единственно за тем, чтобы взять свою семью, а потом опять ехать к полякам. «Вор» пригласил старика ехать с собою на псовую охоту, назначил день. «Вор» выехал вперед за реку Оку и послал просить касимовского царя выехать к нему. Царь выехал с двумя татарами. «Вор» обошелся с ним дружелюбно, потом оставил своих псарей вдали, взял с собой двух приятелей, Михаила Бутурлина и Игнатия Михнева, и поехал по берегу Оки. Касимовский царь ехал с ним рядом; вдруг все трое нападают на него, и «вор» убивает его собственноручно. Тело бросили в Оку. Потом «вор» в тревоге скачет к прочим своим людям и кричит: «Касимовский царь Урмамет хотел убить меня; чуть-чуть ушел я от него. Он сейчас убежал к Москве. Догоните его и поймайте». Люди пустились в погоню, и, разумеется, никого догнать не могли. С тех пор «вор» подавал делу такой вид, будто Урмамет пропал куда-то и неизвестно где находится: но проговорились ли те, которые с ним вместе спровадили старика в Оку, или же люди стали догадываться сами собой, – только друг Урмамета, крещеный татарин Петр Урусов упрекнул «вора» в глаза убийством касимовского царя. «Вор» посадил его в тюрьму и держал там шесть недель. В начале декабря случилось, что его татары имели стычку с отрядом, бывшим под начальством Чаплицкого, одолели и привели в Калугу пленных. Это обрадовало «вора». Татары очень любили Урусова. Надобно было сделать им что-нибудь угодное в благодарность. Марина и бояре упросили выпустить Урусова. Этот человек прежде был ему полезен. «Вор» помирился с ним и обласкал его.
10-го декабря поехал «вор» за Оку-реку на прогулку с небольшой дружиной русских и татар. Урусов был с ним. Такие прогулки «вор» делал часто: они были шумны и веселы. Трезвый когда-то, он теперь изменил образ жизни: любил пиры и гулянки, пил вино большими раструханами. Шум, песни, крики пьяных слышались часто. «Вор» ехал на санях, не раз останавливался, кричал, чтобы ему подавали вино, пил за здоровье татар. Его провожатые ехали верхом. Вдруг Урусов, ехавший также верхом за «вором», напирает на его сани своим конем, а потом поражает его саблей: с другой стороны саней меньшой брат Урусова в то же мгновение отсек «вору» голову. Бояре подняли тревогу; татары обнажили на них сабли. Бояр было меньше; они испугались и.кричали: помилуйте, помилуйте! По одним известиям, татары побили некоторых из русских, провожавших своего царика; по другим, напротив, Урусов не велел их трогать. Татары раздели тело «вора» и покинули его на снегу, а сами убежали с Урусовым. Воротившись в Калугу, бояре известили горожан о происшествии. Тогда уже вечерело.
Весь город возмутился. «Бить всех татар», – кричали калужане. Марина , ходившая последние дни беременности, выскочила из города, села с боярами на сани, подняла в поле обезглавленное тело мужа, привезла в город. Ночью, схватив факел, Марина бегала с обнаженной грудью посреди толпы, вопила, рвала на себе одежду, волосы, и, заметив, что калужане не слишком чувствительно принимают ее горе, обратилась к донским казакам, умоляя их о мщении. Начальствовал ими Заруцкий, неравнодушный к Марине. Он воодушевил своих казаков; они напали на татар, каких встретили в Калуге, и до двухсот человек убили .
Через несколько дней родила Марина сына, которого назвали Иваном. Она требовала ему присяги, как законному наследнику. Тогда Ян Сапега, узнав, что носивший имя Дмитрия убит, подошел к Калуге в первый день Рождества и требовал сдачи на имя короля. Три дня шли переговоры, и на четвертый день, когда Сапега еще раз выслал своих на переговоры, калужане сделали вылазку. Бой с Сапегой длился до вечера. Сапега стоял под Калугой до 31-го декабря. Калужане ни за что не хотели сдаться.
Марине приходилось плохо. Только донцы с Заруцким были за нее. Калужане ее ненавидели, «она стала чувствовать себя в неволе. Она написала к Сапеге письмо такого содержания:
«Ради Бога, избавьте меня; мне две недели не доведется жить на свете. Вы сильны; избавьте меня, избавьте, избавьте: Бог вам заплатит!»
Ответ калужан Сапеге был таков, что ему и без того ничего не осталось делать под Калугой: калужане обещали целовать крест тому, кто на Москве царем будет, а в Москве признавали Владислава. И Сапега удалился от Калуги к Перемышлю. Пере-мышль ему сдался. За ним сдался Одоев, и присланные оттуда выборные целовали перед Сапегой крест Владиславу.
Смерть «вора» сделала перелом в смутной эпохе и была событием, неблагоприятным для Сигизмунда, вместо того, чтобы быть ему полезным. Возраставшее недовольство против короля до того времени двоилось: одни держались готового его соперника, кем бы он ни был; другие, не желая повиноваться обманщику, думали отыскать или создать иную точку опоры против польских притязаний. Если бы тот, кого еще многие звали Дмитрием, был жив, то против поляков стояли бы долго два лагеря, враждебные в то же время один другому. Теперь не стало этого соперника у Сигизмунда, и все недовольные Сигизмундом могли согласно и дружно соединиться воедино, воодушевленные одной мыслью – освободить Русскую землю от иноземцев.
Весть о смерти названого Дмитрия не так скоро разошлась по отдаленным странам России: в Казани, еще в январе 1611 г., вооружались его именем против поляков. За Казанью следовала Вятка. И там не хотели повиноваться полякам. И там имя Дмитрия все еще служило предлогом, тогда как другие города уже поднимались под иным знаменем. Но как только в Казани и Вятке узнали, что Дмитрия нет на свете, то и там стали заодно с другими городами. В Москве известие о смерти «вора» произвело радость. Противники поляков перестали бояться Калуги, из которой ожидали помехи успехам усилий против поляков; сторонники Дмитрия лишились надежды на Калугу и увидели необходимость искать ее в Москве. Народ вдруг стал вырастать, почувствовал силу свою; казались нестрашными ни поляки, разъезжавшие победителями по московским улицам, ни бояре-изменники, которые подсматривали и подслушивали, где кроется вражда к королю. Начали собираться в домах, толковали, что король обманывает москвичей, – остается всей Московской земле стать заодно против польских и литовских людей и крепиться в том, чтобы из Московской земли польские и литовские люди вышли все прочь.
Бояре, преданные Сигизмунду, зная нерасположение патриарха к польскому делу , хоть и освободили его от стражи, но советовали Гонсевскому смотреть за ним и предупреждали, что в Москве не спокойно. Настали зимние святки, шумное время в Москве. Тогда в Москву, как некогда в Иерусалим из Палестины, из русских земель стекался народ на праздник. У многих жителей городов была в столице родня, и они ездили навестить ее в праздничные дни; иные съезжались к концу праздников поглядеть на обряд богоявленского водосвятия. Это был день, когда русские иногородцы имели случай посмотреть на царя, на патриарха, увидеть весь двор в его праздничном великолепии. Так вошло в обычай съезжаться в эти дни отовсюду в столицу, но на этот раз не было ни царя, ни царского двора, а, по привычке, народу все-таки стало стекаться много. Поляки стали бояться такого многолюдства: им мерещилось, что внезапно ударят в набат, как было во время гибели «расстриги», и бросятся московские люди, и старые и юные, и большие и малые, бить их. По стенам и на башнях неисходно стояла стража; на зимнем холоде невесело было исполнять эти обязанности, особенно в такие дни, когда из детства привыкли гулять и пировать. Но идет дело уже не о ремне, говорили поляки, а о целой шкуре. Чуть только соберется какое-нибудь сходбище, или начнет приливать свежий народ в город, поляки сейчас всполошатся, бьют тревогу, толпами бегут то в ту, то в другую сторону. К патриарху приходили из разных краев русские люди. Патриарх всех благословлял стать за веру и за Русскую землю, всем говорил: «Вы королевичу присягнули только на том, чтоб ему креститься в русскую веру, а если он не крестится и литовские люди не выйдут из Московского государства, то королевич не государь нам». Эти же речи он писал в своих грамотах и рассылал их. Одну такую грамоту, говорит современник, перехватил какой-то поляк Ващинский, отправленный с семьюстами всадников для проведывания, что делается на Руси. После того поляки дали приказание, чтобы никто из московских жителей не держал у себя оружия, и у кого оно было, те должны были сносить его в царскую казну. Поймали извозчиков, которые везли зерновой хлеб, но под зерном оказались длинные ружья; вероятно, некоторые из московских жителей вместо того, чтобы доставить оружие, какое у них сохранилось, полякам, рассудили за лучшее выпроводить его в иное место, где оно могло для русских послужить против поляков. Гонсевский приказал посадить под лед этих извозчиков. Тогда патриарха стали снова стеснять, увели у него дьяков и подьячих, отняли бумагу, чтобы не дать ему писать грамот, взяли и дворовых людей, чтобы не было кого посылать с грамотами, но не усмотрели за ним; писать он не мог, а говорить еще мог с русскими людьми. Явились к нему под благословение нижегородцы, сын боярский Роман Пахомов да посадской человек Родион Мокеев. Он им передал на словах: «Писать мне нельзя: все побрали поляки, и двор у меня пограбили; а вы, памятуя Бога и Пречистую Богородицу и московских чудотворцев, стойте все заодно против наших врагов». Когда это известие принесли посланцы в Нижний Новгород, там составился совет; пригласили балахонцев, а вместе с ними нижегородцы присягнули на кресте стоять за Москву и идти ополчением против поляков и литовских людей. Это решение послано к Ляпунову.